В конце дня Ник провел для Брук что-то вроде мини-экскурса по Божьим Заветам. Сидя возле окна, они разделили все свои рисунки на четыре части, каждая из которых посвящалась одному из заветов, и разложили на четырех панелях. В маленьком офисе за закрытой дверью они оставались до самого обеда. Когда же они вышли из офиса, члены Исторического общества все еще были в церкви. В ресторане быстрого обслуживания они купили по гамбургеру и съели их прямо в машине Брук, чтобы укрыться от пристальных взглядов и сплетен, с которыми они столкнулись бы, если бы обедали в офисе. Подкрепившись, они снова вернулись в офис, то и дело встречаясь с любопытными взглядами окружающих.
К концу дня строительная бригада уехала. Женщины из Исторического общества тоже уже были дома, наверняка заняв половину телефонных линий в Хайдене. Брук уже ощущала творческий подъем и едва уловимое чувство гордости за то, что они находятся за шаг от создания чего-то прекрасного.
Но когда она возвращалась домой, чувство гордости ушло: она понимала, что ей еще предстоит встретиться со своей семьей. Брук была уверена, что родители уже слышали, если и не от Рокси, то от кого-нибудь другого, какой разнос она устроила миссис Хемфилл и, не обращая внимания на городские сплетни, осталась работать с Ником над витражами.
Брук была права. Войдя в комнату, она увидела всех в сборе. Они сидели в гостиной неподвижно, как статуи, и смотрели на нее; их молчание давало понять, что они требуют объяснений. Мать глянула на нее с болью, словно говоря: «Как ты могла так поступить?»; отец будто надел стоическую маску, которая означала: «Вот твоя благодарность»; а Рокси мученически смотрела на сестру и, казалось, спрашивала: «Почему ты меня просто не застрелила и не избавила от страданий».
Брук постаралась заглушить хлынувшие эмоции, сказав себе, что объяснение должно быть коротким и сухим, по возможности без слез и криков. Она вспомнила то время, когда умерла бабушка, и родители собрали их с Рокси в комнате, чтобы огласить эту печальную новость. Неужели и в этот раз семья воспринимала все так же серьезно, как и смерть?
Я думала поехать прямо в гостиницу, так как чемодан все-таки со мной, — сказала Брук дрожащим от волнения голосом, — но решила, что стоит все-таки заехать и сказать, что я остаюсь и собираюсь работать с Ником над витражами. Моя работа в городе никоим образом не повлияет ни на кого из вас. Завтра я найду себе квартиру, и вы даже не будете знать, что я в городе.
Брук сглотнула слюну и вдруг поняла, что никто из родных — ни мать, ни отец, ни Рокси, не собирались разговаривать с ней. Выражение их лиц оставалось прежним. С болью в сердце она медленно побрела к двери. Перед тем как открыть ее, она оглянулась. Слезы застилали ей глаза, губы дрожали, чувства мешали словам.
Мне очень жаль, что я поставила вас в неловкое положение. Но этот город забрал у меня слишком много, он должен вернуть мне этот шанс сделать здесь что-то важное, и я собираюсь использовать его.
Она открыла дверь, и собиралась выйти, но вопрос матери остановил ее до того, как она успела переступить порог:
- Ты собираешься переехать в гостиницу с этим мужчиной?
Брук оглянулась, с трудом понимая смысл слов матери.
- Нет, я переезжаю одна. Я уже говорила, что между мной и Ником ничего нет.
- Тогда зачем тебе приносить в жертву свою честь, репутацию, все, над чем ты трудилась целых семь лет, если он для тебя ничего не значит?
- Потому что я художник! — выкрикнула Брук, — хороший художник. У меня никогда не было возможности создать что-либо подобного масштаба!
- Ну почему же, ты уже создала кое-что подобного масштаба, — сказала мать, — семь лет назад.
Обида больно ударила в сердце, Брук прижалась лбом к распахнутой двери, потом резким движением смахнула слезы с лица. Через секунду она посмотрела на Рокси, но обнаружила, что сестра больше не смотрит на нее: она уставилась в пол, как будто само присутствие Брук ее утомляло.
- Действительно, все это бесполезно, — сказала Брук, и слезы с новой силой потекли по ее лицу, — я никогда не смогу заставить вас поверить мне. Вы не поверили, что между мной и Ником ничего не было в первый раз, тогда почему вы должны мне верить сейчас?
- Потому что вы оба свободны и привлекательны, — недоверчиво пробормотал отец, — и уже хорошо знакомы.
- Ну и что? — спросила Брук. — Мы оба уже взрослые и у нас деловые отношения. Это никого не ранит. Это никого не предает.
Ее голос сорвался, и она почувствовала себя ребенком, умоляющим папочку погулять после десяти часов. Все это было смешно, и она больше не собиралась играть в эту игру.
- Я буду в гостинице «Блуджей», впрочем, это единственная гостиница в городе, — сказала Брук.
Затем она закрыла дверь и пошла не оглядываясь.
Когда Брук сняла номер в гостинице «Блуджей», единственном мотеле в городке, было почти восемь. Грязное здание находилось в бедном квартале города, напротив бара, где практически каждую ночь кого-то арестовывали. Домашние ссоры и крики, раздававшиеся из домов по соседству с мотелем, служили развлечением в ночное время для тех, кто не спит. По крайней мере, так было семь лет назад, и незаметно было, чтобы что-то изменилось. Порядки в Хайдене были жестокими и их не позволялось нарушать.
Один раз попался в ловушку, навсегда там и останешься, — бывало, говорил отец Брук.
Брук зарегистрировалась и поспешила в свой номер. В нем было невыносимо душно и стоял затхлый запах старых вещей и предыдущих постояльцев. Она смутно чувствовала, что голодна, но номера в мотеле не обслуживались, а выходить она не хотела.
Брук лежала на кровати и смотрела в потолок. Даже тишина в ее комнате казалась враждебной. Это несправедливо, да все в этой истории с Ником было несправедливым. Она устала быть отверженной, устала ожидать от людей худшего, а потом получать это.
Глубочайшее одиночество, которое она когда-либо испытывала, наполнило ее сердце, и она все отдала бы в эту минуту за то, чтобы рядом был близкий человек. Но во всем городе Ник был ее единственным другом.
Брук села на кровати, вытерла слезы на глазах и потянулась за телефонной книгой. Найдя номер, она долго колебалась, уставившись на него. Она должна была сказать ему, как при случае ее можно найти, но не хотела, чтобы он подумал, что она опять сбежала из дома.
Дрожащей рукой она взяла телефонную трубку и набрала его номер.
Ник только закончил ужинать, как зазвонил телефон. Он тут же взял трубку.
- Алло!
- Ник? — голос Брук прозвучал гулко.
Ник переложил трубку в другую руку и присел на край кровати, стоящей рядом с телефонным столиком.
- Брук? У тебя все в порядке?
- Да, все нормально, — сказала она, ее голос немного повеселел, я просто подумала, что стоит сказать тебе на случай, если тебе нужно будет найти меня, что сегодня я ночую в гостинице «Блуджей». Я буду искать квартиру, но...
Ее голос дрогнул. Ник уперся локтем в колено и, подавшись вперед, спросил.
- Но почему? Я думал, ты остановилась у родителей. Или...
Он глубоко вздохнул и нервно провел рукой по волосам.
- Не может быть. Ты что, поссорилась с ними из-за того, что работаешь со мной?
Он услышал ее всхлипывания и понял, что Брук плачет.
- Я просто... почувствовала, что для всех будет лучше, если я уеду из дома.
Ник встал.
- В каком ты номере? — спросил он, — я сейчас приеду.
- Нет, ни в коем случае!
- Но почему?
- Подумай, что об этом скажут, — из последних сил выдавила она.
В ее прерывистом дыхании Ник почувствовал боль. Он оперся о подоконник и выглянул в окно, глядя на канал, залитый лунным светом. Но перед глазами стояло ее лицо, измученное, полное страдания, ее мокрые от слез щеки, глаза.
- Помнишь, когда ты получила тройку по английскому языку? — спросил он. — Вспомни, как ты расстроилась и пришла ко мне в кабинет... та Брук, которая всегда всего достигала, а в этот раз не получилось? Признайся, я ведь был тогда хорошим слушателем?
Брук молчала, но он знал, что она вспоминала, как в тот день он, застав ее плачущей, посадил ее в художественном классе, убрал волосы с мокрых щек и заставил рассказать, что ее тревожило.
- Да, действительно, — прошептала она, — ты все уладил. Ты поговорил с миссис Дир, и она разрешила мне еще раз написать контрольную.
- Ага, — сказал он мягко, — вот я какой. Тот, кто знает, как все уладить.
- Меня долго мучило любопытство, что же.
Ник откинулся на кровати.
- Совсем немного, — ответил он, — только то, что ты такая девочка, которая достигает любой цели, и любую оценку ниже пятерки считает полнейшим провалом, а также что из-за твоего уникального таланта я заставлял тебя слишком много времени отдавать искусству. Я сказал, что это было моей ошибкой, и что впредь я буду с тобой помягче.
Брук тихонько засмеялась.
- Будешь мягче? Ты никогда не был со мной мягче. Ты всегда требовал совершенства.
- И я добился этого, — подтвердил он.
Ее молчание пробудило в его сердце теплые чувства, заслонившие смущение. Он мог поспорить, что она перестала плакать.
- Мне просто нужно хорошенько выспаться сегодня ночью, — произнесла она наконец. — Ну хорошо, увидимся завтра, ладно?
Он немного засомневался:
- Брук, ведь ты не собираешься снова убежать из города?
- Нет, — сказала она уставшим голосом, — я остаюсь.
В трубке раздались гудки, но Ник все еще держал ее в руке, удивляясь, почему одна только мысль о Брук вызывала в его душе такое чувство одиночества. Он подошел к комоду, взял свою Библию, открыл ее и сел на кровать. Но даже когда Ник читал, та боль, которую он только что услышал в голосе Брук, не давала ему покоя. Как это происходит? Может быть, Бог указывает человеку на других людей с неутихающей болью в сердце?
Но, наверное, Бог не укажет ему на Брук, ведь она неверующая.
Воспоминания об их вчерашнем разговоре промелькнули в его голове, как молния.
- Ты никогда не найдешь мира, пока будешь убегать от проблемы, — сказал он ей.
Но у него было такое чувство, что Брук даже и не надеялась когда-либо найти мир.
Ник старался сконцентрироваться на чтении книги, которую держал в руках, однако в его памяти постоянно всплывали фразы из их разговора:
- Мы покажем им, из чего мы сделаны, — сказал он.
- Из чего же это? — спросила она, — я не знаю точно, из чего я сделана, и это — часть проблемы.
Именно здесь, в этой книге, была жизнь, были ответы, которые могли дать ей спокойствие, уверенность, которые помогли бы ей найти себя. Каким-то образом Ник должен найти путь, чтобы показать ей это.
Брук наклонилась над раковиной в ванной комнате гостиницы и умыла лицо, затем посмотрела в зеркало и увидела свое отражение. Она была бледная, ее глаза впали и покраснели, а волосы в беспорядке падали на лицо. Надо было привести себя в порядок.
Она услышала стук в дверь. Выглянув в окно, Брук увидела свою мать, стоявшую возле двери, освещенную сине-белым светом, и отца, ждущего в нескольких шагах позади нее. Сердце Брук сжалось, и она вновь почувствовала ту душевную боль, которую так хорошо успокоил Ник; эта боль с новой угрожающей силой поднималась внутри нее. Проглотив слюну, Брук открыла дверь.
Ее мать выглядела такой же уставшей от семейных раздоров, как и сама Брук.
- Брук, мы не хотим, чтобы ты оставалась в мотеле на ночь, прошептала Элис Мартин, уголки ее губ дрожали, — мы любим тебя, дорогая, и мы хотим, чтобы ты вернулась домой.
Брук вздохнула и отошла от двери, пропуская родителей в комнату. Они вошли, смущенно оглядываясь и продолжали стоять, Брук присела.
- Все нормально, мама. Мне здесь удобно.
- Но дома тебе будет удобнее, — сказал отец, в попытке примириться его грубый голос немного смягчился.
- Нет, не совсем, — твердо сказала она, качая головой, — ненависть и обвинения не создают удобств. Я не привыкла к этому. Я долго жила одна, и думаю, так будет лучше...
- Мы больше не будем обвинять тебя, — на полуслове оборвала ее мать, — правда, Джордж?
- Да, это так, — согласился отец, обнимая жену за плечи, — мы просто хотим, чтобы ты была с нами. Ты вернешься домой, если мы пообещаем держать наше мнение при себе?
Брук критически посмотрела на пол, как будто изучала изношенный ковер с приподнятыми краями возле кровати. Она думала: смогут ли они опять жить вместе, не осуждая и не обвиняя друг друга. По большому счету она сильно сомневалась в этом.
- Я не знаю.
Мать присела на стул и наклонилась к дочери с мольбой.
- Сделай это ради Рокси, — сказала она, а Брук подняла глаза, — она нуждается в тебе, Брук. Я переживаю за нее. Она несчастлива, и, боюсь, мы ее тоже теряем. Может быть, ты поможешь ей чем-нибудь.
Брук встала и подошла к окну, посмотрела на стоянку машин, освещенную двумя мерцающими фонарями. Из окна была видна светящаяся неоновая вывеска бара, заявляющая о его сомнительной славе. Сегодня стоянка была заполнена машинами.
- Не понимаю, как я могу помочь вам, — сказала она, поворачиваясь к родителям, — Рокси совершенно не обращает на меня внимания.
- Не только на тебя, — сказала мать, — она ведет себя так со всеми. Ей просто необходимо узнать тебя заново. Это пойдет ей на пользу.
Брук старалась смотреть на них без осуждения, без боли, которая то и дело туманила ее взгляд. Слишком много времени прошло, чтобы вернуться домой по-настоящему и наверстать упущенное. Однако Ник сегодня напомнил ей, что никогда не поздно использовать второй шанс. И если она действительно нужна Рокси...
- Хорошо, — прошептала она, — я вернусь домой.
Ее родители, изнуренные, слабо улыбнулись, на их лицах не ощущалось настоящей победы. Слишком много было потеряно в их отношениях.
- Тебя ждет ужин, — сказала мать и поцеловала дочь в щеку, — я знаю, что ты не ела.
Брук кивнула.
- Я буду готова через двадцать минут, — ответила она, — только соберу вещи и скажу, что выезжаю.
- Хорошо, — неловко отреагировала мать, она попробовала улыбнуться и глубоко вздохнула, — тогда увидимся дома.
- Ага.
Брук смотрела, как родители направляются к двери, пытаясь сдержать эмоции, переполнявшие их.
- Мам! Пап! — сказала она перед тем, как они вышли.
Они обернулись, и Брук увидела нескрываемую любовь на их лицах. В одно мгновение она простила им все недоверие и боль.
- Я скоро заставлю вас гордиться мной. Я обещаю.
Ее родители только грустно улыбнулись и вышли.