— Ну, без сомнения, у тебя здесь самая потрясающая пара, — сказал Кэм, поправляя галстук в отражении затемненного окна лимузина.

Мы остановились в длинной процессии одинаковых длинных лимузинов, стоящих в ряд в ожидании своего шанса разгрузки у красной дорожки. Оглушающие крики лишь приглушенно слышались в безопасности салона, но когда особенно одуряющий визг перерос в крещендо, я лишь уверился в своем верном решении привести Кэма как своего спутника. Он был как минимум классным громоотводом.

— Не могу не согласиться, чувак.

Я сделал глубокий вдох. Что-то в том, как пахли лимузины и городские автомобили, всегда меня успокаивало. Запах кожи, свежий аромат чистых ковриков, холодный, жутко терпкий привкус кондиционера, слабые нотки полироли для дерева; все это сплеталось для меня в аромат столь же знакомый, как для кого-то аромат дома, в котором прожита вся жизнь. Для меня этот замысловатый букет был таким родным, как запах дома.

— Я уже давно хотел кое о чем тебя спросить. Я знаю, наша... — он запнулся, словно подбирая верное слово. На лице Кэма отражалась незавидная борьба, и я не мог винить его за отчаяние. Должно быть, для писателя, человека, который всегда находит нужные слова, ужасно неприятно не найти единственное в нужной ситуации. Его глаза снова обрели фокус и новый свет, когда Кэм, наконец, нашелся, — ситуация необычна, но я — коллекционер эмоций, вернее побуждений.

— Ты об Эдли, ведь так? — вклинился я в его паузу, зная, что он еще не высказался, но я не мог вынести больше ни секунды этого избегания ее имени.

Если бы в комнате, вернее лимузине, вдруг появился слон, эффект бы не был таким потрясным. Это был метеорит, мчащийся к нам, обреченный на столкновения, а я уже устал ждать удара. В этот раз я хотел, чтобы он упал на моих условиях. В этот раз я сам спровоцировал взрыв.

Кэм смотрел прямо мне в глаза, и забавно, но в этот миг я чувствовал, что знал его лучше кого бы то ни было. Уверен, многие так считали после прочтения «Девушки в Желтом Платье», но мои чувства не имели ничего общего с книгой. Узнав Эдли, я стал понимать и Кэма, что никогда не казалось мне возможным.

— Как всегда, разве нет? — спросил он с улыбкой, показавшейся мне беспомощно смущенной.

Это я понимал прекрасно. Эта девушка была центром своей собственной вселенной, солнцем, перед которым мы бессильны, пока оно притягивает нас на свою бесконечную орбиту.

Я промолчал. Вопрос риторический. Мы оба знали, что я присоединился к Кэму, будучи очарованным ею. Он знал это с того дня, когда я появился на пороге его дома, умоляя отпустить ее, позволить Эдли любить меня.

— Ты сказал ей, что не согласишься на «Унесенных Ветром», но ты не просто отказался от фильма ради нее, правда? Я всегда чувствовал в тебе актера, потому что это суть тебя, то, в чем ты хорош... Но все это тебя больше не трогает, так ведь? — парень взмахнул руками между нами, снаружи девушки с плакатами и камерами висели на ограждениях, их рты раскрывались в бесконечном визге, звучавшем лишь глухим шумом внутри автомобиля.

Это было так похоже на происходящее внутри моей головы, словно все роли и фанфары и все большие ожидания, настигая меня, становились просто постоянным шумом, а я все дальше отступал вглубь своего разума. Так было до того дня, в который в мою жизнь вошла Эдли со своими тревожными глазами и острым языком. Она вытащила меня, вернула на поверхность. И я вернулся, даже, если сначала это было лишь для того, чтобы подразнить ее или посмотреть, как быстро я могу заставить ее морщиться от раздражения.

Я всегда любил ее за это. Она вернула мне часть меня самого.

Я понял, что Аурелия права. Эдли не вернется. Я был Плутоном, ее отвергнутой планетой, но это не значило, что я мог заставить ее перестать быть центром моей вселенной. Она всегда ею будет, а я буду любить Эдли издали, пока в один день, возможно, любовь, сделавшая ее центром моего мира, не станет чем-то другим, благодарностью или ностальгией.

Очередной рык прорвался сквозь толпу. Мы двинулись вперед, перед нами было лишь два лимузина.

— Так почему тогда ты согласился сыграть в этом фильме? — допытывался Кэм.

— Я был бы дураком, если бы не согласился, — уже не могу сосчитать, сколько раз фраза «роль всей жизни» была адресована мне за последние четыре месяца. — Я вернулся домой, и работать на Джозефа не похоже ни на что из того, что мне приходилось делать до этого... Это как принять вызов, и мне это было нужно. Роль в этом фильме напоминает обо всем хорошем, что есть в моей работе.

Голубая вспышка за красной дорожкой привлекла мое внимание, когда мы снова тронулись в очереди. Я смотрел на Маделин в ее сияющем бирюзовом платье, на то, как она позируя, повернулась спиной к легиону фотографов и скромно смотрела на них через плечо. Истинная звезда, абсолютный профи.

Я все еще не привык к ее черным волосам. Новый образ шел ей, но мне всегда приходилось смотреть на нее дважды, когда Маделин появлялась в комнате в образе. Я ухмыльнулся, вспомнив наши стычки дома. Я был не самым дружелюбным соседом в последнее время, а Маделин никогда не стеснялась объявить, что она обо мне думает.

— Ты сделал это для нее? — Кэм поймал меня за разглядыванием коллеги. — В самом начале, перед тем, как ты нашел все остальные причины, ты согласился на роль ради Маделин.

— Это неважно.

Так оно и было.

Я подписал контракт на эту роль потому, что все они были правы, это была роль жизни. Вот только не моей, а жизни Маделин. Она хотела ее больше, чем чего-либо в мире, и что важнее, она ее заслуживала. Когда Джозеф потребовал меня на роль Ретта, чтобы придать больше «химии» Скарлетт в исполнении Маделин, он меня получил.

— Эдли была права, — наконец, пришла наша очередь покинуть автомобиль, но я застыл. Неожиданная правда, только что мной осознанная, горой опустилась мне на плечи. — Она ошибается во многом. Это уже почти моя естественная реакция, не соглашаться с ней ни в чем. Ты почти гарантированно сделаешь верный выбор, всего лишь поступив ей наперекор. Я всегда считал ее невероятно отставшей в собственной очаровательной манере... но в тот единственный раз она была абсолютно права.

Швейцар бросился и распахнул мою дверь, по-своему расценив мое промедление. Приветствия затопили тишину, прогоняю спокойную атмосферу.

— Права в чем? — Кэм, абсолютно безучастный, не сделал ни одного движения по направлению к скандирующей толпе, он только смотрел на меня с любопытством и пылающим взглядом. То, что Эдли могла в чем-то быть права, обескураживало его также сильно, как и меня.

— Я бы пожалел, если бы отказался от роли.

Снаружи меня перехватила агент, нанятая студией, у меня не было собственного, и нас с Кэмом направили в длинную череду репортеров.

Один затхлый, затертый до дыр вопрос следовал за другим, меня спрашивали одно и то же. Удивительно, в скольких вариациях можно спросить об одном и том же. Мой временный агент подтолкнула меня дальше сквозь очередь, вклинившись со своим классическим «без комментариев», когда я подал ей знак, что вопрос слишком личный.

Кэм остановился для собственного интервью, и его даже пару раз позвали включиться в разговор с моим участием. В толпе оказался лишь один иностранный журналист, который посмел спросить о нашей общей экс-подруге, но после неловкого смеха мы притворились, что не поняли переводчика, и двинулись дальше.

Самое крупное интервью осталось напоследок. Агент предельно ясно дала нам понять, что следует быть паиньками, пока тащила нас к хорошо одетому мужчине с гривой налакированных взбитых волос. Я наспех превратил свой оскал в очаровательную улыбку и приготовился приветствовать незнакомца, словно старого друга.

— Чувак, ты выглядишь потрясающе, — репортер с неподдельным энтузиазмом гладил мою руку и бессовестно меня рассматривал. — Все только и говорят о твоем физическом преображении, и должен сказать, это впечатляет. Мы должны вместе сходить в зал как-нибудь, чувак.

— Точно, — я соврал, сжав зубы, в конце концов, это неважно. Это все часть игры. — Мне никогда раньше не приходилось так много работать для роли, но этот проект так важен для нас всех, что мы с радостью бежим лишний километр, чтобы воплотить в жизнь виденье мистера Хоффмана.

— Маделин Литтл, ваша партнерша, сказала то же самое... Каково это, работать с ней во втором проекте подряд? По слухам, производство «Унесенных Ветром» затянется на годы. Вы не беспокоитесь, что устанете друг от друга? Кажется, как только свернули «Девушку в Желтом Платье», вы оба были в Австралии чуть ли не наследующий день.

Я бы и хотел ответить, что Маделин была для меня вроде младшей сестры, и наши бесконечные дрязги лишь свидетельствовали о нашей братской любви, но всех волновал рейтинг обоих фильмов, и как на нем скажется подобное сравнение. Нам сказали, что, если мы оставим о себе такое впечатление, публика уже не купится на нас в роли любовников. Нам не нужно было заявлять, что мы встречаемся или что-то в этом духе, нам нужно было просто оставить аудиторию гадать о глубине наших отношений.

— Маделин невероятно предана нашему делу. Это одна из тех черт, что мне в ней нравится больше остальных, но когда бы вы не свели вместе двух страстных людей... скажем так, могут случиться фейерверки. Пока мы снимали «Девушку в Желтом Платье», к примеру, — сказал я, найдя идеальный предлог, чтобы вернуться к картине, на премьере которой мы находились, и, давая Кэму предлог стоять возле меня.

Я посмотрел на своего спутника и тронул его за руку, приготовившись втянуть его в разговор остроумным анекдотом о времени, проведенным за совместной работой, но внимание Кэма было где угодно, только не со мной.

Он изумленно пялился в свой телефон. От моего прикосновения Кэм подскочил от удивления, словно позабыв о пишущей камере, которая ловила каждый миг нашего интервью для крупнейшей развлекательной сети в мире.

— Прошу простить, — извинился Кэм, уходя из фокуса камеры, — я должен ответить.

Я справился со своим замешательством и, нацепив дежурную улыбку, повернулся к репортеру, как ни в чем не бывало. Тот, к счастью, и ухом не повел. Он вернулся к моменту, где я остановился, снова спросив, каково это работать с Джорджией Торрес, известным режиссером.

Я был очень благодарен и попытался наскрести ответ, который не был еще промусолен тысячу раз, чтобы чувак мог принести своим боссам сочный кусок, но моя рассеянность была очевидной. Мое внимание треснуло пополам, одним глазом я наблюдал за Кэмом. Что было таким важным, что он побежал отвечать на звонок посреди видео интервью? Кэм был слишком далеко, чтобы слышать, о чем он говорит, но язык тела выдавал его напряженность, а губы быстро двигались у телефона, прижатого к лицу.

Наконец, корреспондент свернул нашу беседу, и лишь когда была выключена камера, малейшая тень раздражения сверкнула в его слишком голубых глазах. Я не дал ему ничего стоящего. Им повезет, если они вообще наскребут хоть что-то пригодное из моего лепета. Мое единственное утешение было в том, что уверен, Маделин включила весь свой шарм, как всегда делая все, что в ее власти, чтобы увеличить свой успех.

Я просто ломал голову над отговоркой, чтобы поскорее сбежать и узнать, в чем было дело, когда Кэм резко поднял голову и встретился со мной глазами. Я скорее увидел, чем услышал, как многозначительный вздох вырвался из его груди. В том вздохе было поражение, и, шагая ко мне и протягивая плоский телефон, словно подарок, Кэм выглядел странно опустошенным.

— Это тебя, — все, что он произнес, и в тот же миг мой спутник словно испарился в толпе, клубящейся вокруг красной дорожки.

Я колебался лишь короткий миг, мое тело пульсировало от ожидания.

— Слушаю.

— Я прочитала! — крик ворвался в мое ухо. Я игнорировал громкость, крепко держа телефон.

— Эдли? — даже среди нескончаемой болтовни вокруг, я ее узнал. Закрыв пальцем другое ухо, я пытался сосредоточиться только на ее голосе, отсекая визжащий хаос на заднем плане. — Где ты?

— Ты хотел, чтобы я поняла, что должна позволить людям делать собственный выбор. Я прочла письмо Кэма из книги. Я знаю, что «Девушка в Желтом Платье» — это не я.

То ли девушка меня не слышала, то ли была так поглощена моментом, отчаянно пытаясь высказаться, что не могла остановиться даже на секунду.

— Я едва тебя слышу, — заорал я в ответ. — Где ты?

На секунду все, что я мог расслышать, стало ее хриплым криком, и я был уверен, Эдли исчезла. Она сказала все, что хотела и теперь все кончено... в этот раз навсегда. Свободные нити наших жизней связаны теперь в аккуратный бантик. Мораль сей басни всем известна. Конец.

— Я здесь.

Мое сердце подпрыгнуло.

Она была здесь. Визжащий шум вдруг обрел смысл. Мои глаза метнулись к людям, я в панике сканировал толпу, сдерживаемую ограждениями и охраной по другую сторону красной дорожки. Я устроил шоу, и люди начали замечать. Я отступил от сценария. Передо мной появилась агент, ее рот напряженно задвигался, она говорила мне что-то ласковое, пытаясь вернуть меня к протоколу.

Я проигнорировал ее, мой взгляд метался по толпе, отчаянно пытаясь отыскать единственную девушку в море сотен подобных. Это было невозможно.

И тут я ее нашел.

Между нами был океан людей. Они роились и кричали в попытке привлечь мое внимание, не замечая того, что мои глаза слепы для всех, кроме нее. Для них она была никем, еще одним лицом в толпе, но для меня она была миром.

— Привет, — сказала Эдли, и я легко представил ее улыбку, полную надежды, не смотря на всю разделяющую нас дистанцию.

— Привет, — все, что я смог из себя выдавить.

— Я обманула тебя, — призналась девушка, ее постоянно толкали в толпе чересчур нетерпеливых девчонок. — В тот день, я обманула тебя. Я хочу, чтобы ты был моим. Я всегда хотела. Я не хотела... но хотела. И все еще хочу.

— Почему? — я и сам не понял, как отчаянно мне был нужен этот ответ, пока вопрос не сорвался с губ. — Зачем я тебе?

От неожиданности у Эдли отпала челюсть. Она не ждала такого.

— Затем, что ты в ужасе от птиц! — выдавила девушка.

— Что, прости?

— И затем, что ты состоишь в дурацком книжном клубе со своим водителем.

— Я думаю, ты не совсем понимаешь, что...

— И затем, что ты пришел, чтобы обсудить день для сцены усыновления. Я хочу тебя, потому что у тебя доброе сердце. Из-за Лазаря и из-за того, что ты относишься к своей экономке лучше, чем многие люди относятся к собственным матерям. Потому что для тебя люди — не просто прохожие. Ты впускаешь их в сердце, даже когда знаешь, что однажды придется с ними проститься. Я хочу тебя из-за той маленькой родинки на твоей щеке, и из-за того, как ты целуешь меня в уголок рта. Потому что ты никогда от меня не отворачивался. И потому, что ты любишь Маделин... И потому, что ты видишь вещи именно так, как должно. Я хочу быть с тобой потому, что ты и на меня так смотрел. Я хочу тебя потому, что ты полюбил меня даже до того, как меня было возможно полюбить.

— Ты уверена, что хочешь меня достаточно, чтобы позволить мне делать мой собственный выбор? Я не хочу мученицу, Эдли. Я хочу партнера, того, кто станет принимать решения со мной, а не для меня.

— Я постараюсь, — ответила она так тихо, что я едва мог расслышать, но этого было достаточно. Это было обещание.

— Тогда докажи мне, — напирал я. — Докажи мне прямо здесь и сейчас, что ты позволишь мне принимать свои решения. Я хочу быть с тобой, и мне плевать, что думает пресса обо мне, тебе и нас.

Телефон замолчал. Я бросил быстрый взгляд на аппарат, Эдли отсоединилась. А когда мои глаза метнулись к ней, ее уже не было на прежнем месте.

Вспышка розового цвета привлекла мое внимание, я снова ее нашел. Эдли пробиралась сквозь толпу, проталкивалась, принимая проклятия и пинки от тех, кого она подвинула. Я бросился вперед, к ней.

Тело, подобное горе, преградило мне путь.

— Сер, мы не можем позволить вам идти дальше из соображений безопасности.

Я оббежал его и бросился к ограждению, в тот же момент Эдли удалось вклинить свое тоненькое тело между двумя девочками подростками. Скорее всего, ей бы не удалось провернуть этот финт, если бы девчонки не были так отвлечены мной, мчащимся прямо к ним.

Я не терял ни секунды, как и она.

Наши губы встретились. Ее руки обвились вокруг моей шеи, мои — вокруг ее талии, каждый сантиметр наших тел прижимался друг к другу там, где нас не разделяли металлические решетки. Но и это было слишком. Я поднял ее, и Эдли перемахнула через ограду.

Я не мог остановиться и оторвать от нее губы. Она пахла как то все, о чем я скучал в Калифорнии. Мои губы хотели заново исследовать каждую ее часть, и в то же самое время я хотел остановиться и просто глазеть на нее. Я жаждал узнать каждую секунду последних четырех месяцев, что пропустил.

Необходимость в воздухе решила все за меня.

— Не могу поверить, что это сработало, — хихикая, выдохнула Эдли. Её щеки пылали розовым румянцем, а в голубизне глаз мелькала тревога.

Я рассмеялся, свободный звук победной канонады с поля битвы. Не в силах сдержаться, я снова притянул ее к себе. От любви мне хотелось задушить ее в объятиях, и никто не знал, сколько будут открыты эти ворота любви и счастья. Я впитаю в себя каждую минуту, что смогу.

— Я тебе не верю, — отозвался я с озорной ухмылкой. — Думаю, ты отлично знала, что это сработает.

Эдли пришлось положить подбородок мне на грудь, чтобы взглянуть на меня, и я был рад, что она не отстранилась. Вернулось чувство, что возникло в моей груди с того момента, как я ее встретил. Оно никуда не делось, не заржавело, когда я пытался его смыть, не притупилось, не смотря на все время, что мы провели вместе... чувство, что я не хочу ее отпускать.

Я никогда не хотел ее отпускать.

— Мы с тобой знаем, я не могу устоять перед этими дурацкими шортиками с утятами.

Эдли испуганно взглянула вниз, ее глаза удивленно расширились при виде шорт, словно она и забыла, что одела их. Я смотрел на нее во все глаза, ожидая бури сожаления или осознания, что скоро ее пижамный наряд будет красоваться на всех газетных киосках и вебсайтах. Но вместо этого Эдли сделала самую неожиданную и прекрасную вещь на земле...

Она откинула голову назад и рассмеялась.

У меня был лишь миг, чтобы полюбоваться ею прежде, чем девушка обвила руками воротник моей рубашки и потянула меня к себе. Наши губы встретились и это стоило всего того миллиона вспыхивающих камер, безостановочно щелкающих, чтобы увековечить этот момент.