После этого София стала часто появляться в доме, никогда, впрочем, не задерживаясь в нем дольше трех-четырех дней. И Симон перестал запираться в своих комнатах на несколько дней кряду. София очень ясно дала понять, что приходит повидать и Джинкса, не одного только Симона. Джинксу это понравилось. София была не такой, как все, кого он знал до сих пор: умная, без раздражительности и насмехательства, и добрая, и бесстрашная.

И еще, она говорила на языке, которого Джинкс прежде не слышал. Симон тоже говорил на нем, и Джинксу пришлось какое-то время вслушиваться в их беседы, пока он не начал понимать. Они обсуждали на этом языке то, что не предназначалось для его ушей. Джинкс слышал, как они разговаривают, – а временами и спорят, – о каком-то месте под названием Са`марра. «Где бы оно могло быть?» – гадал Джинкс.

– А где София? – спросил он однажды, когда она провела в доме три дня и вдруг исчезла.

– Ушла, – ответил Симон.

– Куда?

– Домой. К себе домой.

– Почему она не живет здесь?

– Твое ли это дело? – поинтересовался Симон.

– И как же она сюда попадает? Через дверь не проходит, всегда появляется из твоих комнат.

– Ну, значит, должно быть, именно так она сюда и попадает, верно?

– Но из твоих покоев нет двери наружу.

Снаружи Джинкс уже изучил дом Симона досконально.

– Тогда, наверное, она в окно пролезает, – предположил Симон.

– У тебя там тайный ход есть?

– Если я расскажу тебе о нем, он перестанет быть тайным.

– Я думаю, она сюда по волшебству попадает, – сказал Джинкс.

– Очень на то похоже, не так ли? А вот я думаю, что тебе пора подмести чердак.

О чердаке Симон вспоминал, когда ему надоедали вопросы Джинкса.

Джинкс не сомневался, что в южном крыле творится магия и что там же кроется тайна появлений Софии. Чем меньший страх испытывал он перед чародеями и ведьмами, тем сильнее разгоралось в нем любопытство. Но Симон никогда не забывал запирать запретную дверь. Джинкс пробовал заглянуть за нее через магический кошачий лаз, однако тот понимал, что Джинкс – не кошка, и не желал перед ним открываться.

Однажды – Джинксу тогда уже исполнилось восемь – они отправились втроем на прогулку по Урвальду. Они это часто делали. Прежнее ощущение Джинкса, – будто Урвальд тянется к нему, намереваясь схватить его, всосать в себя и проглотить, – теперь переменилось. Теперь он чувствовал, что лес принимает его, облекает собою, как если бы он и пуща были частью одного огромного живого существа. Он больше не боялся сходить с тропы – по крайней мере, когда рядом были София и Симон. Если остаешься на тропе, тебя защищает от чудищ, да и от других людей тоже, Соглашение о Пути. Но постоянно находясь под защитой, невозможно отыскать ничего нового.

Поэтому во время прогулок все трое то и дело соступали с тропы, углубляясь в чащобу Урвальда.

– Урвальд – это не только деревья. Люди – точно такая же его часть, – заметил во время той прогулки Симон.

– Когда-то люди умели разговаривать с деревьями, – отозвалась София. – Я читала об этом. Понимали их язык.

– Ну, мы и сейчас немножко понимаем его, – сказал Симон. – Деревья разговаривают, шелестя листьями.

София улыбнулась Симону, однако Джинкс видел, что она ему не поверила. Да и он не поверил. Деревья же не могут шелестеть листвой сами, для этого ветер нужен.

– Похоже, для разговора с ними требуется почтительность, – сказал Джинкс.

– Почтительность к кому? – спросила София.

– Просто почтительность. А еще я думаю, что необходимо знать, как их слушать.

– Листья? – удивилась София.

– Я думаю, что прислушиваться нужно к корням, – ответил Джинкс. – Если хочешь услышать разговоры деревьев.

– Глупости, – сказал Симон. – К корням прислушиваться невозможно.

София улыбалась, и по форме ее мыслей Джинкс видел, что и она, и Симон посмеиваются над ним.

– Так или иначе, вот уже сотню лет у нас ни одного Слышащего не было, – сказал Симон. – Если они вообще когда-нибудь существовали.

– Ты это о людях, которые беседовали с деревьями? – уточнила София. – Я читала о них.

– Миф, – отрезал Симон.

Джинкс немного поотстал. Ему хотелось проверить свою догадку насчет того, как переговариваются деревья. Симон и София пошли дальше, беседуя на том, другом языке, слова которого неизменно звучали в устах Симона так же странно, как слова урвийского в устах Софии. «Пусть себе идут», – подумал Джинкс. Его куда больше интересовал лес.

Ветер шевелил листву, однако деревья видеть этого не могли, ведь так? Глаз-то у них нет.

Две ветви терлись одна о другую, создавая звук, похожий на человеческий голос. Джинкс почти различал какие-то слова, но было скорее похоже, что они поднимаются снизу, проходя через его босые ступни. И он зарылся пальцами ног, обретя сходство с пускающим корень деревом, в палую листву, которая постепенно перепревала в почву.

Теперь он слышал деревья довольно ясно. Они бормотали что-то о личинках, которые подъедали их корни. Рассуждали о дожде и лете. Им был интересен грунт. И солнечный свет, получить который в Урвальде очень трудно – если, конечно, ты не стар и не высок. А еще они говорили о… о боли.

Боль подступала с закраины Урвальда. Где она находилась, эта закраина, Джинкс не знал. Интересно, на что она похожа и что лежит за нею? Он поглубже зарылся пальцами в почву. Боль была далеко отсюда, очень далеко. Она…

Пахнуло грязной псиной. Джинкс поднял взгляд от земли. Волколаки. Трое. Почти с человека ростом, двуногие. Они смотрели на Джинкса и ухмылялись, скаля острые, точно ножи, желтые клыки. И когти их были такими же острыми. Волколаки двинулись к Джинксу. Он открыл рот и пролепетал: «Помогите». Получилось как-то уж очень тихо.

Волколаки изрыгали ярко-красные всполохи алчности и веселья.

Джинкс отступил на шаг. Волколаки шагнули вперед.

Он попятился еще на несколько шагов. Волколаки, ухмыляясь, последовали за ним.

Джинкс развернулся и побежал. Он слышал, как волколаки бегут следом. Чувствовал затылком их жаркое дыхание. Один из них играючи шарахнул его когтями, глубоко пропоровшими кожу. Джинкс прибавил ходу. Волколаки без особых усилий держались с ним вровень.

Он хотел позвать на помощь, но дыхания хватало только для бега. Он знал, что волколаки способны бежать куда быстрее, чем он. И дольше. Сейчас они всего лишь забавлялись, ожидая, когда он свалится от усталости. А это случится скоро. Легкие Джинкса уже горели от стараний заглотнуть достаточно воздуха, чтобы хватило для продолжения бега.

Он споткнулся и упал.

Поднялся на четвереньки, дивясь, что все еще жив. С трудом встал на ноги. Услышал, как когти удирающих волколаков отчаянно скребут по земле. А обернувшись, увидел, что за ними гонится огромный желтый дракон.

«Мне здорово повезло, – подумал Джинкс, – что дракон предпочитает завтракать волколаками, а не мальчиками». Тут кто-то ухватил его сзади за шиворот.

– Вот дурачина! – Симон развернул его лицом к себе, сильно встряхнул. – Я же велел тебе не отходить от нас! Сколько раз нужно повторять?

София выхватила Джинкса у Симона, обняла, как младенца, – ему следовало бы возмутиться, но он не стал.

– Оставь его, Симон! Он такого страху натерпелся.

– А кто не натерпелся? – отозвался Симон. Голос его дрожал, а Джинкс, хоть Симон и не тряс его больше, обнаружил, что все его тело по-прежнему ходит ходуном. Особенно усердствовали колени.

София протянула Симону руку.

– Замечательный был дракон, дорогой, – похвалила она. – Но почему желтый?.. О нет, погоди, бедный ребенок истекает кровью!

Джинкс вырвался из ее объятий: слышать, как тебя называют «бедным ребенком», – это уж слишком.

– Да все со мной в порядке, – сказал он.

По правде сказать, оставленные волколаком царапины болели, и довольно сильно. София перевязала руку Джинкса своим шейным платком.

Все направились к дому. Симон крепко держал Джинкса за плечо. Джинкс особо не сопротивлялся, потому что ожидал: лес в любой миг напустит на него новых чудищ.

– Так это были волколаки? – спросила на своем языке София. – На картинках, которые я видела, они больше походили на волков.

– Одни больше походят на волков, другие на людей, – ответил Симон. – А все-таки магия имеет свои достоинства, верно?

– Я и не говорила никогда, что не имеет…

– …во всяком случае, не более тысячи раз…

– …я всего лишь говорила, что ее следует изучать в теории…

– Изучая магию в теории, не сможешь создать иллюзию дракона, если она вдруг понадобится.

– Ну что же, иллюзия у тебя получилась прелестная, милый…

– А почему ты не сделал нас невидимками? – спросил Джинкс. – Как в тот раз, когда…

Остановиться вовремя ему удалось лишь потому, что он перешел на язык Софии и старался правильно выговаривать слова.

– …в тот раз, с троллями?

Он едва не ляпнул: «Когда тролли утащили моего отчима». А Софии знать об этом, пожалуй, не стоило.

– Это Симон научил тебя говорить на самарране? – удивленно спросила она.

– Ничему я его, разумеется, не учил, – сказал Симон.

– Я сам научился, пока вас слушал, – сказал Джинкс, старательно расставляя слова в правильном порядке. Говорить оказалось намного труднее, чем слушать. Да и голова у него была занята другим, – он все озирался по сторонам, не выскочат ли откуда-нибудь волколаки.

– Какой ты умница, Джинкс!

– Ничего не вышло бы, – объяснил Симон. – Укрывающее заклятье всего лишь не позволяет тварям заметить нас. А волколаки тебя еще раньше заметили. Я мог бы не дать им обратить внимание на меня и Софию. Но не на тебя.

– Значит, в тот раз ты укрыл от троллей нас… – сделал вывод Джинкс.

Симон уставился на него, Джинкс ответил таким же взглядом, и оба они сознавали, о чем умолчал Джинкс: но не моего отчима. София, наверное, не одобрила бы того, что Бергтольда отдали на съедение троллям. В конце концов, она же не была с ним знакома.

«Интересно, – думал Джинкс, – а я смогу научиться магии?» Симон прав: магия – штука полезная. Здорово помогает от троллей и волколаков.