– Оно сломалось? – спросил Джонни, хмурясь.

Нетти, казалось, была готова к вопросу.

– Он не может сломаться, – ответила она. – Он живой. Вроде как.

– Ну, тогда заболело.

– Он в порядке. Слушай, так ты его хочешь или нет?

Джонни снова ощупал в кармане монеты, сложенные столбиком. Два доллара. Королевское богатство. Почти полгода он копил мелочь с чаевых, которые получал от посетителей закусочной мистера Финнегана, где работал официантом. Большую часть жалованья он, естественно, отдавал матери. Сейчас, когда папа за океаном воюет с Гитлером, им был нужен каждый пенни.

Но семье Нетти деньги были нужны не меньше (этот аргумент Джонни повторил мысленно уже дюжину раз, припасая его на тот неизбежный момент, когда мама выйдет из себя, узнав, сколько денег он потратил). Отец Нетти умер вскоре после того, как она родилась, но если мать Джонни еще смогла найти в военное время хорошую работу на единственной фабрике Темперанс, где шила чехлы для танков, то мать Нетти не смогла. Мать Нетти была черной, и даже несмотря на то что они жили в Мэне, а не на юге Штатов, мистер Эклин, хозяин фабрики, нашел способ «уберечь» ее от работы. Она зарабатывала деньги стиркой, но этого едва хватало, чтобы купить Нетти школьную форму.

Мать Джонни знала это. Она и мать Нетти дружили еще с тех пор, как Джонни и Нетти познакомились в первом классе единственной муниципальной школы городка. Они сошлись быстро, как часто бывает с отверженными. Мать единственной в городе девочки-мулатки и еврейка, мать мальчишки с непроизносимой немецкой фамилией.

«Она поймет, – подумал Джонни, перекатывая монеты пальцами. – Ведь поймет же?»

– Ты уверена, что он будет работать? – спросил Джонни.

Нетти вздохнула так, словно ей было не четырнадцать, а лет на двадцать больше.

– У дяди Пола работал.

– Он с ума сойдет, если узнает, что ты продала его…

– Он сейчас на тропическом острове рядом с Австралией, стреляет в людей на болотах.

Молодой дядя Нетти снимал у ее матери комнату, прежде чем отправился за океан. В голосе Нетти читалась тревога, которую она не могла скрыть.

– У него сейчас другие заботы, – сказала она.

Джонни все не мог решиться. Нетти раздраженно фыркнула.

– Попробуй сам! – едва не крикнула она. – Если не сработает, можешь не покупать. И забудем обо всем этом.

– О’кей, – наконец согласился Джонни и протянул руку. Нетти положила ему на ладонь Правдоговорителя. Существо мрачно поглядело на него желтыми глазами, наполненными усталостью и печалью.

– Оно, похоже, в депрессии.

– Будь он машиной, я бы его починила, – нетерпеливо проговорила Нетти. И это было чистой правдой. Она могла починить почти все. Несколько раз чинила Джонни велосипед, починила им дверь в доме, которая с самого начала была плохо навешена. Ее дядя Пол был мастером на все руки, а боготворившая дядю Нетти годами вертелась вокруг него, совершенно случайно научившись чинить тостеры и менять масло в «Студебеккерах».

– Могу лишь сказать, что, по словам Пола, он работал, – добавила она.

Джонни осторожно потрогал маленькое хмурое существо в ладони. Оно ничего не говорило, но глядело на него с неприкрытой обидой.

Он протяжно выдохнул. Правдоговоритель, самый настоящий. Сейчас мальчик был ближе, чем когда-либо, к тому, чтобы купить его. Всего-то за два доллара…

И может быть, тогда наконец, наконец-то, Мариса Ченнинг его заметит.

Он перевернул существо, отвел два усика и развернул его длинное тельце. Он никогда не носил такого и понятия не имел, как правильно это делать, но проверить можно было, только попробовав. Он открыл рот, заложил усики по обе стороны своего языка и раскатал тело вниз, по подбородку и под шею, обернув так, будто завязал галстук.

– И как оно смотрится? – спросил он, слегка цепляясь языком за усики.

Нетти скрестила руки на груди.

– Даже не спрашивай. Терпеть не могу эти создания. Я вообще не хотела тебе его продавать, помнишь?

– Я помню, – ответил он. – Как сделать, чтобы оно что-нибудь сказало?

– Надо… – начала Нетти, потянувшись вперед.

– Ты мне нравишься только как друг, – сказал Правдоговоритель, глядя на лицо Нетти с подбородка Джонни.

Нетти нахмурилась.

– Работает, – сказала она.

* * *

Отдав два доллара, ошарашенный, но радостный Джонни отправился на работу в столовой, а разбогатевшая, но почему-то все еще раздраженная Нетти пошла на свою, на заправку мистера Бэкона. И тут светловолосый мужчина, одетый в подобие костюма для крикета с веточкой сельдерея на лацкане, вышел как будто бы из ниоткуда с задумчивым выражением лица.

Все это, без сомнения, было абсолютно невозможным.

– Все это, без сомнения, абсолютно невозможно, – сказал он почти радостно.

– Все – это что? – спросила женщина с длинными вьющимися волосами, выходя из ниоткуда следом за ним. – По-моему, очень хорошие дети.

– Да, Нисса, – сказал мужчина. – Но это Земля, и это 1945 год.

Он сделал глубокий вдох. В воздухе чувствовался соленый запах моря.

– Если я не ошибаюсь, Мэн.

– И?

– И дипсодат не могут находиться здесь по крайней мере еще сотню лет. В этой точке временного потока они должны быть на полпути через всю галактику.

– Так что же они делают тут сейчас, Доктор?

– И в самом деле, что, Нисса? – произнес Доктор, убирая руки в карманы. – Этот вопрос явно требует ответа.

Это увлечение появилось перед самым летом, поэтому поначалу распространялось небыстро. Не было учебы в школе, а значит, никто каждый день не ходил туда и не смотрел, у кого какой Правдоговоритель, как кто к кому относится из-за этого и, что самое важное, насколько все следуют моде. Кроме того, ведь было военное время. Если тебе было больше двенадцати (а иногда и меньше), тебе назначали летнюю работу на ферме, в мастерских или магазинах. Некоторые ребята постарше, чем Джонни и Нетти, даже шли летом работать на оружейную фабрику мистера Эклина.

На самом деле, именно дочь мистера Эклина, Аннабель, появилась в школе за три дня до окончания учебного года с темно-синим Правдоговорителем, закрепленном на подбородке подобно фигуре грудастой девы на носу пиратского корабля. Ее отцу принадлежал не только завод, но и единственный в Темперанс универсальный магазин, которым заведовала ее мать. Поэтому Аннабель всегда первой щеголяла в модных новинках, приходящих на юг из больших городов, оттуда, откуда совершенно случайно семья Эклинов переехала пять лет назад и куда регулярно ездила. Так что у Аннабель был авторитет, с которым не могла поспорить ни одна девушка в Темперанс. Она первой надела юбку до колена (а не до середины икры), пришла в школу, и ее, естественно, тут же отправили домой. Но за следующую ночь все девочки в школе разом подрубили подолы юбок до такой же длины, и директор школы Маршалл, ошеломленный тем, что он назвал «бунтом, сродни большевистской революции», сдался. Аннабель была первой, кто надел настоящий меховой воротник, цепляя его и на зимнее, и на летнее пальто. Кроличий, но выкрашеный под норку, ведь «Война же, сами понимаете!» – как сказала она. Была первой, кто стал делать на ногах макияж вместо чулок, когда японцы прервали поставки шелка в Америку. Не то, что хотя бы одна девочка в городе могла позволить себе шелковые чулки, но припудренные ноги Аннабель привели к тому, что по всей школе стены неделю были испачканы на уровне ниже колена, пока директор наконец не топнул ногой.

– Что у вас за штука на лице, во имя всего святого, мисс Эклин? – вопросил он в первый день Правдоговорителей, как всегда, с таким видом, будто у него едва не случился сердечный приступ.

Аннабель гордо вскинула голову. Она еще даже не успела дойти до дверей школы, и теперь все школьники – Мариса Ченнинг в том числе, как подметил Джонни – глядели на нее.

– Что? – спросила Аннабель, напуская на себя вид «подумаешь, какая мелочь!», подразумевающий, что если кто-то шокирован, это его проблемы. – Вот эта старая штука?

Рот директора Маршалла открывался и закрывался, как будто в нем боролись неверие, отчаяние и гнев.

– Сними это немедленно!

И тут существо заговорило.

Оно открыло зубастый рот, находящийся на том самом месте, где оканчивался подбородок Аннабель, и заговорило мягким печальным тоном, услышав который, Джонни сразу подумал о грустной корове. Тихий, странный голос почему-то услышали все.

– Вы лысый, – сказал голос. – А ваша жена не уехала в гости к сестре в Бока Ратон. Она сбежала с мистером Эдмундсеном из булочной. Все это знают, да.

– Было так тихо, что комар икнул бы – стало бы слышно, – рассказывала потом Нетти. Действительно, так и было. Лицо директора Маршалла с каждой секундой краснело все сильнее и сильнее.

– Как ты смеешь! – наконец вскричал он.

– Это всего лишь правда, – блестя глазами, ответила ему Аннабель. – Разве ВЫ можете наказывать кого-то за правду?

Глаза директора Маршалла расширились, и он потерял дар речи. За эти короткие мгновения все успели подумать, что ведь да, правда, директор Маршалл лысый, и действительно миссис Маршалл была одним из самых частых посетителей булочной, прежде чем булочная загадочным образом закрылась, а миссис Маршалл «отправилась» к сестре погостить.

Конечно, Аннабель не допустили до занятий и отправили домой, обещая дальнейшие дисциплинарные взыскания. И она ушла, напоследок объявив, что в магазине ее матери есть целая партия Правдоговорителей, если вдруг кто-то решит себе купить такого же.

Дальнейшие дисциплинарные взыскания так и не последовали. Родители Аннабель были самыми богатыми, самыми влиятельными и, честно говоря, самыми пугающими людьми в городе. И пусть никто на самом деле не любил мистера Эклина (Да и кто бы смог? Этот пижон, сорящий деньгами с самодовольством жителя большого города, снес самый большой особняк в городе, чтобы поставить на его месте другой. И это во время войны!), ни один не осмелился противостоять ему. Хотя Правдоговорителей официально и не разрешили к ношению в школе, это не остановило толпы людей, молодых и старых, мужчин и женщин, всех, у кого действительно были на них деньги, и тех, у кого на них денег не было, от того, чтобы быстро скупить их.

«Твоя задняя часть слишком широка для этого платья», – мог услышать Джонни с тротуара, выкидывая объедки с тарелок в столовой. Женщина, чья задняя часть была упомянута, обернулась бы в ужасной злобе, но мужчина позади нее пожал бы плечами с хитрой ухмылкой, которую не мог скрыть Правдоговоритель у него на подбородке. «Эти скверные создания, – сказал бы он. – Но разве поспоришь с правдой?»

В этот момент в разговор вступил бы Правдоговоритель самой женщины: «У тебя изо рта вечно воняет, как от мертвеца. И никто не верит, что у тебя плоскостопие, из-за которого тебя не взяли в армию, как остальных наших храбрых солдат».

Они разошлись бы, злые и подавленные, но жаждущие причинить правду кому-нибудь еще.

За две недели продаж Правдоговорителей маленькая тюрьма Темперанс наполнилась арестованными за акты насилия. Некоторые драки случались между людьми, которые до этого всю жизнь дружили. Небольшой суд снова и снова разбирал бракоразводные дела пар, которые жили счастливо еще со времен, предшествовавших Великой Депрессии. Городской совет умолял мистера Эклина прекратить продажи «проклятых созданий», но он ответил, что не видит этому причин, поскольку все это лишь…

– …мимолетная блажь. Все мы скоро заинтересуемся чем-то еще. Например, вы слышали об этой новой штуке, под названием «хула-хуп»? Всего доллар девяносто девять центов в магазине…

Но, как и многие другие влечения, которых не поняли старшие – т. е. все, кому больше двадцати, – Правдоговорители обрели новый, нелегальный, но бурно развивающийся рынок сбыта среди школьников Темперанс. Их матери и отцы быстренько возвращали Правдоговорителей в магазин (естественно, безо всякой компенсации), но среди школьников новая субкультура процветала. В «Горизонте», единственном кинотеатре Темперанс, толпы юнцов занимали места, ожидая, пока погасят свет, чтобы тихо надеть Правдоговорителей, отвергнутых старшими или, в редких случаях, «сэконд-хэнд», купленный из-под полы в магазине Эклинов за собственные деньги. Миссис Эклин всегда была готова закрыть глаза на мелкие нарушения, когда речь заходила о деньгах.

Все, с первых рядов и до галерки, внимательно слушали не новостные ленты, а так называемые Сеансы Правды.

– Ты нравишься Трою Дэвису, но не настолько, как тебе бы хотелось, и не в том смысле, в каком бы хотелось.

– Ты думаешь, что у тебя прическа, как у кинозвезды Вероники Лейк, а вот остальные у тебя за спиной сравнивают ее с лошадиной гривой. И говорят это не в качестве комплимента.

– Ты слишком эгоистичен и шумен, твои друзья падают духом, когда ты приходишь.

– Россказни Троя Дэвиса насчет того, как он настолько близко подкатил к Дебби Мэдисон, что ей пришлось уехать, – ложь.

– У тебя еле заметный запах, и люди об этом шепчутся.

– Все знают, что твой отец – пьяница.

– Твои бедра действительно такие жирные, как ты думаешь.

– Ты, Трой Дэвис, скрываешь ото всех свою привязанность к другому парню из баскетбольной команды, что, по большей части, неприемлемо в обществе в этом месте и в это время.

Сеансы Правды обычно возглавляла, конечно же, Аннабель Эклин, которая всякий раз выбирала себе новую жертву. Но, на самом деле, ведь это же не она сама, это совершенно ей не подчиняется, верно? Это же Правдоговоритель открывает все эти истины. В конце концов, против правды не пойдешь, ее не скроешь, от нее не открестишься. Иногда после Сеансов одних изгоняли из привычного круга общения, а другие решали до конца учебы сидеть в разных концах класса друг от друга. Или бывало, например, как с Троем Дэвисом: когда выяснилось, что он солгал о своем возрасте, его сразу же отправили за океан. А если люди навсегда уезжали из города – что ж, наверное, Темперанс сможет без них прожить, так ведь?

Джонни никогда не бывал на Сеансах Правды. Слишком низко он стоял в пищевой цепочке школьников. Невысокий, выглядящий чужаком, да еще с фамилией, которая висела на нем, как мешок зерна. Честно говоря, он был слишком незаметным, чтобы его засекли радары таких, как Аннабель Эклин.

Однако это скоро изменится. О да, скоро изменится…

Ведь Джонни знал, что Мариса ходит на Сеансы Правды, хотя и не думал, что она является там ключевым персонажем. Просто хвалится жемчужно-розовым Правдоговорителем, который ей на день рождения подарил отец.

Прекрасная, высокая, изящная Мариса. С одной случайной веснушкой на лице, волнистыми светлыми волосами и какой-то иномирностью, что делает ее похожей на ангела.

Джонни скорее умер бы, чем произнес все эти слова вслух.

Но не удивится ли она, если Джонни появится на галерке со своим собственным Правдоговорителем?

– Эта старая штука? – спросит он.

И ни за что не скажет, что купил подержанного у Нетти.

(В свою очередь, Нетти и на милю не приблизится к Сеансу Правды, и Джонни знал, что она не пошла бы туда, пригласи ее хоть сама Аннабель Эклин. Иногда Джонни совсем не мог понять Нетти.)

– Странная сегодня штука произошла, – сказала его мама, вешая пальто на крючок в кухне. Джонни чистил две картофелины на ранний ужин, перед тем как отправиться на вечернюю смену в закусочную мистера Финнегана. Мать всегда возвращалась с фабрики, пропахшая железом и маслом, и к тому времени, как она помоется в воде, которую он заранее согрел ей на плите, ужин должен быть готов. Они поедят, Джонни пойдет обратно на работу, а мать займется шитьем, которое берет на дом, чтобы подзаработать еще денег. Иногда к ней заходит мама Нетти. Не единожды он, вернувшись домой, заставал их уснувшими на стульях, с чашками «военного кофе» на столе и недоделанным шитьем на коленях.

– Какая странная штука? – спросил Джонни, когда мама не стала продолжать. Он нарезал вторую картофелину на куски и бросил в кипящую воду.

– Что? – переспросила мать, отвлекшись. Он поглядел в ее сторону. Она смотрела на фотографию отца, висящую на двери, касаясь ее пальцами и ничего не говоря. Несмотря на их фамилию и на то, что деды Джонни с обеих сторон были стопроцентными немцами, у отца не было проблем с тем, чтобы пойти служить в армию США. Теперь он воевал в Европе с людьми, которые вполне могли приходиться им дальними родственниками. Смешно выходит с этой войной, а?

– Странная штука, – терпеливо повторил Джонни.

– О! – Мать устало присела за кухонный стол. – У нас была проверка.

Джонни добавил к картошке пару унций бобов. Еще немного масла и соли, и вот он, весь их ужин.

– И почему это странно?

– Странными были эти мужчина и женщина. Думаю, британцы, что тоже странно, но на ней были брюки, представляешь, а он пришел проводить проверку на фабрике в белом костюме! – Она откинулась на спинку стула, словно удивление отбросило ее навзничь. – И, похоже, ухитрился нигде не запачкаться.

Джонни продолжал готовить, старательно не обращая внимания на лежащего в кармане Правдоговорителя, который в его голове завывал, как сирена, во все горло (интересно, а у них есть горло?). С того момента, как вошла мать, мальчик все удивлялся, почему она этого не слышит.

Конечно, эти создания не могли сами издавать звуки, пока их не наденешь. Они ничего не делали, пока их не наденешь. Их не надо было кормить, за ними не надо было убирать. Они просто печально смотрели на тебя, пока ты не закреплял их под подбородком и они не начинали говорить всю ту правду, сказать которую у тебя самого не хватало смелости.

Например, совершенно случайно взять и сказать матери, что ты потратил целых два доллара на Правдоговорителя, когда вы с ней мясо-то через день едите.

– Мама… – начал он.

– Однако видел бы ты мистера Эклина, – усмехнулась мать. – Наверное, меня порадует все, что заставит этого человека извиваться.

– Мама… – снова сказал Джонни.

– Он все спрашивал всех и каждого про этих богомерзких Правдоговорителей, – произнесла она.

Джонни замер. А вот его мать – нет.

– Ой, ненавижу этих тварюшек, – хмурясь, сказала она. – Люди и без того грубы, а тут делают вид, что это отвага, что это твоя вина, если тебе не понравились слова этого создания.

Она поглядела на Джонни.

– Знаю, вам, детишкам, они нравятся, но я так рада, Джон, что у тебя его нет.

Джонни ничего не ответил. Мать откинула со лба прядь волос.

– Так что ты хотел сказать? – как всегда простодушно, спросила она.

– Ничего, – ответил Джонни. – Просто… вода для мытья готова. Если хочешь.

– Спасибо, любимый, – сказала она по-немецки, затем встала и поцеловала его в лоб. Он не противился. – Ты хороший мальчик.

Взяв таз с водой, она пошла в ванную, а Джонни остался стоять у плиты, окутанный клубами пара от готовящегося ужина.

– Так он сработал? – спросила Нетти. Они вместе ехали на велосипедах. Она перехватила его по дороге в закусочную, возвращаясь с работы на единственной в городе заправке. По идее она должна была просто убираться в магазинчике, но с учетом перенятой у дяди Пола привычки все чинить и в отсутствие профессиональных автомехаников, которых забрали на военную службу, большую часть времени она меняла на машинах ремни вентиляторов и свечи зажигания. И поэтому пахла металлом и химикатами сильнее, чем мать Джонни.

– Ты высказал всю ту правду, что хотел?

– У меня не было времени по-настоящему попробовать, – ответил Джонни.

Они некоторое время ехали молча. Джонни крутил педали не переставая, Нетти же искусно срезала углы, изящно разворачиваясь и экономя силы, как обычно.

– Не будь… – начала Нетти, но умолкла.

– Не будь кем?

Нетти притормозила. Джонни тоже. Они были в квартале от столовой и в квартале от того места, где Нетти следовало бы свернуть в другую часть города, трущобы, которые она и ее мать называли домом.

– С Марисой, – сказала Нетти, не глядя на Джонни. – Не удивляйся, если оно… не поможет тебе получить от нее то, что ты хочешь.

Джонни почувствовал, как вспыхнул каждый дюйм его кожи. Солнце уже заходило, и ему оставалось лишь надеяться, что Нетти не увидит, как он покраснел.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал он, голос у него почти не сорвался.

– Такие девочки, как эта… – начала Нетти, но не стала объяснять, какие такие девочки. «Они никогда и не посмотрят на таких парней, как ты», – услышал в ее молчании Джонни.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – повторил он раздраженно и, крутанув педали, поехал прочь. А Нетти еще долго смотрела ему вслед.

– У меня очень большой нос, – сказал Правдоговоритель зеркалу. – И жирный лоб, который, без сомнения, покроется прыщами, когда я стану взрослее.

– Ну, хоть это людям не говори, – пробурчал Джонни, все еще слегка цепляясь языком за усики Правдоговорителя.

Тот замолчал и печально поглядел на него. Джонни был не на перерыве, так что сейчас он мог задержаться в ванной комнате не больше минуты, а потом придет мистер Финнеган и начнет громко барабанить в дверь, вопя, что надо срочно убирать со столов.

Подняв взгляд от лотка с грязной посудой, Джонни увидел Аннабель Эклин и трех ее подруг, которые пришли в закусочную и уселись за столиком с молочными коктейлями. Первыми двумя подругами были Вирджиния Уотсон и Эдит Мэджи.

А третьей была Мариса Ченнинг.

И тогда Джонни метнулся в ванную комнату. Глядясь в маленькое зеркало, он попытался пригладить непослушные волосы, стер с губ горчицу, оставшуюся после стянутой с тарелки недоеденной картошки-фри, и попытался успокоить судорожное дыхание.

А потом достал из кармана Правдоговорителя и вставил в рот.

Дело сразу пошло не так.

– Я боюсь, что война кончится не скоро, меня отправят воевать, и я погибну, – заявило существо.

Джонни переминался с ноги на ногу.

– Ну, всякий этого боится, так ведь?

– Сейчас в дверь постучит мистер Финнеган, – предупредило оно.

– Что ты там делаешь? – спросил через дверь мистер Финнеган, ударив в нее кулаком, как молотком. – Столы сами собой не уберутся.

Джонни вынул изо рта Правдоговорителя и сунул обратно в карман.

– Уже иду, – сказал он.

Джонни приблизился к кабинке, где сидели девочки. Они пили молочные коктейли через соломинки, торчащие поверх Правдоговорителей.

– Тебе на самом деле стоит прикрыть уши прической, – сказал тот, что у Аннабель, обращаясь к Эдит Мэджи. – Они торчат.

– Я тебя боюсь, – ответил Правдоговоритель Эдит, – и сделаю все, как ты скажешь.

– А то я не знала, – с улыбкой сказала Аннабель, а затем увидела Джонни. – Что уставился?

– Ничего, – выпалил он, поняв, что действительно уставился. Он перехватил лоток с грязной посудой одной рукой, а вторую сунул в карман, чтобы достать своего Правдоговорителя.

– У тебя очень большой нос, – заговорил Правдоговоритель Аннабель, прежде чем Джонни успел что-то сделать.

– И очень жирная кожа, – добавил тот, что у Вирджинии Уотсон.

– Ты, случаем, не еврей? – спросил Правдоговоритель Эдит.

– И наверняка немец, – сказал Правдоговоритель Аннабель. – С такой непроизносимой фамилией ты запросто можешь предать эту страну.

– Я не… – начал Джонни.

– А какой ты низенький, – перебил Правдоговоритель Вирджинии.

– И уродливый.

– Неужели ты думаешь, что эти три волосинки под носом похожи на усы?

– Никто не знает, кто ты такой.

– И никому это знать не надо.

Джонни развернулся и быстро ушел. Тарелки в лотке дребезжали, и он с грохотом поставил лоток на кухонную стойку.

– Эй! – крикнул мистер Финнеган, стоявший у гриля. – Хоть одну разобьешь – будешь из чаевых выплачивать!

Джонни тяжело дышал. Единственным маленьким утешением было то, что Правдоговоритель Марисы Ченнинг не сказал ни слова.

Но хорошо ли это? Или это самое худшее?

– Два шоколадных коктейля, – произнес Джонни спустя несколько секунд, даже не глядя в глаза двоим посетителям, устроившимся за угловым столиком.

– Похоже, он единственный работник во всем этом заведении, не считая владельца, – сказала Нисса, провожая мальчика взглядом.

– Война идет, – объяснил Доктор и понюхал напиток. – Шоколад, молоко и мороженые сливки, ничего больше.

Он отпил немного.

– Изумительно!

– Доктор, – с легким нетерпением проговорила Нисса, наблюдая за четырьмя девочками, сидевшими через два столика от них. – Ты же сказал, что они в ужасной опасности.

Доктор повернулся и посмотрел туда же.

– Так и есть. Дипсодат безжалостны. Они скрываются у всех на виду, потихоньку усыпляя бдительность на планете, пока к ним не привыкнут. А потом…

Он не закончил.

– Не следует ли нам что-то сделать? – спросила Нисса.

– В свое время, – ответил Доктор. – Сейчас нам необходимо найти их источник. А-а…

Девушки разом встали из-за столика. Доктор продолжал пить шоколадный коктейль, глядя, как они накидывают летние пальто и, смеясь, идут к двери.

– Пора идти, – сказал он, последний раз отпил коктейль через трубочку и поднялся.

Немного помедлив, он оставил на чай два доллара.

– Ну, что, сработало? – спросила Нетти из-под машины, сверкающей и новенькой, таких в военную пору было днем с огнем не сыскать.

– Не знаю, – сказал Джонни, глядя на Правдоговорителя у себя в руке. – Вроде того. Наверно.

Лязг инструментов Нетти под машиной прервался.

– Ты этого не сделал, так, что ли?

Джонни промолчал. Что само по себе было ответом.

– Почему она вообще тебе нравится? – спросила Нетти. – Мариса Ченнинг едва осознает факт твоего существования.

– Теперь она знает немного больше.

Нетти выскочила из-под машины. У нее на щеках осталось машинное масло.

– Так ты устроил свой скромный Сеанс Правды, да?

Джонни снова ответил тем, что ничего не сказал. Покачав головой, Нетти снова закатилась под машину. Джонни пришел навестить ее во время перерыва на ланч на следующий день после неприятной сцены в закусочной. Через пару минут ему надо было уходить, но он продолжал сидеть в гараже заправки. Через открытые ворота светило солнце. Правдоговоритель в руке смотрел на него так же, как всегда. Скорбно.

– Откуда они вообще берутся? – спросил он.

– Европа, – ответила Нетти. – Или Южная Америка, ну или что-нибудь в этом роде. Пол думал, что это какая-то химическая разработка, которую готовили для войны…

– Так-так-так! – загремел голос у ворот, и солнце внезапно скрылось. – Что это тут у нас?

Над ними внезапно навис мистер Эклин собственной персоной. Шагнув внутрь, он остановился. Дорогое пальто слегка колыхалось на сквозняке.

Под небольшой бородкой у него виднелся Правдоговоритель.

– Единственная мулатка в городе работает над твоей машиной, – сказало существо. – А рядом с ней единственный в городе еврей.

– Единственный в городе немецкий еврей, – злорадно поправил мистер Эклин, глядя на Джонни. – Ведь так, мистер Хефткламмерн?

Вот оно. Фамилия в две тонны весом. Проклятье его детства. Неоспоримо немецкая, а после прихода к власти в Германии мистера Гитлера стало еще хуже, будто маленький еврей Джонни Хефткламмерн чувствовал себя недостаточно чужим среди рослых протестантов города Темперанс штата Мэн.

Это даже не было нормальной немецкой фамилией. Дед эмигрировал после Первой Мировой, и, поскольку в той войне тоже воевали с Германией, ему посоветовали переделать фамилию на английский лад, когда он прибудет в Штаты. Предполагалось, что это будет простая замена, вроде превращения Мюллера в Миллера, но голод и бессонные ночи во время ужасного путешествия через океан сделали свое дело. Дедушка Дитрих перепугался жесткого взгляда клерка иммиграционной службы и позабыл все, что хотел сказать. Уставившись на письменный стол, он выпалил первое слово, какое пришло ему в голову.

На немецком «хефткламмерн» означало «канцелярские скрепки».

Мистер Эклин покачал головой, и чуть выше Правдоговорителя появилась неприятная улыбка.

– Как поживает ваша мать, мисс Вашингтон? – обернулся он к Нетти, которая снова выкатилась из-под машины.

– Это ваша машина? – вместо ответа спросила Нетти.

– Да, все верно, – сказал мистер Эклин. – Недавно купил. Представьте себе мое удивление, когда я вижу, что с ней работает цветная дочка прачки.

Нетти осторожно встала и нервно сглотнула, держа в руке гаечный ключ. У Джонни начало жечь в животе. Он с удивлением понял, что ему не нравится видеть, как Нетти нервничает.

– Ей надо немного сцепление подрегулировать… – начала она.

– Интересно, что подумают в городе, если узнают, кто работает с машинами у мистера Бэкона.

– Пока что всех все устраивало, – ответила Нетти.

Мистер Эклин улыбнулся.

– Да ну? А если мы проверим?

Он внезапно резко шагнул к ней. Разозленная и отчаявшаяся, Нетти сделала шаг назад, все-таки она была на целый фут ниже его ростом.

– Эй! – воскликнул Джонни, вскакивая, и увидел, как Нетти споткнулась. Она упала навзничь на блестящий черный автомобиль мистера Эклина…

И гаечный ключ в ее руке процарапал краску до самого низа.

На мгновение все замерло, кроме пылинок в лучах солнца.

Мистер Эклин улыбнулся. Снова.

– Ты за это заплатишь, – сказал он.

– Я позабочусь о том, чтобы ты здесь больше не работала, – добавил его Правдоговоритель.

– И это чистая правда, – закончил мистер Эклин. – С ней не поспоришь, не так ли?

Он вышел, снова на секунду загородив солнце, и громко позвал мистера Бэкона.

– Он не может этого сделать, – произнес Джонни. – Это же случайность.

– Он может попытаться, – со злостью сказала Нетти. – И ты знаешь, он найдет способ.

Подобрав гаечный ключ, она замахнулась на окно машины мистера Эклина.

– Не надо! – вскрикнул Джонни. Нетти остановилась на полувзмахе. – Он еще и за стекло тебя платить заставит.

Нетти уронила руку с ключом и вздохнула.

– И что же мне теперь делать?

Джонни внезапно вспомнил про два доллара, которые кто-то чудесным образом, непостижимо, оставил ему на чай вчера вечером. Достал из кармана и протянул ей.

– Возьми.

Нетти хмуро поглядела на него.

– Мне не нужна твоя благотворительность.

– Возьми в качестве второго платежа, – сказал он, показывая Правдоговорителя.

– Мы не на такую цену договаривались…

– Ладно, взаймы, – Джонни продолжал держать перед собой деньги. – Чтобы расплатиться за царапину.

Хмыкнув, Нетти взяла их.

– Взаймы.

Она посмотрела на ворота.

– Но еще не все потеряно. Мистер Бэкон не может просто…

Она замолчала, поскольку мистер Бэкон, будто явившись на звук своего имени, появился в воротах гаража. Следом за ним шел мистер Эклин.

– Нетти… – начал мистер Бэкон, и выражение его лица было красноречивее любых слов.

В магазине миссис Эклин зазвонил дверной колокольчик. Она поднялась из-за кассы, но улыбка на ее лице окаменела, когда она увидела, что внутрь входят странно одетые мужчина и женщина. Затем она одарила их оценивающим взглядом. Может, и другим женщинам понравится носить брюки. Может, она что-то сможет продать этим…

– Вы владелица? – спросил мужчина.

Бога ради, у него что, сельдерей на лацкане?

– Да, – ответила миссис Эклин.

– Тогда не будете ли вы любезны сказать, где именно вы нашли это?

Он выставил вперед руку. На ладони сидели четыре Правдоговорителя, в том числе тот, что принадлежал ее дочери Аннабель. Она с опаской поглядела на него.

И завопила.

Джонни ждал, когда она заплачет. Он привык к чужим слезам. Мать много плакала, особенно когда получала письма от папы, пусть и, по большей части, от облегчения, что отец все еще может писать письма, что его не сожрал огонь войны, пылающий в Европе.

Он видел немало слез в городе: по мужьям, сыновьям, братьям и женихам, ушедшим на войну. Видел, как плакала мать Нетти, когда ее брата, дядю Пола, в самом начале лета во второй раз отправили за океан. Он видел, как она плачет, делясь с его матерью новостями от него, когда они вместе сидели за шитьем.

Но никогда не видел, чтобы плакала Нетти. Даже когда ушел в армию дядя Пол.

И сейчас она вряд ли заплачет.

– Я его прибью, – в сотый раз повторила она. – Возьму этот гаечный ключ и вышибу из его головы его расистские мозги.

Она отпила глоток из бутылки газировки, которую Джонни стянул из закусочной под конец вечерней смены. Ему пора было домой. Он работал весь день, устал хуже некуда, уже темно, а завтра настанет новый день, в котором все будет по-прежнему. Но вместо того, чтобы пойти домой, он сидел на автобусной остановке напротив самого большого дома в городе. Конечно же, принадлежащего мистеру Эклину. Того, который они построили посреди войны, что выглядело почти преступлением.

– Думаю, многие это одобрят, – сказал Джонни. – Но вот ты попадешь за решетку.

– По крайней мере, там за еду платить не надо, – с горечью отозвалась Нетти.

– Он не мог так поступить, – произнес Джонни. – Тут нет твоей вины. Я скажу мистеру Бэкону, и, уверен, через пару дней…

– Если ты это сделаешь, Эклин может решить, что евреев он тоже сильно не любит, – сказала Нетти почти спокойно. – А твоей матери нужна работа.

– А тебе – твоя, – возразил Джонни. – Мы что-нибудь придумаем. Обещаю.

– О-о, ты обещаешь? – протянула она с легким сарказмом. Посмотрев на нее, он увидел, что ее глаза влажно блестят в лунном свете. Она поняла, что он это заметил, и спешно вытерла их рукавом. – Что же я скажу маме? Что нам теперь делать?

– Мы что-нибудь обязательно придумаем, – повторил Джонни. – Я серьезно.

Нетти поглядела на него.

– Я знаю, что ты это серьезно, – тихо сказала она. – Ты никогда попусту не болтаешь.

И то, как она это сказала, было очень здорово. Он смотрел, как она отвернулась и отпила еще глоток газировки. Ты мне нравишься только как друг, сказал за него Правдоговоритель, и ни он сам, ни Нетти не попытались это оспорить.

Глядя на нее сейчас, глядя, как она опять вытирает слезы в надежде, что он не заметит, Джонни внезапно очень захотелось самому схватить гаечный ключ и вышибить мозги у мистера Эклина, просто за то, что он довел Нетти до такого.

– Нетти… – начал он.

– Кто-то идет, – сказала она, садясь ровнее.

Он поглядел на улицу. Компания девочек, та самая, во главе с Аннабель Эклин. Вирджиния Уотсон и Эдит Мэджи. И, конечно же, Мариса Ченнинг, выглядящая так, будто лунный свет создан лишь для того, чтобы подчеркнуть чистоту и свежесть ее кожи. Они о чем-то бурно спорили. Аннабель поглядывала на Вирджинию и Эдит со зловещей улыбкой, а те ругались и плакали одновременно.

Правдоговорителей не было ни на одной из них.

– Это твой шанс, – сказала Нетти.

Джонни дернулся. На мгновение он забыл, что Нетти рядом. Он посмотрел на нее. В ее глазах снова было отчаяние, но уже немного другое.

– Шанс для чего? – спросил он.

– Шанс произвести впечатление на твою Марису, – ответила она и встала со скамейки с бутылкой газировки в руке.

Он смотрел на нее еще мгновение, потом поглядел на девочек, приближающихся к ним. Судя по всему, они шли к дому Аннабель.

– Думаешь? – спросил он.

У Нетти опустились плечи, и она покачала головой, глядя на него. Выражение ее лица ему не понравилось.

– Идиот, – прошептала она.

– Почему?..

– Просто надень его сейчас, – сказала она. – Давай наконец посмотрим, что случится, когда Мариса Ченнинг услышит правду, которую он ей скажет. Давай просто посмотрим, что будет, ну?

– Нетти, я не пони…

– Потому что на самом деле ты думаешь, что вся проблема в правде, верно? Она поймет, что ты смог позволить себе приобрести одну из этих ужасных штук и что ты не боишься сказать грубые и ужасные слова другим. Но, когда ты видишь ее, правда лишь в том, что у нее такая хорошая кожа, такие волнистые волосы, а мир перестает пахнуть дерьмом, когда она мимо проходит.

Джонни моргнул и покраснел. Большая часть всего этого была совершенно точна, разве, про дерьмо он не думал…

– Честно говоря, – сказала Нетти и снова покачала головой, – это ложь, которую люди сами себе говорят и называют правдой. Ну, давай же, чего ты ждешь?

Девочки были напротив них, на другой стороне улицы. Еще секунда, и они свернут к дому Аннабель, а он упустит свой шанс. Он увидел, насколько разозлилась Нетти, и у него сдавило живот. Только теперь до него дошло, что происходит и что неплохо бы ему самому задуматься об этом. Но внутри него звучал и другой голос, голос того, который так долго с тоской глядел на Марису Ченнинг, с такой тоской, какую и описать трудно. Она еще только сворачивает на дорожку к дому Эклинов…

Он сунул руку в карман и достал Правдоговорителя. Не обращая внимания на выражение лица Нетти, устроил усики под язык, опустил тельце под подбородок. Выпрямился во весь свой не слишком большой рост, сделал глубокий вдох и шагнул вперед, чтобы перейти улицу.

И в этот момент дом Эклинов взорвался.

Не просто стекла вылетели или дверь, или одну комнату разнесло. Дом взорвался целиком, все три этажа до самой крыши разлетелись вверх и в стороны в невероятной вспышке огня и света. Стоящие перед ним девочки, Джонни, Нетти – все завопили, и их ударило взрывной волной.

Джонни не думал ни о чем. Он просто бросился в сторону, закрывая собой Нетти, когда на них понесся вал огня и дыма. Они упали внутрь автобусной остановки. Огонь миновал их, даже не обжег и сразу исчез. Джонни пытался защитить Нетти, как мог, но, учитывая, что она была на несколько дюймов выше его ростом, на мгновение он задумался об осмысленности своей попытки. Прикрывая ее, он ждал, что вот-вот их накроет волной битого кирпича и штукатурки…

Но ничего не произошло.

– Слезь с меня, – наконец произнесла Нетти, отталкивая его. Девочки на другой стороне улицы лежали вповалку на тротуаре. Они были невредимы и очень удивлены, как и Джонни с Нетти.

Дом Эклинов исчез. Не осталось даже горящих развалин.

Просто… исчез.

– Что это было? – пораженно спросил Джонни.

– Они строят свои дома из специально обработанного полимера, – произнес позади них женский голос с акцентом. – Очень похожего на ваш сахар, что любопытно.

Женщина в брюках с вьющимися каштановыми волосами протянула руку, чтобы помочь им встать.

– Возможно, отсюда в ваших народных сказках пошло выражение «пряничный домик».

Джонни ошеломленно взялся за ее руку и позволил поднять себя. Нетти сделала то же самое.

– В любом случае, он лишь выглядит, как дом. Если в этот полимер выстрелить из их оружия, он исчезает, сгорая быстро и без остатка.

Джонни и Нетти уставились на нее.

– Чего? – наконец спросил Джонни.

– Вы британка? – спросила Нетти, будто это было самое удивительное из происшедшего.

Женщина просто улыбнулась им и потрогала тонким пальцем Правдоговорителя Джонни.

– Я в ужасном смущении, – сказало существо.

– Еще бы, – заметила женщина, – мы весь день твоих братьев и сестер собирали.

– Нисса! – раздался голос на другой стороне улицы. На странном пустом месте, где раньше стоял дом Эклинов, появился мужчина.

И он был не один.

Послышался тихий стон, и Вирджиния Уотсон рухнула в обморок, как подкошенная. Остальные смотрели, разинув рты.

Мужчина вел за собой двух существ, которые были похожи на вставших на задние ноги овец, но у этих овец были головы гигантских рыб с помесью белки. И тыквы.

Тыкво-белочные овцерыбы выглядели безрадостными. Их передние ноги-плавники были связаны, и всем стало понятно, что они арестованы.

– Я их арестовал! – крикнул мужчина, ведя существ по остаткам фронтона дома. – Ведь я имею право это сделать, не так ли?

Когда существа приблизились, Эдит Мэджи завопила и убежала со всех ног, не переставая кричать. Аннабель и Мариса застыли на месте с широко открытыми глазами.

Женщина-британка пошла через улицу навстречу мужчине, поманив за собой Джонни и Нетти.

– Пойдем, – сказала она. – Все в порядке.

Джонни ошеломленно последовал за ней. Потом оглянулся. Нетти шла сзади, на ее лице отражался такой же шок, как у него. В руке она по-прежнему сжимала бутылку с газировкой.

– А вот и последний, – произнес мужчина, глядя на подбородок Джонни. Овцерыбы издали злобные звуки, но утихли, стоило мужчине сурово на них посмотреть.

– Что происходит? – спросила Нетти, подходя к Марисе и Аннабель. – Кто они такие?

Прежде чем мужчина успел ответить, заговорил Правдоговоритель на подбородке у Джонни.

– Вы Доктор.

– Кто? – спросил Джонни.

– Чего? – спросила Нетти.

Но Доктор обратился к Правдоговорителю.

– Это я, – сказал он. – А ты, мой маленький друг, теперь в безопасности.

– Я в безопасности, – повторил Правдоговоритель, и Джонни заметил, что впервые он говорит это без грусти в голосе.

– Это твои родители? – вдруг заговорила Мариса. Аннабель стояла рядом с ней, ее лицо выражало смесь страха и ярости.

– Мама? Папа? – сказала Аннабель.

Повисло молчание, когда все поняли, что она обращается к овцерыбам.

– Боюсь, что тебе тоже придется отправиться с нами, Аннабель, – произнес Доктор.

Овцерыбы издали хрипяще-булькающий звук.

– Но мне здесь нравилось, – воскликнула Аннабель. – Все мне подчинялись.

Две овцерыбы снова издали звуки, видимо, означающие, что им это тоже нравилось, но что ж теперь поделаешь?

– Я узнал о случайном расщеплении потока времени, – сказал мужчина Аннабель. – А твои родители все объяснили. – Он поглядел на пустое место, где недавно стоял дом. – Хоть и не сразу. Вас случайно забросило сюда на сто лет раньше, чем при нормальном течении времени. Это до некоторой степени смягчит приговор, которые будет вам вынесен.

– Приговор?! – переспросила Аннабель.

– Рабство незаконно, – строго и, надо сказать, несколько угрожающе ответил мужчина. – В этой солнечной системе, да и в любой соседней, отсюда и до родной планеты дипсодат. И что еще хуже для вас… – Он наклонился к Аннабель. – Мне оно очень не нравится.

Аннабель выглядела так, будто готова была возразить, но овцерыбы бурно забулькали и захрюкали.

– Ой, ну ладно, – проговорила Аннабель все еще в раздражении. Она вздохнула, скинула пальто с кроличьим воротником и прямо у них на глазах…

Превратилась в такое же овцеподобное существо и сердито забулькала на мужчину.

– Нет, я не стану связывать тебя, – ответил мужчина, – если будешь вести себя нормально.

Овцерыбная Аннабель подошла к овцерыбным родителям, и между ними начался тихий спор, состоявший из булькающих и хрюкающих звуков.

– Кто-нибудь объяснит, что происходит, если можно? – подала голос Нетти, и Джонни увидел, что она держит бутылку с газировкой как оружие, то ли против овцерыб, то ли против загадочного Доктора в белом костюме, то ли против британской женщины в брюках.

– Храбро держишься, Нетти, – успокаивающе произнес Доктор. – Опасность миновала. Жаль, что мне пришлось уничтожить их жилище, но эти дипсодат иногда бывают совершенно несговорчивы.

– Дипсо-что? – спросил Джонни, все еще цепляясь языком за Правдоговорителя у него во рту.

Доктор показал на овцерыб.

– Дипсодат. Очень ксенофобная раса.

– Ксено-что? – переспросил Джонни.

– Не любят тех, кто не похож на них, – ответил Доктор.

– Можно было догадаться, – проворчала Нетти, гневно глядя на овцерыб. Те так же гневно смотрели в ответ.

– Они прибывают на планеты, провоцируют беспорядки среди местных и питаются их негативной энергией, – сказал Доктор. – Вот что они едят. Своеобразная диета. Страх, злоба и ненависть.

Доктор наклонился к Джонни с высоты своего роста и снова поглядел на Правдоговорителя.

– А эти удивительные маленькие создания очень им в этом помогают. – Он поглядел в глаза Джонни. – Если убедить людей, что вываливать самую худшую и болезненную «правду» друг другу – хорошее дело, то у тебя будет достаточно негативной энергии, чтобы править миром.

– Лучше всего они воздействуют на молодых, – сказала Нисса. – Хороших людей, таких, как ты. Столько воображаемой правды, и такой болезненной. Практически неиссякаемый источник. В своем роде, потрясающе.

– Мы думали, это игрушки, – пробормотал Джонни.

– Не игрушки, – объяснил Доктор. – Рабы. Они называются веританами. Маленькие чудесные существа, наделенные психической силой и способные узнавать, что считает правдой другое существо. Столетия назад дипсодат завоевали их и принудили работать на себя. В тоске по своему миру, безо всякой платы, без утешения, без надежды вернуться. – Он снова хмуро поглядел на овцерыб. – И это меня очень сильно огорчает.

Овцерыбы поглядели на него с овечьей покорностью.

– Они не должны были попасть на вашу планету еще около сотни лет, а тогда, к счастью, у вас уже будет достаточно возможностей, чтобы справиться с ними самим. Эти трое оказались здесь случайно. Пару лет у них заняли обустройство и маскировка, а затем они связались с пролетавшими мимо торговцами с черного рынка рабов, чтобы заполучить веритан.

– Я теперь в безопасности, – снова произнес Правдоговоритель.

– Да, – подтвердил Доктор, – и ты возвращаешься домой.

– Возвращаюсь домой, – повторило существо. У Джонни дрогнуло сердце от прозвучавшей в его голосе радости.

– О’кей, – сказала Нетти. – Простите, если не сразу все понимаю. Так Эклины с самого начала были из космоса?

– А это что-то облегчает? – спросил Доктор.

– Нет, – зло ответила Нетти. – Выглядели они вполне по-людски. В самом худшем смысле.

Овцерыбы забулькали на нее. Она замахнулась бутылкой с газировкой, но теперь у нее на лице не было ни капли страха.

Доктор кивнул.

– Полагаю, Правдоговорители – не единственная их проделка.

– Проделка? – раздраженно переспросила Нетти.

– Ну, скоро их здесь не будет, – сказал Доктор. – Может, это несколько исправит положение?

Нетти с вызывающим видом кивнула.

– Да, это поможет.

Раздалось возбужденное бульканье и хрюканье овцерыбы, в которую превратилась Аннабель. Дернувшись, она наполовину вернулась в человеческое обличье.

– Положи это! – заорала она. – Это мое!

Доктор остановил ее, когда она попыталась броситься к Марисе, которая, как теперь все увидели, подобрала кроличий воротник Аннабель и накинула себе на плечи.

– Правда? – сказала Мариса. – Я думаю, на мне он теперь лучше смотрится.

Она вертелась на месте, крутя пальто и касаясь лицом меха. Запахнула воротник под горлом и расправила ткань. Поглядела на Джонни.

– Как ты думаешь?

– Я… – начал было Джонни, вдруг увидев ее вблизи. Он увидел, как она влюблена в это пальто, как приподняла брови в ожидании похвалы – такая, какой он ее никогда не видел.

Или, по крайней мере, не замечал этого.

– Ты просто выглядишь, как Аннабель, – сказал он.

– Я вовсе не выгляжу, как это, – возмутилась Мариса, кивнув на Аннабель, наполовину человека, наполовину овцерыбу.

– Нет, но…

Джонни снова умолк.

– Я внезапно потерял интерес к тебе, – произнес его Правдоговоритель. – Правда, точно не знаю почему.

– Ты это еще поймешь, – сказал Доктор.

– Я была тебе интересна? – спросила Мариса, и на ее лице появилось выражение, которое можно было трактовать только как ужас.

Джонни услышал какой-то звук от Нетти, но, когда он повернулся, она невинно посвистывала в пустую бутылку из-под газировки.

Вдалеке еле слышно зазвучали сирены. Ехали пожарные машины.

– Поздновато после такого-то взрыва, – проговорила Нетти.

– О, мы нашли способ устроить задержку, – сказал Доктор. Его лицо стало печальным. – Мистер Хефткламмерн – фантастическая фамилия, кстати, никогда ее не меняй, – и мисс Вашингтон. Достойные люди этого города очень хорошо о вас отзывались, а недостойные…

Он кивнул на овцерыб.

– … отзывались очень плохо, и это многого стоит.

Он вздохнул.

– Недавно я потерял двоих друзей. Один умер геройской смертью, а другая просто вернулась к своей обычной жизни. Нисса прекрасная спутница, но я предпочитаю, чтобы рядом со мной было несколько человек. – Он помолчал. – Не хотелось бы кому-то из вас попутешествовать?

– Доктор, – предостерегающе проговорила Нисса.

– Война идет, – сказал Джонни. – Путешествовать опасно.

– Я не могу, – тут же сказала Нетти. – От меня моя мама зависит.

– Моя тоже, – добавил Джонни.

– Конечно же, – произнес Доктор. – Конечно же, это так.

Сирены приближались.

– Забери дипсодат в ТАРДИС, Нисса, – попросил он и снова повернулся к Джонни и Нетти. – Скажите полиции, что услышали взрыв, а больше ничего не знаете.

– Не думаю, что они бы поверили всему остальному, – сказал Джонни.

– Я и сама не уверена, что во все это верю, – сказала Нетти. – Хотя видела своими глазами.

– Все веритане на борту? – спросил Ниссу Доктор.

– Все, кроме одного, – ответила Нисса, уводя овцерыб. Аннабель продолжала громко булькать на Марису, которая не обращала на нее никакого внимания.

– Все, кроме одного, – повторил Доктор и наклонился к Правдоговорителю Джонни. – Пора отправляться.

– Свобода, – сказал тот.

– Действительно, свобода.

– Я хочу сказать еще одну правду, – заявило существо.

– Не сомневаюсь, – ответил Доктор, но осторожно поднял руку, прежде чем Правдоговоритель заговорил. И тот согнул тело, отлепляясь от подбородка Джонни, вынул два усика из его рта и с радостью свернулся на ладони у Доктора. Доктор поглядел на Джонни, а потом на Нетти.

– Думаю, эту правду наши юные друзья должны сказать сами.

* * *

Внутренность ТАРДИС наполнил отчаянный скрежещущий звук, двигатели заработали, отправляя ее в путь.

– Сначала сдадим дипсодат властям, Доктор? – спросила Нисса.

– Именно, – ответил Доктор, глядя на экран перед собой. Там были мальчик и девочка.

– А куда потом?

– О, сама знаешь, – произнес он, глядя, как мальчик и девочка пошли прочь. Не взявшись за руки, не поцеловавшись, ничего такого. Просто ушли, дав надлежащие показания пожарным. Но они ушли вместе, как друзья, и в этом был намек на то, что, возможно, случится в будущем.

– У нас впереди достаточно пространства и времени. И позади, если можно так сказать. Сверху и снизу…

– Доктор… – начала Нисса, с улыбкой глядя на корзину со спящими Правдоговорителями. Они сплелись в теплый сопящий комок и тихо бормотали друг другу, что они наконец свободны.

– Все, что я хотел сказать, Нисса, – сказал Доктор, выключая монитор и лучезарно улыбаясь, – это, что все возможно, как и всегда.

Он нажал кнопку, отправляя ТАРДИС в безбрежные просторы пространства и времени.

– В конце концов, это единственная правда, которая нам нужна.