Смог ли он написать это? И мог ли сам поступить так? Он всегда считал себя писателем легкого, иронического склада, как правило, обходящим острые углы и старающимся не сгущать краски, но всегда отличавшимся логическим построением сюжета. А Макс доказал ему, подтвердив свои выводы чтением наиболее нелепых кусков из последней главы: окончание его книги не только не вытекало из всего предшествующего, но и было совершенно бессмысленным.
Да, но почему, почему он не может вспомнить, как писал все это? Он припоминает, что конец книги ему не давался, и когда Мэри заявила, что в связи с работой ей в течение всей первой половины месяца придется жить в Фелклифе, вполне естественно, что он тоже решил уехать из дома и закончить книгу где-нибудь на природе.
Сейчас это было ему ясно. Он в основном придерживался намеченного маршрута, куда миссис Кэрвер должна была пересылать ему почту; он звонил жене по телефону в Фелклиф, а один или два раза в Лондон, когда Мэри приезжала туда за чертежами и документами. Он вспомнил и маршрут, по которому ехал: Честер, Кесуик, Эплби и местечко под названием Сидэйл. Именно в Сидэйле произошло нечто, вызвавшее полную потерю памяти.
Но что же это могло быть? Что могло вынудить его сесть и написать подобный конец книги? Шагая по вечерним улицам, заполненным толпами служащих, возвращавшихся домой, он все время видел перед собой казавшиеся огненными заключительные страницы рукописи. Солидный, респектабельный человек, названный им Роджером Хейнсом, крадучись поднимался по лестнице в спальную, хватал кинжал, которому по логике вещей нечего было делать на туалетном столике жены, и замахивался им. Нелепо!
Он еще крепче прижал к себе рукопись и при этом почувствовал шелест бумажки в кармане. Письмо, которое он прочел перед тем, как отправиться к Максу. Он зашел в будку телефона-автомата, порылся в кармане в поисках трехпенсовой монеты и достал письмо. Мэйфер 1110, легко запоминающийся номер для частного телефона, на этот раз принадлежал владельцу нескольких миллионов фунтов стерлингов. В темнеющем небе начали загораться электрические огни вывесок, а где-то вдали, в стороне реки, он увидел неоновые буквы названия фирмы «Стар констракшн» и ее девиз «ВСЕГДА ВОВРЕМЯ», вероятно, горевшие на вершине крана у какого-нибудь строящегося здания.
— Мейфер один-один-один-ноль, — послышался голос с акцентом, принадлежавшим, наверное, горничной-иностранке. — Резиденция сэра Нормана Стара. Пожалуйста, подождите минуту, я узнаю, дома ли миссис Уэйн.
Билл принялся ждать, наблюдая за легковыми машинами и автобусами, рывками двигавшимися по Стрэнду, за толпами пешеходов, направлявшимися к станции метро Чаринг-кросс, за коренастым мужчиной с вызывающим выражением на круглом лице, похожем на бок сырого окорока, некоторое время всматривавшимся в него через стекло телефонной будки и затем удалившимся в поисках другого телефона.
— Мистер Ирвин? Я вас слушаю. — Даже по этим нескольким словам Билл понял, что она говорит, превозмогая какую-то физическую боль. — Я рада, что вы позвонили, мистер Ирвин. Аллан сообщил мне о смерти вашей жены, и мне хотелось бы сказать, как глубоко я сочувствую вам.
— Спасибо, миссис Уэйн, большое спасибо. Извините, что я не позвонил вам раньше, сразу же после получения вашего письма, но я болел.
— Слыхала. Не беспокойтесь, мистер Ирвин. Теперь это уже неважно. Я сделала глупость, что вообще написала вам. Я буду признательна, если вы постараетесь забыть о письме.
По ее тону Билл понял, что миссис Уэйн не одна в комнате.
— Минуточку, миссис Уэйн. По-моему, вам следовало хотя бы сказать мне, о чем было ваше письмо. Вы сформулировали его в довольно сильных выражениях.
— Да, вы правы, я уже сказала, что было глупо с моей стороны писать вам. — Она замолчала, и Билл услышал, как что-то звякнуло. Стакан? Чашка? Китайская безделушка, взятая с туалетного столика неуверенными, пронизанными болью пальцами?
— Мистер Ирвин, поверьте мне, что в сложившейся обстановке для нас обоих будет значительно лучше забыть об этом письме.
— Да? Но, боюсь, я не смогу забыть… Вы намекнули и дали понять, что хотели бы сообщить нечто важное. Полагаю, я имею право знать, что именно.
— Согласна, вы действительно имеете право. — Новая пауза, снова какое-то позвякивание, и наконец, ответ с полным примирением в голосе. — Хорошо, мистер Ирвин. Вы могли бы зайти ко мне завтра часов в одиннадцать? Благодарю вас.
«В сложившейся обстановке…» Билл положил трубку и вышел из кабины. Было уже совсем темно, в воздухе появились первые признаки плывущего с Темзы тумана, толпы пешеходов, спешивших домой, начали редеть. Все торопились домой, но у него не было дома, куда бы ему торопиться. Даже мысль о возвращении в пустую квартиру показалась ему отвратительной, и он, не думая, зашел в первую же таверну на углу и заказал виски.
«…В сложившейся обстановке для нас обоих будет значительно лучше забыть об этом письме». Единственным изменением в обстановке была смерть Мэри, и Билл начал догадываться (хотя и усиленно пытался отогнать от себя даже мысль об этом), о чем именно ему хотела сказать Рут Уэйн. Он уселся за уединенный столик в углу и развернул газету, чтобы хоть на несколько минут попытаться выбросить из головы мысли о смерти Мэри и о том, о чем, как он подозревал, ему намерена рассказать Рут Уэйн…
Он начал переворачивать страницу газеты, как вдруг заскрипел паркет, и тяжелая туша в черном костюме опустилась в кресло за его столиком, и круглое лицо, которое он видел из будки телефона-автомата, ухмыльнулось ему.
— Вечер добрый. — Толстяк сделал большой глоток из кружки, принесенной им с собой, и с величайшим удовольствием облизал губы. — Да-с, как всегда, очень, очень хорош. Это одна из немногих таверн в Лондоне, где еще можно выпить настоящий, выдержанный шотландский эль… Отвратительная погода, мистер Ирвин, и, судя по всему, обещает быть еще хуже.
— Вы знаете меня? — удивился Билл.
— В некоторой степени да. Например, так же, как я знаю премьер-министра и Грету Гарбо. Я видел вашу фотографию на суперобложке книги… У меня отменная память на лица. — Он распахнул пиджак, часовая цепочка блеснула на огромном животе. — Просто прочитал одну из ваших книг, В прошлом году, когда ездил в Испанию. Название теперь уж и не помню, но речь в ней шла о человеке, который пытался выставить отца из дела, чтобы занять его место, и плохо кончил.
— Да, «Овца в чаше». И вам понравилась моя книга? — спросил Билл.
— Не особенно, хотя она помогла скоротать время. Но вы только подумайте, сколько с меня содрали за нее эти макаронники! Цена обычного издания в мягкой обложке была отчетливо указана — «2 ш. 6 п.», а они имели наглость потребовать 4 ш. 6 п.
— Да, да. Было бы неплохо, если бы мне платили гонорар из расчета этой цены.
— Вы хотите сказать, что получаете иначе? — Незнакомец сделал еще большой глоток и принялся набивать коротенькую почерневшую трубочку. — Вам следовало бы организовать какой-нибудь профессиональный союз, чтобы охранять ваши права. Да, кстати, надеюсь, вы знаете, кто я?
— Боюсь, что нет. — Билл покачал головой, хоти у него и мелькнула мысль, что он видел где-то эту физиономию. Но где? В газетах, в журнале или на экране телевизора?
— Ну и ну! — Улыбка на лице незнакомца перешла в легкую гримасу раздражения или обиды. — Память, мистер Ирвин, у вас плохая. Я Поуд. Старший инспектор Поуд.
— Да, да, конечно, помню. — Билл вспомнил это лицо, ухмылявшееся под огромным заголовком в газете: «БЛЕСТЯЩАЯ ОПЕРАЦИЯ СТАРШЕГО ИНСПЕКТОРА ПОУДА», — и снимок этой огромной туши, церемонно поднимающейся по ступенькам на крыльцо дома, в котором произошло убийство, в сопровождении целой свиты подручных.
После ухода Джорджа Поуда в отставку его имя появилось под серией его статей в одной из воскресных газет: ПОУД ИЗ СКОТЛАНД-ЯРДА… ДЖОРДЖ ПОУД ИЗ ЛЕТУЧЕЙ БРИГАДЫ… УБИЙЦЫ, КОТОРЫХ Я АРЕСТОВАЛ…
— Да, как нелепо с моей стороны не узнать вас, — виновато улыбаясь, сказал Билл. — В последнее время мне пришлось многое пережить, и память стала несколько подводить меня.
— Знаю, знаю, нечего вам извиняться, — Поуд, наконец, набил трубку, закурил и пустил через стол облако едкого, вонючего дыма. — Между прочим, я сочувствую вам в связи со смертью вашей жены… А тут еще эта история с грабителем…
— Вам известно и об этом?
— А как же! Хоть я и в отставке, но по-прежнему держу ухо востро. — Он снова сделал большой глоток эля. — Я и с Майком Керном поговорил. В свое время он был одним из моих ребят. Я научил его всему, хотя, кажется, он почти все позабыл. Он не поверил вам в отношении грабителя, не так ли?
— Да, не поверил. Ну, а вы, мистер Поуд? Скажите честно, вы тоже считаете, что я выдумал его? А ведь я так хорошо помню все детали: башмаки, темные брюки, казавшиеся мне синими от света, руку в перчатке, опускающуюся для удара чем-то похожим на гаечный ключ.
— Не знаю, старина. Дела я не веду и могу судить о нем лишь на основании того, что мне рассказал этот юнец Керн, вот если бы дело вел я… — Поуд замолчал и высморкался с совершенно неоправданным усилием. — Вот если бы я вел это дело, пожалуй, мне пришлось бы поверить вам…
Билл пытался было прервать его, но Поуд поднял огромную, шишковатую лапищу.
— Нет, нет, мистер Ирвин, позвольте мне закончить. Керн не верит вам потому, что никаких следов проникновения кого-то в вашу квартиру не обнаружено и из квартиры ничего не похищено. Возможно, что он и неправ. Не исключено, что ваша жена, когда последний раз приезжала в Лондон, оставила что-то в квартире, что и оказалось похищенным, однако ни вам, ни вашей служанке неизвестно об этом. Разумеется, я высказываю только предположение, но меня интересуют также и обстоятельства потери вами памяти. Утром, примерно в 7.45, к вам явились местные фараоны, чтобы сообщить о несчастном случае с вашей женой. Дверь им открыли вы, у вас кровоточила рана на голове, но, помимо этой вашей истории с грабителем, вы показались им вполне в здравом рассудке. Потом сержант сообщил вам о гибели вашей жены, и с вами тут же произошел обморок, а затем-то и последовала потеря памяти. Она была вызвана, конечно же, нервным потрясением, а не ударом по голове. — Поуд долил эль и хмуро посмотрел в пустую кружку. — Коль скоро вы допрашиваете меня с таким пристрастием, как насчет того, чтобы заказать мне еще кружку, Билл? Вы, надеюсь, не возражаете, что я называю вас по имени? Терпеть не могу всякие церемонии.
— Что вы, что вы! Конечно, не возражаю. — Билл отправился к бару, впервые за несколько дней испытывая какую-то надежду. Во всяком случае, кое-кто хотя бы допускает возможность, что он говорит правду. Нет, «правда» не то слово. Возвращаясь с наполненными кружками к столику, он отдавал себе отчет, что испытывает нечто, состоящее из смеси надежды и боязни. Грабитель, безусловно, побывал в его квартире, но что же произошло в Сидэйле и, что он мог сделать во время затянувшегося возвращения домой?
— Господин старший инспектор! — заговорил Билл, который почему-то никак не мог заставить себя назвать собеседника «Джордж». — Скажите, исходя из вашего опыта, возможно ли, чтобы человек совершил какой-то отвратительный поступок и потом, в результате ли сильнейшего нервного потрясения, или пьянства, или чего-нибудь еще, полностью забыл об этом?
— Основываясь на своем опыте, скажу: вполне возможно, хотя большинство знахарей ни за что не согласятся со мной. Ваше здоровье!
Поуд поднял кружку и отпил добрую половину.
— Я много думал об этом деле. Вы знаете, сейчас у меня вроде хобби — читать между строк протоколов дознаний, поскольку это заставляет шевелить мозгами… Что-то тут очень неприятно попахивает.
— Попахивает?! — Рука Билла крепко сжала кружку. — Что вы имеете в виду?
— А все, старина, решительно все. Полночь, безлюдные улицы, она идет пешком на вокзал вместо того, чтобы поехать в такси, грязь на дороге, словно нарочно для того, чтобы объяснить невозможность затормозить машину вовремя, телефонная будка, так удобно оказавшаяся на обочине. Разве ваша жена была такой женщиной, которая сошла бы с тротуара, предварительно не убедившись, что дорога свободна? Кроме того, не забудьте, что грузовики с дизельными двигателями очень шумят.
— Да, вы правы, моя жена всегда была очень осторожна, — даже не задумываясь, ответил Билл.
— Вот-вот. А вы слыхали, наверное, что этот парень уже имел в прошлом привод в полицию?.. Чертовски хороший тут эль! — Поуд снова отпил и рыгнул, да не тихонько, как Макс Майер, а на весь зал, так, что заколыхалась его часовая цепочка. — Я имею в виду водителя. — Он извлек из кармана записную книжку, перелистал несколько страничек и продолжал: — Так вот, Джон Кеплин, сорока двух лет, 350-й Вересковый холм, Эскейн-хауз, квартира 9, Уэст Норвуд, Лондон, Ю. В. 25. В семнадцатилетнем возрасте он пытался угнать мотоцикл и угодил в колонию для несовершеннолетних преступников. А десять лет назад отсидел три года без скидки за хорошее поведение — ограбление со взломом.
— Но в данном случае он не был виноват. Ведь судья заявил, что водитель никак не мог избежать столкновения.
— Верно, Билл, судья так заявил, но что еще он мог заявить? Единственным свидетелем был сам мистер Джон Кеплин… Позвольте… — Трубка Поуда погасла, и он взял сигарету из пачки Билла. — Спасибо… Да, Джон Кеплин — человек с преступным прошлым, а его объяснения весьма гладки и не поддаются проверке. Знаете, если бы я вел дело, я бы весьма основательно поговорил с этим мистером Кеплином.
— Но почему? Ведь она же вышла на дорогу прямо, перед грузовиком? Что мог сделать водитель? — Билл чиркнул спичкой и дал Поуду прикурить.
— Да, она оказалась перед самым грузовиком. Кеплин под присягой дал показания, что она выскочила перед самым грузовиком, полицейские в Фелклифе приняли его объяснения, коронер на судебном заседании согласился с ним. Но не я веду дело, я всего-навсего старик, имеющий привычку читать между строчек протоколов дознания. Ну, а теперь мне пора ковылять домой. — Поуд допил эль и поднялся с места. — И все же готов поспорить, что кое-кто очень доволен тем, что расследование веду не я.
— Послушайте, мистер Поуд, на что, черт возьми, вы намекаете? — Рука Билла конвульсивно сжала кружку. — Моя жена погибла в результате несчастного случая.
— Да, так говорят, Билл. Не обращайте внимания на мою болтовню. Как я уже сказал, я теперь всего лишь старик. — Поуд, ухмыляясь, встал. — И возможно, что так оно и есть. Но все же должен сказать, старина, что, будь это мое дело, если бы я вел расследование, то начал бы его, исходя из весьма основательного предположения, что ваша жена была убита.