Они обедали. Все блюда были приготовлены с помощью магии. Припасы – продукты и дрова – доставлялись к подножью обрыва и без присмотра лежали там до утра, пока Костоправ не поднимал их заклинанием на остров.

– Ну-с, как прошли сегодня твои исследования? – обратился Костоправ к Ривену. – Что-нибудь интересное нашел?

– Нет, сударь, – ответил Ривен.

– Но все погреба и башни облазил, так?

– Лишь для того, чтобы доставить вам удовольствие, сударь, – сказал Ривен. – Да. А вы, благородный Костоправ, смогли найти способ снять с меня заклятье?

– Пока не нашел, – ответил Костоправ. – Но работаю над этим.

– И о моем не забудьте, – вставила Эльфвина.

– Разумеется, моя дорогая, и над твоим я тоже работаю. – Он намазал булочку маслом и повернулся к Джинксу. – Я полагал, что к этому времени Симон уже должен был появиться. Не вытирай посуду хлебом. Где он?

Джинкс положил хлеб.

– Не знаю.

Костоправ обратился к Эльфвине:

– Где Симон?

– И я не знаю, – ответила она. – А что за снадобье мы составляли сегодня?

– Минуточку, дорогая. Не уводи разговор в сторону. Почему до сих пор нет Симона?

– Ему неможется, – ответила Эльфвина.

– Неможется? – Костоправ склонился над столом. – Что с ним такое?

– Кто-то пронзил его мечом.

– Ха. Давно пора! – Однако никакой радости лицо Костоправа не выразило. – Где это случилось?

– В Самарре.

Сам же Джинкс ей все и рассказал и теперь клял себя за это. Эльфвине вообще ничего говорить не следует.

– И что, рана серьезная? Он умирает?

– Да… нет. Я не знаю.

Костоправ посмотрел на Джинкса:

– Ну?

– Что «ну»? – спросил Джинкс.

И внутренне поежился, поняв, что ведет себя слишком дерзко. Однако раздавать оплеухи за обеденным столом Костоправ был, по-видимому, не склонен. Он снова обратился к Эльфвине:

– В таком случае… не исключено, что он умрет?

Непонятно почему, но выглядел Костоправ по-настоящему обеспокоенным.

– Полагаю, что да, – ответила Эльфвина.

– И этот глупый мальчишка бросил его, оставил без ухода? – Костоправ сердито повысил голос.

– За ним ухаживала его жена, – сказала Эльфвина.

– Жена? Разве у Симона есть жена?

– Есть, – подтвердила Эльфвина.

– Нелепость. У чародеев жен не бывает.

– Почему же? – спросила Эльфвина, скорее всего не из любопытства, а из желания остановить град сыпавшихся на нее вопросов.

– По множеству причин, моя дорогая. И полагаю, одна из них состоит в том, что из жен и детей получаются прекрасные заложники. На то, что у Симона есть дети, надеяться, я полагаю, не приходится?

– Этого я не знаю, – ответила Эльфвина.

– Детей нет, – сказал Джинкс. Пожалуй, эта откровенность опасной не будет. Кто знает, как поступил бы Костоправ с детьми Симона, если б они существовали? Но почему все-таки рана Симона так взволновала Костоправа?

Чародей достал из кармана птичку. С мгновение вглядывался в нее, а потом сказал:

– У тебя есть три дня, Симон. Приходи сюда в последний день августа и принеси то, что украл у меня. Если появишься позже, то Джинкса, боюсь, уже не увидишь.

* * *

На кровати Джинкса поджидала небольшая стопка книг. Должно быть, их принесла Эльфвина.

Книг у Костоправа было гораздо меньше, чем у Симона. Возможно, потому что Костоправ не бывал в Самарре. Джинкс начал перелистывать их. Все они были написаны на известных ему языках, но не на самарране.

Дверное заклинание обнаружилось в третьей. Джинкс внимательно прочел его три раза подряд. В дверь постучала Эльфвина.

– Входи, – сказал Джинкс.

– Нашел что-нибудь?

– Да, – сказал Джинкс. Он повернул книгу так, чтобы девочка увидела заклинание. Эльфвина нахмурилась. – Что это за язык?

– Староурвийский.

– На урвийский совсем не похож.

– Это мертвый язык. Я такого заклинания никогда раньше не видел, но думаю, это то самое, которое использует Симон. Нужно представиться двери, сказать, что ты теперь главный, а после назвать тех, перед кем она должна открываться.

И он перевел для девочки заклинание на современный урвийский.

– Ты можешь велеть двери открыться перед нами?

– Если мне удастся правильно произнести заклинание, – ответил Джинкс. И это было большое ЕСЛИ. Он и простое-то открывающее дверь заклинание так и не освоил: то, о котором Симон сказал, что оно – обычное подъемное заклинание, только направленное вбок.

– О, тебе все удастся. Мы возьмем с собой Ривена.

Прекрасно. Будет кому еще полюбоваться на провал Джинкса.

– Ты говорил, что за той дверью скрыта половина силы Костоправа, – продолжала Эльфвина.

– Половина – это самое малое.

Сила эта ощущалась как переменчивая и опасная.

– Пойдем туда нынче ночью, – сказала Эльфвина. – После того как заснет Костоправ. Ой, я просто жду не дождусь!

А вот Джинкс подождал бы подольше. С превеликим удовольствием.

* * *

Когда все трое прокрались в лабораторию Костоправа, прихватив с собой свечи, и сдвинули с лаза каменную плиту, было уже далеко за полночь.

– Тише! – прошептал Джинкс, услышав, как плита заскрежетала по полу. Ему казалось, что каждое движение создает слишком много шума. Ступни спускавшихся в подземелье Эльфвины и Ривена грохотали по железным перекладинам, и те звенели как колокола. Джинкс с зажатой под мышкой книгой спускался последним.

Они подошли по проходу к обитой железом двери.

– Это и есть бутылки? – Ривен снял одну с полки, задумчиво вгляделся в покачивавшуюся внутри фигурку. – И с тобой тоже такое случилось, Джинкс?

Джинкс не ответил, однако удержаться от взгляда на бутылки не смог. Столько погубленных жизней! Не может быть, чтобы Симон так с ним поступил. Не может.

Он еще раз перечитал страницу староурвийской книги.

– Если хотите войти в дверь, вам лучше стоять поближе ко мне, – сказал он.

Ривен вернул бутылку на место, – даже при этом наделав слишком много шума, – подошел и встал рядом с Джинксом. Эльфвина встала с другой стороны. Готовый к неудаче, Джинкс заглянул в книгу. И прочитал вслух староурвийские слова.

Не произошло ничего.

Ривен с лязгом подергал ручку двери.

– Не сработало.

– А погромче шуметь ты не умеешь? – сердито спросил Джинкс.

– Да он спит – крепче не бывает. Я проверил, – ответил Ривен.

– Попробуй еще разок, Джинкс, – попросила Эльфвина.

Джинкс открыл было рот, чтобы сказать, какой смысл пробовать, если он знает, что не сможет? И вдруг в голове его прозвучал голос Симона: «Конечно, не можешь. Потому как думаешь, что не можешь». Ну правильно. Стало быть, сможет. Так?

– Заклинание не работает, – сказал он. – Мне нужно больше силы.

– Сила вокруг нас, – напомнила ему Эльфвина. – Ты сам это говорил.

Да, говорил. Смертная сила, упрятанная в бутылки, – и корчащаяся, куда более живая сила за дверью. Джинкс попробовал дотянуться до нее, но понял: это все равно что ловить рыбу голыми руками. Она все равно увернется.

А кроме того, Джинкс чуял, что дверь и заколдована была с помощью силы, которая хранилась в бутылках. И он вобрал ее в себя. В такой близи она наполнила его гнетущим, смертельным ужасом. Он почувствовал себя наполовину живым, наполовину мертвым, сила как будто подталкивала его, объясняя, как ею пользоваться.

И Джинкс снова произнес слова на староурвийском. Замок щелкнул, дверь приотворилась на ширину двух пальцев. Эльфвина и Ривен удивленно забормотали что-то. Джинкс толкнул дверь – та громко заскрипела. Он шагнул вперед.

– Ух ты! – промолвил рядом с ним Ривен.

– Ой, – прошептала Эльфвина.

Перед ними открылся другой проход. И вдоль его стен от пола до потолка выстроились человеческие черепа.

Настоящие. Джинкс видел, как Ривен протянул к одному руку, чтобы коснуться его и проверить. О да, настоящие. Джинкс просто знал это. Сотни черепов, отливавших в свечном свете зеленью.

Джинкс пошел по коридору, провожаемый взглядами пустых глазниц.

– По-вашему, это он их всех убил? – спросил Ривен.

– Да, – ответила Эльфвина. – Думаю, они принадлежали людям, которые в бутылках.

Черепа сменили кости – сначала позвоночники, потом реберные клетки. Джинкс остановился, глядя на них.

– Не может проход быть таким длинным, – заявил Ривен. – Этак мы из острова выскочим.

– По-моему, он понемногу спускается вниз, – сказала Эльфвина.

О, так они долго идти будут, целую вечность.

В конце концов проход привел их к просторному сводчатому покою. В самой середине его стоял стол. А на столе – две бутылки.

Одна сразу приковала к себе внимание Джинкса. Она, собственно, и была-то не бутылкой, – во всяком случае, он таких еще не видел, – а имеющим форму бутылки сплетением призрачных светящихся лент голубоватого дыма, извивавшихся и круживших, круживших…

Вторая походила на те, из наружного коридора: обычная бутылка зеленого стекла.

Эльфвина с Ривеном замешкались на пороге, но Джинкс подошел к столу, нагнулся и заглянул в зеленую бутылку. Как он и ожидал, внутри нее оказался человечек.

Только этот сидел на донышке, обхватив руками колени. А когда Джинкс приблизился, человечек поднял голову и открыл глаза.

Джинкс медленно, осторожно снял бутылку со стола. Поднять ее оказалось трудно – словно какая-то сила привязывала эту бутылку ко второй, жутковато дымчатой, – Джинксу пришлось, поднатужившись, потянуть первую на себя.

Бутылочный человечек встал, посмотрел на Джинкса, но, кажется, не увидел его.

Эльфвина и Ривен подошли поближе и тоже вгляделись в бутылку, которую Джинкс так и держал в руке.

– А этот живой, – сказал Ривен.

– И мантия на нем совсем как у чародея, – заметила Эльфвина.

– Ну да, – согласился Джинкс. – Это же Симон.

Спутники его, услышав это, склонились пониже, поднесли к бутылке свечи, чтобы осветить человечка внутри. Жар их, похоже, Симона не потревожил. Наверное, он и не догадывался, что его разглядывают.

– Я думал, чародеи все старые, – сказал Ривен.

– Он жив, – сказала Эльфвина. – Как по-твоему, все дело в том, что он жив, а те, в других бутылках, мертвы?

– Я не знаю, – ответил, не спуская с Симона глаз, Джинкс. Как же это случилось с ним и когда?

– По-моему, так и есть, – заявила Эльфвина.

– Вот почему, готов поклясться, он за тобой и не пришел, – сказал Ривен. – Он в бутылке сидит.

– Я не уверена, что это так, – возразила Эльфвина. – Может быть, здесь только его жизнь. И с ним просто случилось то же, что с Джинксом.

– Тогда выходит, и ты так выглядишь? – спросил Ривен. – Сидишь в бутылке, как он, а не висишь, как те люди?

– Откуда мне это знать? – ответил Джинкс.

– А может, он здесь по сговору с Костоправом, – продолжал Ривен.

– Или потому, что приходил за Джинксом, и сразился с Костоправом, и потерпел поражение, – прибавила Эльфвина.

– Это похоже на картинку в одной из книг Симона, – сказал Джинкс, – написанной на языке, которого я не знаю…

– А значит, есть язык, которого ты не знаешь? – заинтересовался Ривен.

– …на ней изображен человек, сидящий в бутылке. Не висящий, как те люди. Живой, как этот.

– Такие книги только у злых волшебников бывают, – заявил Ривен.

Эльфвина кивком указала на бутылку:

– Ты ведь заберешь ее отсюда? Не оставлять же его здесь.

– Костоправ обнаружит пропажу, – возразил Ривен.

– Может, до нашего бегства и не успеет, – ответила Эльфвина. – Нет, оставлять его здесь нельзя.

– А может, Джинкс и не хочет ее забирать, – сказал Ривен. – В конце концов, Симон сам держит его в бутылке.

– Так то же Симон, – сказал Джинкс. – И держит он меня не в таком месте, как это.

Не в таком? Он же не знает, а вдруг и под домом Симона есть подземелье, забитое черепами, костьми и жизнями в бутылках?

И тут перед мысленным взором Джинкса предстал Симон – посреди кухни, окруженный кошками и ароматами стряпни. Никакого сходства с этим жутким склепом.

А еще он вспомнил слова Симона: «Набраться силы так, как это делает он, может всякий. Нужно лишь захотеть творить то, что творит он». Чем оно было – то, что Симон творить не хотел? С Джинксом он уж точно сотворил что-то – и с бутылкой связанное, и дурное.

Но каким-то образом – интересно, когда? – Костоправ отнял у Симона жизнь, и запер ее здесь, в подземелье, и использовал как источник силы, необходимой, чтобы творить злое волшебство – превращать людей в костяные мосты, а черепа их – в кубки, высасывать из них души и складывать крест-накрест кости. Делать то, что, как вдруг совершенно ясно понял Джинкс, Симон ни за что не стал бы. Дама Гламмер может хихикать, сколько ей угодно, Костоправ – отпускать лукавые намеки, однако Симона Джинкс знал.

– Ты же не думаешь, что он оставил бы тебя здесь? – спросил Ривен. – Если бы нашел в таком виде?

– Дело не в том, как поступил бы Симон, – сказала Эльфвина. – Дело в том, как поступит Джинкс.

И она была права. Что бы ни сотворил Симон с ним и с его жизнью, Джинкс не собирался оставлять его здесь, среди костей. Он сунул бутылку в карман.

– Очень хорошо, – одобрил Ривен. – По крайней мере ты сможешь за ним присматривать.

А как быть со второй бутылкой? Ведь и она тоже содержала силу. Джинкс протянул к ней руку.

И бутылка выпалила в него синими искрами, колючими и трескливыми.

Джинкс отдернул руку, искры погасли. Призрачные ленты продолжали виться вокруг нее, ныряя в бутылку и выныривая обратно. Джинкс снова протянул руку. Новые искры, еще более шумные, осыпали его. Джинкс потянулся дальше, сквозь искры. Однако Эльф– вина ухватила его за руку.

– Джинкс, по-моему, ты не должен трогать ее, – сказала девочка.

– Я всего лишь хочу посмотреть, что в ней, – ответил Джинкс и внезапно почувствовал, что попросту должен заглянуть в эту бутылку. Он протянул к ней другую руку, однако ее перехватил Ривен.

– Эльфвина права, – сказал он. – Оставь ее в покое.

– Но от нее так и пышет силой, – возразил Джинкс.

– Опасной, готов поклясться, – стоял на своем Ривен.

– Не нравятся мне эти искры, – сказала Эльфвина.

Джинкс все же попытался прикоснуться к бутылке, но Эльфвина и Ривен ему не позволили.

Покидая подземелье, Джинкс чувствовал, как сила, которая связывала бутылку Симона с той, что осталась на столе, слабеет, слабеет… И наконец их связь прервалась совсем.

* * *

29 августа. Послезавтра наступит последний день отпущенного Симону срока – день, когда Костоправ, по его словам, найдет для Джинкса другое применение. Джинкс старался не думать – какое.

– Убьет он нас всех, нисколько в этом не сомневаюсь, – сказала Эльфвина.

– У него нет серьезных причин убивать тебя или Ривена, – возразил Джинкс.

– Думаешь, чтобы кого-то убить, ему требуются серьезные причины?

Нет, так Джинкс не думал.

Они собрались в его комнате. Бутылка с Симоном стояла на прикроватном столике, а сам он кругами ходил по ее дну.

Эльфвина зачарованно наблюдала за ним.

– Смотрю на него, и у меня мурашки по коже бегают, – сказала она. – У тебя нет?

– Бегают, – признался Джинкс.

– Он все время так ходит?

– Иногда останавливается или садится. Потом опять начинает.

– Тебе, наверное, трудно засыпать по ночам.

– Нет, я на него носок надеваю и сую под кровать.

– Как по-твоему, что произойдет, если ты откроешь бутылку?

– По-моему, это очень дурная идея.

– Я тоже так думаю, – согласилась Эльфвина. – Ее закрыли магией, значит, и открывать нужно с помощью магии. Да еще и не любой, а только одной, правильной.

Джинкс задумался о чарах, которые наложил на него Симон. Что действительно лишало Джинкса сна, так это мысли о себе, засунутом в спрятанную неведомо где бутылку и бегающем в ней по кругу, как Симон. И мысли эти внушали ему желание спустить бутылку с Симоном с обрыва и посмотреть, как она разобьется о камни.

Ну и приближение последнего назначенного Костоправом срока тоже крепкому сну не способствовало.

– Нам еще повезло, что Костоправ не спускался пока вниз, проверить, на месте ли бутылка, – сказала Эльфвина.

– Может, Костоправ нечасто ее проверяет, – сказал Ривен. Он сидел на столике, и на губах его играла улыбочка человека, знающего какую-то тайну. Джинкс очень старался не раздражаться по этому поводу.

– Пожалуй, я могу внушить двери, что теперь я – самый главный, и тогда дверь его не пропустит, – сказал он.

– Тебе не кажется, что с этим он справится без большого труда? – спросила Эльфвина.

– Да, наверное. И к тому же поймет, что мы спускались в подземелье.

– Так или иначе, у нас осталось всего два дня, – заметил все с той же противной улыбочкой Ривен.

– Завтра и послезавтра. На самом деле, один. Сами понимаете, он может убить нас утром тридцать первого. – Эльфвина вздохнула. – Правда, судя по его речам, он все еще ожидает Симона. Как по-твоему, Джинкс, Симон появится?

– Да что-то не похоже, верно? – ответил Джинкс. – Послушайте, ребята, вам лучше спуститься по обрыву, оставить меня одного.

– Я уверена, ты тоже сможешь, – сказала Эльфвина без какой-либо уверенности в голосе. – Ну, хотя бы попробуй, Джинкс.

Улыбка Ривена расползлась от уха до уха:

– Вообще-то, госпожа моя, ему и пробовать не нужно.

Он вытащил из кармана маленькую серебряную шкатулку и широким жестом опустил ее на кровать.

Эльфвина приподняла крышку шкатулки.

– Ой!

Джинкс, склонившись к шкатулке, увидел, что она выстлана черным бархатом, на котором покоится аккуратно сложенная крошечная модель Костяного Моста, сделанная, судя по всему, из связанных ниткой мышиных косточек.

Эльфвина сжала одну косточку большим и указательным пальцами, приподняла за нее модель.

Едва оказавшись вне шкатулки, модель начала разрастаться, и Ривен, быстро протянув руку, вернул ее назад.

– Если дашь мосту разрастись, обратно его не засунешь, – сказал он.

– Где ты это нашел? – спросила Эльфвина.

– В потайном ящичке у задней стенки кухонного буфета, – ответил Ривен. – На ночь опять туда положу, вдруг Костоправ заглянуть в него надумает. Но сами теперь видите, похоже, мост сделан из костей какой-то мелкой зверушки.

– Нет, – сказал Джинкс.

– Нет? – приподнял брови Ривен.

– Уменьшить что-то большое, чтобы спрятать его, можно, – пояснил Джинкс. – Но никаким волшебством нельзя сделать большим что-то малое. Это невозможно. Если попробуешь, оно просто рассыплется. Впрочем, недостатка в больших костях он, как мы видели, не испытывает.

– Выходит, теперь мы можем выбраться отсюда, – сказала Эльфвина. – Привяжем мост к столбикам… ой! Наверное, его и внизу привязывать нужно.

– Это пустяки, – сказал Ривен. – Привяжу наверху, спущусь по обрыву и закреплю мост внизу. Там тоже есть два столбика.

– Тогда все, что нам требуется, – это на время убрать с нашей дороги Костоправа, – задумчиво произнесла Эльфвина.

– Так он каждый день спать ложится, – сказал Ривен.

– На полчаса, – напомнила Эльфвина. – За такое время мост не установишь.

– И бутылки не соберешь, – добавил Джинкс.

Друзья уставились на него.

– Я думаю, если мы возьмем с собой бутылки, – сказал он, – Костоправ не сможет больше использовать их силу. По крайней мере, если мы успеем уйти от него достаточно далеко.

– Это хорошо. Тогда он и новую бурю на нас не нашлет, – обрадовался Ривен.

– По-моему, бури он насылать не способен, – сказал Джинкс. – Но по крайней мере какой-то части силы мы его лишим.

– А кроме того, там же люди в бутылках, – сказала Эльфвина. – Пусть даже и мертвые.

– Да, – согласился Джинкс. Он вспомнил ощущение силы, которой повеяло из открытого в первый раз лаза. В ней было нечто… нельзя сказать, что живое, но настоящее, и оно не заслуживало того, чтобы сидеть в темноте под запором и служить Костоправу.

– Хорошо, – сказал Ривен. – Когда Костоправ приляжет вздремнуть, я привяжу мост наверху обрыва, спущусь и закреплю его внизу, а вы тем временем соберете бутылки.

– Тридцати минут на это не хватит, – возразил Джинкс.

Все трое задумались.

– Ты можешь спуститься до того, как он ляжет спать, – сказал, наконец, Джинкс. – Внимания он на твое отсутствие не обратит, ты же все время остров обшариваешь. А когда ляжет, я возьму шкатулку с мостом, привяжу его к двум верхним столбикам и сброшу с края обрыва вниз…

Тут ему пришлось замолчать – тошнота подступила к горлу.

– Возможно, будет лучше, если мост закрепит наверху госпожа.

– А ты в это время соберешь бутылки, Джинкс, – подхватила Эльфвина.

– И все равно нам потребуется больше, чем полчаса, – посетовал Джинкс.

– Это ничего, – сказала Эльфвина. – Я же напою его перед сном поссетом.

– Ты что, отравить его собираешься? – несмотря на все черепа и на оплеухи, которыми награждал его Костоправ, от этой мысли Джинксу стало не по себе.

– Нет, я собираюсь сварить сонное зелье.

– А ты знаешь, как его варить?

– Точно не знаю. Но я нашла в одной из книг Костоправа рецепт. И уверена, ты поможешь мне в нем разобраться.

– Только сделать это придется ночью, – сказал Джинкс.

Времени у них оставалось в обрез.

* * *

Ночью занялись зельем. Когда они прокрались вниз, в замке царило безмолвие.

Ривен остался стоять на страже, укрывшись в тенях огромной залы. При первых признаках появления Костоправа он должен был кашлянуть, предупредить Эльфвину и Джинкса, и тогда они… Что сделают? Этого они и сами толком не знали. Покинуть лабораторию Костоправа можно было лишь через дверь.

– Мы могли бы спрятаться в подземелье – где бутылки, – предложила Эльфвина.

Однако ей и самой эта мысль не нравилась. Джинксу тоже.

Эльфвина, заглянув в книгу, сказала:

– Начнем с крови дракона – объемом с куриное яйцо. Ее надо смешать с глазами русалок – ой, мне это совсем не нравится!

– Глаза русалки поступают в продажу после ее смерти от естественных причин, – сказал Джинкс, поднимаясь по стремянке, чтобы снять с полки сосуд. – Или… ну, в общем, после смерти.

Умирать от естественных причин в Урвальде было как-то не принято.

– И кровь дракона тоже? – спросила Эльфвина.

– Они не умирают. Просто на брюхе дракона делают маленький надрез и…

– Кто делает?

– Не знаю. Думаю, сами драконы.

– Они что же, собственной кровью торгуют?

– А почему бы и нет? Это же их кровь.

Джинкс снимал с полки сосуды, один за другим: тертый коготь грифона, крылья нетопырей, шерсть медвелака, сушеные листья ночецветного вьюнка.

Эльфвина уже начала согревать кровь дракона в реторте, держа ее над горящей свечой. Свободной рукой она растирала в ступке глаза русалок вместе с листьями вьюнка. Джинкс наблюдал за ней, прислонившись к рабочему столу. Ему казалось неправильным, что она справляется с такими делами гораздо лучше, чем он, проведший половину своей жизни в доме чародея. Впрочем, наблюдать за ее аккуратной, искусной работой было одно удовольствие.

– Ты к Ривену прислушиваешься? – спросила Эльфвина.

– Ага, – ответил Джинкс, совсем об этом забывший.

– Хорошо, – сказала Эльфвина. – Я тоже.

Блям!

Что-то ударило в окно, и ударило сильно. Джинкс крутнулся на месте и увидел бело-зеленую, словно из резины сделанную тварь, которая приникла снаружи к стеклу, раскинув по нему костлявые лапы.

Тварь смотрела на них выпученными желтыми глазами. Рот ее походил на торчавшую из морды трубу, бледные, почти белые губы то выдвигались вперед, то втягивались, как будто им не терпелось высосать чью-нибудь кровь через глазницы. Внезапно тварь испустила долгий, стонущий вой.

– Это еще что? – спросил, появившись в дверном проеме, Ривен.

– Упырь, – ответил Джинкс.

– Пойдемте-ка в кухню, – сказал Ривен. – Костоправ наверняка услышит его.

Эльфвина задула свечу, они торопливо перебежали залу, а в кухне залезли под стол и стали ждать, прислушиваясь. Упырь взвыл снова. Так воет бурными ночами ветер. Собственно, Джинкс сообразил, что уже слышал этот вой и как раз ветру его и приписывал. Они ждали, когда из залы до них донесутся шаги Костоправа.

Время ползло.

– Он не придет, – в конце концов сказала Эльфвина.

– Пойду, посмотрю, – решился Ривен.

Он покинул кухню – так тихо, что шагов его Джинкс почти не расслышал. Проползли еще несколько минут. Наконец Ривен вернулся и сообщил:

– Храпит.

Джинкс с Эльфвиной возвратились в лабораторию, Ривен вновь занял свой пост.

Пока они работали, упырь прилетал к окну еще дважды. Таращился на них желтыми глазищами, голодно шевелил губами, а Джинкс в это время гадал, насколько прочно оконное стекло.

– Пожалуйста, подержи это, взбалтывая, над свечой, – попросила Эльфвина, протянув ему зажим со склянкой.

Джинкс начал потряхивать ею над пламенем – не сильно, ровно настолько, чтобы перемешивалась жидкость.

– Проще было бы отравить его, – пробормотал он.

– Сам же говорил, что так поступить мы не можем.

– Не можем, конечно, – согласился Джинкс.

– Потому что станем тогда ничем не лучше его, – добавила, уже протирая рабочий стол, Эльфвина.

– Я знаю. Просто сказал, что отравить его было бы проще, вот и все.

– Ну, это все равно не получилось бы, потому что он иногда спрашивает у меня, не отравлено ли питье.

– Что?

– Когда я приношу ему поссет, он время от времени спрашивает, нет ли там яда.

– Вот как, – Джинкс подумал немного и спросил: – Но тогда тебе придется, если он спросит, и о сонном зелье ему сказать, ведь так?

– Нет, потому что сонное зелье – не яд, – ответила Эльфвина. – А про само сонное зелье он никогда не спрашивает. По-моему, оно готово.

Джинкс снял склянку с пламени. Из нее пахнуло гниющим илом.

– По-твоему он станет пить то, что так воняет?

– Станет. Поссет перебьет и запах, и вкус – я его специально покрепче завариваю.

Она вручила Джинксу пузырек, в который он аккуратно перелил содержимое склянки.

Упырь снова влепился в окно, однако они уже привыкли к нему. И даже не подскочили на месте.

* * *

В лаборатории Джинкс был один. Он принес сюда заплечные мешки – свой, Эльфвины и Ривена, – а заодно и пустой дерюжный мешок из кухни. Пора было собирать бутылки. Ривен уже спустился с обрыва. Эльфвина напоила Костоправа зельем и вышла с Костяным Мостом в кармане из замка.

Чтобы снять каменную плиту с лаза, Джинксу пришлось вобрать в себя силу стоявших внизу бутылок. А он этого терпеть не мог.

Он достал из кармана Симона, поставил его бутылку на пол у лаза, – а то еще выпадет при спуске или подъеме. Бросил в лаз мешки и спустился вниз. В холодном безмолвии прохода ему стало казаться, что во всем мире только он один и остался.

В желтом пламени свечи люди, подвешенные в бутылках, были похожи за искривленным стеклом на собственные тени. Перекладывая бутылки одну за другой в мешки, Джинкс старался на них не смотреть. Он чувствовал, как мертвенная сила проникает в него. Может быть, даже пытается его использовать.

Бутылки позвякивали одна о другую. Джинкс работал, стараясь делать это как можно быстрее и тише. Он знал, что, благодаря зелью Эльфвины, время у него есть, но заставить себя поверить в это не мог.

Наконец была уложена последняя бутылка. Джинкс поднял свой мешок, повесил его на спину. Продел руки в лямки мешка Ривена и пристроил себе на грудь. Потом взял в левую руку мешок Эльфвины, а в правую дерюжный – дзынь. Сделал один шаг. Дзынь, дзынь. Еще один, очень осторожно. Бутылки позвякивали, дребезжали. Джинкс остановился, опустил два мешка на пол.

Он взглянул на бивший из лаза луч света. Дело было не только в шуме – как он полезет по лестнице с таким грузом?

И тут из лаборатории донеслись чьи-то шаги.

Джинкс замер. Лаз открыт, не заметить его невозможно. А рядом с ним стоит бутылка, в которой Симон.

Шаги приблизились к лазу, чья-то тень заслонила свет. И этот кто-то начал спускаться по лестнице.

– Ты чего так долго? – спросила Эльфвина.

– От мешков слишком много шума, – ответил Джинкс.

– Так подними их наверх.

– Как? Я не могу использовать силу, она меня злом наполняет. Кончится тем, что я стану таким же, как он.

– Ты таким не станешь. Тем более от простого подъемного заклинания. Да и оно понадобится лишь до тех пор, пока мы не спустимся с острова.

Джинксу эта мысль не нравилась, но, судя по всему, обойтись без заклинания было нельзя. Он впитал в себя силу бутылок – и кости его наполнил холод. Нет, понял он, «зло» – неверное слово для описания этой силы. Походило больше на то, что она была… повреждена. Искорежена. Он поднял мешки над полом.

– А теперь заставь их проплыть сквозь лаз, – сказала Эльфвина.

– Я знаю, что делать, – огрызнулся Джинкс. – Можешь мне не указывать.

Теперь мешки ничего не весили и, плывя над полом прохода, шума почти не создавали. Дойдя до луча света, Джинкс послал их наверх, и они скрылись из глаз, – до сих пор он никогда не творил волшебство, не глядя. Для этого ему потребовалось набрать еще больше холодной мертвенно-живой силы.

Эльфвина шла за ним со свечой. Они поднялись по лестнице. Наверху их ожидали, вися в трех футах над полом, четыре мешка. Джинкс подобрал оставленную у лаза бутылку с Симоном и шепотом сказал:

– Костоправа пока не видно.

– Конечно. Зелье свалило его с ног на несколько часов.

Джинкс подтолкнул мешки по воздуху. Время от времени одна из бутылок звякала, ударяясь о другую, и каждый раз Джинкс замирал, прислушиваясь. Эльфвина верила в сонное зелье куда больше, чем он.

Дверь замка заскрипела – слишком громко. Пройдя в нее, Джинкс увидел аккуратно привязанный к каменным столбикам Костяной Мост. Привязанный Эльфвиной, никогда прежде этого не делавшей. До сих пор его закреплял Костоправ, знавший, надо полагать, правильные узлы.

– Все будет хорошо, Джинкс. Не бойся.

– Я не боюсь.

– Ты дрожишь.

– Ничего я не дрожу!

Они стояли у верхней точки моста, за спинами их висели в воздухе четыре мешка. Бутылка Симона была крепко зажата в кулаке Джинкса.

– Я не высоты боюсь, – объяснил Джинкс. – Это мне обрыв на нервы действует.

– Я пойду первой, – сказала Эльфвина. И протянула руки к двум мешкам.

– Нет, мешки возьму я, – сказал Джинкс.

– Ты с четырьмя не справишься.

– Еще как справлюсь. Они же ничего не весят.

– Ну, по крайней мере, Симона мне отдай.

Она взяла из руки Джинкса зеленую бутылку, повернулась спиной к реке, ухватилась за веревки и начала спускаться по Костяному Мосту. Тот закачался, отчего Джинкса сразу же стало подташнивать.

Пора было последовать за ней. Джинкс снова повесил один мешок на спину, а другой на грудь. Те, что остались в воздухе, тихо подплыли к нему. Лямку заплечного он пристроил на плечо, дерюжный забросил за спину.

Эльфвина уже проделала четверть пути, упираясь ступнями в кости, висевшие в пустоте. Джинкса совсем замутило, и он отвел от нее взгляд. Ничего. Я справлюсь. Он положил ладонь на один из каменных столбиков.

Дверь за`мка заскрипела, отворяясь.

И в тот же миг Джинкс ощутил тяжесть мешков – они больше не плавали в воздухе. Джинкс обернулся. По ступеням замка спускался Костоправ.

– Так-так, – сказал он, приближаясь к Джинксу. – Уходите, не попрощавшись?

Джинкс раскинул руки, чтобы не подпустить Костоправа к мосту. Сам он стоял слишком близко к краю, да еще и спиной к нему. Он слышал, как постукивают кости, по которым спускалась Эльфвина, но об опасности не думал.

– С дороги, щенок! – Костоправ схватил Джинкса за плечи и отбросил в сторону.

Джинкс упал на спину и услышал, как под ним захрустело стекло. Прозрачная дымка выскользнула из мешка на спине и потекла, колыхаясь, по воздуху. Костоправ шагнул к мосту. Джинкс с трудом поднялся на ноги и почти упал на Костоправа, схватив его за руку. Тот повернулся, ударил Джинкса в лицо. Но Джинкс его руку не выпустил. Он рывком оттащил злого чародея от моста. Оба повалились на землю.

Пальцы Джинкса впивались в руку Костоправа что было сил, а тот продолжал наносить ему удар за ударом. А затем Джинкс почувствовал, что не может пошевелиться, – что одежда его заморожена. Но все равно не отпускал Костоправа. И наконец, тот вцепился в его ладони и сжал их так, что Джинкс почувствовал, как затрещали его кости. Вскрикнув от боли, он отпустил руку чародея.

– Джинкс! Что случилось? – услышал он долетевший снизу голос Эльфвины.

– Эльфвина! Беги! – завопил Джинкс.

Костоправ вскочил на ноги, повернулся к мосту. Одежда Джинкса осталась замороженной, хоть чародей и не смотрел на него. Кости внизу застучали не так, как прежде, – Эльфвина поднималась к краю обрыва. Неужели она до сих пор не увидела Костоправа? Не понимает, что сама идет ему в руки?

Джинкс чувствовал, как Костоправ вытягивает из бутылок силу, потребную для того, что он собирался сделать с Эльфвиной, – возможно, убить ее. Засунуть жизнь девочки в бутылку и забрать ее кости.

«Не позволяй ему сделать это», – сказала Джинксу упрятанная в бутылки мертвенно-живая сила. Она тянулась к нему, как и прежде. Джинкс ухватился за то, что в ней было живого, и отнял эту часть силы у Костоправа.

Ее стало меньше – из-за разбитых бутылок. Джинкс разморозил свою одежду, – сила сама показала ему, как это сделать, – встал, схватил оброненный мешок с бутылками и замахнулся, метя в голову Костоправа.

Костоправ увернулся, поднял руку и снова потянул к себе живую силу бутылок. Но Джинкс изо всей мочи удерживал ее.

– Ты не сможешь забрать мою силу! – закричал Костоправ.

– Еще как смогу!

Впрочем, Джинкс чувствовал, что сила понемногу покидает его, возвращаясь к Костоправу. Живая часть ее старалась остаться с Джинксом, однако она была слишком крепко привязана к мертвой, а мертвая принадлежала чародею. И сила ускользала от Джинкса, – проклятье, ему не хватало необходимых знаний, чтобы удержать ее! Такого опыта, как у Костоправа, он не имел, не знал даже, что подобная борьба за силу вообще возможна. Он тянул и тянул силу к себе, но это походило на попытки удержаться на намыленном канате. Еще минута – и Костоправ полностью овладеет силой и ударит ею по Джинксу, а потом займется Эльфвиной…

– Костоправ! – Эльфвина поднялась на обрыв и пошла на чародея, подняв правую руку со сжатым кулачком. В левой она держала бутылку с Симоном.

Внимание Костоправа на секунду отвлеклось, и этого хватило, чтобы волшебная сила вернулась к Джинксу. Джинкс лихорадочно пытался придумать, как ее применить – быстрее, у тебя достаточно силы на… на что? Этого он не знал и потому просто поджег одежду Костоправа.

Впрочем, не только одежду. Казалось, загорелся сам воздух, и весь остров охватило ревущее оранжевое пламя. Самого же Джинкса обжег ужас – ведь огонь спалит и одинокую, узловатую сосну, так и не научившуюся говорить. Нет, убить дерево он не может. Не говоря уж об Эльфвине. Джинкс погасил пламя. Все продолжалось меньше секунды. И Джинкс мгновенно ощутил скользящий рывок – Костоправ отнял у него холодную силу.

Мантия чародея почернела, обратилась в пахнущее гарью тряпье, борода и волосы на голове дымились. За его спиной замерла опаленная Эльфвина.

Джинкс увидел в глазах чародея свою смерть. Костоправ шагнул к нему, поднимая руки, чтобы сотворить заклинание. Джинкс попятился.

– Не думаю, что Симон придет за тобой, – сказал Костоправ. – А сам ты, лишенный жизни, никакой ценности для меня не представляешь.

– Я полы хорошо мету, – ответил Джинкс.

– Знаешь, ты мне надоел.

Костоправ сделал еще один шаг вперед. Джинкс – шаг назад.

У него оставались два мешка с бутылками: один на груди, другой в руке. В наспинном позвякивало разбитое стекло. Надо бы бросить тот, что в руке, в Костоправа. Сейчас же. Большого проку от этого не будет, но бросить надо, потому что Костоправ, того и гляди, убьет его.

Он попытался впитать в себя закупоренную в бутылках силу, но не смог. Костоправ уже крепко держал ее в руках. Единственное, что осталось Джинксу – пасть в бою. Он покрепче сжал мешок и сделал, чтобы как следует замахнуться, еще один шаг назад, большой…

Большой шаг в пустоту.