Все были очень добры к нему. Когда его выписали, лица медсестры Энгус и няни Джексон были озабоченно-печальные, словно у кормилиц, впервые отправляющих своего питомца в школу. Доктор Харбингер ухмылялся, как добрый дядюшка, и несколько раз принимался трясти ему руку. «Ну-с, старина, это все, что мы пока в состоянии сделать для вас. Наведайтесь ко мне недельки через две и не беспокойтесь о провалах в памяти. Со временем это пройдет. Как я уже советовал, возьмите отпуск от всех ваших дел и постарайтесь все забыть. Возможно, что это звучит как парадокс, но зачастую случается, что забывчивость оказывается самым лучшим лекарем памяти».
Да, все были очень добры. Боб Лифтон поджидал его с машиной, чтобы отвезти домой. Милейший добряк Боб, вероятно, владелец лучшего литературного агентства в Лондоне и определенно один из наиболее тактичных лондонцев. Боб не только помог ему усесться в машину, но и настоял на том, чтобы прикрыть ноги пледом, и вел машину со скоростью миль двадцать, словно вез какую-то истеричную вдовушку.
Дома он тоже встретился с добротой. Приехавшая из Корнуолла его сестра Анна покачала головой: «О бедняжка Билл, мой бедный, бедный, бедный мальчик! Какое для тебя потрясение! Такое несчастье, хотя вообще-то мы с Мэри никогда не дружили». Это было действительно так. Между ними не было ничего общего, и они возненавидели друг друга с первого взгляда. Жизнь Анны была целиком посвящена ее детям и собакам, бесконечному вязанию и готовке для семьи здоровой, но однообразной пищи, а Мэри за всю жизнь вряд ли заштопала хотя бы один носок.
После отъезда Анны доброту к нему стала проявлять его приходящая служанка миссис Кэрвер. «Я принесла эти розы, мистер Ирвин, так как подумала, что они понравятся вам. Ведь покойница так любила белые розы. Иногда я ей говорила, что она и сама-то как роза. Бедная, бедная, подумать только, что не прошло еще и трех недель с того дня… Вчера, когда я убирала спальню, мне показалось, что она сидит у туалетного столика. Я любила ее, как родную дочь…» Ему удалось утешить миссис Кэрвер лишь после выплаты ей жалованья за прошедший месяц и трех больших рюмок джина.
Даже полицейские были добры с ним. Как-то после ухода миссис Кэрвер к нему зашел сержант Хикс вместе со своим начальником инспектором Керном — высоким, бесстрастным человеком с узким лисьим лицом, почти целиком спрятанным под пышными усами; он тоже изо всех сил старался держаться тактично.
— Так вот, сэр, об этом воре, которого, по вашим словам, вы видели… который, как вы говорите, ударил вас чем-то вроде гаечного ключа. К сожалению, мистер Ирвин, мы не обнаружили никаких следов. Насколько нам известно, у вас ничего не пропало. Не заметно, чтобы какие-либо ящики или шкафы были вскрыты. Никаких отпечатков пальцев. Но вы могли бы нам помочь выяснить одну маленькую деталь, мистер Ирвин. Дежурный администратор гостиницы в Фелклифе сообщил полиции, что, по словам вашей супруги, она намеревалась вернуться домой поездом, выходящим из Фелклифа в полночь. При этом она заметила, что рано утром в Лондоне обычно трудно найти такси, но выразила надежду, что ей все же удастся сделать это. Вы не звонили, сэр, в Фелклиф и не сообщали ей, что к ее приезду будете дома?
— Конечно, нет! Я предполагал отсутствовать еще дня два, но закончил свою книгу значительно раньше, чем рассчитывал… Я… — Однако, в памяти Билла в этом месте снова возникал провал.
— Понимаю, сэр. Вы закончили работу над книгой раньше, чем предполагали, и решили вернуться домой. — Керн мрачно посмотрел на него, пошевелив пышными усами. — Но меня озадачивает, как ваша жена надеялась попасть в квартиру, раз в доме никого не было? Ведь никаких ключей при ней не обнаружено.
— Что?! Но это же нелепость, инспектор! У нее должен был быть ключ. Моя жена всегда была исключительно аккуратным человеком. Без ключа она не вышла бы из дома, так же как не вышла бы, например, без туфель.
— Совершенно согласен, сэр. То же самое нам сказал и ее начальник мистер Аллан Уэйн. Но, по-моему, не следует слишком беспокоиться об этом. Ее сумочка была раздавлена, и ключ мог отлететь в сторону. Кроме того, в тот вечер на дороге была грязь, так как по ней часто проходили грузовики, работающие на строительстве порта; не исключено, что ключ мог прилипнуть к покрышке одной из машин, и его увезли за несколько миль от места происшествия. — Инспектор открыл портфель и достал серую папку.
— Ну, а теперь, сэр, поскольку вы не могли присутствовать в суде, когда проводилось дознание о причинах смерти вашей супруги, вы, вероятно, пожелаете ознакомиться с соответствующими материалами?
— Да, конечно.
Биль взял папку. Протокол полиции, написанный сухим, бесстрастным, казенным языком, сообщивший об окончании одной жизни, затем показания, словно из детективного романа, акты осмотра места происшествия, осмотра жертвы, медицинское заключение.
«Миссис Ирвин в течение трех лет работала моим личным секретарем…» Это показывал Аллан Уэйн. Толстый и веселый Джамбо (обычная кличка для слонов) как его прозвали близкие друзья, хотя ничего слоноподобного или неуклюжего в нем не было и прозвище вовсе не подходило к нему. Он скорее был похож на надутый шар, который вот-вот лопнет, если к нему прикоснуться.
«Начиная с 1 сентября, мы с миссис Ирвин часто ездили из Фелклифа в Лондон в связи со строительством порта в Фелклифе, проводимым моей фирмой «Cтар констракшн»…» «Моей фирмой!» Счастливец Джамбо! Он неплохо устроился! Ухитрился жениться на приемной дочери своего хозяина и из чертежника, получавшего шестьдесят фунтов в месяц, превратился в одного из руководителей фирмы с жалованьем в пятнадцать тысяч фунтов в год.
«Во второй половине дня 10 сентября миссис Ирвин должна была поехать в Лондон с бумагами, касающимися сноса некоторых зданий, однако заявила мне, что не может это сделать, так как ей нужно закончить кое-какие дела в Фелклифе и поэтому выедет поездом в полночь. Ее смерть большая утрата для меня. От имени «Стар констракшн» я хочу выразить наше глубочайшее сожаление по поводу того, что один из шоферов грузовых машин нашей фирмы явился неумышленным виновником гибели миссис Ирвин».
На этом показания Уэйна заканчивались, и дальше шли показания дежурного администратора гостиницы «Кэстл», миссис Кэй Соммерс, двадцати семи лет, вдовы:
«Миссис Ирвин пробыла в гостинице до одиннадцати часов вечера, а затем отправилась на вокзал. При ней были только сумочка и портфель, так как она предполагала вернуться в Фелклиф на следующий день. Начинал моросить дождь, и я предложила ей вызвать такси, однако она сказала, что предпочитает пойти пешком».
Предпочитает пойти пешком?! Нет, здесь что-то не так! Строчки расплылись перед глазами Билла. Мэри терпеть не могла ходить пешком. На ум пришли десятки случаев, когда они долго ловили такси вместо того, чтобы пройти всего один-два квартала. А тут еще начинался дождь. Нет, нет, определенно тут что-то не так. Если бы он только мог вспомнить!..
Он снова склонился над протоколом и попытался представить, как все это могло произойти. Безлюдный, умирающий город незадолго до полуночи. Фелклиф и в самом деле умирал, так как большая часть его сносилась, чтобы освободить место для нового порта и доков. Мелкий моросящий дождь и плывущий с моря туман. Красный фирменный знак «Стар констракшн» и стук каблуков Мэри, идущей на вокзал. Это произошло совсем рядом с вокзалом. Возможно, она успела бросить взгляд на часы, стрелки которых двигались к полуночи. Перекресток, который предстояло перейти, а в отдалении усиливающийся шум приближающегося грузовика с дизельным двигателем. Шаг с тротуара и…
«Я ехал со скоростью двадцать пять миль в час, — это показал водитель грузовой машины Джон Кеплин, проживающий по адресу: Лондон, Уэст Норвуд, Ю. В. 25, 350. Вересковый холм, Эскейнхауэ, квартира 9. — Видимость была едва удовлетворительной, а дорога грязной и скользкой, однако моя машина оснащена воздушными тормозами. Я не видел женщину почти до того, как машина ударила ее. Она, очевидно, стояла позади будки с телефоном-автоматом на перекрестке Нортклиф-роуд и Гранд-парэйд. Мне показалось, что именно оттуда она внезапно появилась передо мной. Я затормозил и попытался вывернуть машину, но поздно… После выезда из нашей базы в Лондоне я находился в пути часов пять, но не скажу, чтобы чувствовал себя усталым».
Вот и все. Билл закрыл папку с материалами о смерти своей жены и протянул Керну.
Инспектор поднялся.
— Разумеется, я хочу еще раз выразить вам мое глубочайшее сочувствие, мистер Ирвин. Но коль скоро я здесь, я хочу задать еще вопрос и надеюсь, что вы не сочтете меня слишком уж назойливым. Коронер вынес решение о смерти в результате несчастного случая, и мы не собираемся возражать против этого. Но вместе с тем я все же задаю себе вопрос и хотел бы спросить вас: не испытывала ли ваша супруга в последнее время какого-либо нервного расстройства и не могло ли произойти так, что она умышленно…
— Вы хотите спросить, не покончила ли она с собой? Не сама ли она бросилась под грузовик? — Билл отрицательно покачал головой. — Моя жена была католичка.
— Да? В таком случае будем считать вопрос исчерпанным. Надеюсь, вы не обижаетесь, что я задал такой вопрос. Еще раз до свидания, мистер Ирвин. — За полицейскими хлопнула дверь, и он наконец остался один.
Теперь он мог вскрыть письма, накопившиеся за это время и содержавшие главным образом соболезнования. Несколько писем пришло еще до смерти Мэри.
Он открыл письмо от Аллана Уэйна.
«Дорогой Билл… мое огромное сожаление… мы должны встретиться в самое ближайшее время…
Я не нахожу слов выразить, как я потрясен… По делу фирмы… конечно, мы не несем каких-либо обязательств, но, вероятно, было бы можно в какой-то мере компенсировать…»
Будь он проклят, этот Джамбо! Он находит для себя возможным уже СЕЙЧАС упоминать о деньгах! Билл всегда возражал, что Мэри работает для Уэйна. Он чуть ли не наяву слышал ее голос во время одной из их частых ссор из-за этого. «Дорогой мой, да ты просто ревнуешь… меня… ревнуешь к Джамбо! К глупенькому старине Уэйну, который даже взглянуть на женщину не умеет! Да он же просто дойная корова, дающая возможность нам есть, и платить за квартиру».
Конечно, говоря точнее, Уэйн не платил за их квартиру, однако несомненно, что получаемое Мэри жалованье было необходимо для ее амбиции: две автомашины, туалеты из Парижа, норковое манто, вечеринки. Да, да, эти кошмарные, невероятно скучные вечеринки, которые он буквально терпеть не мог, происходившие регулярно, словно по расписанию. Следующее, вскрытое им письмо, подтвердило его опасения. Это было сухое, официальное письмо из банка, извещавшее, что на совместном счету миссис и мистера Ирвин значился перерасход в сумме 312 фунтов 1 шиллинг 9 пенсов…
И еще много писем. От брата Мэри из Ирландии, от Майкла Ситона, его соавтора по пьесе для телевидения, которую никто не хотел ставить, от приятельниц Мэри — Джоан и Лауры, счет за электроэнергию, напоминание об уплате налогов, письмо от тетушки, которую он не видел несколько лет, от…
Он не сразу даже сообразил, от кого это письмо… «Монке-клоуз, квартира 3, Мэйфер», датировано двумя днями раньше несчастья с Мэри. Косой, мелкий почерк, свидетельствовавший о том, что письмо могло быть написано очень дряхлым или слабым человеком.
«Дорогой мистер Ирвин!Рут Уэйн».
Мы с вами никогда не встречались, но в создавшейся обстановке нам необходимо сделать это. Пока мой муж находится в Фелклифе, я проживаю в квартире моего отчима по указанному выше адресу. Буду признательна, если вы позвоните мне с тем, чтобы мы могли договориться о встрече.
Рут Уэйн! Жена Аллана Уэйна! Но зачем ей нужно было встретиться с ним? Где-то в глубине сознания он чувствовал, что ответ ему известен. В прошлом году они встречались на какой-то вечеринке, устроенной Алланом, и хотя обменялись всего несколькими словами, он хорошо помнил ее. Смуглая женщина, которую можно было назвать красивой, если бы не болезненное выражение ожесточения на лице. Вероятно, Рут Уэйн была высокой, но об этом он мог только догадываться, так как она не поднималась из кресла-коляски. Насколько он мог припомнить, она пострадала на охоте, упав с лошади.
Билл поднял телефонную трубку, но тут же положил обратно, так как решил сперва прочесть письмо, лежавшее верхним в пачке. Прежде чем позвонить Рут Уэйн, он должен ознакомиться с тем, что ему намеревался сказать его издатель Макс Майер.
Как всегда, Билл не мог не полюбоваться оформлением письма Макса. Будучи главным редактором отдела художественной литературы, Макс был влюблен в типографское дело, и его секретарша, видимо, разделяла с ним эту влюбленность. Письмо выглядело так, словно оно было напечатано типографским способом, а не на пишущей машинке, и его подписи куда больше пристало бы красоваться на каком-нибудь дипломе или почетной грамоте.
Первая часть письма была именно такой, какую он и ожидал. «…Не нахожу слов выразить мое глубочайшее соболезнование… В свое время, когда я потерял жену… Время — великий врачеватель…»
После выражения сошествия Макс переходил к делу. «…Мне очень неприятно беспокоить вас сейчас, но меня вынуждает к этому мой долг вашего редактора и издателя…» Даже для Макса это было чересчур напыщенно.
Но что же все-таки хочет от него Макс?
«…Как вам известно, мы намеревались опубликовать вашу новую книгу «Семейные вклады» в июне. Я с большим интересом прочитал первый вариант и полагаю, что мы должны как можно скорее встретиться и переговорить. Первые три четверти рукописи, примерно до начала двенадцатой главы, вполне на уровне ваших предыдущих книг, но затем письмо резко ухудшается. Окончание, как мне показалось, вообще выпадает из повествования и совершенно не вытекает из предыдущего развития сюжета…»
Окончание! Билл нахмурился, а затем вдруг скомкал письмо, отшвырнул его, закурил, глубоко затянулся и попытался вспомнить, как все произошло. Да, действительно, рукопись он закончил. Было это после полудня, машина стояла на берегу ручья, и хотя еще ярко сияло солнце, но со стороны поросшей вереском пустоши надвигался дождь. Он вспомнил, как, взглянув на рукопись, лежавшую на столе, принялся скалывать ее скрепками, не испытывая при этом обычного удовольствия. Вспомнил и о том, как ударился пакет с рукописью о дно почтового ящика после того, как он с трудом протолкал его в щель. Вот и все. Что-то ускользало из его памяти. Нечто во сто крат более важное, чем рукопись романа…
Билл поднялся из-за стола, подошел к зеркалу возле окна и посмотрел на свое отражение. Неплохое лицо, даже красивое, как часто говорила Мэри. Сильный, решительный подбородок с ямочкой, густые русые волосы, высокий лоб, прямой нос и голубые глаза. Светло-голубые глаза, которые, как говорят, часто бывают у убийц.
Нет, неплохое лицо, но, пожалуй, немного сумасшедшее. Он отвернулся от зеркала и взглянул на скомканный лист бумаги, валявшийся на полу. Лицо человека, который даже не мог вспомнить конец только что законченной им книги.