Верит ли мне Рэйми? Пока я рассказывала свою историю, глаза моей правнучки расширялись от изумления и страха. Но она могла счесть все это очередной сказкой, приукрашенной фантазией выжившей из ума старухи.

Я сказала ей, что Роза и Джоффри жили долго и счастливо. И это правда. Или почти правда. Потому что кто может утверждать, что девушка, дом которой у нее на глазах превратился в склеп, способна стать по-настоящему счастливой? Несмотря на все богатства и почести, она будет невольно бояться того, что в каждом темном углу таится смерть. В те первые ночи, которые мы провели за пределами замка, остановившись в доме престарелой родственницы принца Оуина, Роза посреди ночи с криками вскакивала с постели. Ее терзали те же кошмары, что и меня. Я крепко прижимала ее к себе, опасаясь, что ее хрупкое и ослабленное болезнью тельце может не выдержать таких бурных рыданий. Джоффри тоже был внимателен и заботлив. Каждый вечер за ужином он старался раздразнить ее аппетит, и я замечала, как он ласково проводит пальцем по ее щеке и нашептывает нежные словечки, когда полагает, что их никто не видит.

Приэлла вошла в свою новую роль, как будто родилась принцессой. Она наслаждалась каждым реверансом и каждым поклоном своих подданных. Если порой она проявляла неуверенность в вопросах этикета, ее колебания считали одним из последствий болезни, не усматривая в них ни малейшего повода для подозрений. А училась Приэлла очень быстро. Я не могу утверждать, что она с самого начала положила глаз на принца Оуина, но довольно быстро между ними возникло взаимопонимание, и я поняла, что он собирается просить ее руки. Без этого для юного принца, обожающего драматичные жесты, спасение принцессы было неполным.

Приэлла и Роза получили возможность начать все сначала, но меня путешествие в Гиратион приводило в ужас. Мне предстояло жить среди чужих людей в качестве вдовы рыцаря и терпеливо сносить пренебрежение знатных дам. Я спрашивала себя, как долго еще будет нуждаться во мне Роза. Ей предстояло обрести любящего мужа, а затем, с Божьего благословения, и детей. Она могла начать новую жизнь. Но у меня не было на все это ни сил, ни желания.

После всего, что я потеряла, и всего, что мне довелось увидеть, я мечтала о своем собственном доме. О месте, где мне были бы рады такой, какая я есть. Я очень любила Розу, но все равно тосковала по Маркусу.

Я ругала себя за такие мысли, основанием для которых стали несколько проведенных в его обществе минут. Его жена могла выжить во время эпидемии, что лишало меня возможности на него претендовать. Даже если он овдовел, это вовсе не означало, что ему хочется снова жениться. Но в тот день у него в саду я ощутила, что между нами вспыхнула какая-то искра. И этого ощущения оказалось достаточно, чтобы укрепить мою решимость. Слишком долго моя судьба находилась в руках других людей. На этот раз я поклялась пойти своим путем.

Я написала Маркусу письмо. Как трудно дались мне эти несколько строк! Еще ни один поэт не подбирал слова так тщательно. Я расспрашивала его о семье, как бы между прочим упомянув о том, что когда-нибудь я могла бы заехать к нему в гости. В целом у меня получилось вполне респектабельное послание, дружеское, но не развязное. Мне оставалось только надеяться, что он угадает мои вплетенные между вежливых строк желания.

Тот же посыльный, который отправился с моим письмом в путь на рассвете, к закату солнца вернулся с ответом. Маркус и в самом деле оплакивал утрату жены, умершей в доме своей сестры. Чума, похоже, истощила свои силы в Сент-Элсипе, и в бухте даже появились корабли, которые привезли выжившим горожанам все необходимые припасы. Это были радостные новости, но все они блекли перед последней строкой письма:

Я буду рад твоему приезду и приглашаю тебя воспользоваться первой же возможностью совершить эту поездку. Внизу страницы он торопливо приписал: — Приезжай.

Если бы я была наделена душой поэта, я бы рассказала Рэйми о том, что Маркус сгреб меня в объятия и поклялся в вечной любви. Но в действительности во время нашей следующей встречи мы осторожно ходили кругами и остро осознавали устремленные на нас взгляды детей. Я была тридцатидвухлетней женщиной, а не своенравной девчонкой, и мы беседовали, как старые добрые знакомые, которые долго не видели друг друга. Мы в самых сдержанных выражениях обменивались новостями, не позволяя своим ожиданиям проявиться во взгляде или интонации голоса. Мы боялись высказать свои надежды вслух.

И только в темноте мы сумели раскрыть друг другу истину своих чувств, и то больше действиями, чем словами. Отправив детей спать, мы еще долго сидели перед угасающими углями очага. Он взял меня за руку, а я потянулась к нему. Его губы коснулись моей щеки, а мои ладони легли ему на плечи. Мы осторожно исследовали тела друг друга. Изгибы плеч и теплота кожи были до боли знакомы, но в то же время казались совсем другими. Мы стали старше, и время изменило нас обоих. Именно в эти озаренные луной ночные часы мы снова посвятили себя друг другу. Он обнимал ладонями мои щеки, шепча признания. Я пришла в восторг, обнаружив, что моя любовь к нему напоминает эти потрескивающие угли. Время и расстояние ее охладили, но ласковых поцелуев Маркуса оказалось достаточно для того, чтобы раздуть ее жар, и над затухающими углями взвилось ревущее пламя.

Я провела у него два дня, успев за это время понять, что однажды дом Маркуса станет также и моим, а связывающие нас чувства достаточно крепки для того, чтобы выстроить на них наше будущее. Хотя мы так долго ожидали возможности соединить судьбы, нам пришлось отложить принятие на себя брачных обетов еще на некоторое время. Маркус все еще соблюдал траур по умершей жене, а я отказывалась покинуть Розу и Приэллу, прежде чем смогу убедиться в том, что их жизнь устроена.

Свадьба Розы была достаточно скромной, но исполнена такой радости, которых часто недостает пышным церемониям. На протяжении всего свадебного обеда Джоффри не сводил со своей невесты восхищенного взгляда. Она в свою очередь, казалось, упивается восхищением мужа, как целительным эликсиром. Она очаровала всех, от придворных до слуг, своей ослепительной улыбкой и остроумной беседой. Хотя на людях Джоффри называл ее Приэллой и всем рассказывал о том, что она дочь торговца, наедине она становилась для него Красавицей. Я не сомневалась, что общая тайна навсегда свяжет их в единое целое.

В утро их свадьбы я исполнила свой последний долг перед королевой Ленор, подарив Розе ожерелье из золотых цветов, которое отдала мне ее мать после того, как в последний раз увиделась с дочерью. Роза с любовью поглаживала хрупкие соцветия, скользя пальцами по изгибам украшения, которого касалась и ее мама. Затем она вернула ожерелье в бархатный чехол и снова вложила его в мои ладони.

—  Элиза, у тебя тоже скоро будет свадьба. Это мой подарок тебе.

Я попыталась сказать, что не могу принять этот подарок, но она и слушать ничего не хотела.

—  Я знаю, что ты всегда им восхищалась. Она хотела бы, чтобы оно досталось тебе, в благодарность за все, что ты сделала.

В ответ на мои возражения она заявила, что для дочери торговца это украшение слишком броское.

—  Я все равно не смогу его носить, — убеждала она меня. — Это может породить ненужные вопросы. Зато ты жена рыцаря. Оно должно принадлежать тебе.

Вот так и вышло, что на свадьбе принца Оуина, которую отпраздновали с надлежащей пышностью, на мне было украшение, достойное королевы. Приэлла держалась царственно, демонстрируя одновременно благородство манер и добросердечие характера. Ее приветствовали как принцессу Розу, а она не скрывала искренней привязанности к своему супругу, что сулило их союзу благоприятное будущее. Но этот брак означал не только соединение мужчины и женщины. Своими обетами они соединили в единое целое королевства Розы и Оуина. Тем самым оборвалась династия, представителем которой был король Ранолф. Его замок, резиденцию королей исчезнувшего королевства, постепенно поглотило запустение.

Роза рыдала в тот день, когда я ее покинула, я тоже не смогла удержаться от слез. Но к ее чести, она не стала умолять меня остаться. Учитывая ее склонность к романтическим историям, она ни за что не лишила бы меня второго шанса обрести счастье с мужчиной, которого окрестила моей истинной любовью. В честь свадьбы и в качестве признания его заслуг принц Оуин пожаловал Джоффри титул и поместье. Теперь Розе и ее супругу предстояло жить в особняке с видом на море, расположенном у подножия Триллианских гор. Роза говорила мне, что вид водной глади действует на нее умиротворяюще, и я вспомнила, как она украдкой бегала в бухту Сент- Элсипа, чтобы полюбоваться морем. Наверное, это был зов крови ее предков, потому что королева Ленор прибыла к нам из страны мореплавателей.

Наше расставание сопровождалось заверениями в дружбе и преданности, хотя я опасалась того, что в конце концов жизненные обстоятельства возведут между нами непреодолимый барьер. Дом Розы вскоре прославился элегантностью убранства, разнообразием развлечений и образованностью хозяйки. Поэты, музыканты и художники стали в нем частыми и почетными гостями. Но я в этих увеселениях участия не принимала. Пока Роза развешивала гобелены и расставляла мебель, я вернулась в окрестности Сент-Элсипа и с головой ушла в новую жизнь. Теперь я ложилась спать и просыпалась вместе с мужем, который приходился мне одновременно деловым партнером и любовником, старым другом и новым знакомым. Я также заботилась о детях, которые не были мне родными по крови, но которых мне довелось растить. Я никогда не вела домашнее хозяйство и почти не умела готовить. Что касается кожевенного дела, я вообще ничего о нем не знала. Однако я делала все необходимое для того, чтобы моя новая семья оставалась одним целым.

По мере возможности я навещала Розу. Я до сих пор горжусь тем, что была рядом с ней в момент появления на свет ее первого ребенка. Только со мной она делилась преследующими ее видениями, рассказывая о непрошеных слезах, остановить которые было выше ее сил. Я делала все, что было в моих силах, чтобы облегчить ее страдания. Но наши с Розой дома разделяло расстояние, на преодоление которого уходило несколько дней. Когда Господь наградил ребенком и меня, моей ненаглядной Мериссой, уезжать из дома стало еще труднее. Так уж бывает, когда друзья расстаются надолго, какие бы чувства их ни соединяли. Связи, натянутые слишком большим расстоянием, со временем неизбежно ослабевают.

Когда Роза спрашивала меня, был ли счастливым мой брак с Дорианом, я не знала, что ей ответить. С Маркусом ответ был ясен. Иногда, измученная воплями Мериссы и острым язычком Эвалины, я с горечью думала о той жизни, которую могла бы вести, останься я с Розой. Но на мои плечи ложились руки Маркуса, быстро восстанавливая пошатнувшееся равновесие, а радость, которую он черпал из нашей сумбурной смешанной семьи, вдохновляла меня снова и снова благодарить Господа за те блага, что Он нам даровал. Я даже плакала на свадьбе Эвалины. Я и представить себе не могла, что именно ее внучка Рэйми станет самой большой радостью последних лет моей жизни.

Что касается Розы, она привела в этот мир трех прекрасных малышей, двух мальчиков и девочку. При мысли о девочке у меня всегда сжимается сердце, потому что именно она отняла жизнь Розы. Это были трудные роды, случившиеся, когда ей шел сороковой год и она считала, что уже миновала возраст материнства. Мне рассказали, что она встретила свою дочь слезами радости, а вскоре у нее открылось кровотечение... Сэр Джоффри был настолько любезен, что прислал мне письмо, написанное собственной рукой, хотя это ничуть не смягчило мое горе.

Сент-Элсип так до конца и не оправился после эпидемии чумы, хотя дома, которые долгие годы стояли заброшенными, постепенно заполняются новыми жильцами, и ходят слухи о том, что некий честолюбивый аристократ намерен поселиться во все еще величественном замке. Скоро наступит день, когда в округе не останется людей, помнящих нападение чумы. Черная тень, нависшая над каменными башнями, развеется, и в крепости снова будут проводиться турниры и устраиваться пиры.

Кто наверняка об этом мечтает, так это Рэйми. Я не сомневаюсь, что если бы в замке снова закипела жизнь, для нее нашлось бы там местечко. Такие места с радостью принимают милых и красивых девушек.

Что касается меня, то у меня нет ни малейшего желания снова пройти по тем сумрачным коридорам. Моя жизнь постепенно угасает, и все, что мне нужно, — это теплый очаг и полный желудок. Хотя боли в ногах и зубах с возрастом мучают меня все сильнее, боль прошлого уже утихла. Я способна вспоминать королеву Ленор и Розу | такими, какими они были. Я вижу, как они гуляют по саду, и солнечные лучи вспыхивают в золотистых волосах Розы, заставляя искриться радостью и темные глаза ее матери. Я помню их смех и заново I вдыхаю аромат листьев и лепестков, которые я растирала кончиками - пальцев. Я вспоминаю и себя. Я кротко стояла за их спинами, оставаясь в тени и довольствуясь тем, что имею возможность им помогать.

Когда-то я предпочитала прятать от всех все, что напоминало мне о прошлой жизни и о понесенных мной потерях. Сейчас я нахожу в этих предметах утешение. Кожаный браслет, который сшил для меня Маркус много лет назад, когда мы были еще почти детьми, снова ласкает мое запястье, свидетельствуя о любви, пережившей стадию юношеской влюбленности и переросшей в глубокое чувство. Золотое ожерелье королевы Ленор на моей тощей шее выглядело бы нелепо, но я часто сижу, разложив его на коленях, восхищаясь искусством мастера, вспоминая вечера, когда я осторожно отводила в сторону темные локоны королевы, чтобы застегнуть украшение на ее шее.

Меня утешает мысль о том, что история о Спящей Красавице, это повествование о поражении зла и торжестве любви, переживет нас всех и эхом отзвучит в веках. Именно так и должно быть. Потому что это правда, а вовсе не волшебная сказка.