Подобно легкому и приятному запаху сумерки проникли с улицы и наполнили старый «бьюик» Ника. Да, это был совсем старый и некрасивый драндулет, по ведь ему нужна была машина на каждый день — было бы глупо подвергать дорогой «дюсенберг», стоявший в его гараже, каждодневным изматывающим переездам.

Этой ночью он чувствовал себя как-то особенно одиноко за все последнее время, и этот факт раздражал его. Разве не было его одиночество самым важным в его жизни? Разве не было оно таким щемящее-притягательным, что он так лелеял?

Но сегодня его уединение стало огорчением, а одиночество — наказанием. За что — он не знал.

Свет фар его машины пробежал по газону перед домом. Он видел, как за домом лунный свет играл по поверхности канала, извиваясь позади пирса, у которого были пришвартованы лодки его соседей. Любой другой ночью он как художник любовался бы этим тихим пейзажем, и, возможно, даже не включая свет в доме, поднялся бы в свою студию, чтобы написать этот пейзаж, глядя на него из большого окна, выходящего на воду. Сила света, вырывающегося из темноты, всегда восхищала его. Сегодня же она заставила его почувствовать себя еще более одиноким.

Повинуясь какому-то подсознательному порыву, он проехал дорожку, ведущую к его дому, и ни секунды не раздумывая, помчался прочь из своего квартала. Ему во что бы то ни стало нужно было поговорить с кем-нибудь сегодня.

Через минуту он притормозил у старого двухэтажного дома. В его окнах горел свет на первом этаже, а тени в окнах второго этажа говорили о том, что там включены матовые ночники.

- Ник? Что ты здесь делаешь? — из открытого гаража раздался женский голос, — теперь мне ни за что не уложить детей спать!

Ник улыбнулся, когда из гаража вышла женщина с кудрявым малышом в одной руке и корзиной с бельем — в другой.

- Как дела, Анна?

- Неплохо, — сказала она, звук стиральной машины в гараже заглушал ее слова.

Ник взял малыша на руки и нежно поцеловал его в пухлую щеку. Малыш повис на нем, улыбаясь.

- Что эта крошка делает тут так поздно?

- Она — избалованная девчонка, вот что, — сказала возмущенно Анна, как будто это было ответом на вопрос, — весь дом крутится вокруг нее: я, мама, Винни — все.

Ник понес ребенка в дом. Увидев его, мать порывисто встала с дивана.

- Никки! Что случилось? Ты никогда не приходил так поздно!

- Дядя Никки! — двое детей бросились к нему, и он, здороваясь с ними, переворачивал их вверх ногами, дул им в живот, пока они не начали визжать от смеха. Затем он поцеловал мать в щеку и помахал рукой зятю, который сидел в столовой с калькулятором и пачкой счетов.

- Ничего не случилось, мам. Разве взрослый сын не может прийти, чтобы узнать, как дела у его мамы?

- О, это мило, — недоверчиво сказала мать, — пойдем, будем вместе смотреть кино. У меня для тебя есть воздушная кукуруза.

- Кино? — переспросил он. — Я приду, мам, но сначала мне нужно поговорить с Сонни. Где он?

- В своей комнате над гаражом, — ворчливо произнесла Анна, опуская малышку на пол и заменяя ей подгузник, — девятнадцатилетние проводят с семьей как можно меньше времени.

- Он что-то мастерит для урока техники, — сказал Винни, — у парня просто золотые руки.

- Я схожу, поздороваюсь с ним, — решил Ник и повернулся к матери, — а потом я весь в твоем распоряжении.

- Жаль, не тот фильм, — сказала мать, — возвращайся скорее.

Через заднюю дверь Ник вышел из дома и взобрался по ступенькам в гараж. Сонни перебрался туда, когда в семье родился ребенок. Гость постучал в дверь и услышал, как в комнате что-то упало, затем звонкий голос Сонни сказал: «Минутку!»

- Эй, Сонни, — спросил Ник через дверь, — что ты там делаешь? Ты там что, девушку прячешь, а?

Дверь отворилась, и на пороге появился его племянник, — такой же высокий, как и Ник, с такими же черными волосами, а взгляд был с озорной усмешкой.

- Пикассо! — радостно воскликнул он и пригласил Ника жестом в комнату, где, казалось, побывала банда воров. — А я думал, что это папа.

- И ты должен был спрятать улики перед тем, как открыть дверь? — спросил Ник, осматриваясь в поисках еще кого-то. — Где она?

Сонни засмеялся и убрал лежавшие на стуле вещи, чтобы Ник мог сесть.

- Да нет, я просто работал кое над чем. Э-э... домашнее задание.

- Да ну? — подозрительно спросил Ник. — В воздухе витал крепкий запах масляных красок, а на столе он увидел палитру с пятнами свежей краски.

- Я не знал, что в электротехническом колледже вам дают задания на дом.

Все так же криво улыбаясь, Сонни, широко шагая, обошел стул и уперся руками в его спинку. Он окинул Ника критическим взглядом, а затем вздохнул.

- Если я скажу тебе что-то, обещаешь, что никому не расскажешь? А то папа потеряет аппетит, у бабушки случится сердечный приступ или что-нибудь в этом роде, а мама просто превратится в Жанну д'Арк, мученически переживая за меня.

Ник засмеялся.

- Давай, терпеть не могу, когда темнят.

Сонни глубоко вздохнул, явно собираясь с силами, чтобы сделать огромное признание.

- Ну хорошо, я вроде пробовал с разными красками и все такое.

Сони сделал это признание с таким смущением и неуверенностью, будто он сознавался в том, что принимает наркотики.

- Ты имеешь в виду, что ты рисовал? Как я?

Сонни встал, проводя по волосам запачканными краской руками.

- Ну да, как ты, Пикассо. Только не так хорошо. Далеко не так хорошо.

Радость и удивление озарили глаза Ника, он уселся прямо, осматривая комнату.

- Ну что же, дай мне взглянуть.

- Нет, я не могу, — сказал Сонни, внезапно поникнув, — это довольно-таки ужасно.

- Сонни, позволь мне взглянуть, — сказал Ник, — Я же не критик.

Неловкая улыбка тронула губы Сонни, и он уставился на Ника, скрестив руки на груди. Пауза продолжалась довольно долго. Наконец, он подошел к своей кровати, встал на одно колено и вытащил из-под нее еще не высохшее полотно вместе со сложенным мольбертом, который он там прятал и разложил его.

Яркими, живыми красками Сонни изобразил дом, в котором жил, показав его характер и историю в каждой линии и оттенке, начиная с горбатого почтового ящика па переднем плане и заканчивая бельевой веревкой, видневшейся сбоку. Подперев подбородок рукой, Ник какое-то время изучал картину, переполненный чувствами, а затем повернулся к племяннику.

- Почему ты мне не сказал, что увлекаешься живописью?

Сонни усмехнулся.

- Я полагал, что если я никому не скажу об этом, то скоро все это мне надоест, и я потеряю к этому всякий интерес, к тому же никто не пострадает.

Ник знал это чувство.

- Но ведь тебе не надоело, ведь правда?

Сонни развалился в кресле.

Папа рассчитывает, что я закончу электротехнический колледж и буду работать вместе с ним электриком. Он этим гордится. Знаешь, у меня и выбора-то нет.

- Нет, — решительно ответил Ник, — не знаю и знать не хочу у каждого есть выбор.

- Ну конечно, тебе легко говорить об этом: ты уже занимаешься искусством. И никто не наседает на тебя по этому поводу.

Смех Ника удивил обоих: по правде сказать, ничего смешного в этом не было.

- Ты думаешь, моему отцу нравилось то, чем я занимался? Когда я поступил в колледж на факультет искусства, он ругался и говорил, что мне просто нечем заняться. Он также рассчитывал, что я буду работать вместе с ним в обувном магазине. Знаешь ли, семейный бизнес. Ради меня он собирался переименовать свой магазин в «Обувь от Марселло и сына». И по сей день, мама говорит, что рада, что он не дожил до этого момента и не увидел, что я сделал со своей жизнью. Он бы, наверное, сказал, что я работаю на толпу или что-нибудь в этом роде.

- Нет, — сказал Сонни со злобной ухмылкой, — в этой семье это было бы намного почетнее, чем быть художником.

- Ты прав.

Ник снова взглянул на рисунок, удивляясь как неподдельный талант проявляется в этом грубоватом на вид парне, его племяннике.

- Послушай, а где ты учился живописи? Прошел курс занятий?

- Я умею только то, чему научился из книг, — сказал Сонни, — но я многое бы отдал за то, чтобы научиться большему.

Его глаза засверкали. Раскрыв Нику свой секрет, освободился от бремени и даже осмелился попросить его о помощи.

- Ник, ведь ты мог бы меня учить, правда? Ты же был учителем.

- Договорились, — сказал Ник, ни секунды не колеблясь. — Но проблема в том, что мне некоторое время придется очень много работать в церкви. Если хочешь, можешь пользоваться моей студией, когда пожелаешь. Я дам тебе ключ.

- Ты это серьезно? — спросил Сонни с широко открытыми глазами, как у десятилетнего ребенка.

- Да. Дело в том, что я пришел попросить тебя поработать этим летом со мной над окнами церкви. Если Брук согласится работать со мной, то нам нужно будет очень много успеть, без помощи не обойтись.

Глаза Сонни сверкнули удивлением и заинтересованностью.

- Брук? Это случайно не та...

Ник перевел дыхание и сделал жест рукой, чтобы предупредить вопрос Сонни.

- Она тоже художник, Сонни. Лучший среди всех витражистов, которых я знаю. Это чистый бизнес.

- Я понимаю. Я ничего не имел в виду.

Голос Сонни стал тише, и он опустил взгляд на пол.

- Витражи, — прошептал он с благоговением. — Если ты считаешь, что я могу быть полезен, я возьмусь за это. Папа убьет меня, если я перестану помогать ему после обеда, но я мог бы приходить по вечерам, пока нет занятий. Но я не смогу убедить его, чтобы он освободил меня на это лето. Он рассчитывает, что летом я буду работать у него целый день.

- Постарайся, — сказал Ник, усмехнувшись, — может он передумает. А сейчас продолжай работу над картиной, а я, пожалуй, пойду, посижу с твоей бабушкой, посмотрим кино.

Сонни улыбнулся и восхищение снова засветилось в его глазах.

- Спасибо, Пикассо. Если отец скажет «да», я не подведу тебя.

- Хорошо, — проговорил Ник, направляясь к двери, — я не сомневаюсь в тебе.