Мадам Марракеш

Бленд Маргот

В старинном городе Марракеше, что в самом сердце далекого Марокко, в фешенебельном отеле судьба сводит нескольких людей. Начинающий писатель, экстравагантная красавица, стареющий богатый плейбой… За внешним благополучием у них скрывается неудовлетворенность жизнью.

Всеобщее сочувствие вызывает несчастная Изобель, недавно потерявшая мужа в автокатастрофе. Немало времени пройдет, пока обнаружится, что она совсем не та, за кого себя выдает…

Почти детективный сюжет, погружение в мир чувств – красивых, грубых, завораживающих и пугающих одновременно, удерживают внимание читателя до последней страницы.

 

Глава первая

Белый «Купер С» с британскими номерами, едва различимыми под пылью, четко вписался в освободившееся на стоянке место. Водитель с улыбкой глянул на кремово-рыжую легавую, сидящую рядом.

– Бриджит, ты наверное не знаешь, но, чтобы припарковаться у входа «Мама Мия», должно свершиться чудо. И оно, как видишь, свершилось. Так что для нас это хорошая примета, или вроде того. Оглянись вокруг, девочка. Мы в Испании, а точнее в Сан-Мигель-де-ла-Торре. Я тебе о нем много рассказывал. Помнишь?

Ну что ж, давай выходить. Я сейчас тебя познакомлю со всей компанией, и ты увидишь наконец ту прелестную блондинку, о которой я тебе тоже много рассказывал. Вас будет теперь двое блондинок в нашей компании, ты и она.

Мужчина и собака задержались в дверях бара, давая глазам привыкнуть к прохладной тени после ослепительного зноя улицы. Мужчина осмотрелся и, нагнувшись, потрепал шелковистую макушку собаки.

– Странно, Бриджит, но я не вижу здесь ни души, я имею в виду знакомой души. Да, тьфу ты, что я горожу! Считать, что у кого-то из этой паршивой кодлы есть душа, – это уж слишком. Если и есть где-либо сборище без единой души, так это здесь.

Конечно, сейчас немного рановато, нет и шести. Кое-кто еще не успел закончить свой обед. Что ж, давай посидим, подождем, выпьем чего-нибудь.

Мужчина забрался на высокий табурет у бара, а собака растянулась подле, высунув набок свой розовый язык.

Подошел бармен.

– El señor quierre?

– Джин с тоником и чашку воды. Джин для меня, а вода для леди, отдыхающей на полу. Джин ей противопоказан.

Лоб бармена вопросительно наморщился.

– Como, señor?

– Вот, черт возьми, опять эта канитель с языком. Ginebra у agua tónica para mi y agua fria para mi perra.

– Dispénseme, señor. Я понимаю по-английски, особенно насчет выпивки, но я не понял насчет леди, отдыхающей на полу.

Джереми Блай грустно покачал головой.

– Hombre, ты, наверное, здесь совсем недавно и, конечно, не можешь понять, что за леди отдыхает тут на полу, в «Мама Мия». А где старые бармены – Эмилио, Маноло, Луис?

– Они все ушли на свадьбу, сеньор. Джереми развернулся на табурете и откинулся на стойку бара, задумчиво уставившись в свой стакан.

– Конечно, не повезло – явились в «Мама Мия», а там никого. Я ведь не так себе все это представлял. По сценарию, который давно уже у меня написан (в голове, конечно), все должно было бы быть иначе: вся эта шатия-братия должна, конечно, быть на месте – два, а то и три стола, сдвинутые вместе, как обычно, а я должен был небрежно так войти, как будто вроде никуда и не уезжал, как будто и не отсутствовал здесь больше полугода. И, конечно, они должны были пораскрывать рты от удивления (разумеется, если рты не наполнены в данный момент спиртным). А дальше должны были начаться все эти охи и ахи, похлопывания по плечу, поцелуи и все остальное. А с другой стороны, – он наклонился, чтобы скрыть улыбку, – скорее всего эти равнодушные сволочи даже и не заметили, что я куда-то уезжал. Но это, конечно, не относится к Макси. Моей милой, нежной, сумасшедшей Макси.

Он поднял голову. В любую минуту она может появиться в сияющем прямоугольнике дверей. От этой мысли его сердце забилось быстрее. Скоро я ее увижу, как видел уже сотни, да нет – тысячи раз прежде. Она, конечно, немного задержится у входа, чтобы сквозь свои огромные, величиной с чайное блюдце, темные очки окинуть взором всех присутствующих. Обычно это выходило у нее слегка высокомерно. Он представил, как она войдет и встанет, слегка расставив ноги. Он увидел ее узкие бедра, длинные стройные ноги, обтянутые джинсами до такой степени, что казалось, будто это ее вторая кожа. Одна рука скорее всего будет на бедре, вторая же останется свободной. Она встряхнет головой, отбросив с лица прекрасные, шелковистые светлые волосы. А может быть, на этот раз она причешется как школьница, оставив по бокам несуразные косички. А возможно, она соберет свои волосы в пучок на макушке, что сделает ее небольшое скуластое личико еще более скуластым.

Он взглянул вниз на собаку и слегка пощекотал ее большим пальцем ноги.

– У нее волосы почти такого же цвета, как и твои, Бриджит, они медово-лиловые. – Бриджит стукнула хвостом об пол и посмотрела на него своими янтарными желтыми глазами. – А вот глаза у нее не такие. Они коричневые, темные, бархатистые, ими можно бесконечно любоваться, если, конечно, вначале заставить ее снять эти дурацкие темные очки. А еще у нее длинные ресницы, длиннее даже, чем у тебя, и они темные, и ей наплевать на всех – на мужчин и вообще на любую тварь. И я ее люблю, очень люблю.

Он слегка поежился. Как обыденно, даже несколько напыщенно звучит… «ОЧЕНЬ ЕЕ ЛЮБЛЮ». Да, люблю безумно, дико. За эти шесть месяцев, что я ее не видел, я стал любить ее еще сильнее, тоска моя стала почти осязаемой.

Он допил содержимое бокала и, не поворачиваясь, поставил его на стойку позади себя.

– Повторите, пожалуйста.

Опустив плечи, он задумчиво уставился в одну точку. Макси… Макси Нейлсон – миллионерша, паршивая миллионерша. Блай… Макси Блай… Как насчет того, чтобы стать леди Блай? Конечно, она не знает, что я унаследовал титул. Боже, представляю, как она будет смеяться. Ей только дай повод, она смеха ради может даже выйти за меня замуж. Может быть, на этот раз мне повезет, и она даст себя уговорить. Хотя не исключен и другой вариант. Джереми отчетливо услышал, как она говорит своим прокуренным хрипловатым голосом с американским акцентом: «Брак, Джереми, – это дерьмо. Я уже один раз побывала там. Целых три месяца. Нет – это не для меня. Никакого толку. Я никогда не паду так низко, чтобы постоянно жить с каким-либо мужчиной. Переспать – это другое дело». Потом она, конечно, потянется, выгнув спину, как будто прижимается к невидимому мужчине.

Он облизнул губы и глубоко вздохнул. Боже, до чего же она хороша в постели! Необузданное, ненасытное молодое дикое животное. Наши постельные баталии – это настоящая буря с грозой, столько там было грома и электричества.

Все ее аргументы я помню очень даже хорошо: «Ну и что с того, что у меня куча денег, а у тебя практически ничего? И почему из-за этого ты должен все дни напролет уныло просиживать за пишущей машинкой, когда вокруг столько солнца, моря и веселья? Да, в этом Сан-Мигеле выплюнешь оливковую косточку и обязательно попадешь в графомана, который приехал в Испанию творить. Почему бы тебе ради разнообразия попробовать в Испании не писать?»

Джереми усмехнулся. У Макси была аллергия на всякую работу. Пошарив рукой, сзади себя, он нащупал бокал с новой порцией выпивки. Да, после какого-то особенно сильного скандала я плюнул на все и возвратился в Англию. Сидел, как проклятый, в своей квартире в Бейсуотере и закончил-таки книгу, которую начал в Сан-Мигеле. Джереми удовлетворенно улыбнулся. Самое главное, нашел издателя. Улыбка становилась все шире. Книга вышла на прошлой неделе и собрала приличные отзывы. Он посмотрел в свой бокал и помешал в нем лед. Конечно, особо много из этого выжать не удастся – это не голливудская эпопея и не американский бестселлер. Здесь никто не насилует девятилетнюю девочку, здесь нет никаких дел с гомосексуалистами и, наконец, здесь нет пространных рассуждений о различных методах контрацепции. Но все же – это безусловно старт, это доказательство, что я что-то могу.

Так совпало, что в это время умер мой дядя Генри, он был уже очень стар. Он завещал мне титул и что-то около тысячи в год. Не так много, но на это уже можно жить. Если прибавить и авторские гонорары, то я мог уже вполне прилично содержать жену. Может быть, даже Макси будет лестно стать женой девятого баронета. А впрочем, о женщинах никогда ничего нельзя сказать определенно, особенно о таких, как Макси.

Я, как приехал в Англию, то поначалу писал ей, но она не отвечала. Впрочем, я и особенно не ожидал ответа. Порой я не был уверен, умеет ли она писать.

И вот теперь я вернулся, чтобы жениться на ней, остаться здесь и писать свои книги.

Ступней Джереми потрепал мягкую спину Бриджит. Та подняла голову и осклабилась, наморщив нос и показав длинные белые зубы. Он улыбнулся ей в ответ.

– Все правильно, старуха, улыбайся. Ведь ты у меня гарантия, что я не убегу снова отсюда. Пока ты у меня, в Англию мне нельзя возвращаться. Ты, конечно, ужасная собака, но все же не заслуживаешь шестимесячного заключения в карантине.

Он посмотрел на дверь, а затем на часы. Пора уж кому-нибудь появиться. Макси сейчас, наверное, уже движется сюда по улице, неся свое тело с королевским достоинством. А вокруг нее, как обычно, роятся поклонники.

Он развернулся на табурете и наклонился к бармену:

– Где все? Я имею ввиду, где постоянные клиенты?

Бармен улыбнулся.

– Я же сказал вам, сеньор. Свадьба. Все ушли на свадьбу. И Эмилио, и Луис, и Маноло – все они пошли не как бармены, а как гости. Это очень важное событие.

Джереми понимающе кивнул.

– Возможно.

Хотя свадьбы в Сан-Мигеле не так уж и часты, но такой обычай существует, приглашать барменов на правах друзей.

– Кстати, а чья это свадьба?

– Сеньорита Макси, красавица-американка выходит замуж.

Гортань Джереми исторгла какой-то сиплый звук, как будто он получил хороший удар под дых. Он оперся на стойку обеими руками и невидящими глазами уставился на бармена.

– Этого не может быть. Это какая-то ошибка. Вы говорите про сеньориту Макси Нейлсон, высокую блондинку, американку?

Бармен кивнул.

– Да, сеньор. Именно про нее. Вы знаете сеньориту?

Джереми закрыл глаза. Кружилась голова. Через секунду он открыл глаза и, не глядя на бармена, положил деньги рядом со счетом. Двигаясь словно во сне, он кивнул:

– Да, я ее знал.

Он произнес это почти беззвучно, выпрямился и направился к двери. Бриджит следовала за ним по пятам.

 

Глава вторая

Открыв дверцу машины, он сделал жест головой, указывая вовнутрь.

– Влазь, Бриджит. Мы здесь не задерживаемся. Он резко рванул с места, утопив ногой педаль акселератора. Машина устремилась вперед, вслед за ней устремилась пронзительная трель полицейского свистка. Джереми не шелохнулся. На повороте Бриджит прижалась к его плечу. Он посмотрел на нее, на секунду оторвав взгляд от дороги.

– Можно было бы, конечно, остаться и благословить ее. Это было бы вполне по-светски, но… О Боже! Боже!

Он стукнул кулаком по рулевому колесу и тут же резко вывернул, едва не врезавшись в повозку, запряженную ослом.

– Но я не хочу выглядеть клоуном, не хочу, чтобы надо мной потешались. Нет, это невероятно! Я не могу в это поверить!

Он стиснул руками руль на очередном повороте.

– Может быть, лучше остановиться, пока я не убил нас обоих. А впрочем, не все ли равно.

Нет, этого не может быть. Макси не могла выйти вот так замуж, не поговорив со мной. Она ведь всегда знала. Знала, что я однажды вернусь за ней. Может быть, бармен ошибся, и мне следует вернуться? Может быть…

Он сгорбился за рулем.

– Нет, никакая это не ошибка, – проговорил он убитым голосом. – И никуда я возвращаться не буду. Зачем? Чтобы сыграть там роль отвергнутого любовника? На потеху всем? Потанцевать на ее свадьбе?

Краем глаза он посмотрел на Бриджит.

– Что ж, детка, что ни делается – все, как говорится, к лучшему. Куда же мы направимся теперь?

Тут в поле его зрения попал большой рекламный щит, стоящий на обочине. Он вначале затормозил, а потом и остановился, чтобы получше разглядеть его. На щите был изображен белоснежный пароход с низкой трубой, плывущий в ярко-синем море. Внизу было крупно написано «Автомобильный паром Малага – Танжер», а ниже указано расписание рейсов.

Джереми недолго разглядывал этот щит. Он сразу посмотрел на часы.

– Слушай, а почему бы и нет, Бриджит? Этот вариант не лучше и не хуже любого другого. Особенно, когда едешь в никуда. Будем решать?

* * *

Паром, похожий на маленький лайнер, медленно покидал бухту Малаги. Джереми стоял на палубе, опершись на поручни. Глаза его были устремлены на берег. Где-то там, за этой полоской земли остался беззаботный и шумный Сан-Мигель… Там осталась Макси. Видимо, именно сейчас начинается веселье на ее свадьбе.

Он резко повернулся и вошел в помещение. Задержался у книжного киоска, поискав глазами детективы. Просмотрел заголовки. Сейчас ему были нужны крутые боевики, где на каждой странице терзают и убивают красивых женщин. Но только жеманные девицы томно взирали на него с пыльных суперобложек любовных романов. Он купил карту Марокко и вошел в бар.

Джереми расстелил карту на столе и начал задумчиво водить пальцем по дорогам, повторяя про себя названия городов. Ксар-эль-Кибир… Мекнес… Фес… Он поднял голову и всмотрелся в иллюминатор. Что за дивные названия! Звучат точно в сказках «Тысяча и Одной Ночи». Загадочные, романтические названия. Каждое манит: приезжай сюда, приезжай. Но не один! Не забудь взять с собой любимую… Макси.

Какой потрясающий, незабываемый уик-энд мы провели однажды с Макси в Танжере. На этот раз я задерживаться там не буду.

Он снова посмотрел на карту. Марракеш. Почему бы и не Марракеш? Во всяком случае, он достаточно далеко от всего и от всех в моем прошлом.

Утреннее солнце уже хорошо припекало, когда «Купер С» притормозил перед длинным мостом, соединяющим Сале с Рабатом. Джереми некоторое время разглядывал массивные коричнево-розовые зубчатые стены и сторожевые башни, охраняющие город от нападения с моря. Затем он медленно двинулся дальше. Слева, над крышами домов возвышался минарет Башни Хасана. Справа тянулась древняя городская стена. Через равные промежутки эта стена прерывалась массивными воротами, имеющими форму замочной скважины. Это были ворота в старый город. Там, за стеной, царило большое оживление. Из ворот то и дело входили и выходили мужчины в длинных, ниспадающих джеллабах. Их было очень много. Они останавливались побеседовать друг с другом. Некоторые сидели на корточках рядом со своими корзинами фруктов и овощей. Другие расположились прямо на земле, упираясь спинами в стену. Колени подтянуты к подбородку, капюшон натянут на согнутую голову. Одноногий нищий со сломанным костылем под мышкой предлагает деревянный кувшин. На грязном его тюрбане устроился красно-зеленый длиннохвостый попугай. Женщины в прямых джеллабах до пят – капюшоны натянуты на головы и туго перевязаны крест-накрест через лицо; глаза и нос плотно прикрыты чадрой самых причудливых оттенков (ярко-красный, шафрановый, зеленовато-желтый), несли на головах бесформенные связки керамических кувшинов.

Джереми вдруг захотелось остановиться и рассмотреть все это поближе, но он поборол искушение. Нет, надо ехать дальше, туда – не знаю куда, и как можно быстрее. Останавливаться слишком рано.

Оставив позади Рабат, Джереми опять налег на акселератор. Скорость его немного успокаивала. Он миновал Касабланку и свернул на дорогу, ведущую к Марракешу.

Широкая и ровная дорога чуть петляла между невысокими холмами. По обе стороны от нее в жарком мареве колыхались, похожие на миражи, апельсиновые и лимонные деревья. Ветви изгибались под тяжестью великолепных плодов, что делало их похожими на новогодние елки. Полуголые, босоногие землепашцы погоняли верблюдов, которые в одной упряжке с лошадьми тащили примитивные деревянные плуги, Пласты коричневой земли, поднятые лемехом, жирно блестели на солнце. На них немедленно спускались стаи белых журавлей и с шумом начинали выискивать червей и насекомых. При приближении странной упряжки они нехотя взлетали, вытянув назад свои длинные ноги и громко хлопая крыльями.

Пастухи перегоняли с места на место большие стада бежево-коричневых овец. Новорожденных ягнят они забрасывали себе на шею поверх джеллабы, откуда забавно высовывались маленькие мордочки. Другие несли ягнят на руках, спеленутыми, как грудных младенцев. Время от времени какой-нибудь из пастухов швырял камень в отбившуюся овцу. Делал он это с помощью пращи, изготовленной из длинной веревки и куска кожи.

По обочине дороги грациозно вышагивали маленькие черные ослики с белыми носами. Они были доверху нагружены большими вязанками хвороста и травы. Некоторые к тому же везли и всадников. При этом седла у них были сдвинуты сильно вперед, а сзади располагалась поклажа. На боках животного пятки погонщика методично отбивали ритм движения. Лиц почти не видно, только где-то в глубине тюрбана, как на дне колодца, сверкнут черные маслины глаз, безразлично наблюдая проезжающий автомобиль.

Джереми приветственно махал в ответ и ехал дальше, изредка посматривая на Бриджит, которая качалась на сидении рядом.

– Ты представляешь, где мы с тобой находимся, Бриджит? За исключением только дороги, весь этот пейзаж остался таким же, как и тысячу лет назад, а то и больше. Я не собираюсь сравнивать эти места с библейскими, я не настолько низко пал, чтобы использовать такие затасканные клише. Да и собственно почему мы должны считать Библию самым ранним документом истории? Эти ребята были одеты точно также, точно также они вспахивали свои поля, точно также погоняли своих ослов много тысяч лет назад, задолго до того, как у Библии нашелся первый издатель. Размышляя об этом, я начинаю сомневаться, что у нее нашелся бы издатель в наши дни. Во всяком случае, я бы не взялся – слишком там много повторов, да и конец печальный.

Ближе к вечеру подъем прекратился, и дорога вышла на ровное плато. Пейзаж изменился. Вокруг, насколько хватало глаз, росли высокие пальмы, сотни пальм. Они были разбросаны кустами, по три-четыре в кусте, и отбрасывали голубые тени. Косые лучи заходящего солнца пробивались сквозь их перистые листья. Впереди, на фоне оранжевого неба, из дымки возникли стены и минареты Марракеша.

Дорога пошла через кварталы современных прямоугольных строений лимонного цвета и внезапно закончилась у массивных древних ворот старого города. Он скрывался за толстыми стенами, виднелись лишь минареты, купола да плоские крыши домов.

Джереми остановил машину и перевел дух.

– Вот это красота, – произнес он еле слышно. – Никаких слов не хватит, чтобы описать, какого цвета этот город. Лучше и не пытаться.

Под стрельчатой аркой шаркали в своих шлепанцах без задников арабы в тюрбанах, волоча за собой ослов на перевязи. Женщина баз чадры о чем-то беседовала с Мужчиной, присевшем на корточки рядом с ней. Вся ее одежда состояла из красно-желтого купального полотенца. Оно было обернуто вокруг нее и завязано узлом на плече. Женщина жестикулировала худыми коричневыми руками, а сбоку из-под полотенца у нее выглядывал младенец.

Джереми медленно въехал в ворота и почти сразу же свернул в сад отеля «Маммуния». Немедленно появился швейцар и открыл дверцу автомобиля. Он был одет в темно-голубой сарвал с вышитой серебром бедайей и в тон им куртку с высоким воротником. На голове у него была красная феска.

Бриджит пулей выскочила наружу и немедленно присела рядом с газоном алых ибикусов, глядя на Джереми снизу вверх своими большими извиняющимися глазами. Он улыбнулся ей.

– Все правильно, детка, ты вела себя превосходно. Когда закончишь с этим, приходи ко мне.

И он направился к регистрационной стойке.

– Я хотел бы получить номер на одного, с ванной и балконом, выходящим в сад.

– Oui, m'sieur. Будьте добры зарегистрироваться: – Затем с некоторым недовольством в голосе портье добавил: – У нас ванные комнаты есть во всех номерах, мсье. Это «Ла Маммуния», самый знаменитый комфортабельный отель во всем Марокко. Как долго вы намереваетесь пробыть у нас, мсье?

Джереми обернулся и оглядел гостиную. Вверху сиял высокий потолок, темно-красного цвета и поверху расписанный причудливыми узорами. Вдоль стен шел ряд низких диванов, обитых парчой и атласом, с шелковыми накидками.

Массивная верхняя часть кофейных столиков, с дивной чеканкой, опиралась на изящные резные деревянные ножки. Сидениями служили кожаные пуфы и инкрустированные слоновой костью стулья. Гостиная заканчивалась широкой парадной мраморной лестницей, наверху которой искрился каскад фонтанов.

– Как долго я здесь пробуду? Кто знает.

Прошмыгнула Бриджит и устроилась у ног Джереми. Портье перегнулся через стойку с удивленным видом.

– Собака, мсье…

Бриджит в это время попробовала ему улыбнуться, показав зубы, и замахала хвостом.

– … а она не кусается, мсье?

Джереми покачал головой.

– Я вам советую всегда, когда вы сомневаетесь в намерениях пса, обращать внимание на его хвост. Если собака виляет задом, значит все о'кей.

– Но все-таки, я хотел бы просить вас… держать ее подальше от мест, где много публики. Джереми посмотрел на него.

– К сожалению, этого сделать нельзя. Так сложилось, что куда я – туда и она. Но я уверяю вас, что лучшей собаки в вашем отеле никогда не было.

Подошел швейцар с чемоданами. Он взял у портье ключи от номера и направился к лифту. Они поднялись вверх по мраморной лестнице и очутились в прохладном холле, также выложенным мрамором. Швейцар открыл кабину лифта и посторонился, пропуская Бриджит и Джереми. Они вышли на третьем этаже и, предводительствуемые швейцаром, направились по длинному коридору. Номер их встретил полумраком и прохладой. Швейцар открыл балконную дверь и снял жалюзи. Затем он пересек комнату и поклонился.

– C'est tout, monsieur?

Джереми протянул ему дирхам.

– Oui, c'est tout. Merci bien.

После того как за швейцаром закрылась дверь, Джереми подошел к балкону и остановился на пороге. Это была уютная лоджия, расписанная диковинными цветами и причудливой арабской вязью. Одна деталь заставила его улыбнуться. В каменных перегородках, разделяющих соседние лоджии, он заметил маленькие дверцы в форме замочных скважин, позволяющие переходить с одного балкона на другой. Ну и дела! Лучшего места для любовных приключений и не придумаешь. Ведь с помощью этих дверей можно запросто попасть в любой номер отеля.

Лоджия имела полукруглую форму. Там были еще стол и два шезлонга. Джереми подошел к краю балкона и, опершись на поручни, посмотрел вниз. Внизу он увидел дивный сад, в центре которого доминировал огромный бассейн неправильной формы. В дальнем конце его, на небольшом островке были посажены три стройные пальмы. Они элегантно склонили свои перистые головки. Слуги в тюрбанах суетились, закрывая большие пляжные зонты и убирая шезлонги и диванные подушки.

Стены отеля были увиты пурпурной бугенвиллией, она переплеталась с бледно-голубой плюмбаго и была густо усыпана цветами. Вокруг всего отеля росли розы всех мыслимых цветов и оттенков. Кактусы странной фантастической формы – одни высокие и сухие, другие свернутые и скрученные, похожие на припавших друг к другу зловещих стариков, – перемежались с небольшими деревцами, цветы которых напоминали маргаритки. В дальнем конце сада, во мраке бледнели заросли олив. Воздух был напоен ароматом жасмина.

Над вершинами деревьев поднималась высокая квадратная башня из розового камня. В каждой ее грани были видны ряды полукруглых окон. На вершине возвышалась еще одна небольшая куполообразная башенка, увенчанная тремя позолоченными шарами, один на другом. Сбоку была пристроена какая-то конструкция, напоминающая виселицу. Внезапно под этой «виселицей» вдруг заколыхалось что-то белое. И через секунду пространство заполнил бесплотный голос, звонкий и торжественный. Был слышен только он и ничего больше. Это была своеобразная песня. Звуки медленно нарастали мощным крещендо, начинаясь с глубокого баса и заканчиваясь пронзительным фальцетом. Затем следовал спад, и все повторялось вновь. Это было похоже на сказочный зов с небес. Вдруг все внезапно стихло. Некоторое время стояла глубокая тишина, а затем вновь стали слышны звуки города.

Джереми, стоявший все это время затаив дыхание, медленно выдохнул и тихо проговорил:

– Это муэдзин созывает правоверных на вечернюю молитву. В какое же чудесное место я попал! Только радость нахождения здесь надо обязательно делить с тем, кого любишь. Одному будет тяжело.

Он с неохотой возвратился в комнату. Бриджит распласталась на полу и, не поднимая головы, посмотрела на него и вильнула хвостом. Он опустился на колени и почесал ее за шелковистым ухом.

– Бедная Бриджит! Устала. Сегодня мы прожили с тобой невероятно длинный день. Пожалуй, пора принять душ, переодеться и спуститься чего-нибудь выпить. А тебе, по-моему, следует остаться дома и немножко вздремнуть.

Он поднялся с колен и направился в ванную. Бриджит немедленно вскочила вслед, схватила свой поводок со стола и с ним в зубах стремглав помчалась к двери, где засуетилась, улыбаясь и поскуливая.

Джереми всплеснул руками.

– Прошу всех обратить внимание! Собака-алкоголик! Стоит при ней только произнести слово «выпить», как она тут же готова к бою, как старая военная кляча. Ладно, возьму я тебя с собой. Но придется обождать, пока я соберусь. И кроме того, тебе придется примерно себя вести, иначе нас обоих отсюда выгонят. Ты слышала, что сказал этот дядя-портье? И вообще, ведь ты же девушка. Скорее всего тебе здесь наденут чадру.

 

Глава третья

В дверях бара Джереми задержался и огляделся. Зал был заполнен наполовину. Несколько столиков занимали арабы, по трое-четверо, и о чем-то оживленно толковали. За двумя столиками он увидел и арабских женщин. Полностью игнорируемые мужчинами, они безмолвно сидели, засунув руки в рукава своих джеллаб. Их черные удлиненные глаза настороженно следили из-под алых покрывал, спускавшихся от переносицы до середины груди.

За одним из столиков сидела пара, лет сорока, может быть больше. Они молча поглощали напитки. Между ними сидел светловолосый мальчик лет четырнадцати-пятнадцати.

Джереми двинулся вперед, к стойке. Наверняка соотечественники. Он улыбнулся про себя. За границей можно встретить два типа англичан. Одни сторонятся своих земляков, как прокаженных, другие же сразу бросаются к тебе на шею, сообщают, откуда они, и немедленно хотят узнать, где здесь можно выпить чашку хорошего чая и поесть рыбы с чипсами.

Остальные столики занимали хорошо одетые мужчины и женщины, скорее всего французы. Джереми приблизился к бару.

– Добрый вечер. Пожалуйста, один виски с содовой и немного льда.

– Хорошо, мсье.

Ожидая заказа, Джереми задумался. Вдруг он почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит.

– Хаммад, добрый вечер. Мне как обычно – водку с очень, очень сухим мартини.

Подошедший говорил ровным голосом, слегка в нос. Не меняя интонации, он далее произнес:

– Я прочел рецензии на твою книгу. Для дебютанта совсем не плохо.

Джереми оглянулся и расплылся в улыбке.

– Будь я проклят, если это не Чендлер Керк! Какого черта ты здесь делаешь?

Рядом стоял мужчина с ярко-голубыми глазами. Его лицо не выражало каких-либо эмоций.

– Могу лишь возвратить тебе твое оригинальное замечание. Какого черта ты здесь делаешь, Джереми?

Джереми смеясь пожал ему руку.

– Для провинциала ты хорошо информирован. До твоей деревни тоже доходят новости? Кстати, из какой ты деревни? Из Нью-Йорка? Или из Калифорнии?

Чендлер взял бокал с мартини.

– Все веселишься, старина. Прекрасный английский юмор. А я, к твоему сведению, еще как начитан. Я читаю даже лондонскую «Таймс». Мне даже удалось прочесть твою книгу. И мне казалось, что я могу рассчитывать на…

– Если ты рассчитываешь задарма получить у меня экземпляр с автографом, то глубоко ошибаешься. Вообще народ обнаглел, они думают, что писатели пишут книги только для того, чтобы их раздаривать. Ты же не рассчитываешь, что мясник даст тебе бесплатно кусок мяса только потому, что он твой приятель?

Чендлер прищелкнул языком и улыбнулся.

– Как я тебя понимаю, мой друг. Одна из моих бывших жен тоже что-то писала. Ее звали Дороти Паркер. А может быть, она была женой кого-то другого? Я что-то сейчас точно не припомню. Тем не менее, хорошо знаю, что просить подарить подписанный экземпляр книги у бедного, перепачканного чернилами автора, когда он, к тому же, подарил уже шесть своим восхищенным родственникам, это все равно, что дразнить его раскаленной докрасна кочергой. Но я не такой. Я всегда плачу наличными. Можешь потрогать меня руками, я думаю, что больше такого не встретишь. Я действительно купил твою книгу. И она понравилась. Весьма и весьма неплохо. Здесь ты, надо полагать, собираешь материал для новой книги. А я то думал, что ты возвратился в Сан-Мигель.

При упоминании Сан-Мигеля с лица Джереми пропала улыбка. Он глотнул виски.

– Да, пожалуй… можешь считать, что я здесь собираю новый материал. А что делаешь здесь ты? Я тоже думал, что ты в Сан-Мигеле.

Чендлер кивнул, и губы его искривились в насмешливой улыбке:

– Вот именно, мне кажется, что ты тоже можешь считать, что я собираю здесь новый материал.

Он развернулся и, опершись на стойку бара, оглядел зал.

– Ты знаешь, я уже сыт этим Сан-Мигелем и всем, что там есть, по горло. Я имею в виду прежде всего, конечно, женщин. И, хочешь верь, хочешь нет, но это не бравада, если речь идет о таком месте, как Сан-Мигель. А все эти пьянки… Может, с возрастом я становлюсь пуританином, но… Ведь мне уже стукнуло сорок… И только не начинай говорить, что сорок лет мне стукнуло десять лет назад. Это все из-за моей седины. Так, седым я был еще, когда учился в Принстоне. И вообще, у меня запоздалое развитие.

Так о чем я тут говорил? Ах да, об этих чертовых пьянках. Кстати, Хаммад, пожалуйста, еще один мартини. Так вот, эти беспрерывные оргии в Сан-Мигеле, со всей этой компанией, с утра до ночи, мне не доставляли никакого удовольствия. Надоело. В общем, мне стало нестерпимо скучно, и я решил двинуть оттуда – я ведь вначале предполагал пробыть там только пару месяцев, а получился почти год. Честно говоря, я сам не знаю, чего ищу, но уверен, что это не там. Знаешь, мне иногда даже кажется, что лучше бы мой старый дедушка-банкир не оставлял мне все свои денежки. Тогда бы мне пришлось работать и не было бы времени на всякие самокопания.

Джереми печально вздохнул.

– У меня сердце обливается кровью от жалости к вам, бедным миллионерам. Ты, я вижу, колеблешься, заказывать мне выпивку или нет. Так я вынужден заказать ее сам. Хаммад, повторите виски с содовой. Чендлер, тебе сейчас больше всего нужна любовь. Причем, настоящая любовь, Нужно, чтобы тебя полюбила хорошая женщина.

Чендлер задумчиво глядел в свой бокал.

– А кроме шуток, ты недалек от истины. Я буквально подыхаю здесь от тоски и одиночества. И знаешь, я уже стар для этих ночных приключений с путанами. У меня даже мелькнула забавная мысль, вызвать сюда мою вторую жену, с обратным билетом, конечно.

Он тихо засмеялся.

– Я здесь уже неделю, и представляешь, буквально ни с кем, а на арабских красавиц, исполняющих танец живота, меня тоже что-то не тянет.

Он взглянул на часы.

– В данный момент я ожидаю, что принесет нам ночной рейс Танжер-Касабланка. Вот так обстоят у меня дела. Да, уже поздновато. А твою подружку я одобряю.

Джереми недоуменно посмотрел на него.

– Подружку?

– Да, ту, что преданно лежит у твоих ног, именно так должны поступать все женщины.

Джереми расхохотался.

– Да, это моя Бриджит, Бриджит Бардо. У нее сиськи не такие соблазнительные, как у Бардо, но зато их у нее больше. Целых шесть. Я считал. Поздоровайся с дядей, Бриджит.

Бриджит подняла голову, осклабилась в улыбке и пару раз стукнула хвостом по полу. Джереми пощекотал ее большим пальцем ноги.

– Она устала, старая псина, сегодня у нее был тяжелый день.

Чендлер посмотрел на Бриджит и кивнул:

– Привет, псина. – Затем поставил свой бокал на стол и указал в сторону двери. – А вот и вновь прибывшие.

В дверях появилась группа людей, их сопровождали слуги, нагруженные чемоданами. Чендлер тихо присвистнул.

– Боже правый, – негромко произнес он и, поставив бокал на стойку, быстро направился к двери. Внимательно оглядев публику, проходящую по мраморной лестнице к лифту, он не торопясь возвратился к стойке. Губы его дрожали, едва сдерживая улыбку. Он взял свой стакан.

– Ну скажи, Джереми, разве это не смешно? Мы с тобой убежали от этой банды. Так, по крайней мере, двое членов этой почетной организации прибыли к нам. Я имею честь сообщить, что среди прибывших находятся Малага Джонс и Грег Палмер, судя по всему, они вместе. Странная комбинация. Что-то не верится. Неужели они оба выкидывают какой-то очередной фортель?

Джереми вздохнул и закрыл глаза, имитируя преувеличенную покорность судьбе.

– Эти обитатели Сан-Мигеля – настоящая социальная зараза. Они распространяются повсюду. Я неплохо знаю Малагу и не ожидаю никаких фортелей от нее. Эта девочка все, что можно, уже проделала, а вот кто такой Грег Палмер? Его я не знаю. А что, я его должен был знать?

Чендлер покачал головой.

– Конечно, нет. Для его вкуса ты, по крайней мере, лет на двадцать старше, хотя и принадлежишь к тому полу, к которому Грег питает особое пристрастие. Он предпочитает четырнадцатилетних приятелей. Очень хорошо, если они грязные, и от них воняет. Немытые мальчики с улицы приводят его в экстаз. То, что он приехал сюда, меня не удивляет. Меня, напротив, удивляет, почему он так долго растрачивал попусту свое время в Сан-Мигеле, тогда как здесь, в этой стране – если все, что я слышал об этом, правда, – все кругом покрыто коричневыми голыми задницами. Боюсь, что он мой соотечественник.

Брови у Джереми слегка приподнялись.

– У тебя симпатичный земляк, но не думаю, что я когда-либо с ним встречался.

Чендлер нахмурился, глядя в свой пустой бокал. Затем запустил его вдоль стойки бара.

– Еще один, Хаммад. Хотя хорошо бы нам уже и поужинать. Да, ты его не встречал, Джереми. Он появился сразу после твоего отъезда. Вообще-то с ним дела плохи, и мне не хотелось, чтобы он был здесь. Я так понимаю, что мозги у него сделаны из жевательной резинки, все слиплись и перекрутились там, у него в башке. Он настоящий сумасшедший, кроме шуток. Он не вылазит из этих частных заведений для чокнутых. Я думаю, он – шизофреник. Он из очень богатой семьи, и они не хотят помещать его в психушку на все время. При обострениях, когда он начинает сильно беситься, его кладут в одну из шикарных частных клиник, а как приступ проходит – выписывают. В любом случае, я думаю, что он может быть небезопасен, этот Грегори Палмер Третий. О, эти милые старые американские династии! Они весь мир перевернут вверх тормашками, чтобы откопать, кем был их прапрадедушка. В общем, фамильная гордость, как говорят у вас в Британии.

Ладно, пошли поедим, надо набраться сил, а то, когда Малага ворвется сюда, можем не выдержать.

Метрдотель указал им на стол недалеко от входа и подал меню. Джереми пробежал глазами обширный список блюд и взглянул на Чендлера.

– Ты смотри, никакого тебе кус-куса, сплошь французская кухня, И официанты, смотри, во фраках, никаких там тюрбанов и прочего.

Чендлер пожал плечами.

– Ну что ты, в таком заведении, как это, арабская кухня считается несколько вульгарной. Но я считаю, что здешнюю пищу следует попробовать. Ты знаешь, ведь они едят руками. Вот мы с тобой потренируемся в выработке марокканских манер, например в искусстве есть только тремя средними пальцами правой руки, и можем смело закатываться в какой-нибудь арабский ресторан. Ну а пока вкусим здешних французских блюд, уверяю тебя – они превосходны. А из вин настоятельно рекомендую местное розовое.

Сделав заказ, Чендлер принялся разглядывать публику.

– Я здесь уже неделю, но ни с кем даже не перемолвился и словом. Для меня, с моей склонностью к болтовне, это хуже ада. У тебя, по крайней мере, есть хоть есть собака.

Джереми кивнул.

– Она, конечно, не так остроумна, как ты, но слушатель в сто раз лучший. А вот взгляни на эту пару с мальчиком. Они еще сидели в баре рядом с нами. Не знаешь, кто они?

Чендлер оглянулся.

– Разумеется, твои земляки. Стопятидесятипроцентные англичане, и примерно столько же процентов необщительности. Мне пару раз удалось перекинуться с ними несколькими словами. Он – отставной армейский офицер, или что-то в этом роде. Мальчик был болен и поэтому не в школе. Разумеется, он учится в этом вашем знаменитом исправительном заведении, именуемом Итоном. Вот я хочу тебя спросить кое о чем, почему все выпускники Итона говорят: «Я окончил Итон», остальные, окончившие обычную школу, говорят: «Я окончил школу»? То же самое, как и женщины, которые носят норковые манто, они ведь никогда не говорят: «Мое пальто», они всегда скажут: «Моя норка». Да, о чем это я? Ах да, об этой английской семье. По-моему, они неплохие, но немного скучные. Меня всегда трогает до слез, когда я вижу вот такие пары, мирно беседующие друг с другом после пятнадцати-шестнадцати лет супружества.

К выходу мимо их столика направлялась седовласая, очень пожилая пара. Мужчина крепко держал женщину за руку. Другой рукой она опиралась на палку. Двигалась очень осторожно, как по льду. Ее лицо искажала гримаса боли. Был слышен их шепот.

– Стенли, ты делаешь мне больно. Ой, я сейчас упаду…

– Да нет же, дорогая, все в Порядке. – Голос мужчины был тихим и нежным.

– Посмотри, всего еще только три ступеньки. Будь умницей.

Джереми и Чендлер молчаливо наблюдали за ними. После длинной паузы Чендлер наконец произнес:

– Я не знаю, кто они, но скорее всего – англичане. Старушонка, по-видимому, после инсульта, он за ней так трогательно ухаживает. В общем, не знаю, как ты, а меня от этих благостных картинок вокруг уже начинает мутить. Скорей бы уж наконец появилась Малага и оживила нашу жизнь присутствием настоящего здорового греха. Постой, постой. Ого-о! – Он тихо присвистнул.

Джереми поднял голову. В широком сводчатом проходе стояла девушка, на вид лет восемнадцати. Маленькая и стройная. Ее медно-рыжие волосы были коротко подстрижены. Пол-лица занимали невероятно большие выразительные глаза. На ней было узкое платье яркого, переливчатого синего цвета.

Подошел метрдотель и почтительно поклонился. Джереми и Чендлер проводили ее глазами через весь зал, Чендлер сделал большой глоток вина и покачал головой.

– Мила, – тихо заметил он, – бесспорно мила. И к тому же одна. Я вынужден в корне изменить свое мнение об этом заведении. Насколько я понимаю, она здесь в первый раз.

Джереми с улыбкой добавил:

– Не хотелось бы портить тебе настроение, но, насколько я понимаю, она по возрасту годится тебе в дочери и даже во внучки.

Чендлер поморщился, не отрывая глаз от девушки.

– Пошел на хрен. Рядом с таким папочкой, как я, она будет хорошо смотреться. Между прочим, женщины находят мою седину неотразимой.

Джереми устало кивнул.

– Ты от скромности не умрешь, старик. Но в любом случае, я тебе не соперник. Все девочки и женщины в этом заведении и вокруг твои. С женщинами я завязал.

Чендлер вопросительно посмотрел на него.

– Что, сделался педиком? Жаль, что ты слишком стар для Грега Палмера.

Обратив глаза вновь к входной двери, он увидел нечто, заставившее его воскликнуть.

– А вот, мой мальчик, и долгожданные гости. В дверях появился молодой человек среднего роста, темноволосый, с короткой стрижкой, плотного телосложения. Рядом с ним стояла высокая, стройная молодая женщина. Она была одета в золотистые брюки и тунику до колен того же цвета. Ее длинные черные волосы свободно спадали по обе стороны лица. Большие сильно накрашенные глаза безразлично скользили по лицам присутствующих. На мгновение они задержались на Джереми и Чендлере и двинулись дальше. Еще через мгновение они вернулись назад и на сей раз вспыхнули радостью.

– Чен! Джереми! Какого черта вас сюда занесло?

Оба встали. На лице Чендлера изобразилась гримаса, что-то наподобие улыбки. Он взял ее за руки и поцеловал в щечку.

– Добро пожаловать в старый добрый Марракеш, Малага. Какого черта вас сюда занесло? Это самое распространенное приветствие, каким обменивается англоязычный народ за границей.

 

Глава четвертая

С легкой улыбкой Чендлер оглядел зал.

– Это один из твоих самых эффектных выходов, Малага. Все взоры прикованы к тебе. Видишь, сколько кругом раскрытых в изумлении ртов? А ведь некоторые рты были чем-то наполнены. Даже не хочется прерывать это представление. Но я дико извиняюсь, пригласить вас присоединиться к нам мы не можем – столик слишком тесен. Встретимся в баре после ужина. Метрдотель, проводите эту даму.

Малага посмотрела на Чендлера сквозь ресницы полузакрытых глаз. На ее нежном овальном лице не дрогнул ни один мускул.

– Паршивец!

Она сплюнула это слово, точно вишневую косточку, и, послав Джереми воздушный поцелуй, медленно двинулась прочь, слегка покачивая своими узкими бедрами.

Чендлер указал место в дальнем конце зала, подальше от ансамбля, состоящего из двух клавишных и ударника.

– Давай сядем сюда, здесь тише всего. Каждая капля новостей, которые поведает нам Малага, для меня драгоценна, и я не хотел бы ничего упустить.

Они уселись, и Чендлер раскурил короткую тонкую сигару. Затем он посмотрел на Джереми сквозь пламя спички.

– Ты переспал с Малагой хотя бы раз?

Джереми отрицательно покачал головой.

– Нет.

Чендлер задул спичку.

– Вот как? А ведь это своеобразная визитная карточка. Пропуск в высшее общество. Ах да, я совсем забыл. Ты же тогда вертелся около Макси. Но если говорить о Малаге, то она в полном порядке. И при желании ты можешь это проверить. Подумай об этом. В постели она то, что надо. А вот и они.

Джереми и Чендлер встали. Джереми подал Малаге стул, а Чендлер дал знак официанту.

– Как насчет бренди и кофе, Малага? Грег?

Грег плюхнулся на стул и пробормотал:

– Я хочу коку.

Чендлер взглянул на него и брезгливо поджал губы.

– Коку? После ужина? Это что-то новое. – Сделав заказ, он опустился на стул. – Малага, ты прекрасно выглядишь. Что нового в Сан-Мигеле? Что заставило тебя его покинуть? Может быть, тебя наконец оттуда выгнали?

Грег подался вперед и поглядел в лицо Чендлеру. Глаза его были похожи на два коричневых диска, плоские и пустые.

– Слышал, как вы говорили с официантом. Вы хорошо говорите по-французски, Чен.

Чендлер стряхнул пепел своей сигары в пепельницу.

– Я все делаю хорошо, и, кроме того, должен сказать, что не люблю, когда меня называют Чен.

Грег повернулся к Джереми.

– А вас я раньше не встречал. – Он сделал паузу, сдвинув в тяжелом раздумье к переносице свои густые черные брови. – Да, не встречал. И еще я думаю, как это важно говорить на иностранных языках. А вы как считаете?

Под его пристальным взглядом Джереми испытывал легкий дискомфорт. Он заставил себя улыбнуться.

– На следующей неделе я обязательно начну изучать английский.

Грег некоторое время продолжал глядеть не мигая на Джереми, а затем внезапно захохотал, громко и неприятно. При этом выражение его лица не изменилось. Смех оборвался так же внезапно, как и начался.

За столом воцарилось неловкое молчание. Официант поставил чашки с кофе и бокалы. Малага подняла свой.

– Ну что ж, давайте повеселимся. Вы, конечно, хотите знать последние новости. Ничего существенного, за исключением, разумеется, свадьбы. Вот это был цирк, доложу я вам! Абсурдное и глупое зрелище.

Тут она осеклась и задержала свой взгляд на Джереми.

– О, – мягко воскликнула она, – я совсем забыла, Джереми. Ты ведь, конечно, знаешь об этом?.. Я думала…

Джереми улыбнулся.

– Конечно, знал, – сказал он быстро. А про себя добавил: «Будь я проклят, если расскажу им, как я узнал об этом». Он поднял бокал.

– Пожелаем им счастья. Расскажи о свадьбе. Кто жених? Надеюсь, он хорош?

Малага сделала гримасу.

– Жених? Вроде бы о'кей. Но не в моем вкусе. Он испанец, из тех, что тусовался с нами. Довольно своеобразный – когда подают счет, в карман за бумажником не лезет. Одевался он как-то затрапезно, видимо, чтобы мы чувствовали себя свободнее. Не знаю почему, но мы его терпели. Кажется, он владеет несколькими тысячами акров совершенно бесплодной земли где-то в средней Испании. К тому же, он граф или маркиз, или что-то в этом роде. Ума не приложу, что нашла в нем Макси. Нельзя же всерьез думать, что она польстилась на его титул? Тем не менее, она вдруг вспомнила о том, что католичка. Они венчались в соборе, в Малаге. Видимо, ее первое замужество не в счет – она же тогда не венчалась. Макси… – Малага взорвалась хохотом. – Представьте себе – Макси в фате! Девственная невеста! Это надо было видеть. Белая кружевная фата, букет чистых белых орхидей, много орхидей. А когда она, скромно потупив взор, проходила к алтарю – это был полный отпад. Народу было очень много. И она была, конечно, хороша… Свадьбу отмечали дважды: один раз для избранных, с его родственниками, а второй раз для нас – париев, в «Колл Герл», ну вы знаете этот ночной клуб. Это была гулянка, скажу я вам. Что-то вроде неуправляемой цепной реакции. Когда я утром уходила, все еще продолжалось. Последним, кого я видела, – это Хосе Карлоса. Счастливый жених, разумеется во всех жениховских регалиях, мертвецки пьяный лежал в ванной. Где была Макси – Бог ее знает.

Джереми не спеша закурил. Каждое слово Малаги вызывало в его памяти картины прошлого. Он видел милую смеющуюся Макси. Непредсказуемую, сумасшедшую, чудесную Макси. Он прямо-таки видел ее в белой фате, видел, как она идет по слабо-освещенному проходу храма, похожая на прекрасную Мадонну, идет к алтарю венчаться с… с другим. Ну почему, о Боже, она вышла за него замуж? Судя по описанию – это, должно быть, большое дерьмо. Малага, умница, так ярко его описала. Ей он определенно по душе не пришелся.

Джереми защелкнул зажигалку и изобразил на лице улыбку.

– Ну что же, очень похоже на обычную вечеринку в Сан-Мигеле, только повод был оригинальный. Надеюсь, что они счастливы.

Малага смущенно замялась.

– О, разумеется. Надеюсь, что да. – И добавила безразличным тоном: – А вот с венчанием в соборе Макси, по-моему, переборщила. Ведь в Испании нет разводов.

Джереми внезапно ощутил холодок в сердце. Нет разводов… То есть она замужем навеки. Понимала ли она все это? Или, может быть, это сильная любовь? Да и католичка ли она в действительности? Или это просто еще одна ее очередная безответственная выходка?

Скрипнул стул. Это поднялся Грег.

– Я ухожу.

Он быстро пересек зал и скрылся за дверью. Чендлер не отрывал в это время взгляда от кончика сигары.

– Очаровательно грациозен, как, впрочем, и всегда, – сухо заметил он. – Надеюсь, он знает, куда идет, иначе ночная прогулка по арабским кварталам может обернуться перерезанным горлом, особенно, если ты похож на богатого американца. Но, признаюсь вам, не буду чрезмерно скорбеть, если один из сынов Аллаха слегка его препарирует.

Он посмотрел на Малагу своими ярко-голубыми глазами, и на его лице, обычно бесстрастном, обозначился определенный интерес.

– А теперь, девочка, расскажи, пожалуйста, нам, что у тебя общего с этим фруктом?

Малага беззаботно всхохотнула, показав маленькие ровные белые зубки.

– Ну, тут все получилось чисто случайно. Просто Грегу надо было уезжать из города. У него начались неприятности с полицией. Я его давным-давно предупреждала – будь осмотрительнее. Но популярность, купленная, конечно, настолько вскружила ему голову, что он начал выставлять напоказ весь свой гарем, всех своих мальчиков. Причем, он их вырядил: одних – как мальчиков из церковного хора, других нарядил бойскаутами. Он говорил, что это у него такая художественная фантазия. В конце концов кто-то донес священнику, а тот пришел в бешенство и побежал в полицию, Я думаю, это он из-за мальчиков из церковного хора. А испанцы, скажу я вам, почему-то очень не любят гомиков. Как-то даже странно. Они конфискуют все их имущество, отбирают все ценное и выдворяют из страны навсегда. Поэтому Грег решил уехать.

Чендлер понимающе кивнул.

– Ну, с этим все ясно. Но причем здесь ты?

Малага опять засмеялась.

– Это была его идея. Он решил, что если с ним буду я, то полиция не признает его «голубым», и он сможет вернуться назад, когда скандал рассосется. Отличная идея, даже гениальная, не правда ли? А с другой стороны, и это самое важное, я оказалась совсем на мели, ну буквально без гроша. Он предложил мне содержание, ну и…

Она развела руками, как бы подтверждая сказанное.

Чендлер тихо заметил:

– Надеюсь, он не переоценил значение твоей репутации. – И, покачав головой, добавил: – Никогда не думал, что доживу до такого дня, когда ты, милая Малага, будешь служить прикрытием, как образец респектабельности. Но шутки в сторону, этот парень просто опасен. Мне бы не хотелось, чтобы он был с нами.

Малага быстро взглянула на него, потом перевела взгляд на Джереми.

– Слушай, скажи ему, чтобы он перестал разыгрывать из себя этакого старого ханжу. Знаешь, что я тебе скажу, – это она уже Чендлеру, – мне доводилось быть в зависимости от таких подонков и за гораздо меньшую цену, чем путешествие в Марракеш, что легкое общение с тихим шизиком для меня сущий пустяк.

Джереми начал задумчиво.

– Я только что с ним познакомился, но кое-что меня в нем все же настораживает. Его пустые глаза, его неадекватная реакция в разговоре, да и… Ну, в общем, не знаю…

Внезапно он умолк, и брови его поползли вверх.

– Боже мой, что это за чучело вон там, у двери?

Чендлер посмотрел в ту же сторону и картинно передернулся.

– Это чудище только что выползло из своего фамильного склепа. Приглядитесь внимательно – это ведь мамаша Дракулы явилась отведать свежатинки. Сейчас она еще слабая и бледная, а напьется кровушки, сразу похорошеет.

– Нужно взглянуть и мне, – Малага обернулась.

В дверях неподвижно стояла маленькая худая женщина с руками, скрещенными на груди. Плечи вывернуты слегка вперед. На одной руке у нее висела большая сумка, кисть другой безжизненно болталась, как пустая перчатка. Волосы, крашенные в апельсиновый цвет, были тщательно собраны в холмистую конструкцию вокруг мучнисто-белого лица. Невидящим взглядом она взирала на публику в зале. Слегка приоткрытый рот подчеркивал припухлость нижней губы. Вид у нее был какой-то жалкий, заброшенный, беспомощный.

Она начала медленно передвигаться вперед к бару, шаркая ногами. Ее тело, руки, голова, плечи были при этом неподвижны. Казалось, что двигается манекен.

Малага быстро повернулась к собеседникам, красная от гнева.

– Ты скотина, Чен! Разве можно быть таким жестоким по отношению к этой несчастной старой женщине!

Чендлер продолжал улыбаться.

– Прости, дорогая. Я не знал, что ты привезла с собой сюда и свою бабушку.

Малага зажала ему рот ладонью, не дав договорить.

– Я летела вместе с ними. Они…

Чендлер в испуге вытаращил глаза.

– Ради Бога, только не говори, что есть еще один подобный экземпляр.

Малага нетерпеливо замахала головой.

– Да, нет же, вторая моложе, много моложе. У них такой ужас, такая трагедия.

Джереми и Чендлер еще раз внимательно посмотрели через зал на то место у бара, где стояла женщина, и повернулись к Малаге. Джереми даже слегка подался вперед.

– Что там стряслось, Малага?

Малага не спеша раскурила сигарету.

– Они американцы. Две пары путешествовали на автомобилях. Познакомились на пароходе и, несмотря на разницу в возрасте, сблизились. Решили вместе отправиться в Сан-Мигель. Когда пароход прибыл в Альхесирас, они почему-то решили разделиться: обе женщины поехали в одном автомобиле, мужчины – в другом. Женщины выехали раньше, естественно они прибыли в Сан-Мигель тоже раньше. Остановились в отеле и стали дожидаться мужей. В начале, я думаю, они шутили па тему, не загуляли ли мужики, а потом заволновались. Ну, а потом приехала полиция. Им сообщили, что на дороге случилась авария, столкновение с грузовиком. Оба мужчины погибли, умерли мгновенно. Это случилось всего неделю назад, – Малага сделала глубокую затяжку. – Несчастные, они думали отдохнуть, развлечься, а вместо этого – похороны, отпевание в маленькой захудалой англиканской церквушке. Вся наша компания пришла на похороны, все их так жалели. Американский консул рассказал кому-то, что молодая хотела вернуться домой, в Штаты, но старая настояла, чтобы продолжать путешествие, то есть сделать так, как хотели их мужья. И вообще, у нее мозги варят, у этой старухи. На похоронах она даже не всплакнула. Держалась как солдат. Даже улыбалась людям, благодарила за участие, за то, что пришли, как будто это была вечеринка. Я думая, она была тогда еще в шоке, да скорее всего и сейчас еще не отошла. Посмотрите на ее лицо. Она вся до сих пор в каком-то оцепенении.

Та, что моложе, на похоронах вела себя иначе. Плакала не переставая, даже рыдала. Ни с кем не говорила, все время смотрела куда-то вниз. Но я готова поспорить, что по-настоящему страдает именно старуха. Просто ей удалось взять себя в руки. Вот видите, добралась до бара, хотя я не уверена, сможет ли она заказать себе что-нибудь. Это всегда делал ее муж.

Маленькая женщина стояла у стойки бара, понурив голову, ссутулив узкие печи. Все трое молча взирали на нее.

Джереми, преисполненный сострадания, с повлажневшими глазами повторял:

– Бедняжка. Мужественная несчастная женщина.

На лице Чендлера, обычно не выражавшем ничего, кроме безразличия и апатии, появилось какое-то новое странное выражение. Что-то похожее на боль.

– Будь я проклят со всеми моими шуточками-прибауточками! Как всегда, сам же и становлюсь жертвой собственной болтовни. Теперь понятно, почему она такая бледная и подавленная. – Он прикрыл глаза. – Я сейчас просто вижу все это. Вот они приехали в отель, ждут, ничего, конечно, не подозревают. Беззаботно потягивают какое-нибудь спиртное. Потом начинают немного нервничать, ну а потом… Боже, как это ужасно! Во что превратилось их прекрасное путешествие!

Он вновь посмотрел через зал.

– Малага, а как ты думаешь, может быть нам сейчас пригласить ее к себе за стол? Она так одинока. Или слишком рано?

Малага призадумалась.

– Нет, я думаю, что можно и пригласить. Судя по тому, что я о ней слышала, она пытается собраться с силами и продолжить отдых так, как задумал ее муж. Конечно, скорее всего она будет отказываться, но я могу попробовать. Она знает меня в лицо.

Она встала и направилась к бару. Джереми и Чендлер могли видеть, как Малага с необычной для себя деликатной улыбкой подошла к женщине. Та, не поднимая головы, внимательно слушала Малагу. Потом она слабо улыбнулась и вместе с Малагой направилась к их столику. Малага приспосабливала свою широкую легкую походку к медленным шажкам женщины. При их приближении мужчины встали. Джереми отодвинул стул. Малага улыбнулась женщине.

– Разрешите представить, Чендлер Керк и сэр Джереми Блай. – Затем смущенно добавила – К сожалению, вашего имени я не знаю. Но знаю, кто вы.

Усталые глаза женщины пристально взглянули на Малагу.

– Вы знаете, кто я? Боже мой!

Голос ее был таким же бесцветным и невыразительным, как и лицо. Затем она посмотрела на мужчин, и на ее лице появилось какое-то подобие улыбки.

– Меня зовут Изобель Марч, миссис Марч. – Она медленно повернулась к Малаге. – Поскольку вы знаете, кто я, вы, по-видимому, знаете также… – В голосе ее почувствовалась некоторая неуверенность. – Что я была миссис Марч.

 

Глава пятая

Изобель Марч присела, точнее свалилась на стул. Скорчившись на нем, она стала похожа на испуганную белую мышку в нелепом рыжем парике, мышку со старушечьими бледно-голубыми глазами. Нижняя губа ее по-прежнему отвисала.

Некоторое время за столом стола напряженная тишина. Затем все как-то разом заговорили.

– Надолго ли вы сюда?

– Я слышал, вы тоже из Америки…

– Как прошел полет из Испании?

Чендлер постучал пальцем по столу.

– Прошу внимания. По-моему, надо кончать этот бессмысленный треп и переходить к более существенному. Что бы вы хотели выпить, миссис Марч?

Та горестно, почти испуганно оглядела стол.

– Вы все пьете бренди? Это… – Детский, слабый голосок ее дрогнул. – Я полагаю, что он для меня слишком крепок. Лучше, если это будет скотч с водой, причем совсем немного крепкого скотча и много воды.

Чендлер улыбнулся.

– Это очень разумно. Ведь всем известно, что без воды мы – не туды и не сюды.

Она вдруг слабо, хрипло всхохотнула.

– Это потрясно. Надо будет обязательно запомнить.

Приблизительно с секунду Чендлер внимательно глядел на нее, а затем отвернулся и хлопком пригласил официанта. Однако она дура, это надо иметь в виду. Так смеяться над этой бородатой шуткой. Нет, постой. Так нельзя. Нельзя быть таким сукиным сыном. Она просто смущена и пытается быть вежливой с незнакомыми людьми.

Он сделал заказ и повернулся к столу. Изобель Марч разговаривала как бы со всеми, но ее туманный взор был обращен только на Джереми.

– Я еще не знаю, сколько здесь пробуду. Мне дали шикарный номер. Кажется, тот же самый, в котором останавливался ваш герцог Эдинбургский. Пэт и я собирались сюда приехать, и я решила сделать это одна. Пэт – это мой муж. А без машины я просто не знаю, что и делать. Я ведь никогда не управляла ничем другим, кроме «кадиллака» с кондиционером. Наш ведь разбит. Пэт погиб в аварии.

За столом все затихли, а она, не меняя интонации, продолжала:

– Я решила посвятить все время осмотру достопримечательностей. Хочу посетить арабский сук и не один. Так, кажется, называют здесь эти милые маленькие магазинчики? Но я не знаю, с чего начать. Ведь это так трудно без мужчины, мой муж всегда заботился обо мне. Я до смерти боюсь этих гидов-арабов.

Чендлер опять не удержался.

– Нет, нет, не скажите. Когда арабы насилуют – в этом что-то есть. Это даже очень забавно. Те счастливицы, которым повезло, рассказывали мне, что это незабываемо.

Он внезапно оборвал себя. Господи, что это я несу, какую чушь я горожу этой несчастной старой женщине. Надо следить за собой.

Изобель наконец оторвала взгляд от Джереми и перевела его на Чендлера. Она вновь разразилась тем же самым хриплым, однотонным смехом.

– Ой, какой вы остроумный. Уж и не помню, когда я в последний раз так много смеялась.

Чендлер взъерошил свои густые седые волосы и уставился в стол. Для скорбящей вдовы она необыкновенно смешлива.

Джереми откашлялся.

– Не обращайте внимания на Чендлера. Он у нас большой шутник. Но я слышал, что гиды здесь очень симпатичные, и большинство из них говорят по-английски. Если же нет, то свободно владеют французским.

Она обреченно покачала головой.

– Я не говорю по-французски, сэр Джереми. Я изучала его в пансионе благородных девиц в Швейцарии, но вы знаете эти пансионы. Во всяком случае, я его благополучно забыла. Вы все, конечно, языки знаете. Это так прекрасно.

Она сделал несколько медленных глотков. Остальные трое обменялись взглядами, подыскивая тему для разговора. Джереми краем глаза увидел, что кто-то приближается к их столу. Он повернул голову. В нескольких футах от них в нерешительности стояла высокая молодая женщина. Ее коричневые волосы были собраны в тугой узел на затылке. На загорелом лице выделялись припухшие, покрасневшие глаза.

Мягким, грудным голосом они произнесла:

– Изобель. – Изобель, не поднимая головы, медленно развернулась на своем стуле.

– О, Карлотта! Что вы здесь делаете? Я думала, что вы уже давно в постели.

Молодая женщина подошла ближе.

– Я искала вас, дорогая. Я подумала, что вы не сможете заснуть без снотворного и зашла в вашу комнату дать вам таблетку. Но комната была пуста. Я даже не знала, что и подумать. И я…

– Как вы добры, Карлотта. А я просто захотела выпить немного теплого молока – оно помогает мне заснуть, но никак не могла втолковать это служащему по телефону. Поэтому я решила спуститься в бар и заказать его здесь. А эти милые господа любезно пригласили меня к себе за стол.

Она слабо улыбнулась присутствующим.

– Это моя компаньонка по путешествию, Карлотта Робинсон.

Джереми и Чендлер поднялись. Джереми знаком показал официанту подать еще один стул и улыбнулся молодой женщине.

– Здравствуйте. Меня зовут Джереми Блай. Это – Малага Джонс и Чендлер Керк. Прошу вас присоединиться к нам и выпить чего-нибудь.

Та слегка отшатнулась от стола и резко замотала головой.

– Нет, нет! Благодарю. – Голос ее внезапно стал сухим и резким. – Изобель, уже очень поздно. Не кажется ли вам…

Изобель отодвинула стул и медленно поднялась.

– Вы совершенно правы, милая Карлотта. Сегодня был очень тяжелый день, и я устала как собака.

Карлотта сделала шаг вперед и взяла Изобель за руку. С деланной улыбкой на лице она проговорила, избегая смотреть в глаза присутствующим.

– Спасибо за приглашение. Как-нибудь в другой раз.

Изобель обвела всех мягким рассеянным взглядом и улыбнулась.

– Большое вам спасибо. Мне было очень приятно с вами познакомиться. Я приглашаю вас всех завтра выпить со мной. Я запомнила все, что вы сказали мне относительно гидов, сэр Джереми. Спокойной всем ночи.

Изобель и Карлотта медленно пересекли зал, а оставшиеся трое в это время дымили сигаретами и обменивались банальностями, ожидая, когда те скроются из виду. В дверях Изобель задержалась. Нашла глазами Джереми и, встретившись с ним взглядом, вяло взмахнула рукой.

Малага подалась вперед и загасила сигарету.

– Они ушли? – спросила она тихо, не поднимая головы.

– Ага, – кивнул Чендлер. Он пребывал в задумчивости. – Эта старуха – настоящая зомби. Чего стоят, например, эти ее бледно-голубые, совершенно пустые глаза? А этот вялый аденоидный, всегда полуоткрытый рот? А этот голос, лишенный каких-либо красок? А эти сутулые плечи, эта шаркающая походка?.. Больше всего она мне напоминает картонную куклу, приводимую в движение нехитрым механизмом. Если с ней рядом разорвется снаряд, она, наверное, только и произнесет своим слабым голоском: «Что это!» – странно растягивая слова. И все же, нет, нет и нет! Опять меня одолевают эти мерзкие мысли. Ей ведь пришлось пройти через ад. Она, возможно, еще и сейчас в шоке. Как она спокойно говорила о трагической гибели мужа, ни один мускул на лице не дрогнул.

Малага, наконец, прервала молчание.

– Итак, как вы находите ее? – Она произнесла это почти извиняющимся тоном, будто прочла мысли Чендлера. – Я нахожу ее очень мужественной и стойкой. Ей так тяжело, а она пытается вести себя, как будто ничего не случилось, как будто это не ее жизнь разбилась вдребезги всего неделю назад. Очень трудно начинать все сначала, особенно в ее возрасте.

Чендлер раскурил сигару и глубоко затянулся.

– Насколько мне известно, богатые вдовы на рынке всегда в цене. Причем, независимо от возраста, а по ряду причин, так чем старше, тем лучше. Королевские апартаменты здесь, «кадиллак»… Старуха неплохо упакована.

Глаза Малаги наполнились слезами.

– Ну когда ты перестанешь быть скотиной? Да как она может думать о новом муже сейчас. Бедняжка. Я сделаю все, чтобы помочь ей. А ты, Джереми?

– Я согласен с тобой, Малага. Считаю, что она мужественно ведет себя и достойна сочувствия. Если она пожелает, я могу ее взять с собой на экскурсию. Не знаю, как ты, а я буду вести здесь исключительно туристический образ жизни.

Она с энтузиазмом подхватила:

– Я тоже. Я хочу увидеть здесь все: заклинателей змей, акробатов, рынок красильщиков, в общем, все. Скорее всего, мне придется проводить время с Грегом, но ты возьми ее с собой, Джереми. Ведь она так одинока, ни с кем не общается, кроме этой странной американки. Думаю, что эта крепкая, грубая Карлотта, или Как-Ее-Там, сама присмотрит за собой. Судя по тому как Изобель с ней разговаривает, ясно, что это платная компаньонка. Я не удивлюсь… да нет, могу поспорить, что старуха платит за нее в отеле. Ну ладно, а как здесь насчет экскурсий, Чендлер? Ты ведь уже здесь неделю.

– Вам следует официально заказать гида у портье в холле. Если же вы решите ходить сами, то, помимо того, что это обойдется вам в копеечку, на вас тут же, как мухи на кучу навоза, слетятся разного рода самозваные гиды, сводники, нищие, зазывалы, и вы от них не отобьетесь. Начинать надо либо рано утром, когда еще прохладно, – это тебе, конечно, не подходит, Малага, – либо после четырех. Взять, к примеру, одну из главных здешних достопримечательностей – площадь Джемаа эль Фна. Ее можно посетить либо рано утром, либо уж к вечеру. Это большая площадь, там есть и заклинатели змей и все остальное.

Джереми подавил зевоту.

– Боюсь только, что завтра утром я буду спать. У меня тоже был тяжелый день, и я тоже, как образно выразилась маленькая миссис Марч, устал как собака.

Чендлер с усмешкой посмотрел на него.

– А твой титул, «сэр Джереми», определенно произвел на нее впечатление.

Джереми поднялся.

– Боже, как ты мне надоел! – Он пошарил ногой под столом. – Бриджит, пошли. Тебе вот не дано знать, что ты тоже устала как собака. Сейчас я тебя выведу на улицу, и ты сможешь украсить прекрасную травку сада знаменитой Маммунии великолепным коричневым орнаментом. А потом – в постель, чудесную постель. Спокойной ночи вам обоим, увидимся завтра в это же время.

Он с Бриджит покинул зал. Чендлер посмотрел на Малагу.

– Могу я заказать тебе еще одну порцию выпивки? На это я еще способен. А вот, если ты думаешь, что я приглашу тебя в ночной клуб, то тут ты глубоко ошибаешься. Здесь такие ночные заведения, что я бы не пригласил туда и собаку. Хорошо, что Бриджит меня не слышит.

– Насчет еще одного бокала я не возражаю, а вот ночной клуб сегодня мне ни в каком виде не нужен. У меня тоже был нелегкий день, и я, представь себе, тоже устала как собака. Кстати, Чендлер, ты ведь американец, что за странный акцент у этой женщины?

Чендлер кивнул.

– Я рад, что ты меня понимаешь, Малага. А насчет акцента миссис Марч, то тут я сам не пойму.

В некоторых местах она говорит так, как янки имитировали бы говор бабушки Скарлетт О'Хара, а иногда чувствуется дух старого Бруклина. Но я хотел бы поговорить с тобой о другом. Что случилось с Джереми? Я никогда не видел его таким мрачным и подавленным. Кажется, он переживает какую-то драму.

Малага помрачнела.

– Я тут сморозила большую глупость. Ведь в Сан-Мигеле, как тебе хорошо известно, все так необязательно и легкомысленно, что как-то забываешь о том, что некоторые могут здесь что-то воспринимать всерьез и серьезно переживать. Когда я начала проходиться насчет свадьбы, меня вдруг осенило, что Джереми действительно любит Макси. Эту шлюху! Но понимаешь, ничего хорошего не выйдет из того, что кто-нибудь из нас расскажет ему, кто она на самом деле – дешевая потаскуха. Симпатичная, конечно, но дрянь. Я понимаю, что, когда это говорю я, то звучит довольно смешно, ведь все эти эпитеты можно с таким же успехом адресовать и мне. Но ведь меня никто не любит, и значит я никому не причиняю никакой боли. Дело в том, что Джереми влюблен не в реальную Макси, а в выдуманный образ, ничего общего не имеющий с действительностью.

Чендлер вздохнул.

– Тут, я думаю, нам нечего совать свой нос – это не наше дело. Или ты считаешь, что это твое дело? Так, так… Значит Джереми – отвергнутый любовник. Бедный, несчастный кретин. Правда, он немного староват, слегка перезрел для такой роли. Но, я думаю, все это у него пройдет. Ведь, когда мы влюбляемся, нам всем свойственно наряжать объект нашей страсти в фантастические одежды, хотя под ними обычно ничего нет. Я… – тут голос его осекся.

В проходе стояла рыжеволосая девушка в пестро-голубом платье. Огромные глаза ее без всякого интереса скользили по публике, находящейся в зале. Вот она на секунду задержала свой взгляд на Малаге и перевела его дальше, минуя Чендлера, как будто его здесь и не было вовсе.

Малага подняла указательный палец, увенчанный великолепно наманикюренным золотым ногтем, и нетерпеливо постучала им по крышке стола.

– Боже, как ты высокопарен. Послушай, а ты случайно не пастор?

Чендлер быстро взглянул на нее, изображая замешательство.

– О, неужели я разоблачен?

И с улыбкой добавил.

– Только без всяких церемоний, дорогая. Я ведь здесь инкогнито, под именем моего младшего сына. Зови меня просто Младший. Ладно, а ведь я действительно собирался сказать тебе одну вещь, и вот какую: Джереми сейчас нужна отвлекающая терапия, ему нужен (вернее нужна) некто, кто отвлек бы его мысли от Макси. Я не имею в виду в данном случае «любовь хорошей женщины», как он тут давеча советовал мне, просто ему нужна хорошая полноценная ночь, а может быть, и не одна, с хорошей блядью. Сказанное имеет непосредственное отношение к тебе. Насколько я понимаю, ты сейчас не у дел, если я правильно подобрал выражение. Почему бы тебе, ради разнообразия, не заняться в настоящий момент им, а? С твоей стороны это была бы хорошая бойскаутская акция, настоящая шефская помощь. И это тебе несомненно зачлось бы. Я тут совершенно случайно увидел твои ключи. Ваши номера рядом, и лоджии тоже. Так что устроить все – легче легкого.

Малага призадумалась.

– Он ведь очень симпатичный, но я никогда не думала о нем в этом смысле.

Чендлер коротко рассмеялся.

– Малага, сейчас уже слишком поздно, и поэтому кончай свое наивное вранье. Да на всем белом свете не существует мужчины, о котором ты, хотя бы раз, не подумала в этом смысле. Будь умницей, допей свое питье, а я двинул по направлению к постели, но, конечно, не в этом смысле.

 

Глава шестая

Джереми отдыхал, сидя на каменной скамье, пока Бриджит сновала неподалеку, обнюхивая траву. Это было единственное светлое пятно во мраке сада. Он разглядывал фасад отеля. Часть лоджий ярко светилась, другие же слабо мерцали светом из спален. Джереми печально вздохнул.

Вот сейчас, в эту минуту в двух сотнях спален (а может быть, их больше здесь, этих спален) две сотни людей (а их, наверное, тоже больше) собираются лечь в постель. С кем? С любимыми, с постылыми? Что там, в этих спальнях, – супружеская добродетель или торжествующий, радостный, восхитительный грех? До чего же сложный микрокосм, этот отель. Сотни жизней, судеб, счастливых, глубоко несчастных, они курсируют в этом пространстве, как диковинные космические объекты, не задевая друг друга, разделенные только тонкими перегородками стен.

В одной из лоджий появилась женщина, постояла с минуту, затем ее темный силуэт исчез в глубине комнаты. Отправив щелчком свой окурок в урну, Джереми проследил за его траекторией, а затем не спеша раскурил другую сигарету. Из медины, что начиналась сразу за садовой стеной, доносились неясные звуки флейт, ритмический пульс барабанов и расплывчатое восхитительное стаккато арабской песни. Эта часть сада была освещена оранжево-красным мерцающим заревом огней медины, дальний же конец сада был погружен во мрак, и только стройные силуэты пальм выделялись на фоне усыпанного звездами неба.

Боже, какая кругом красота! Здесь никак нельзя быть одному. Но ведь я не один, мне повезло, я встретил здесь Чендлера и Малагу. Джереми невесело рассмеялся. Зачем обманывать себя. Ведь не об обществе Чендлера и Малаги я мечтал. Мне Макси нужна. Ее уход выбил почву из-под ног, разрушил все мои мечты и планы.

Он со вздохом поднялся.

Да, это идеальное место для проведения медового месяца, для незабываемого любовного приключения, но уж никак не для одинокого мужчины, который, как школьник, мучается от неразделенной любви. Он щелкнул пальцами.

– Пошли, Бриджит. Надеюсь, что хотя бы тебе здесь хорошо.

* * *

Пройдя по длинному коридору, Изобель и Карлотта остановились у одной из дверей. Изобель, покопавшись в сумке, виновато подняла глаза на Карлотту.

– Где же я оставила ключи?.. Там внутри?.. Может быть, внизу?.. Да где же они?

Улыбнувшись ей, как ребенку, Карлотта отрицательно покачала головой.

– Глупенькая, они в вашем кармане. Вот видите, бирка торчит.

Изобель молитвенно сложила руки.

– Боже мой, что бы я делала без вас, милая. Я ведь не привыкла за всем этим следить, за ключами… в общем, за всем. Ведь всегда Пэт…

Карлотта вынула ключи из ее кармана.

– Да, дорогая, я знаю.

Она повернула ключ и открыла дверь.

Обширная гостиная была залита мягким светом от лампы, заключенной в медный абажур, свисающий с потолка. Потолок был украшен причудливым орнаментом: золотые арабески и зеленые геометрические фигуры на темно-красном фоне. Три легких стула, обитые чем-то ярко-кремовым, окружали массивный кофейный стол на резных ножках. Поверхность стола сияла дорогой медью. Две стены занимал ряд атласных низких диванов с голубыми, зелеными и красными подушками. По комнате, там и тут, были разбросаны кожаные пуфы разного размера, украшенные пурпурными золотыми узорами. На двух невысоких восьмиугольных столиках, с инкрустацией, стояли серебряные подносы, покрытые высокими серебряными, искусно гравированными коническими крышками. Мозаичный пол покрывал богатый узорчатый ковер ручной работы. Кисейные занавески на балконных дверях нежно колыхались от ветерка, проникающего из сада.

Карлотта направилась к двери, расположенной в дальнем углу гостиной.

– Я сейчас дам вам снотворного, Изобель. Вы обязательно должны выспаться, ведь вы так измотаны.

Изобель неспешно дошла до середины комнаты и остановилась.

– Не стоит беспокоиться, милочка. Я выпью теплого молока, если они не забыли принести его из бара… если они тогда правильно поняли меня. Даже там, в ресторане, они, мне кажется, не совсем хорошо понимают нас – американцев. Как это чудесно, что вы говорите и по-французски, и по-испански, и чего только не знаете. Это какое-то чудо, что вы оказались рядом со мной там, когда Пэт и Робби погибли. Как мне вас жаль, – продолжала она бесцветным голосом, ведь вы с Робби… мм… такие молодые… много… мм… моложе, чем Пэт и я. А ведь за рулем был Пэт. Обычно он очень осторожно водил машину. И все равно… м-м… ему не надо было тогда садиться за руль… Я тут тоже виновата.

Лицо Карлотты побледнело и застыло. Отвернувшись, она сказала твердым натянутым голосом:

– Что за бессмыслица! Перестаньте говорить об этом. Не имеет никакого значения, кто был за рулем. Это… судьба. Впрочем, зовите это, как угодно. Случилось то, чему суждено было случиться, независимо от того, кто вел машину.

Она тяжело перевела дыхание и подняла глаза на Изобель.

– Проверьте, принесли ли вам молоко. Если нет, то я позвоню.

Она заставила себя говорить нормальным голосом, как обычно.

Изобель отворила противоположную дверь и заглянула в спальню.

– О'кей, Карлотта. Я вижу на столе что-то вроде термоса. – Она обернулась и слабо улыбнулась. – В общем все в полном порядке. Дальше я справлюсь сама. Пэт тоже всегда давал мне указания в какой последовательности и что делать. Его любимым выражением было: «Изобель, ты можешь перепутать задницу с ладонью». – Она издала звук, похожий на смех. – Порой он выражался ну просто жутко вульгарно.

Карлотта вошла в свою спальню, пробыла там с минуту и возвратилась. На ее протянутой ладони были таблетки.

– Вот. Я даю вам две таблетки. Примите одну сейчас и запейте теплым молоком. Если не подействует, часа через четыре примите еще одну.

С секунду поколебавшись, она шагнула вперед и поцеловала Изобель в щеку.

– Спокойной ночи, дорогая. Надеюсь, вы заснете и будете спать хорошо… Как бы я хотела иметь вашу мудрость.

Она развернулась и исчезла в своей спальне. Как только за ней захлопнулась дверь, с лица ее исчезла натянутая любезная улыбка. Откинувшись спиной на дверь, она замерла, закрыв глаза. Постояв так несколько секунд, она заставила себя выпрямиться и медленно направилась к ночному столику. Там стояла небольшая настольная лампа и рядом бутылочка со снотворным. Она задумчиво взяла ее в руки.

Как хорошо бы проглотить их все сейчас… и заснуть навсегда, сном без сновидений. Как это хорошо, спать и не видеть сны, если, конечно, все эти кошмары можно назвать снами. О Боже, как хорошо заснуть и больше не просыпаться в холодном поту, навстречу терзаниям неискупимой вины.

Поставив бутылочку на место, она протянула руку к большой фотографии в кожаной рамке. Секунду поколебавшись, взяла ее и впилась глазами.

На фотографии улыбался молодой мужчина. Его светлые пшеничные волосы искрились на солнце. Приятное, сильно загорелое лицо, ровные белые зубы. Небольшой нос правильной формы. Смеющиеся голубые глаза обрамлены густыми черными ресницами.

– Ты всегда выглядел, как настоящий киногерой, – прошептала она, – но, Боже правый, как же я тебя ненавидела!

В течение нескольких секунд она не отрываясь смотрела в его смеющиеся глаза, а затем, с дрожащими губами, положила фотографию лицом вниз на стол и отвернулась. Распустила узел на голове и дала волосам упасть свободно. Тяжело дыша и заламывая руки, она принялась мерить комнату шагами. Я убила его. Я его убила также, как если бы взяла пистолет и выстрелила. Ведь желать чьей-то смерти – это и есть моральное убийство, и вина за него ни чуть не меньше, чем за настоящее.

Она резко остановилась и прикрыла глаза. Лицо ее исказила гримаса отвращения и гнева.

– Робби, – произнесла она свистящим шепотом, – все эти годы я мечтала только об одном, чтобы ты исчез, умер, пропал. Я даже молила Бога об этом. Твоя смерть – это был единственный способ для меня освободиться, вырваться из тисков мерзкой и фальшивой жизни, жизни с тобой и по твоей указке. Сотни, тысячи раз я повторяла про себя: «О, если бы Робби вдруг внезапно умер. Я была бы свободна. Я начала бы нормальную жизнь, может быть, даже счастливую жизнь».

Уйти от тебя мне не позволяла религия, и ты это знал. Ты находил это смешным. Ты ведь тоже был католиком, но для тебя это ничего не значило, не мешало вести тот образ жизни, который ты вел. А я была тебе нужна как ширма, как прикрытие, как подтверждение твоей респектабельности. И ты не хотел со мной расставаться. Единственное спасение от тебя была смерть – моя… или твоя. И вот теперь тебя нет, и я… я желала этого. Это я убила тебя. О Боже! Мои руки в крови.

Из горла ее вырвалось глухое сдавленное рыдание, и она упала лицом на кровать, царапая подушку.

– Люди сочувствуют мне, они думают, что я – несчастная вдова. Все так добры ко мне. Но я ничего этого не заслуживаю. Я – мошенница. Если бы можно было убежать куда-нибудь от всех, где-нибудь спрятаться, где меня никто не знает и никто не знает о смерти Робби. Как только бедная Изобель придет в норму, я смогу отсюда уехать… Но смогу ли я убежать от себя?

Ее плечи перестали вздрагивать, и некоторое время она неподвижно оставалась лежать, уткнувшись лицом в подушку. Потом протянула руку и снова взяла бутылочку со снотворным. Еще с минуту задумчиво рассматривала ее, после чего, видимо, приняв решение, она осторожно вынула одну таблетку.

* * *

Изобель прикрыла за собой дверь спальни и с минуту постояла, прислушиваясь. Затем повернула ключ в замке. Постояла еще. И наконец подошла к столу. Взяв термос, решительным шагом направилась в туалет. Там, открыв крышку, она вылила содержимое термоса в унитаз. Вернувшись в спальню, взяла бутылку виски, что стояла рядом с термосом. Там же два бокала и ваза со льдом. Она бросила два кусочка льда в бокал и почти доверху наполнила его виски. Затем долила воды из стоящего рядом графина. Посмотрела внутрь бокала. Ее безжизненное лицо скривилось в улыбке. Приподняв бокал, она кивнула в сторону закрытой двери.

Я сказала бармену, что это для тебя, Карлотта. Надеюсь, ты не возражаешь.

Она сделала большой глоток и вздохнула с облегчением. Сначала присела на постель, а потом прилегла, скрестив свои тонкие как спички ноги.

Все-таки правильно я сделала, что приехала сюда. Подумать только, в первый же вечер познакомилась с двумя мужчинами. И какими! А есть еще и третий, тот, что был вчера на вечеринке. Значит, сэр Джереми Блай… Слишком молод для сэра, но очень симпатичный… Леди Блай… Неплохо звучит. А ведь был там еще один. Ну тот, что с женой и ребенком. Тоже очень симпатичный, представительный. Старше, конечно, но не такой уж и старый. Тут мне поможет Карлотта, она отвлечет на себя эту женщину, да и мальчика тоже. Да… именно так и надо устраивать дела. Может, конечно, ничего не получиться, например Карлотта отпугнет их своей резкостью. Может быть, лучше в эти дела Карлотту вообще не вмешивать? Ей вроде сейчас мужик не нужен, поэтому ее лучше использовать для разных бытовых целей: купить билеты, забронировать места в отеле, ну и все прочее. Она ведь к тому же владеет языками. И вообще, какого черта надо заниматься этим скучным делом – учить иностранные языки, когда всегда найдутся такие, как Карлотта. Леди Блай… миссис Чендлер Керк… миссис Такая-то… Итак, в поход, за новым мужем.

Она с трудом, медленно поднялась с кровати и направилась к ночному столику. Направив на себя лампу, она начала внимательно разглядывать свое отражение в зеркале. Натянула пальцами кожу на лице – отпустила. Надо всерьез заняться своим лицом… и прической. Она попробовала зачесать волосы иначе. Некоторое время сидела с полузакрытыми глазами. Надеюсь, здесь в отеле или еще где найдется приличный салон красоты. Не забыть бы завтра поручить Карлотте это выяснить, Красок для волос у меня с собой достаточно, а то ведь, какие краски у арабов, кто знает.

Задумчиво почесывая голову, она вдруг заметила под настольным стеклом карточку отеля. Брови ее поползли вверх, а нижняя губа отвисла еще больше. Въезжая, я так и не спросила, сколько стоит номер, а то еще подумают, что я считаю каждый цент. И вот она, цена на карточке. Да, цифра впечатляет! В этом отеле знают себе цену. Она задумчиво уставилась на себя в зеркале. Я договорилась с Карлоттой, что та будет оплачивать половину стоимости номера, может быть, она оплатит и весь счет. Но если будет платить половину, то это и так хорошо. Мама всегда говорила, что вдова без денег имеет столько же шансов найти нового мужа, сколько в аду – снега. А мамочка знала, что говорит – она много лет вдовствовала и без денег.

Почему до сих пор нет известий от адвоката Пэта? В каком состоянии его финансы? Очень надеюсь, что Пэт застраховался не в кредит. Мы ведь весь его заработок тратили до последнего цента. А вот если он взял свой страховой полис в кредит, то с его стороны это будет большая подлость. Но есть все-таки надежда, что это не так. А тогда мне светят пятьдесят тысяч долларов. Довольно приличный допинг, пока я снова не выйду замуж. А может быть, я получу двойную страховку? Должна получить. Даже уверена в этом. Ведь Пэт погиб в автомобильной катастрофе. А это уже сто тысяч. Вот тогда можно будет развернуться. Какое счастье, что Пэт умер именно разбившись на автомобиле.

Вялый рот расплылся в счастливой улыбке. Она взяла таблетки снотворного и направилась в ванную. Двигалась мягко и беззвучно. Там она открыла аккуратно уложенную коробку с лекарствами, вынула бутылочку с аспирином и опустила туда обе таблетки. Некоторое время задумчиво разглядывала эту бутылочку, прежде чем отправить ее обратно в коробку.

Бутылочку заполняли таблетки, которые доктор прописал принимать Пэту при сердечных приступах. Там же были и успокаивающие таблетки, которые Пэт должен был принимать каждый вечер. Я тогда заменила оба этих лекарства аспирином. На это ушли две недели. Действовала я тогда аккуратно и методично. А началось это после того, как Пэт вышел из больницы после инфаркта и обнаружилось, что после приема этих чертовых таблеток у него не стоит.

В конце концов, имеет же женщина право на нормальную жизнь. Никто не имеет права требовать от меня, чтобы я остаток жизни провела без мужчины в постели. А мужчина, который не может… Да, надо признать, что он уже не был мужчиной.

Лицо ее слегка омрачилось. Один из инспекторов, проводивших расследование аварии, кажется сказал, что у Пэта был сердечный приступ, и именно это послужило причиной аварии. Возможно и так. Но не из-за этих же дурацких таблеток. Да, нет же. Это – судьба. Так ведь, кажется, сказала Карлотта.

Изобель проковыляла в спальню и налила себе еще виски.

* * *

Чендлер закончил чистить зубы и поставил щетку в стакан. Потрогал подбородок. Колючий. Нахмурив брови, задумчиво созерцал себя в зеркале.

Эта рыжая, в пестром платье – вот стерва! Такого у меня еще не было, что бы женщина так игнорировала меня, то есть даже не замечала, то есть я, значит, на нее смотрю, а она смотрит мимо. Нет, такого еще не было. Вот встречаешься с женщиной взглядом, и в этот момент идет интенсивный обмен информацией, самой важной: подхожу ли я тебе, не против ли ты, и самое главное – нужна ли ты мне. А эта маленькая паршивка похоже даже и не знала, что я в зале, она заметила только Малагу. Некоторые женщины, особенно француженки, при встрече вначале глядят на женщину, оценивают, во что одета, из какого магазина, за сколько. А уж потом смотрят на мужчину, со значением.

А может быть, ты просто стареешь, Чендлер. Эти седые волосы. Он снова посмотрел в зеркало. Но эта девчушка чертовски хороша, а как сексуальна. Да пошло оно все к черту! Неужели я позволю какой-то сопливой девчонке завладеть моими помыслами только потому, что она задела мое самолюбие. И что она здесь делает одна, если, конечно, не работает? Ладно, хватит о ней. К черту!.. И все же очень спелая ягодка, очень спелая.

* * *

Джереми повернул ключ в замке и отпер дверь. Бриджит тут же направилась в маленький коридорчик, ведущий в спальню. Внезапно шерсть на ее холке поднялась дыбом, она глухо зарычала.

– В чем дело, старуха? Здесь никого… – и тут он замолк. – Могу поклясться, что уходя выключил свет. Возможно, слуги оставили его включенным, когда убирали постель. Но ведь постель была убрана еще до ужина.

Он двинулся дальше, ощущая неприятный холодок внизу живота. Дверь в спальню была приоткрыта, и оттуда падал мягкий свет. Помедлив секунду, он решительно отворил дверь.

Постель заливал мягкий розовый свет настольной лампы. На постели лежала Малага. Рассыпав по подушке свои шелковистые черные волосы, она купалась в лучах этого света. Глаза прикрыты, на лице загадочная улыбка. Абсолютно голая. На белой простыне сияло ее стройное, длинное, загорелое тело.

 

Глава седьмая

Джереми проглотил слюну.

– Малага! Бога ради, что ты?..

Она потянулась с ленивой грацией, поглубже устраиваясь в постели.

– Иди ко мне, милый, – она протянула к нему руки. Голос низкий, чуть с хрипотцой.

Джереми не отрывал от нее глаз. Во рту вдруг стало сухо, желание сдавило грудь, заполнило все его существо. Вокруг ее нежных грудей и бедер бикини оставил свои светлые следы. Он облизнул губы и шагнул вперед.

Боже, как же она хороша! Он присел на край кровати и прошелся рукой от ее груди, от того места, где она начинается, где ее нежная упругая мякоть граничит с плоской твердостью ребер, и вниз к талии. Кожа была теплая и шелковистая. Он вобрал носом ее запах, смесь аромата изысканных цветов и благовоний. Этот аромат… О Боже! Да, этот аромат мне знаком до боли – это аромат Макси. Это Макси. Макси в моей постели. Вот сейчас я сольюсь с Макси в одно целое, наши тела соприкоснутся, все будет слито. А ее глаза закрыты, голова запрокинута назад. И она застонет в экстазе.

Он открыл глаза. В постели перед ним Малага – не Макси. Голова откинута на подушку, глаза жарко манят из-под полузакрытых век. Рот полуоткрыт. Рука медленно двигается к его промежности.

– Раздевайся, Джереми, – шепчет она.

Он наклонился поцеловать ее, и еще сильнее, острее ощутил аромат ее духов. От волос… от бедер. Господи, и откуда только у нее эти духи! Да что же это творится! Как же это так? Я из-за этого запаха – запаха Макси, могу стать импотентом? И над нами сейчас витает дух Макси?

Он быстро сбросил одежду и лег на постель рядом с ней. Она обвила его шею руками, частично опрокинув на себя. Тело ее затрепетало, она начала под ним извиваться. Он почувствовал твердость ее сосков, упирающихся ему в грудь, биение ее сердца под нежным покровом плоти и ребер, бархатистую мягкость ее бедра, просунутого ему в пах. Страстно припав к ее губам, не думая о том, что может сделать ей больно, он слышал ее сдавленное дыхание.

Если закрыть глаза, то можно считать, что это Макси. Что за чертовщина! Эта проклятая Макси всюду преследует меня, даже залезла ко мне в постель. Пошла прочь! Я ничего тебе не должен.

Ласковые, восхитительные пальцы блуждали ниже его живота.

– Дорогой, в чем дело? – прошептала она, – дай я тебя поцелую.

Джереми глубоко вздохнул и, оттолкнув ее, сел.

– У меня не получается, Малага. Это все Макси, будь она трижды проклята. Это все из-за запаха твоих духов. Это ее запах. Я просто в отчаянии. Не знаю, что со мной. Боже, ведь утром я возненавижу себя за сегодняшнее. Да что там утром – всю жизнь я буду себя ненавидеть. Малага, послушай, ты самая красивая и желанная женщина из всех, кого мне доводилось встречать, но… Я не в силах тебе это объяснить… я сам ничего не понимаю. Такая женщина, как ты, у меня в постели, но…

Малага резко выпрямилась и села. Мотнув головой, она отбросила волосы с лица и застыла, обхватив руками колени.

– Подай мне сигарету, дорогой, они где-то там. Не надо ничего объяснять – я все понимаю. Мне не раз приходилось слышать о таких вещах, но никогда не думала, что такое может быть и со мной.

Он подал ей сигарету и щелкнул зажигалкой. Она выпрямила ноги и перевернулась на живот. Оперлась подбородком на согнутую руку.

– Знаешь, Джереми, я даже рада, что у нас ничего не вышло. Ты мне очень нравишься, надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Ты не должен сейчас переживать, что оскорбил мои чувства, или унизил мою гордость, или что-то в этом роде. Я все это сделала только для того, чтобы отвлечь тебя от Макси. Это Чендлер подкинул идею. Я всегда считала тебя настоящим другом, а ничто так не губит секс, как настоящая дружба. Знаешь, я часто даже намеренно искала повода для ссоры с мужчиной, с которым мне хотелось переспать, прежде чем мы стали бы друзьями, и все бы тогда испортили.

По мере того как она говорила, напряжение с лица Джереми спадало, улыбка становилась все шире и шире, а потом он и вовсе захохотал.

– Так значит ты не будешь меня за это ненавидеть? Значит с твоей стороны это акт милосердия, дружеская поддержка? И что, в соответствии с твоей теорией, это мероприятие заведомо обречено на провал? Ты знаешь, я думаю, ты права – друг не должен спать с другом. Понимаешь, друг с другом! Как-то странно звучит. Ты не находишь? Слушай, а ну-ка перевернись, и мы проверим твою теорию на практике. А то в такой позиции мне как-то не очень удобно начинать проверку.

Малага посмотрела на него, и в ее глазах появились веселые искорки. Сдерживая смех, она было начала:

– Конечно, у меня есть и другие духи.

– Ну все, бросай сигарету, по-моему, ты уже накурилась.

 

Глава восьмая

Чендлер сбросил на стул свой махровый купальный халат и направился к бортику бассейна. Это был большой бассейн, неправильной формы, похожий на небольшое озеро с прозрачной бирюзовой водой. Здесь был даже маленький островок с тремя пальмами. Вдоль невысокого мраморного парапета на надувных матрасах и плетеных шезлонгах загорали отдыхающие. Некоторые сидели в тени больших красочных зонтов. От одной группы отдыхающих к другой с подносами, полными напитков, сновали официанты, одетые в ярко-голубые сарвалы с белыми бедайями и в белых же сюртуках.

Среди плавающих в бассейне Чендлер заметил светловолосую голову и помахал рукой.

– Привет, Джереми. Я тут, когда шел сюда, встретил одну знакомую псину. Она мне насплетничала про тебя такое, что просто стыдно. Она мне сказала, что ты, паршивый эгоист, привязал ее к пальме вместо того, чтобы позволить ей купаться вместе со всеми этими благородными людьми.

Джереми подплыл к краю бассейна и с улыбкой воззрился на Чендлера.

– Передай ей, пусть не врет. Она не любит купаться в чистой воде. Где ты был все утро? Созревал у себя в номере?

– Нет. Я прошелся тут, по базарам и сукам. А сейчас вызываю тебя на соревнование – до острова и обратно. Победитель оплачивает выпивку. Предупреждаю, я пловец нулевой.

Он нырнул. Бок о бок они быстро покрыли две длины бассейна и выбрались наружу. Джереми направился к пальме, где была привязана Бриджит. Она схватила зубами полотенце и заскулила от счастья. Он потрепал ее по загривку и наклонился за полотенцем.

– Если ты не возражаешь, Бриджит, я предпочел бы вначале вытереться, прежде чем оно пропахнет псиной. Давай!

Она выронила полотенце ему в руки и осклабилась. Джереми и Бриджит с его сандалиями в зубах направились к столику, где уже восседал Чендлер.

– Чендлер, ты ведь вчера предупреждал не ходить по базарам в одиночку. И вообще по всем этим заведениям, как ты их там называл.

– Да, но я имел в виду скорее женщин. Мне же самому это нравится. Это дает возможность попрактиковаться в арабском языке, особенно в ненормативной лексике.

– Арабском? Ты шутишь? Ты действительно знаешь арабский?

Чендлер кивнул.

– Ты что, не знаешь? Я ведь вундеркинд. Один из последних строителей Вавилонской Башни. Конечно, я знаю арабский, но не свободно. Я был здесь во время войны. Только никому не говори – я хочу сохранить здесь свой имидж интеллектуала. Я служил тогда в разведке.

А ты, я смотрю, уже оклемался. Спал хорошо? О, гляди, сюда движется Малага и этот чертов Грег. Привет, Малага, привет, Грег!

Он привстал, оглядел Малагу с головы до ног и снова сел.

– Я вижу, ты сегодня оделась на случай внезапного похолодания. Меня всегда занимало, какие мысли рождаются в головах у этих официантов и прочих местных ребят при виде наших женщин, расхаживающих почти в чем мать родила, то есть в бикини. В то время, как их женщины завернуты с ног до головы. Возьмите стулья, Грег. Что будете пить?

Грег вынул из кармана своего халата пачку жевательной резинки, взял одну пластинку и начал убирать остальные, но замер на секунду. Затем он протянул пачку присутствующим. Чендлер удивленно приподнял брови.

– Я вижу, вы поклонник нашей американской масскультуры. Надо полагать, вы будете пить коку?

– Ага. И побольше льда.

Он сидел пару секунд насупившись.

– А-а! Вы имели в виду жвачку. Это очень успокаивает мне нервы. Всегда рот чем-то занят. Вы понимаете, конечно, о чем я говорю.

Он отправил пластинку в рот и сосредоточенно заработал челюстями.

Чендлер поморщился.

– Благодарю вас. Не нужно. Что ты будешь пить, Малага? Джин с тоником? А ты, Джереми? То же?

Он кивнул официанту. Джереми закурил сигарету.

– Я познакомился с этим парнем из Итона, который здесь с семьей.

Чендлер улыбнулся.

– О, мистические школьные узы, позволяющие англичанам общаться друг с другом за границей.

Джереми покосился на Чендлера и продолжал:

– Мне показалось, что он ничего, да и семья его тоже ничего. Их фамилия Драммонд-Брюс. Отец его тоже из Итона.

Малага отвлеклась от процедуры втирания в кожу крема от загара.

– И мой отец тоже из Итона. Чендлер погладил ее по голове.

– Откуда тебе это известно, дорогая? Ведь ты даже не знаешь, кто твой отец.

Она сверкнула глазами.

– Знаешь, порой я тебя просто ненавижу, Чен. Вот почему я зову тебя Чен. Я знаю, что ты этого не любишь. О, а вот и миссис Такая-То и с ней мрачная вдова.

У дальнего конца бассейна появились Изобель Марч и Карлотта Робинсон. Жалкие бесформенные бедра Изобель обтягивали бледно-голубые шелковые слаксы. Она в них смотрелась также, как если бы перед вами поставили мешок с песком. В тон брюкам была и блузка, свисающая с ее узких круглых плеч. Голова была опущена как всегда – подбородок упирался в тонкую шею. Бледное ее лицо было глубоко запрятано в тень огромной соломенной шляпы. И рядом с ней шла Карлотта, стройная и ладная, в белом бикини, загорелая до черноты. Через плечо был перекинут махровый халат.

Чендлер задвигал своими черными бровями. Он тихо присвистнул. Джереми выпрямился на своем стуле.

– У этой мрачной вдовы, как ты изволила ее назвать, Малага, чертовски хорошая фигура.

Грег повернул голову. Продолжая жевать, он демонстрировал отличные, здоровые белые зубы. Он скользнул безразличным взглядом по Карлотте.

– Ага. Для женщины не так уж плохо. Чендлер вздохнул.

– Будем считать, один-ноль в ее пользу.

Он обернулся к остальным.

– Стоит пригласить их?

Карлотта, почувствовав на себе взгляды, отвернулась. Заметила их и Изобель.

– Взгляните, милочка, вон туда. Наши вчерашние знакомые. Как чудесно.

Она помахала им вялой кистью.

Джереми и Чендлер поднялись со стульев.

– Присоединяйтесь к нам, – крикнул Джереми.

Карлотта, делая вид, что ничего не видит и не слышит, сбросила с плеча купальный халат и прыгнула в воду. Изобель безучастно проследила за ее действиями и затем медленно направилась к столику.

Карлотта быстро поплыла. До чего же неприятны все эти мужчины, их пристальные оценивающие взгляды. Надо будет купить закрытый купальник и выбросить к чертям все бикини, сжечь их. Покупал их мне Робби, с каждым сезоном все более открытые и узкие. Боже, как тупа и недогадлива тогда я была. Но ведь я была тогда совсем юной. Ходила с важным видом, гордая и глупая, не понимая для каких целей Робби использует меня. Я служила ему своеобразным тестом. Мужчины смотрели на меня, а Робби смотрел на них и узнавал все, что ему было нужно. А нужно было ему…

Она достигла дальнего конца, развернулась и без остановки поплыла обратно.

Джереми придвинул Изобель стул.

– Доброе утро, миссис Марч. Вам стул или шезлонг?

Изобель жалко улыбнулась.

– Доброе утро всем, – произнесла она, растягивая слова. – Стул… шезлонг? А, вы имеете в виду вот это? Я называю их пляжными стульями… Обычно мне нравится открывать ноги, но сейчас…

Она рассеянно оглянулась и указала на большой зонт.

– Мне бы хотелось сидеть в тени. Нам – рыжим надо остерегаться солнца. Понимаете ли, ужасно нежная кожа.

Джереми боковым зрением заметил, с каким восторгом и любопытством Малага воззрилась на голову Изобель. На солнце пурпурно сиял редкий пучок крашеных хной волос. Едва сдерживая смех, он знаком показал слуге-арабу передвинуть ближе зонт и шезлонг.

– Что вы будете пить, миссис Марч?

Она погрозила ему пальцем.

– Противный мальчишка. Я же вам сказала, зовите меня просто Изобель. А что выпить, я право не знаю. А что вы все пьете? Может быть, мне выпить томатного сока или коку?

Чендлер вздрогнул.

– О нет, нам достаточно и одного наркомана, помешанного на коке. Почему бы вам не попробовать Кровавую Мэри? Знаете, чуточка водки в томатном соке отбивает этот противный вкус здоровья.

Она издала пронзительный звук, похожий на смех.

– От ваших шуток я балдею. Противный вкус здоровья! Обязательно надо запомнить. А вообще, я не возражаю против Кровавой Мэри. А как вы считаете, сэр Джереми, слово «кровавая», не слишком ли грубо звучит по-английски?.. Да… пожалуй, я возьму Кровавую Мэри. Немного водки, ровно столько, чтобы отбить противный вкус здоровья у этих помидоров.

Она захихикала. Сделав заказ, Джереми уж было совсем уселся, как тут же поднялся вновь.

– А вот и бригада Драммонд-Брюса. Сейчас я вас с ними познакомлю.

Он помахал рукой.

– Сюда, сюда. Вы как раз вовремя. Я тут командую парадом.

Изобель слегка повернула голову. О-о, вот это да! Тот самый высокий красавец-англичанин. В плавках он еще лучше, чем в костюме. Жаль только, что эти противные нейлоновые плавки несколько широковаты – не позволяет хорошенько разглядеть, какой у него прибор. Трудно оценить величину. Все другие мужчины тоже хороши, особенно этот Грег. Вот это мужик. Как же это восхитительно проникнуть рукой к нежным яйцам и слегка сдавить их, а потом двинуться дальше, дальше и добраться до толстого кривого червяка, помассировать его туда-сюда и ощутить, как он под твоей рукой твердеет, превращаясь в лучшего друга женщин… Она судорожно сглотнула слюну и вздохнула.

Потом, не поворачивая головы, она перевела взгляд на миссис Драммонд-Брюс. Крылья ее носа слегка затрепетали. Она фыркнула про себя.

Не женщина – а недоразумение. И с таким красивым мужем. Да разве она его достойна. В ее-то возрасте пора бы и знать, что не следует одевать двухпредметный купальник, почти бикини. На животе видны складки. Могу поспорить, сними она бюстгальтер, груди тотчас же обвиснут. Ума не хватает правильно уложить волосы, и что это за мешанина на ее голове – крашеные волосы отросли, и видна седина, вот ведь ужас. Просто удивительно, как некоторые женщины не умеют следить за собой.

Джереми представил прибывших. Мальчик несколько неловко, но с почтением, поклонился. Затем попятился назад и плюхнулся в бассейн. Иэн Драммонд-Брюс сел на стул, скрестив свои тонкие длинные ноги, а Дайана Драммонд-Брюс, расстелив полотенце, прилегла рядом на траву, лицом вниз.

Джереми, как и положено, поинтересовался:

– Что будете пить?

Дайана Драммонд-Брюс подняла голову.

– Мне большой джин с тоником. Вы знаете, Хаджи, наш гид, сегодня все утро водил нас по Медине и так измотал, что я просто не чувствую ног.

Иэн Драммонд-Брюс задумчиво почесал подбородок.

– Пожалуй, я возьму… гм… возьму апельсиновый сок со льдом, только, пожалуйста, побольше льда.

Дайана с улыбкой повернулась к Изобель. Глубокий загар оставил на ее лице только светлые полоски у рта и лучики, расходящиеся от ее живых голубых глаз. Темные очки сползли у нее на нос. Носик был небольшой, аккуратный. Она сбросила очки на траву.

– Всегда, когда мажу лицо кремом от загара, очки сползают. А мазать надо, иначе лицо быстро задубеет, как армейский ботинок. Просто ужас. Вы абсолютно правильно поступаете, что сидите в тени. Женщинам нашего возраста не очень-то полезны солнечные ванны, но я ничего не могу с собой поделать. Люблю загорать.

Изобель захлестнуло возмущение. Она задышала, как рыба, выброшенная на берег. Но, разумеется, промолчала. Пустые глаза ее, как всегда, были пусты.

Женщины нашего возраста! Как вам это нравится. Да я выгляжу на десять-пятнадцать лет моложе ее. Никто не даст мне больше тридцати, от силы тридцати пяти. До чего же не люблю таких баб.

Иэн оперся руками в колени и подался вперед.

– Знаете, что я скажу вам, Блай, места эти воистину сказочные. Вы обязательно должны найти гида и походить по городу и окрестностям. Ведь мы вначале предполагали пробыть здесь не больше двух недель, а потом двинуть куда-нибудь еще, но этот город буквально заворожил нас. Мы сейчас намереваемся снять квартиру и пожить здесь до Рождества. Наш сын, Найджел, все равно в этом семестре не вернется в Итон. Кстати, во время вашей учебы там, вы не помните такого старого…

Чендлер задумчиво молчал. Ну, сейчас начнутся школьные воспоминания. Он видел, как Карлотта вылезла из бассейна, подхватила свой халат и отправилась прочь, даже не глядя в их сторону. Странная особа.

Тут глаза его сфокусировались на одном предмете. Этим предметом была славненькая рыжая малышка. И фигурка у нее славненькая. Круглая милая маленькая попка. Она как раз уместится в моих двух ладонях. Маленькие стоячие грудки, каждая из них легко войдет в мой изнывающий от жажды рот. А все эти женщины с массивными тяжелыми грудями, они, знаете ли, не для меня.

Он не выпускал ее из вида. Если она направится к бару, то можно будет подойти и завязать разговор.

Она прыгнула в бассейн. Наблюдая за тем, как она легко поплыла широкими саженками, он размышлял. Может быть, попросить Малагу, она как-нибудь устроит знакомство с ней? Ну нет. К черту! За все мои сорок лет женщины еще ни разу не сводничали для меня. И никогда не будут. К тому же Малага начнет издеваться, называть старым дураком, говорить, что эта девчонка годится мне в дочери. Конечно, возможно и девчушка тоже так думает. Не исключено. Но в любом случае, Малагу посвящать в эти дела не следует. Ну так что, старик я или еще нет?

Он нехотя встал, зевнул и потянулся. Краем глаза он видел, что рыжая отплыла примерно на десять футов.

– Ой, до чего же жарко. Надо охладиться.

Он нырнул и поплыл под водой, пока не увидел над собой загорелое тело в зеленом бикини. Внезапно вынырнув в нескольких дюймах от ее лица, он начал лихорадочно протирать глаза.

– О, извините, ради Бога! Наверное, я напугал вас этим своим трюком.

Она прекратила плыть и обернула к нему свои громадные серые глаза. Без тени улыбки.

– А вы когда-нибудь слышали о том, что надо смотреть, куда выныриваешь? Но меня не так-то легко напугать. Если вы, к примеру, будете сейчас тонуть, то я могу продемонстрировать вам, как надо спасать утопающих.

Чендлер широко улыбнулся.

– Значит, я могу быть спокоен? Жизнь моя в безопасности. Давайте я по выговору определю, из какого вы штата, а?

– По моему выговору вы ничего не определите, если вообще можете определить американца. Я из Калифорнии.

– Чудесно! Мы ведь почти соседи. Разрешите пригласить вас посидеть в компании с моими приятелями. Или еще более определеннее. Разрешите пригласить вас провести время в компании моих симпатичных приятелей среднего возраста.

Она глянула в сторону их группы, расположившейся у края бассейна, и кивнула.

– Спасибо. Я не возражаю.

Они поплыли назад. Он выскочил из бассейна и подал ей руку. Она легко, как маленькая рыбка, выскользнула наверх. Отряхнув воду со своих коротких кудрей, она наконец спросила его:

– А вы-то откуда?

– Из Нью-Йорка.

– Но вы же сказали, что мы соседи… Он протестующе поднял руки.

– Конечно. Ведь Америка – маленькая страна, там все соседи. Итак, я ваш сосед по имени Чендлер Керк. И, поскольку я уже знаком с вами, то я представлю вас этой шайке разбойников, хотя, познакомившись с ними поближе, вы не станете о них так думать.

Она улыбнулась.

– Меня зовут Френсис Каули. Но обычно все зовут меня Френки.

Он тоже улыбнулся.

– Чудесно, Френки. – И, взяв ее за руку, подвел к столу.

– Привет почтенной публике. Посмотрите, что мне удалось выловить в этом бассейне. Кто сказал, что золотых рыбок можно ловить только в море? Зовут ее Френки.

Он улыбнулся ей вновь и сделал приглашающий жест.

– Двигаясь слева направо, здесь можно обнаружить Дайану, Изобель, Грега, Малагу, Джереми и Иэна.

Официант принес еще один стул. Френки села и с улыбкой посмотрела на Малагу.

– Малага… Какое необычное имя. Оно, наверное, что-то означает… например то, что вы были Мисс Малага или что-нибудь в этом роде?

Малага пожала плечами.

– Тут надо благодарить моих родителей за это мое имечко. А единственной Мисс, какой мне доводилось быть, так это Мисс Даю-Кому-Хочу.

Дайана коротко рассмеялась. Изобель расширила глаза. Малага зевнула.

– Родители мои провели медовый месяц в Малаге, и в результате появилась я. Вот и все. Надеюсь, они хотя бы получили тогда удовольствие.

Джереми с улыбкой заметил:

– Хорошо еще, что эта манера давать детям имена в честь городов и прочих населенных пунктов не получила широкого распространения. А то представляете, какие экзотические имена носили бы некоторые.

Чендлер кивнул.

– Да, да. Например, в Штатах многих бы называли Заднеесидениемашины. Френки, что вы выпьете?

Он хлопнул в ладоши, подзывая официанта. Оглядел компанию. Неплохо для начала. Если бы только можно было избавиться от этой серой мыши – Изобель и жующего кретина Грега.

На их столик упала тень. Мимо ползли давешние старики. Женщина тяжело опиралась на палку, за другую руку ее крепко держал мужчина. В свободной руке его болталась ее сумочка.

– Стенли, ты делаешь мне больно… – Они услышали ее раздраженный голос. – Ой, я сейчас упаду… Ой…

– Спокойно, Элли. Я тебя крепко держу за руку, ты не упадешь. Все в порядке, будь умницей… – Он говорил спокойным усталым голосом.

Грег Палмер уставился на них своими стеклянными горячечными глазами. Даже прекратил свое остервенелое жевание.

– От этой публики меня бросает в дрожь. Я ненавижу старых и больных людей. Их место в могиле.

К нему резко повернулась Малага.

– Заткнись, – зашипела она, – они ведь могут тебя услышать. Эта бедняжка ведь может не выдержать. Я тоже скажу тебе что-нибудь такое, когда ты сломаешь ногу или заболеешь. Разве тебе будет приятно?..

Чендлер покачал головой.

– Прекрасно. На этой нежной, оптимистической ноте мы и закончим увертюру. А вот и приближается мой преданный раб, Абдулла.

Еще раз вопрошаю, что мы будем сегодня пить, господа?

 

Глава девятая

Грег и Малага обедают. Грег всей своей массой навалился на стол и не мигая уставился на Малагу. Глаза абсолютно пусты.

– Малага, понимаешь, этот город… ну, Марракеш… Это лучшее… Самое…

Слова вылетали у него, как горох.

– А эти арабы… они чудесные. Чудесные ребята. Цивилизованные. Столетняя, тысячелетняя культура. Они понимают такого парня, как я. Они не считают, что у меня что-то не в порядке. Я хочу стать арабом. Куплю себе джеллабу. И тарбуш. А может быть, тюрбан. Куплю дом в медине или казбе. Настоящий марокканский дом с двором в центре. Никаких окон наружу. Огромная дверь с медными заклепками, в виде арки. А в ней маленькая дверца. Сюда будут входить только особенные люди. Никто не найдет меня здесь. Я не сообщу никому из родственников. Никому. Никому больше не удастся снова запереть меня в дурдоме.

Голос его поднялся до визга. Потом он разразился смехом, похожим на ржание.

– Я их всех одурачу. Я устрою себе здесь праздник, Малага. – Внезапно он прекратил смех. Как отрубил. И с укором воззрился на Малагу. – Скажи, а ты? Ты считаешь, что со мной что-то не в порядке? Скажи, Малага. Да или нет?

Она смущенно посмотрела на него и отвела глаза.

– С тобой все в порядке. У тебя нет ничего такого, чего нельзя было бы вылечить чашкой кофе после обеда, если ты, конечно, не перестанешь поглощать эти противные сладости.

Она поднялась со стула и направилась к двери. Он последовал за ней. Наверху широкой лестницы, ведущей в гостиную, стояли Джереми и Чендлер. Чендлер помахал им.

– Как прошел обед? А снаружи очень жарко. Давайте-ка пойдем и попьем старого доброго марокканского кофе, за старым добрым марокканским столом в старой доброй марокканской гостиной.

– Есть у нас дома один парень, – сказал Джереми, – так он издает книжонку, которую называет «Старый Восточный календарь». Там гороскопы и вся эта чепуха. А ты, Чендлер, не собираешься издавать что-нибудь подобное, у тебя, по-моему, очень много материала?

Они спустились вниз и оккупировали низкий столик с металлическим верхом. У стойки портье появились Изобель и Карлотта. Они медленно пересекли холл. Чендлер задумчиво рассматривал их.

– Знаете, а Изобель напоминает мне старую усталую клячу. Такие же опущенные плечи и голова, такая же отвислая челюсть.

Малага с негодованием посмотрела на него.

– Сейчас же заткнись. Может быть, у нее что-то не в порядке со спиной. Может быть, она просто старая и усталая женщина. Может быть, ее так придавила жизнь, что ей уже трудно выпрямиться и поднять голову.

Чендлер пожал плечами.

– О'кей. Значит я сукин сын и прошу извинения. Изобель приблизилась к их столу, а за ней, чуть поодаль Карлотта.

– Привет всем. Я вижу у вас тут что-то вроде клуба. Можно присоединиться?

Джереми придвинул стул.

– Разумеется. Мы как раз решили попить кофе. Вам тоже? – Он вопросительно посмотрел на Карлотту. – И вы, конечно, тоже выпьете с нами кофе?

Карлотта отрицательно замотала головой.

– Спасибо, но я не буду, – сказала она сухо. – Мне еще нужно написать кое-какие письма, и еще договориться насчет гида для сегодняшней вечерней экскурсии.

Джереми улыбнулся и дотронулся до ее руки.

– А разве письма не могут подождать? Что же касается гида, то Чендлер даст вам исчерпывающую консультацию обо всем, что касается экскурсий. Он знает все это досконально.

Она резко отдернула руку, как будто ее ударило током, и краска смущения залила ее лицо вплоть до шеи.

– Я… Спасибо.

Она скованно села на кожаный пуф рядом с Джереми.

Тут вскочил Чендлер и замахал рукой.

– Эй, Френки! Идите сюда пить с нами кофе. Тут у нас образовался клуб. Будьте его членом.

Френки пересекла гостиную и села рядом с ним. Он с улыбкой спросил:

– Мы тут завели разговор про гороскопы и прочую восточную дребедень. Как вы насчет этого?

За нее тут же ответила Изобель.

– Я считаю, гороскопы – это восхитительно.

– Вам скорее всего это не известно, – продолжал Чендлер, – но я владею тайнами восточной магии. Могу, например, предсказывать будущее. Сейчас я предскажу, что случится здесь со всеми нами. Это место, этот Марракеш, в нем есть что-то мистическое, таинственное. Этот город обладает каким-то каталитическим действием. И я чувствую, что здесь со всеми нами произойдет что-то такое, что изменит нас, перевернет наши жизни.

Его голос дрогнул, и он уже без всякой иронии обвел глазами присутствующих.

– А кроме шуток, я вдруг почувствовал, что этот город будет иметь большое значение для всех нас.

На некоторое время воцарилась тишина, которую первой прервала Малага. Поежившись, она заявила:

– От твоих пророчеств дрожь прошибает. Кончай вещать, закажи лучше кофе.

К Чендлеру придвинулась Изобель. Глаза ее блестели, разумеется ровно настолько, насколько у нее они могли блестеть.

– А вы действительно ясновидящий? Расскажите, что ждет меня?

Она протянула ему свою тонкую, как лист, белую ладонь.

Чендлер преувеличенно сосредоточившись, нахмурился.

– Так, значит, здесь я не вижу ничего тривиального. А вижу я здесь несколько таинственных линий, пересекающих вашу ладонь. Вы роковая женщина. Мужчины всегда будут у ваших ног. В вашем будущем я вижу много разбитых сердец и разгневанных женщин.

Изобель хихикнула.

– Женщины меня не интересуют. Расскажите мне о мужчинах.

Чендлер незаметно сделал глубокий вздох и прикрыл глаза.

Черт меня дернул сказать этой высохшей мумии, что она роковая женщина. Пора кончать этот балаган. Это уже похоже на издевательство, этого делать не стоит. Она ведь совсем в другой весовой категории. Это все равно, что отобрать пряник у слепого ребенка. Она ведь всему верит.

Вначале он почесал подбородок, потом затылок.

– Леди, прошу прощения. Мой хрустальный шар затуманился. Это означает, что контакт с потусторонними силами закончен. Я не могу предсказать вам сейчас больше ничего, кроме того, что после обеда вы отправитесь на экскурсию.

Его лицо приобрело обычное насмешливое выражение. Он оглядел стол.

– Я считаю, что компания должна разделиться. Слишком много народа в группе – это неудобно. Интересы у всех разные, да и время на экскурсию каждый отводит свое. Получится так, что бедный гид уподобится пастушеской собаке и, бегая от одного к другому, будет пытаться всех охватить.

Малага подняла руку.

– Я сразу отпадаю. Не люблю организованные походы. Возможно, я пойду в парикмахерскую, а потом полежу на солнышке, а может быть, я отправлюсь на охоту за каким-нибудь сногсшибательным арабом, чтобы он увез меня на своем белом скакуне.

– Прекрасно. Значит ты и, я полагаю, Грег будете гулять сами по себе.

Он посмотрел на Джереми.

– А как насчет остальных?

После некоторого колебания Джереми улыбнулся:

– Если Изобель и… м-м… Карлотта пожелают, то был бы рад включить их в свой передвижной гарем. Только, какая чадра им больше подойдет, как ты думаешь, Чендлер?

– О, я считаю, тут достаточно шифоновой накидки на лицо.

Он сделал паузу.

– А теперь – ряд практических советов. Здесь женщины под своими кафтанами носят шаровары до щиколоток, поэтому слаксы, если вы, девушки, их наденете, привлекут ненужное внимание. И еще, не советую обуваться в босоножки, если не хотите измазаться в ослином дерьме или в чем-нибудь похуже. Итак, значит, Карлотта, Изобель и Джереми пристроены. И смотрите, без всяких претензий. И вообще, в будущем для краткости прошу именовать меня Босс. На колени можно не вставать, довольно одного-двух ударов головой о землю.

Он непринужденно положил руку на запястье Френки.

– Что же касается вас, юная Френки, то вы – особый случай. Я беру вас под свою личную опеку и буду вашим личным гидом.

Френки шумно запротестовала.

– Послушайте. Я уже достаточно взрослая и не хочу, чтобы вы называли меня юной. И оставьте этот ваш снисходительный тон. Мне уже двадцать пять.

Чендлер вскинул брови.

– Да что вы? Такая пожилая? Простите меня, бабушка! Хорошо, я отправляюсь, чтобы найти гида для Джереми и его гарема. Как насчет того, чтобы встретиться через час, например в четыре тридцать? Потом я иду к себе, мне надо написать несколько писем. А вас, пожилая Френки, прошу не опаздывать.

Грег вдруг встрепенулся и, оглядывая всех, затараторил:

– Понимаете, эти арабы, они все разного цвета. Некоторые черные, как негры, а другие бледные, как… слоновая кость. И они все хорошие. Очень хорошие. Я уверяю вас, они… просто первый класс.

Он рывком подхватился и вышел вон, оставив после себя легкое замешательство за столом. Джереми пожал плечами.

– Вот, что значит хорошее воспитание. – Он поднялся. – Я пойду погуляю с Бриджит по саду. Не хотелось, чтобы она пометила в медине каждую казбу, хотя запахи, я думаю, там для нее восхитительные. Жду вас обеих в четыре тридцать.

* * *

Джереми закурил сигарету и посмотрел на часы. Женщины как всегда опаздывают, надо было бы назначить на четыре пятнадцать. Он поднял голову. Через гостиную легкой походкой двигалась Карлотта. В своем скромном белом костюме она выглядела свежей и изящной. Обута она была в коричневые туфли на низком каблуке, в руке сумочка в тон. Подойдя, она опустилась рядом.

– Извините, что заставила вас ждать. Я переезжала в другой номер. Жить в этих хоромах с Изобель мне не по карману.

Джереми посмотрел на часы.

– Но вы задержались только на пять минут. Это же пустяк. Для женщины это даже рано. Мне сказали, что гида зовут Ади, или что-то в этом роде. Говорят, он хороший парень и бегло говорит по-английски, к радости Изобель.

– Бедная маленькая Изобель. Она такая беспомощная. Я чувствую себя немного виноватой, что ухожу от нее и оставляю одну, но я буду делать все заказы для нее по телефону.

Он протянул ей пачку сигарет. Она осторожно взяла одну. Когда он давал ей прикуривать, их глаза встретились. Он улыбнулся.

– Мне кажется, вы удивительный человек, Карлотта. У вас у самой большое несчастье, а вы находите силы возиться с Изобель, как с маленькой. Конечно, мы еще недостаточно знакомы, но я хотел бы сказать, что я… я потрясен этой трагедией и восхищаюсь вашим мужеством.

Карлотта резко отвернулась в сторону и жадно затянулась сигаретой.

– Прошу вас, не надо меня жалеть, не надо мной восхищаться. Если кто и достоин восхищения, так это Изобель.

Она произнесла это твердым слегка хриплым голосом. Джереми удивленно посмотрел на нее, а затем сосредоточил свое внимание на сигарете. Какой же я дурак, зачем было заводить об этом разговор. И все-таки, она производит странное впечатление. По-видимому, это хрупкая, ранимая натура, она немедленно ощетинивается при малейшей попытке кого-либо проникнуть внутрь ее скафандра. Она, видимо, воспринимает это, как снисхождение.

Карлотта продолжала курить короткими интенсивными затяжками. Глаза ее невидяще устремились вдаль. Ну зачем я так с этим милым человеком, ведь он не сказал ничего плохого. Так ведь никто не говорит ничего плохого, будь оно проклято! Если бы нашелся кто-то, кому можно было бы рассказать всю правду. Правду о том, что я была рада, рада смерти Робби, что я много лет мечтала именно об этом, я – убийца. Если бы только в Марракеше был католический храм, я хотя бы исповедалась. Но какой может быть храм в марокканской провинции.

Молчание становилось тягостным. Джереми прокашлялся и снова посмотрел на часы.

– Сейчас почти без десяти пять. Изобель как сквозь землю провалилась. Может быть, пойти позвонить?

Карлотта, видимо, уже пришла в себя.

– Да… да. Я думаю, это хорошая мысль. Возможно, она заснула, такая слабая.

Джереми подошел к стойке и взял трубку. Ему ответил блеклый тихий голос.

– Алло.

– Изобель? Это Джереми Блай. С вами все в порядке? Вы говорите как будто издалека. Вы еще спите?

– О, Джереми, милый, это вы? – Мертвый голос немного оживился. – Со мной все в порядке. Я тут прилегла отдохнуть и проспала. Я сейчас спускаюсь.

Изобель положила трубку, Взяла со стола полный бокал виски и одним глотком его осушила. Это был ее третий бокал после обеда. Спрятав бутылку обратно в шкаф, она осмотрелась. Взяла широкополую шляпу, которая лежала на постели, и направилась к зеркалу. Внимательно посмотрела на себя, затем на шляпу в руке. Арабские женщины все темные, значит мужчины-арабы обратят внимание на мои рыжие волосы.

Она отбросила шляпу и сделала небольшой начес на лоб. Рядом с золотистыми босоножками стояли белые туфли на шпильках. Она всунула свою узкую длинную ступню в белую туфлю и поводила ногой туда-сюда. Все-таки я меня хорошие ноги. Чудные. Маленькие, стройные, слава Богу, не такие мускулистые, как у Карлотты. Возможно они тонковаты, но я ведь не такая дура, чтобы ходить в шортах или бикини. Мои ножки лучше смотрятся на высоких каблуках, да и у всех ведь так. Никогда заранее не знаешь, где встретишь мужчину. Я не позволю этому надменному Чендлеру начальственным тоном указывать, что мне одевать. Нет, Чендлер мне определенно не нравится, хотя он и свободен. Не нравятся эти его холодные голубые глаза, проникающие прямо в душу.

Снова зазвонил телефон. С секунду она глядела на него, а затем, окропив рот дезодорантом, покинула номер.

 

Глава десятая

Изобель, Карлотта и Джереми вышли из прохлады отеля на послеполуденное солнце. От группы гидов, ожидающих клиентов, отделился среднего возраста араб и, не снимая тарбуша, поклонился, показав черный орнамент его верха. Он улыбнулся, показав также и свои золотые зубы.

– Добрый вечер, леди и джентльмены. Я ваш гид по достопримечательностям Марракеша.

Глаза Изобель скользнули по его коричневому лицу в морщинках, вниз, на грубую джеллабу цвета запекшейся крови, к желто-лимонным бабушам на его ногах. Она тихо вздохнула. Я-то думала, что пришлют молодого, красивого араба с горящими глазами и орлиным носом. По моему глубокому убеждению, арабы в постели восхитительны.

– Добрый день, Ади, – улыбнулся Джереми. – Извините, что заставили вас ждать. Возьмем машину, или пойдем пешком?

Ади, не меняя выражения лица, посмотрел на туфли Изобель.

– Будет лучше, сэр, если мы поедем на машине.

Когда все уселись в «Купер С», Джереми нажал на газ. Через некоторое время широкая улица привела их к огромной площади.

Ади обернулся на заднее сидение к Изобель и Карлотте.

– Леди, перед вами знаменитая площадь Джемаа Эль Фна, центр старого Марракеша и самая большая базарная площадь.

Джереми подрулил к тротуару. По всей площади были разбросаны плотные группы мужчин в тюрбанах и широких джеллабах. Некоторые были в фесках. Редко мелькали женщины в чадрах и прямых джеллабах до пят. Они целеустремленно двигались в толпе с корзинами и кувшинами на головах. Было странно видеть в руках некоторых из них европейские полиэтиленовые пакеты. Мужчины парами, взявшись за руки, прогуливались от одной группы к другой.

Ади вышел первым и открыл заднюю дверцу машины для Карлотты и Изобель.

– По утрам здесь идет оживленная торговля, повсюду расставлены прилавки. Продают пряности, фрукты, домашнюю птицу. В полдень торговлю постепенно начинают сворачивать, зато появляются бродячие артисты и разносчики еды, а к вечеру площадь превращается в огромный балаган. Эта площадь получила известность потому, что здесь когда-то выставляли напоказ головы казненных. А сейчас это площадь музыки, танца и всего, что душе угодно.

Они двигались вдоль ряда букинистов, разложивших свой товар прямо на земле. То тут, то там можно было видеть мужчин в белых тюрбанах и джеллабах, сидящих на корточках с наклонными досками в руках. Рядом с некоторыми примостились крестьяне в бедной одежде, они что-то объясняли, отчаянно жестикулируя. Ади кивнул в их сторону.

– Писари. Ведь большинство бедных крестьян неграмотны.

Они миновали прилавки с горами сушеных фиников, инжира, олив, пряностей. Воздух был пропитан ароматом трав и плодов. Связки живых голубей и цыплят в ярком оперении лежали на земле, связанные за ноги, похожие на букеты диковинных цветов. Эти букеты слабо трепыхались.

Впереди толпа образовала круг, все с интересом за чем-то следили. Ади повел их туда, бесцеремонно расчищая дорогу локтями. В центре круга танцевали трое. Им аккомпанировал маленький ансамбль. В быструю дробь барабана и ритмичные перезвоны тамбурина вплеталась мягкая однообразная мелодическая линия флейты. Джеллаба одного из танцующих была подпоясана кушаком, за которым был заткнут длинный кривой кинжал в красивых серебряных ножнах. На другом танцоре поверх брюк были надеты юбка и женский кафтан из прозрачного серебристого шелка. На его голове был парик из белой пеньки с двумя короткими косичками, Они двигались друг вокруг друга, притопывая и приплясывая. Тот, что играл роль женщины, чувственно и непристойно извивался и покачивал бедрами. Публика одобрительно шумела, слышались выкрики и вопли.

Ади отпрянул назад и покачал головой, обращаясь к Джереми:

– Нет, это не для порядочных леди и джентльменов. Пойдемте отсюда, я найду что-нибудь другое.

– Но я хочу посмотреть… – плаксиво возмутилась Изобель.

Джереми взял ее за руку.

– Человек говорит, что это зрелище не для маленьких девочек. Вы находитесь в необычной стране, Изобель. Их обычаи и табу нам непонятны. Будем вести себя тактично.

Они двинулись дальше, мимо группы мужчин и подростков, сидящих на земле. Рты их были полуоткрыты, иные возбужденно облизывали губы. Взоры всех с восхищением были направлены на человека, стоящего перед ними. Он что-то декламировал, его голос то повышался до крика, то вдруг спадал до шепота. Руками он рисовал в воздухе какие-то фантастические картины. Глаза горели. Внезапно он оборвал свой рассказ. По толпе пронесся гул, как будто все одновременно выдохнули. Рассказчик взял медный кувшин и начал обходить присутствующих.

Ади тихо засмеялся.

– Они ведь прекрасно знают, чем все закончится, но готовы платить еще и еще, чтобы послушать его рассказ.

Они приближались к другой группе. Вдруг над толпой, как мяч, взмыл в воздух человек, выделывая замысловатое сальто. Мелькнул и вновь скрылся в толпе.

Изобель ахнула. Ади покачал головой.

– Это еще не то, что надо. Я покажу вам гораздо лучших акробатов и борцов. Но прежде всего стоит посмотреть заклинателей змей. Это действительно зрелище, достойное внимания. Кобры у них очень ядовитые и… сварливые. Я не знаю, как это сказать по-английски.

Джереми подсказал.

– Наверное, свирепые?

– Да, да, именно свирепые. Они бывают черные и желтые, до двух метров длиной.

Они остановились перед спинами людей. Те сосредоточенно взирали на нечто. Напряженную тишину нарушала лишь быстрая скороговорка там-тама и пение таинственной дудочки. Карлотта инстинктивно сжала руку Джереми.

– Я к змеям не очень-то расположена, но всегда мечтала увидеть настоящих факиров.

Он невольно залюбовался ею. Она очень даже хороша, когда не бука.

– Я с вами полностью согласен. Вперед, Ади. Но тут Изобель застыла на месте с опущенной головой. Плечи ссутулены больше, чем обычно. Отвислая нижняя губа капризно выдвинута вперед.

– Я не переношу змей.

Ее обычно бесцветный голос на сей раз звучал громко и требовательно.

– Я ненавижу змей. Я не хочу на них смотреть. Уведите меня отсюда.

Карлотта отпустила руку Джереми и погладила Изобель по плечу.

– Но, Изобель, дорогая, тут нечего бояться. Это же цирк, это же просто представление.

– Немедленно уведите меня отсюда, или я закричу. Упаду в обморок. Мне здесь не нравится. Я хочу походить по маленьким магазинчикам и купить сувениры.

Джереми показал Карлотте глазами, что уговаривать бесполезно, и обратился к Ади:

– Эта леди говорит, что не надо змей. Она хочет посетить магазины.

Ади удивленно поднял брови.

– Нет? Но это же лучший аттракцион для туристов. Все туристы в восторге от этого.

Он вздохнул.

– Пошли. Сейчас мы направляемся в медину, там вы увидите настоящих мастеров, лучших ремесленников Марракеша. Один такой мастер стоит тысячи иных.

Мимо прошел человек в тунике из обезьяньей шкуры до колен. На его голове была широкая конусообразная шляпа, как у китайских кули, с бахромой по краям. На плече он держал полный бурдюк из козьего меха, заканчивающийся металлическим горлышком. Вся его обезьянья туника была увешана блестящими чашками и бокалами. В руке он держал медный колокольчик и периодически его встряхивал.

Они остановились, чтобы получше рассмотреть его. Изобель просто застыла с открытым ртом.

– Какой ужас! По какому поводу он так вырядился?

Ади вопросительно взглянул на нее.

– По какому поводу, леди? Это всего лишь герраб, продавец воды. Не угодно ли стаканчик воды, леди?

Изобель передернулась.

– Нет, спасибо!

Ади пожал плечами и повел их дальше по узкой улочке, по бокам которой расположились прилавки с фруктами, овощами и птицей. Черноглазые уличные мальчишки с протянутыми руками (а здесь их было более, чем достаточно) осаждали их со всех сторон. Ади спокойно отбрасывал их прочь с дороги. Они свернули к арочным воротам и вышли в узкий переулок шириной примерно шесть футов. Черный булыжник мостовой за сотни лет был отполирован ногами прохожих до блеска. К тому же он был скользкий от ослиной мочи и навоза. По обе стороны прохода зияли узкие входы в магазины. Они были похожи на маленькие пещеры. Послеполуденное солнце просвечивало сквозь их тростниковые и бамбуковые крыши, оставляя на них живописные пурпурно-голубые следы. У входа в один из магазинчиков они увидели человека, низко склонившегося над большим точильным камнем, который он вращал босой ногой. Лезвие в его руках рождало голубые мерцающие искры. Красные сполохи освещали темную глубину мастерской в такт с глубокими вздохами кузнечных мехов. В воздухе стоял лязг металла. Витрину украшали мастерски выполненные светильники из кованного ажурного железа, ширмы, украшенные великолепной чеканкой.

Улочка повернула, и магазины засияли медными и железными чайниками и подносами. Повсюду был слышен скрежет резцов, вгрызающихся в податливый металл. Через открытые двери можно было наблюдать, как мастера превращают латунный круг в поднос, как под их руками с помощью деревянного молотка бесформенный кусок металла становится кастрюлей, миской, тазом.

Еще ряд магазинов. На этот раз они сияют серебром, коническими, замысловато гравированными крышками и подносами, сосудами для розовой воды и благовоний с длинными изогнутыми горлышками.

Через каждые несколько метров улочка разветвлялась на еще более узкие проходы, которые, изгибаясь и петляя, исчезали вдали. Ади свернул в один из них. Внезапно воздух наполнился смрадным запахом гниющего мяса. Мимо тихо проскальзывали босоногие мужчины, балансируя на головах большими тюками ярко-алой, лимонно-желтой и темно-голубой кожи. Магазины здесь были наполнены чемоданами и сумками с золотым тиснением, пуфами, большими и маленькими, квадратными и круглыми, черно-белыми и цветными, с шелковым шитьем или ажурным узором. В тихих мастерских умельцы колдовали над кусками хорошо размятой кожи, трансформируя ее либо в ремень с металлической насечкой, либо в конскую или верблюжью сбрую и седло.

Карлотта и Джереми остановились у одного из магазинчиков, Изобель не отпускала от носа салфетку. Внезапно Ади схватил их за руки и оттолкнул к стене. Мимо на тонких ножках с изяществом балетного танцора проковылял маленький ослик. Его почти не было видно под огромной связкой сочной зеленой мяты. Резкий запах мяты был как свежее дуновение с поля.

Джереми посмотрел на Карлотту и улыбнулся.

– Запашок тут, конечно, не из приятных. – Она кивнула. – Но зато, как интересно.

Поверх своей салфетки на них глядела Изобель.

– Я уже не могу здесь находиться.

Ади встревожился.

– Вам здесь не нравится, леди? Неприятный запах? Сейчас я поведу вас туда, где пахнет только мудростью и благочестием, в медресе Ибн Юсеф.

– Медресе? – с интересом спросила Карлотта. – Это что, мечеть?

Ади покачал головой.

– Нет, леди. Наша религия не позволяет женщинам входить в мечеть. У них другое место для молитвы. Считается, что, если мужчина помолится рядом с женщиной, то его молитвы заблудятся по пути к Аллаху. Медресе – это школа, где изучают Коран.

Он повел их лабиринтом переулков и улочек, в одних местах прокладывая дорогу в толпе локтями, в других приходилось прислоняться к стене, чтобы пропустить цепочку маленьких черных осликов. Были видны только их миниатюрные копытца, которыми они быстро-быстро перебирали, остальное было скрыто огромными тюками сена, керамики, кожи и шкур, связками подвешенных вниз головами цыплят, сияющих светло-бронзовым оперением. Едва слышный во всеобщей сумятице крик возвестил о приближении чего-то необычного. Появился надменно посматривающий по сторонам, лениво вышагивающий верблюд. Вел его страшный на вид крестьянин-бербер в грубой джеллабе с кривым кинжалом за поясом. Сквозь толпу продирались всадники на осликах, легонько подгоняя их постоянными ударами ноги, обутой в бабуш. Появился человек в ветхой джеллабе. В одной руке он держал колокольчик и непрерывно звонил. Другой же вел под уздцы мула, на котором в позе лотоса восседал странного вида субъект. Он был невероятно толст и, по-видимому, также высок ростом. Одет он был в белую джеллабу из чистой шерсти, на голове тюрбан. Обширная седая борода была тщательно расчесана на груди. Направо и налево он раздавал благословения, которые встречные почтительно принимали. Женщины были заметны в толпе издалека. Стройные, они с достоинством двигались в своих длинных одеждах. Из-под чадры, плотно закрывающей лицо, сверкали большие черные глаза, окаймленные также черным. Этими глазами они буквально поедали Карлотту и Изобель.

Ади свернул в высокие арочные ворота, и немного спустя они вышли на большой прямоугольный двор, закрытый со всех сторон. В прозрачной глади бассейна, расположенного в центре, отражалась галерея мозаичных арочных стен, которые окружали двор. Мозаичная плитка, покрытая голубой, красной и зеленой эмалью, образовывала абстрактный геометрический орнамент, который гармонировал с затейливым рисунком верхней части стены. Наверху с карниза на карниз перепархивали белые голуби. Из тени арочного проема с поклоном появился чернокожий бербер в тюрбане.

– Добро пожаловать в медресе Ибн Юсеф. Я буду здесь вашим гидом. Эта медресе основана в четырнадцатом веке. Здесь жили студенты, здесь они изучали Коран и размышляли над его чудесами и таинствами. – Он сделал рукой охватывающий жест. – Первый этаж составляли комнаты, выходящие во двор. С верхнего этажа вниз смотрел ряд окон в форме замочных скважин, забранных деревянными решетками. – Вот здесь, – он подошел ко входу в помещение с мозаичным полом, – была мечеть. В остальных комнатах они постигали мудрость Корана от святых учителей. Здесь же были комнаты для приема пищи. Выше располагались их комнаты, по-вашему кельи, где они спали и предавались молитвам. Прошу проходить вперед, я вам все покажу.

Он шагнул назад, в тень, пропуская их ко входу на узкую, непрочную на вид, лестницу. Увидев ступени высотой с фут, Изобель отрицательно покачала головой.

– Это не для меня. Я ведь на таких высоких каблуках, к тому же и юбка узкая. Я лучше посижу в тени, вон на той скамеечке, дам отдохнуть моим бедным ногам.

Карлотта и Джереми последовали за гидом вверх по лестнице. Узкий проход неожиданно вывел их на открытую просторную галерею, огороженную старинными резными деревянными перилами. Через каждые несколько футов в когда-то белой оштукатуренной стене были видны деревянные двери, темные от времени и изъеденные червями. В каждой двери был встроен маленький смотровой глазок для наблюдения снаружи.

Гид отворил одну из дверей, и они вошли в комнату примерно пять на семь футов. Высокой деревянной ширмой она была перегорожена на две части. Гид указал на сооружение за загородкой, напоминающее гроб.

– Вот здесь студент спал, подстилая себе коврик. А вон в том месте, где вы сейчас стоите, он занимался учением, сидя на полу, при свете лампы, либо под лучами солнца Аллаха.

Карлотта подошла к незастекленному окну, забранному деревянной решеткой, и посмотрела на двор внизу. На темной поверхности бассейна отражалось ярко-голубое небо и белые голуби, витающие в нем. Джереми подошел сзади.

– Какая древность кругом, – заговорила она тихо, – сколько грустных черных глаз глядело вниз из этого окна. Сколько рук касались этого карниза.

Джереми с интересом смотрел на нее. Она продолжала:

– А вы? Как вы представляете себе их? Я, например, не могу вообразить, как они выглядели, во что были одеты.

– Думаю, их одежда мало чем отличалась от нынешней. – Джереми через ее плечо посмотрел на гида в ниспадающей темно-синей джеллабе и белом тюрбане. – Вот в этом-то и заключается особенная прелесть этих мест. Мы попадаем как бы сразу в два временных измерения: сегодняшнее и на несколько веков назад. Мне кажется, что-то самое главное скрыто здесь от наших глаз, нам не дано это увидеть.

Карлотта оживленно закивала.

– Да, да, я тоже так думаю.

Изобель проковыляла в тень под арку и тяжело опустилась на каменную скамейку. Джереми кивнул в ее сторону.

– Мне кажется, что бедная Изобель уже насытилась старым Марракешем. Такие экскурсии требуют хотя бы какой-то выносливости, а у нее нет вообще никакой. А эти ее жалкие тонюсенькие ножки, они напоминают две хрупкие макаронины. Того и гляди сломаются. Я вот что вам скажу, Карлотта, давайте-ка завтра снова вернемся сюда вдвоем и осмотрим все основательно, и заклинателей змей, и акробатов, и все остальное.

Глаза Карлотты засветились.

– О, я буду очень рада. И давайте договоримся с Ади примерно на неделю, а после мы сможем гулять уже здесь сами. А сейчас, я думаю, нам лучше пойти домой. Изобель там внизу выглядит такой одинокой и покинутой.

Они спустились вниз и подошли к Изобель. Появился и Ади.

– Как вам понравилась медресе? Не правда ли, интересно? А теперь мы отправимся на кисарру.

Изобель хихикнула.

– Звучит заманчиво. Ади подтвердил.

– Да, это действительно заманчиво, леди. Это рынок верхней одежды и трикотажа. Там можно купить все.

Изобель протянула:

– А-а.

Снова через лабиринт улочек и переулков он вывел их на широкую базарную площадь. Вдоль ее стен одна к другой плотно лепились небольшие ниши. Над землей они поднимались примерно на метр.

В центре такой импровизированной платформы скрестив ноги сидел торговец, со всех сторон окруженный своим товаром: рулонами ткани и разноцветной кисеи, отделанной золотом и серебром. Тут были и шерстяные джеллабы, парчовые и бархатные кафтаны, украшенные золотом бабуши, дешевые накидки, пластиковые пакеты.

Мужчины, примериваясь, прикладывали к плечам джеллабы. Женщины в чадрах сбились в плотную группу и неподвижно застыли, не поднимая глаз от земли.

Ади указал на них.

– Они ждут. Каждый день здесь после полудня проводят аукцион. Очень шумно и довольно интересно. Вы можете остаться и посмотреть, а может быть, что-нибудь и купить. Если хотите, я могу для вас поторговаться.

Изобель утомленно покачала головой.

– Конечно, мне хотелось бы кое-что купить, но уже поздно. Не надо было заходить и осматривать это старье, эти развалины. А теперь меня уже ноги не держат. Я хочу домой. И зачем мы только потащились в эту заплесневелую медузу, или как там она у вас называется… Зря только потеряли время.

Джереми взял ее за руку.

– Вы устали. Сейчас мы вас посадим на такси. При слове такси ее губы задрожали.

– Я… одна на такси? – Голос ее поднялся до вопля. – Нет, нет! Я не смогу объясниться с водителем. Я боюсь. Я…

– Ничего страшного в такси не будет, – попробовал успокоить ее Ади, – там абсолютно безопасно. Я все объясню водителю. Я найду хорошего водителя, очень осторожного.

Изобель сдвинула свои нарисованные карандашом брови и капризно выставила вперед нижнюю губу.

– А я не хочу. Карлотта, пойдемте со мной.

– Пойдемте. Я отвезу вас в отель.

В голосе Джереми чувствовалось раздражение. Она, конечно, свое пожила и устала, но это уже слишком. И зачем она одела эти идиотские туфли на шпильках. Ведь Чендлер предупреждал.

* * *

Автомобиль остановился у входа в отель. Ади помог выйти из машины Изобель и Карлотте, а затем обратился к Джереми.

– Завтра я вам нужен, джентльмен?

– Разумеется, Ади. Давайте договоримся завтра на десять, пока еще не слишком жарко.

Прежде чем удалиться, Ади поклонился, приложив ладонь ко лбу.

Изобель посмотрела на Джереми, сидящего за рулем.

– Я чувствую себя виноватой перед вами, что заставила вас уйти так рано. Может быть, вы поднимитесь ко мне и чего-нибудь выпьете?

Джереми с улыбкой покачал головой.

– Это звучит соблазнительно, Изобель, но не сейчас. Сейчас, я думаю, мы с Карлоттой могли бы отправиться назад в Джамафуф… или как эта большая площадь называется, я что-то забыл, и, может быть, посмотреть там заклинателей змей. Как, Карлотта, будете участвовать в этой игре?

Карлотта улыбнулась.

– Мне кажется, вы имели в виду Джемаа Эль Фна. В эту игру я играю.

Изобель заметно помрачнела и выдавила.

– А-а. – Затем, слабо улыбнувшись, добавила: – Отлично. Я благодарю вас за доставленное удовольствие. Все было великолепно. Надеюсь, по возвращении вы зайдете ко мне в гости, и мы все-таки чего-нибудь выпьем.

Она развернулась и медленно двинулась к отелю.

 

Глава одиннадцатая

Войдя в отель, Изобель остановилась. Блеклые ее глазки горели гневом. Нижняя губа воинственно выпятилась. Мерзавка! Гадкая стерва Карлотта! Как она ловко все это устроила в этой дурацкой медузе. Выбрала-таки момент и закадрила Джереми. И это после всего, что я для нее сделала, – привезла сюда, в Марракеш, познакомила ее со всеми. Да если бы не я, она бы до сих пор сидела в своей спальне и хандрила. Подумаешь, как будто она единственная, кто потерял мужа. Ей, конечно, легче найти себе мужчину, чем мне. Но это не оправдание. Хитрить и ловчить за моей спиной! И это называется приятельница!

От этих мрачных мыслей ее отвлек приветливый голос рядом:

– О, здравствуйте!

Рядом стояла Дайана Драммонд-Брюс и улыбалась. Одной рукой она поправляла упавшие на лоб волосы, другой взяла Изобель под руку.

Бедняжка Изобель, она выглядит такой усталой и беспомощной.

– Мы только что закончили переезд отсюда. Сняли квартиру в городе. Пришлось перетащить туда кучу хлама. Даже не знаю, как нам это удалось за такое короткое время. Но и вымотались же мы!

Изобель устало подняла глаза.

– Как жаль, что вы не позвали меня. Я так люблю помогать при переездах. Я бы с удовольствием вам помогла. Приглашаю сейчас вас с Иэном ко мне в гости на чай. Ведь вы, англичане, любите чай? Или Иэн предпочитает скотч?

– С удовольствием. Правда, мы уже попили чай, но я не откажусь еще от одной чашечки. Иэн с Найджелом сейчас дома, обустраиваются на новом месте, а я пришла сюда проверить, не забыли ли мы здесь чего. Вот видите, обнаружила.

Она показала на пластиковую сумку, стоящую у стойки портье, из которой были видны старые туфли.

Изобель в ответ только слабо улыбнулась и протянула свое традиционное.

– А-а.

Помедлив, она добавила:

– Ну что ж, чудесно. Мы посидим и посплетничаем вдвоем.

По дороге Дайана что-то оживленно рассказывала, но Изобель ее почти не слушала. Открыв дверь ключом, она пригласила Дайану в гостиную.

– Как шикарно у вас! Вы, наверное, очень богаты, если можете позволить себе такие апартаменты. Ой, что же это я, все о деньгах, да о деньгах. Иэн всегда ругает меня за это. Но с деньгами у нас сейчас туговато, поэтому… впрочем, какое вам до этого дело.

– А очень даже большое. Друзьям до всего есть дело. А я надеюсь, что мы станем друзьями. Дайана, мне так нужны друзья… именно сейчас.

Изобель на секунду прикрыла глаза. Дайана сочувственно глядела на нее. Изобель открыла глаза и с некоторым самодовольством продолжила:

– Номер у меня действительно шикарный. Мне вообще повезло в жизни, проблемы денег для меня никогда не существовало. Да и Пэт, мой муж, – тут голос ее дрогнул, – он тоже имел приличное состояние.

Она сделала безуспешную попытку распрямиться.

– Что вы выпьете?

– Думаю, как обычно, джин с тоником. Изобель сделала неуверенный жест в сторону телефона.

– Я бы попросила вас сделать заказ. Я не говорю по-французски, а они не понимают мой американский английский, Я… я, вообще-то, собиралась выпить чаю, пожалуй, выпью с вами чего-нибудь покрепче. Подождите-ка, у меня возникла мысль. Почему бы мне сразу не заказать по бутылке джина, виски и побольше тоника. Тогда можно без хлопот всегда угостить приятелей, заскочивших ко мне, и не мучиться каждый раз с заказами. Я ведь так беспомощна.

Дайана расплылась в дружеской улыбке.

– Ради Бога не беспокойтесь ни о чем. Мы всегда будем рады вам помочь. А кроме того, мужчинам ведь нравятся беспомощные женщины. Они кажутся себе тогда такими значительными. Порой я думаю, что Иэн хочет, чтобы я была хоть чуть-чуть беспомощней. Но я не могу себе этого позволить. В семье всегда должен быть кто-то, кто принимает решения. А он у меня романтик и всегда витает в облаках.

Она взяла телефонную трубку, а Изобель направилась в спальню.

– Извините, я на минутку. В этой медине довольно интересно, но очень уж грязно.

Плотно закрыв за собой дверь, она быстро подошла к шкафу, где хранилась заветная бутылочка виски. Взяла ее и прошла с ней в ванную. Здесь она наполнила половину бокала и добавила туда немного воды. А затем жадно припала к бокалу. Его содержимое уменьшилось более, чем на одну треть. Она удовлетворенно вздохнула и мелкими глоточками допила остальное.

Вот так-то лучше. Еще пару глотков, и я приду в норму. И как это я не предусмотрела, что Дайана может оказаться здесь одна, без Иэна. Я бы никогда и не заикнулась о том, чтобы пригласить ее к себе. Зачем, спрашивается, она мне здесь нужна, эта глупая англичанка? Сидеть здесь и пить за мой счет? Хотя, конечно, может стоит приручить эту бабу. Ведь с женщинами у меня никогда ничего путного не получалось. Даже удивительно. И в молодости тоже, девушки всегда меня недолюбливали, никогда не приглашали ни на девичники, ни на бридж. Но тут, я думаю, была обычная зависть и ревность, небось опасались, что я уведу их парней.

С явным сожалением она допила бокал, ополоснула его и вымыла руки.

Она вошла в гостиную в тот момент, когда официант сгружал с подноса бутылки, бокалы и контейнеры со льдом. Наклонившись к Дайане, тихо спросила:

– Я, к сожалению, не знаю, сколько тут положено давать на чай, поэтому прошу вас, дайте вы, а потом скажите мне, и я вам отдам.

Дайана порылась в своей сумочке и протянула официанту монету. Тот с поклоном покинул номер. Дайана обернулась к Изобель и засмеялась.

– Вы, американцы, всегда такие щедрые. Зря вы вообще завели разговор о чаевых. У арабов такой тонкий слух, это всегда надо учитывать. Он ведь и не рассчитывал ни на какие чаевые. Здесь в счет включают невероятно огромные проценты. Ладно, расслабьтесь. Я сейчас налью вам виски. Вам действительно немного или все-таки можно побольше?

После секундной паузы Изобель согласилась.

– М-м… я думаю можно и чуть-чуть побольше. Она откинулась на диван, а Дайана пристроилась рядом на кожаном пуфе.

– Хотелось бы надеяться, Изобель… А я могу называть вас Изобель? Так вот, хотелось бы надеяться, что не лезу не в свое дело, но эта странная женщина, Малага Джонс, она рассказала мне о вашей… вашей трагедии. О, я думаю, что это недостаточно точное слово, наверное, нет никаких слов, чтобы выразить то, что с вами произошло. Дорогая, как я вам сочувствую. Если есть что-то, ну хоть что-то, чем я могла бы вам помочь, вы только скажите об этом. Я все время пытаюсь представить, что вы сейчас чувствуете. Если бы подобное случилось со мной, если бы Иэн… да я бы, наверное, сразу же умерла. А вы! Я восхищаюсь выдержкой и спокойствием, с какими вы переносите весь этот ужас. Да все восхищаются вами, уверяю вас. Мы ведь примерно одного возраста, и нам друг с другом говорить легче, чем с молодыми, такими как Малага, Френки или Карлотта.

Изобель потягивала виски, опустив глаза. Мы одного возраста… Боже, эта старая скучная уродина говорит мне, что она со мной одного возраста!

Она сделала большой глоток и подняла глаза. С трудом улыбнулась, вяло и печально.

– Как вы добры, Дайана. И все, все так добры ко мне. Я даже не могу вам сказать, как я это ценю. И если, в свою очередь, я могу что-нибудь для вас сделать, то дайте мне знать. А впрочем, чем я могу быть для вас полезной, ведь у вас есть муж.

Дайана закурила сигарету и затянулась. Некоторое время разглядывала светящийся ее кончик. Затем, сделав еще одну затяжку, обернулась к Изобель. Губы ее слегка дрожали.

– Есть… я думаю, есть одно дело, в котором вы можете мне помочь. Мне кажется, я могу быть с вами откровенной? Если бы я говорила об этом с кем-нибудь другим, мне бы казалось, что я предаю Иэна.

Она вновь затянулась сигаретой и выдохнула дым.

– Понимаете, у меня сейчас такой возраст… я ведь переживаю климакс. Но не в этом, конечно, проблема. Хотя мне порой уже не хочется, как прежде, всякий раз тащиться с Иэном на гольф или в бассейн. Но дело, повторяю, тут не во мне. Сейчас, когда мы переехали на эту квартиру, я не всегда смогу досматривать за ним. Не совсем понятно? Я вам сейчас все объясню. Тут все проще простого. Мой муж запойный пьяница, алкоголик. И длится это уже много лет. Стоит ему хоть раз напиться, он не выходит из штопора по несколько месяцев. И это его убивает.

Она вздохнула.

– Стоит ли говорить о том, какая у меня при этом жизнь. Начав пить, он враз теряет все: чувство меры, времени, ответственности. Я никогда не знаю, где он, что с ним, когда придет домой. Единственное, что точно известно, – он придет пьяный, очень пьяный. Если придет… Сидя дома, я буквально схожу с ума, в голову, конечно, тут же лезут самые разные мысли: попал под машину, прибили в каком-нибудь переулке. И в такие периоды он больше всего ненавидит как раз тех, кто любит его, – меня и Найджела. Но, что действительно серьезно, так это его здоровье. Врачи говорят, что печень у него никуда не годится, что она долго не выдержит. Но, когда в Иэне пробуждается эта жажда, ему на все наплевать. Он говорит, что врачи несут чепуху, что он сам лучше их знает, что ему полезно, а что вредно. И, как всем алкоголикам, ему достаточно одной-двух рюмок для начала. Одна рюмка, а потом и вся бутылка. Да что я говорю. Много бутылок, целая гора. Начав однажды, он может находиться в таком состоянии четыре, пять, шесть месяцев. Он просыпается, не протрезвев окончательно, и тут же, выпив рюмку, вырубается опять.

Изобель слушала и только качала головой.

– Боже, как это грустно слышать.

Дайана подалась вперед и посмотрела в глаза Изобель.

– Я прошу вас помочь мне. Когда он будет здесь один, без меня, попытайтесь проследить, чтобы он не попал ни в какую компанию, где пьют, особенно туда, где много мужчин. Если он уже выпил одну, постарайтесь удержать его от второй. Проследите, чтобы никто не провоцировал его на выпивку, вы ведь знаете, как это обычно бывает: «Ну что это такое! Разве апельсиновый сок – это напиток настоящего мужчины?» Понимаете, что я имею в виду? Боже, как я ненавижу таких людей! Они не ведают, что творят. Я, конечно, отдаю себе отчет, что взваливаю на вас огромную ношу, что я не имею на это никакого права, но я буду вам бесконечно благодарна за помощь. Мне так нужна ваша помощь. Поверьте.

Изобель кивала с грустным видом.

– Я сделаю для вас все, что будет в моих силах. Думаю, мне это удастся. Но, какой же это ужас для вас. Сейчас, наверное, неуместно вам предлагать, но все-таки, может быть, вы выпьете еще одну?

Дайана отрицательно покачала головой и поставила бокал.

– Спасибо, мне уже достаточно. К тому же, мне не хотелось бы возвращаться домой и дышать на кристально трезвого Иэна джином. Пожалуй, мне пора. А вам? Сделать еще один виски, прежде чем я уйду?

Изобель изобразила ужас на лице.

– Ой, что вы, не надо!

Затем она тяжело поднялась на ноги и проводила Дайану до двери. Дайана задержалась на пороге.

– Изобель, я знаю, что вас предупреждать не надо, но все-таки мне не хотелось бы, чтобы об Иэне кто-либо знал. Я не хочу, чтобы мой старик потерял здесь лицо. – И продолжила с грустной улыбкой: – А все-таки забавно, не правда ли? Я пришла к вам, чтобы предложить помощь, а в конце концов прошу вашей. Извините меня за это мое нахальство. Вы необыкновенная женщина. Стойкая, мудрая.

Она наклонилась и быстро чмокнула Изобель в щеку. Затем повернулась и стремительно зашагала по коридору.

Изобель прикрыла за ней дверь и не спеша прошла к столику. Бросила в бокал три кубика льда и наполнила его до краев виски. Голова слегка подрагивала. На лице блуждала легкая улыбка. Ага, значит этот Иэн – алкоголик. Симпатичный мужик и алкоголик… Ну, это не страшно…

* * *

Джереми припарковал машину вблизи площади Джемаа Эль Фна. Экстатические выкрики и странные звуки смешивались в невероятную какофонию. Почти вся площадь была заполнена плотными группами арабов в накидках. Все освещалось таинственным светом жаровен и немногих фонарей, расположенных по углам площади.

Джереми, сидя за рулем, некоторое время вглядывался в толпу и наконец с улыбкой повернулся к Карлотте.

– Сейчас здесь немного тесновато. Так начинаем игру или нет?

Карлотта кивнула.

– А как же. Что мы, зря сюда приехали? Они вышли из машины и пересекли площадь.

Букинисты уже исчезли, как и писари и продавцы сушеных фруктов и специй. На смену им явились нестройные звуки тамбуринов, быстрая ритмическая дробь там-тамов, заунывное пиликание дудочек и резкие хлопки. Носовые мужские голоса выводили однообразную мелодию – фактически одну единственную ноту, методично, то повышая, то понижая ее на полтона. При этом они вдруг внезапно делали маленькую паузу, как-будто для того, чтобы певец успел проглотить гласную в своей грустной песне. Джереми взял Карлотту за руку.

– Не думаю, что здесь может случиться что-то нехорошее, но предпочел бы не потерять вас в этой толпе. Пошли искать Чарли-факира. Он должен быть где-то в центре, если только не убрался восвояси.

Они двинулись вперед, продираясь сквозь толпу. Карлотта, смеясь, посмотрела на Джереми.

– Здесь хорошо бы пошла торговля мужским дезодорантом. В следующий раз, если ничего не помешает, мы возьмем Ади. Я просто умираю от любопытства, что там происходит, внутри всех этих групп.

– Судя по характеру музыки, я думаю, там танцуют, а судя по тому, как они орут и гогочут, по-видимому, это зрелище не для леди. Вот где-то здесь должен быть наш заклинатель змей. Но, что удивительно, ни одного человека.

Потертый грязный коврик был все еще расстелен на земле. На корточках сидел араб в тюрбане и тихо наигрывал на деревянной флейте. Они подошли ближе. Неожиданно Карлотту толкнул кто-то пробегавший мимо, и она, потеряв равновесие, забалансировала на одной ноге. Джереми успел оттащить ее назад.

– Берегитесь! Поглядите, куда вы могли только что попасть.

Они оба в ужасе рассматривали открытый деревянный ящик, стоящий у ног Карлотты. Их, в свою очередь, подняв голову, своим немигающим взором рассматривала кобра. Одним прыжком они оказались в полутора метрах от ящика. Джереми обнял Карлотту за плечи.

– Умница. Изобель, наверное, устроила бы истерику, или, того хуже, упала в обморок.

Карлотта нервно засмеялась.

– Я, кстати, не так уж далека была от этого. К счастью, я не падаю в обморок.

Факир отложил дудочку и посмотрел на них.

– Уже ночь. И холодно. Мои змеи не могут сейчас выступать. – Он протянул руку ладонью вверх. – Я очень бедный.

Джереми дал ему монету.

– Мы придем завтра после полудня. Подобно гигантской центрифуге, плотная толпа отбросила их к внешнему краю площади, туда, где улочки расходились и образовывали лабиринт Медины. Они остановились у одной из таких улочек и всмотрелись вдаль. Впереди все терялось в неясной дымке редких газовых фонарей, висящих на стенах. Магазины были закрыты, витрины зашторены. Булыжная мостовая отливала серо-голубым таинственным светом. Было тихо и пустынно. Вот женщина прошла в сторону центра, из-под черной джеллабы были видны только ее ступни. В углу, прислонившись к стене, сидел мужчина, покрыв колени джеллабой и натянув капюшон на голову. Карлотта поежилась.

– Здесь как-то таинственно и… немного страшно. Так и кажется, что сейчас здесь что-то произойдет.

Джереми кивнул.

– Да, да. Например, этот человек сейчас вскочит и перережет нам обоим горло. Но на самом деле, это просто остановка, и он ожидает рейсовый автобус, а может быть, и рейсового верблюда. Но тем не менее, дорогая Карлотта, я не поведу вас дальше. Зовите меня после этого трусливым туристом. Я не возражаю.

Карлотта посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

– Можете тоже впредь называть меня спутницей трусливого туриста, но я туда идти не хочу. Пошли лучше посмотрим, что делают вон те люди, сидящие на ящиках.

Они направились в сторону одной из многих групп, где люди, сидя на корточках или прямо на земле, окружили небольшую тележку, запряженную осликом. Кто на коленях, а кто в руках держал грубую глиняную тарелку, а иным тарелкой служил лист оберточной бумаги. При свете масляной лампы на тарелках поблескивали темные округлые предметы. Все сосредоточенно ими занимались. Было слышно громкое чавканье. Женщины подняли вверх свои чадры ровно настолько, чтобы можно было отправить в рот кусок, а некоторые из них отвернули чадру и заложили ее за уши, оставив прикрытым только нос.

– Меня все время тревожил один вопрос, – сказал Джереми, – как тут женщины едят в публичных местах. То ли закладывают пищу под чадру, или поверх ее, или еще как-нибудь? А может быть, они сидят и ничего не едят, а наедаются дома? Но что же это они все едят здесь?

Он наклонился, чтобы разглядеть содержимое тарелки человека, сидящего перед ними.

– Боже, это улитки. Большие, сочные, жирные улитки. Они выковыривают их с помощью обычных булавок. Тележка полна ими.

Он лукаво поглядел на Карлотту.

– Не хотите ли отведать? Я уверен, что кто-нибудь обязательно одолжит вам свою личную булавку. Как только закончит.

Карлотта сделала гримасу и передернулась.

– Нет уж, благодарю. Я приду сюда завтра со своей собственной булавкой. А что едят вон там?

Они протиснулись к центру другого круга стоящих и сидящих на корточках арабов. Здесь центром была большая жаровня, поблескивающая красными угольками. На жаровне были уложены шампуры (не меньше двух дюжин), с нанизанными на них маленькими кусочками мяса. Воздух вокруг был напоен ароматом жареной баранины и специй. Карлотта закрыла глаза и втянула носом воздух.

– Пахнет невероятно вкусно.

Джереми посмотрел на нее.

– Хотите попробовать?

После недолгого колебания, она решилась.

– Пожалуй.

Джереми подошел к жаровне и дал шашлычнику монету. Араб подал ему два шампура, держа их за ярко раскрашенные резные деревянные ручки. Джереми протянул один Карлотте.

– Напомните мне привести вас сюда на ужин. Это стоит пять пенсов.

Карлотта потрясла шампуром и вопросительно поглядела на него.

– А как вы предлагаете это есть?

– О, тут должно быть два этапа. Первый: вы ждете, пока шашлык немного остынет. Затем приступаете ко второму этапу – я вычитал это в маленькой книжечке, где рассказывалось о том, как завоевать доверие арабов и завести среди них друзей. Так вот, надо в левой руке держать шампур, а кусочки мяса снимать с него правой рукой. Хотя, конечно, правилами хорошего тона, такое использование трех средних пальцев правой руки не предусмотрено. Насколько я помню, там позволительно применять левую руку для обработки цыплячьей ножки. Так что, вы можете огорчить свою гувернантку.

Карлотта помахала шампуром в воздухе, охлаждая его, а затем начала осторожно снимать кусочки мяса и отправлять их в рот. Жевать приходилось долго, и она все время приговаривала.

– Ну очень… очень вкусно!

Джереми проглотил очередной кусок и покачал головой.

– Вы хорошая гостья, но здесь не стоит проявлять деликатность. Запах действительно вкусный, но мясо жесткое, как подошва. Могу поспорить – они здесь тушу не подвешивают, чтобы стекла кровь, при здешней жаре не решаются. Я предлагаю вам отложить в сторону этот шампур, даже если вы рискуете обидеть хозяина, старого Али. В отеле распорядок не такой, как в Испании, поэтому у нас еще есть достаточно времени приехать, переодеться и даже выпить перед ужином. Правда, медлить не стоит.

* * *

Джереми остановил машину у входа в отель. Карлотта выскочила раньше его и остановилась, приложив палец к губам.

– Послушайте.

Старый город, как гигантский кипящий котел, всхлипывал и шипел. На фоне всей этой вакханалии звуков был едва слышен не то вопль, не то плач. Постепенно он становился все громче, а потом снова спадал.

Джереми понимающе кивнул.

– Это зов на вечернюю Молитву. Пойдемте ко мне, у меня с балкона очень хорошо слышно.

Он взял ее за руку, и они поспешили к лифту. Выйдя на балкон, оба застыли, прислушиваясь.

Бесплотный голос муэдзина, как некий неземной дух, витал над башенками и крепостными стенами города. Он был похож на глас какого-то странного бога. Он то бормотал и кулдыкал, перебирая гласные, как четки, а то застывал в вечернем небе, невнятно и нечленораздельно умоляя о чем-то.

На пурпурном небосводе темными силуэтами выделялись перистые верхушки пальм. И все это великолепие как бы венчала медленно восходящая оранжево-серебристая молодая луна. Голос муэдзина умолк, сломавшись на высокой ноте. На несколько мгновений воцарилась полная тишина, затем постепенно стали возвращаться всхлипы и ворчание города.

Карлотта и Джереми продолжали стоять бок о бок, не проронив ни слова. Он медленно обнял ее за плечи и притянул к себе. И тут хриплый, сдавленный крик вырвался из ее уст. Она обеими руками оттолкнула его.

– Нет, нет! Не прикасайтесь ко мне! Повернулась и стремительно выбежала из комнаты.

Изобель со своей лоджии прислушивалась к происходящему.

Чей же это голос? Такой знакомый. Ах да, ведь это же Карлотта. А кто мужчина? Неужели Джереми? Ну конечно же, это он, красавец Джереми. Это ведь его лоджия. Боже, какая же дура, эта Карлотта. Сказать нет такому мужчине. Я бы нет ему не сказала. Если бы у меня был мужчина. С такой прекрасной, огромной, длинной штукой, трепещущей и твердой. И чтобы эта штука была для меня. У меня обязательно должен быть мужчина. Боже, как я хочу мужчину!

Она просунула руку под ночную рубашку, ниже живота, и начала интенсивно ею двигать.

Джереми некоторое время стоял неподвижно, потирая лоб, как будто его чем-то оглушили, а затем медленно направился в спальню.

 

Глава двенадцатая

Джереми в задумчивости остановился в спальне, посредине комнаты. Обидно, почему-то очень обидно. Бриджит выскочила из-под кровати и засуетилась, поскуливая. Он глянул на нее, продолжая размышлять.

– Пусть поразит меня гром, если я хоть что-то понимаю, – медленно произнес он и плюхнулся в кресло. Бриджит тут же с обожанием уставилась на него, взгромоздив лапы и морду ему на колени. Он легонько потрепал ее по голове. – В конце концов, что я, прокаженный что ли? Как ты думаешь, старуха? Ведь нет, конечно. А она вела себя так, как будто я какой-то монстр и собираюсь ее изнасиловать. И что самое странное, Бриджит, так это то, что мы ведь прекрасно провели время. Она чудесная спутница. Симпатичная, умная, веселая. С ней было интересно. Она очень даже симпатичная, поверь мне. У меня и в мыслях не было как-то кадрить ее. Это был просто импульс, понимаешь, импульс. Я просто почувствовал рядом молодое, жаркое тело. Импульс и ничего больше… Да я… О!.. – он присвистнул, устремив взгляд в потолок. – О Боже, какой же я тупой болван. Как можно быть таким слепым и не понимать, что она совсем недавно потеряла мужа, любимого мужа. Ведь прошла всего неделя, максимум десять дней. Каким же надо быть кретином, чтобы в такое время лезть к ней, пусть хотя бы и без задних мыслей. Как объяснить ей все это? Какой конфуз! Надо обязательно извиниться. Да, и еще раз да! На конкурсе олухов я бы занял призовое место.

* * *

Карлотта присела на край кровати, уткнув руки в лицо. Боже, что Джереми подумает обо мне! Мы так чудесно провели время. На несколько часов я забыла обо всем. Ну, прикоснулся он ко мне. Не так, как тогда в медине, а как мужчина прикасается к женщине. Ну и что? Как мне объяснить ему то, чего я сама не понимаю. Как объяснить ему, что мне противен секс, что при одном упоминании о нем, когда я вижу в кино целующиеся пары или читаю об этом в книге, то буквально заболеваю. С тех пор как я узнала правду о Робби, с тех пор как я познала его издевательские любовные игры, отвращение и ужас перед сексом накрыли меня мерзким, тошнотворным облаком. Я не могу объяснить это Джереми, не раскрыв всю правду о себе, о том, что я за гнусная женщина – женщина, желавшая смерти мужа… и радующаяся, да, да, радующаяся его смерти. Джереми, он ведь такой… нормальный, такой хороший, разве он сможет воспринять такого человека, как Робби. Да, и как вообще любой нормальный человек может это воспринять. После того как он это узнает, я стану ему противной, он будет презирать меня. А я не хочу, чтобы он меня презирал.

Она тяжело вздохнула и с трудом выпрямилась. Пора собираться на ужин. Она медленно поднялась и подошла к чемодану. Достала сверху несколько сложенных платьев. Под ними обнаружились две большие бутылки. Они холодно поблескивали при свете лампы. На секунду она прикрыла глаза. О Боже, я совсем о них забыла, думала, что избавилась от всех вещей Робби. Он всегда клал бутылки ко мне в чемодан – не хотел, наверное, чтобы на таможне их увидели у него, или еще что-нибудь в том же роде.

Она взяла бутылки и направилась в туалет. Открыла одну и вылила содержимое в унитаз. От пенящейся жидкости исходил резкий запах аммиака и еще какой-то химии. Она бросила пустую бутылку в корзину для мусора и открыла вторую.

Глаза ее невидяще смотрели на струю бесцветной жидкости. После смерти у человека продолжают расти волосы. Мне это известно давно. У Робби они тоже растут. Там, где он сейчас. Она посмотрела на то, что осталось в унитазе, и содрогнулась. Там, шестью футами ниже, в деревянном ящике лежит Робби, гниет и разлагается. Я слышала, что лицо начинает гнить первым, но глаза… глаза остаются такими, как были, и невидяще смотрят вверх. Губы сморщиваются и обнажают блестящие белые зубы, нижняя челюсть отвисает, покрытая черной щетиной, отросшей после смерти на коже в зеленых пятнах. Мясо разлагается и сползает с костей. Плоть и кости, которые когда-то были живым человеком, теперь они липкие, с перламутровым оттенком, издающие мерзкий запах гниющего мяса. Вот и все, что от него осталось, – куча зловонного гниющего мяса. Боже! Да, если бы я любила это тело, эту горячую влагу его полных губ рядом с моими губами, я бы не перенесла всего этого.

Тело ее начало конвульсивно подергиваться, изо рта вырвался сдавленный крик.

Я не в силах все это перенести! Не пора ли остановиться? Робби мертв, и его больше нет, нет, нет!

Ее голова болталась из стороны в сторону, В глазах замелькало что-то белое. Она судорожно поднялась, обхватила себя руками и произнесла громким хриплым шепотом:

– Я должна сейчас выйти отсюда к людям. Туда, где есть люди, и где я перестану об этом думать. Надо остановиться! Пора остановиться! Я могу выйти из этой комнаты, но как уйти от себя? Прекрати это, Карлотта! Прекрати, я тебе говорю!

С одеревенелой спиной и вздернутым подбородком она прошла в спальню и в спешке достала из шкафа платье.

* * *

Покончив с ужином, Джереми, Чендлер и с ними Френки проследовали в бар и заняли угловой столик, окруженный несколькими стульями. Чендлер начал уже заказывать, но остановился и посмотрел на Джереми.

– К нам движется кусок старого жмыха и с ней эта мрачная ее приятельница. Полагаю, что встреча неизбежна. Лучше подождем и узнаем, что заказать им.

Они поднялись из-за стола. Чендлер улыбаясь показал на места за их столом.

– Добрый вечер, леди. Садитесь. Изобель, вы сегодня особенно обворожительны, осмелюсь вам сказать.

Кокетливо хихикая, Изобель уселась и подняла глаза на Чендлера.

– Могу поспорить, что вы говорите это всем девушкам, Чендлер. Я просто балдею от ваших шуток. Должна сказать, что я считаю себя полноправным членом клуба, и мне не нужны приглашения.

Чендлер громко засмеялся.

– Какой класс, Изобель! Я обязательно должен это запомнить, чтобы потом рассказать всем девушкам.

Насмешливая улыбка постепенно исчезла с его лица, и он обреченно вздохнул.

– Что вы будете пить, моя дорогая? Я имел в виду, дорогие.

Карлотта села рядом с Джереми и, заливаясь краской, не поднимая глаз, тихо сказала:

– Я должна поблагодарить вас, Джереми, за великолепный день. Каждое мгновение доставило мне огромное удовольствие.

Он придвинулся к ней ближе.

– Я очень рад, и… я должен изви… Изобель положила свою вялую ладонь на его руку.

– И я тоже благодарю вас. Все было великолепно и живописно. А вы слышали, как арабы перед ужином выкрикивают свои молитвы луне? Это так роумантично, не правда ли?

Джереми удивленно поднял брови.

– Да? О… конечно, романтично… да… да… Он вопросительно посмотрел на Чендлера.

На лице Чендлера, как всегда, ничего нельзя было прочесть, но в глазах появилась живая искорка.

– Да, – произнес он сухо. – Я тоже считаю, что это очень романтично. Но заметили ли вы грязные тряпицы, висящие на деревянных сооружениях, похожих на виселицы, наверху минаретов? Это ведь команда изготовиться к молитве. Я думаю, что их хотя бы раз в год стирают. И, разумеется, у муэдзина не может быть такого мощного, всепроникающего, сверхчеловеческого голоса. Знаете, как это происходит? Он спокойно сидит с микрофоном где-то посреди мечети, а повсюду в городе развешаны громкоговорители.

Изобель повернулась на стуле.

– Ну почему, почему вы разрушаете все это волшебство и роумантику. И все равно, мне это очень и очень нравится.

Глаза Джереми блуждали поверх головы Изобель. И зачем только эта женщина влезла. Такой был подходящий момент извиниться перед Карлоттой, попросить прощения за то, что я не понял… Но то, что он увидел у двери, заставило его на время отвлечься от этих мыслей.

– Ого, доложу я вам, – восхищенно произнес он. – Кстати, о волшебстве, предлагаю взглянуть на Малагу.

В дверном проходе стояла Малага, как всегда с гордо поднятой головой, и рыскала глазами по столам. На ней была роба длиной до пят из кораллово-розовой серебряной парчи. Полы снизу доверху были застегнуты на множество крошечных пуговок, величиной с горошину. Ее стройная талия была перехвачена черным бархатным кушаком, обильно украшенным золотом и серебром. На ногах вышитые черные бархатные бабуши.

Обнаружив их, она начала движение через зал, провожаемая восхищенными взглядами. Молодой араб в белой шелковой джеллабе даже приподнялся со стула, с полуоткрытым ртом и горящими словно маслины глазами.

Джереми и Чендлер встали. Джереми сделал поясной поклон и подал стул.

– Малага, ты, как Шахерезада, явилась к нам из «Тысяча и Одной Ночи».

Она пожала плечами и села.

– А я чувствую себя как приемная дочь Бабы-Яги.

Она не спеша и зорко оглядела зал.

– Что это за Богом забытое место? Кругом ни одного мужчины.

Губы Чендлера скривились в радостной улыбке.

– Благодарю, дорогая. Надеюсь, ты разрешишь этому евнуху, а может, я для тебя голубой? – заказать тебе что-нибудь? Кстати, откуда все это убранство? Ты выглядишь, как наложница из гарема. И я не видел тебя за обедом, И к слову о немужчинах, где наш Грег?

– Закажи мне бренди, и большой, – она говорила раздраженно, почти вызывающе. – И прежде чем ты покажешь здесь свои фокусы, я покажу несколько своих. И еще в запасе у меня есть. Мы с Грегом обедали во французском ресторане, в новом городе. Оба вышли, разумеется, на охоту. Попался один свободный кадр, к тому же чертовски хорош собой. Но оказалось, что его интересует Грег, а не я. Представляете! А, как известно, Грегу мужчины не нужны, ему мальчиков подавай, и он отправился за ними, на охоту. Знаете, он сказал, что здесь есть детские бордели и с мальчиками, и с девочками. В общем, на любой вкус, кроме моего.

Изобель в молчании внимала Малаге. Затем пальцами потрогала ее рукав.

– Мне кажется, это одеяние довольно дорогое. Как оно называется? Я знаю, что те, с капюшонами, называют как-то вроде джеллибэгс.

– Понятия не имею, – скучным голосом проговорила Малага, – я купила это сегодня на киссарии, когда мы после полудня шлялись с Грегом по медине.

Чендлер посмотрел на одеяние Малаги с видом знатока.

– Это прекрасно, Малага. Он повернулся к Изобель.

– Это называется кафтан. Одежда для дома. Та, что на Малаге, предназначена для свадеб и других торжеств. Знаете, когда они ветшают, примерно лет через двадцать – а фасоны здесь не меняются, – их продают евреям, а те каким-то способом сжигают ткань и выплавляют золото и серебро, из которых потом делают украшения.

Подбородок Изобель опустился еще ниже, она восхищенно закивала.

– О, как это интересно. Чендлер, вы знаете так много потрясающих вещей.

Чендлер смотрел на нее не мигая.

– А я вообще потрясающий.

Изобель с минуту не сводила с него глаз, не меняя выражения лица, а затем глупо хихикнула.

– Я просто балдею от вас. Сколько умного можно услышать, общаясь с вами.

Она обернулась к Малаге и шаловливо погрозила пальцем.

– Вам надо быть осторожной, а то, как бы какой лихой араб не похитил вас.

Малага полузакрыла глаза.

– О Боже, – голос ее был хриплым, – да это было бы счастьем. А зачем, вы думаете, я так нарядилась?

Она придвинула свое лицо вплотную к Изобель.

– А вам приходилось когда-нибудь переспать с арабом?

Изобель подалась назад на своем стуле. Губы ее округлились в испуге:

– О-оо!

Наклонив голову набок, Малага снова полузакрыла глаза.

– Трудно даже вообразить, как это будет фантастически, потрясающе, незабываемо прекрасно. Уверена, они знают все приемы и ухищрения, существующие на свете, о которых наши англичане, да и американцы – у обоих вместо крови моча, – и понятия не имеют. А если что и знают, так они ведь слишком стыдливы и респектабельны, чтобы продемонстрировать женщине это. Для наших мужчин, англосаксов, главное следовать традициям; мамочка и папочка – это у них прежде всего. Все, что было хорошо для папочки, будет хорошо и для меня. А ну-ка повернись, дорогая Мейбл. Да не двигайся ты так быстро – это ведь неприлично. Вот почему так много среди женщин лесбиянок.

Чендлер коротко рассмеялся.

– Не хочешь ли ты сказать нам, что в душе – вряд ли это удачное слово – ты лесбиянка?

Глаза Малаги вспыхнули.

– А почему бы и нет? Что дает вам, грязным мужикам, право считать, что вы незаменимы? А может быть, гораздо приятнее трахнуть женщину, или, когда женщина трахает тебя? Что вы знаете об этом? А почему бы не попробовать и то, и это, а? Разве вы знаете… оглядела стол и, щелкнув пальцами, показала на Френки. – Может быть она предпочитает женщин, или Карлотта. Что вы думаете о гомосексуализме, Карлотта?

– Я… – она говорила с трудом, – я не очень-то много знаю о половых извращениях, но я осуждаю это, – она повысила голос, – и питаю отвращение ко всему такому. Сама мысль об этом мне противна.

Малага захохотала.

– Ага, мне кажется, леди протестует. Ей не нравится.

Карлотта покраснела и попробовала засмеяться. Изобель медленно повернулась и внимательно посмотрела на нее. Чендлер раздраженно вздохнул.

– Малага, это уже слишком. Ты всегда бываешь несносной, когда переберешь. А лесбиянство – это что-то новое в твоем репертуаре, и ты схватилась за него, как за воздушный шарик. Почему бы тебе прямо не признаться, что ты хорошая, полноценная нимфоманка?

Малага закрыла глаза и откинулась на стуле.

– На самом деле я не нимфоманка. В детстве меня изнасиловал… родственник. И с тех пор все для меня смешалось. Я не могу получить удовлетворение от мужчины, если он хоть чем-нибудь не напоминает мне о нем, о насильнике. Я продолжаю искать его, чтобы убить, и еще… Я хочу, чтобы он снова меня изнасиловал.

Чендлер грустно покачал головой.

– Дорогая, тебе следовало бы придумать что-нибудь поинтереснее, а то ведь все это ты вычитала в книжках. Кстати, и о детских борделях тоже.

Малага медленно открыла глаза.

– Эти книжки, как ты изволил выразиться, – голос ее дрожал, – они написаны обо мне. Очень много книг написано обо мне.

Лицо Чендлера искривила улыбка.

– Ах да, Фанни Хилл, я вас как-то сразу не узнал.

Малага вспыхнула.

– Чендлер, ты бессердечный, у тебя нет души. Ты ведь знаешь мою трагедию, прекрасно знаешь. О моем ребенке, моей маленькой доченьке. Она родилась мертвой.

За столом стало тихо, совсем тихо. Затем прокашлялся Джереми.

– Малага, дорогая, ну зачем тебе эти грустные воспоминания?

Малага со злостью раздавила окурок в пепельнице и, отшвырнув стул, встала.

– Вы все мне противны, – рявкнула она. – Я пошла спать. Пьяная и одинокая. До чего паскудно!

Она двинулась через зал, надменно неся голову, а молодой араб в кремовой джеллабе не отрывал от нее восхищенных глаз.

Чендлер усмехнулся.

– Сегодня Малага включила четвертую скорость.

Он посмотрел через стол на Карлотту и Изобель.

– Не надо обращать на нее внимания. Алкоголь воспламеняет ее воображение.

Карлотта встала.

– Она очень забавна, если условиться не принимать ее всерьез. Но я тоже должна идти. Вы идете, Изобель?

Тут поднялся Джереми.

– Я тоже собираюсь идти. Я провожу вас обеих, прослежу, чтобы вас по дороге не изнасиловали.

Изобель хихикнула.

– Ой, Джереми. Я вижу, Малага на вас плохо повлияла. – Она подала руку. – Помогите мне встать. Я так устала.

Они медленно направилась к выходу. На этаже вначале остановились у дверей Карлотты. Она отперла дверь и улыбнулась.

– Спокойной вам ночи. Встретимся утром. С вами, Изобель, все в порядке? Может быть, мне зайти к вам, помочь? Заказать теплого молока, или еще чего?

– Нет, нет! – слишком резко возразила Изобель, но быстро оправилась и любезно улыбнулась. – Вам не следует так нянчиться со мной, милочка. Мне надо приучаться самой следить за собой. Спокойной ночи, дорогая.

Дверь за Карлоттой закрылась, и они двинулись дальше, к номеру Изобель. Она отперла дверь и посмотрела на Джереми.

– Так не хочется входить в пустое помещение. Может быть, вы зайдете, пропустим по рюмочке на ночь?

Джереми замотал головой.

– Мне жаль вас, Изобель, но я никак не могу. Надо еще вывести Бриджит на прогулку. Она, наверное, там уже места себе не находит. Как-нибудь в другой раз. Хорошего вам сна. Спокойной ночи.

Она вошла в номер, а Джереми направился к лифту. Нажимая кнопку, он на секунду задержался. Вот ведь незадача! Совсем забыл напомнить Карлотте, что он назначил Ади завтра на десять утра.

Изобель стояла у двери и прислушивалась к шагам в коридоре. Вот сукин сын! Наверное, решил вернуться к Карлотте. Она чуть-чуть приоткрыла дверь.

У двери Карлотты стоял Джереми и стучал, затем дверь отворилась. Джереми оглянулся. Изобель быстро закрыла дверь и в ярости прошествовала в центр гостиной. Брови сдвинуты, губы сжаты.

– Ах ты стерва, – громко изрекла она, – низкая, хитрая стерва! Ты у меня получишь. Да я…

Почти инстинктивно она потянулась за бутылкой виски и наполнила бокал.

* * *

Чендлер посмотрел на Френки.

– Если вам по душе разгульная жизнь, я бы мог вас пригласить в один из местных ночных клубов послушать заштатный ансамбль из Алжира. Они называют себя «Лос Битлз». Казино, к сожалению, закрыто на переучет.

Френки отрицательно замотала головой.

– Ну, это для меня уже слишком. Пойду лучше спать.

Чендлер встал.

– Хорошо, девочка. Я вас провожу. Какой у вас номер?

– Сто семнадцатый.

– Как раз напротив моего.

Он взял ее за руку, и они пошли вдоль коридора. У дверей своего номера он задержался.

– У меня в чемодане завалялась бутылка скотча. Хотите продегустировать?

Она вопросительно посмотрела на него своими огромными карими глазами.

– А я думала вы пригласите меня посмотреть вашу коллекцию гравюр?

Он приподнял ее подбородок.

– Я бы с огромным удовольствием показал вам мои гравюры, но сейчас, я думаю, скотч более уместен.

Она продолжала смотреть на него, не мигая, а затем, как будто приняв какое-то решение, улыбнулась.

– Ну что ж. Почему бы и нет? Тем более, что ужасно хочется пить.

Он открыл дверь и включил свет. Она сразу же прошла на балкон и, положив локти на деревянные перила, застыла.

Серебристый апельсин луны был уже почти не виден, и мириады звезд мерцали в черной бесконечности. С внешней стороны высокой садовой стены доносилось всхлипывание и бубнение медины.

– Арабский город, Френки, никогда не спит. Это придает ему еще большее очарование и таинственность. Хотите заглянуть за стену и посмотреть, что там творится? Давайте посмотрим.

Он включил приемник на столе. Тревожные звуки неизвестного, по-видимому, струнного инструмента, ворвались в комнату, создавая атмосферу какой-то напряженности, предчувствия чего-то неожиданного. Женский голос захлебываясь тянул заунывную нескончаемую ноту, то понижая, то повышая ее на полтона.

Он нежно обнял ее за плечи.

– Если достаточно долго вслушиваться в эту музыку, – его голос звучал мягко, задумчиво, – то начинаешь слышать мелодию. Но мелодию слишком тонкую для нашего европейского уха. Песни эти очень печальные, о несчастной любви, о разбитом сердце. А как вы, Френки? Начинаете чувствовать что-нибудь?

Она глубоко вздохнула. Как-то странно вздохнула. Тело ее внезапно напряглось.

– Нет, для меня это только бессмысленный скулеж.

Чендлер в задумчивости разглядывал ее профиль.

– А как насчет того, чтобы выпить? В термосе у меня вода со льдом, но я не думаю, что она достаточно холодна. Пожалуй, я сейчас позвоню и закажу еще льда.

Она рывком сбросила его руки со своих плеч, продолжая всматриваться в глубину сада. Он ждал ответа. Было слышно только бухтение медины и треск цикад. Внезапно она резко повернулась к нему.

– Не нужна мне твоя паршивая выпивка. Я хочу, – тут она сделала глубокий вздох, – я хочу, чтобы ты взял меня, поимел меня, трахнул меня. Понял? Но не так, как ты занимался этим до сих пор. Не так!

Он глядел на нее, не веря своим глазам и ушам. Она нащупала сзади молнию на платье. Послышался характерный звук, и оно свободно соскользнуло с ее плеч на пол.

У Чендлера перехватило дыхание. Ее освещал только слабый свет из спальни. И при этом свете бронзовым загаром отливали ее маленькие высокие груди. Восхитительные округлости бедер оставляли слабую тень на ее нежном животе, ниже которого виднелась кружевная полоска, прикрывающая эти стройные бедра.

– Боже, Френки! – только и смог выдавить из себя Чендлер.

Он опустил руки на ее плечи и начал нежно гладить их, спускаясь все ниже. Рывком раздвинув эти руки, она сомкнула свои на его шее и, притянув его голову к себе, запустила пальцы в густую шевелюру, судорожно путаясь в ней, прижимаясь к ней губами. Затем она начала легонько покусывать его шею и подбородок. Постепенно она приближалась к его губам. Когда же наконец их губы встретились, он почувствовал их нежную сладостную припухлость, а под ними жаркую твердость зубов. Его рот приникал к ней все сильнее и сильнее, по мере того как страсть овладевала им. Тело ее судорожно извивалось и прижималось к нему. Руками он ощущал горячечную теплоту ее шелковистой кожи.

Задыхаясь, он поднял ее на руки и, положив на шезлонг, стянул трусики с бедер. Бросил их на пол. Откинув голову набок, она лежала с закрытыми глазами, порывисто дыша открытым ртом. Тело ее трепетало, бедра манили. Протянув руки, она шептала.

– Ну давай же! Давай!

Он опустился на пол, на колени, проник между ее колен и, обхватив руками бедра, грубо притянул к себе. Вскрикнув, она еще глубже надвинулась на него, рассекая руками воздух.

– О… о!.. О… о!.. – застонала она. Он приложил ладонь к ее губам.

– Ради всего святого, Френки, не кричи так! Она отбросила его руку и застонала вновь. С глухим ворчанием он глубоко вошел в нее, а затем, подхватив за плечи и бедра, поднялся. С громкими стонами она плотно обхватила его руками и коленями. Вот так, не разъединяясь, как единое целое, он принес ее в спальню и обрушился вместе с ней на постель. Из ее груди вырвался глухой стон. Он улыбнулся.

– Теперь можешь кричать, сколько душе угодно.

Она нашла руками его ягодицы и плотно сдавила их, пытаясь сделать контакт еще более полным, максимально полным. Задыхаясь, хватая воздух ртом, они вступили в странную диковинную борьбу. Их сцепленные тела вздымались и опускались. Внезапно она издала дикий вопль, медленно переходящий в стон экстатического восторга.

Голова Чендлера безумно моталась из стороны в сторону. Хриплым, сдавленным голосом он выдавил из себя в агонии.

– О, да!.. да!

И голова его простерлась на ее плече.

Тишину нарушало лишь их тяжелое прерывистое дыхание. Когда же оно постепенно восстановилось, он медленно поднял голову и соскользнул с нее. Подперев рукой подбородок, он начал разглядывать ее лицо. Она лежала, не открывая глаз, лоб наморщен, лицо искажено гримасой не то боли, не то какой-то непонятной печали. На щеку из-под пушистой ресницы медленно стекла крупная слеза. Он удивленно приподнял брови, вытер пальцем слезу и повернул ее лицо к себе.

– Что случилось, Френки?

Она замотала головой, не открывая глаз.

– Нет, нет, ты этого не поймешь.

Чендлер нахмурился.

– Да, черт побери, ты права, я этого не пойму. Ты просила меня взять тебя, взять… чуть ли не силой. И, видит Бог, я это сделал. Но мне показалось, что лично я тебе не нужен. Ты даже не дала мне возможности снять одежду. Вообще-то я никогда бы не подумал, что ты такая.

Она открыла глаза.

– А я и не такая. Я только хотела… Я… О нет, тебе этого не понять. Принеси, пожалуйста, мне мои вещи с балкона. Я пойду к себе.

Он провел рукой вдоль ее ноги, через бугор бедра, спустился к талии и подобрался к маленькой груди с алым острым соском. Приблизил голову к ее уху, губы его ласкали мочку.

– Не уходи, Френки, – шептал он. – Мы займемся любовью. На этот раз любовью. Это ведь много больше, чем просто фрикции и оргазм.

Она оттолкнула его и села, скрестив руки на груди.

– Нет, Чендлер. Не сегодня. Возможно, завтра. Я… – Тут она в первый раз посмотрела ему в глаза. – И все равно, все было чудесно. Благодарю. А теперь, пожалуйста, подай мне одежду.

Чендлер медлил, продолжая всматриваться в ее печальное лицо. Наконец, вздохнув, не спеша поднялся. Вышел на балкон и вернулся с ее вещами.

– Я бы сейчас чего-нибудь выпил. А ты?

Она отрицательно мотнула головой, влезая в платье.

– Не провожай меня, пожалуйста. Я не хочу, чтобы нас кто-нибудь видел.

И не оглядываясь она быстро вышла из комнаты.

Он прикрыл за Ней дверь. Задумчиво наполнил бокал, раскурил сигарету и вышел на балкон. Постоял в нерешительности и опустился в шезлонг. Медленно покачал головой.

– Да, вот такие дела. Будь я проклят, если что-нибудь понимаю. Она сказала: «Тебе этого не понять». Вот я и не понимаю… А все-таки, почему она плакала? Странная какая-то, закомплексованная. А может быть, во всем виновата обстановка? Этот город? Марракеш вообще оказывает на людей странное воздействие.

Через садовую стену из медины, как и прежде, доносилось невнятное жужжание людских голосов, треск барабанов и стенания флейты.

 

Глава тринадцатая

Джереми посмотрел на свои часы, затем сверил их с часами над стойкой портье. Сложив газету, он начал нетерпеливо постукивать ею по колену. Изобель, та обязательно опоздает, но Карлотта! Уже пол-одиннадцатого – ни той, ни другой. Зря связался с женщинами. Хотя вчера с Карлоттой было очень приятно, но, тем не менее, жду еще пять минут и отправляюсь с Ади. Может быть, вначале позвонить им?

Он поднялся и тут же увидел Изобель. Она неторопливо двигалась к нему через холл. Он приветственно помахал рукой.

– Доброе утро, Изобель. А где Карлотта? Наш верный Ади уже ждет и горит от нетерпения.

– Привет, Джереми, – она глядела на него, улыбаясь. – Карлотта ушла в новый город. Возможно ей удастся найти аптеку и кое-что купить. Думаю, она скоро придет. Как это у нее все так хорошо получается, за что бы ни бралась. Я просто не представляю, что бы я делала без нее. Она села рядом с Джереми.

– Не представляю также, что бы я делала без вас. Вы самый интересный мужчина из всех, кого я когда-либо встречала.

Она заглянула ему в глаза. Он прокашлялся и отвел их, а затем начал сосредоточенно рыться в карманах в поисках сигарет. Изобель придвинулась ближе.

– Вы так добры ко мне. Ведь я абсолютно беспомощна. Это просто чудо какое-то, что я встретила вас именно сейчас, когда мне это больше всего нужно. Наверное, я никогда не смогу вас отблагодарить.

Джереми застыл на своем стуле и рассеянно посмотрел в глубину холла.

– Дорогая Изобель, что за слова вы говорите. Не надо никакой благодарности. Я всегда рад вам в чем-нибудь помочь. Уверяю вас, что я просто в восторге от знакомства с вами и Карлоттой. Правда, она немножко странно себя ведет, как-то все время напряжена. Вам не кажется? Скажите, а что у нее был за муж? Какой он был?

– Да, да… – заговорила Изобель, растягивая слова. – Не уверена, что это следует вам рассказывать, но мне кажется, их брак не был очень счастливым. Видите ли… Помните, что она сказала тогда о… лесбиянках? Вы заметили, как сразу она отреагировала на замечание Малаги? Бедная Малага – не правда ли, она прелесть? – она даже не знала, кому она все это говорит.

Джереми вопросительно посмотрел на нее.

– Я не совсем вас понимаю, Изобель. Причем здесь Карлотта и лесбиянки?

Изобель скорбно покачала головой.

– Я все время сомневаюсь, надо ли вам все это рассказывать, но это ужасно. Знаете, я очень рада, что она, наконец, переселилась в другой номер. Она завела привычку приходить ко мне по вечерам, ну… и гладить, целовать меня, ну… и все такое. Вспомните, как вчера вечером она все время порывалась пойти ко мне и обязательно укрыть меня перед сном. Но я женщина совсем не такого типа, и мне это совершенно не нужно. И очень неприятно. А она стопроцентная лесбиянка, хотя, конечно, по внешнему виду не скажешь.

Джереми ошеломленно присвистнул.

– Да, тут добавить нечего.

Изобель положила ему руку на плечо.

– Разумеется, вам не следует говорить с ней об этом. Я чувствую себя по отношению к ней неловко. Она все же так заботится обо мне. Кстати, а вот и она…

Карлотта быстро проследовала через холл и, прежде чем Джереми успел встать, села в кресло рядом с Изобель.

– Доброе утро, Джереми. Прошу прощения за опоздание. – Она передала Изобель пакет. – Это для вас, дорогая. Пришлось побегать, прежде чем нашла салфетки. Я купила вам четыре пачки.

Она виновато посмотрела на Джереми.

– Прихожу утром к Изобель – и что я вижу? Она чуть не плачет, в гостинице нигде нельзя купить салфеток, а она без них, как без рук. И главное, она не может объяснить, что ей нужно.

Она повернулась к Изобель и улыбнулась.

– Теперь, дорогая, когда вы вооружены, мы можем, наконец, идти. Пошли? Бедный Ади, наверное, уже заждался нас. К тому же, программа у нас сегодня обширная. Идем, Изобель?

Изобель покачала головой.

– Это разрывает мне сердце, но я вынуждена пропустить эту нашу интересную экскурсию. Я не смогу пойти с вами. Мне необходимо в парикмахерскую, сделать прическу. Видите, что у меня сейчас на голове? Вечером вы мне все расскажете. А теперь, я пошла. Привет.

Она не спеша поднялась и, взяв пакет, медленно двинулась через холл по направлению к парикмахерской. Они проводили ее глазами и тоже поднялись. Карлотта пожала плечами.

– Странно, утром она ни слова не сказала ни о какой парикмахерской. Но, мне кажется, ей просто не очень-то хотелось ехать с нами. Вчерашний день ее здорово доконал. Она ведь такая маленькая и слабая. За ней обязательно кто-то должен присматривать.

– Ну а вы как себя чувствуете?

Она засмеялась.

– Со мной все в порядке. Я могу почти все. Могу сама нести чемоданы, если надо, сменить колесо у машины, да и многое другое. Некоторые мужчины не любят этого делать.

Они вышли на улицу. Из тени возник Ади.

– Доброе утро, леди. Доброе утро, джентльмен. Что бы вы хотели осмотреть сегодня? Рощу ста пятидесяти тысяч пальм? Некрополь Саадидов? Менару с садом и большим озером? А может быть, поедем снова в медину или на рынок красильщиков или ткачей?

Карлотта в восторге захлопала в ладоши. Глаза ее сияли.

– Ой, как много всего, и как это все чудесно звучит. Но, пожалуйста, давайте начнем с рынка красильщиков, а потом, наверное, некрополь. Пальмовую рощу и сад, я думаю, мы найдем потом сами, а пока…

Она внезапно осеклась и виновато посмотрела на Джереми.

– О, Джереми! Извините меня, я тут начала распоряжаться.

Он улыбнулся.

– Прошу вас, распоряжайтесь. К тому же, вы дали совершенно правильные распоряжения. К слову сказать, мне нравятся решительные женщины. Ну что ж, поехали, не будем терять времени.

Она направились к машине. Джереми ускорил шаг и, обогнув машину, хотел открыть дверцу для Карлотты, но она уже открыла ее и влезла на сидение. Улыбаясь повернулась к нему.

– Я не из тех американских женщин, которые беспомощно стоят, скрестив руки, и ждут, когда же мужчина откроет им дверь.

Джереми медленно влез на водительское место и вставил ключ зажигания. Его одолевали мысли, когда он завел двигатель и начал его прогревать.

То, что рассказала Изобель, переварить очень трудно. Все это очень неожиданно. И в это совершенно невозможно поверить. Но с другой стороны, не станет же врать Изобель. Зачем это ей? Она такая приятная, простая в обращении, правда скучная. Ну зачем ей придумывать такую историю? А ведь, если разобраться, то это не так уж и невероятно и неожиданно. Карлотта, по ее собственному признанию, имеет мужской склад характера, очень независима, к тому же… к тому же ей неприятны прикосновения мужчины. Конечно, тут есть вопросы. Она была замужем. Ну и что? Разве мало голубых состоит в браке?

Тут он услышал, что кто-то постукивает его по плечу. Он вздрогнул. К нему наклонилась улыбающаяся Карлотта.

– Конечно, ваш маленький «Купер С» надо разогревать, но не до такой же степени. Мы с Ади уже засиделись.

Джереми принужденно улыбнулся.

– Извините. Я… я тут немного задумался. Куда едем, Ади?

Она подъехали к медине, и Джереми припарковал машину в тупике, обнесенном высоким саманными забором. Тут же к ним запрыгал одноногий старик с раздвоенным костылем под мышкой. Из-под лохмотьев джеллабы, доходящей ему до колен, торчала сморщенная культя. Один глаз зарос бельмом. Он протянул свободную руку, высохшую и коричневую, как у мумии. Ади головой показал на него.

– Джентльмен, дайте ему пятьдесят центов. Он будет отгонять уличных мальчишек. Но машину обязательно заприте.

Они последовали за ним в улочку шириной не более двух ярдов, горячую и почти лишенную воздуха. Ади шел быстро, расталкивая прохожих. Переулки петляли и разветвлялись. Он свернул направо, а немного дальше налево. Карлотта взглянула на Джереми.

– Надеюсь, он знает дорогу назад. В противном случае нам надо бы было бросать белые камешки или что-нибудь еще.

Улочка привела их к широким воротам, после которых расширялась, образуя маленькую площадь. В большой продолговатый каменный бассейн из медного крана, торчащего в стене, стекала вода. Босоногие люди в закатанных выше колен мешковатых штанах наполняли кожаные ведра. Руки их до локтей были измазаны красным, голубым или желтым. Другие у противоположной стены полоскали в бассейне большие мотки крашеной шерсти. Вся булыжная мостовая вокруг представляла собой калейдоскоп оранжевого, зеленого и красного.

Один конец площади переходил в петляющую темную улочку, уставленную бамбуковыми шестами, образующими над ней своеобразную крышу. На перекладинах, над улицей сушились сотни мотков крашеной пряжи самых разнообразных оттенков. Они свисали вниз к головам прохожих на пять-шесть футов. Горячее солнце, ударяя по верхним краям мотков, превращало все оттенки (от ярко-оранжевого или кроваво-красного до нежно-желтого) в одно слепящее, почти непереносимое для глаз сияние. Ниже все терялось во мраке тени. В темных провалах красилен был виден оранжево-красный огонь, разведенный под большими, по грудь высотой, каменными бадьями и громадными медными котлами. Какие-то люди с сосредоточенными лицами перемешивали их содержимое длинными палками, и в цветном тумане они казались персонажами волшебных сказок.

Притихшие Карлотта и Джереми следовали за Ади, который прокладывал путь сквозь свисающие цветные гроздья пряжи. Внезапно цвет пряжи, да и сама пряжа, изменились. От мягких тонов к сияющим: серебристо-белому, глянцевито-вишневому, мерцающе-голубому. Джереми положил руку на плечо Ади и показал на яркие мотки.

– Я не знал, что здесь выделывают еще и шелк.

Ади с улыбкой покачал головой.

– Это не натуральный шелк, сэр, а искусственный.

Джереми почесал подбородок.

– Вот это да! У вас страна настоящих контрастов. Искусственное волокно и все это кругом… – он показал на красильные чаны, котлы и мостовую усеянную мотками. – Как это все можно увязать?

Ади удивленно посмотрел на него.

– Вам не нравится?

– Да нет же, очень нравится, Ади. Это потрясает. Я понимаю, что впадаю в патетику, но не могу не выразить свой восторг по поводу увиденного. Это действительно потрясающе. Куда теперь?

– Может быть, к некрополю? Но не беспокойтесь, атмосфера там не кладбищенская, а очень даже оживленная. Очень красивый сад и дворец. А после этого вы будете на обед возвращаться в отель, или у вас другие планы? Я предлагаю вам пообедать в очень хорошем ресторане за городом. Примерно в сорока пяти километрах отсюда, в Среднем Атласе. Ресторан называется «Копченый кабан». Там подают копченое мясо дикого кабана. И вообще, кухня там очень хорошая и место хорошее.

Джереми и Карлотта переглянулись. Джереми кивнул.

– Звучит заманчиво. Как вы насчет этого, Карлотта? Может быть, пропустим сегодня некрополь – сейчас уже поздновато, а не спеша двинемся навстречу с копченым кабаном?

Глаза Карлотты засияли.

– О да. Я бы с удовольствием. Но… – ее голос дрогнул. – А как же Изобель? Как же я оставлю ее одну? Может быть заедем за ней в отель?

Джереми нахмурился.

– Насколько я знаю женщин, она сейчас еще должна быть в парикмахерской – сушит волосы или что-нибудь еще. С меня на сегодня Изобель хватит. К тому же, она вовсе не одна, все остальные из нашей компании там и помогут ей, если нужно. Ади, будете ли вы по дороге домой проходить мимо отеля?

Ади кивнул.

– Хорошо. Будьте добры, заскочите на минутку туда и оставьте для миссис Марч записку, что мы не будем обедать в отеле.

– Кажется, я вас понял, джентльмен. Вы имеете в виду миссис Марч, ту вчерашнюю пожилую леди с крашеными волосами?

Джереми едва заметно улыбнулся.

– Вы схватываете все на лету. А теперь расскажите, как нам добраться до ресторана.

– Когда выедете из Баб Джедид (кстати, баб – означает ворота), то у фонтана поверните налево и поезжайте вдоль городской стены. Дальше выедете на дорогу к Асни, там есть знак. Пойдемте, я провожу вас обратно к машине.

* * *

Несколько миль дорога шла вдоль рыхлой высокой кораллово-красной городской стены. Затем постепенно равнина Марракеша начала переходить в предгорье Среднего Атласа. Дорога начала петлять, поднимаясь все выше и выше. Вдали виднелись изломанные скалистые пики Верхнего Атласа. Еще не покрытые снегом, они все равно сияли на солнце. На сочных зеленых лугах паслись стада верблюдов. Подняв свои длинные шеи, они с высокомерным безразличием провожали глазами проезжающий автомобиль. Другие верблюды, запряженные вместе с лошадьми, тянули деревянные плуги, оставляя за собой жирные пласты земли. При приближении автомобиля стаи белых журавлей медленно взлетали, громко хлопая крыльями. Зеленые луга и пашни сменил каменистый однообразный ландшафт, начали попадаться большие разломы вулканической породы. Время от времени дорогу пересекали узкие глубокие ущелья, к скалистым стенам которых, как ласточкины гнезда, лепились маленькие деревушки с домами из красной глины, без окон.

Повстречался араб в тюрбане верхом на маленьком ослике. А один раз пришлось прижаться к обочине, давая дорогу приближающемуся автобусу. На передних сидениях чинно сидели женщины в чадрах, с прямыми спинами, а позади шло нагромождение голов в фесках и тюрбанах. С обеих сторон автобуса торчали коричневые плечи и локти. Крыша была уставлена бесформенными тюками с коврами, там же торчал велосипед, были видны две блеющие козы и собака какой-то желтой масти, сбоку была привязана за ноги связка цыплят.

Пропустив автобус, Джереми погнал машину дальше.

– Должен вас предупредить, Карлотта, что, если случится какая-то поломка в машине, или, того хуже, если вы откажете мне в моих гнусных домогательствах, то вам придется машину покинуть. Продумали ли вы, как будете возвращаться назад?

Карлотта ответила, продолжая следить глазами за удаляющимся автобусом:

– Знаете, как это для вас ни странно, но я все продумала и ко всему готова. Уверена, что мне очень пойдет джеллаба и чадра. Замаскировавшись так, я легко доберусь до дома.

Джереми удовлетворенно кивнул.

– Не сомневаюсь, что доберетесь. С вами интересно, Карлотта. Вы понимаете, что к чему. Кстати, как вас обычно зовут домашние? Карл? Или Лотта?

– Если вы будете звать меня Лотта, я просто размозжу вам голову. А вот Карл… – она запнулась, – мой муж иногда называл меня так, но это мне не нравилось.

Джереми молча крутил баранку. Боже, какой же я болван! Все шло так хорошо, а я опять ляпнул неподходящее, опять напомнил ей о муже. Но… Он задумался. Но ведь с другой стороны, если учесть то, что сказала Изобель, то все как раз сходится: муж обнаружил, что она лесбиянка и стал звать ее Карл. Естественно, ей это не нравилось.

– А что этот человек там делает? – Карлотта показала на обочину.

Там на корточках сидел человек и возился с какой-то небольшой деревянной формой. Рядом на земле были разбросаны кубики из красной глины такого же размера и толщиной два дюйма.

Джереми на мгновение оторвал взгляд от извилистой дороги.

– Он лепит кирпичи и сушит их на солнце. Но в другой раз советую дважды подумать, прежде чем показывать па араба пальцем. С вашей стороны это очень наивно, и совсем по-девичьи.

– Понятно, понятно. А вы, Джереми, грубиян. За следующим поворотом появилось небольшое плотное скопление маленьких домиков с плоскими крышами и без окон. У колодца стояли две девушки. Их свободные одеяния, состоящие из нескольких слоев яркой материи, были туго перепоясаны.

От бровей до волос через весь лоб у них шла широкая черная лента с золотыми и серебряными блестками. Чадра отсутствовала, и можно было видеть татуировку, покрывающую голубым кружевом весь контур челюсти. С минуту они глядели на проезжающий автомобиль, а потом, прыснув от смеха, отвернулись.

Карлотта подалась вперед.

– Не правда ли, они хороши? Будь я мужчиной, я бы не осталась равнодушной.

– Да, да хороши, конечно, – спокойно заметил Джереми. – Лично я не остался бы равнодушным.

Так, так, вот и лесбос начал вылезать наружу. Остальное время они ехали молча. Через несколько километров их взорам открылся деревенский базар. На зеленом склоне паслись примерно пятьдесят осликов, привязанных к деревянным колышкам. Их большие печальные глаза покорно глядели в никуда, но отмеченные черными крестиками белые мордочки слегка подрагивали, почуяв приближающуюся машину. Вся земля вокруг была гладко вытоптана босыми ногами посетителей базара. Их тут было и сейчас немало, они отчаянно жестикулировали и спорили, как это обычно и делается на базаре.

Подъем продолжался. Дорога петляла между большими завалами камней. Откуда-то выскочил босоногий мальчик в разноцветной ермолке, одетый в рыже-коричневую джеллабу. В руках он держал пучок пурпурных кристаллов, их неровные края сияли на солнце.

– Посмотрите, Джереми. Это аметист? Интересно, а как он образуется? Его что, выращивают из кристаллов или просто находят?

– Не знаю, но думаю, что находят. Если бы с нами был Ади, он бы сказал их истинную цену. Я, может быть, тогда купил бы один-два. Впрочем, зачем они мне нужны. Сделать ожерелье для Бриджит? Жаль, что я не взял ее, она любит ездить в машине.

За следующим поворотом мальчишек оказалось вдвое больше. У одного был грубый кусок пурпурного кварца, у другого – что-то сияющее оранжево-красное.

– Красный – это, по-видимому, коррелайн, – заметил Джереми. – Я вижу, эта страна буквально напичкана минералами. Кстати, моя дорогая Карлотта, вы заметили, что, с тех пор как мы выехали из Марракеша, нам навстречу попалась только одна машина и один автобус? Лучшего места для поломки нашего авто не найти. Говорят, что по законам арабского гостеприимства гость в их доме – это нечто святое. Но, с другой стороны, если вы явитесь к ним без приглашения, или они обнаружат, что вы заблудились, то, я думаю, нам, как пить дать, запросто перережут горло, не говоря уже о том, что предварительно обоих изнасилуют. Да, да, насколько я наслышан о вкусах арабов, этой участи не избежать ни вам, ни мне.

– Сегодня вы что-то в особенно игривом настроении. О, смотрите, кажется мы приближаемся к нашей цели – копченой свинине.

Они приближались к большому одноэтажному строению из красного матового камня. С одной стороны оно утопало в зарослях жасмина, жимолости и роз. Стена вплоть до слегка покатой крыши были увиты перголой. Рядом с почтовым ящиком висел плакат, изображающий кабана с трубкой между клыками.

Джереми припарковал машину, и они вышли. Нагретый воздух был пропитан сильным ароматом цветов. Столики были расставлены на двух террасах: верхней, навесом здесь служили ветви деревьев, и нижней, у небольшого пруда с лилиями.

Вышел араб в тюрбане и с поклоном проводил их к столику у пруда. Собираясь присесть, Карлотта вдруг замерла.

– Ой, смотрите, Джереми! Вон туда. Видите под оливой? По-моему, там действительно настоящий дикий кабан!

Они подошли поближе. В тени деревьев они увидели две большие клетки. В большей суетились и тараторили несколько обезьян. В другой сидел кабан и глядел на них своими маленькими красными злыми глазками. Грязноватая серая щетина на его холке поднялась дыбом. Рядом на ветке нахохлился и заворчал красно-желто-голубой какаду. На другой ветке, выше, сидел белый какаду и чистил перья. Его длинный хвост загибался на манер турецкого ятагана.

Глаза Карлотты засияли.

– Как это забавно, Джереми.

Он кивнул.

– Я вижу, вы довольны, что приехали сюда. Я тоже. Но давайте все же поедим. Я умираю от голода. А этот маленький зоопарк осмотрим после обеда.

У стола их ждала невысокая полная женщина среднего возраста с копной темно-рыжих волос. Она улыбнулась, показав ряд золотых зубов.

– Бонжур мсье-мадам. Вы впервые в нашем «Кабане»? Добро пожаловать. Какую кухню вы предпочитаете, марокканскую или французскую?

Карлотта и Джереми вопросительно посмотрели друг на друга. Джереми улыбнулся.

– Я считаю, что иногда можно себе позволить плавание в незнакомых и опасных кулинарных морях. Но не сегодня. Сегодня, я думаю, нам следует предпочесть что-нибудь традиционное. Не знаю, как вам, а мне французская кухня всегда представлялась чем-то восхитительным.

Француженка взмахнула полной, в кольцах рукой.

– Я разделяю ваше восхищение, мсье. Позвольте мне предложить вам вариант обеда для вас двоих. Для начала возьмем бстеллу – марокканский пирог из сладкого слоеного теста с начинкой из мяса голубей, в качестве продолжения может быть цыпленок по-домашнему – замечательные цыплята, приготовленные частично по арабским, частично по французским рецептам. Затем козий деревенский сыр и фрукты. Из вин рекомендую Розовое Сладкое, цвета коралла. Оно шипучее, но не слишком, только для пикантного покалывания языка. Вам это подходит?

Она склонила голову набок и перевела свои сильно накрашенные глаза с Карлотты на Джереми и обратно. Они оба согласно закивали головами, а Джереми отложил меню в сторону, даже не раскрывая.

– Мадам, это звучит невероятно вкусно. И к тому же, кому нам доверять в этом вопросе, если не вам.

Мадам отплыла от их столика, и ее сменила арабская девушка, ее голова была плотно обмотана тонкой материей, подбородок и лоб татуированы голубым кружевным узором. Она поставила рядом с их тарелками нечто треугольной формы, похожее на хлеб. Через минуту появился официант-араб и подал продолговатые пироги-бстеллы. Карлотта нерешительно посмотрела на пирог, потом на Джереми.

– Как же это надо есть? С помощью правой руки, или по-старинке, ножом и вилкой?

Джереми тоже с любопытством рассматривал содержимое своей тарелки.

– Я считаю это похожим на нечто, вылепленное из маленьких сладких клейких весенних листиков. Давайте будем ретроградами и возьмем нож и вилку.

Карлотта попробовала кусочек и, медленно разжевывая, подняла глаза на Джереми.

– По виду это, как сказали, сладкие липкие листики, но внутрь они засунули настоящего голубя. Правда рубленого. Но я не очень-то расположена к голубю в сахарной глазури. Знаете, у меня, наверное, отсутствуют качества, необходимые исследователям и первооткрывателям, и поэтому я, видимо, не смогу докончить свою порцию.

Джереми проглотил свой кусок и кивнул.

– Не могу с вами не согласиться. Хорошо еще, что мадам не из тех французских официанток-патронесс, которые стоят и следят за каждым куском, который вы поглощаете. Давайте быстро свою тарелку, я сбегаю к дикому кабану и угощу его. Давайте скорее, пока официант не вернулся. Надеюсь, кабан съест это и не погибнет.

Когда официант вернулся и поставил на стол большой деревянный сосуд, Джереми уже был на месте. В сосуде лежали два больших куска цыпленка-гриль на подстилке из виноградных листьев. Все это было обложено жаренным на вертеле зеленым перцем и присыпано финиками, а сверху колотым миндальным орехом.

Официант наполнил фужеры охлажденным розовым вином. Джереми поднял запотевший бокал, сделал маленький глоток и посмотрел на Карлотту.

– Великолепно. Сухое и прохладное, как горный поток. И этот нестандартный цыпленок пахнет заманчиво. Разрешите положить вам кусочек?

Дальнейшая трапеза проходила в дружелюбном молчании, изредка прерываемом восторженными комплиментами качеству поедаемого блюда. Держа тарелку с фруктами, официант наклонился к Джереми.

– Где мсье предпочитает пить кофе, за столом или там, в тени?

Он показал в сторону крытой беседки, увитой жимолостью, где были расставлены несколько шезлонгов.

– Я бы пошел туда. А вы, Карлотта?

Они последовали в беседку и вытянулись в шезлонгах. Их разделял металлический столик, на который официант поставил поднос с кофе и фрукты. Карлотта наполнила чашку и подала ее Джереми. Он взял чашку и, сдерживая зевоту, приложил руку ко рту.

– Извините, Карлотта. Возможно, это невежливо, но этот горный воздух, а ведь мы забрались довольно высоко, и вся эта чудесная обстановка… В общем, не могу. Глаза слипаются. Мне нужно хоть немного поспать.

Карлотта мягко улыбнулась улыбкой сонного ребенка и поглубже устроилась в своем шезлонге.

– Мне тоже. Спокойной ночи.

 

Глава четырнадцатая

Изобель открыла дверь своего номера. На пороге лежала записка. Сделав усилие, она наклонилась, чтобы поднять ее. Прочитала и неспешно скатала в шарик.

– Какая стерва! – произнесла она сухо, со злостью. – Значит, поехали обедать за город без меня. Уверена, что это она все подстроила. Думает, что очень ловкая.

Изобель усмехнулась.

– Но ничего, она еще свое получит. Я ее сделала, и она никогда не узнает об этом. Джереми, конечно, скушал эту историю про лесбиянку. Скушал и уже, наверное, переварил. Так что пока все хорошо получается.

Она прошла в спальню и достала из шкафа бутылку виски. Наполнила бокал и предалась любимому занятию – разглядыванию себя в зеркале. Поправила прическу.

Они неплохо поработали, там, в салоне красоты. Эти локоны вокруг лица и завитки, пожалуй, мне идут. Сейчас мне можно дать не больше тридцати, ни днем больше. И волосы стали такие мягкие, по крайней мере мягче, чем у этой хитрой идиотки Карлотты. Эта тупица никогда не поймет, что мужчинам нравятся беззащитные маленькие женщины.

С бокалом в руке она вышла на балкон. Внизу сквозь листву на солнце поблескивал бассейн. В конце его, у бара в шезлонгах расположились Чендлер, Френки и Иэн Драммонд-Брюс. Она инстинктивно убрала бокал за спину. Постояла еще с минуту и вернулась в комнату.

А Иэн симпатичный. И сейчас без своей старухи-жены. Это хорошо. Мне он нравится. Сразу видно – джентльмен. Учился в знаменитом Итоне, потом в Оксфорде. И кто бы мог подумать, такой мужчина, и алкоголик. Да, чего только в жизни не бывает.

Она всхохотнула и допила бокал. Еще раз поправила прическу и вышла из номера.

* * *

При приближении Изобель Чендлер и Иэн приподнялись. Чендлер притворно зажмурился, якобы ослепленный красотой ее новой прически.

– Добрый день, Изобель. Как вы красивы сегодня.

Та лукаво скосила на него глаза.

– Ах оставьте, Чендлер.

Иэн подал ей стул, но Изобель покачала головой.

– Если вас не затруднит, будьте добры, попросите официанта принести зонт. Я не могу сидеть на солнце. Рыжим никак нельзя на солнце.

Тут ее взгляд остановился на сияющей золотом копне на голове у Френки.

– Я просто не пойму, как вы, Френки, можете лежать так подолгу на солнце. Я бы тоже хотела, но стоило вчера чуть-чуть открыться, и уже ночью не могла спать от волдырей. Ну очень нежная кожа.

Френки попыталась придать своему лицу серьезное выражение.

– Ну, тут все дело в привычке. И, конечно, хороший лосьон тоже немало значит. А самое главное для меня – это не забывать каждую неделю окунать волосы в тазик с краской.

Нижняя губа Изобель отвисла чуть больше обычного.

– Боже мой! Да я никогда бы не подумала, что ваш цвет не натуральный.

Она повернулась к Иэну.

– А где миссис Брюс? Жаль, что ее нет, с ней так приятно проводить время.

Иэн пристроил зонт, и Изобель наконец села.

– Она сейчас дома, обустраивает новую квартиру. Ну и другие дела по хозяйству.

Стремительно приблизилась Малага.

– Добрый день всем. И не спрашивайте меня ни о чем. Я чувствую себя отвратительно. Не сомневаюсь, что вчера вечером я что-то натворила, по крайней мере, наболтала. О, как я себя ненавижу. Интересно, а женщин берут в Иностранный Легион?

Чендлер посмотрел на нее поверх своих темных очков.

– Если и берут, то только не для укрепления боеспособности. Но тебе, я уверен, найдут применение. С такими талантами тебя ждет там успешная карьера.

– Ох, заткнись!

Она сбросила на траву свой махровый халат. Загорелое тело резко контрастировало с золотистым бикини. Она потянулась, как кошка. Глаза всех мужчин у бассейна были обращены на нее. Вчерашний молодой араб подался вперед на своем стуле, снял темные очки и застыл. Затем, как бы очнувшись, оглянулся кругом на пялящихся на Малагу мужчин. Выбросил сигарету и выскочил вон.

Малага легла на траву.

– Кто мне закажет чего-нибудь выпить? Мне просто необходимо подлечить разрушенную психику. И я, как всегда, без гроша.

Чендлер вздохнул.

– Все как всегда, дорогая. Что ж, все равно моя очередь заказывать. А что для вас, Изобель?

– Пожалуй, томатный сок.

– И туда немного водки?

– О, нет, – Изобель сделала ужасные глаза.

Чендлер кивнул.

– А вам, Иэн? Тоже томатный сок?

– Да, пожалуйста, и чуть-чуть ворчестерского соуса.

Изобель обернулась к нему.

– Что это за детское питье для такого большого мужчины. Почему бы вам не добавить туда немного водки?

Она придвинулась к нему ближе.

– Я тоже добавлю себе, если вы это сделаете. Он смущенно улыбнулся и покачал головой.

– Нет, благодарю.

Она слегка потрепала его по руке.

– Да бросьте вы. Я вызываю вас на соревнование.

Некоторое время он сосредоточенно рассматривал свои ладони.

Я уже много недель не брал в рот ни капли. Почему бы не попробовать? В конце концов, я всегда знаю свою норму и всегда смогу вовремя остановиться. Это ведь просто так. Не очередной запой.

Он поднял голову.

– Хорошо. Только, чтобы доставить удовольствие вам, Изобель.

Сделав заказ, Чендлер посмотрел на Изобель.

– А где Карлотта? И, кстати, где наш Джереми? Они что? Вместе куда-то убежали?

– Можно сказать, что да. Я получила записку, они поехали обедать за город. А я все это время зря прождала ее.

Официант принес напитки. Сделав глоток, Изобель удивленно округлила глаза.

– Надо же, совсем другой вкус, когда добавлено немного водки. Да и совсем не крепко. А Карлотта ни слова не сказала о своих планах на утро. Она вообще странная женщина. Хотя мы провели много времени вместе – мы ведь были пассаужирами на теплоходе через Атулантику, но я бы не сказала, что очень хорошо ее знаю.

Малага резко поднялась на ноги.

– Чендлер, пойдем немного поплаваем.

Они прыгнули в бассейн и поплыли рядом к дальнему концу. Чендлер собрался повернуть, но она задержала его.

– Чендлер, я хочу кое о чем тебя спросить, и поэтому я позвала тебя в бассейн. Мне захотелось узнать, на каком языке говорит Изобель. Все эти ее: Атулантика, пассаужир… Я помню, она как-то произнесла еще: роумантик. Ты ведь американец, скажи, откуда у нее такой выговор?

Чендлер покачал головой.

– Уверяю тебя, к американскому это не имеет никакого отношения. Думаю, общаясь с Джереми и Иэном, ей пришло в голову, что британский выговор более респектабельный, ой, извиняюсь, респектаубельный, чем южно-бруклинский, который у нее иногда прорывается.

Малага зашлась в смехе.

– О Боже. Вот, значит, каким должен быть английский выговор. Бедняжка, все в ее головке перепуталось. Не знаю даже, смеяться тут надо или умиляться. Думаю, и то, и другое. А ты заметил, как она пытается кокетничать с Иэном? Она ведь хочет снова начать жить нормальной жизнью. Но, как это для нее не просто. Ну хорошо. Это все, что я хотела узнать. Поплыли назад? К нашей выпивке?

Они вернулись назад и заняли места за столом. Иэн встретил их более, чем радушно.

– Пилигримы возвращаются в родные края. Милости просим. А я как раз сделал новый заказ. О, а у вас тут еще старые запасы.

Изобель хихикнула.

– Мне вообще-то не следовало заказывать вторую, но я решила, если Иэн будет, то и я буду.

Иэн сделал большой жадный глоток, затем еще один и с улыбкой оглядел присутствующих.

Как хорошо. Какие кругом приятные люди. Настоящие друзья. И выпить с друзьями одно удовольствие. Во сколько там Дай говорила прийти к обеду? Да ладно, какая разница. У меня еще уйма времени.

Он поставил на стол пустой бокал.

– Кто за то, чтобы повторить?

Чендлер посмотрел на него с некоторым удивлением.

– Благодарю, но я – пас. Пойду приму душ и переоденусь к обеду.

Поднялась Френки. Малага протянула руку Чендлеру.

– Вытащи меня, дорогой. Я тоже иду.

Чендлер расплылся в улыбке.

– Вот как действуют мои чары на женщин. Куда бы я ни пошел, они всюду меня сопровождают. Прошу за мной, в мой гарем.

Все трое удалились. Иэн задумчиво поглядел на свой пустой бокал, затем на часы. Время идти домой. Дайана уже, наверное, ждет и волнуется.

Он улыбнулся Изобель.

– Я не ожидал, что уже так поздно. Разрешите мне проводить вас в отель?

Изобель пришла в восторг.

– О, Иэн, до чего же вы, англичане, галантные. Она встала и взяла его под руку. Пройдя в холл, она остановилась.

– Ой, я только сейчас заметила, какой вы высокий. До чего же мне нравятся высокие мужчины. Они такие крепкие, сильные, надежные. С ними чувствуешь себя такой защищенной. Почему бы вам не зайти ко мне в гости и выпить на посошок?

Иэн колебался. Вообще-то, почему бы и нет? Застолье кончилось как раз тогда, когда ему стало по-настоящему хорошо. Он, конечно, немного опоздает домой к обеду. Но почему он всегда должен подчиняться Дайане. К тому же, Изобель – такое симпатичное маленькое существо.

Изобель внимательно следила за его лицом.

– Знаете, я ведь совсем одна. Карлотта уехала куда-то, оставила меня одну.

– О, бедняжка. Конечно, вас надо поддержать. Пойдемте выпьем по одной, только на посошок.

Пока они поднимались в лифте, Изобель о чем-то непрерывно болтала. Он же все время мысленно спорил с собой – стоит или не стоит звонить домой и предупреждать, что немного задержится. Но, представив, какие тут же начнутся упреки, он выбросил эту мысль из головы.

Изобель с улыбкой отворила дверь.

– Проходите и чувствуйте себя, как дома. Ой, представляете, я совсем забыла, что у меня нет томатного сока для Кровавой Мэри. Но есть джин и виски. Может быть, позвонить в бар насчет сока?

– Если честно, то мне эти добавки сока изрядно надоели. Виски, дорогая, и больше ничего. Это напиток настоящего мужчины.

Изобель уже держала в обеих руках по бутылке и улыбалась.

Напиток для мужчины… мужчины. Как это прекрасно снова видеть рядом с собой мужчину. Если кто-то считал, что у меня не будет мужчины, тот просто дурак.

Она наполовину наполнила бокалы, добавила немного воды и льда и повернулась к Иэну.

– Садитесь поудобнее, милый Иэн. Почему бы вам не забраться на диван с ногами?

– Я что, выгляжу таким усталым… или старым?

– О нет, Иэн, нет! Вы так молодо выглядите, у вас ведь самый интересный возраст.

Он присел на край дивана и поднял бокал.

– За вас, дорогая.

Отпил немного и с удовлетворением откинулся на спинку дивана.

– Чертовски хорошая выпивка. Я ведь не пил виски с… ну, в общем, очень давно. Большинство женщин не умеют правильно приготовить выпивку. Часто портят.

– Ну что ж, давайте еще по одной. Мне доставляет огромное удовольствие смотреть, как мужчина делает то, что доставляет ему удовольствие.

Иэн допил бокал и встал.

– Разрешите я налью сам. Зачем вам утруждаться. Вам нравится этот виски? Не правда ли, немного освежает?

Он взял ее бокал и направился к столику с бутылками. Откупоривая одну, он слегка покачнулся.

– Что-то меня немного развезло. Сказывается отсутствие практики.

Изобель счастливо рассмеялась.

– Да ведь это чудесно. Я считаю, что мужчина имеет право на то, чтобы его развезло, если он хочет, чтобы его развезло.

Иэн вернулся на диван. Какая чудесная женщина, эта Изобель. Какая компанейская, как с ней легко. Если только Дайана…

Изобель примостилась на диване рядом с: ним.

– Иэн, расскажите мне о себе. Я уверена, у вас в жизни были необыкновенные события.

Он рассмеялся.

– Ну, это старые дела, дорогая. Но если вы хотите, чтобы я рассказал о себе, то нет ничего легче. Можно начать с того, каким я был вундеркиндом в детстве, или о моей героической службе в армии, а может, о том, какой я страстный любовник? Она нервно всхохотнула.

– Ой, вы такой шутник! Я обожаю остроумных мужчин.

Иэн заерзал на диване.

– Боюсь, что придется на некоторое время прервать нашу достойную беседу. Извините, где тут у вас туалет?

– Идите прямо, дорогой, через спальню.

Иэн, нетвердо ступая, двинулся в указанном направлении. Изобель дождалась, когда за ним закроется дверь, а затем на цыпочках подкралась в спальню и начала прислушиваться. Слушая, она счастливо улыбалась и кивала головой.

Боже, как это чудесно, снова слышать, как рядом с тобой писает мужчина. Это означает, что в доме мужчина. А действительно он страстный любовник, или просто дурачится? По виду ведь никогда не определишь.

Она вернулась и долила в его бокал виски до краев. Появился Иэн. Не глядя взял бокал и одним глотком наполовину его осушил. Пьяно улыбнулся ей и плюхнулся на диван.

– Это был тяжелый поход, моя девочка, и все время мучила жажда. Иди-ка сюда и посиди рядом. – Он распростерся на подушках. – Это не жизнь для мужчины. Я ведь рожден быть солдатом. Я рожден вести батальоны в атаку. Вот для чего я рожден. Я был хорошим солдатом. Можешь мне поверить. А сколько я убил немцев, тебе, девочка, и не снилось. Дайана не разрешает мне рассказывать об этом. Говорит, что это было давно, что людям это не интересно. А, что она в этом понимает? Она что? Ходила в бой? Убивала немцев? Рисковала жизнью? Скажите, Изобель, то, что я говорю, скучно?

– Да нет, Иэн. Наоборот, это безумно интересно. Я горжусь, что сижу рядом с таким интересным человеком. Мне интересно буквально каждое, каждое слово. – Она хихикнула. – Мне тоже нужно отлучиться на минутку. Но вначале разрешите мне вам долить.

Она вновь наполнила его бокал, включила радио и ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. В спальне она взяла телефон и, набрав номер, ушла с ним в ванную.

– Алло. Пусть подойдет коридорный, который понимает по-английски. Алло? Вы говорите по-английски? Хорошо. У вас есть номер телефона новой квартиры миссис Драммонд-Брюс? Пожалуйста, скажите мне его. Благодарю вас.

– Алло, это Дайана? Это говорит Изобель. Изобель Марч. У меня для вас неприятная новость… Дело в том, что Иэн… в общем, он запил.

– О Боже, только не это! – В голосе Дайаны было отчаяние.

– Он сейчас у меня. Я пытаюсь сделать что-нибудь, чтобы он протрезвел.

– Изобель, вы ангел! Я сейчас же еду за ним.

Изобель нахмурилась. Это вовсе не входило в ее планы. Она даже перестала растягивать слова и затараторила.

– На вашем Месте я бы этого не делала. Видите ли… – она замолкла, подыскивая слова, а затем продолжала уже своим обычным тоном. – В общем, он сейчас не в том состоянии. Помните, вы рассказывали мне о нем. Как раз такой случай. Я думаю, он просто пьян и, как всегда, злится на тех, кого больше всего любит. Не лучше ли вам прийти позже, когда мне удастся хоть немного его отрезвить. Часто постороннему человеку это сделать легче. Сейчас он в плохой кондиции, уверяю вас.

Дайана всхлипнула.

– Я понимаю, о чем вы говорите. Да, он часто слушается посторонних, а увидев меня, приходит в бешенство. Но вы, вы-то зачем берете на себя такую обузу? Вам-то зачем это нужно?

– Как зачем, Дайана? – голос Изобель стал медовым. – Просто потому, что я ваш друг. Мой долг помочь вам.

– Благослави вас Господь. Смогу ли я вас отблагодарить? Вы настоящий друг. Когда он придет в себя, отправьте его домой. До свидания, дорогая.

Изобель положила трубку и с улыбкой возвратилась в гостиную. Иэн распростерся на диване, прижав к груди недопитый бокал с виски. Голова безжизненно откинута набок. Он храпел. С каждым всхрапом из бокала ему на грудь проливалось чуточку виски. Она вынула из его рук бокал и, сев рядом, легонько потрепала по плечу.

– Эй, милый, проснись. Ты еще не допил свой виски.

Он во сне пошевелил головой и еще громче захрапел. Вздохнув, она поставила бокал на пол, и пристроилась рядом с ним на диване. Положила голову ему на плечо. Начала гладить живот, подбираясь все ниже и ниже. Расстегнула молнию на брюках и залезла внутрь, захватив рукой безвольную мякоть, которую там обнаружила. Выделив главную часть, она начала ее нежно мастурбировать. Он забормотал во сне, тяжело сглотнул и продолжил храп.

Она вздохнула вновь. Но все равно, чувствовать мужчину – это чудесно, пусть пока только чувствовать.

Она сползла еще ниже. Шире расстегнула ему брюки, и с головой окунулась туда.

 

Глава пятнадцатая

Джереми потянулся и, не открывая глаз, стал рукой нашаривать одеяло. Пальцы его поймали пустоту. Он открыл глаза и тупо уставился в потолок.

Потолка не было, была решетка, увитая плющом. Он сел.

Так, так. Значит, я не в своей комнате в отеле. Я в «Кабане». Боже, неужели я храпел.

Солнце садилось, и все еще голубое небо постепенно приобретало темный серо-зеленый оттенок. К тому же, оно было испещрено сияющими коралловыми и красно-оранжевыми тенями. Два массивных пурпурных облака, отороченных золотом, медленно двигались на этом великолепном фоне.

Шезлонг рядом с ним заскрипел. Он повернул голову. Это потянулась Карлотта. Она только-только разомкнула глаза и сонно улыбнулась ему.

– Дорогой, я… – она зевнула и прикрыла рот ладонью. Села. Боже мой, я сказала ему, дорогой. Совершенно инстинктивно. Я не называла так ни одного мужчину с тех пор, как… с тех пор, как узнала все о Робби.

Джереми улыбнулся ей.

– Ну и славно же мы поспали. Поглядите, какой закат. Видели вы что-нибудь подобное?

Они прошли к концу террасы и застыли в молчании. Краем глаза Джереми наблюдал ее профиль на фоне меняющего краски неба.

Хорошо бы обнять ее сейчас и прижать к себе ее теплое мягкое тело. Но я хорошо помню унизительную сцену накануне. Теперь я знаю причину. Но ведь это же надругательство над человеческой природой, когда такая милая, сердечная женщина и… такая ненормальная. Язык не поворачивается назвать ее лесбиянкой. Он вздохнул.

– Уже поздно, Карлотта. Да прохладно становится. Пора нам двигаться назад.

Она кивнула. Боже, как бы я хотела, чтобы он обнял меня. Но я так мерзко вела себя вчера, что он, наверное, не решится. Как объяснить ему все? Если не рассказать о моем прошлом, о замужестве, он ничего не поймет. Надо выбрать время и все ему объяснить. Он такой добрый, милый. Он все поймет. Я провела с ним всего два дня и уже начинаю чувствовать себя снова человеком. А я думала, что уже никогда не захочу почувствовать руку мужчины на своем плече. Я признаюсь ему, что желала смерти Робби… Странно, но это постоянное чувство вины, эта боль, которая не отпускала меня ни на миг, сейчас, с Джереми, стала вдруг рассасываться и куда-то исчезать. Наверное, само общение с таким порядочным человеком возвращает меня к нормальному восприятию жизни. Может быть…

– Почему вы молчите, Карлотта?

– О… я просто любуюсь закатом и думаю, до чего же прекрасен этот мир. Кажется, в таком мире нет места несчастью. Но вы правы, пора ехать.

* * *

Они ехали молча, каждый думая о своем. Последние пурпурные сполохи заката таяли, уступая место туманной черноте субтропической ночи, в которой голубоватым светом сияли крупные бриллианты звезд. В кабину пробирался холодок осеннего горного воздуха. Джереми включил печку и радиоприемник. Потекли звуки восточной песни. Пела женщина под струнный аккомпанемент. Как восхитителен интим в маленьком теплом мирке на колесах, который мчит нас двоих сквозь тьму. Поддавшись импульсу, он дотронулся до ее руки и тут же быстро убрал. Она молча рассматривала его профиль на фоне ночного неба.

Вот оно, самое подходящее время для объяснения. Лучшего не найти. Сейчас никто меня не прервет.

Она сделала глубокий вдох и выдох.

– Джереми, я хотела вам кое-что рассказать. Рассказывать придется долго и о… неприятном, я бы даже сказала, ужасном…

Она заметила, что он подался вперед, прислушиваясь к шуму двигателя. Машина замедлила ход.

– Что-то не так, Джереми?

– Да. Почему-то не подается бензин. Ничего не понимаю.

– Только не говорите мне, что кончилось горючее. Где мы его здесь найдем?

– Да, нет же. Утром я заправил полный бак, – он рывком включил индикатор, чтобы еще раз убедиться. – Бензина больше, чем полбака.

Мотор заглох, и машина катилась по инерции. Он поставил ручной тормоз и посмотрел на Карлотту.

– Должен вам сообщить, дела принимают нежелательный оборот. Мои сегодняшние шутки насчет нашего возвращения на автобусе, мне кажутся сейчас неуместными. Особенно, если учесть, что ночью автобусы не ходят. Я почти в этом уверен. Где-то здесь был фонарик. Пойду открою капот, посмотрю, что там. Но, если честно признаться, то я разбираюсь в двигателях не больше, чем курица в алгебре.

Она вздохнула.

– Должна вам признаться, что и я не больше, Но, тем не менее, пойдем посмотрим. Я посвечу.

Откинув капот, он наклонился над двигателем. Она светила ему фонариком.

– Подайте мне, пожалуйста, маленький ключ. Благодарю. Теперь отвертку.

Повозившись несколько минут, он выпрямился.

– Я снял трубку, соединяющую бак с карбюратором. Сейчас я подую в бак. Постарайтесь заметить, проходит ли воздух. Если, конечно, не боитесь запачкаться. Может быть, засорился проход в бак.

Карлотта просунула голову под капот и стала наблюдать за маленькой медной трубкой. Под капотом было гораздо теплее, чем снаружи. Из трубки раздался легкий свист. Она подняла голову. – Воздух проходит, Джереми. Что дальше?

Он вернулся назад и остановился рядом с ней, задумчиво глядя на двигатель. Желтый лучик фонаря начал слабеть и замигал.

– Будь я проклят, если что-то понимаю. Скорее всего сломался бензонасос.

Фонарик мигнул последний раз и погас. Джереми процедил сквозь зубы.

– Вот и прекрасно. Этого нам только и не хватало. Я, конечно, дурак, но не настолько, чтобы пытаться ремонтировать бензонасос при свете зажигалки. Этого делать нельзя.

Он рывком закрыл капот и повернулся к Карлотте.

– Я очень виноват перед вами за то, что втянул вас в эту историю. Машина неисправна. Мы находимся прямо у подножия Атласских гор. Кругом неизвестность, населенная враждебными арабами, а они враждебны, уж я-то точно знаю. К тому же, в качестве механика у вас слабоумный. Добро пожаловать в путешествие. Фирма Блай приглашает. Ну что? Разве не смешно? Давайте вместе посмеемся. Милая девочка, как я виноват перед тобой! К тому же еще и чертовски холодно.

Карлотта тихо рассмеялась. Он назвал меня на ты.

– А мне кажется это очень забавным. Настоящее приключение. И где же мы будем ночевать? Запремся в машине?

– Карлотта, ты просто чудо. Большинство женщин на твоем месте немедленно закатили бы истерику. А как лучше поступить, я не знаю. Можно, конечно, ночевать в машине, но мы вряд ли выдержим холод. Ведь мотор не работает. Не лучше ли нам попробовать вернуться обратно в ресторан? На наше счастье мы не так уж далеко отъехали. Я думаю, не больше пяти-шести миль. Как ты на это смотришь?

Она снова рассмеялась.

– Смотрю положительно. Разве ты забыл, что я в кроссовках и могу идти, хоть всю ночь?

– Кончай хвастаться. Возьми лучше мой пиджак, а то замерзнешь.

– Да нет, не замерзну. Начнем идти, так еще жарко будет.

Робби никогда бы не предложил мне свой пиджак, скорее забрал бы мой свитер.

– Молчать и повиноваться! Бери без разговоров. Когда вспотеешь, отдашь.

Их глаза уже привыкли к темноте, и они довольно бодро двигались по уходящей в черноту, петляющей дороге. Шли они молча, бок о бок. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был звук их шагов.

– Ой, что это там? – она схватила его за руку.

Темная тень на обочине, которая только что была деревом, вдруг задвигалась и поплыла. Джереми остановился, крепко сжав ее руку в своей. Они оба затаили дыхание. Вдруг тишину прорезало блеяние новорожденного ягненка.

Джереми облегченно засмеялся.

– Это всего лишь пастух, Карлотта. Он в капюшоне, а в руках у него ягненок. Интересно, долго он наблюдал за нами? Вообще-то, довольно жутковато. Думаю, они проводят здесь со стадом всю ночь.

Он откашлялся.

– Э… э… бонсуар, мсье… О черт!.. Карлотта, как будет по-французски пастух? Мсье, отель эс лон д'си?

Они ждали, как отреагирует эта безликая неподвижная тень. И она отреагировала невнятным гортанным звуком и растворилась в темноте, сопровождаемая расплывчатой тенью мамаши-овцы.

Карлотта и Джереми двинулись дальше.

– Коммуникабельный парень, ничего не скажешь.

– Да, но он все-таки не ограбил нас и не поиграл своим ножичком. И то хорошо. Ты только не подумай, что я паникую, но мне кажется, что сейчас за нами наблюдают десятки невидимых глаз.

Ее рука все еще была в его. Он легонько сжал ее.

– Можешь тоже считать меня паникером, но у меня точно такое же ощущение. Но все же мне кажется, что это дружелюбные, любопытные глаза. Я молюсь только о том, чтобы утром машина осталась с колесами. Вот доберемся до ресторана, я тут же позвоню Чендлеру и попрошу его утром забрать нас отсюда и найти механика. Надо также, чтобы он выгулял и накормил Бриджит. Она ужасно нервная. Гляди-ка! Вот тебе сцена из далекого прошлого.

Дорога в этом месте поворачивала. Вокруг костра сидели пастухи в капюшонах. Головы повернуты в сторону дороги. Карлотта и Джереми просто физически ощущали на себе их взгляды.

– Бон суар! – крикнул Джереми.

В ответ тишина, но спустя немного времени из глубины джеллабы вынырнула одна худая коричневая рука и поднялась в приветствии.

Джереми перевел дух.

– Можно считать, что это разрешение двигаться дальше. Надеюсь, что это так. Давай прибавим шагу, пока они не передумали.

Они не сделали и нескольких шагов, как Карлотта снова остановилась, показывая в темноту.

– Что это там в поле, позади них? Джереми вгляделся во тьму. Примерно на высоте двух футов над землей медленно передвигались странные светящиеся предметы, больше всего похожие на темно-голубые с зеленью драгоценные камни.

– Понятия не имею. Я бы никогда… О… – И тут он рассмеялся. – Это овечьи глаза. В них отражается свет костра. Никогда бы не подумал, что у овец такие красивые глаза. Но нам следует поспешить, а то, не дай Бог, эти патриархи захотят пригласить нас на ужин. А там, я уверен, первым деликатесом будут как раз овечьи глаза. Тебя вначале накормят ими, а потом уж изнасилуют. Да, ничего не скажешь, женщиной быть нелегко. Но сцена-то, сцена как хороша! Я имею в виду не сцену твоего изнасилования, а вот этих людей в капюшонах, собравшихся у костра. Это похоже на… на какую-то картину из Библии…

Вот ведь незадача. Все же не удержался и опять не смог обойтись без этого затертого клише.

– …но что по-настоящему удивительно в этой стране, так это одежда этих людей. Они носят одежду, которую их предки носили сотни и тысячи лет назад. Здесь не так, как в других странах, где национальные костюмы одевают по праздникам или чтобы развлечь туристов и вытянуть из них лишнюю деньгу… Что-то я слишком разговорился, ты не находишь? На самом деле я это для того, чтобы отвлечь твое внимание от тягот нашего похода, чтобы ты забыла об усталости. Ведь первые двести миль преодолевать тяжелее всего.

– Джереми, по-моему, ты достигаешь как раз обратного. Овечьи глаза на ужин, изнасилование, ограбление… Уж лучше я сосредоточу свое внимание на усталых ногах, хотя… Ого! Просто не верится, но…

Они как раз выходили из-за поворота, и впереди засверкали огни «Копченого Кабана».

Убыстрив шаг, они через несколько минут уже входили в теплый, светлый холл маленького отеля. Радости они не скрывали. Карлотта тут же прыгнула в кресло.

– Джереми, небеса нам покровительствуют.

За маленькой стойкой на них с любопытством глядела мадам своими густо накрашенными глазами.

– Бон суар, мсье-дам. Ви возвратился назад? Что случилось?

Джереми подошел к стойке.

– У нас сломался автомобиль. Можно ли у вас переночевать?

– Ну разумеется. – Лицо мадам расплылось в улыбке. – У меня есть прекрасный комната, светлый, двухспальный кровать, магнифик ванная.

Джереми покачал головой.

– Две комнаты, пожалуйста.

Мадам удивленно подняла брови.

– Но… но почему? Ночь такая холодная.

– Мы… мы не муж и жена.

Брови мадам взлетели еще выше.

– О… о… – она посмотрела на серьезное лицо Джереми и, пожав толстыми плечами, сняла с доски два ключа.

– Прошу. Пойдемте, я покажу вам комнаты. Я вижу, мадам замерзла, у нее пиджак мсье. Для мадам, пусть вот это.

Она сняла с плечиков светло-кремовую джеллабу из тонкой шерсти и подала Карлотте.

– Я дам вам мыло, а утром могу одолжить макияж. Женщина без макияж – это как без одежда. О, хуже. Да. Я из Париж, я все понимаю.

Она засмеялась, вращая глазами.

– Как будете готов, я дам вам ле ужин. Сегодня у нас паштет по-домашнему из местной дичь и молочный ягненок, жаренный на вертел. Я скажу Абдул подать вам в салон, но прежде затопить огонь, чтоб тепло. У нас больше нет гостей, так что вы будете одни. А вот комнаты.

Она провела их через большую гостиную-салон с альковами и укромными уголками. Было видно, что хозяева обставляли ее постепенно, без какого-либо плана, насколько позволяли средства и в зависимости от настроения. В одном конце был огромный камин из грубого камня, в нем были видны обгоревшие поленья. Над камином висела большая волосатая голова горного козла с витыми рогами. По стенам развешаны головы различных животных и чучела птиц. Мебель являла собой смесь двух разных стилей, даже культур. С одной стороны, тяжелые резные буфеты и вычурные вазы, как раз в Духе французского среднего класса, а с другой – марокканские диваны, пуфы, ковры и медные украшения.

Салон выходил в маленький коридорчик. Она отперла две смежные комнаты и широким жестом пригласила войти.

– Вуля, мсье-дам. Я надеюсь, все будет к вашему удовольствию.

– Мерси, мадам. Я уверен, что все будет… э… э… к нашему удовольствию.

Он посмотрел на Карлотту поверх головы мадам.

– Я бы не отказался от хорошего стаканчика чего-нибудь. А ты?

Карлотта с энтузиазмом поддержала.

– Да, да! Я думаю, мы это заслужили. Мадам улыбнулась.

– Маленький аперитив перед ужином. Вполне естественно. Чинзано, Кампари?

Джереми отрицательно покачал головой.

– Мы бы предпочли виски. Два очень больших виски, мадам, силь ву пле.

Мадам, не скрывая разочарования, пожала плечами.

– Как вам угодно, мсье. Я скажу Абдул принести вам прежде, чем он будет топить камин.

Она удалилась, покачиваясь и бормоча.

– Les Anglais! Wiski avant le diner et deux lits parcequ'lls sont pas maris. Mon Dieu!

Карлотта и Джереми с улыбкой переглянулись.

– Патронесса, – сказал Джереми, – это уже характер. Итак, встретимся у камина, как только будем готовы. И, если придешь первая, не набрасывайся сразу на выпивку.

* * *

Карлотта откинулась на спинку дивана, вытянув ноги. Джереми расположился рядом, на большом пуфе. В руках у каждого бокалы. В бокалах бренди. Оба смотрят в камин, на меняющееся оранжевое пламя. Наконец Карлотта со вздохом произнесла.

– Джереми, я не помню ни одного случая в моей жизни, чтобы еда доставила мне столько удовольствия.

– То же самое и со мной. Но мы, правда, здорово нагуляли аппетит.

В камине треснуло полено, посыпались искры. Пламя стало выше. Джереми разболтал бренди в бокале, глотнул. Потом гипнотическое пламя камина снова приковало его взор.

Не могу в это до конца поверить, а уж понять и подавно. Как это возможно, любить сразу двоих. Но ведь я люблю. Я влюблен в эту женщину рядом, и в то же самое время твердо знаю, что мое сердце принадлежит Макси. С Карлоттой мне хорошо, я хотел бы коснуться ее, прижать ближе к себе, еще ближе, слиться с ней – но не так дико, по-животному, как это бывало с Макси, а нежно, мягко.

Мне нравится все, что она делает. И то, как она говорит, и то, что она говорит. С ней я чувствую себя легко и свободно, как никогда с Макси. И все же. Все же. Я знаю, стоит только сейчас, здесь появиться Макси – и не важно, замужем она, или нет, – как я уйду с ней, не оглядываясь назад на Карлотту, как будто ее и вовсе не существовало. И это при том, что я отчетливо сознаю: Макси и ее образ жизни – не для меня. Сейчас я это знаю точно. Но она растворена в моей крови, и, наверное, так будет всегда. И в то же самое время я чувствую, как подымается моя любовь к Карлотте, совсем другая любовь. Мне легко представить свою жизнь с ней: дом, дети и все остальное. Но разве я смогу быть счастлив, если память о Макси, как призрак, преследует меня повсюду. О Боже! Как в этом во всем разобраться?

А тут еще эта история с Изобель. Я не верю в нее. Не могу поверить. Изобель что-то напутала. Карлотта, наверное, просто хотела поухаживать за ней, пожалела ее. Ну и как это можно выяснить? Разве можно спросить у женщины лесбиянка она или нет?

Вот сейчас такая приятная интимная обстановка. Может быть, мне завести с ней разговор о любви, браке, сексе, не в частности, а вообще, и посмотреть, как она будет реагировать? Если мне когда-нибудь и суждено выбросить Макси из своей жизни, избавиться от нее, то единственная, кто мне будет нужен, это Карлотта. Но зачем все эти размышления, если она… О Боже! Я не могу по отношению к этой милой женщине даже произнести слово лесбиянка.

Он вздохнул и сделал еще глоток.

Карлотте было хорошо на мягком диване. Она откинулась на подушки, закрыла глаза.

Надо сейчас же рассказать ему о Робби. Это, конечно, не так легко. Все так запутанно и сложно. И… омерзительно. Это выходит за рамки обычного понимания. Думаю, он поймет. Я расскажу ему, как я, разочарованная, порвав с Брюсом, вышла замуж за Робби, почти ничего о нем не зная. Джереми, наверное, сможет понять, что я как католичка не могла с ним развестись. А Робби был достаточно умен. Он сделал меня беременной, прежде чем я узнала правду. Боже, какой глупой, наивной юной дурочкой я была! И ребеночка не удалось сохранить.

Но как объяснить Джереми, почему я оставалась с Робби? Как объяснить ему это, если я сама себе не могу объяснить? Как я объясню, что Робби имел надо мной странную власть. Что каждый раз, когда я хотела от него уйти, он начинал рыдать, как ребенок, подползал ко мне, клал голову на колени и умолял не покидать его. Он бормотал сквозь слезы, что не может без меня жить, что я его якорь, его спасение, что, если я уйду, он убьет себя. Что ему безразлично, сплю ли я с другими мужчинами. Это только подумать! Сплю с другими мужчинами!

Да это было возможно после его лживых мерзких рук, которыми он прикасался ко мне. Я чувствовала себя нечистой, прокаженной. Я ненавидела мужчин. Я ненавидел его, ненавидела жизнь, которую он заставлял меня вести. Но все-таки, сама не знаю почему, но я оставалась с ним. Порой он казался мне таким ранимым и беспомощным. Почему, о Боже, ну почему я сразу же не ушла от него, когда узнала, что он педик, когда застала его, наряженного в мое платье, с подведенными глазами, с крашеными волосами? Шок был настолько сильный, что я буквально сходила с ума. Я была слишком ошеломлена и подавлена, чтобы что-то предпринимать.

Выходя замуж, я искренне верила, что он любит меня. Сейчас смешно об этом подумать. Потом я узнала, что у него были какие-то трудности с получением наследства, что только, будучи женатым, он получает право распоряжаться им на пять лет раньше. Я была для него просто ширмой, создавала ему просто фон респектабельности.

Как объяснить Джереми, что я была замужем за гомосексуалистом, и у меня не хватало пороху уйти от него. Но одновременно я хотела, желала его смерти. И сейчас я рада, что его нет. Джереми, наверное, возненавидит меня за это. Будет меня презирать. Но я все равно ему расскажу. Я не смогу ему лгать, потому что… я люблю его. Да, я люблю его. Господи, помоги ему понять меня!

Она открыла глаза. Джереми склонился над своим бокалом, отблески огня играли на его волосах. Как ей хотелось прикоснуться к ним, погладить.

Джереми отпил из бокала и поудобнее устроился на своем пуфе. Взял Карлотту за руку.

– Карлотта, ты такая красивая в этой джеллабе. Этот капюшон так мило обрамляет твое лицо. Я думаю, ты желанна для любого мужчины.

Она вновь закрыла глаза, стараясь подавить дрожь. В памяти всплыли мальчики-проститутки, которым все равно с кем быть, с ней или с Робби…

Джереми, затаив дыхание, с секунду разглядывал ее лицо. Что это у нее за гримаса? Боли или отвращения? Он быстро отвел глаза.

– Ты как-то странно ведешь себя, Карлотта. Похоже на то, что ты боишься любви.

Ну зачем я давлю на нее! Ответ уже написан на ее лице. Но возможно… возможно, она не может думать о другом мужчине. Ведь она недавно похоронила мужа…

Она открыла глаза.

– Нет, Джереми. Я не боюсь любви. Я просто о ней ничего не знаю. Я имею в виду любовь между мужчиной и женщиной.

Он почувствовал, как по спине прошел какой-то неприятный холодок. Осторожно отпустив ее руку, он полез за сигаретами.

Она тяжело вздохнула.

– Джереми, я хочу рассказать тебе кое-что о себе, что ты должен знать. Не совсем уверена, что ты все поймешь, но прошу тебя, постарайся понять. Это, конечно, трудно для мужчины. Нормального мужчины. Дело в том, что я не та, за кого ты меня принимаешь. Я не безутешная вдова. Я не заслуживаю симпатии и сочувствия людей. Я ненавижу себя за то, что принимаю их сочувствие. Понимаешь, наш брак не был счастливым. Его и браком-то назвать нельзя. Хотелось, чтобы ты понял, что я имею в виду.

Джереми почувствовал, как напряглись мускулы на его животе.

– Да? – с усилием произнес он.

Она глядела на огонь в камине и не могла видеть, как набухли желваки его челюстей.

– Не знаю, насколько ты осведомлен о таком явлении, как… гомосексуализм, – ее голос дрогнул.

Джереми почувствовал судороги в области живота. Боже, она собирается мне рассказать об этом. Значит, это правда. Значит, Изобель сказала правду. Нет, только не это… Я не в силах выслушивать это.

Он склонил голову набок, осушил бокал и встал. Заставил свои губы улыбнуться.

– Сейчас слишком поздно для таких серьезных разговоров, дорогая. Я пошел спать. Буквально валюсь с ног. Да и ты сегодня изрядно измучилась.

Она посмотрела на него с изумлением.

– Но, Джереми…

– В постель, в постель. Завтра будет новый день и новые дела.

Он направился к выходу. С обидой в глазах, она удивленно следила за ним. Потом тоже поднялась. Молча они проследовали в коридор.

Джереми открыл ключом свою дверь и с беспечной улыбкой повернулся к ней.

– Спокойной ночи, Карлотта. Хорошего сна.

– Спокойной ночи, Джереми. Сегодня мы провели чудесный день. Спасибо тебе.

Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной. Почему он так внезапно и странно себя повел? Оборвал меня почти на полуслове. Похоже на то, что он не захотел ничего знать о моей личной жизни, не захотел серьезного разговора. Но почему? Ведь все было так хорошо, казалось, мы так легко понимаем друг друга. Она медленно пересекла комнату и начала раздеваться.

* * *

Джереми в своей комнате присел на край кровати и бессмысленно уставился на противоположную стену. Итак, теперь все ясно. Это хорошо, что все ясно. Не буду, по крайней мере, выглядеть дураком. Его вдруг начал душить смех, странный смех, похожий на чих. Выглядеть дураком? Да я уже давно полный дурак. Влюблен сразу в двух женщин. Одна замужем, другая лесбиянка. Разве это не повод для веселья. Но свои чувства к Карлотте я возьму под строгий контроль. И еще хорошо, что меня предупредили. Спасибо маленькой Изобель.

Он медленно поднялся, снял пиджак и подошел к раковине. Долго изучал свое лицо в зеркале, затем осклабился.

– Стареешь, Блай, стареешь. Тяжело терять такую женщину. Не просто женщину, она могла быть хорошим другом. И не надо делать вид, что это тебя не потрясло до глубины души. Потому что это не так. И как мне сейчас с ней себя вести? Как заставить себя быть с ней и не желать ее, зная, что в этом прекрасном теле сидят мерзкие гомосексуальные гормоны.

Фальшивая улыбка исчезла с его лица. Он отвернулся от зеркала и устало вздохнул.

Всего полчаса назад я страдал от того, что память о Макси вклинивается между мной и моей любовью в Карлотте. Теперь Карлотта сама заняла место рядом с Макси.

А может быть, я просто мазохист? Влюбляюсь только в недоступных женщин. Да нет же. В Макси я влюбился задолго до того, как она вышла замуж. В Карлотту влюбился тоже еще до того, как выяснилась вся смехотворность и бессмысленность этой затеи.

Не лучше ли уехать отсюда ко всем чертям, и начать все сначала. Боже мой, я обречен все время куда-то бежать. Нет, это не выход.

Грустно вздохнув, он начал раздеваться.

* * *

Карлотта погасила свет и залезла под одеяло. Повернулась на бок и стала смотреть в темноту.

Я люблю его. Я люблю Джереми. Что я такого сделала, что теплота и понимание, возникшие между ними, вдруг разрушились так внезапно? Может быть, он подумал, что я из тех вдов, которые, не успев похоронить мужа, сразу начинают охоту за новым? Скорее всего, именно так. А впрочем, не знаю, не знаю…

Крупные слезы потекли по щекам прямо на подушку.

Если бы он только позволил мне рассказать все о Робби…

 

Глава шестнадцатая

Дайана посмотрела на часы. Уже почти семь, а от Иэна до сих пор никаких известий. Она закурила. Бросила спичку в пепельницу, где уже полно окурков. Начала зачем-то поправлять прическу. По подлокотнику кресла пальцы нервно отстукивали дробь.

Найджел в другом конце комнаты оторвал глаза от книги. Открыл было рот, собираясь что-то сказать, но передумал.

Бедная мама. Расстраивается из-за папочки, но не хочет, чтобы я об этом знал. Думает, что я не в курсе того, что творится в доме. Что папаша в очередном загуле. Отец Бертона тоже пьет. Мы часто в школе обсуждали с ним эту проблему. Старик Бертон, так тот просто сущий тиран в семье – как напьется, так бьет мать. Вообще, плохо дело. А главное, как в таких случаях защитить мать? Ведь женщины, особенно матери, они ведь очень странные. Им лучше, чтобы их били по животу, но чтоб все тихо, чтобы, не дай Бог, сыночек ничего не узнал. Они думают, что тем самым как-то оберегают нас от лишних стрессов. Но все же, я думаю, сейчас самое лучшее делать вид, что мне ничего не известно о папочкином пьянстве. Может быть, так она будет спокойнее. К такому выводу мы в конце концов пришли с Бертоном. Наши мамочки все не могут осознать, что их детки уже подросли и имеют глаза и уши.

Он отложил книгу.

– Мам, принести тебе чего-нибудь попить?

Она заставила себя улыбнуться.

– Да, милый… то есть нет, не стоит. Спасибо. Она посмотрела на часы.

– Уже так поздно.

Раскрыв книгу, она сделал вид, что читает. Нельзя показывать Найджелу, в каком я состоянии. Конечно, я сейчас чего-нибудь выпила, но надо быть начеку и делать вид, что все в порядке. Но, Боже мой, до чего же все это трудно. Она едва слышно вздохнула и опять забарабанила пальцами по креслу.

Что за участь, мучиться в ожидании мужа, рисовать в воображении страшные картины. Ведь бывали случаи, когда он падал по дороге и приходил домой весь в крови и ссадинах. А однажды попал под машину и сломал ногу. А как возвратится домой, то придется выслушивать поток брани. Но может быть и другая крайность – невероятное добродушие и любовь.

– Милая Дайаночка, ты самая красивая, лучше тебя нет никого в мире. Как я тебя обожаю. Ты мое божество.

Любит и обожает. Обожествляет… Как бы не так. Обожествляет, но не настолько, чтобы прийти домой, когда обещал, или, по крайней мере, дать о себе знать, где он. В периоды запоев единственная его любовь – это бутылка. Но не смей ему ни в чем перечить. Он тут же от обожания переходит к не менее сильной ярости. Сколько раз он избивал меня так, что я не могла даже пошевелиться. Но, с другой стороны, уж лучше бы бил, чем те нескончаемые разговоры, которыми он мучает меня всю ночь напролет. Начинает говорить и не может остановиться. Говорит и говорит. И заставляет меня слушать. Тем для его разглагольствований не так уж много, и главная – это мои недостатки. Тут он может говорить бесконечно, повторяясь снова и снова, как заезженная пластинка. Боже, как это мучительно и скучно! Пару часов такой пытки и хочется биться головой о стенку. Я уже сейчас отчетливо слышу эту пьяную галиматью, которую он с завидной неутомимостью вновь и вновь повторяет. Порой мне кажется, что я схожу с ума. Но, если попытаться начать с ним разговаривать, как-то реагировать на его речи, то это все равно, что разговаривать с полным идиотом. Алкоголь до того одурманил его сознание, что он не способен воспринимать простейшие вещи. Но, не дай Бог, ему в чем-то возразить или сказать что-то не то, хотя бы одно слово. Тут можно ожидать чего угодно. Как от сумасшедшего. Вот, какой это ад.

Она отбросила книгу, забыв о присутствии Найджела, и устремила взгляд в стену напротив. Самое ужасное – это видеть в таком состоянии милого, приятного, в общем-то интеллигентного человека, которого любишь. Видеть, как он превращается фактически в животное, грубое опасное животное, с которым нельзя найти общий язык. Оно не слышит тебя, не понимает твоих слов. А если ты попробуешь помочь ему, оно будет тебя бить руками и ногами. Можно понять, посочувствовать тем несчастным, кто родился убогим. Но людей, которые сами, по собственной воле доводят себя до состояния убожества… Боже, зачем они это делают? Если бы они могли хоть раз увидеть и услышать себя со стороны… Конечно, когда они трезвеют, то мало что помнят о вчерашнем. Но Иэн и не хочет ничего помнить. Стоит только попытаться напомнить ему о его художествах, он тут же мрачнеет и начинает опять пить.

И все же, не смотря ни на что, я его люблю. Он может быть совсем другим – ласковым, внимательным, обаятельным. Нет, мне никто не нужен, только он.

Теперь вот на эту бедную маленькую Изобель свалилась такая ноша. С ней он, конечно, скандалить не станет, с посторонними он почему-то этого не допускает. Будет ужасно нудным и скучным, но хамить не будет. Кто бы мог подумать, что Изобель, эта серая мышка, окажется таким преданным другом. Слава Богу, Иэн – не бабник. Пьянство его я еще могу перенести – это все же болезнь, но измену – никогда. Да я даже не могу представить его с другой женщиной. Нет, никогда! Да и зачем забивать себе голову вещами, которые невозможны. Достаточно того, что вполне возможно.

Она оторвалась от своих грустных размышлений и посмотрела, чем занимается Найджел. Он склонился над книгой. Хорошо, что хоть он не знает правды о своем отце. Она снова посмотрела на часы и вздохнула. Чем позднее, тем в более мерзком состоянии он явится домой. Это уже проверено.

– Найджел, папа где-то задерживается. Почему бы тебе не пойти прогуляться. Зайдешь в снек-бар, чем-нибудь полакомишься, сходишь в кино. Говорят, в «Регенте» идет какой-то хороший французский фильм.

Он поднял голову и улыбнулся. Бедная мамочка! Хочет выпроводить меня до того, как па заявится домой и начнет бузить. Хочет, чтобы я погулял, пока папочка успокоится. Как лучше? Остаться дома и проследить, чтобы с ней ничего не случилось, или пойти гулять, поддерживая легенду о моем неведении?

Пальцы Дайаны опять начали отбивать дробь на подлокотнике. Она выпрямилась.

– Пойди, милый, погуляй. Если у тебя нет денег, возьми в моем кошельке на столе. Если фильм тебе понравится, можешь посмотреть его еще раз.

После некоторого колебания Найджел встал.

– Хорошо, мам. Но только, пожалуйста, не считай меня уж совсем ребенком, который будет подряд два сеанса смотреть один и тот же фильм.

Он вышел. Дайана прислушалась к звуку закрываемой двери и тоже встала и прошлась по комнате, Значит, прошел еще один день, и значит, сынок узнает правду об отце днем позже. Когда же все-таки явится Иэн? Если пойти за ним сейчас, то ничего хорошего не выйдет. Он просто придет в бешенство. Он считает, что я за ним шпионю, заставляю его плясать под свою дудку. Надо немного подождать. И, кроме того, это будет несправедливо по отношению к Изобель.

* * *

Голова Иэна на подушке произвела некоторое шевеление. Высунулся язык и облизнул губы. Иэн сглотнул, и рот его искривился, как будто ему попало что-то очень противное.

Изобель подняла голову и присмотрелась к его лицу. Просыпается. Она высвободила руки из его штанов и застегнула молнию. Осторожно спустила на пол ноги и на цыпочках протопала к себе в спальню.

Сняв платье, она аккуратно повесила его в гардероб. Затем достала зеленый пеньюар, отороченный гофрированными кружевами. Полюбовавшись им, она надела его и занялась прической, пытаясь придать своим волосам некоторое подобие кудрей. Очень долго изучала свое отражение в зеркале. Конечно, уже нет времени для серьезного макияжа.

Она только наложила на веки зеленые тени и окропила духами волосы и шею. Лампу с ярким медным рефлектором и цветным абажуром она направила в глубину гостиной. Пусть там будет неяркое, таинственное, сексуальное освещение.

Она встала, распахнула пеньюар и посмотрела внутрь. Довольная увиденными, она окропила духами живот и бедра. Застегнула пеньюар, посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась.

Найдется ли мужчина, который захочет уйти от меня к такой лишенной вкуса дуре, как Дайана? Уйти к ней, когда есть я. Эта Дайана даже и не понимает, что значит быть сексуальной и как вообще обращаться с мужчиной. Она не достойна, чтобы у нее был мужчина. Когда Иэн откроет глаза, я буду стоять рядом с большим бокалом виски в руках.

Иэн только на секунду открыл глаза и тут же их закрыл. С минуту его голова неподвижно покоилась на подушке. Потом он снова осторожно открыл глаза и приподнял голову. Оглянулся.

Где же это я? Где Дай? Что я здесь делаю? Где хоть кто-нибудь?

Он с трудом сел. Комната покачнулась и медленно поплыла сначала в одну сторону, потом в другую. Он опустил голову на колени и обхватил ее руками.

– Боже, я пьян, – произнес он громко, но невнятно. – Единственное, что мне сейчас нужно, так это выпить. Срочно выпить!

– Привет, Иэн, милый…

Что это за гнусный голосишко какой-то?.. Кто это, черт побери? Он поднял голову и открыл глаза. Изобель… Что она здесь делает? Ах, да, я, кажется, припоминаю. Это ведь я у нее в гостях. Она компанейская баба, эта Изобель. Такая не будет пилить и канючить: пора домой, тебе уже хватит пить… Такая не будет пилить, пилить, пилить…

– Иэн, дорогой, вот этот большой бокал виски – тебе.

Он принял от нее бокал, и его непослушный рот расплылся в улыбке.

– Ты просто чч-удесная девушка, Бишопель… Ну да… Пишо… Пп-аасслушай, а как тебя все-таки зовут?

Одним глотком он осушил полбокала. Поперхнулся, пролив виски на подбородок. Допил бокал и поставил его на стол.

– Еще. Мне бы еще!

Изобель уже наполнила бокал и подала ему. В глазах ее светилось немое обожание. Затем она пристроилась рядом, на диване. Очень близко.

Он выпил и этот бокал, а потом и еще один. Оглядел комнату красными затуманенными глазами.

Почему здесь так мало света? Да и тот, что есть, какой-то блядский, как в борделе. Где Дайана? Моя милая, любимая жена. Я ведь должен быть дома с моей маленькой женой. Я же ей обещал. Ужин и все прочее. Как здесь душно, в этой гнусной комнате. Чем-то воняет. Я хочу домой… домой.

Нетвердой рукой он поставил бокал на край стола. Тот соскользнул на пол. С трудом заставил он себя подняться на ноги и некоторое время качался из стороны в сторону. Наконец двинулся по направлению к двери.

Изобель вскочила и вытаращила на него глаза, не веря, что он уходит.

– Иэн, милый, куда ты собрался? Туалет не здесь…

Он уже открыл дверь и вывалился наружу. Не оборачиваясь бросил:

– Я собрался домой. Слышишь, ты, идиотка, до-мой!

Дверь за ним с шумом захлопнулась. Изобель неподвижно застыла, уставившись на закрытую дверь.

* * *

Иэна резко качнуло назад. Араб, поддерживающий его сбоку, еще сильнее сжал руку. Иэн повернул к нему голову и поглядел туманным взором. Свободной рукой он попытался освободиться.

– Кто ты такой, черт возьми? Убери от меня свои грязные черные руки? Где я? Что я здесь делаю?

– Такси, сэр. Из «Маммунии». Портье сказал, чтобы я проводил вас сюда. Вы здесь живете.

Хмурое лицо Иэна медленно осветилось пьяной улыбкой.

– Ты хороший парень! Слышишь, ты, Абдул? Или как там тебя зовут? Тт-ы мой друг… Ппшшли выпьем… Ах, я совсем забыл. Ты же не пьешь. Мусульманин, мусульманин… Так ведь? Понял, о чем я? Бедный парень. Не пьет. Слушш-ай, что это за длинный коридор? Где моя чертова квартира?

Он остановился, покачиваясь. Дайана… Если она собирается устроить сейчас мне скандал, то пусть не надеется… А почему, собственно, я не могу выпить? А кто она такая, чтобы мне выговаривать? Стерва, вечно командует, вечно хочет брать верх. Но сегодня я ей покажу. Пусть только попробует. Я никогда не позволю женщине мной командовать.

Они остановились перед дверью. Таксист пытался удерживать Иэна в вертикальном положении, а тот рылся в карманах.

– Дорогуша. Где-то здесь были мой ключи. Где-то здесь… Да позвони ты в этот чертов звонок, пусть эта ленивая дура оторвет от стула свою толстую жопу.

* * *

Дайана отбросила в сторону книгу и прислушалась. Спина ее одеревенела. В желудке стало как-то неуютно. Этот хриплый голос, заплетающийся язык. Как это все знакомо. Значит он прибыл. Она вскочила. На секунду прикрыла глаза.

Нельзя ему показывать, как я волновалась. Нельзя показывать ни тени недовольства. Будь терпеливой, доброй и приветливой. Будь такой, как обычно. Боже, пусть он будет в хорошем настроении.

Раздался длинный звонок. Она подбежала и открыла дверь. Таксист-араб бесшумно выскользнул назад. Упираясь обеими руками в дверной проем, стоял и смотрел на нее Иэн. Волосы взлохмачены. Глаза маленькие и красные. В уголках глаз какие-то желтые комочки. Рот полуоткрыт. В углу рта запеклась слюна.

Дайана сделала глубокий вздох и принужденно улыбнулась.

– Привет, дорогой. Проходи.

Она взяла его за руку. Покачнувшись, он вырвал руку и проковылял в комнату.

– Ты, чертова стерва! Опять захотелось покомандовать! Не получится. Стерва. А еще ты – уродина, уродина. Поди, посмотри на себя. Вообще, пошла отсюда вон, с глаз моих долой… И вообще, вон отсюда, из моей квартиры… И принеси мне выпить! Слышишь, ты, ленивая дрянь?

Он плюхнулся в кресло и вытянул ноги, уронив на грудь подбородок. Дайана обхватила себя обеими руками за бока и зажмурилась. Затем открыла глаза.

– Хорошо, дорогой. Я сейчас принесу тебе выпить.

 

Глава семнадцатая

Чендлер увидел Френки, входящую в бар, и помахал рукой.

– Добрый вечер, дорогая. Извини, что начал без тебя, но жажда замучила.

Френки села и оглянулась.

– А где все?

– Малага переодевается, а на это у нее уходит масса времени. Я разговаривал с ней в холле примерно полчаса назад. Джереми и Карлотта застряли где-то в дебрях Высокого Атласа. Видишь, как здесь опасно. Он мне звонил и сообщил, что сломалась машина. Прелестная история, доложу я вам. Но подозреваю, что это, видимо, так и есть. Он просит меня приехать и вызволить их оттуда. Хозяйка заведения, где они остановились… Хозяйка? Ты не думаешь, что он затащил бедную девушку в бордель? Так вот, хозяйка говорит, что у них там есть хороший механик, но Джереми не очень хочет с ним связываться. Хочешь поехать со мной?

– Конечно, с удовольствием. О, вот и Малага. В свободное кресло проскользнула Малага.

– Извините за опоздание, но я зашла к Изобель сказать о Джереми и Карлотте. Похоже, она обиделась, насколько может обидеться такое маленькое, доброе существо. Думаю, она подозревает какую-нибудь хитрость с их стороны и поэтому обижается. Кстати, к ужину не выйдет. Плохо себя чувствует. По-видимому, Иэн Драммонд-Брюс замучил ее. Он ведь почти весь день провел с ней. Не удивительно, что у нее после этого болит голова. Вид у нее неважный. Лицо красное, глаза какие-то странные, и говорит она еще медленнее, чем обычно. Возможно, у нее температура. Я хотела позвонить врачу, но она даже слышать об этом не захотела. Провела я у нее что-то около десяти минут, болтала всякий вздор, хотела ее оживить. Но разговорить ее было трудно, она только сидела и слушала с открытым ртом. Но такие дамы, по-моему, вам, мужчинам, как раз и нравятся.

Чендлер поежился.

– У своих женщин я предпочитаю больше жизни. Но если бы я сошел с ума и предался некрофилии, то предпочел бы труп помоложе и посимпатичнее. И хоть с какими-нибудь признаками интеллекта. Не надо много, чуть-чуть, чтобы понимала, о чем я говорю. Ладно, что будем пить? Малага не отрывала глаз от двери.

– Мне ничего. Я вижу, Грег появился в холле. А ты знаешь, как он любит выпивку. В последнее время он в каком-то странном настроении. Пойду успокою его. Увидимся позже.

Она встретила Грега в холле, и они вошли в ресторан. Метрдотель усадил их за столик и подал обширное меню. Грег резким нетерпеливым движением отодвинул его в сторону, не раскрывая.

– Уберите эту ерунду. И принесите что-нибудь. Мне все равно, что. Просто что-нибудь. Например, бутерброд с мясом, помидорами и майонезом.

Говорил он все это короткими очередями, выбрасывая слова, как пули.

Малага заказала для себя и улыбнулась метрдотелю.

– И еще, принесите спаржи, пожалуйста, и побольше.

Метрдотель с поклоном удалился. Грег взгромоздил локти на стол. Подавшись вперед, он пристально посмотрел на Малагу. В его глазах был нездоровый блеск.

– Малага, ты хотела бы отправиться в рай на роликовых коньках?

Малага сидела, не поднимая глаз от стола.

– Думаю, что предпочла бы более традиционный способ передвижения. К тому же, сомневаюсь, что это придется по душе Святому Петру. Хотя, о чем я говорю. В рай мне путь заказан.

Грег сильно сжал ее руки. Она нахмурилась и попыталась освободиться.

– Грег, оставь это. Ты делаешь мне больно.

– Послушай, Малага. Я открыл новое измерение. Две оси лежат в одной плоскости, а третья в перпендикулярной. Понимаешь? Неожиданно видишь яркий свет, потом вспышка. Подумай об этом. Ты мне нравишься, поэтому я хочу, чтобы ты поняла. Это очень важно. В мире нет ничего важнее.

Осторожно изучая его лицо, Малага отодвинулась, сколько могла. Оно выражало дикий восторг. Стеклянные глаза горели настоящим сумасшедшим огнем.

– Да, Грег, конечно… Я буду думать об этом. Я уже вижу, как это… ужасно важно. Это просто… фантастическое открытие, настоящее откровение.

Внезапно фанатический восторг покинул его лицо. Он расслабился. Отпустил ее и убрал руки со стола. Начал делать складки из уголка скатерти. Глаза бесцельно блуждали по залу.

– Помнишь, я говорил тебе, что нашел дом, настоящий арабский дом в центре медины? Скоро я туда перееду.

Глаза Малаги округлились.

– Ты считаешь это разумным?

– Конечно, разумным. Я собираюсь жить настоящей жизнью. У меня уже есть две джеллабы и феска. Один знакомый араб научит меня завязывать тюрбан. Прошлой ночью я уже надевал его. Выгляжу, как настоящий араб.

– Неужели ты появился в отеле в таком виде?

Он хитро улыбнулся.

– Я знаю один секрет. Могу войти и выйти из отеля, и никто не заметит. Когда перееду, я буду навещать тебя таким способом.

– Значит, я должна остаться здесь одна? И на что я буду жить? Ты должен не забывать, что я здесь у тебя в гостях. У меня нет возможности оплачивать счета отеля.

Он снова сдавил ей руку и заглянул в глаза.

– Ты должна здесь оставаться! Разве тебе не понятно? Мне обязательно здесь нужен свой человек, к кому я мог бы прийти, который… который знает обо мне. Конечно, я все оплачу. Прежде чем съехать, я оставлю тебе кучу денег. Но ты должна оставаться здесь. Поняла?

Он снова расслабился, откинувшись на стуле. Его глаза вновь начали блуждать по залу. Уже знакомая пожилая пара медленно миновала их столик. Он крепко держал за руку ее. Она тяжело опиралась на палку. Грег брезгливо скривил губы.

– Вот опять. Как они мне надоели, эти старые развалины. Я тебе говорил, что их номер рядом с моим, на четвертом этаже. И лоджии рядом. Вечером я слышу все их разговоры. Это ужас. Она ни на секунду не дает старику покоя. Стенли, найди мне мой носовой платок. Стенли, дорогой, проводи меня в туалет. Стенли, дорогой, почитай мне.

Грег повысил голос, имитируя брюзжание старой женщины. Посмотрел в глубину зала, где двое официантов помогали ей усесться за столик. Своей громадной рукой он скомкал бумажную салфетку, скатал ее в шарик и швырнул на стол.

– Дерьмо. Ненавижу эту чокнутую старуху. Я вообще ненавижу чокнутых. Она испортила мне ужин. Не могу здесь есть. Я ухожу.

Он с шумом отодвинул стул и выпрямился. Малага следила за ним со слабой улыбкой на лице. Затем она сделала знак официанту.

– Джентльмен не будет ужинать. А я пересяду к мистеру Керку.

Она направилась к столику, за которым сидели Френки и Чендлер.

– Надеюсь, не испорчу вам компанию. Дело в том, что Грег опять не в порядке.

Официант подал ей стул. После того как она уселась, Чендлер внимательно посмотрел на нее.

– Я наблюдал за его бурным выходом. Что произошло?

Малага пожала плечами.

– Сама хотела бы знать. Думаю, он вполне созрел для очередного переезда в дурдом. Но не представляю, как это можно здесь осуществить. Ты не знаешь, у кого-нибудь есть адрес его родителей?

Чендлер покачал головой.

– Понятия не имею.

Официант поставил перед Малагой тарелку со спаржей. Она рассматривала ее некоторое время невидящими глазами, потом неловко улыбнулась.

– Ладно, не стоит переживаний. В конце концов, он ведь безвредный.

Чендлер нахмурился.

– А вот в этом я как раз и не уверен. Малага взяла длинный кусок спаржи и задумалась, внимательно его рассматривая.

– Не будем говорить о грустном. Попробуем лучше спаржу… Она так похожа на фаллос, что я всегда немного стесняюсь есть ее при людях. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, дорогая, конечно, понимаем. Но я был бы тебе очень признателен, если бы ты избегала таких вульгарных реминисценций в присутствии Френки. Я понимаю, что ни о чем другом ты говорить не можешь, но прошу тебя, выбирай выражения.

– Знаете, – продолжила Малага, игнорируя его слова, – у нас дома была кухарка. Так она почти к каждому блюду давала морковь. Мамочка никак не могла понять этого ее пристрастия. Думаю, она ни разу в жизни не очистила ни одной морковки. Мамочка не могла понять, а я могла. Для меня все было ясно – просто кухарка любила эти генитальные овощи, и лишний раз подержать их в руках доставляло ей удовольствие. Слышишь, Чендлер, какие культурные выражения я выбираю. А я ведь свободно могла назвать это х… или, например, е…й.

– Малага, ради Бога!

Френки рассмеялась.

– Не знаю, какие у Чендлера основания считать меня уж очень невинной, но мне такого рода защита не нужна. Ведь я не Изобель. Хотя я сомневаюсь, чтобы она вообще поняла, о чем идет речь.

Чендлер обреченно вздохнул.

– Значит, рядом со мной две вульгарные особы. Но вы забыли о моем благочестии. Пощадите хотя бы его. Если вы обещаете впредь не хулиганить, я в свою очередь обещаю напоить вас обеих в баре.

* * *

Они заняли свой обычный столик в углу бара. Чендлер заказал три бренди. Под аккомпанемент маленького ансамбля на небольшом пятачке перед столиками медленно двигались в танце несколько пар. Тот самый молодой араб, который уже давно наблюдал за Малагой, поднялся со своего места и пересек зал. На нем был хорошо сшитый темно-синий костюм. Он приблизился к их столику и низко поклонился. Сначала Малаге, затем Френки и наконец Чендлеру.

– Мсье, могу я просить вашего разрешения на танец с этой молодой леди?

Он показал глазами на Малагу. Чендлер несколько смущенно кашлянул.

– Разрешения?..

Но тут же его лицо приняло обычное бесстрастное выражение. Он грустно кивнул.

– Разумеется.

Малага встала и последовала к эстраде, сопровождаемая молодым человеком.

Чендлер улыбнулся, глядя на Френки.

– Чего только мне не приходилось слышать в жизни, но такое… Ты только представь, у меня просят разрешения на танец с Малагой! Могу поспорить, он думает, что я ее отец. Я отец Малаги! Великолепно. Слушай, как насчет того, чтобы нам отсюда смотаться. Или тебе хочется еще выпить? Думаю, мы можем этот вечер посвятить куда более интересным занятиям, чем выпивка.

Она улыбнулась ему в ответ неясной загадочной улыбкой.

– А мне никогда не хочется выпить, если есть более интересное занятие.

Они подняли свои бокалы и чокнулись, глядя друг другу в глаза. Затем одновременно поднялись и начали протискиваться к эстраде.

– Я только скажу Малаге, что мы уходим.

Малага и молодой человек танцевали медленный танец. Из-за плеча партнера можно было видеть ее лицо. Она танцевала с закрытыми глазами, с улыбкой на губах. Чендлер постоял в нерешительности несколько секунд, затем взял Френки за руку и повел к выходу.

– Видишь, она в трансе. И не в моих силах вывести ее сейчас из этого блаженного состояния. Будем надеяться, что она попала в хорошие руки. Но даже если это не так, то Малага из тех девушек, которые умеют постоять за себя.

* * *

Чендлер отворил дверь спальни. Френки вошла и остановилась в ногах кровати. Небольшая лампа узким лучом освещала белые простыни. Все остальное тонуло в мягком мраке.

Обеими руками он взял ее за подбородок и жадно вгляделся в лицо. Она стояла с закрытыми глазами. Рот полуоткрыт. Он обнял ее. Прижал. Поцеловал. Ее легкое тело безвольно припало к нему, но внезапно напряглось, стало упругим и завибрировало. Извиваясь в его руках, она своими обхватила его за плечи, подбираясь к шее. Рывком пригнула его голову вниз, нашла губы и приникла к ним, издавая легкие стоны.

Тяжело дыша, он с трудом оторвался от нее. Она откинула назад голову и мотала ею из стороны в сторону, продолжая постанывать. Он начал покрывать нежную мякоть ее шеи у горла маленькими быстрыми поцелуями, перемежая их острыми покусываниями. Из ее полуоткрытых губ исторгались короткие животные вопли. Наконец он поднял ее и положил на постель. Поискав руками его шею и найдя ее, она притянула его к себе, плотно обхватив ногами его бедра. А пальцы ее лихорадочно блуждали по его спине, голова ее то вздымалась, то опадала на подушки. И она хрипела.

– Ну давай же, Чендлер, ради Бога, давай… Хрип перешел в сладостный стон, и началось сокровенное действо. Тишину нарушало лишь их возбужденное дыхание. И тела их двигались в унисон.

Внезапно она изогнулась дугой и издала еще один вопль, плавно переходящий в какой-то надчеловеческий стон, скорее похожий на вздох. Он лежал на ней, вздрагивая. Агония настигла и его. Воцарилась тишина.

Он поднял голову и поглядел на нее. Закрыв глаза, она улыбалась, как ребенок во сне. Он осторожно поцеловал ее веки и кончик маленького носика. Намотал на палец кудряшку у виска.

– А все-таки, ты маленькая стервоза, – произнес он нежно, – никак не даешь мне раздеться.

Она открыла глаза и удовлетворенно вздохнула.

– Раздевайся сейчас, кто тебе мешает.

– Милая девочка, дай мне хоть маленькую передышку. Молю тебя!

– Тогда принеси мне чего-нибудь выпить. После занятий любовью я люблю выпить, покурить, поболтать в постели.

Он встал и отправился в ванную за стаканами. Через пару минут появился в шелковом халате и как вкопанный остановился, широко раскрыв глаза. Френки, обнаженная, распростерлась на белых простынях. Матовая нежная кожа, стройные, словно отполированные ноги, густые волосы между ними.

– Как ты хороша, Френки! Какая ты свежая и молодая.

Он вдруг оборвал себя и, оглядев свой халат, рассмеялся.

– Вот и сморозил три банальности подряд. Очень оригинально.

Он подошел ближе к постели.

– Ты все еще хочешь выпить?

Она кивнула.

– Да, хочу. И сигарету. А потом сними этот дурацкий халат, ложись рядом и разговаривай со мной.

Он раскурил сигарету и подал ей. Наполнил два бокала, поставил их рядом на пол, сбросил халат и наконец лег рядом. Пальцы его начали увлекательное путешествие сначала по одной груди, затем перебежали на другую, затем спустились на нежный плоский живот, затем двинулись ниже. Но это были пальцы одной руки. А другая в это время нежно гладила восхитительные рыжие волосы.

– Послушай, ты, маленькая чертовка. Зачем ты сказала Изобель, что красишь волосы?

Она наморщила нос и повела плечами.

– Сама не знаю. Честно. Я сознаю, что ее нужно жалеть, но есть в ней что-то такое. И мне все время почему-то хочется, помимо моей воли, сказать ей какую-нибудь гадость. И тебе, между прочим, тоже. Я заметила. Понимаю, что говорить о крашеных волосах было глупо, но не смогла удержаться.

Чендлер перевернулся на спину и задумчиво уставился в потолок.

– Ну что за чушь… Я не собираюсь, лежа с тобой рядом, с такой прекрасной обнаженной девушкой, говорить о старой мерзкой мумии. Я хочу поговорить о тебе, Френки. Ты никогда ничего не рассказываешь о себе. Как будто у тебя есть какая-то тайна. Этакая загадочная Мона Лиза. У тебя есть, что скрывать от меня, дорогая?

Ее тело слегка напряглось.

– Ерунда. Никаких таинственных секретов у меня нет. Ты заговорил, как редактор женского журнала. Но даже если бы у меня и был какой-нибудь секрет, тебе-то что за дело?

– Я просто думал о тебе. Ну вот, например, почему ты заплакала тогда, когда мы в первый раз занимались любовью?

Она сбросила его руку и села.

– Это не твоего ума дело, Чендлер. Понял? Ты воображаешь себя каким-то высшим существом, которое может совать свой нос в жизнь и душу любого и бесстрастно ее исследовать. А у самого никаких эмоций. Ты ведь холодный, холодный, как льдина. Скажи, ты вообще-то любил кого-нибудь в своей жизни?

Одной рукой он возвратил ее в исходное положение, а другой достал бокал. Глаза по-прежнему были сосредоточены на потолке.

– Знаешь что, Френки. Есть много разновидностей любви. Не думаю, что эта глубокая мысль для тебя нова. Взять хотя бы любовь эгоиста. Мужчина, когда его посещает лирическое настроение, будет всю ночь не давать тебе спать, рассказывая, как он тебя любит, хотя он знает, что ты умираешь, как хочешь спать. Он заставит тебя спать с головой на его плече и будет всю ночь храпеть тебе в ухо, а у тебя после этого весь день будет болеть шея. И это только самый простой пример. Такая любовь мужчины гроша ломаного не стоит. Он любит только себя. Ты никогда не затронешь его сердца, на этом месте у него тщеславие и самомнение. И не дай Бог тебе затронуть их – он тотчас возненавидит тебя. А любовь его всегда при нем – это он сам. Моя милая Френки, никогда не позволяй такого рода мужчинам завладевать твоими чувствами.

Она скосила на него глаза.

– А почему ты мне все это рассказываешь? Думаешь, я дитя. Может быть, ты думаешь, что я… что я страдаю от такой любви? Так ты глубоко ошибаешься. Я… Постой, постой… А по-моему, ты говорил сейчас о себе самом. Но почему? Скорее всего ты решил, что я влюблена в тебя, и ты таким манером меня предупреждаешь. Мол, если я буду потом страдать, то это моя вина. Мол, сама виновата, я ведь предупреждал. Правильно я говорю? А? Правильно или нет? Ты, самодовольный сукин сын? Он рассмеялся.

– Правильно, правильно. Ну, конечно, правильно, дорогая. Ты уже допила свое?

Он хотел взять у нее бокал, но она попыталась спустить ноги на пол.

– Мне с тобой стало противно. Я ухожу.

Он крепко сжал ее бокал. Она стала отпихивать его рукой, Грустно вздохнув, он свободной рукой повернул ее набок и шлепнул по попке. Она сделала попытку вырваться, но он вытянул наконец из ее руки бокал и поставил на пол рядом со своим. Затем повернулся так, что все ее тело оказалось под ним, и начал нежно целовать ее лицо. Ее попытки вырваться становились все слабее и слабее. Надув губы, она прошептала:

– Я ненавижу тебя, Чендлер.

Но его тело уже начало медленные заветные движения.

– Ты знаешь, а правду говорят. Без ботинок этим заниматься и легче и приятнее.

Она издала глубокий вздох-стон, и тело ее задвигалось синхронно с ним.

 

Глава восемнадцатая

Закурив сигарету, Чендлер нажал кнопку вызова лифта. У его ног сидела Бриджит, держа в зубах свой поводок. В коридоре появилась Френки. Увидев Чендлера, она подкралась к нему сзади на цыпочках и крепко шлепнула по заду. Он не спеша повернул голову. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Наклонился и поцеловал ее в губы.

– Доброе утро, дорогая. Твое нежное прикосновение я узнаю из тысячи других. Как спала?

Позади открылась и закрылась дверь. Они обернулись. По коридору двигалась Малага с клюшками для гольфа в руках.

– Доброе утро. Вы оба плохие, и я вас не люблю.

Чендлер удивленно поднял брови.

– Больше, чем обычно?

– Конечно. А зачем вы вчера сбежали и бросили меня одну в беде? Ну не одну, конечно. Но все же? Честно говоря, я видела, как вы уходили, но подумала, что это совсем неплохо остаться тет-а-тет с эти черноглазым молодым красавцем без Чендлера и его глумливых ехидных шуточек. И что вы думаете потом произошло? Когда мы возвратились к столику после танца и обнаружили, что вас нет, он почему-то очень смутился, поклонился и сказал: «А теперь разрешите проводить вас до вашего номера». Я решила, что он решил действовать и в общем-то не возражала. Но он проводил меня до лифта и с поклоном удалился, оставив меня одну. Вот так-то. Я чувствовала себя полнейшей дурой. Во-первых, я не могла уже возвратиться в бар, а во-вторых…

Чендлер рассмеялся.

– Малага, дорогая, его поведение абсолютно понятно. Во всем мире это называется уважительным отношением к леди. Ничего удивительного, что это тебе не понятно.

– Ну все. Ты опять взобрался на своего любимого коня. Я бы очень удивилась, если бы узнала, что и тебе известно, что это такое. Он же, по-видимому, решил, что я очень нежный цветок и что меня одну без присмотра оставлять нельзя. Но сегодня утром он пригласил меня на гольф. Видимо, днем мне присмотр не нужен.

Прибыл лифт, и Чендлер открыл дверь.

– А разве ты забыла ваши британские законы о разводе? Там прямо сказано, что супружеская измена считается только после наступления темноты. Я ведь однажды был женат на англичанке. Ладно, веди себя с этим парнем как леди, и возможно, он включит тебя в свой гарем. Мы же отправляемся в дебри диких гор Высокого Атласа, чтобы вызволить Джереми и Карлотту. Не знаю точно, когда мы вернемся, но не ранее часов четырех-пяти.

Лифт достиг первого этажа, и бой открыл дверь. Как только они появились, молодой араб вскочил со своего стула и бросился к ним. Он отвесил низкий поклон Малаге и Френки, а затем протянул руку Чендлеру.

– Доброе утро.

Он посмотрел на Чендлера и Френки.

– Надеюсь, вы присоединитесь к нам? Чендлер покачал головой.

– Не сегодня. Мы отправляемся в Асни и поэтому хотели бы взять рейнчек.

Малага улыбнулась.

– Извините, я вас не представила.

Она с улыбкой поглядела в глаза молодому человеку.

– Запомнить ваше полное имя оказалось выше моих сил.

Он с видимым усилием перевел свой взгляд с Малаги на Чендлера.

– Простите меня. Я совсем забыл о правилах приличия. Меня зовут Абдель-халак Хашиб. Но я прошу звать меня Абдул.

Чендлер коротко рассмеялся.

– Да, это действительно проще. Меня зовут Чендлер Керк, а это мисс Френсис. Кстати, Френки, как твоя фамилия? С Малагой Джонс вы уже знакомы.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Абдул поклонился девушкам и дал знак бою взять у Малаги клюшки для гольфа.

Они пересекли холл и вышли наружу под бриллиантовое солнце. Абдул помог Малаге сесть в белый «Ягуар Е». Помахав на прощание, они быстро скрылись из виду. Френки и Чендлер направились к стоянке.

– Судя по машине, он вроде не должен оказаться гидом, во взятом на прокат костюме. Хотя машина тоже может быть взята напрокат.

Он открыл дверь «Эстон мартина» с откидным верхом и ковшеобразными сидениями.

– Ну-ка, Бриджит, залазь на заднее сидение. Ты поедешь сзади.

Бриджит запрыгнула в машину, а следом за ней и Френки. Чендлер закрыл дверцу и обошел машину. Поравнявшись с Френки, он не удержался и поцеловал ее.

– Да, машина у тебя, что надо. Я вообще люблю европейские автомобили.

– Нравится? Здесь ведь специальный кузов, сделан на заказ, по моим чертежам. Сзади могут сидеть двое, и им не оторвет головы, когда откроется верх.

– Наверное, ты очень богатый?

– Конечно, богатый. Он скосил на нее глаза.

– Только прошу не строить никаких планов. Я своим подружкам бриллиантовых побрякушек не дарю. Мои жены почти все из меня вытрясли.

– А сколько же раз ты был женат?

– Слушай, давай не будем говорить о таких неприятных вещах, как мои женитьбы. В такой прекрасный день, в такой прекрасной стране. Лучше пристегнем ремни и двинем. Бриджит, держись за заднее сидение.

* * *

Горничная убрала посуду после завтрака и вопросительно посмотрела на нетронутые бекон и яйца, приготовленные для Иэна.

Дайана с наигранной беспечностью сделала неопределенный жест рукой.

– Унесите это на кухню, Хабиба. Я скажу вам, когда мсье проснется.

Они с Найджелом поднялись из-за стола и прошли в другую комнату. Найджел включил приемник и рассеянно начал крутить ручку настройки. В комнату ворвалась заунывная арабская песня. Дайана рванулась к приемнику и выключила его.

– Ради Бога, Найджел… – она осеклась, понизила голос, пытаясь улыбнуться. – Извини, милый. Я не хотела тебя обидеть, но твой отец… у него жуткая головная боль, и поэтому не следует его беспокоить.

Найджел подошел к окну и, перебирая мелочь в карманах, смотрел вниз, на широкий современный бульвар. Ага, значит у папочки болит голова. Ну, это не удивительно. Я слышал, как он полночи разбирался с мамой. Она, конечно, думала, что я сплю. Бедная мама.

Дайана грустно посмотрела ему в спину. Для своих пятнадцати лет он довольно высокий. А какие плечи. Скоро из него вырастет симпатичный молодой человек. Но пока он еще такой ребенок. Пожалуй, лучше, если он уйдет куда-нибудь, пока Иэн не поднялся. А то не известно, в каком он будет настроении с похмелья… А может, еще и не протрезвился.

– Сынок, ты бы пошел, сыграл в гольф.

– Не с кем играть, мама.

– Но можно сыграть с профессионалом.

Найджел отвернулся от окна.

– Да они здесь не умеют играть, мама. Ты когда-нибудь пробовала играть в арабский гольф?

– Ну, а как насчет тенниса? Можно записаться на уроки. Тренер здесь хороший, я узнавала. Я могу тебя…

Тут они услышали, как открылась и закрылась дверь ванной комнаты. Они, как по команде, повернули головы в. сторону спальни.

Найджел тихо вздохнул. Мама хочет, чтобы я ушел до того, как старик появится и начнет куролесить.

– Хорошо, мам. Я иду играть в теннис. Вернусь к обеду.

Уходя, он слышал, как открылась дверь спальни.

Дайана, закрыв глаза, повторяла про себя, как молитву. О Боже, пусть он будет в хорошем настроении. Пусть он хотя бы раз, хоть раз скажет, что он сожалеет о том, что напился, что не пришел домой к обеду, что не позвонил. Но вряд ли. Как раз все будет наоборот. Он нисколько не будет сожалеть ни о том, что напился, ни обо всем остальном. У других мужья пьют, но всегда приходят домой вовремя. Переживают, боятся опоздать. Что за власть имеют над ними их жены? Что есть такое у них, чего нет у меня?

Дверь гостиной приоткрылась. В комнату медленно вошел Иэн. Волосы спутаны, глаза красные, опухшие. На подбородке щетина.

Она ласково улыбнулась.

– Доброе утро, дорогой.

Не глядя на нее, дрожащими руками он зажег сигарету.

– Я вижу, вы тут уже позавтракали, а обо мне ты даже и не вспомнила. А я, между прочим, со вчерашнего дня не имел во рту и маковой росинки.

– Но, Иэн, и обед и ужин были приготовлены для тебя, но ты не пришел домой.

Его красные глаза остановились на ней, он прохрипел сквозь стиснутые зубы:

– Я бы с удовольствием пришел домой, если бы у меня был настоящий дом, если бы у меня была настоящая жена. Все, что ты умеешь, так это жить в отелях и чтоб тебя все время обслуживали.

– Но, Иэн, мы сейчас живем не в отеле.

– Не спорь со мной, дрянь! – его голос поднялся до крика. – Грязнуля! Неси лучше мне завтрак.

– Иэн, не надо так громко, ведь прислуга слышит…

– К черту прислугу!

Поколебавшись с секунду, с пустыми глазами она вышла из комнаты.

* * *

Пристроившись на стуле, Дайана пыталась штопать носок Найджела, но у нее плохо получалось – дрожали руки. Уши ловили каждый звук, доносившийся из гостиной. Оттуда был слышен брюзжащий голос Иэна, что-то выговаривающий Хабибе, и стук тарелок. Затем он, видимо, перешел в спальню. Она тяжело вздохнула, уже который раз за сегодняшнее утро.

Может, он снова заснет и проснется в лучшем настроении. Может, этот кошмар только на один день, не на долгие недели. Может, если он сегодня не будет пить, то все постепенно нормализуется. Может…

Открылась дверь. Она резко выпрямилась. Вошел Иэн, подошел к окну, избегая встречаться с ней глазами. Установилась напряженная тишина. Он успел побриться и оделся во все чистое. Ее взгляд потеплел.

Для своего возраста он выглядит хоть куда. По фигуре ему нельзя дать больше тридцати. Недаром многие женщины на него заглядываются, но, слава Богу, хоть об этом у меня не болит голова. Он, конечно, пьяница, но не бабник, и никогда мне не изменял. Если бы он еще и изменял, я и минуты бы с ним не осталась. Видно, можно иметь только что-нибудь одно. У одних мужья не пьют, но коллекционируют любовниц, как марки, другие же имеют мужей-алкоголиков. Как я ненавижу это слово – алкоголик, когда вижу его такого симпатичного, подтянутого, элегантного, хотя внутри он весь пропитан алкоголем.

Неожиданно он нарушил молчание.

– Я пойду помою машину, Дайана, – голос его слегка дрожал.

– Я вчера ее помыла, пока ты… в общем мыть ее не надо.

Он закопался, открывая пачку сигарет, никак не мог порвать целлофан. Пачка выпала из его дрожащих рук. Она подняла ее и подала ему.

– Возьми, дорогой.

Он взял, по-прежнему не глядя на нее. Пламя его зажигалки тоже дрожало.

– Ну, а масло ты, конечно, не догадалась заменить. На это у тебя ума не хватило.

– Представь себе, что заменила и покрышки проверила тоже.

Она прекрасно знала все его уловки. Он ищет предлога выйти на улицу и отправиться в бар. Так что разговоры о машине – это не новость.

– Тебе нужно отдохнуть. Найджел пошел в теннисный клуб, может быть, и тебе пойти туда. Сыграешь с ним пару сетов.

– Для тенниса я слишком стар, и ты это знаешь, но издеваешься надо мной.

– Какая ерунда. Никто не даст тебе больше тридцати пяти. Ну хорошо, почему бы не сыграть тогда в гольф?

– У меня нет настроения играть в гольф.

– Ну а как насчет того, чтобы пойти в «Маммунию» и поплавать в бассейне?

Еще несколько секунд он продолжал смотреть в окно. Затем загасил сигарету.

– Ну что ж, пожалуй.

Она тут же встала.

– Мне можно пойти тоже?

Он повернул к ней свое злое лицо.

– Конечно, я буду теперь тебя целый час ждать, пока ты соизволишь одеться и намазать свое безобразное лицо. Я уже устал от всего этого. И от твоей мелочной опеки. Если я говорю – направо, ты обязательно скажешь – налево.

– Но я готова, дорогой.

Она широко улыбнулась ему. Слава Богу, я это предусмотрела и заблаговременно вынесла в прихожую сумку с купальными принадлежностями. Если я буду при нем, может быть он воздержится от выпивки или хотя бы пить будет умеренно.

* * *

Перед зеркалом сидела Изобель и втирала крем в лицо. Затем приблизила его к зеркалу и высунула кончик языка. Убрав его, принялась подводить глаза.

Все-таки я счастливая. Никогда не знала, что такое похмелье. Сколько ни выпью, а на лице ничего не видно. Я принадлежу к такому типу женщин, которые всю жизнь молодые. Это такой особый тип красоты. Не то, что эта сухая вобла Дайана. Она наверняка даже и не знает, что такое крем для лица. Да и зачем старухе такой крем.

Закончив макияж, она подошла к шкафу и извлекла бутылку виски. Посмотрела на свет и озабоченно нахмурилась. Надо обязательно заказать в баре еще одну. Если в запасе есть бутылочка, как-то чувствуешь себя увереннее и спокойнее. Ну люблю я выпить, люблю. Ну и что с того?.. Она наполнила бокал и вышла с ним на балкон. Интересно, как себя сейчас чувствует Иэн? Скорее всего паршиво. Но все же он настоящий английский джентльмен, даже когда совсем пьяный. В следующий раз я не дам ему отключиться. В постели он, должно быть, силен. По крайней мере, прибор у него солидный. Даже в лежачем положении толстый и длинный. Она судорожно облизнула губы. Как же это хорошо – ощутить в руках мужской член. Вот он, мягкий и безвольный, скрючился на ладони. Но приласкаешь его, и он на глазах начинает расти, становится все тверже, горячее, начинает пульсировать.

Вздохнув, она допила бокал и вновь подошла к зеркалу. Примерила широкую соломенную шляпу с рисунком из фруктов и цветов. Длинными тонкими пальцами поправила крашеные рыжие локоны вокруг лица и улыбнулась своему отражению.

Эта шляпа была со мной на Багамах, куда мы с Пэтом ездили из Нью-Йорка в недельный круиз. Это не простая шляпа, в ней что-то есть. Наденешь ее и сразу чувствуешь себя богатой путешественницей, искушенной и моложавой. Главное – моложавой. Вот, что важнее всего.

Через сад к плавательному бассейну медленно двигалась Изобель. Знаками она показала слуге поставить под зонт плетеный шезлонг и принести подушки, а стол и один из стульев убрать. Она села в шезлонг и подозвала официанта.

– Парлеву америкен? Принести мне Кровавя Мери с двойной водка. Двойной! Понимайт?

– Вполне, мадам.

Она откинулась на подушки и огляделась вокруг. Что-то сегодня мало народу. Наверное, все на гольфе или еще где, возможно соберутся позднее. Иэн, конечно, тоже, это уж обязательно. Теперь он знает, где можно тайком выпить. Она криво усмехнулась. А еще говорят, что я дура. Как бы не так.

Иэна на крючок поймала? Поймала. Никуда он теперь с крючка не денется.

Чендлер и эта скучная рыжая девица, конечно, отправились за Джереми и хитрой стервой Карлоттой. Меня позвать не захотели. Никакой чуткости, думают только о себе. И что только Чендлер нашел в этой девице? Я должна помешать им сблизиться. Чендлер свободный мужчина, и к тому же с деньгами. А мне очень скоро придется серьезно подумать о деньгах – счета в отеле просто ужасают. Потрачу свои последние, что тогда? Мама была права насчет бедной вдовы.

Официант поставил на стол напитки. Она осторожно взяла бокал и начала пить маленькими глотками. Сзади мужской голос произнес:

– Изобель, дорогая, доброе утро. Вы одни?

Она обернулась.

– О, Иэн. Доброе утро, милый. Как дела? Надеюсь… – голос ее дрогнул, но она продолжала с улыбкой: – Доброе утро, Дайана, дорогая. Как ваша голова? Сегодня лучше? Я так скучала без вас вчера. Я уж было решила, что ваш ужасный муж опять пришел один. Я пью только томатный сок. Не хотите присоединиться ко мне?

Дайана присела рядом.

– Отличная мысль. Не правда ли, Иэн?

Иэн не слушал, он смотрел на бассейн, одной рукой теребя пояс халата. Пальцами другой руки он все время постукивал по горящему концу сигареты.

– Иэн!

Он вздрогнул и обернулся.

– А?.. Я… Нет, я, пожалуй, вначале искупаюсь.

Загасив сигарету в пепельнице на столе, он подошел к краю бассейна и нырнул. Обе женщины некоторое время наблюдали за ним, как легко плыл он к дальнему концу бассейна. Затем Изобель повернулась к Дайане.

– Надеюсь, Дайана, ваш муж сегодня в полном порядке?

Дайана закатила глаза к небу и вздохнула.

– Изобель, как вы можете спрашивать после вчерашнего. Я вам так благодарна за заботу о нем вчера. Вы просто ангел. Если сегодня, или еще когда, с ним будет подобное, прошу вас, будьте с ним построже. Просто скажите: «Вы мне надоели, отправляйтесь домой».

Изобель внимательно слушала. Это же надо придумать, чтобы я сказала такое мужчине! Мужчины не любят таких женщин, которые говорят им то, что они не хотят слышать. Никогда я такого не скажу.

Она медленно покачала головой.

– О, Дайана, я ничего не хотела плохого сказать. Ничего страшного не произошло. Просто вчера он был слегка на взводе. С мужчинами это иногда случается.

Дайана придвинулась ближе.

– На взводе, вы говорите? Нет, моя дорогая, это совсем не так называется. Он вчера напился, напился до скотского состояния. И он может так пить три, а то четыре месяца подряд. Я чувствую себя неловко, так говоря о нем, но я его очень люблю и к тому же знаю, что вы пытаетесь мне помочь. Ума не приложу, с чего вчера все это началось. Вроде не должно было быть. Вроде еще не время. Сейчас ведь как раз был перерыв между запоями, а в это время он обычно не так интересуется спиртным. К тому же с нами мальчик, а при Найджеле он старается держаться в рамках.

Изобель подняла свою худую руку и ласково погладила хрупкую коричневую руку Дайаны.

– Дайана, дорогая. Я сделаю все возможное, чтобы вам помочь. Сердце мое разрывается, глядя на ваши страдания. А он такой приятный мужчина.

Дайана поискала глазами мужа по всему бассейну, пока не увидела его стоящим у бара, с бокалом в руке. Глубоко вздохнув, она опустила плечи. Значит началось. Он уже перехватил, и этим, конечно, не ограничится, Пропала надежда удержать его сегодня.

Она вновь вздохнула и повернулась к Изобель.

– Давайте поговорим о чем-нибудь более веселом. А… вот и официант. Доброе утро, Хаджи. Мне томатный сок, а для мадам…

Изобель быстро подняла свой пустой бокал.

– Мне то же самое.

Они замолчали. Через пару минут из бассейна появился Иэн. Отряхнул воду с волос и с улыбкой направился к ним. Он широко улыбался, глаза его сияли.

– Привет вам, мои славные одалиски. Вы должны обязательно искупаться. Просто совсем по-другому себя почувствуете. Зачем, вы думаете, я построил в своем гареме этот бассейн? Только для вас. Чтобы вы наслаждались, купаясь в его прозрачных водах. А вот идет мой любимый евнух и несет напитки. Я вижу, вы мне ничего не заказали. Хаджи, пожалуйста, один большой джин и тоник.

Он выдвинул стул и плюхнулся в него.

– Ну, которая из вас станцует для меня сейчас танец живота, или расскажет сказку из «Тысячи и Одной Ночи»? Без купюр, конечно.

Изобель хихикнула.

– Ну вы невероятно остроумный, Иэн. Просто невероятно. Я могу вас слушать весь день, без перерыва.

Дайана нехотя улыбнулась. Иэн снова на взводе, как выразилась Изобель. Все признаки этого я слишком хорошо знаю. Говорит громче обычного, экстравагантные рассуждения, улыбка во все лицо. Ему теперь многого не надо. Одна-две рюмки, и он готов.

Хорошо еще, что с нами Изобель. Она так мила и поддерживает у него хорошее настроение. Может быть, и мне надо веселиться, а не сидеть с каменным лицом. Но это не так-то легко. Я плохая артистка, и, к тому же, я хорошо знаю, какой будет следующая фаза. Это посторонней женщине легко, она может уйти, когда захочет. Она может смеяться над его плоскими шуточками и бородатыми анекдотами, слышанными до этого тысячу раз. Она нальет ему еще рюмочку, и ей будет казаться забавным его опьянение. Да. Для посторонней женщины это забавно. Не ей с ним жить. Ей не надо говорить ему: «Дорогой, может быть хватит?», или «Не кажется ли тебе, дорогой, что нам пора домой?», или что-нибудь в таком же духе, чего он слышать никак не хочет. Не удивительно, что он предпочитает пить в обществе других людей, Я же – его совесть, а кому нужна его совесть, когда человек пьет?

Официант поставил перед Иэном бокалы. Тот добавил в джин немного тоника и одним глотком осушил полбокала. Сразу поднял руку.

– Эй, Хаджи, принеси мне еще один двойной джин, а тоник пока не надо.

Взглянул на Изобель.

– А как вы? А ты, Дай? Изобель подняла свой бокал.

– Думаю, что созрею для следующего, пока Хаджи вернется.

Дайана устало покачала головой.

– Спасибо, мне ничего не надо. Я пойду поплаваю.

Она встала, прыгнула в бассейн и медленно поплыла. Значит, он сорвался, и теперь уже сомнений в этом нет. Остановить его я не в силах. Он будет пить до тех пор, пока концентрация алкоголя в его организме не достигнет определенного предела. Что это за предел – одному Богу известно. Остается молиться, чтобы удалось забрать его домой. Я не могу снова заставлять бедную Изобель нянчиться с ним.

Плывя, она видела, как официант все снова и снова подносил напитки к их столику. Она перевернулась на спину. Подожду, пока они закончат этот круг. Интересно, сколько он уже выпил? Думаю, достаточно. Потом надо подойти и с шуточками-прибауточками попытаться увлечь его домой.

Краем глаза она наблюдала за столиком. Он пил быстро, как-то лихорадочно. Дайана выбралась из бассейна и направилась к ним. Заставила себя улыбнуться и села.

– Отличная вода, в самый раз. Не теплая и не холодная. А вы еще не купались, Изобель?

– Боюсь, что спорт не для меня. Завидую вам. Вы чудесно плаваете, играете в гольф.

Дайана достала из сумочки часы и с преувеличенным вниманием начала изучать циферблат. Немного погодя всплеснула руками.

– Боже мой, я и не думала, что уже так поздно. Иэн, дорогой, когда допьешь, то подумай о том, что пора идти. Я обещала мальчику зайти за ним на теннисный корт.

Иэн нахмурился и выпятил челюсть.

– Тут еще осталось полбутылки тоника. Ты ведь не хочешь, чтобы я это здесь оставил. Правда?

Дайана засмеялась. Смех был искусственным и принужденным.

– О, Иэн, я не думаю, что мы разоримся, оставив здесь половину шестипенсовой бутылки тоника. Мне не хотелось бы заставлять Найджела ждать и волноваться. Ему пора обедать.

Она повернулась к Изобель.

– Знаете, как в таком возрасте едят мальчики. Его надо кормить чуть ли не каждый два часа, а то он умрет от голода.

Иэн поднял свой бокал, избегая встречи взглядом с Дайаной.

– Послушай, дорогая, поезжай сейчас одна. Я покончу с этим тоником, тут ведь всего на один бокал, и приеду домой. Возьми машину, я приеду на такси.

Дайана встала. Ну что ж, я проиграла. Если начать давить дальше, то позднее это отзовется большим скандалом. Опять начнутся крики и упреки в мелочной опеке, в том, что я им командую.

Она улыбнулась.

– Хорошо, дорогой. Только не задерживайся поздно. Не следует злоупотреблять терпением Изобель, – она сделала паузу. Не следовало напоминать о вчерашнем вечере, он снова может разозлиться. – До свидания, Изобель. Надеюсь, увидимся завтра. Пойду переоденусь.

Они молча наблюдали за ней, когда она уходила. Потом Изобель положила свою руку на руку Иэна.

– Как хорошо снова провести с вами вечер. Я все время одна и одна. Вы же знаете, что мужа у меня сейчас нет.

Он положил на ее руку свою.

– Бедняжка. Вам обязательно нужен кто-то, кто бы о вас заботился. Может быть, продолжим? Но тогда с чем? Не будете же вы все время пить томатный сок.

Она усмехнулась.

– Глупый, я все время пила Кровавую Мэри. Но, пожалуй, сейчас я перейду на виски.

Иэн с восхищением смотрел на нее.

– Мне нравятся женщины, которые умеют пить. Но, если вы не возражаете, я хотел бы переодеться, пока Хаджи принесет заказ. Что-то стало прохладно.

– О, Иэн, у вас такая красивая фигура. Я просто восхищаюсь, глядя на ваши чудесные мускулы. Но вы, пожалуй, правы насчет того, что стало прохладнее.

Иэн исчез в раздевалке, а Изобель внимательно оглядела бассейн. Публика разошлась на обед. Скоро мы останемся здесь одни. Уж сегодня я его не отпущу. Я заказала в номер сэндвичи.

* * *

Дайана старалась ехать быстро. Я не договаривалась с Найджелом, что заберу его, но было бы хорошо, если бы удалось его застать. Тогда бы я могла с ним вернуться в «Маммунию», и, может быть, тогда Иэн поехал бы с нами домой. При Найджеле постеснялся бы напиться.

* * *

Иэн поставил пустой бокал и оглянулся.

– Дорогая Изобель, похоже, как и вчера, мы последние, кто здесь остался. Наверное, мне пора домой, на обед.

Он встал и подал ей руку. Опираясь на нее, она тоже встала, и они медленно двинулись через сад к выходу, Шли они молча. Наконец она нарушила молчание.

– Зайдем ко мне выпить на посошок?

Он посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.

– Это чертовски хорошая…

– Папа, привет.

Они обернулись. Навстречу им через широкий холл шли Дайана и Найджел. Дайана улыбалась.

– Дорогой, я встретила нашего отпрыска, и мы решили заехать за тобой. Сэкономим на такси.

Найджел улыбнулся Изобель.

– Добрый день, миссис Марч. Па, этот тренер в теннисном клубе, он просто супер. Ты обязательно завтра должен с ним сыграть. Думаю, у него есть чему поучиться. Особенно мне. Ну пошли, а то я умираю от голода.

Дайана взяла Иэна под руку.

– Еще раз до свидания, Изобель.

Все трое вышли из тенистого отеля на солнечную улицу.

Изобель осталась стоять, с отвисшей губой, стиснув руки.

– Сволочь, подлая сволочь, – тихо произнесла она.

 

Глава девятнадцатая

Чендлер затормозил перед «Копченым Кабаном». Осмотрелся.

– Не плохо, не плохо, совсем не плохо. Я опять начинаю сомневаться в правдивости этой истории с поломкой машины.

Они вылезли из машины и оказались в саду. Бриджит следовала за ними по пятам. Джереми и Карлотту они нашли у маленького пруда. Они отдыхали с закрытыми глазами на лежаках, повернувшись лицами к солнцу. Услышав голоса, Джереми открыл глаза, поднялся и помахал им рукой.

Бриджит взвизгнула и бросилась вперед. Джереми встал на колени и принял ее на грудь.

– Привет, Бриджит! Привет, милая!

Она исполняла вокруг него свой ритуальный танец, наморщив лобик и оскалившись в улыбке, Восторг был неописуемый. К тому же, она пела, пела свою самую лучшую песню, песню радости. Так продолжалось несколько минут, пока наконец она не уселась рядом с ним. Он обнял ее за шею и ритмически покачивал из стороны в сторону.

Эту сцену, как всегда бесстрастно, наблюдал Чендлер.

– Вот это встреча. Хоть бы раз меня вот так бы кто встретил. Так, нет же. Такому, видно, не бывать. Френки, смотри, он даже не удосужился сказать нам: «Здравствуйте».

Джереми, улыбаясь, посмотрел на них поверх головы Бриджит.

– С добрым утром, ребята. Как это чудесно, что вы приехали нас спасать. В награду за это я угощу вас лучшим завтраком в вашей жизни.

Чендлер продолжал обозревать окрестности.

– Знаешь, дружище, для поломки своей машины ты выбрал очень подходящее местечко. Когда такие вещи случаются со мной, то обязательно в компании с тетей – старой девой и, конечно, в какой-нибудь дыре, вроде Флегбуша. Ну, а выпить ты нам предложишь?

Джереми подал знак официанту-арабу.

– У меня для вас сюрприз. По случаю вашего прибытия я приказал заморозить бутылочку розового шампанского. Кстати, местный механик, похоже, знает свое дело. Он проверил машину и собирается доставить ее сюда. Наверное, на осле или верблюде.

Чендлер кивнул.

– А что? Таким способом ты можешь добраться и до Марракеша. Сэкономишь на горючем.

Официант принес высокие фужеры, в форме тюльпана, и наполнил их искрящимся коралловым вином.

Джереми поднял бокал.

– За всех вас! И еще раз большое спасибо, Чендлер. Если бы не ты, нам бы пришлось добираться до Марракеша на автобусе. А ты по дороге сюда видел хоть один автобус? То-то. А такими сложным механизмом, как осел-верблюд, я управлять не умею. Видимо, механик поставит машину в гараж, ну и придется ее ремонтировать. Скорее всего из строя вышел бензонасос. Но мне повезло, в мастерских Касабланки и Феса они есть. Я сегодня собираюсь туда написать, или даже лучше позвоню, чтобы прислали новый.

Чендлер потягивал шампанское и одобрительно кивал.

– Хорошо, ну просто, очень хорошо. Конечно, заморозить сразу две таких бутылочки ты не догадался?

Джереми улыбнулся.

– Представь себе, догадался. – Он подал знак официанту вновь наполнить фужеры. – Кстати, а на обед у нас будет дикий кабан, жаренный на вертеле. Для охотников здесь просто рай. Очень много дичи: кабаны, муфлоны, куропатки, зайцы. На следующий год я приеду сюда с ружьем. А тебе, подруга, – он потрепал Бриджит по голове, – придется зарабатывать себе еду охотой.

Чендлер сделал очередной глоток.

– Значит на следующий год планы ясны. А что же сейчас? У меня есть одна идея. Наверное, это шампанское во всем виновато, и позже я об этом еще пожалею, но сейчас я предлагаю нам всем, включая Бриджит, забраться в мой автомобиль и направиться в Фес за бензонасосом. Каково предложение? А? И провести там несколько дней. Воспользоваться, так сказать, случаем. Это очень интересный город. Легендарный.

Карлотта с горящими глазами смотрела на Чендлера.

– Какая чудесная, фантастическая идея! Мне так хотелось увидеть здесь древние города – Марракеш, Мекнес, Фес, Рабат… Даже названия их произносить, и то удовольствие.

Чендлер посмотрел на Френки.

– А ты?

Она энергично закивала.

– Да, да. Прошу занести меня в список пассажиров. Я все равно собиралась там побывать, но в компании с приятелями много интереснее.

Чендлер довольно улыбнулся.

– Тогда решено. Надо немедленно выпить еще, а то вдруг передумаю. Кстати, девочки, вам придется взять с собой только запасные трусики и зубную щетку. Багажник этой машины вмещает не больше двух скромных сумок. Поэтому собираться будем не долго и выезжаем завтра.

– Ой…

Все оглянулись на Карлотту. Улыбка исчезла с ее лица, глаза погасли.

– У вас будет больше места, чем предполагаете. Я не могу поехать. Я совсем забыла про Изобель. Я не смогу оставить ее одну.

Чендлер помрачнел.

– Вашу бледную престарелую приятельницу взять с нами в поездку невозможно – для нее просто нет места. Но на вашем месте я не стал бы так уж трепетно воспринимать все, что касается этой особы. Купите ей недельный запас салфеток и оставьте в покое.

Карлотта покачала головой.

– Не могу. Она такая беспомощная, и… совсем одна. Такая добрая. Но ничего не может сама, видимо, рождена быть беспомощной.

Чендлер ее перебил.

– Я не могу согласиться с такой оценкой этой дамы. Она невероятно скучная и нудная, а вы все носитесь с ней, потому что жалеете. Да, она перенесла ужасную трагедию, но ведь и вы, Карлотта, кажется, тоже. Я пригласил вас с собой, не из жалости и сострадания, а потому, что мне приятно ваше общество. И не только мне, но и всем нам.

Она посмотрела на него так, как будто впервые увидела. Улыбка расплылась по ее лицу.

Значит я больше не плыву под фальшивыми парусами безутешной вдовы. Они любезны со мной не из сострадания, а просто потому, что я им нравлюсь.

Она улыбнулась еще шире.

– Это самое приятное, что вы могли мне сказать, Чендлер. Благодарю вас. Но тем не менее, я думаю, мне лучше остаться с ней. Кто-то же должен за ней присматривать. А кто, кроме меня?

Джереми встал.

– Ты очень добрый человек, Карлотта. Давай отложим обсуждение этой проблемы до возвращения в Марракеш и посмотрим, как на это будет реагировать сама Изобель. А сейчас я уже вижу, Мадам показывает, что обед готов. Пойду поговорю с ней, а вы подождите. Это не простая Мадам. Это Мадам с характером. Тот еще характер!

* * *

В дверь тихо постучали. Изобель закрыла пудреницу и медленно повернула голову. Посмотрела на дверь. Стук повторился. Она взяла со стола недопитый бокал виски и убрала в шкаф.

– Входите.

Дверь приоткрылась, появилась голова Карлотты.

– К вам можно?

– Конечно, входите. Когда вы вернулись? Проходите, садитесь и рассказывайте. Я тут подкрашивалась к ужину.

Карлотта прошла в комнату и устроилась в шезлонге.

– Мы только десять минут, как приехали. Как вы тут, дорогая? Я чувствую себя ужасно виноватой, что покинула вас, поверьте. Но на обратном пути сломалась машина, мы вынуждены были вернуться.

Изобель шутливо погрозила пальцем.

– Только не надо рассказывать мне сказки. Роман… роумантическая загородная гостиница и приятный мужчина, к тому же сэр.

Она снова открыла пудреницу и поглядела в зеркало.

– Милая, не надо извиняться. Против этого трудно устоять. Я тут вчера неважно себя чувствовала, поэтому рано легла спать. А что еще остается делать, когда одна.

Она тихо вздохнула.

– Одной мне как-то боязно заходить в ресторанный зал. К сожалению, я не такая, как вы. А очень жаль.

– О, Изобель, вы заставляете меня страдать. Я чувствую себя так, как будто совершила что-то нехорошее. Ну, а как вы сейчас? Выглядите хорошо. А машина действительно сломалась. Что-то случилось с бензонасосом. Завтра Чендлер собирается ехать с Джереми в Фес за новым. Френки едет тоже. В машине остается только одно место, поэтому они не могут пригласить нас обеих. Только одну. Я думаю, вы…

Изобель развернулась на стуле.

– Поездка в Фес? Прекрасно. Я просто с ума схожу, так хочу побывать в Фесе и во всех этих старых городах. Значит так. Я надену голубое шелковое платье и коричневую кофту. А еще я купила такое длинное парчовое платье, ну, которым так восхищались тогда все на Малаге. Я купила его в магазине сувениров, прямо рядом с отелем. Там можно купить все эти арабские штучки и не надо ходить в эту зловонную медину. Я покажу вам, где это.

Она пересекла комнату и достала из гардероба серебряный с зеленым парчовый кафтан.

– Ну разве это не прелесть? Пожалуй, я его сегодня надену к ужину. Возьму еще с собой и зеленое кружевное вечернее платье. И…

У Карлотты все внутри похолодело. Боже, как мне с ними было хорошо. Как отлично мы провели время, смеялись, шутили, как всем было весело. Как мне хотелось хоть немного продлить это удовольствие, хоть еще чуть-чуть побыть в этой веселой компании, съездить с ними в Фес. Так хорошо мне еще никогда не было. Я ведь надеялась, да нет, была почти уверена, что Изобель откажется от поездки в мою пользу, а она обо мне даже и не вспомнила. Возможно, Чендлер был прав… Нет! Я не должна так думать об Изобель. Но… О Боже! Да Чендлер все вокруг разнесет, как только узнает, что Изобель собирается с ними в поездку.

Она беспомощно оглядела комнату, как будто где-то там была спрятана надежда.

– Боюсь, что вы немного переоцениваете возможности автомобиля Чендлера. Так много вещей вам взять с собой не удастся. Туда вообще чемодан не войдет. Вы, наверное, знаете эти английские машины, с откидным верхом, Вот у него такая. Четверо пассажиров туда входят, только когда верх открыт. Автомобиль будет забит до отказа. Бриджит будет там, конечно, тоже. Изобель округлила глаза.

– Что, там нет кондиционера? Я вообще езжу только в «кадиллаке» с кондиционером. И эти маленькие европейские машины терпеть не могу. К тому же эта вонючая собака.

Она подошла к зеркалу и взяла пилочку для ногтей.

Поездка в открытой машине. Вся кожа, конечно, после этого будет сухой. Да и к тому же, это неразумно уезжать сейчас, когда так хорошо пошли дела с Иэном. Это даже лучше, чтобы все отвалили и не мозолили здесь глаза. Без них будет спокойнее работать с Иэном, Да…

Она обернулась.

– Карлотта, дорогая. Я даже не знаю, что и подумать. Вы говорите, что машина может взять только четверых. Это ведь означает, что вы не сможете поехать. Я просто не могу с этим смириться. Просто не смогу. Вы обязательно должны поехать и развлечься. А насчет меня скажите, что я плохо себя чувствую, и длительную поездку мне просто не выдержать.

– О, Изобель! Да вы ангел! Но я не могу оставить вас здесь одну. Мы уезжаем почти на пять дней.

Изобель потупилась. Значит пять дней… то есть уйма времени для обработки Иэна. Прекрасно.

Она улыбнулась Карлотте самой любезной из всех своих улыбок.

– Дорогая, я прошу вас не беспокоиться обо мне. Я здесь остаюсь не одна. Здесь будет и Малага, и Дайана Драммонд-Брюс. В случае чего, они мне помогут.

Механически работая пилкой над длинным острым ногтем указательного пальца, она размышляла. Пять дней – это очень много. За эти пять дней Карлотта может сильно преуспеть в своих делах с Джереми. A с другой стороны, с Иэном может ничего и не получиться… Черт побери, почему я не могу быть сразу в двух местах. К тому же, Джереми может забыть о том, что я ему сказала о Карлотте, или перестанет этому верить…

Карлотта наклонилась к ней и положила руку на плечо.

– Не огорчайтесь, Изобель. Я просто не смогу оставить вас здесь одну в таком состоянии. Лучше всего, если мы обе никуда не поедем.

Изобель подняла глаза и нехотя улыбнулась.

– Нет, дорогая, вы должны поехать. Это решено. Я вовсе не огорчаюсь, я просто размышляю, должна ли я рассказать вам то, что услышала недавно от Малаги.

Она вздохнула.

– Все-таки думаю, мне лучше вам все рассказать. Дело в том, что Джереми, конечно, очень симпатичный молодой человек, но вам не следует слишком серьезно его воспринимать. В таких роумантических местах легко потерять голову. Так о чем я говорила? Ах да… Значит, вчера вечером ко мне зашла Малага проведать перед сном, и мы славно посплетничали. Она рассказала мне, что Джереми – а она знает его очень давно, – безумно влюблен в одну американку. Та замужем, но он по-прежнему ни о ком, кроме нее, не может и думать. Разумеется, он спит от случая к случаю с той или иной женщиной, но это так, для развлечения, чтобы удовлетворить желание. Я просто хотела, чтобы вы все это знали, дорогая.

Карлотта смотрела в сторону, мимо бесцветных глаз Изобель. Значит, вот как обстоят дела. Это все объясняет. Слава Богу, прошлой ночью я не сделала никаких глупостей. Теперь я хотя бы знаю, где мое место. Значит, мне светит здесь только дружба, в лучшем случае дружба в постели.

Внезапно на нее навалилась огромная усталость. Она поднялась.

– Вы так добры и внимательны, дорогая. Спасибо за заботу, но в этом не было никакой необходимости. Мы просто приятели.

Она судорожно рассмеялась.

– И у кинозвезд есть хорошие друзья, но это ничего не значит. Ладно, я пойду переоденусь к ужину. Встретимся в баре.

* * *

В баре после ужина. На столе разложена карта. Над ней склонились Джереми и Чендлер так, что Френки пришлось встать, чтобы что-то видеть. Карлотта сидела здесь же, подперев руками подбородок, но ей все было прекрасно видно, и она с интересом следила за движениями руки Чендлера.

Малага в это время танцевала с Абдулом. На ней был черный богато отделанный золотом бархатный кафтан с высоким горлом и широкими обшлагами.

– Насколько я понял, – произнес Чендлер, – здесь триста двадцать миль. «Эстон мартин» сделает это за несколько часов, даже на трех колесах. Но все же давайте выедем пораньше, чтобы сэкономить время. Мы поедем через прекрасные места. А в Среднем Атласе поднимемся на высоту где-то около пяти тысяч футов. Я…

Он поднял голову и, удивленный, застыл с полуоткрытым ртом.

– Вы только поглядите туда, на Изобель. Она сейчас просто вылитая горбунья-волшебница из «Сказки о Золотом петушке».

Остальные трое устремили глаза на дверь. К ним не спеша двигалась Изобель. Она была в серебряном с зеленью парчовом кафтане без пояса. Висел он на ней, как балахон на огородном чучеле. Часть этого искрящегося великолепия волочилась по полу. Она помахала им издали своей сухонькой ручкой. Френки прыснула.

– Если бы у нее были черные волосы, я бы сказала, что это Малага, заколдованная злым волшебником.

– Тихо, ты, дурочка, она же может услышать. Он встал с восхищенной улыбкой.

– Это вы, Изобель? Я просто не верю своим глазам. Вы так сегодня хороши, так экзотичны, так… так роумантичны.

Она повернула к нему голову, не поворачивая туловища, так, что подбородок уперся ей в плечо.

– Благодарю вас, Чендлер. Как вы считаете, это для меня не слишком экстраугантно?

Чендлер покачал головой.

– Для вас, моя милая, ничего не может быть слишком экстраугантно.

 

Глава двадцатая

Изобель протянула свой бокал. Глазки ее были слегка затуманены.

– Иэн, дорогой. Ты такой большой, сильный. Налей мне еще.

Он взял у нее бокал и нетвердым шагом направился к столику с напитками. Взял одну бутылку виски. Рядом стояли еще две, нераспечатанные. Внизу, на полу валялась уже пустая. Когда он наполнил оба бокала, его сильно повело в сторону, и он расставил ноги пошире, чтобы сохранить равновесие. Доставить эти бокалы туда, где сидела Изобель, тоже было не простой задачей. Но он с ней справился, с грехом пополам, и наконец рухнул в кресло рядом. Изобель возлежала на диване, вытянув свои худые ноги. Она счастливо улыбалась.

– Иэн, если бы ты знал, как мне хорошо с тобой. Я все время ощущала себя такой одинокой без мужчины. А ты именно тот, кто мне нужен. С тобой можно поговорить, ты такой умный, с тобой так интересно.

Она взяла бокал и посмотрела его на свет. Чувствовалось, что она очень довольна ситуацией.

Наконец-то все пошло на лад. Три долгих дня эта старая ведьма Дайана не отходила от него ни на шаг. Но сегодня она почему-то не появилась. Иэн сказал, что у нее болит голова, но не захотел много об этом распространяться. Похоже, он был чертовски рад улизнуть из-под ее присмотра. Когда я, как всегда, предложила ему выпить у меня на посошок, его не пришлось долго уговаривать. В два счета он оказался здесь. Ну а на этот раз я все организовала лучше. В три часа (а может быть, в четыре?) позвонила Дайане. Сказала, что привела ее мужа к себе, кормлю обедом и пытаюсь привести в нормальное состояние. Я действительно скормила ему кучу бутербродов с копченым лососем. А который сейчас час? Она подняла руку и скосила глаза на часы. У, еще совсем рано – всего девять. Или, кажется, десять? Когда пьешь, время летит так быстро. Не знаю, как поступить: заказать еще бутербродов или, может быть, отправиться прямо в постель?

Она повернулась на бок и улыбнулась Иэну.

– Милый, тебе там так неудобно. Иди ко мне. Ложись рядом. Здесь так хорошо, мягко.

Иэн при ее словах медленно встал. Это ему тоже далось не легко. Чтобы не упасть, он оперся о стену и пробормотал.

– Мне жаль раз-зрушать эт-ту романтику, но… я должен ппстить этот ваш… э… ну этот ваш… как его…

– Это прямо. Иди и чувствуй себя, как дома.

Выдвинув правое плечо вперед, он двинулся в сторону двери. Изобель приподняла голову и прислушалась. Он, конечно, не удосужился прикрыть за собой дверь, и она вновь услышала сладостные для нее звуки. Мужчина писает. Она счастливо вздохнула и спустила ноги на пол.

Теперь надо действовать. Он уже готов. Надо освободить диван и уложить его. А сама-то я уж как-нибудь пристроюсь рядом. И пора звонить Дайане. Нельзя позволить ей появиться здесь и все испортить.

Иэн вернулся. Она заметила, что ширинка у него расстегнута. Показав на диван, она улыбнулась.

– Ложись сюда, милый, и устраивайся поудобнее. А я тоже схожу кое-куда. Могу поспорить, что не спустил воду, противный мальчишка.

– Я это непрменно сделал дргая, непрменно, – он пытался быть галантным, но язык заплетался.

Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Взяла телефон, протянула шнур в ванную комнату и набрала номер.

– Алло, Дайана? Это снова Изобель. Вы не можете себе представить, как я расстроена. С Иэном пока ничего не получилось. Он съел полный обед, но потом пожелал снова бренди. Мы договорились с ним, что выпьет одну и тут же отправится домой, а этот идиот-официант оставил на столе всю бутылку. Я как-то даже и не заметила. Ну, а остановить Иэна мне не удалось. Вы лучше меня знаете, как это трудно.

Возникла пауза, во время которой Дайана пыталась собраться с мыслями. Трубку она сжала так, что побелели кончики пальцев.

– Да, я хорошо это знаю. Бедная Изобель, вы-то в чем виноваты? На вас-то за что такая напасть? Я не могу сейчас за ним приехать, потому что… Ну, не могу, поверьте. Но вы отправьте его домой. Просто выпроводите его. Но, ради Бога, только не разрешайте ему садиться за руль. Посадите его в такси.

– Да я уже предлагала ему взять такси, но он пришел в бешенство. Говорит, что этим я унижаю его, что не до такой степени он пьян, чтобы не мог управлять машиной.

– Он что, так говорил? О Боже! Я немедленно выезжаю.

Изобель ударилась в панику.

– Но на вашем месте я бы этого не делала. Не хотела вам говорить, но сейчас он полностью отключился. Я могу, конечно, попросить кого-то из служащих отеля посадить его в такси, но мне бы не хотелось. Это такой позор, когда его потащат к такси через весь холл.

Дайана всхлипнула.

– Боже мой… Что же мне делать… нам делать?

– Самое лучшее – это оставить его на ночь у меня. Он сейчас спит на диване в гостиной. А утром все образуется.

– Но, Изобель, это ведь такое для вас неудобство.

– Милочка, не стоит даже об этом и думать. Я просто хочу вам помочь.

– Вы сущий ангел, Изобель. У меня просто нет слов. Я об одном только думаю, смогу ли я вас когда-либо отблагодарить. Спасибо вам огромное. Благословит вас Господь.

Дайана повесила трубку и уткнулась лицом в ладони. Боже, сколько это еще может продолжаться? Неделю? Месяц? Несколько месяцев? Если бы не надо было тащить его с позором, пьяного, через весь гостиничный холл, я бы сейчас поехала туда за ним. Это надо было сделать, когда Изобель в первый раз позвонила. Не надо было взваливать все на бедную Изобель. И бросить Иэна я не могу. Когда он в нормальном состоянии, трезвый, то у нас все хорошо. Я знаю, он меня любит. Если бы я не была в этом уверена, я бы давным-давно с ним порвала. За всю нашу совместную жизнь он ни разу даже не взглянул на другую женщину, не говоря уже о том, чтобы с кем-то переспать.

Она встала и прошла в пустую гостиную. На лице полная растерянность. Взяла книгу, но читать не смогла.

Наверное, не надо было отправлять Найджела так поздно в кино. Сомневаюсь, что он верит всем этим детским сказкам, которыми я его потчую.

* * *

Изобель возвратилась в гостиную. Она нашла Иэна лежащим на диване, улыбнулась ему и присела рядом. Убрала ему волосы со лба. Они были теплыми и влажными. Он лежал с полузакрытыми глазами.

– Налить тебе еще немного, милый?

Он медленно покачал головой так, будто это движение причиняло ему боль.

– Выпить… нет, не надо. Спать, очень хочу спать. Ужасно болит… голова. Я принял там две таблетки… нет три… аспирина, там в ванной.

Изобель напряглась.

– Какой аспирин?

– Ну тот аспирин, глупая женщина. Он стоял на полочке.

– О-оо… – это все, что смогла произнести Изобель. Та самая бутылочка из-под аспирина, куда я складывала сердечные таблетки Пэта, те, от которых он становился импотентом. Вот невезение… Она посмотрела на Иэна. Он тяжело сопел, уронив на грудь подбородок.

– Скотина… скотина и идиот, – произнесла она громко.

Встала и налила себе немного виски. Прошла в спальню, притворив за собой дверь. Она была вне себя от досады и злости. Начала медленно раздеваться. Сняла и аккуратно свернула бюстгальтер. Он был сложный, с костяным каркасом и накладками. Утром его не должен видеть слуга. Она тщательно прикрыла его поясом. Что-то услышав, она насторожилась.

В дверь кто-то стучал. Кто бы это мог быть? Наверное, кто-нибудь из обслуги, убрать в номере, или за чем-нибудь еще. Впускать никого нельзя, никто не должен видеть Иэна.

Она быстро надела на голое тело свой роскошный зеленый кружевной халат, туго подпоясалась и на цыпочках прошла к двери. Там снова прислушалась. После этого резко открыла дверь.

На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял смущенный Найджел Драммонд-Брюс. Щеки его пылали.

– О, здравствуй, Найджел. Что ты здесь делаешь?

– Добрый вечер… м-м… миссис Марч. Я… я ищу отца, и… я подумал, может быть, он у вас.

Он посмотрел через голову Изобель.

– Да вот же он! Па…

Изобель приложила палец к губам.

– Тише, милый. Он… он плохо себя почувствовал и прилег ненадолго. Заходи, но будить его не надо.

Найджел не решался переступить порог.

– Понимаете, я был в кино и ушел раньше времени. Я уже этот фильм видел. А мама, понимаете, так волнуется из-за папы, что я решил зайти за ним. Может быть, лучше будет, если я его разбужу. Ведь уже поздно.

Она взяла его за руку и затащила в комнату.

– Надо дать ему выспаться. Если разбудить его сейчас, он будет злым, как потревоженный в берлоге медведь.

Она плотно закрыла за ним дверь и остановилась с ухмылкой на лице. А мальчик симпатичный, похож на отца.

– Давай я тебе принесу чего-нибудь выпить. Ты уже не ребенок, совсем взрослый молодой человек. Ты, наверное, уже все это попробовал. Что тебе налить? Скотч? Джин?

Спина. Найджела одеревенела. В комнате пахло чем-то кислым.

– Нет, благодарю вас, миссис Марч. Я не пью.

– Ну, тогда, если ты не возражаешь, выпью я, – глупо хихикнула она. – Только чуть-чуть, для бодрости. Твой папочка минут десять еще поспит. Давай-ка пойдем лучше ко мне в спальню и там поговорим. Здесь мы можем его разбудить.

Она налила себе виски и сделала жест в сторону спальни.

– Но, миссис Марч, я бы хотел… – он остановился на полуслове. Она, вроде, приятельница папы с мамой. Мама просто души с ней не чает. Вряд ли мама будет ругать меня за это. И она сама виновата, нет, чтобы поговорить со мной, все думает, что я мал и глуп.

Он неохотно двинулся вслед за ней. У дивана он замедлил шаг и посмотрел на отца. Голова Иэна была как-то странно повернута на плечо. Создавалось впечатление, что у него свернута шея. Рот открыт, и с его угла стекла струйка слюны. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Он натужно храпел, издавая горлом клекочущие звуки. Даже на таком расстоянии от него разило жутким перегаром.

Найджел непроизвольно содрогнулся. Вот значит, как выглядит папочка, когда напьется. Да, это ужасно! Как же мама мирится с этим? Ложится с ним в постель, когда он в таком виде. Не говоря уже о запахе, который стоит в комнате.

– Ну скорей же, милый. Не разбуди папу. Найджел поднял глаза и увидел Изобель в дверях спальни.

– Да, я иду, миссис Марч.

Закрыв за ним дверь, она указала на кровать.

– Садись сюда, здесь тебе будет удобнее.

Ее взгляд упал на бокал с виски, который она оставила на туалетном столике, когда пошла встречать Найджела. Она подняла его.

– Я тут как раз принимала лекарство от простуды. Правда, оно похоже на скотч?

Она всхохотнула.

– Но на вкус еще противнее.

Залпом опрокинула бокал и содрогнулась.

– Вот почему я выпиваю рюмочку на ночь – чтобы перебить этот мерзкий вкус.

Найджел с неприязнью посмотрел на кровать и присел на край шезлонга.

Изобель с бокалом в руке собралась сесть рядом, но ее качнуло, и она чуть было не села мимо. Все же как-то устроившись, она задумалась, глядя в бокал.

Может быть, этот последний не стоило пить так быстро. Сегодня был длинный и тяжелый день. Я сейчас не в форме. Ну да ладно. Парень все равно не разберет. Она сделала глоток и подняла глаза на Найджела. Какая у него чудесная свежая кожа. Интересно, он уже бреется? И вообще, мальчишки, те что не бреются, они уже могут?.. Я что-то не припомню. В молодости мне приходилось баловаться с мальчиками, но вот брились ли они, вспомнить сейчас не могу. Сегодня вообще что-то плохо все вспоминается. Вот, например, не могу вспомнить, был ли у меня хоть один девственник? Во всяком случае, английских мальчиков, да еще из Итона, у меня уж точно не было. Неплохо научить этого девственника, преподать ему первый урок. Общеизвестно, что самое лучшее – это когда мальчика обучит пожилая женщина.

Она придвинулась ближе, совсем близко. Прижалась бедром к его бедру, положила руки ему на колено. Он весь напрягся и застыл. Судорожно сглотнул, беспомощно блуждая взглядом по комнате.

Боже, что делать? А делать что-то надо. Ведь мужчина не может сказать женщине, чтобы она убрала руку с его колена. К тому же, она мамина приятельница. Может быть, это она хочет меня приласкать по-матерински? Он сделал движение.

– Не надо двигаться, мой милый. Нам так хорошо. Сейчас Изобель тебе покажет много интересного.

Найджел почувствовал, как постепенно краска заливает его лицо и шею. Ему захотелось сжаться в комок, сделаться невидимым.

– По-моему, уже пора будить папу, миссис Марч. Мама будет очень волноваться. Она же не знает, где я.

Одна рука Изобель, та, что лежала на его колене, начала медленно подниматься от колена вверх. Другой рукой она поймала его руку и забросила ее себе на плечо.

– Знаешь, ты кто? Ты самый красивый мальчик, какого мне только приходилось видеть в своей жизни. Не зови меня миссис Марч, зови просто Изобель. Я уверена, мы станем настоящими друзьями.

Она взяла его руку и затянула под свой халат. Там она устроила ее на груди. Другую руку она положила ему на ширинку и начала тихонько поглаживать.

Он вскочил на ноги и в ужасе посмотрел на нее.

– Миссис Марч!

Она встала, покачиваясь, протянула к нему руки и сбросила на пол свой халат.

– Посмотри на меня, милый. Это все – твое. Это принадлежит сейчас тебе. Ты, наверное, еще ни разу не видел голую женщину. Не надо стесняться, мой мальчик. Я покажу тебе, что нужно делать. Иди скорее ко мне. Поцелуй меня. Прикоснись ко мне.

Найджела чуть не вывернуло от отвращения. Скривив рот, он не мог оторвать глаз от мучнисто-белого тела. Все оно было в каких-то мерзких складках плоти. И все это венчали пустые обвисшие груди.

Она коснулась его рукой.

– Ну давай же, милый! Изобель научит тебя заниматься любовью.

Он отбросил ее руку.

– Вы… вы, – он судорожно подбирал слова, – вы отвратительная старуха!

Он повернулся и пулей вылетел из комнаты. Добежал до лифта и, увидев, что его нет на этаже, стремглав пустился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Надо бежать, бежать от этой женщины, как можно дальше. От этой гнусной твари, похожей на сморщенного белого червяка. А это свисающие омерзительные груди… он остановился, чтобы перевести дыхание. Потом он прислонился к стене, и его вырвало.

Изобель медленно просыпалась. Пробуждение было тяжелым. Она зевнула, потянулась и провела рукой по лицу, как бы смахивая с него паутину. Отбросив одеяло, она спустила ноги на пол и проковыляла к туалетному столику. Вся она была в этот момент перекошенная, неказистая. Опухшие глазки еще не вполне открылись. Дрожащей рукой она выдавила на ладонь немного очистительного лосьона и размазала его по лицу.

Сейчас бы холодного томатного сока и черного кофе. Вот чего мне здесь по-настоящему не хватает, так это старого доброго американского кофе.

Салфеткой она вытерла лосьон и взяла баночку с кремом. Сейчас я полуживая, но все равно не позволю, чтобы слуга застал меня в таком виде. Он хоть и араб, но все же мужчина.

Вдруг она что-то вспомнила и захлопала глазами. Она поставила баночку с кремом на место и на цыпочках подошла к двери. Выглянула наружу. В воздухе стоял тяжелый запах алкоголя и сигаретного дыма. Диван был сильно измят, но пуст. Иэна не было.

Она удовлетворенно кивнула. Это хорошо. Значит обслуга здесь Иэна не увидит, а то было бы неловко. И еще этот глупый парень… Что было этой ночью, точно не помню, но помню только, что он мне нагрубил. И он у меня еще свое получит. Я расскажу Иэну, как он пришел ко мне и начал приставать. Или… Она задумалась, сдвинув брови. Нет, лучше вообще не упоминать, что парень был здесь. Иэну будет неприятно, что сын застал его в таком неприглядном виде. Нет, Иэн в сто раз лучше этого своего зеленого юнца, с молоком на губах. И Иэн еще вернется. Пьяницы всегда возвращаются туда, где можно выпить.

Я не очень люблю что-то выбрасывать, но эти сердечные таблетки Пэта надо обязательно выбросить. И вообще, сегодня предстоит очень важная работа с Иэном. Дуреха Дайана уже скушала и еще раз скушает любую историю. И работу надо завершить сегодня вечером. Завтра приезжает компания из Феса, и будет труднее. Раз начала – надо закончивать. И действовать по плану.

Она завершила макияж, возвратилась в постель, позвонила и заказала завтрак.

* * *

Прислушиваясь к гудкам в трубке, Изобель самодовольно улыбалась.

Дело налажено. Стоит только сказать: «Пошли выпьем на посошок», – как Иэн беспрекословно идет туда, куда надо. Как старая пожарная лошадь, которая бежит на звук колокола. Но сегодня он отключился слишком рано, и это меня немного тревожит. Гудки в трубке прекратились, и на том конце кто-то взял трубку. Лицо Изобель приняло скорбное выражение.

– Дайана, дорогая, это Изобель. Это снова случилось, и похоже, что на сей раз виновата я. Но он так разошелся, хотел обойти все бары в городе, и единственное, чем я могла его удержать от этого, так разрешить ему выпить несколько бокалов здесь. Я подумала, что пусть лучше это будет здесь, под моим присмотром. И к тому же я наливала ему сама и старалась поменьше.

– О Боже! – из груди Дайаны исторгся стон. – Не надо мне ничего объяснять, я прекрасно знаю, как это все выглядит. Слава Богу, вы удержали его от похода в город. Когда он не явился домой на обед, я уже знала, что он опять пьет. Но вы… вас-то как мне отблагодарить? И в каком же он сейчас состоянии?

– В довольно плачевном, милочка. Думаю, что эту ночь тоже лучше ему провести здесь.

– Но, Изобель, я не могу позволить ему так вас эксплуатировать. Он может сейчас взять трубку?

– Да нет же, Дайана. Он опять отключился.

– О Боже! Просто не знаю, что и делать.

– Во-первых, надо успокоиться. Вдвоем, я думаю, мы справимся.

Дайана вздохнула.

– Благослови вас Господь, Изобель. Чтобы я делала без вас. Просто не представляю. Когда он придет в себя, позвоните мне. До свидания, дорогая.

Изобель повесила трубку. Довольная улыбка вернулась к ней, и она с этой улыбкой возвратилась в гостиную. Иэн сделал попытку подняться с кресла, но снова упал в него.

– Уже, наверное, поздно. Пора подумать о том, чтобы собираться домой, моя дорогая. Сколько сейчас времени? – Язык его сильно заплетался.

Она вытащила пустой бокал из его вялой руки.

– Время, милый, сейчас как раз, чтобы выпить еще по одной.

Он нахмурился, как бы что-то соображая. Затем расплылся в довольной пьяной улыбке.

– Да, да, моя девочка. Всегда найдется время еще для одного маленького бокальчика.

Она уже возвращалась с полным бокалом. Хватая пальцами воздух, он попытался его взять. Получив наконец, он понес его ко рту, пролив часть содержимого себе на штаны.

Она всплеснула руками в притворном гневе.

– Иэн, милый мой, посмотри, что ты натворил, несносный мальчишка!

Он поглядел на свои мокрые брюки и лужу под ними и вяло улыбнулся.

– Сколько добра пропадает. Принеси мне полотенце вытереть все это.

– Дорогой мой, ты испортишь свои брюки, если будешь продолжать в них сейчас сидеть. Сними их на некоторое время, я отдам, их высушат и погладят.

Карикатурно выпрямив спину, он гордо поднял голову.

– Моя дорогая девочка. Я не могу себе позволить при даме сидеть в трусах. Это не по-джентльменски.

– О Иэн, не будь таким глупым. Мы же друзья, а между друзьями все можно. Я дам тебе банное полотенце, ты завернешься в него, если такой скромный.

Она потянулась и начала расстегивать ему брюки. Он с достоинством отстранил ее.

– Я сделаю все сам, если ты не возражаешь. Я не пьяный, я совсем не пьяный.

Он заставил себя подняться и затеял борьбу со своими брюками, сильно качаясь из стороны в сторону. Когда же наконец ему это удалось, она взяла их у него и отнесла в спальню. Там аккуратно повесила их на спинку стула. Затем прошла в ванную комнату за полотенцем и вернулась в гостиную. Иэн простерся в кресле. Глаза едва смотрели. Но он протянул руку.

– А где тут мой бокальчик?

Глядя на его опущенную голову, Изобель колебалась: давать – не давать. Внезапно он поднял голову и посмотрел на нее своими красными злыми глазами.

– Дай немедленно мне выпить! Слышишь? Ты сейчас мне напомнила мою стерву-жену, она всегда вот также стоит и смотрит с укором. Мымра, и только. А вообще-то, она чудная женщина, моя Дайана. Я ее очень люблю. Она единственная во всем мире, кто мне нужен. Хотя и не пьет, а жаль. Не понимает, как это хорошо – с друзьями выпить по стаканчику. Глупая стерва.

Изобель поспешила за бутылкой. Налила в бокал полдюйма виски, остальное заполнила льдом и водой.

– Вот, прошу, милый Иэн. Я считаю, что, когда женщина и мужчина вместе выпивают, – это так хорошо, так по-компанейски.

Он пытался сфокусировать свой взгляд на ней, но это ему не удалось.

– Абсно верно. Компан… компания… друг… Иди ко мне, садись на колени. Ты мне нравишься, Изобель. Хороший дру… хороший парень. Хотя жену свою я люблю.

Она взобралась ему на колени и обняла за шею. Погладила его мокрый лоб.

– Ты самый, самый, Иэн. Ты самый красивый, самый умный мужчина из всех, кого я встречала в своей жизни.

Он продолжал бормотать что-то нечленораздельное. Она прижалась к нему щекой.

– Похоже, ты хочешь спать. Пойдем в спальню, я тебя уложу в хорошую, мягкую, прохладную постельку.

С большим трудом он приподнял тяжелые веки и посмотрел на нее.

– Ты п… права, я оч… чень сплю, не могу открыть глаза, хотя совсем не пьяный. Просто люблю поспать.

Она сползла с его колен и потянула за руку.

– Ну пошли, дорогой. Нам обоим надо поспать.

Он все же поднялся на ноги, и, опираясь на нее, а она на него, шатаясь они двинулись в спальню.

* * *

Дайана то и дело взглядывала на телефон. Тот молчал. Я не должна снова взваливать на Изобель заботу о пьяном капризном человеке. Это несправедливо по отношению к бедной Изобель. Она и так много для меня сделала. Она так проста и наивна, что не понимает, как это вредит ее репутации. Ведь обслуживающий персонал все видит и понимает. Что можно сделать, если Иэн отключился? Можно попытаться привести его в чувство. По крайней мере, я должна попытаться это сделать. И, кроме того, если я буду там, то маленькой Изобель будет не так трудно. А как быть с моим синяком под глазом? Ничего, ночью это совсем не заметно. К тому же я его припудрю. Итак, решено, я немедленно еду в «Маммунию».

* * *

По коридору отеля спешила Дайана. У дверей Изобель она в нерешительности остановилась.

Уже так поздно. Иэн рассвирепеет, когда увидит, что я пришла за ним. Но я должна это сделать, это просто трусость – взваливать все на хрупкие плечи маленькой Изобель, перекладывать на нее свою ношу, свою ответственность.

Она тихо постучала. Немного подождала, с беспокойством оглядывая дверь. Ключ был вставлен в замок. Она постучала вновь. Из комнаты не было слышно ни звука. Дайана задумалась.

Как быть? Изобель сказала, что Иэн отключился. Возможно, она куда-нибудь пошла, например в бар. Не сидеть же ей рядом с ним всю ночь. Вообще пьяные довольно забавно понимают свое положение, они считают себя чуть ли не потерпевшими аварию героями, приходящими в себя после перенесенных тягот.

Она сделала глубокий вдох, затем выдохнула, открыла ключом дверь и вошла. В нос ей ударил застоялый запах прокуренной комнаты и алкоголя. В гостиной горела только маленькая настольная лампа. С удивлением разглядывала она измятый пустой диван, пустые кресла, грязные бокалы на столике. Прислушалась. Из-за закрытой двери спальни раздавались какие-то звуки. Спустя несколько секунд она смогла различить тихий голос Изобель.

Боже, как же этой маленькой Изобель удалось перетащить такую махину в спальню. Я сама не раз это делала и знаю, как это тяжело.

Она быстро пересекла комнату и открыла дверь спальни.

На постели лежал Иэн. Он лежал на спине, слегка раздвинув ноги. Руки его были разбросаны широко в стороны. К его боку прижалась Изобель. Одну руку она запустила ему глубоко в трусы, другой обнимала за шею. Лица его видно не было, оно утопало в пурпурно-красных кудрях Изобель. Однако было видно, как Изобель покрывает это лицо поцелуями.

Дайана внезапно потеряла дар речи. Чтобы не упасть, ей пришлось опереться о дверь. – О… Боже!

 

Глава двадцать первая

Изобель резко вскинула голову, вскочила на ноги и пустыми глазами вытаращилась на Дайану. Застыв в нелепой позе, она не мигая смотрела на нее. Иэн приподнял голову с подушки. Никаких эмоций его пьяное опухшее лицо не выражало.

Внезапно Дайана почувствовала, как вся эта мерзость последних дней, все эти волнения и ожидания, все эти тревоги и унижения, в общем все это вдруг вскипело внутри нее и окутало липкой горячей волной.

Она вскинула дрожащий указательный палец в сторону Изобель.

– Вы… вы… – ей никак не удавалось найти нужное слово. – Вы лживая, лицемерная тварь! Я… вы…

Она перевела взгляд на Иэна.

– А с тобой, Иэн, – ее губы задрожали, рот искривился, – я развожусь с тобой. И я все расскажу, кто в этом виноват.

Она повернула голову в сторону Изобель.

– Я всем расскажу, кто вы есть на самом деле, Изобель Марч. Все, все узнают об этом. Вы выдаете себя за несчастную вдову, беспомощную и безутешную, но вы… бессердечное существо, вы вампир, вы…

Она начала ртом ловить воздух и, не сказав больше ни слова, выбежала из комнаты. На стоянке отеля она неожиданно увидела их машину. Открыла дверцу, завела мотор и вцепилась в рулевое колесо так, что стало больно рукам.

– О Боже! В таком состоянии я не могу ехать. Но мне нужна машина, и я поеду. Надо только успокоиться. Успокоиться и ехать, куда глаза глядят, только подальше отсюда, Итак, Дайана, спокойно, спокойно… Едем отсюда… вначале домой…

Дрожащими руками она пыталась попасть ключом в замочную скважину, в конце концов выронила ключ на пол. Дверь отворилась.

– О, привет, мама, ты… Боже, мама, что с тобой? Что случилось? Ты нездорова? Ты бледная как полотно, и… тебя всю лихорадит.

Она прошла мимо него в гостиную.

– Я вполне здорова, просто… просто… Слушай, принеси мне немного бренди, я, кажется, сейчас потеряю сознание… Постой! Нет, не надо, я же сказала, что со мной все в порядке. Иди собирай свои вещи, мы уезжаем отсюда, немедленно.

– Но, мамочка, почему? Что?..

– Ничего не спрашивай. Я… я расскажу тебе все позднее, а пока собирайся и побыстрее.

Она бесцельно заметалась по спальне. Как мне теперь забыть все это, Иэна, эту женщину, ее руки. О Боже, помоги мне забыть, ведь с этим невозможно жить. Все разрушено. Все. Мой Иэн… Стоп, Дайана! Собирайся! И уезжай отсюда. Все обдумаешь потом.

Она достала из-под кровати чемодан, вытащила из гардероба охапку одежды и стала запихивать туда.

Найджел, стоя у двери, молча наблюдал за ней. Наконец не выдержал.

– Мамочка, это из-за…

– Пожалуйста, милый, не задавай никаких вопросов. Лучше собирайся. Мы должны сейчас же уехать отсюда. Чем скорее, тем лучше.

– Мама, это из-за папы и той женщины, миссис Марч?

Дайана застыла с кофтой в руках.

– Что ты об этом знаешь?

Он сел на край кровати и уронил голову на колени.

– О мама, мамочка… Я не знаю, с чего начать. В общем, это случилось вчера вечером. Я знал, как ты переживаешь из-за папы и решил зайти за ним в «Маммунию». Его нигде не было, ни в гостиной, ни в баре, и я решил зайти к миссис Марч, спросить, может быть, она знает, где он. Значит, я пришел, – он проглотил слюну, – папа был там… абсолютно невменяемый, спал на диване. Я подумал, что стоит подождать, когда он немного протрезвеет, и я смогу забрать его домой, и…

Он застонал, плечи его затряслись. Дайана села рядом, обняла, прижала к себе.

– Что было потом, сынок?

Он поднял на нее глаза, полные ужаса.

– Мамочка, это так ужасно, так омерзительно… Она пригласила меня в спальню, чтобы я там подождал папу, сама села рядом. Она начала шарить по мне своими потными костлявыми руками, всюду. Понимаешь, там тоже. Когда же я попытался уйти, она сбросила с себя халат и… и осталась голой, ужасно противно голой. Мамочка, она хотела, чтобы я… лег с ней в постель. Такой гнусности я еще никогда не видел, никогда… Меня тогда стошнило, меня и сейчас мутит. Я чувствую себя так, как будто побывал в помойке. Мне сейчас кажется, что я никогда больше не смогу посмотреть ни на одну женщину. Не смогу, зная, что у нее там, под платьем. Худые сиськи, складки сморщенного жира, висящий живот… Мамочка, что же это такое?!

Он спрятал лицо в ладони. Дайана сидела с остановившимся взглядом, продолжая гладить его по голове.

Значит, и муж и сын… Эта женщина – настоящий дьявол. Мальчику нет еще и пятнадцати, и это была его первая женщина, которую он увидел в своей жизни. Старое огородное пугало. Сможет ли он забыть все это? Мальчики в его возрасте такие впечатлительные, он может стать гомосексуалистом, и кто ему тогда поможет.

– Найджел, миленький, – начала она ласково, – большинство женщин не похожи на нее. Мало кто похож на нее. Поверь мне. Молодые женщины, девушки – они у тебя впереди, у них свежие прекрасные тела. Они не старые, не уродливые. Они не будут тебя так мерзко лапать. Постарайся забыть о том, что случилось, мой мальчик. Но ты прав, именно поэтому мы отсюда и уезжаем. Она с папой тоже… Теперь понял почему?

Он поднял голову и поцеловал ее в щеку.

– После того, как я тебе все рассказал, мне стало легче. Но, наверное, я это никогда не забуду.

А насчет папы я уже давно все знаю. Знаю, что он пьет уже много лет подряд. Теперь о тебе буду заботиться я, мама. Я пошел собираться.

Рука Дайаны сдавила его плечо. Она поцеловала его в лоб.

– Благослови тебя Господь, сынок. Ты – единственное, что у меня осталось.

* * *

Со счастливой улыбкой Изобель медленно повернулась к Иэну.

– Как тебе это нравится, дорогой? Не правда ли прелестно?

Иэн уже сидел в постели. И с довольно осмысленным выражением на лице нервно теребил рукой волосы.

– Боже мой, это же была Дайана! О Боже… Изобель присела на край постели и обняла его шею.

– Это же прекрасно. Я буду счастлива заменить тебе ее. Иэн, дорогой, я влюбилась в тебя с первого взгляда.

Он брезгливо отвел ее руки и с ужасом посмотрел на дряблое белое лицо.

– О чем ты говоришь, женщина? Она еще крепче сжала его шею.

– Ты должен развестись с ней и жениться на мне. У меня много денег, очень много, и они все будут твоими, мой милый. Отправляйся сейчас же туда и приходи с вещами. Я так счастлива, дорогой, мы просто созданы друг для друга.

Он посмотрел на нее так, будто впервые увидел, потом, отшвырнув ее в сторону, встал и, уже стоя, снова посмотрел сверху вниз на нее, разметавшуюся на подушках. Лицо его исказила гримаса отвращения.

– Ты… ты злобная ведьма! Что это ты себе вообразила, старая дура? Что я брошу мою Дайану ради… ради такого дерьма, как ты? И ты решила, что меня можно купить? Деньги… деньги… Да я лучше умру с Дайаной в приюте для нищих, чем возьму у тебя миллион. За кого ты меня приняла? Да я…

Он посмотрел на свои ноги.

– Куда ты дела мои брюки, идиотка?

– Я… я отдала их погладить. Ты вчера их чем-то залил. Разве не помнишь? А теперь успокойся, дорогой. Давай лучше выпьем и все обсудим.

Но он уже увидел свои штаны, висящие на спинке стула, и начал одеваться. Она встала, подошла к нему и положила руку на плечо.

– Видимо, ты не все понял. Дайана тебя больше не любит, она порвала с тобой, она хочет развестись с тобой. Иди за своими вещами, или давай пошлем за ними слугу. Пойми, я люблю тебя, милый. Я готова сделать для тебя все.

Он грубо сбросил ее руку и отвернулся, застегивая ширинку. Она секунду-другую изучала его спину и затем поспешила в гостиную.

Он подошел к туалетному столику, но, увидев в зеркале свое красное опухшее лицо, поспешно отвернулся. Выровняв пальцами волосы, он с поднятым вверх подбородком вышел в гостиную. Там его встретила Изобель с бокалом виски в руке. Он вздрогнул, как от удара, и на секунду задержался, глядя в ее бледное застывшее лицо. Затем стремительно проследовал вон из комнаты, громко хлопнув за собой дверью, и уже не слышал, как она заскулила ему вслед.

– Но, Иэн, милый…

По пути к лифту его шатало из стороны в сторону. Боже, помоги мне! Соображаю я абсолютно ясно, а вот тело пьяное, мерзко пьяное. Ну зачем я все это устроил? Зачем мне все это было нужно? Зачем? Зачем? Ну зачем? Я люблю Дайану. Люблю больше всего на свете. Дайана и сын значат для меня все. Ведь без них… без них я – ничто. Я не смогу прожить без них и дня, да и не захочу. Смогу ли я убедить ее, что не изменял ей? Поверит ли она? Она проявляла ангельское терпение, мирилась с моим пьянством, но сейчас… Что же делать? Я до сих пор еще пьян. Он должна мне поверить. Но поверит ли? А если не поверит, можно ли ее за это осуждать. Дайана, я люблю тебя! Если я тебя потеряю, то не стану жить, ни минуты. О Боже, уже лифт приехал, уже первый этаж. Надо пытаться идти прямо и изображать из себя трезвого. Машину она, конечно, забрала. Да все равно сидеть за рулем я сейчас не могу.

У дверей он остановился и оперся о стену, пытаясь удержать равновесие. Боковым зрением он наблюдал за швейцаром и портье.

Скоты, наверное, смеются за моей спиной. Они, конечно, все знают, все, все знают. Наверное, сейчас думают: вон этот дурак-англичанин, который уже неделю не просыхает, пьянствует с этой старой американкой. Да, наверное, самый бедный из них не взял бы ее в четвертые жены.

Он выпрямился.

– Портье, вызовите мне такси.

* * *

Иэн остановился перед закрытой дверью и, прежде чем вставить ключ, на несколько секунд закрыл глаза.

Помоги мне, о Боже! Сделай так, чтобы она поверила. Поверила, что я всего лишь пьяный дурак, что я был в полной отключке, что я тогда понятия не имел, чем занимается эта подлая женщина. Как же я ее ненавижу! Господи, сделай так, чтобы Дайана вняла и поверила этому! Еще ни разу в жизни я не боялся так, как боюсь теперь. Боюсь потерять Дайану. Господи, помоги мне!

Он глубоко вздохнул, открыл глаза и вошел в квартиру. Гостиная была пуста, кругом тишина. Двери комнат Дайаны и мальчика закрыты, но за одной из них он уловил какое-то движение, какой-то шум. После некоторого колебания он нажал дверную ручку. На полу, рядом с кроватью стоял раскрытый чемодан, а перед ним на коленях Дайана. Она холодно, без всякого интереса посмотрела на него и продолжила складывать свитер. Руки ее слегка дрожали.

Не давай уйти гневу, Дайана, не давай. Не поддавайся ни на какие уловки с его стороны. Не будь размазней. Вспомни, как он жестоко с тобой обращался. Он в довершение ко всему еще и предатель. Не верь ему. Интересно бы знать, чего это он вдруг заявился? Почему не остался с ней? Из-за мальчика, наверное. Так вот! Не будет у него сына! Надо, чтобы он узнал, что собой представляет эта его пассия, его возлюбленная.

Иэн терпеливо следил за ее руками, не зная, с чего начать.

– Ты уходишь от меня, Дайана?

Она кивнула, не оборачиваясь.

– Надо полагать, ты пришел за своими вещами? Но к чему такая спешка? Мог бы подождать до утра. Я к ним и не притронулась.

Голос ее звучал твердо и сухо.

Он с мольбой протянул к ней руки.

– Дайана… дорогая, выслушай меня, пожалуйста. Я пришел не за вещами. Я пришел домой. Я пришел умолять тебя о прощении. Я люблю тебя, дорогая. Ты единственная в мире, кто мне нужен.

Голос был хриплым, напряженным. Она медленно повернула голову и посмотрела на него с горечью в глазах.

– Вот как? А кто же в таком случае был с тобой в этой постели? Кто это засунул руку по локоть в твои трусы? – Голос ее дрогнул. – Как же ты мог, Иэн?

– Дайана, у меня с этой старухой ничего не было. Клянусь тебе. Ты должна мне поверить. Я просто был пьян. Понимаешь, пьян. Все, что мне было от нее нужно, так это, чтобы она убралась подальше и дала мне выспаться. Я даже не знал, что она рядом. Неужели ты не заметила, что я даже к ней и не прикасался. Я понимаю, что это не оправдывает меня, но, поверь, так оно и было. Дайана, не оставляй меня, дорогая. Прошу тебя, не уходи! Умоляю тебя! Я люблю только тебя одну. Ты единственная женщина, которую я любил и люблю.

– Слишком поздно, Иэн. Из-за твоего пьянства я уже начала сходить потихоньку с ума. А тут ты еще связался с этой женщиной. Думаю, это только начало. Может быть, следующая у тебя будет не такая старая. А ты подумал о своем сыне? Какой пример ты ему подаешь?

Иэн пытался заглянуть в ее лицо.

– Дорогая, я брошу пить. Поверь мне. И Найджел никогда ни о чем не узнает.

Она коротко и горько рассмеялась.

– Ты и здесь опоздал, Иэн. Он уже все знает и узнал раньше меня. Он искал тебя в отеле и зашел к Изобель. Он видел тебя, но ты его не видел. Ты был мертвецки пьян. Он видел тебя, как ты валялся на диване пьяный, с красным лицом. У тебя изо рта текла слюна, и ты храпел. Тебе бы хоть раз посмотреть на себя со стороны, на пьяного. А эта женщина – злобная, лживая, сексуальная маньячка. Она пыталась совратить его, лапала его везде, обнажалась перед ним. Не правда ли, очаровательная у тебя собутыльница?

– Не может быть. Это неправда! – Он схватил ее за запястья и рывком поднял на ноги. – Ты лжешь. Ты говоришь это, потому что хочешь меня унизить, чтобы мне стало еще больнее!

Она вырвала руку и потерла запястье.

– Нет, я не лгу. Спроси у Найджела. Он сейчас в ужасном состоянии. Нет слов, чтобы описать это.

Не стоит удивляться, если он после этого станет гомосексуалистом.

Иэн сжал кулаки и прорычал сквозь стиснутые зубы.

– Я… я убью эту сволочь. Я… я… Она отняла у меня жену, разрушила мою жизнь и пыталась то же самое сделать с моим сыном. Я…

Он резко повернулся и направился к двери. Дайана успела схватить его за руку.

– Куда ты пойдешь? И что ты собираешься делать?

Он бросил через плечо.

– Вернусь в «Маммунию» и выбью дух из этой… грязной твари.

Она сильнее сжала его руку.

– Тебе сейчас туда нельзя. Ты можешь наделать много глупостей, ведь ты еще пьян.

– Какая разница, пьян – не пьян. Это даже лучше, что пьян. Легче будет ее прикончить. Она разрушила мою жизнь. Прикончив ее, я сделаю доброе дело для всех, поверь мне, Дайана. Я же действительно верил, что она одинокая, беззащитная старая женщина, потерявшая мужа, страдающая. Она же приглашала меня к себе в номер выпить на посошок. Ей было так одиноко. Ей не хотелось одной возвращаться в пустые комнаты. Так она мне говорила, и я ей верил, безмозглый дурак. Вот почему я снова начал пить… – когда Иэн дышал, бока его тяжело вздымались. – Ну хорошо, теперь ты все об этом знаешь. Могу только еще раз сказать, что я был абсолютно безволен, слаб, слабее котенка. Я обещаю тебе, Дайана, если ты останешься со мной, я никогда не буду больше пить. На этот раз я обещаю не только тебе, но и мальчику. Понимаешь ли ты это? Прошу тебя, дорогая, не покидай меня! Я люблю тебя, всем сердцем, и только тебя одну.

В зеркале на столе она могла видеть его отражение. Сейчас он очень расстроен, но все равно так хорош собой и так молодо выглядит. Как хочется обнять его за шею, чтобы он положил голову на мое плечо. Возможно, он говорит правду. Я припоминаю, что рядом с Изобель его рук не было. Он разбросался по постели. Да я и сама помню, каким он бывает, когда мертвецки напьется. Бывало, его разденешь, а он ничего и не слышит. Пожалуй, можно поверить, что он в постель к этой дряни по своей воле не пошел. Но ведь он столько раз давал обещания… Теперь уже и Найджел все знает. Может быть…

Она подняла к нему бледное лицо и грустно посмотрела в глаза.

– Иэн, я не хочу уходить от тебя, я не хочу разрушать нашу семью. У нас было все необходимое, чтобы жить нормальной жизнью. Но ты своим пьянством это разрушил. А теперь еще и эта женщина. Я тоже люблю тебя, Иэн. Но, когда я увидела тебя с это… этим существом, я решила, что продолжать больше не стоит.

– Дайана, посмотри на меня! Ну подумай сама, как я мог пожелать эту старую горбатую уродину, если у меня дома есть красивая молодая жена? Я испытывал к ней жалость, а она, подлая, этим воспользовалась.

Дайана улыбнулась. Глаза смягчились и подобрели. Молодая красивая жена… Я и не молодая и не красивая, но, если он так считает, то, наверное, действительно любит меня. Она медленно подняла руку и коснулась его плеча.

– Дайана, дорогая! – он сжал ее в объятиях и начал целовать щеки, нос, глаза, лоб. Его собственные щеки были мокрыми от слез. – О моя дорогая, скажи, что ты останешься со мной навсегда. Я так тебя люблю. Я не могу без тебя жить, я не хочу без тебя жить.

Прижавшись к его плечу, она кивала головой.

– Да, милый, да, я остаюсь.

Он еще крепче сжал ее в объятиях.

– Давай уедем отсюда куда-нибудь, все равно куда, хотя бы в пустыню. Соберем сейчас вещи, сдадим квартиру и уедем. Устроим себе второй медовый месяц. Найджел уже вполне здоров, и его можно отправить в Итон. Найдем какой-нибудь оазис и. будем там вдвоем, только ты и я. Покатаемся на верблюдах, увидим, как над песками встает луна. Мы увидим загадочных Синих Людей. Нам будет хорошо.

Она резко, отрывисто засмеялась нервным смехом, который перешел в сдавленные рыдания. От этих рыданий ей стало легче.

– Но, дорогой, я не взяла с собой водительские права на управление верблюдом, – она перестала смеяться и легонько оттолкнула его, – Ладно, дорогой, теперь не надо так уж казниться из-за этой женщины. Я ведь тоже виновата, я тоже доверилась ей. Слушай, а как она повела себя, когда я сказала ей, что все узнают, что она собой представляет? Она была очень шокирована?

Его лицо застыло, а голос вдруг стал хриплым.

– Напротив, она пришла в восторг. Она хотела, чтобы я женился на ней, даже предлагала мне деньги.

Дайана в ужасе посмотрела ему в глаза.

– Боже мой! Она даже хуже, чем я о ней думала. Я думала, она сексуально озабоченная старуха, хотела за моей спиной переспать с тобой, а она… Она хотела отобрать у меня все, разрушить мою семью. И в это время звонила мне и своим тусклым голоском называла меня своей лучшей подругой. Боже, сколько подлости в этой женщине. Она сущий дьявол. Невероятно эгоистичная, ради достижения своих целей способная переступить через что угодно. Она захотела тебя, значит к черту жену и сына. Ей было безразлично, что с нами будет. Теперь я ясно вижу, какой наивной дурочкой я была. Эта лицемерная тварь играла со мной. Я была игрушкой в ее костлявых гадких руках. А как она мне лгала! Нужно обязательно все рассказать остальным.

Он взял ее за плечи и, отодвинув от себя, с грустью поглядел в глаза.

– Не надо, дорогая. Я понимаю твое желание отомстить этой ведьме, но никто не поверит. Для них это будет просто невероятно. Скорее всего они подумают, что ты это делаешь из ревности, чтобы как-то оправдать мое пьянство. Вот и все. И кроме того, я не хочу здесь задерживаться, просто за себя не отвечаю. Я действительно могу убить ее. Я прежде ни к кому из людей не испытывал ненависти, а вот ее ненавижу так, что меня начинает трясти. Подумать только, маленькая, пожилая женщина, с дряблым мучнистым лицом, пустая и скучная, довела меня до такого состояния. Ничего себе – соперница. Представь себе ее, как она сидит одна и строит планы отобрать меня у тебя. – Он содрогнулся от омерзения и еще крепче прижал к себе Дайану. – Давай быстро упакуем вещи и завтра отправимся проводить наш медовый месяц. И я обещаю тебе – больше не пью. Для меня все это было хорошим уроком.

Дайана, закрыв глаза, потерлась щекой о его щеку. Она счастливо улыбалась. А может быть, нет худа без добра, может быть, на сей раз он действительно сдержит свое слово. Остается только надеяться и молиться… Надеяться и молиться, печальный удел жены алкоголика.

 

Глава двадцать вторая

Однообразную равнину по обе стороны дороги внезапно сменили утопающие в зелени кварталы жилых домов и белые фабричные строения. Чендлер одной рукой продолжал вести машину, а другой жестикулировал, как профессиональный гид.

– Леди и джентльмены, прошу обратить внимание. Перед вами таинственный и неповторимый Фес, древнейший город на земле Марокко.

Френки вытянула голову, чтобы получше рассмотреть окрестности, но ничего, кроме ряда современных зданий, не увидела.

– Я что-то не нахожу их очень древними или даже старыми, эти дома.

– Значит, опять принимаешься за свое? Все тебе не так, – Чендлер бросил на нее косой взгляд, с его губ, как обычно, не сходила саркастическая улыбка. – Я тут, понимаете ли, в поте лица тружусь, везу тебя через самые живописные места Северной Африки. А ты? Тебя же ничего не интересует, только кока-кола и жевательная резинка. То ты стонешь, что тебя укачивает. Больше я тебя никуда не возьму.

– Перестань паясничать, – она легонько кулачком несколько раз ударила его по плечу, – какой бессовестный лгун.

– А если серьезно, то мы въезжаем в Фес не с той стороны. В настоящий Фес, в старый город, ведет дорога из Мекнеса. В Фесе есть большой современный отель. Вчера вечером я взял на себя смелость забронировать для нас номера в «Палас Джамай». Он находится за городской стеной, в медине, и прежде был дворцом Великого Визиря. Уверен, что вам там понравится.

На заднем сиденье Джереми в который раз переменил позу.

– Я согласен со всем, даже признать эти ужасные постройки шедеврами древней архитектуры, лишь бы поскорее выбраться из этой машины. Тут еще Бриджит, ей, видите ли, тоже хочется сидеть на сиденье. Она села между мной и Карлоттой и обозревает окрестности, а эта машина, между прочим, не приспособлена для того, чтобы здесь сидели трое, даже, если один из пассажиров – собака.

А когда она на полу, мы с Карлоттой вынуждены поднимать ноги чуть ли не до ушей.

Бриджит вскинула голову и с обожанием лизнула его в щеку своим длинным розовым языком. Джереми отвел ее морду в сторону.

– Что это на тебя сегодня нашло, Бриджит? Я люблю тебя, но не на заднем сиденье автомобиля.

Они выехали на широкий мост, воздвигнутый над железнодорожными путями. И сразу за ним на одной стороне улицы возникла высокая желто-серая старинная крепостная стена.

Чендлер положил на колено Френки руку.

– Теперь твоя душенька довольная? За этой стеной древний Фес, там снуют тысячи людей, как пчелы в улье, правда, в улье порядка больше. За последние несколько столетий жизнь, обряды, одежда здесь изменились очень мало. А вот по эту сторону дороги, вон там, – арабское кладбище. Сколько ему лет, не берусь сказать, но очень древнее. Думаю, его используют и по сей день.

Все повернули головы в ту строну, куда указывал Чендлер. Склон горы был усеян могильными камнями в форме гроба. Френки ахнула и показала наверх. Двое мужчин несли на печах деревянные носилки. На них покоилось тело, завернутое в белый саван, из-под которого торчали босые ноги, И было видно, что это ноги мертвеца.

– Да, ты был прав, – нарушил молчание Джереми, – это кладбище используют и до сих пор.

Карлотта поежилась.

– И что? Их хоронят без гроба, просто в саване?

Чендлер пожал плечами.

– Я не знаю их погребальных обрядов, но разве деревянный ящик может служить границей между бытием и вечностью? А вот теперь посмотрите туда, налево. Это развалины гробницы принцессы из рода Меринидов. Дело в том, что в тринадцатом веке на этой земле было Фесское государство Меринидов, вождей берберов, которые правили здесь по меньшей мере лет двести.

На вершине холма, обращенного к городу, в лучах заходящего солнца золотилась часть громадной арки в форме замочной скважины и отходящие от нее осыпающиеся стены, Склоны холма были покрыты алыми лоскутами.

Карлотта показала на них.

– А это что такое?

– Это сушат крашеные кожи. Здесь делают прекрасные вещи из кожи и сафьяна. А вон там, ниже гробницы, есть маленькое арабское кафе. Оно называется «У Мавра». В один из вечеров мы обязательно туда сходим. Вот в такое время, как сейчас, на закате, там особенно хорошо. Там есть терраса, увитая розовато-лиловыми цветами, их называют здесь «Влюбленные». Посидим, попьем мятного чая, спиртных напитков в марокканском кафе не подают, полюбуемся на город в час заката. Он будет весь под нами – башни, минареты, дворцы, крепостные стены.

Вдруг где-то совсем близко звуки города заглушил бесплотный голос муэдзина. Подобно гласу Божьему, он созывал правоверных на молитву. В небе, на фоне малиновых и пурпурных сполохов, медленно двигая тяжелыми крыльями, проплыла стая белых птиц.

– Надеюсь, что девушки не суеверны, но это аисты. Они гнездятся там, в большой роще на другом конце города, их там сотни… Ну вот мы и приехали.

Он свернул под высокий арочный свод в толстой крепостной стене и въехал во двор, где остановил машину. Тут же с поклонами появились двое служащих в красных фесках.

Чендлер с улыбкой обернулся на заднее сиденье, где сидели Карлотта, Бриджит и Джереми, тесно прижавшись плечом к плечу.

– На вас очень приятно смотреть, я бы этой троицей мог еще очень долго любоваться, но уже можно выходить. Приехали. Надеюсь, Бриджит, ты поучила удовольствие от поездки? Добро пожаловать в «Палас Джамай».

Служащие достали из багажника вещи и двинулись вперед, указывая дорогу в отель. Остальные последовали за ними вниз по широкой длинной лестнице с невысокими ступенями. Эта лестница привела их в сад. Дальше она пошли по дорожке, вымощенной мозаичной плиткой. Эта дорожка пролегла между пышными цветниками и расширялась у фонтана в форме звезды. Фонтан на вид был довольно древним, из старинного фаянса. Их путь закончился у арочной двери. Здание отеля представляло собой четырехугольник, где четвертая сторона – сад. Оно было окружено высокой изразцовой стеной. Попасть в него можно было только через маленькую деревянную дверь, обитую кованым железом.

Карлотта потянула Джереми за рукав. Они остановились, созерцая открывшееся им великолепие.

В темнеющем небе уже начали мерцать звезды. Голову пьянил аромат жасмина. Звук падающей воды в фонтане напоминал звон далеких колокольчиков.

У Карлотты захватило дух.

– Здесь так прекрасно, так… волшебно, что у меня просто нет слов.

С минуту они постояли в тишине, пока Джереми не нарушил ее своим смехом.

– Если Бриджит вздумает пописать на эту красоту, нас сразу же отсюда выпроводят.

Карлотта нахмурилась.

– Джереми! Как ты можешь? Так опошлить момент! Ты ведь нарочно прикидываешься таким циничным и бывалым, чтобы скрыть восхищение этой красотой.

Френки взяла Чендлера под руку.

– Ты, Чендлер, тоже такой, – она улыбалась, задрав на него голову. – Только не думай, что твоя саркастическая ухмылочка кого-нибудь обманет. У самого, небось, все внутри трепещет от восторга.

Он улыбнулся ей сверху вниз.

– Не знаю от чего, по-видимому, от внутреннего трепета, но я чувствую, что одежда уже прилипла ко мне. Поэтому мое главное желание сейчас – раздеться и принять душ. А потом бегом за порцией сухого мартини в бар. Он тут, неподалеку…

Он указал на высокую арочную дверь рядом.

– Сейчас служитель отведет нас к портье, где нам выдадут ключи от комнат. Часть номеров расположена как раз над лестницей, почти параллельно входу. Окна большинства номеров выходят в сад. А вообще, тут номера рассредоточены по всему зданию. Я вам уже говорил, что раньше здесь был дворец Великого Визиря. Чтобы попасть из одного крыла отеля в другое, нужно пересечь сад. Для любителей ночевать в чужих постелях – дополнительные трудности. Ресторан здесь в новой части здания, вон там. Ну что ж, пойдем регистрироваться.

Они прошли к регистрационной стойке, расположенной в небольшом холле, обшитом деревянными панелями. Портье с улыбкой поклонился.

– Мы счастливы снова видеть вас здесь, мистер Керк. Все комнаты для вас и ваших друзей уже приготовлены.

Он принял у них паспорта и положил на стойку ключи. Чендлер взял их и после непродолжительного изучения протянул два Джереми.

– Представляешь? Он дал тебе и Карлотте смежные комнаты, вон в том крыле, а мне Френки такие же, но в этом. Надо же. Хорошо, как только будем готовы, собираемся в баре.

Один из слуг взял две сумки и повел Джереми и Карлотту через сад, а за другим пошли Френки и Чендлер по коридору, открытому в холл. Слуга указал Френки на одну дверь, а Чендлеру на дверь рядом, принял чаевые и с поклоном удалился, плотно закрыв за собой дверь.

Чендлер бегло осмотрел комнату, одобрительно кивнул при виде большой двухспальной кровати и постучал в дверь смежной комнаты.

– Может быть, ты откроешь эту дверь, детка. Ты ведь не хочешь, чтобы я барабанил в нее среди ночи и беспокоил соседей? Так можно разбудить и термитов, а они этого не любят. Правда, ведь ты не хочешь этого, детка?

Френки открыла дверь.

– Входите, входите, нетерпеливый юноша. Милости просим.

Он тут же заключил ее в объятия.

– Тебе здесь нравится, дорогая?

Она кивнула.

– Да… да, мне здесь очень нравится.

Он ладонью приподнял ей подбородок и пристально посмотрел в глаза.

– Что-то в твоем голосе не чувствуется энтузиазма.

Она пожала плечами и, оттолкнув его, прошла к высокому, узкому окну в форме замочной скважины.

– Да нет, – медленно проговорила она, – мне кажется я, наоборот, слишком быстро и легко заражаюсь энтузиазмом. И каждый раз очень трудно переживать разочарование. Так, знаешь ли, лучше уж всегда держать ногу на тормозе.

Он подошел сзади и положил ей на плечи руки.

– Очень забавно слышать такие речи от тебя. Ты ведь, по сути, еще совсем ребенок. Откуда такой пессимизм? Френки, расслабься. Отдыхай. Обещаю, я никогда не сделаю тебе больно. Ты мне очень нравишься, дорогая.

Он повернул ее к себе, и они слились в поцелуе. И только через минуту смогли оторваться друг от друга и перевести дух.

– Хорошо хоть в мире есть по крайней мере одно занятие, когда ты не думаешь ни о каких тормозах. Займемся этим сейчас или подождем немного, пока я не наберусь сил после дальней поездки?

Она встряхнулась и открыла глаза. Затем подошла и села на край постели.

– Полагаю, мы займемся этим позже, и не потому, что я сомневаюсь в твоих силах, а просто не хочется заставлять Джереми и Карлотту ждать нас в баре. Кстати, как думаешь, эти двое спят друг с другом?

Чендлер присел рядом с ней и принял задумчивый вид.

– Меня тоже слегка волнует этот вопрос. После ночи, которую они провели в этом очаровательном местечке в горах, я с уверенностью сказал бы да, но что-то в их поведении мешает мне это сказать. Они ведут себя, не как любовники. Между ними не чувствуется гармонии. Возможно, Джереми все еще вздыхает по потаскухе по имени Макси, в которую был влюблен. А она, возможно, переживает потерю мужа. Не следует забывать, что она совсем недавно овдовела. Вспомни, как она странно вела себя, когда мы только познакомились. Скорее всего, это следствие постигшего ее горя. Слава Богу, сейчас она оттаяла. А знаешь, я думаю она была бы для Джереми хорошей женой.

Он обнял ее, и они повалились навзничь. Зарывшись лицом в ее волосы, он вещал оттуда.

– Обрати внимание на потолок, дорогая.

Она посмотрела вверх. Покрашенный в темно-красные тона, покрытый геометрическим орнаментом, потолок отливал и вспыхивал ультрамарином с золотыми проблесками.

Он прижал ее голову к подушке.

– Вы никогда не сможете по-настоящему оценить потолок, если не ляжете на спину. Так говорил Микеланджело про Сикстинскую Капеллу.

Она тихонько рассмеялась.

– А я и не сомневалась, что он голубой.

– Но ты не учла одну деталь. Они как раз принимают совсем противоположную позу. Ну хорошо. Ты снимешь трусики сама, или хочешь, чтобы я тебя изнасиловал?

– Но ведь нас будут ждать?

– К чертям всех ожидающих?

– Но дай мне хотя бы раздеться…

– К чертям все эти раздевания. Ты лучше помолчи… помолчи… помолчи…

* * *

Слуга с поклоном вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Карлотта не спеша огляделась вокруг. Резная инкрустированная мебель, пуфы из мягкой кожи, расписной потолок. Затем она подошла к окну и поглядела в сад. За окном чернела ночь, и были видны фонтаны, подсвеченные невидимым светом. Капельки воды в них вспыхивали, как драгоценные камни. Она со вздохом отвернулась.

Какое очаровательное место. Вот где проводить медовый месяц. И вообще любить. Если бы Джереми не был влюблен в эту загадочную женщину, как все могло быть хорошо. Я люблю его, очень люблю. Люблю первый раз в жизни. Близость к нему в машине просто сводила меня с ума. Мне так хотелось до него дотронуться, погладить, почувствовать его руки, обнимающие меня. Так хотелось поцеловать его… мне хотелось всего. Изобель передала мне слова Малаги, что он направо и налево спит с женщинами, и что это для него ровно ничего не значит. Но как раз не это мне от него нужно. Мне нужна его любовь.

Она вздохнула и закурила, задумчиво застыв с сигаретой в руках. Редко чего удается достигнуть без борьбы. А почему бы и мне не сделать попытку? Начать бороться за Джереми. Почему бы не попытаться заставить его забыть эту женщину и всех остальных женщин тоже? В самом деле, почему? Во всяком случае я ничего не теряю.

Выпрямив плечи, она принялась распаковывать вещи.

* * *

Джереми в своем номере прилег на постель, положив руки под голову. Карлотта права, я веду себя именно так, как она сказала, пытаюсь разыгрывать из себя бывалого и циничного, только бы не попасть под влияние этих мест. Марокко – не для одинокого мужчины. А я ведь мечтал когда-то приехать сюда с Макси, та наша поездка в Танжер – не в счет. Танжер – это не Марокко. А теперь все, что у меня осталось от моей Макси, – это воспоминания. И что это опять я о ней вспомнил? Ах, да, да. Я увидел на дороге знак – направление на Танжер. А какое у нее тело – гибкое, горячее, оно трепещет от малейшего прикосновения. А ее натура – необузданная, безрассудная, презирающая любые условности. А когда идешь с ней… О, к черту! Надо выбросить из головы все вспоминания о ней, надо запретить себе думать о ней. Ее нет, она замужем. А я здесь, в Фесе, и рядом со мной очаровательная, умная, спокойная… лесбиянка.

Он вскочил на ноги и забегал по комнате, саркастически улыбаясь и теребя рукой волосы.

Вот, кто может заставить меня забыть о Макси – Карлотта. Я чувствую, что мог бы полюбить ее, жениться на ней. Но она лесбиянка. Разве это не смешно!

Он повернул голову. Бриджит, виляя хвостом, принюхивалась у двери смежной комнаты. С той стороны были слышны какие-то звуки. Джереми щелкнул пальцами. Бриджит подбежала к нему.

– Спокойно, псина, – сказал он мягко, – в эту дверь нам входа нет. Не пора ли принять душ и подумать о твоем ужине. Хочешь принять ванную перед ужином?

При слове «ванная» Бриджит съежилась на полу и закрыла глаза. Он взъерошил ей шерсть на загривке.

– Ладно, ладно, Бриджит, я пошутил.

* * *

По широкой мраморной лестнице Карлотта спустилась в сад. Там было пусто и тихо. Подсвеченные невидимым источником, загадочно мерцали цветники. Она присела на бортик фонтана и подставила руку под падающую струю. Над головой чернело чернейшее небо, а в нем, раскаленные добела, сияли звезды, как бриллианты чистой воды. Из звуков был слышен только фонтан, перезвон его струй. Но вот тишина взорвалась неземными выкриками муэдзинов. Они как будто перекликались друг с другом – один замолкал, и тут же далеким эхом его песню подхватывал другой.

Она подняла голову и прислушалась. Холодный мокрый нос уткнулся ей в ладонь.

– А, привет, Бриджит. Только потише, видишь, я слушаю.

Бриджит примостилась рядом, положив одну лапу ей на колени. Карлотта зажала эту лапу ладонью, и они затихли обе.

Джереми у двери задержался. При слабом свете была видна лишь половина ее лица. Чистый, ясный лоб, мягкая линия скул, слегка вздернутый нос. Она сидела улыбаясь, с закрытыми глазами. Пораженный, он не мог оторвать глаз. Да она же красивая, по-настоящему красивая. Странно, что я этого до сих пор не замечал. Но у нее особый тип красоты, не тот, что сшибает тебя сразу с ног, но от которого быстро оправляешься. Это нежная красота, красота полутонов, Эта красота надолго остается с тобой.

Бриджит подняла голову и засеменила к нему. Карлотта тоже встрепенулась.

– Я даже не слышала, как ты подошел, Джереми, но, конечно, знала, что ты неподалеку, раз Бриджит здесь крутится. Послушай, тебе не кажется, что этот сад, этот дворец наделены какой-то волшебной силой?

Джереми приблизился и положил ей на плечо руку. Голоса муэдзинов растворились вдали, и казалось, что во всем городе воцарилась тишина.

Он посмотрел на мерцающие бриллианты звезд. Карлотта права, это место заколдованное, волшебное. Но в моей жизни волшебству нет места. Какое уж тут волшебство, если любуешься звездами в компании с лесбиянкой.

– Хорошо, Карлотта. Если ты не собираешься отправлять вечернюю молитву, то пошли выпьем чего-нибудь в баре.

Она подавила вздох и встала. В длинную узкую комнату вела дверь невероятных размеров. В этой комнате тоже были двери друг напротив друга, около десяти футов шириной и высотой, почти достигающие потолка, расписанные причудливым орнаментом, в котором преобладало синее, красное и золотое. Двери были открыты. Вверху потолок сиял, он был расписан так же, как и двери. Мраморный пол покрывали толстые ковры ручной работы с богатым рисунком.

– Посмотри на эти двери. Я всегда удивлялся, почему они делают двери в форме подковы. Но погляди, у этих форма нормальная. Двери как двери. Здесь, по-видимому, что-то вроде прихожей. Обрати внимание на дверные засовы, они с внутренней стороны двери. Обрати внимание на их размеры, они толще твоей руки. Видно, эти люди очень доверяли друг другу. Интересно, кого держал в этих комнатах Великий Визирь?

Они проследовали в комнату налево. Она была такая же длинная и узкая, как и прихожая. Вдоль стен стояли низкие диваны, обитые темно-синим атласом. Вокруг массивных кофейных столов, имеющих медный верх и короткие резные ножки, были уставлены тоже массивные кожаные пуфы, инкрустированные золотом. Металлические светильники, прикрепленные к балке на потолке, ровным светом заливали комнату. Комната была пуста.

Они постояли с минуту в тишине. Затем Джереми взял ее за руку.

– Раньше здесь, вероятно, было одно из помещений гарема. Но где же бар? Давай поищем на противоположной стороне.

Они пересекли прихожую и вошли в высокую дверь напротив. Там комната оказалась таких же размеров, как предыдущая, но была ярко освещена и уставлена современными квадратными столиками и стульями. В дальнем конце был виден бар.

Джереми оглядел все это без всякого удовольствия и улыбнулся Карлотте.

– Что за невезение! Я уж было настроился разлечься на диване и вообразить, что ты моя любимая наложница. Жаль. Ну ладно, пойдем хоть выпьем, – он отодвинул один из стульев, давая ей сесть. – Что будем пить? Сухой мартини? Американский национальный напиток?

Она замотала головой.

– Нет, спасибо. Для меня коктейль из шампанского. Мартини у меня уже в печенках сидит.

Официант принес напитки. Карлотта потихоньку тянула свой коктейль, а Джереми сделал большой глоток виски с содовой.

Карлотта поглядела на него.

– Вот я пью сейчас и получаю большое удовольствие, а это редко со мной бывает. Сегодня был просто чудесный день. Какая поездка, какая удивительная страна… такая разная, загадочная. Не знаю даже, как это словами описать. В общем, это захватывает. Я бы не возражала здесь жить. А что? Теперь, когда меня ничего… не связывает.

Он бросил на нее внимательный взгляд.

– Великолепная идея. Зачем же одной? Меня тоже ничего не связывает. Я не могу возвратиться в Англию с Бриджит. Карантин и все прочее. Когда я вывозил ее сюда, у меня были… в общем, я имел другие планы. Но они где-то затерялись по дороге, эти мои планы. И с тех пор я странствую повсюду, пытаясь собрать себя по частям. Понимаешь, я… – он смущенно кашлянул, – пытаюсь кое-что писать. Короче, я – писатель. И как раз недавно закончил работу.

– Я знаю. Я читала твою книгу. Мне давал ее Чендлер. Он сказал мне, что ты, как и большинство писателей, не любишь об этом говорить. Мне книга понравилась. Она просто замечательная, и я считаю, что ты должен писать. Даже в нашей здешней жизни ты можешь найти хороший материал для своей книги.

Он слегка нахмурился.

– Обстановка – да. Но люди, события… я еще слишком близок к ним, чтобы как-то их оценивать. В настоящий момент я вижу просто скучающего циника Чендлера, замкнутую тихоню Френки, яркую Малагу, мрачную и скучную Изобель и тебя, единственного интересного человека из всей этой компании.

Она засмеялась.

– Мне, конечно, приятно это слышать, но из всех перечисленных тобой я самая незначительная. Но, тем не менее, я уверена, если ты перемелешь все эти ингредиенты в своем сознании, то может получиться неплохое блюдо. О Боже, что я горожу! Это так типично. Профан учит профессионала, как писать. Ну зачем я это делаю?

– А мне интересно слушать такого умного человека, как ты. И очень полезно. Я и сам чувствую, что должно пройти некоторое время, все должно устояться во мне – люди, места, события. Возможно, какой-то материал и получится. Но что это мы вдруг стали такими серьезными. Может быть, выпьем еще? А вот и остальные, – он помахал им. – Чендлер, а мы уже здесь. Ждем вас в алкогольном отделении гарема. Что вы двое будете пить? Что вы…

И вдруг он замолк. Он собирался спросить, какого черта они так долго копались, но сияющее лицо Френки и мягкая улыбка Чендлера сказали сами за себя. Никогда он еще не видел Чендлера в таком умиротворенном состоянии. Наконец-то этот негодяй счастлив!

Джереми подал стул Френки и подозвал официанта.

 

Глава двадцать третья

Официант установил в центре стола серебряный поднос с горой фруктов. Чендлер достал сигару.

– Вы не возражаете, если я закурю, пока вы тут обжираетесь? – Он не спеша закурил и откинулся на спинку стула. – Вот они говорят – ну эти, всезнайки, – что если вы побывали в одной медине или казбе, то видели все. Я не согласен. Здесь медина совсем не такая, как в Марракеше, и мне кажется, интереснее. Если вы не против, я найму Исмаила, того же самого гида, который был со мной здесь в мой последний приезд. Он вас удивит, я не сомневаюсь. Он рыжий, в веснушках и с голубыми глазами.

Джереми в это время очищал мандарин. Он недоуменно взглянул на Чендлера.

– Результат пребывания здесь союзных войск в последнюю войну?

– Нет, не тот возраст. Он слишком стар. Просто он – белый бербер. Он из деревни, что в тридцати-сорока километрах отсюда. Берберы Среднего Атласа меднокожие. А вот на самом юге, там черные берберы. Они живут там в пещерах, или в чем-то похожем, так мне рассказывал Исмаил. Ну хорошо. Урок этнографии закончен.

Официанты убрали грязные тарелки. Метрдотель поклонился Чендлеру.

– Где вы желаете пить кофе, мсье? Здесь или в баре?

– Пожалуйста, в баре, – Чендлер взглянул на остальных. – Надеюсь, вы не против. Видите, он решил, что хозяин здесь я, наверное, из-за моей седой шевелюры и аристократических манер, конечно.

– К чему такое самомнение, – заметила Френки, – просто он решил, что ты наш папочка, а мы твои детки.

Они уже поднялись, чтобы направиться в бар, как внезапно донеслись голоса из соседней с рестораном комнаты. Собственно, говорила одна женщина, ее хрипловатый голос доминировал над остальными.

– А я говорю вам, мои милые, – это такая дыра, что после десяти здесь можно поесть только холодный кус-кус.

Джереми стоял спиной к двери. Он вдруг почувствовал, что у него перехватило дыхание и сильно забилось сердце. Этот голос… Он посмотрел через стол на Чендлера.

Тот, как всегда, саркастически улыбался.

– Посмотрим, посмотрим, кто это, – проговорил он, растягивая слова.

Джереми медленно повернул голову, хотя в этом не было никакой необходимости. Он и без того прекрасно знал, кто это.

В дверном проеме стояла высокая стройная девушка. На ней был вишневый с красным облегающий парчовый костюм, который больше подчеркивал, чем скрывал все изгибы ее тела. Разрез, доходящий до середины бедра, открывал длинные загорелые ноги. На голове великолепная копна белых волос, они мощной шелковой струей спадали по спине. Девушка смеялась, глядя в лицо идущему рядом темному худому мужчине. Трое остальных окружали этих двоих. Все весело смеялись.

Метрдотель поспешил им навстречу и, низко кланяясь, повел к столику. Девушка шла, надменно неся свою голову, не глядя по сторонам, как будто зал был пуст. Она шла чуть впереди, а эскорт из четырех мужчин чуть сбоку и сзади.

Джереми почувствовал, что у него вспотели ладони, а сердце поднялось куда-то вверх, к самому горлу. Горячая краска с затылка начала переходить на лицо.

Процессия приближалась к их столику. Чендлер схватил девушку за руку, когда она поравнялась с ним.

– Бон суар, мадам Ла Маркиз. Вы что, уже не хотите знаться с плебеями, вроде нас?

Она остановилась, тень недовольства пробежала по ее лицу. Но уже через мгновение она в восторге воскликнула:

– Чендлер! Что ты здесь делаешь? Похоже, ты вездесущ. – Она обняла его за шею.

Он поцеловал ее в обе щеки.

– Ты, как всегда, хороша, моя дорогая Макси. Надеюсь, ты заметила, что я не один?

Она сделала шаг назад и с секунду смотрела на него непонимающим взглядом, а затем повернула голову к остальным, которые все еще стояли рядом. Ее огромные карие глаза округлились. Она обежала вокруг стола.

– Джереми, дорогой мой! – она бросилась ему на шею и поцеловала в губы, затем отстранилась, радостно улыбаясь. – Милый, я тебя даже не заметила. Прости. Как я рада видеть тебя снова!

Джереми облизнул губы. Ему было трудно дышать.

– Я тоже рад тебя видеть, Макси.

Вот почему я сегодня вспомнил ее, она была рядом, я чувствовал ее присутствие.

– Что-то в твоем голосе не слышится особого восторга, дорогой. – Она взяла его под руку и притянула к себе. – Даже ни разу не написал, негодяй.

Высокий худощавый мужчина позади нее прочистил горло. Она обернулась.

– Познакомься, это мой муж, Хосе Карлос. Ты ведь знаешь, что я вышла замуж?

Джереми кивнул.

– Да, я слышал. Мои поздравления и счастья вам обоим.

Испанец с достоинством поклонился, и они пожали друг другу руки. Макси сделала неопределенный жест в сторону трех остальных мужчин.

– Вон тот высокий, – это Пол, толстый – Броди, а в середине Крекерс. Понятия не имею, как их фамилии. Они только что приехали сюда из Танжера, прогуляться. Давайте-ка вместе поужинаем. О… я вижу, вы уже закончили. Но все равно, пойдем, посиди с нами. Джереми, милый, мне так много нужно тебе сказать.

Чендлер пришел на выручку.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам в баре? Выпьем кофе с бренди. Под это легче вести разговоры, чем под суп.

Макси высвободила руку.

– Хорошо, мы не долго. Мы не очень голодны.

* * *

Официант поставил на стол бокал с бренди и чашку кофе.

Джереми поднял бокал и оглядел присутствующих. Лица их были как-то не в фокусе.

– Ну что, повеселимся?

Он глотнул бренди и задумчиво уставился в бокал. Значит, Макси здесь. В том же самом отеле, возможно даже, в соседней комнате. Она спит, занимается любовью в постели как раз через стенку.

Рука сжала бокал. Похоже, она рада видеть, как будто вовсе и не замужем, как будто рядом нет мужа. Означает ли это, что она все еще меня любит, а замужество – просто еще одна из ее сумасшедших выходок? Это на Макси похоже. Но… Я ничего не соображаю. Ну совершенно ничего. Как после сильного удара поддых. Через несколько минут Макси с мужем присоединится к нам, и надо будет вести благопристойную беседу, надо быть вежливым с ее мужем. Нет! Я не смогу этого вынести. Нужно найти какой-нибудь предлог и уйти.

Он поставил бокал на стол и тотчас снова его схватил. Уходить нельзя, тогда я не смогу снова услышать ее голос, заглянуть в ее чудесные карие глаза. Возможно, удастся коснуться ее, придвинуться ближе и ощутить ее запах, запах ее духов, который всюду преследует меня.

Он сделал большой глоток бренди.

Карлотта бросила кусочек сахара в чашку с кофе и с отсутствующим видом принялась помешивать в ней. Значит, вот какую девушку любит Джереми. Стоит только посмотреть на него, как все ясно без слов. Какая же я была дура. Думала, что смогу заставить его забыть такую красавицу. У нее есть все, чего нет у меня, – красота, жизнерадостность, шарм. А какая сексуальность! Только женщина может это понять.

Она закрыл глаза. Боюсь, что сейчас разревусь. Это будет самое глупое. Я проиграла. Проиграла еще до начала борьбы – просто у меня не было никаких шансов. Боже! Что же мне делать? Ведь я так его люблю. Через несколько минут она появится здесь… Остаться сидеть и наблюдать, как Джереми смотрит на нее взглядом влюбленного спаниеля, – это выше моих сил. Я должна уйти.

Она подняла голову и встретилась взглядом с Чендлером. Заставить себя посмотреть на Джереми она не могла. Скривив губы в некотором подобии улыбки, она произнесла:

– Прошу извинить, но у меня вдруг что-то ужасно разболелась голова. Пойду лягу в постель.

Чендлер посмотрел на нее долгим взглядом и положил свою руку на ее.

– Это все из-за моей бездарной езды сегодня. Вам надо пойти и хорошенько выспаться. К утру будете здоровы. Я полагаю, вы достаточно разумны, чтобы поступить именно так. Я имею в виду, хорошенько отдохнуть.

Джереми вскочил.

– Я провожу тебя.

Она решительно замотала головой.

– Нет, нет, не надо, Я ведь не ребенок.

Отодвинув стул, она быстро вышла из зала.

Чендлер и Джереми в молчании наблюдали ее уход. Френки задумчиво потягивала свой бренди.

Что-то сейчас происходит, а что – не пойму. Какое-то непонятное мне напряжение. Я чувствую себя как бы в центре тайфуна, сама не захваченная вихрем, наблюдаю оттуда. Общение с Чендлером все же дало мне кое-что. И прежде всего, вернуло веру в свои силы. Хотя бы частично. А я думала, это уже никогда не вернется. Несмотря на весь свой цинизм и сарказм, Чендлер оказался честным и откровенным. Я снова вдруг почувствовала, что начинаю кому-то верить. После всей лжи, предательств и обманов. Я думала, что уже никогда не поверю ни одному мужчине. Никогда не думала, что вновь мне будет с мужчиной хорошо, что…

Она подняла голову и посмотрела на Чендлера. Ее глаза смеялись. Чендлер смотрел перед собой. Выпустил длинную струю дыма через весь стол и застыл с непроницаемым лицом. Но глаза тоже искрились весельем.

Кажется, здесь заваривается неплохая каша. Если ее хорошенько размешать, может быть, она и Джереми понравится.

Он стряхнул пепел с сигары.

– Надо же, кто бы мог подумать. Мы встретили здесь Макси. И чертовски хороша, как всегда. Ты не находишь? – Он бросил быстрый взгляд на Джереми.

Тот молча кивнул. Он держался скованно и был очень бледен.

– Похоже, замужество на нее нисколько не повлияло, – спокойно продолжал Чендлер, – вокруг вертится, как обычно, тот же сонм поклонников, тот же невероятный эгоцентризм и все та же сексапильность, которой так много, что она могла бы ее экспортировать. В общем, девушка в полном порядке. А этот длинный заморыш, ее муж. Он или слишком доверчив, или дурак.

Джереми возразил с неожиданной злостью.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Она рада нас видеть. Что в этом плохого. Он счастлив, это несомненно. Макси будет ему хорошей женой. Я… А, вот и они.

Он поднялся, чувствуя легкое дрожание рук. В желудке тоже было не все в порядке. Макси села на пустующее место рядом с ним, ее муж оказался на другом конце стола. Остальные трое принесли себе стулья. Джереми помахал официанту и вопросительно посмотрел на всех. Он боялся заговорить, боялся, что вдруг даст петуха.

Макси взмахнула наманикюренным серебром пальчиком.

– Все очень просто. Мы все будем пить абсент, хотя я сомневаюсь, что здесь можно получить настоящий. А вот в Танжере можно. В Танжере есть все.

Она посмотрела на Джереми сияющими глазами.

– Дорогой, что ты здесь собираешься делать, в этом городе? Это ведь не город, а заброшенная гробница. Здесь же настоящий ад. Во всем городе ни одного стоящего ночного клуба. Мы только вчера сюда приехали, но завтра уезжаем. Назад, в Танжер.

Она пролезла к его руке и легонько сжала ее.

– Поехали с нами. Это будет чудесно, это будет сногсшибательно. Там мы развернемся. Там ты можешь делать все, что захочешь. Понимаешь? Все! И все нормальные люди собираются там. Понимаешь? Нормальные. Там можешь одеваться, как душе угодно, можешь покурить киф прямо на улице, никого это не колышет. В общем, там настоящий кайф.

Джереми глубоко вздохнул. Ему было трудно произносить слова.

– Что за киф, Макси?

Она уставилась на него, удивленно вытаращив глаза.

– Ты что? Нарочно? Ни разу не встречала подобного кретина. Киф – это марихуана, понял?

Чендлер картинно нахмурился.

– И ты что, это куришь, Макси? Она со смехом обернулась к нему.

– Нет, я с ней играю. Конечно, курю, старый болван. И все курят. Кайф ловишь, что надо, посильнее наверное только игла. А всякие там пеп-пиллз и алые сердечки – это все ерунда, для детей. А вот курнешь, то поднимаешься высоко-высоко, ну очень высоко. И все так невероятно чудесно. То ты чувствуешь себя таким маленьким-маленьким, не можешь удержать свой бокал, а через минуту ты уже гигант, все вокруг кажутся тебе пигмеями. Не понимаю, что в этом плохого, покурить? А что хорошего в выпивке? А я считаю, что выпивка – это для кретинов. – Она снова посмотрела на Джереми и сжала его руку. – Поехали с нами в Танжер, дорогой. Мы сняли там дом, потрясный дом в казбе. Ты будешь жить с нами. У нас все живут. Спят даже на полу. Всюду.

Официант поставил на стол высокие бокалы с бледно-зеленой жидкостью. Макси взяла один и поднесла к губам. Скривила губы и поставила бокал на место.

– Это Перно, я так и предполагала. Бармен, уберите отсюда эту гадость. Если мне вздумается когда-нибудь выпить эту дрянь, я по крайней мере буду пить ее чистой.

Джереми с опаской взглянул на нее. Может быть, накурилась или приняла какую-нибудь таблетку? Я не помню, чтобы она раньше вот так, без остановки несла подобный бред, и главное, в таком тоне. Надо заставить ее бросить курить эту гадость. Постараюсь ее убедить. Странно, куда смотрит муж? Почему он ничего не предпринимает? Возможно, он так ее любит, что позволяет делать все, что заблагорассудится. Конечно, это можно понять. А может быть, он сам курит?

Он посмотрел на другой конец стола. Хосе Карлос сидел, держа обеими руками бокал, и странно улыбался. Глаза его были пустыми.

Почему Макси вышла за него? Как много я хотел бы ей сказать и спросить у нее. Если бы можно было хотя бы на пару минут нам остаться вдвоем.

Официант поставил перед Макси маленький бокал с зеленой жидкостью, цветом напоминающей чистый шартрез.

Она продегустировала.

– Не очень, но уже лучше.

Затем глотнула из бокала примерно половину и опять повернулась к Джереми.

– Насколько я поняла, вы только приехали. Ты уже видел салон Великого Визиря наверху? Он похож на уютный уголок в борделе, ну прямо из «Тысячи и Одной Ночи». К тому же оттуда прекрасный вид на всю медину. Пошли, я покажу тебе его.

Она поднялась. Хосе Карлос тоже сделал попытку подняться, но она сделала нетерпеливый жест в его сторону.

– Нет. Оставайся здесь. Мне надо поговорить с Джереми.

Джереми последовал за ней в центральный холл. В толстой стене на дальнем его конце обнаружился вход на узкую лестницу, ведущую вверх. Макси посмотрела на него через плечо. Это был манящий взгляд, взгляд женщины, когда она ложится с тобой в постель.

Первой пошла она. Проход был таким узким, что они плечами все время касались стен. Ступени же были весьма высокими, примерно с фут, и так как она была на три ступени выше, он мог постоянно созерцать ее бедра. Под тонкой материей он ясно различал ее сочные ягодицы, при каждом шаге они напрягались и расслаблялись. Протянув руку, он мог коснуться их, сжать, проникнуть пальцами в их глубину. Он вспомнил, как не раз, и не два ласкал этот теплый нежный зад.

Подъем закончился. В конце его Джереми был почти без сил. Он прислонился к стене, тяжело дыша открытым ртом. Она сделала несколько шагов к центру комнаты. Комната была точно такая же, как и нижняя, но тяжелые расписные двери в стене были закрыты. Призрачный золотой с красным свет от двух светильников из цветного стекла, обрамленного медью, создавал атмосферу таинственного интима. Светильники были подвешены высоко на потолке. Один край стены занимало огромное стрельчатое окно. Прямо перед ним стоял широкий длинный диван под шелковым покрывалом.

Макси протянула руку назад и, найдя его руку, подвела к окну. За завитками металлической решетки внизу под холмами простиралась медина. Сейчас, в неясном свете редких масляных фонарей были видны лишь тени людей, арок, строений. К полному звезд небу вздымались громады минаретов. Джереми обнял ее за плечи.

– Это слишком красиво, Макси.

Она выдернула свою руку и, закрыв глаза, обняла его за шею. Тесно прижалась к нему, откинув голову назад и раскрыв губы.

– Какой ты глупый, Джереми, – прошептал она. – Ты подумал, что я привела тебя сюда полюбоваться видом? Немедленно поцелуй меня!

Он наклонил голову и ощутил аромат духов. Тот самый аромат, который все это время преследовал его. Он ощутил упругие шары ее грудей, прижатых к нему, ее нежный плоский живот, ее лицо, ее всю. Взгляд случайно упал на руку, обнимающую его. Лучик света играл на массивном золотом кольце, надетом на безымянный палец. Он отстранился.

– Погоди, Макси! Ты, не сказав ни слова, вышла замуж, а теперь, как ни в чем не бывало, собираешься начать все сначала. Я люблю тебя, Макси. Вспомни, я же хотел на тебе жениться. Или, может быть, ты забыла? Что же ты хочешь теперь?

Она погладила его щеку.

– Милый, не сердись на меня. Я люблю тебя. Всегда любила.

– И вышла замуж за другого? Она тихонько рассмеялась.

– Да, дорогой. Может быть, это звучит сейчас несколько старомодно, но я была беременна. У меня никогда не было ребенка – наверное, единственное, что я себе не позволяла. И я решила завести себе ребенка. Просто так, для интереса.

Он окинул взглядом ее стройную фигуру и плоский живот.

– Ну и что… Что было потом? Она пожала плечами.

– Но я же не знала, как это все будет противно. Начала себя по утрам плохо чувствовать, тошнота, ну и все остальное. Чем дальше, тем хуже. Короче, я избавилась от этой обузы. Но венчание в соборе было потрясающим. Жаль, что тебя там не было.

Джереми смотрел в окно и ничего не видел. Это не та Макси, которую я знал, которую любил все это время. Значит, она ломала комедию, чтобы прикрыть беременность. А потом пошла на этот жестокий акт. Что же это было? Аборт? Выкидыш? А ей, хоть бы что. Потеряла ребенка, и хоть бы что.

А Макси в это время уже опустилась на диван и вытянула ноги на шелковом покрывале. Выгнула спину так, что твердые острия ее сосков были направлены прямо в потолок. Протянула к нему руки.

– Ну, Джереми, милый… милый… – шептала она с придыханием.

Он нерешительно шагнул вперед, но уже в следующее мгновение рухнул на диван рядом с ней. Захватив рукой за плечо, она перевернула его на себя и подняла голову, пока губы ее не коснулись его.

Из его горла вырвался хрипловатый стон. Он жадно приник к ней, вдавив в диван. Гибкое подвижное тело ее затрепетало под ним. Тяжело дыша, он отвел от нее голову.

– Макси, ради Бога… мы не должны этого делать.

Глаза ее сверкнули из-под прикрытых ресниц. Руки еще крепче сжали его плечи, а бедра заходили из стороны в сторону. Она прошептала, хрипло дыша полуоткрытым ртом.

– Ну, возьми меня, ты, моралист поганый! Возьми меня!

Он закрыл глаза и проглотил слюну. Дыхания ему не хватало. Приблизив к ней лицо, он шепнул:

– Макси… только не здесь. Ведь сюда в любую минуту могут войти… слуги…

Она замотала головой.

– Все в порядке. Сюда никто не придет. Я точно знаю.

Он слегка отстранился, пытаясь разглядеть ее прекрасное, разгоряченное желанием лицо. Волосы были разбросаны по подушке, они напоминали шелковый ковер. Где-то внутри холодком шевельнулось неприятное подозрение.

– Ты уже была здесь? Ты занималась здесь любовью прошлой ночью?

Не раскрывая глаз, она облизнула языком полураскрытые губы.

– Ну и что? – голос ее дрожал от нетерпения. – А теперь я хочу тебя. Теперь.

Руки ее вцепились ему в плечи, пальцы мяли его мускулы. Она пыталась натянуть его на себя. Он убрал ее руки и с пустым лицом, совершенно ошеломленный сел. И застыл, глядя перед собой.

Она задышала ровнее и открыла глаза. Ее губки, припухшие от поцелуев, скривились в насмешливой улыбке.

– Бедный милый Джереми. Тебе не надо бояться слуг-арабов, даже если они сюда войдут. Ну войдут? Ну и что? Так даже интереснее.

Она села и обвила его шею руками.

– Ты такой у меня стыдливый и скромный. Приходи ко мне ночью. Хосе Карлос в любом случае нам не помеха. Он, правда, не курит все больше ударяет по спиртному. Но после двух Перно вырубается. А если и не вырубится, то тоже ничего страшного – пусть посмотрит. Он любит смотреть, хлебом не корми.

Спина Джереми окаменела. Он слышал слова, но их смысл до него не доходил. Вернее доходил, но он отказывался верить им. Внезапно к горлу подступила острая жгучая желчь. Он почувствовал, что еще немного, и может случиться что-то страшное. Ему захотелось схватить и задушить ее. А задушив, еще бить и бить по щекам. Надо отсюда бежать. Немедленно бежать и вымыть где-нибудь руки. И эту женщину я любил? Нет, не ее, не эту женщину, не эту моральную уродину. Я любил не ее, а свою мечту о ней. Я любил выдуманную ее. О Боже, что было бы, если б я на ней женился! На ней, на этой… этой… Нет, не могу найти слов. Надо бежать, пока я ее не прибил.

Он сбросил ее руки со своих плеч и рывком встал. С минуту она рассматривала его, но при слабом свете ничего особенного увидеть не смогла. Улыбнувшись, она натянула подол на колени и спустила ноги на пол. Оперлась на его руку, встала и еще раз с минуту потерлась о него, как кошка. После этого двинулась к лестнице.

– Наш номер – первый в ряду с выходом в сад. Я оставлю дверь незапертой. Для тебя, дорогой. А завтра мы поедем в Танжер и будем проводить все ночи вместе. За это время я узнала пару новых поз.

Не проронив ни слова, Джереми последовал за ней вниз.

 

Глава двадцать четвертая

Джереми выглянул из своего окна. Сад внизу при ясном утреннем солнце выглядел особенно свежим. Подавшись немного вперед, он заметил длинные пальцы загорелой руки на оконной раме в соседней комнате. Значит, Карлотта уже встала. Он поспешно ретировался от окна. Надо было бы, конечно, поздороваться с ней. Приятно услышать ее милый голос, но сейчас ему ни с кем не хотелось разговаривать, даже с ней.

Он продолжал смотреть на сад. Высокая стеклянная дверь лоджии первого этажа была открыта. Это, наверное, дверь в спальню Макси и ее мужа. Открыта еще с ночи? Похоже, она так ничего и не поняла, не заметила, как переменились мои чувства к ней. Она не способна понять, что у нормального мужчины ничего, кроме отвращения и брезгливости, она вызвать не может. Разумеется, если бы я считал ее проституткой, тогда другое дело. Но я же любил ее. Она, наверное, подумала, что я вчера ушел из бара так рано только потому, что хотел побыстрее пробраться к ней спальню и заняться любовью. А рядом ее пьяный муж наблюдал бы за нами. О Боже!

Большую часть ночи он провел сидя в кресле, куря сигарету за сигаретой, потягивая виски, все пытаясь прогнать подступившую снизу желчь. В конце концов он забылся крепким сном без сновидений. Наутро, как ни странно, он почувствовал себя ожившим, свежим и… свободным. Такого ощущения у него не было уже очень давно, многие месяцы. Было как-то очень легко, словно ему удалось наконец освободиться от тяжелой кабальной зависимости, которая долгое время не давала ему свободно дышать.

Должен признаться, что в глубине души я всегда чувствовал, что Макси – никчемная бабенка, без всяких моральных принципов. Но я все время на что-то надеялся, был загипнотизирован ее красотой и сексуальностью, поэтому не давал себе труда задуматься над всем этим. Если копнуть глубже, то можно обнаружить, что я – опять же в глубине души – немного презирал себя за это неумение (и нежелание) противостоять искушению. Но теперь ее власть надо мной кончилась. Она сама разрушила ее. И я свободен, свободен и могу снова начать достойную жизнь.

Он громко засмеялся. Бриджит вскинула уши и изумленно на него посмотрела. Он нагнулся ее погладить.

– Все в порядке, детка, не волнуйся, – сказал он тихо, – я не сошел с ума. Наоборот, я снова стал нормальным. Я сейчас пойду, а ты оставайся здесь и будь паинькой. Мы собираемся на экскурсию в медину, а это такое место, где появление блондинистых девственниц, вроде тебя, нежелательно.

Закрывая дверь, он увидел Карлотту, выходящую из своего номера.

– Доброе утро, Карлотта. Как спала? Голова прошла?

Она с улыбкой кивнула.

– Да, большое спасибо.

Смотрела она мимо него. Он выглядит таким веселым и счастливым. Если бы он был женщиной, я бы сказала, что он весь сияет. Наверное, красавица Макси дала ему какие-то надежды. Возможно, она даже решила покинуть своего мужа. Всю ночь я провела, глядя в потолок. Горячо молилась о том, чтобы Джереми разочаровался в Макси, чтобы она ему внезапно надоела, чтобы он устал от нее. И тогда он обязательно придет ко мне. Я все же надеялась на что-то, но сейчас… Глядя на его лицо, я вижу, что это лицо счастливого человека. Единственное тому объяснение – видимо, он с Макси о чем-то договорился.

Так в молчании они прошли рядом по главной лестнице к выходу. Во дворе, огороженном каменной стеной, их уже ждали Чендлер и Френки. Они беседовали с высоким рыжим арабом в джеллабе цвета спелого овса и красной феске. Чендлер издали помахал им рукой.

– Привет. Готовы ли вы к набегу на медину? Это наш гид, Исмаил.

Араб поклонился. Чендлер показал на шикарный белый автомобиль, припаркованный в углу.

– Не правда ли, неплохая штучка? И это при том, что я в принципе считаю американские машины вульгарными. Кстати, это машина Макси. Значит, они еще не уехали. Да и странно было бы ожидать от Макси и ее высокоинтеллектуальной компании, что они соберутся до завтрака, особенно такого раннего, как у нас.

Закуривая сигару, он искоса посмотрел на Джереми.

– Ты собираешься с ними в Танжер? Джереми заулыбался. Чендлер прекрасно знает, что к чему. Значит, просто хочет меня подколоть. Уж он-то всегда знал, что она собой представляет, такого, как он, одурачить очень трудно. Хорошо, он хочет подколоть меня, а я подколю его. Мне сегодня слишком хорошо, чтобы обижаться. Его улыбка перешла в смех.

– Ты что? Ведь у меня машина осталась в Среднем Атласе. Я еще пока не спятил. Наверное, присоединюсь к ним позднее. У них там теплая компания, снимают дом где-то в казбе.

Карлотта начала что-то сосредоточенно искать в своей сумочке. Ах вот почему у него сегодня такой счастливый вид. Он собирается забрать свою машину и отправиться к этой девушке в Танжер. Мне это очень тяжело слышать, но я все равно не подам виду.

Она подняла голову и широко улыбнулась.

– Представьте, когда я была у Изобель в последний раз, то оставила у нее свои салфетки. А Макси просто очаровательна. Я весь вечер не могла оторвать от нее глаз. Будь я мужчиной, я непременно бы в нее влюбилась. Причем с первого взгляда. Приходится жалеть, что я не мужчина. Какая красавица и сколько сексуальности. Даже я и то это почувствовала.

Джереми быстро взглянул на нее и отвернулся. Какой ужас! Ну почему именно сейчас, когда мне так хорошо, она снова напомнила о своем лесбиянстве?

– Итак, в дорогу? – это произнес Чендлер. – Если еще немного постоим, то за день, наверное, пустим корни. Веди нас, Исмаил.

* * *

Следуя за Исмаилом, они пошли по узкой извилистой дорожке, не шире трех футов. За несколько столетий ослиными копытами и подошвами пешеходов серебристо-серая мостовая была отполирована до блеска. По обе стороны улочки на два-три этажа вверх поднимались черно-серые от возраста и пыли стены зданий без окон. Прямые солнечные лучи сюда не попадали. Из-за этого улочка была похожа на узкий туннель без крыши. Крышей здесь служила полоска синего безоблачного неба. Среди толпы в обе стороны сновали цепочки осликов, почти не видных из-под поклажи. И чего только не было нагружено: тут и горы гончарных изделий, и тюки грязно-серой шерсти, пахнущей бараньим жиром, и связки домашней птицы с ярким оперением, подвешенной вниз головой, и ворохи благоуханной изумрудно-зеленой мяты. Эти ослики, ведомые погонщиками, быстрыми шажками, как на цыпочках, плавно двигались в разношерстной толпе. Пешеходы, увидев, уступали им дорогу, распластавшись вдоль стены, или отступали в узкие крытые проходы, где было темно, как в подземелье. На крики погонщиков в этом бедламе абсолютно никто не обращал внимания.

Улочка привела их к другой, которая была на фут шире. Здесь через равные интервалы по обе стороны стали попадаться низкие деревянные двери, обитые коваными гвоздями. Исмаил показал на них.

– Это дома богатых торговцев. Вы просто не поверите, какая у них там, внутри, красота. Позднее я покажу вам один из таких домов.

Они подошли к массивной бронзовой двери в форме замочной скважины, украшенной искусным рельефом. Дверь с виду была очень древняя, какая-то мшисто-зеленая. Исмаил немного подождал, и внутри этой двери отворилась маленькая дверца. Они вошли в помещение. Здесь на полу сидели несколько дюжин малых детей. Свободного места не было. В дальнем конце с большой книгой, раскрытой на коленях, скрестив ноги, сидел старик в белом тюрбане и ниспадающей белой джеллабе. Грудь его покрывала большая седая борода. Длинным коричневым пальцем он медленно двигал по строчкам пергаментной страницы. Дети декламировали стройными дискантами. Увидев группу туристов, они повернули свои маленькие черные головки, и десятки огромных глаз серьезно посмотрели на вошедших. Однако декламация не прервалась.

Исмаил улыбнулся им и кивнул группе.

– Они сейчас повторяют Коран. Тут рядом мечеть аль Карауин, самая большая в Северной Африке. Но вам туда нельзя. Я проведу вас мимо к медресе аль Карауин. Это старейший мусульманский университет. С его крыши вы увидите всю медину.

Они прошли за ним дальше по проходу, и через еще одну массивную бронзовую дверь попали во дворик, выложенный мозаикой. Он был окружен крытой галереей искусно оштукатуренных высоких стрельчатых арок. Сверху на дворик и фонтан в центре глядели деревянные зарешеченные окна. По крутой узкой лестнице они прошли в коридор с покосившимися деревянными панельными дверями, черными от времени. В воздухе стоял затхлый запах древности.

Карлотта на несколько секунд задержалась перед одной из дверей. Вот буквально в таком же месте, но несколько дней назад, в Марракеше мы с Джереми стояли рядом. Я тогда еще не знала о существовании Макси, и мне было очень хорошо.

Джереми шел впереди. Он оглянулся и тоже застыл на несколько секунд. До чего же она хороша сейчас, задумчивая, немного грустная. А тогда, в Марракеше, когда Изобель осталась внизу, а мы с ней были там наверху, вдвоем. Сейчас уже и не верится, что так могло быть хорошо. А ведь я тогда думал, что люблю Макси и, разумеется, ничего не знал о лесбиянстве Карлотты. Да, мне тогда было все равно. Тогда мне казалось, что я посторонний наблюдатель, безразличный к тому, что происходит и что произойдет. Арабы, кажется, называют такое состояние кисмет.

Чендлер крикнул им сверху.

– Что у вас там случилось? Отдыхаете? Устали?

Карлотта засмеялась.

– Стыдно признаваться, но я действительно запыхалась. Но теперь уже в полном порядке.

Они догнали Чендлера и вместе вышли на плоскую крышу. Исмаил обвел рукой все вокруг.

– Глядите.

Внизу под ними простиралась медина – лабиринт узких извилистых улочек, сжатых глухими стенами двухэтажных, преимущественно, домов с нависающими балконами и внутренними двориками. Бежевые здания лепились друг к другу, как фигурки на плохо сложенной головоломке. Единственная прямая улица была под ними, и она выводила из этого хаоса. Высоко на холме, обращенные лицом к городу, песочно золотились на солнце арки гробницы Меренидов. Высокие квадратные башни минаретов, увенчанные сияющими золотыми яйцами, были похожи на деревья без веток, выросшие среди чахлого кустарника.

Исмаил поставил ногу на парапет и оперся на нее локтем.

– Знаете ли вы легенду об основании Феса? С чего здесь все началось? Нет? Тогда я вам расскажу.

Город основал Идрис II, сын и законный наследник Идриса I, который принадлежал к роду Алидов. Этот род происходит от халифа Али ибн Аби Талиба, который был женат на Фатиме, дочери Пророка. Столица в то время была в городе Улили, но Идрис II счел, что город слишком тесен и послал своих министров найти место для нового. Вначале он был заложен на склоне горы Церкун, и вскоре его разрушил ураган. Затем на берегу реки Себу, но он был смыт наводнением. Идрис не отступал, он продолжал поиски. И вот в 808 году он увидел красивое место у истоков реки Рас-эль-Мас. Выйдя вперед, он поставил ногу и сказал: «Город будет построен здесь». Место, куда он поставил ногу, известно и сейчас. Напротив мечети Шраблин есть небольшой монумент. Сюда приходят паломники, чтобы, загадав заветное желание, коснуться решетки, а затем, оторвав от своей джеллабы лоскуток, привязать его к решетке.

Легенда гласит, что принц, а тогда ему было всего пятнадцать лет, чтобы воодушевить подданных, сам работал вместе со строителями. В знак признательности они подарили ему чудесную феску из золота и серебра. И он тогда решил назвать этот город Фес. Говорят, что эту самую феску нашли при раскопках, она весила больше шестидесяти фунтов.

Чендлер потрогал свою голову.

– Однако, этот принц был незаурядным молодым человеком.

Они постояли еще несколько минут, глядя на лабиринт медины и прислушиваясь к экстатическому бубнению внизу. А затем двинулись на выход, вслед за Исмаилом.

Медленно двигаясь через кварталы красильщиков, чеканщиков и кожевников, они часто останавливались посмотреть и восхититься их искусством.

Затем им снова пришлось свернуть в узкий проход между домами без окон из серого камня. Исмаил остановился перед широким арочным входом.

– Вот теперь вы имеете возможность увидеть, как такой дом выглядит внутри. В настоящее время в этом доме магазин, но покупать здесь не обязательно. Если же вы решите что-либо купить, скажите мне, Я для вас поторгуюсь.

Они последовали за ним в узкий неосвещенный проход, который привел их в большую продолговатую комнату-зал с куполообразным потолком, обшитым кедром. Потолок был высотой этажа в три. Мозаичные этажные выступы и стены сияли золотом. В каждой стене был виден вход в меньшую, в один этаж, прямоугольную комнату. Что-то вроде большого алькова. С верхних этажей вниз, в центр зала смотрели маленькие деревянные зарешеченные оконца. Все вокруг напоминало пещеру Абу-Хассана из «Али Бабы и 40 разбойников». Горы ковров на полу, полки завалены парчой и шелком, столы и горки с золотыми и серебряными украшениями: тяжелые дутые браслеты и на запястье и на лодыжку, тонкие, как золотое кружево, броши с застежками, крупные висячие серьги, ожерелья, диадемы, украшенные янтарем и кораллом, золотые подвески тонкой работы и цепочки с агатом, изумрудом, жемчугом и бирюзой. Дальше шли кинжалы, висящие на крюках, в ножнах из золота и серебра, инкрустированные полудрагоценными камнями, полки с алыми, голубыми, желтыми и черными кожаными изделиями, с золотым тиснением.

Чендлер хмыкнул и наклонился к Джереми.

– Ничего не скажешь. Выбор есть. Надеюсь, свою чековую книжку ты предусмотрительно оставил в отеле. Насколько я знаю женщин – а уж я-то должен, – на них такая обстановка действует очень сильно.

Вперед вышел араб. Положив руку на грудь, он поклонился в пояс. При этом кисточка его фески перевалилась вперед.

– Добро пожаловать в мой дом, леди и джентльмены. Прошу вас присесть.

Он указал на атласный диван в одной из альковных комнат.

– Не окажете ли честь выпить у меня мятного чая?

Он хлопнул в ладоши, и из тени выступил юноша. Чендлер поднял руку и изящно улыбнулся.

– Спасибо за любезность, но мы, к сожалению, не располагаем сейчас временем. В следующий наш визит сюда мы будем рады выпить у вас чая. Дамы хотели бы осмотреть ваш магазин.

Араб вновь поклонился.

– Как будет угодно джентльмену.

Он что-то сказал юноше, и тот достал с полки свернутый кафтан из красного бархата. Развернув его, он приложил к Карлотте. Кафтан был отделан мягким шелком, а вверху, у высокой шеи, и внизу, на широких полах, богато украшен серебром и золотом.

Карлотта вздохнула.

– Боже, какая красота.

Появился еще один молодой человек и на инкрустированном столе развернул куски атласа, серебряного, кораллового и розового. Третий начал показывать шелковые ковры, красные и голубые.

Хозяин взял изящный флакон с длинным узким горлышком в серебряной оправе, имеющий форму шара, и потряс им на головы и плечи Карлотты и Френки. Воздух наполнился ароматом роз. Затем он повернулся к Джереми и Чендлеру. Джереми поднял руку.

– О нет. Не надо. Только для дам.

Чендлер рассмеялся.

– В последний раз, когда я был в подобном месте, меня опрыскали каким-то веществом, которое было не столь мягким и безобидным, как эта розовая вода. По-моему, он назывался «Дыхание гарема». Пришлось потом потратить немало сил, чтобы отбить запах публичного дома.

Еще один юноша принес несколько пар бабушей и домашних туфель с изображенными сверху и раскрашенными пальцами, богато украшенных золотом и серебром. Он приложил их к ногам женщин.

Чендлер прошептал им.

– Девочки, прежде чем что-то выбрать, внимательно смотрите, спрашивайте цену и, главное, думайте, действительно ли эта вещь понадобится вам дома. Например, будут ли эти бабуши подходящими для посещения Женских Музыкальных Утренников «Тьмутараканьская Осень» в штате Айова. Не надо попусту выбрасывать деньги.

Хозяин очаровательно улыбался.

– Леди, примерьте кафтан. Если он вам не подойдет, у меня есть еще много других: парчовых, золотых, серебряных. Примерьте вот этот, чтобы просто посмотреть, как он на вас сидит. Покупать не обязательно.

Он достал массивный золотой браслет, усыпанный необработанными зелеными камнями. С другой его руки свисала длинная золотая цепочка тонкой работы.

Карлотта не знала, куда смотреть. На ярко-красный кафтан, искрящийся атлас, бабуши или золотой браслет, соблазнительно поблескивающий в коричневых пальцах.

– А… это все очень дорого?

Араб улыбнулся, показав ряд золотых зубов, и покачал головой.

– Только не для вас, моя леди. Вы так хороши в нем, что я для вас установлю особую цену. И, чем больше вы купите, тем дешевле это вам обойдется. Мы принимаем любые деньги, разумеется дирхамы, а также франки, песеты, доллары, фунты, дорожные чеки. Если у вас нет при себе денег, мы будем рады послать выбранные вами вещи в отель.

Чендлер наклонился к Джереми.

– Тут у них все предусмотрено. Победить его невозможно.

Владелец магазина снова повернулся к Чендлеру с поклоном и улыбкой. Его скрещенные руки были запрятаны в рукава джеллабы.

– Мы готовы сделать для вас все, мсье.

Чендлер улыбнулся в ответ.

– Теперь я вижу, что рассказы о любезности и гостеприимстве арабов не преувеличены. Вы действительно готовы сделать все для гостей, но, – тут он, как будто что-то внезапно вспомнил и обратился к дамам. – Нам пора, мы уже опаздываем. Вы можете прийти сюда завтра.

Когда они вышли на улицу, протискиваясь в толпе, Френки сердито посмотрела на Чендлера.

– Ты настоящий скряга. Испугался, что я буду просить тебя что-то купить? Зря. От посторонних мужчин я подарки не принимаю. Завтра же приду сюда и куплю все. Сама.

Чендлер обнял ее за плечи.

– Не такой уж я скряга, дорогая. Пойдем в Вулворт, и я куплю все, что пожелает твое маленькое сердечко. А насчет этого магазина… Ты, кажется, сказала, что хочешь купить там все. Ну что ж. Если не будешь работать серым веществом, то потратишь несколько сотен долларов, а взамен получишь кучу заманчиво смотрящегося, но на самом деле абсолютно бесполезного барахла. Ты знаешь, почему я отказался от мятного чая? Потому что это уловка. Ты согласился пить чай, значит уже сделал шаг вперед. Теперь они затратили на тебя время, значит ты уже им чем-то обязан. Обязан хоть что-то, но купить. И, пока не купишь, они будут искушать и терроризировать тебя своими сокровищами. И ты обязательно купишь какое-нибудь барахло. Если действительно хочешь что-нибудь купить, то, что будешь носить, я попрошу Исмаила отвести нас после обеда на текстильный рынок. Кстати, вспомнил. Нам пора на обед. Возвращаемся в отель.

Исмаил повел их вверх крутыми узкими улочками. Скоро они почувствовали запах горящего древесного угля, разогретого масла, жареной рыбы и свежей мяты. Улочка резко свернула на неширокую площадку. С одной стороны там стояли прилавки с сияющими медью противнями золотисто-коричневой жареной рыбы. На другой стороне были видны будочки, примерно три фута высотой и площадью пять на десять футов. Что-то вроде киосков. Перед каждым на корточках сидел человек и колдовал над жаровней. Вдоль стен были поставлены низкие лавки, на которых сидели и ели люди. В одной руке тарелка, другой ест. Никаких приборов, кроме пятерни. Перед некоторыми будками расположились пары, тихо играющие в шахматы или нарды. Рядом стояли стаканы с мятным чаем.

Чендлер остановился и с серьезным лицом посмотрел на Френки и Карлотту.

– Если хотите, можно пообедать и здесь. Это прибавит вам материала для лекции о местном колорите, которую вы прочтете в женском клубе по возвращении домой.

Исмаил в ужасе расширил глаза.

– Но, мсье…

Чендлер наконец улыбнулся.

– Я, конечно, шучу, Исмаил. Он повернулся к дамам.

– В местном общепите женщины являются персонами очень и очень нон грата. Им нельзя есть вместе с мужчинами, они едят после. То, что останется. Поэтому, пошли отсюда, и, если вы будете себя хорошо вести, я, так и быть, подкину вам пару куриных ножек от моего обеда.

 

Глава двадцать пятая

Официант принес на террасу кофе. Чендлер откинулся на стуле и закурил короткую тонкую сигару.

– Да, недурственным обедом нас здесь накормили. Я все боялся, как бы наши девушки не похудели, и оставил, особенно для тебя, Френки, очень мясистую куриную ножку.

Джереми сидел с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу. Уже давно, очень давно он не чувствовал себя так умиротворенно. Первое, что он заметил, придя в отель, – это исчезновение белого автомобиля. И с ним исчезла из его жизни Макси. Навсегда.

Не открывая глаз, он шарил рукой внизу в поисках Бриджит и, найдя, погладил ее. Она ответила ему стуком хвоста по полу.

– Тебе хорошо? Мне тоже. Итак, босс, какие у нас еще на сегодня планы?

– Если ты имеешь в виду меня, то я предпочел бы обращение «лидер» или «фюрер», на худой конец «дуче». А предлагаю я вот что. Э… я предлагаю совершить автомобильную экскурсию по городу. Под руководством Исмаила, разумеется. Такую неторопливую. У вас в Англии это, кажется, называется променад. С конечным пунктом, как я уже говорил, на текстильном рынке. Как? Согласны? Исмаил может появиться с минуты на минуту. Я назначил ему на четыре. Времени у нас как раз закончить кофе, а вам, девушки, еще надо пойти и припудрить свои носики. Вот вы знаете, меня постоянно мучит один серьезный вопрос: почему женщина всегда хочет пи-пи именно в тот момент, когда уже пора выходить?

Френки пожала плечами.

– Наверное, лучше поздно, чем никогда. К несчастью, мы устроены так, что к стеночке не пристроишься. А почему, например, мужчины предпочитают делать пи-пи чаще всего на свежем воздухе? Видимо, в них просыпается животный инстинкт. Дело в том, что в своей эволюции они не слишком далеко зашли.

Чендлер улыбнулся.

– Отлично. Согласен на ничью. И пойдем все, и дружно сделаем пи-пи. Встречаемся во дворе минут через десять.

* * *

Автомобиль двигался по сравнительно широкой улице старого города, медленно лавируя между группами оживленно беседующих мужчин, женщинами в чадрах, величаво плывущими в толпе, и вечными осликами с их вечной поклажей. Рядом с Чендлером сидел Исмаил, остальные сгрудились сзади.

– Это Андалузский квартал, – пояснил Исмаил, – здесь столетия назад обосновались выходцы из Испании.

Через некоторое время он заговорил снова.

– А здесь еврейский квартал. Говорят, евреи жили здесь даже раньше, чем был построен этот город. Обратите внимание, мужчины здесь носят черные тарбуши, а женщины ходят без чадры.

После долгого петляния по лабиринту улиц, они наконец выехали на прямую немощеную дорогу. По обе ее стороны шли длинные одноэтажные строения.

– Это и есть район текстильщиков, – сказал Исмаил. – Дальше не поедем, остановимся здесь.

Они медленно пошли вдоль грязной дороги, изрытой глубокими колеями. Из открытых дверей каждого здания раздавались отрывистые ритмические звуки. Исмаил остановился у одной из таких дверей и подал знак войти. Внутри их встретил человек в белом тюрбане, надетом поверх капюшона. Он обеими руками показал, как рад видеть гостей.

Все помещение было заставлено ткацкими станками, свободными оставались только узкие проходы между ними. За каждым станком сидел ткач. Он быстро и ловко работал руками и ногами. Примерно в пяти ярдах от станка располагалась деревянная стойка со шпульками, от нее к станку шли десятки туго натянутых прозрачных шелковых нитей. Рядом со шпульками находился другой рабочий, который подавал эти нити синхронно с движениями станка. Снизу станка медленно выползала искрящаяся парча, изысканного рисунка.

– Только мастер, – Исмаил старался перекричать шум станков, – а человек, который нас встретил, и есть мастер, знает узор каждой модели. Они нигде не зафиксированы, только в его голове. Ткачи тоже не знают рисунка, который ткут. Они работают по номерам, которые задает им мастер. Пойдемте, я покажу вам готовую парчу.

Они вышли на улицу и прошли в помещение административного типа. Служащий встретил их поклоном и немедленно выложил на прилавок образцы серебристо-голубой и золотисто-алой парчи.

– Каждый кусок, – пояснил Исмаил, – имеет длину ровно три метра. Это длина кафтана. Я попрошу сейчас его показать вам шелк, специально изготовленный для свадебных одежд.

Он что-то сказал по-арабски служащему, и тот выложил кусок шелка цвета полуночной голубизны. В круге, в центре куска, как раз там, где начинается кафтан, то есть у шеи, был золотом выткан тонкий кружевной рисунок. Такой же рисунок был выткан и внизу, там, где кафтан застегивается на сотни маленьких пуговок.

Карлотта ласково погладила шелковую ткань.

– Свадебный наряд мне вряд ли окажется нужен, а вот парча… Какое вечернее платье из нее получилось бы! А впрочем, когда это еще мне доведется снова надеть бальное платье.

Она незаметно вздохнула.

Джереми исподтишка наблюдал за ней. Было видно, что она расстроена.

– Еще как доведется, – невольно вырвалось у него, – особенно если ты сошьешь себе платье из вон того, цвета серебристой морской волны.

Он указал на образец, лежащий на полке. Продавец тотчас снял и развернул его перед ними. Казалось, что по прилавку разлилось маленькое море, мерцающее в лунном свете. Джереми взял его и приложил к Карлотте.

– Это очень идет твоим чудесным каштановым волосам.

У нее перехватило дыхание.

– Это… это самый красивый материал, какой мне приходилось видеть, но… я не могу его себе позволить.

Она посмотрела на продавца.

– Сколько это стоит? Джереми запротестовал.

– Разве ты не знаешь, что спрашивать цену подарка неприлично?

Она вскинула на него сияющие глаза.

– О, Джереми! Так это подарок? Какой ты милый. Но я не смогу…

– Не говори так громко. Я еще не знаю, может быть, чтобы расплатиться за это, мне придется заложить часы.

Чендлер застонал.

– О Боже, как я посрамлен. Джереми опять впереди. Ничего, сейчас мы ему покажем. А ну-ка, Френки, взгляни на вот этот золотисто-бирюзовый. Мне кажется, он должен пойти твоим крашеным рыжим волосам.

Она бросилась ему на шею и поцеловала в щеку.

– О-оо, Чендлер, дорогой! Я тебя люблю. Продолжая висеть у него на шее, она с улыбкой обернулась к Карлотте.

– Если бы нам удалось пробыть здесь чуть-чуть дольше, мы бы вытрясли из этих старых пердунов кое-что стоящее.

Та в ответ молча ей кивнула, не переставая улыбаться.

Мне бы самой хотелось бы вот так броситься на шею Джереми, поцеловать его. Но ему, наверное, противны прикосновения любой женщины, кроме его Макси. Особенно сейчас, когда они снова сошлись.

Джереми слегка нахмурился. Конечно, это хороший жест – купить лесбиянке яркую материю на платье. Но скорее всего, она предпочитает носить брюки, а, возможно, и фрак. Она же, по-моему, четко дала понять, что снова замуж не собирается. Что за чертовщина!

Он загасил сигарету и изобразил на лице улыбку.

– Давай-ка, Чендлер, подождем, пока они завернутся в эти наши бесценные дары. А потом надо скорее бежать в отель, иначе они расколют нас на что-нибудь еще. Я бы не хотел принижать романтичность момента, но, если серьезно, то мне пора выгуливать Бриджит, а то она взбесится.

* * *

Чендлер и Джереми сидели на террасе, и перед ними стояли два бокала с выпивкой. Темно-пурпурные облака, проплывающие в небе, на их глазах превратились в светло-розовые. Чендлер посмотрел на часы.

– Наши девушки что-то долго не возвращаются из похода по магазинам. Они, наверное, Исмаила умотали и не отпустят его, пока не закупят полмедины.

– Ну нет, я думаю, они обе весьма разумные. Весьма… Иногда мне кажется, что настолько разумные, что даже скучно. Хотя, Френки… очень мила.

Чендлер кивнул.

– Да. Я с тобой согласен.

Он полез в карман и извлек небольшую коробочку. Открыв ее, вытащил маленькую руку, искусно отлитую из золота. Она была подвешена на тонкой цепочке.

– Когда я был помоложе, то дарил своим подругам браслеты с бриллиантами. А когда я переставал им их дарить, они бросали меня. Или я женился на них, а они бросали меня уже потом… Эта вещица довольно старая, хотя стоит недорого… Мне кажется, что, если я куплю Френки браслет с бриллиантом, то как-то унижу ее.

Джереми рассмеялся.

– Думаю, большинство женщин не были бы против такого унижения. А что это за вещь? Какой в ней смысл? Я не раз видел здесь изображения этой руки, даже на кузовах грузовиков.

– Эта штука – талисман. Предполагается, что она оберегает от дурного глаза. Это рука Фатимы.

– А кто она, эта Фатима?

Чендлер бросил на Джереми хмурый взгляд.

– Джереми, я вижу, что образование у тебя тоже хромает. Скажу тебе откровенно: не люблю вопросы, на которые не могу ответить. Думаю, что она дочь Магомета, а что другие думают, не знаю, потому что не хочу спрашивать и, тем самым, обнаруживать свое невежество.

Он продолжал рассматривать висящую на цепочке руку. Она поблескивала в лучах заходящего солнца.

– Надеюсь, она принесет счастье Френки. Не сомневаюсь, что недавно ей пришлось перенести какое-то потрясение. Понимаешь, довольно странно, что она путешествует совсем одна. Для девушки ее возраста и круга это не принято. Они обычно путешествуют компаниями, шумными, вытворяют всякие глупости. Мне кажется, она от чего-то бежит, или… пытается что-то забыть. Не знаю. Я…

Он глубоко вздохнул и серьезно посмотрел на Джереми.

– Я намереваюсь просить ее выйти за меня замуж.

И тут же сделал рукой предупреждающий жест.

– Знаю, знаю… все знаю. И не надо, пожалуйста, напоминать мне о моих прежних женах. Учти, не так уж и много их у меня было. И, кроме того, не было у меня еще ни одной женщины, которую бы я с таким желанием хотел назвать миссис Чендлер Керк. И, пожалуйста, не смейся, услышав, что я сейчас скажу. По-моему, я в первый раз в жизни по-настоящему влюблен. Что-то в этой девушке сильно задело меня. Она ничего от меня не хочет. А все другие всегда чего-то хотели. Порой мне кажется, что и сам я ей не нужен. И тем не менее, как только мы возвратимся в Марракеш, я буду просить ее руки. Это очень старомодно звучит, но по отношению к ней мне очень хочется быть старомодным.

Представь, ты в большом людном месте, например на пляже. Вокруг тебя полно людей, и все с транзисторами, и все они включены. Ты купаешься в море звуков: на одной волне взрывы смеха, на другой – интересная беседа, на третьей – дивная музыка. Но тебе ничего этого не нужно. У тебя тоже есть приемник, и ты крутишь и крутишь ручку настройки, но так и не можешь найти свою станцию. Понимаешь, вот так бывает. А вот сейчас неожиданно я понял, что Френки – это и есть моя станция. Я наконец ее нашел, свою станцию.

Джереми внимательно его слушал.

– Я и не предполагал, что это так у тебя серьезно. Ну что ж, Френки – чудесная девушка, и я желаю тебе счастья. Марракеш… Помнишь, ты пророчествовал тогда, за столом? Ты сказал тогда, что этот город всех нас изменит, всех, кроме тебя. Ты ошибался. Первым, кто изменился под его влиянием, оказался как раз ты. Да, Марракеш… Даже не верится, что мы здесь провели всего лишь четыре дня и завтра возвращаемся назад. Эти четыре дня для меня значат очень много.

Чендлер слегка улыбнулся.

– Ты имеешь в виду Макси? Да, тебе надо было убедиться в этом самому. Никто не смог бы тебя убедить в том, какая она дешевая потаскуха. Ты бы все равно не поверил. К тому же, легко отделался. Я порой обнаруживал это только после женитьбы. Вот о Френки можно сказать определенно – она не потаскуха.

Перестав улыбаться, он снова взял золотой талисманчик.

– Я чувствую себя глупым юнцом, но, видит Бог, я люблю эту девочку.

Он поднял глаза на Джереми.

– По-видимому, где-то внутри меня находился скрытый источник любви. И вот – он прорвался. Послушай, а что у тебя с Карлоттой? Ведь она замечательная женщина.

Джереми поморщился.

– Конечно, замечательная. Лучшей мне и не надо. Но она лесбиянка. Разве ты не знал?

Чендлер чуть не подпрыгнул на стуле.

– Что? Лесбиянка? Да что ты городишь! Я голубых чую за сто ярдов. И с чего ты это взял?

– Мне сказала об этом Изобель. В общем, Карлотта делала к ней поползновения. Да она и сама почти призналась мне в этом, когда мы ночевали в горах.

Чендлер швырнул в пепельницу окурок.

– Ах, Изобель? Изобель! Опять эта зомби с белым как мел лицом. Оно у нее неживое, как у мертвеца. Глаза пустые. А голос? Голос. Лишенный каких-либо человеческих красок. И вы все прыгаете вокруг нее. Ах, эта бедная, страдающая маленькая Изобель… Чушь! Это старая и злая ведьма. Фурия, которая тщательно планирует всяческие козни против каждого, кого встречает на своем пути. Она приносит несчастье каждому. Эта Мадам Марракеш, злая фурия Марракеша. Видимо, ей зачем-то понадобилось сказать тебе эту грязную ложь о Карлотте. А ты, безмозглый дурак, ей поверил. Карлотта тогда, наверное, тебе хотела что-то рассказать о своей прошлой жизни, а ты, тупица, отравленный этой гнусной ложью, не захотел ее выслушать и интерпретировал все по-своему. Мадам сказала, разве может быть по-другому? Я уверен в этом. Карлотта лес… Да это чушь! Как только вернемся, я все вытряхну из этой Мадам, но узнаю правду. Зачем она это выдумала. Слава Богу, в мою жизнь она своими мерзкими пальцами пока еще не залезла.

Джереми жадно слушал. Пальцы крепко вцепились в край стола.

– Так ты считаешь все это ложью? Чендлер раздраженно хмыкнул.

– Если Карлотта лесбиянка, то я – педик. Понял? Я давно заметил, что в ее прежней жизни, видимо, было что-то странное. Вспомни ее поведение, когда мы впервые увидели их с Изобель. Оно не было нормальным. Да и потом я наблюдал за ней. Не похожа она на женщину, только что потерявшую любимого мужа. И к тому же…

Он пожал плечами.

– У нас у всех что-то есть в прошлом. И это, несомненно, влияет на наше поведение. Если люди не в курсе, они могут неправильно это толковать. Например, ты до последнего времени бегал и страдал по этой стерве Макси; я – опустошен своими бесконечными браками и разводами с ничтожнейшими женщинами, на которых имел глупость жениться; Малага – вся потерянная и взбалмошная, ведет себя как настоящая нимфоманка, а все потому, что в мире не нашлось ни одного мужчины, который бы ее полюбил. Все хотят только одного – лечь с ней в постель. Френки… у нее тоже есть что-то, не знаю что. Изобель? Слабая, беззащитная, тихая Изобель! Как бы не так. Да она крепче железа и не знает усталости. У этой эгоистки что-то, конечно, в прошлом темное есть. Но в этом не судьба, а она сама виновата.

Джереми слушал, медленно кивая головой.

– Как ты все это хорошо и образно представил. Знаешь, – он в упор посмотрел на Чендлера, – если все эти подозрения верны… Ну, то, что она выдумала эту грязную историю о Карлотте, то я чувствую себя способным на убийство этой женщины. Понимаешь, я ведь люблю Карлотту, люблю уже давно, буквально с первой встречи. Я только недавно это понял, но…

И он устало развел руками.

Чендлер прокашлялся.

– Все. Разговоры закончены. Девушки возвращаются.

Он с улыбкой поднялся им навстречу.

– Привет, привет. У вас такой довольный вид. Наверное, вы закупили все арабские сокровища.

Золотой амулет он быстро убрал в карман.

– Садитесь. Отдыхайте и рассказывайте. Сейчас я закажу чего-нибудь выпить. Кстати, я надеюсь, все барахло, что вы купили, поместится в одном чемодане. Завтра утром мы отправляемся в Марракеш.

 

Глава двадцать шестая

Швейцар «Маммунии» с поклоном открыл дверцу машины.

– Бонсуар, мсье-мадам. Мы рады видеть вас снова в нашем отеле.

По очереди они выбрались из машины. Джереми не спеша разминал затекшие руки и ноги.

– Не скоро еще я решусь на такую поездку, с коленями у подбородка. Давай, Бриджит, иди скорее опорожнись, пока я не обменял тебя на пекинеса.

Чендлер посмотрел на часы.

– Еще совсем не поздно. У нас есть время немного посидеть перед ужином в баре. Полагаю, я это заслужил. И, пожалуйста, все благодарности руководителю экспедиции Чендлеру Керку прошу подавать в письменном виде.

Он взял под руку Френки, и все они направились в отель. На пороге бара они остановились. Чендлер кивнул.

– Так я и думал. Те же декорации, что и в первом акте. На сцене те же персонажи. Не удивлюсь, если выяснится, что они даже и не заметили нашего отсутствия.

Малага, Изобель и Грег сидели на своем обычном месте. Малага с отсутствующим видом обеими руками прижимала к груди бокал. Грег, как всегда, с механичностью автомата интенсивно жевал, обнажая крепкие белые зубы. Процесс он прерывал только для того, чтобы приложиться к кока-коле. Сидел он прямо, стеклянными глазами уставившись в зал. Изобель сидела ссутулившись на своем стуле. Губа, как всегда, несколько отвисла.

Компания тихо приблизилась к столу. Чендлер опустил руку на малагино плечо.

– Нельзя ли нам присоединиться к вашему бесшабашному веселью, или это частная оргия?

Малага вздрогнула.

– Ой, как ты меня напугал! Давайте, садитесь, конечно.

Грег вскинул руку и прохрипел.

– Привет.

Чендлер бросил через плечо Джереми и Карлотте.

– Видите, я был прав. Они даже и не заметили, что нас не было.

Изобель с вялой улыбкой вскинула голову.

– Ну, Чендлер, как вы можете так говорить? Я тут без вас всех безумно скучала.

Чендлер поклонился.

– Как это мило с вашей стороны.

Они расселись и заказали выпивку. Джереми коснулся запястья Малаги.

– Ты такая тихая и задумчивая сегодня, как влюбленная школьница.

Малага выпрямилась.

– Да ерунда все это. Чендлер с улыбкой заметил:

– Вот это уже лучше. Итак, какие новости? Я понимаю, что вам наплевать на то, чем мы занимались, так хотя бы расскажите о себе. У меня такое ощущение, что я отсутствовал несколько лет.

Малага рассеянно смотрела куда-то вдаль.

– Мне кажется, что нечего особенно и рассказывать.

Изобель наклонилась, глядя в лицо Чендлеру.

– А я вся сгораю от нетерпения услышать о вашей поездке. Представляю, как было с вами интересно. Вы так много всего знаете. Расскажите, как съездили. Я тут коротала дни в одиночестве и очень переживала, что не смогла поехать с вами.

Чендлер отвернулся и поднял бокал.

– Наше путешествие событиями богато не было. Ну, мы было попытались продать Френки и Карлотту в рабство, да не нашлось серьезных покупателей. А время мы с Джереми проводили, лежа на диванах, в окружении гурий.

Изобель изумленно вытаращила глаза.

– О… о!

– Дорогая Изобель, – в голосе Чендлера почувствовалось раздражение, – гурии – это не проститутки. Нет. Они просто танцуют. И все. Кстати, а где семейство Драммонд-Брюс?

– Это единственная новость, – глаза Малаги немного оживились. – Я пошла к ним после обеда вернуть книгу Дайане и застала только слуг-арабов. Они закрывали двери. Мне удалось узнать, что мальчик утренним рейсом улетел в Англию, а супруги Драммонд-Брюс сложили все вещи в машину и уехали в неизвестном направлении. Ни адреса не оставили и ни с кем не попрощались. Странно как-то. Накануне они ни словом не обмолвились о том, что собираются уезжать.

Лицо Изобель стало похожим на медленно сдуваемый воздушный шарик.

– Не может быть. Я не могу в это поверить. Я же его видела… – голос ее дрогнул.

Ах вот как. Значит, вот почему он не показывается больше у бассейна. Эта стерва Дайана все-таки увезла его отсюда.

Малага пожала плечами.

– Можете пойти и убедиться сами.

Она повернулась к Джереми и Чендлеру.

– Сразу после вашего отъезда он начал жутко пить. У него, как у осьминога, было по стакану в каждом из восьми щупалец. Однажды поздно вечером, когда мы с Абдулом танцевали в баре, я видела его, он выходил из отеля. Еле держался на ногах, был в стельку пьян. Не могу себе представить, где он напился. Ведь в баре его не было. Я была поражена. До сих пор он производил впечатление спокойного, уравновешенного человека. И вдруг прямо после вашего отъезда он начал пить и с тех пор не просыхал. Не правда ли, Изобель?

– Гм… Откуда мне знать?

– Как откуда? Вы же все время были вместе.

Рука Изобель крепко вцепилась в сумку на коленях. Глаза бесцельно блуждали по залу. Она медленно кивнула.

– Да, я думаю, что это так. Но мне кажется, не очень прилично рассказывать об этом. Он был таким приятным собеседником, пока не начал прикладываться к бутылке. Я пыталась его остановить, но вы же знаете пьяниц – если уж он начал, остановить невозможно. Он даже пару раз заходил ко мне в номер, просил дать выпить. Наверное, бар в это время был закрыт. Разумеется, я ему ничего не дала. Да, и откуда у меня в номере спиртное. Я позвонила Дайане, а та сказала, что лучше всего заказать ему выпивку, иначе он может сделать что-то совсем ужасное. Похоже, ей было безразлично, как я буду тут с ним, пьяным, справляться. К тому же, это так неприлично: пьяный мужчина у меня в номере. Я рассчитывала, что она приедет и заберет его, но она не приехала.

А в прошлую ночь… – она потупила глазки, – мне очень неприятно сейчас об этом рассказывать, но я считаю, что должна это сделать. Значит, прошлой ночью он опять заявился ко мне, очень, очень пьяный, и пытался меня… изнасиловать.

Малага удивленно подняла брови.

– Боже мой, не может быть! Френки прыснула.

– Надеюсь, вы не очень сильно сопротивлялись?

Изобель подняла глаза и укоризненно на нее посмотрела.

– Я совсем не шучу. Это было ужасно. К тому же, мне очень нравится Дайана, она очень милая женщина. Я была вынуждена запереться в спальне и позвонить ей. Вначале она разговаривала как-то странно, сказала мне, что я уже достаточно взрослая, чтобы самой позаботиться о себе. Но, когда я сказала, что позову слуг-арабов, чтоб они его вышвырнули, она согласилась приехать и забрать его. Когда она появилась, я, значит, вышла из спальни, и вот тогда разыгралась ужасная сцена. Он заявил, что никуда с ней не пойдет, потому что влюблен в меня, влюблен давно, с первого взгляда. А она повела себя совсем не как леди. Сказала, что я охочусь за чужими мужьями, обозвала меня разными плохими словами, которые я даже не могу здесь повторить. И это меня, единственную из всех, кто пытался ей как-то помочь, Потом она начала плакать, устроила настоящую истерику, и я была вынуждена снова запереться в спальне. И сидела там до тех пор, пока они не ушли. В общем, перенести все это было для меня не просто. Теперь я догадываюсь, почему они так быстро уехали из Марракеша. Дайана боялась его потерять.

– Так, так, – сухо провозгласил Чендлер, – прямо настоящее приключение. Вам обязательно нужен мужчина, Изобель, который мог бы вас защитить от подобных посягательств. Без мужчины вам никак нельзя.

Изобель расплылась в сладкой улыбочке и стрельнула глазами на Чендлера.

– Как вы правы, мой милый. Я и не предполагала, что вы такой чуткий джентльмен.

Она допила свой бокал и посмотрела на его дно. Гм… это звучит с его стороны, как предложение. Он такой привлекательный, и с деньгами. Единственное, нужно отвадить от него эту рыжую дурочку. Но это будет не очень трудно. А вот прямо сейчас мне нужно выпить по-настоящему, а не эту бурду.

Она поднялась.

– Я должна вас покинуть. Пойду переоденусь к ужину. Увидимся позже. Рада была снова видеть вас, Чендлер. Я скучала без вас… и без все остальных, конечно, тоже.

Некоторое время все молча наблюдали за тем, как она медленно покидает бар. Как только за ней закрылась дверь, Джереми рассмеялся.

– Значит, Иэн ударился в запой. Это, конечно, удивительно, но вполне вероятно. А вот остальное… Я настаиваю: ни один мужчина не способен допиться до такого состояния, чтобы возжелать Изобель и пытаться ее изнасиловать.

Чендлер сидел в задумчивости.

– Изнасиловать Изобель? Я с тобой согласен. Изнасилование всегда подразумевает сопротивление со стороны женщины, так сказать, модикум рези-станц. А вот, чтобы Изобель сопротивлялась мужчине? Да это сплошная чушь! – он широко улыбнулся, но тут же посерьезнел вновь. – Я считаю, что вся эта история с изнасилованием – сплошная ложь. А вот пьянство… пьянство, скорее всего, правда. Я всегда с подозрением отношусь к мужчинам, пьющим один лимонад. Как правило, это запойные пьяницы, настоящие или бывшие. Дело в том, что он мог допиться до такого бесчувственного состояния, что действительно был способен на какие-то движения в ее сторону. Ему просто было все равно, он ее даже и не видел. Ведь пьяница, настоящий, конечно, то есть алкоголик, он теряет всякое чувство стыда. Мне доводилось знать людей из хороших семей, образованных. Двое из них учились в той же школе, что и ты, Джереми. Так вот, они допивались до таких кондиций, что оправлялись прямо при людях, валялись на полу в баре и на улице, падали лицом в тарелку с салатом, грязно ругались, жутко били своих жен и Бог знает что еще вытворяли. И вместо того чтобы на следующий день сгореть от стыда, спрятаться куда-нибудь от людей, они, как ни в чем не бывало, снова напивались и снова вытворяли то же самое. Этого я понять не могу. Я бы, наверное, больше к спиртному не прикоснулся. И никакого сочувствия такие типы у меня не вызывают. Ничего, кроме отвращения. Вот так-то. Вот видите, я уже заговорил как методистский проповедник. А Иэна, по-видимому, Дайана увезла от пьянства, а не от этой коварной соблазнительницы.

Ладно, сменим тему. Малага, ты выглядишь как-то необычно. Как будто скрываешь что-то хорошее. Что это такое?

Малага задвигала бокалом по столу и покраснела. Пытаясь не выдать своего волнения, посмотрела на Чендлера.

– Мы с Абдулом решили пожениться. Он уехал сообщить эту новость семье. Даже в современных арабских семьях существует обязательная формальность получения согласия родителей на брак сына.

Чендлер внимательно посмотрел на нее и поставил бокал на стол.

– Ты, конечно, шутишь?

– Никогда еще в своей жизни я не говорила так серьезно.

– Малага, ради всего святого, подумай, что ты собираешься сделать. Ведь он мусульманин. У него могут быть четыре жены. Ты подумала об этом? Может быть, у него уже есть парочка.

– Нет, нету у него никого. Практически все современные арабы отрицают полигамию в своей личной жизни.

Чендлер задумался.

– Он заставит тебя носить джеллабу до пят и чадру. Никогда не признает тебя равной себе. Для них женщины – это что-то вроде животных. Малага, пойми, они – другая раса, у них совсем другие обычаи, другая мораль. У тебя с ним ничего не получится.

Малага пылко воскликнула:

– Прекрасно. Значит, я буду носить чадру и джеллабу. К тому же, представьте, какие преимущества это дает в старости, когда мое лицо покроется морщинами и испортится фигура. Да, он и не очень уж отличается от нас. Окончил Оксфорд.

– Но он остается мусульманином. И тебе придется принять ислам.

– Не обязательно. Мы это много раз обсуждали. Но, в принципе, я не возражаю и против этого. Я воспитана так, что практически ни во что не верю, а Абдул очень интересно рассказывает об исламе. Так что я начала проникаться верой. Я чувствую, что смогу поверить в ислам. Разве это не чудесно, найти сразу и любовь, и веру.

Чендлер сжал ее ладонь обеими руками и заглянул в глаза.

– Малага, ты не обычная, не средняя женщина. Ты и месяца не выдержишь такой жизни. Ты же себя знаешь. На тебя никогда не надевали путы, не запирали в клетку. И поверь мне, детка, все его оксфордское образование здесь ровно ничего не значит.

Неожиданно Грег стукнул бутылкой кока-колы по столу. Все чуть не попадали со своих стульев, они забыли о его присутствии.

– А я не вижу причин, почему бы Малаге не выйти замуж за араба. Это замечательные люди. Я… – Тут он повернул голову.

Старик и его хромая жена медленно двигались мимо них. Ее палочка методично постукивала по мраморному полу. Они заняли соседний столик. Послышался высокий капризный голос:

– Стенли, где мой носовой платок? Тебе придется вернуться в номер за моим носовым платком.

– Элли, дорогая, он у тебя в боковом кармане.

– Нет, это не тот. А мне нужен тот носовой платок.

Грег прохрипел.

– Бедный парень. У него нет ни минуты покоя. Она впилась в него, как пиявка. В уборную и то он ее водит. Могу поспорить, что там ему приходится снимать с нее трусы. Я это точно знаю, они живут рядом. Когда они разговаривают, я слышу каждое их слово. Она должна умереть. Уверен, если она умрет, счастливее его никого не будет. Но сколько же ему еще ждать? Ладно, мне противно на нее смотреть. Я ухожу ужинать.

Он с шумом отставил стул и удалился. Джереми облегченно вздохнул.

– Надеюсь, потеря такого очаровательного собеседника никого из нас серьезно не огорчит. Возвращаясь к тебе, Малага, я скажу: Чендлер прав. Я понимаю, что это не мое дело, но тебе следует серьезно подумать, прежде чем принимать окончательное решение. Ты уверена, что все это не влияние магической атмосферы Арабских Ночей? Почему бы тебе не вернуться в Сан-Мигель, там полно таких же экзальтированных личностей, как и ты. Ты там окажешься в своей тарелке.

Губы Малаги вытянулись в ниточку.

– Меня тошнит от этого Сан-Мигеля и всех его обитателей. Я провела там слишком много времени.

– Ну хорошо, а как насчет Торремолиноса? Это очень приятный городишко.

– Торремолинос? О Боже! – глаза ее вспыхнули. – А ты был там в мертвый сезон? Слышал, есть такие тюрьмы, открытые для посещения? Так вот, Торремолинос – это открытый дурдом. Присмотрись к его постоянным обитателям. Пары среднего возраста и старше. Они ненавидят друг друга, но так долго женаты, что не решаются изменить привычкам. Пожилые мужики, с красными мордами, вечно под мухой. Их жены, с волосами, выкрашенными в цвет красной охры. Они позорят даже таких мужей. Намазанные, как самые дешевые проститутки, они бросаются на каждого мужика, буквально на каждого.

– Звучит заманчиво. Место прямо для Изобель. Кто-то должен ей рассказать об этом.

Малага продолжала.

– Хорохорящиеся старые алкоголики-импотенты и шестидесятилетние нимфоманки. Все это жалко и отвратительно. Неужели эти старые идиоты не понимают, что в их возрасте возможен только один стиль поведения: достоинство и благородство. А они еще осуждают молодых.

Джереми вздохнул.

– Похоже, Торремолинос заслуживает того, чтобы стереть его с лица Земли.

Чендлер не выпускал ладонь Малаги.

– Малага, – он сжал ее пальцы, – зачем ты это делаешь? От скуки? Чтобы как-то развлечься? Это каприз?

Она посмотрела ему прямо в глаза. Черты лица ее смягчились, и его озарила мягкая, даже застенчивая улыбка.

– Я люблю, Чендлер. Первый раз в жизни мужчина не тянет меня в постель, а потом уж говорит: «Здравствуйте». Первый раз в жизни меня любит мужчина. Меня, а не то, какова я в постели. Когда Абдул со мной, я чувствую, что любима. И мне – ты только не смейся… мне, понимаешь, с ним тепло. И знаешь что? Я согласна на всякие там путы. Пусть будут путы. Я устала от той жизни, которую веду, и буду рада услышать от любимого, что следует делать, а чего нет. Рада ощутить заботу о себе. И… ну, я уж все сказала – я люблю.

Серьезный Чендлер не смог сдержать улыбку.

– Малага, ты, наверное, не поверишь, но я тебя понимаю. Я понимаю, что значит любить. Благословляю и желаю много, много счастья.

Он вдруг закашлялся и отпустил ее руку.

– Что-то я опять ударился в патетику, почти пустил слезу. Приходи с нами ужинать. Я угощу тебя шампанским. А сейчас нам всем надо идти и переодеваться к ужину.

Все поднялись. Чендлер, уже стоя, покачал головой.

– Джереми, старый дружище, нам не следовало ездить в Фес. Смотри, сколько тут всего произошло, стоило нам на минутку отлучиться.

Карлотта добавила со вздохом.

– А никто даже и не поинтересовался, как мы там провели время.

 

Глава двадцать седьмая

Грег сидел в своей лоджии. Он развалился в кресле и немигающими, похожими на две пуговицы, глазами уставился куда-то на верхушки деревьев. Одна рука свесилась с подлокотника, другой он машинально перебирал в кармане мелочь. Челюсти при этом беспрерывно работали – он жевал. Солнце было еще жаркое, и его лучики то и дело проходили по лбу Грега. Но он их не замечал.

– Элли, дорогая…

Голос старика из соседней лоджии заставил его насторожиться. Грег повернул глаза (именно глаза, а не голову) в сторону двери, соединяющей лоджии. Челюсти продолжали интенсивную работу.

– Элли, дорогая, мне нужно отвести машину в гараж. Ее нужно помыть. Ты побудешь немного одна?

– О, Стенли, ты же знаешь, как я не люблю оставаться одна. А вдруг что-нибудь понадобится.

– Это не долго, дорогая. Самое большее двадцать минут. Я тут же возьму такси и приеду назад. Я не пойду пешком. Твой носовой платок, твоя сумочка, твоя книга – все здесь, на столе. Ну, я пошел. Веди себя, пожалуйста, хорошо.

Грег услышал тихий звук, вероятно, поцелуя. Затем на соседней лоджии стало тихо. Змеиные глаза его опять возвратились в исходное положение – на верхушки деревьев. Тишину нарушало жужжание пчел над жасминовыми кустами и смех, доносящийся от бассейна, скрытого внизу, под сплетением веток. Через некоторое время Грег опять услышал на соседней лоджии какие-то шорохи.

– Стенли…

Опять этот дребезжащий голос. Грег скосил глаза вправо.

– Стенли, где же ты?

Голос стал громче и задребезжал еще больше.

– Мне надо в туалет, Стенли.

Грег выпрямился и перестал перебирать в кармане монеты.

– Стенли! Где же ты?

Старуха всхлипнула. Затем послышался скрип кресла, она, видимо, с трудом поднималась.

Грег встал на ноги. Подошел к маленькой дверце и тихо нажал на ручку. Она легко подалась. Он довольно улыбнулся, показав отменные белые зубы, и открыл ее.

Старуха стояла, опираясь обеими руками на перила балкона. Она повернула в его сторону свои детские слезящиеся глаза и спросила:

– Кто вы, молодой человек? Вы пришли мне помочь? Спасибо.

Грег широко улыбнулся.

– Да… – челюсти его при этом работали, он продолжал жевать. – Да! Я пришел вам помочь.

Одну свою громадную ручищу он положил ей на седой затылок, другой подхватил за колени. Легонько приподняв, перевалил ее сухонькое тело через балконные перила. Глаза старухи расширились от ужаса. Она издала какой-то булькающий звук, похожий на крик, и исчезла внизу под деревьями.

Грег вытянул голову, наблюдая, как трепыхались на ветру полы ее халата, а затем тихо возвратился к себе и закрыл дверь. Немного постоял, глядя на сад внизу. Там, среди розовых кустов лежало безжизненное тело. Руки и ноги широко раскинуты в стороны, голова неестественно завернута назад. Садовники уже увидели ее и с криками бежали туда.

Он снова плюхнулся в кресло. Рука в кармане брюк нащупала монеты. Глаза немигающе остановились на верхушках деревьев. Челюсти продолжили свою ритмическую работу.

* * *

У ворот маленького английского кладбища собралась группа. Тихо стояли Джереми, Карлотта, Чендлер, Френки и Малага. От свежей могилы нетвердой шаркающей походкой к ним направлялся Стенли Грант. Шел он с опущенной головой, черный костюм висел на нем так, будто он внезапно уменьшился вдвое. Он пожал руку священнику, шедшему рядом, и, бормоча что-то под нос, двинулся к воротам. Приблизившись к группе, он поднял голову и улыбнулся покрасневшими глазами. Улыбнулся усталой, вымученной улыбкой.

– Как это хорошо, как это благородно с вашей стороны, молодые люди, что вы пришли проводить Элли… Ей это, наверное, очень приятно, она же любила молодежь. А ведь вы с ней даже не были знакомы. Она была бы очень рада с вами пообщаться, но в последнее время очень плохо себя чувствовала. Но держалась, стойко держалась. И умерла она…

Голос его задрожал. Он отвернулся.

– Умерла-то она как – пыталась сделать что-то сама и потеряла равновесие. Если бы я только не…

Голос его зазвенел.

– Будь проклята эта машина!

Он повернул голову в сторону могилы, усыпанной цветами.

– Я возвращаюсь домой, в Англию. И уже более спокойно продолжил.

– Машину оставлю здесь, поручу кому-нибудь продать. Зачем мне нужна машина, если в ней не будет Элли. А сейчас я должен вернуться в отель и собрать ее вещи. Я всегда паковал ее вещи.

Джереми положил руку на его поникшее плечо.

– Я понимаю, сэр, что словами тут не поможешь, но, если мы можем что-то для вас сделать, то…

Старик покачал головой.

– Спасибо, вы так добры. Вы так все добры ко мне…

– Мистер Грант, – добавила Карлотта, – может быть, я помогу вам собрать вещи вашей жены?

Он опять покачал головой.

– Нет, моя дорогая. Поймите, это все, что осталось от моей Элли, и я… – голос его опять задрожал.

– Может, вас отвезти в отель? – спросил Чендлер.

– Спасибо, но здесь же похоронная машина, я поеду на ней.

Он указал на черный древний «ройлс-ройлс», стоящий у тротуара. За рулем сидел шофер в тюрбане.

– Никогда не думал, что похороню мою Элли в этой чужой стране.

И он снова посмотрел на могилу.

– Я… – он говорил сейчас шепотом, как бы сам с собой, – я не знаю, что мне теперь делать, куда деваться, чем заняться. Мне не о ком больше заботиться, а ведь забота об Элли составляла смысл моей жизни.

Он тяжело вздохнул и направился к машине.

Высокий черный автомобиль медленно отъехал от кладбищенских ворот. В нем сидел старый человек, глядя прямо перед собой. Один.

* * *

Они вошли в отель. Молча прошли в сад. Разговаривать никому не хотелось. За столиком в одиночестве сидела Изобель. Ее лицо закрывала широкая соломенная шляпа. Увидев их, она помахала рукой.

– Привет. Надеюсь, похороны прошли хорошо? Чендлер пристально посмотрел на нее.

– Как это могут хорошо пройти похороны?

– Ну, Чендлер, – сказала она извиняющимся тоном, – вы не так меня поняли. Я хотела спросить, нормально ли все прошло. Я не смогла заставить себя прийти. Я… – она запнулась, – мне кажется похорон с меня уже достаточно. А вами, Карлотта, я восхищаюсь. Ведь вы тоже недавно… Ваш муж… Я имею в виду, что вы такая мужественная и сильная. У меня другое дело. Мы с Пэтом так долго прожили вместе… Когда мы поженились, я была еще ребенком.

Она полезла в сумочку за салфеткой. Достав ее, промокнула глаза.

Джереми сочувственно закивал головой.

– Да, да, бедняжка. Мы все понимаем. Появился Грег. Руки в карманах. Посмотрел на клумбу, где трудились несколько садовников.

– Да, старая леди наделала здесь шороху. Угробила столько роз.

Чендлер резко повернулся к нему. Лицо его побледнело.

– Слушай, ты, бесчувственный идиот, заткнись! Грег перестал жевать и повернул на Чендлера свои стеклянные глаза.

– Никто еще ни разу не говорил мне: «Заткнись».

Голос его звучал монотонно, как из автомата.

– Вот и отлично, – прохрипел Чендлер, – значит от меня ты слышишь это в первый раз.

С минуту Грег разглядывал его, а затем отвернулся и снова принялся жевать.

– А почему такой переполох по поводу смерти этой старухи? От нее не было никакой пользы. Могу поспорить, этот парень, ее муж, сейчас на седьмом небе от счастья.

Карлотта всхлипнула. Из ее полузакрытых глаз струились слезы.

– …не о ком больше заботиться, – шепотом повторяла она. – О Боже, он такой одинокий, совсем одинокий. И еще этот ужасный катафалк.

Джереми тихо сел рядом и подал ей свой носовой платок. Грег постоял молча еще с минуту.

– Ну хорошо, хорошо. Если вы собираетесь здесь устраивать поминки, я ухожу. Я вообще ухожу. Сегодня утром я снял дом в… в городе. Малага, поди сюда. Мне надо с тобой поговорить.

Малага помедлила пару секунд и пошла следом за ним. Он выбрал столик за кустами, и они сели рядом. Он вытащил пачку банкнот, свернутых в рулон, и положил на стол.

– Вот деньги. Сколько – не знаю. Забыл. Но знаю, что много. Я обещал заботиться о тебе. Мне нужно, чтобы ты жила в отеле. Мне нужен здесь свой человек.

Внезапно он замолк и подозрительно на нее посмотрел.

– Только не вздумай использовать их, чтобы смыться отсюда. Слышишь?

Он ладонью накрыл деньги.

Малага отрицательно покачала головой.

– Нет, я никуда не уеду. Во всяком случае, пока. И обязательно скажу тебе. Я жду Абдула. Так, так, значит ты перебрался в медину. Куда? Как я смогу тебя найти?

– Это… Нет, это пока секрет. Возможно, позднее я тебе скажу. А вообще, я буду приходить в отель и встречаться с тобой. Помнишь, я говорил, что знаю способ пробираться сюда незаметно? Я поднимусь по садовой стене на первый балкон, а дальше – по балконам. Это легко. Я могу лазить не хуже Тарзана. Но ты не должна никому ничего говорить. Никому и ничего. Вообще никому.

Он убрал ладонь с денег и схватил ее руку выше локтя. Кожа руки вокруг его пальцев побелела.

Она попробовала вырваться.

– Перестань, Грег! Мне больно, слышишь! Конечно, я никому не скажу. Зачем мне это.

– Послушай внимательно. Каждую ночь на перилах своего балкона ты должна привязывать полотенце, или что-нибудь белое, чтобы в темноте я мог определить, где твой номер. Каждую ночь, слышишь?

Он еще крепче сжал ее руку. Она кивнула. После этого он отпустил ее и, глубоко вздохнув, пихнул в ее сторону деньги.

Малага начала массировать руку.

– За деньги, Грег, спасибо. Кстати, это же твой номер, рядом с Грантами? Может быть, ты случайно что-нибудь видел?

– Да, я видел, как она упала. У Малаги перехватило дыхание.

– Боже мой, как это ужасно! И ты не мог ее спасти?

Он повернул к ней свои глаза робота.

– Предположим, что мог… – и разразился смехом, похожим на блеяние. – Конечно, я мог ее спасти. Но откуда мне было знать, что старуха собирается сигануть с балкона?

Ей вдруг стало страшно.

– И кстати, – она старалась, чтобы голос звучал ровно, – где живут твои родители? Может быть, ты дашь адрес? На всякий случай. Вдруг, например, ты заболеешь.

– Ну, это… – он вдруг насторожился, – нет, нет, не надо. Я знаю, что у тебя на уме, дрянь.

Она беззаботно рассмеялась и покачала головой.

– Грег, абсолютно ничего у меня на уме нет. Я даже не понимаю, о чем ты говоришь. Я просто думала, что на всякий случай нам нужно обменяться адресами. Мало ли что может случиться. Я дам тебе адрес моей семьи, а ты мне свой.

Грег отвернулся и начал бесцельно шарить взглядом по саду. К Малаге он потерял всякий интерес.

– Я… я его не знаю. Ладно, я пошел, Мне надо кое-что сделать.

Он поднялся и двинулся на выход, но, сделав пару шагов, обернулся.

– Не забудь: белую тряпку на балконе. Каждую ночь. Пока.

Малага осталась сидеть. Настроение было испорчено, она напряженно соображала.

– Не нравится мне все это, совсем не нравится, – изрекла она тихо вслух. – Ведь он сумасшедший, настоящий безумец.

Она закурила и с минуту задумчиво разглядывала сгоревшую спичку. Затем швырнула ее в кусты и пожала плечами.

Пошло оно к все черту. То, что он сумасшедший, в общем, не мое дело. Но, если он думает, что я, как принцесса из сказки, каждую ночь буду на окно своей башни привязывать платочек, то он сумасшедший вдвойне.

Она громко засмеялась.

Конечно, он чокнутый. Я повешу платочек, только когда кончатся деньги, не раньше. Еще не хватало, чтобы этот кретин мог ночью в любой момент приходить ко мне в спальню. Глаза ее потеплели. Как долго еще ждать Абдула? Когда он вернется? Милый, дорогой, единственный Абдул. Мы разделим друг с другом постель только после женитьбы.

Она улыбнулась своим мыслям и, пройдя через аллею, присоединилась к компании.

* * *

Чендлер поставил бокал на стол и отодвинул чашку с кофе.

– Если тебя это устраивает, Джереми, то мы могли бы отправиться за твоей машиной завтра.

– Конечно, вполне устраивает. Но мне не хотелось тебя обременять.

– Пошел к черту. Итак, выезжаем рано, очень рано. Когда девушки видят еще третий сон. Тогда мы вернемся тоже не поздно. Правда, я в механике не разбираюсь совсем и не знаю, сколько времени нужно, чтобы заменить бензонасос.

– То же самое и я. В семь тридцать подойдет?

– Прекрасно.

Он улыбнулся Френки и Карлотте.

– Вы в списке пассажиров не значитесь, поэтому можете провести день, валяясь в постели, наложив при этом на личико полфунта крема. Или сходить в парикмахерскую и еще раз покрасить волосы. Не знаю, как вы, а я просто валюсь с ног от усталости и поэтому отправляюсь прямым ходом в постель. Да и веселиться сегодня неуместно. Как представлю этого старого джентльмена, как он сейчас один в своем номере перебирает вещи Элли…

Следом за ним поднялись остальные. Изобель бросила взгляд на публику в баре. Ни одного свободного мужчины. Она подала руку Чендлеру и посмотрела на него снизу вверх.

– Помогите мне подняться, милый. Я тоже так утомилась.

Чендлер взял ее руку. Она была холодной и почти без костей. Подавив брезгливость, он рывком поставил ее на ноги.

– О, Чендлер, зачем же так грубо. Это, наверное, потому, что вы такой сильный, даже не чувствуете свою силу. А я такая маленькая.

Они направились к двери. Изобель взяла Чендлера под руку и улыбнулась.

– Может быть, зайдем ко мне в номер выпить на посошок? Только вы и я.

– Не сегодня, Изобель. Я же не шутил, когда говорил, что падаю от усталости. Но я действительно хочу с вами поговорить. Серьезно поговорить, и как можно скорее. Только вы и я.

Она жеманно захихикала.

– Вы говорите ну прямо как классная наставница, а я чувствую себя провинившейся школьницей. И только вы и я. Я боюсь, что вы меня отшлепаете. Но, если серьезно, то я готова в любое время. Когда скажете, милый.

Они догнали остальных у лифта.

На этаже Чендлер и Френки пошли в одну сторону, а все остальные в другую. Комната Карлотты была первой, затем удалилась Малага. Джереми проводил Изобель до двери ее номера. Она открыла дверь и улыбнулась.

– Так не хочется входить в пустые комнаты. Может зайдете выпить на посошок?

Джереми покачал головой.

– Бедная Изобель, прошу извинить меня сегодня. Завтра мне очень рано вставать. Как-нибудь в другой раз. Спокойной ночи.

Она затворила дверь и остановилась, прислушиваясь. Услышала, как открылась и закрылась дверь номера Джереми, как радостно заскулила Бриджит. Затем она осторожно отворила дверь и выглянула. В конце коридора она увидела Чендлера. Он легонько стучал в дверь. Дверь открылась, и стало светлее от ярко-рыжих волос Френки. Чендлер наклонился и поцеловал ее в губы. Затем он вошел к ней, и дверь закрылась.

Изобель вошла в комнату и проследовала к шкафу с бутылками. Налила себе в бокал виски. Много виски.

Чендлер интересуется мной. Он сейчас сказал мне об этом. Это хорошо. Теперь надо действовать: убрать с дороги эту рыжую. И какому мужчине нужна глупая молодая девка, когда есть опытная, искушенная женщина. Рано или поздно Чендлер окажется в моей постели… И единственное, что для этого нужно, так это избавиться от чертовой девки.

* * *

Чендлер прошел вслед за Френки в спальню. На пороге остановился и принюхался.

– Твоя комната мне нравится больше моей. Здесь лучше пахнет. Здесь пахнет тобой.

– Мне здесь тоже больше нравится. Надоело тайком пробираться к тебе по коридору. Больше я на это не согласна.

– Тогда, в первый раз, я подкупил тебя виски и коллекцией гравюр. Иди немедленно сюда, я тебя поцелую.

Она, наоборот, отвернулась и подошла к туалетному столику. Начала перебирать на нем бутылочки. Он удивленно посмотрел на нее и, подойдя вплотную, положил руки ей на плечи.

– В чем дело, детка? У тебя сегодня какое-то странное настроение.

Немного поколебавшись, она глухо ответила:

– Этот несчастный старик. Я все время думаю о нем. Мы считали его жену вздорной старухой, а он любил ее. Теперь она ушла, и вместе с ней ушла его жизнь. Понимаешь, я боюсь любви. Я ее ненавижу! Ни к чему хорошему она не приводит. Всегда, всегда любовь связана со страданием.

Он развернул ее и заглянул в глаза.

– Френки, это же означает, что ты боишься жизни. Ты можешь существовать без любви, но не жить. Я это знаю, потому что пытался. Разумеется, мы все смертны, но нельзя отказываться от любви и той радости и счастья, что она приносит, потому что однажды придет смерть. Это глупо и по-детски, дорогая.

Она вырвалась из его рук, избегая смотреть в глаза.

– Может быть, это и глупо, и по-детски, но еще глупее, по-моему, намеренно обрекать себя на страдание, поддаваясь любви. И вовсе не смерть прерывает все это. И ты должен знать это лучше меня. Прерывает все это ложь, обман и предательство.

Она говорила, а он изучал ее лицо. Нет, я не буду делать ей предложение сегодня. Она в плохом настроении и может сказать: «Нет». Подожду до завтра.

Он прижал ее к себе и потерся щекой о ее лоб.

– Милая, маленькая Френки. Обещаю тебе, дорогая, что никогда не заставлю тебя страдать. Поверь мне.

Она легонько толкнула его в грудь и посмотрела в глаза.

– Ты говоришь так сегодня, сейчас, а что ты будешь говорить завтра?

– Я всегда буду говорить одно и то же. Моя мечта – заботиться о тебе, дорогая.

Он крепче сжал объятия и наклонился к ее губам. Ее напряженное тело постепенно расслаблялось в его руках. Она обвила его руками вокруг шеи, подняла их выше, вороша и лаская волосы, все ближе и ближе прижимая его голову к своей. Через минуту он с трудом оторвался от нее, чтобы глотнуть немного воздуха. Она приникла к нему, запрокинув голову, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом. Одной рукой он расстегнул ей молнию на платье, а другой помог высвободить из него плечи. И сделал шаг назад. Платье легкой шелковой волной бесшумно соскользнуло на пол. Трусиков на ней не оказалось.

Он опустился перед ней на колени и положил ладони на ее маленькие груди, зажав острые соски между пальцами. Затем он мягко начал двигать руки вниз к узкой талии и еще ниже, через крутой изгиб бедер. Прижав к себе, он начал целовать ее пупок, покрывать поцелуями выпуклости и ложбинки ее бедер и живота, спускаясь все ниже, к нежным, мягким, курчавым волосам. Тело ее было как теплый шелк.

– Френки, дорогая. Я хочу любить тебя сегодня бережно и нежно. Я хочу, чтобы ты заснула в моих объятиях, положив голову мне на плечо. Я хочу у себя на щеке чувствовать твое дыхание, чувствовать, как подымается и опускается твоя грудь, как под моей рукой бьется твое маленькое сердечко.

Расширенными глазами она глядела в его лицо. Глаза его были закрыты. Она ласково потрепала его волосы.

Боже мой, я же люблю этого человека, хотя поклялась никогда больше не совершать подобной глупости. И я ему верю, когда он говорит, что никогда не заставит меня страдать. Дура я, дура, но я люблю его.

Запустив пальцы ему в волосы, она откинула его голову назад. Он открыл глаза и встретился с ее нежной улыбкой.

– Чендлер, милый. Раздевайся скорее и идем в постель.

 

Глава двадцать восьмая

Френки вылезла из бассейна и направилась к месту, где оставила свое полотенце, Никто вокруг ее не интересовал, она даже никого вокруг не замечала. Мысли ее были заняты совсем другим.

Как это странно, еще совсем недавно я и не ведала ни о каком Чендлере, а сейчас даже часть дня, проведенная без него, кажется лишенной смысла. Интересно, во что мне обойдется на этот раз роскошь, которую я снова себе позволила. Я снова стала зависеть от мужчины. Но в этот раз совсем другое дело. Она улыбнулась про себя. Каждый раз я говорю – это совсем другое дело. Но с Чендлером действительно совсем другое дело. Весь мой прежний опыт говорит об этом. Такого у меня еще не было. Это человек, которому можно доверить свою жизнь, потому что это честный человек, а кроме того, мудрый и сильный.

– Привет, Френки. Как дела?

Френки обернулась. Под зонтом сидела Изобель. Надо же, я ее не заметила. Даже не знаю почему, но не люблю я эту женщину. Видимо, под влиянием Чендлера. Вообще, находясь рядом с ней, чувствуешь какой-то дискомфорт.

– Доброе утро, Изобель.

– Посидите со мной. Выпьем чего-нибудь. Без мужчин сегодня так скучно.

Френки посмотрела по сторонам, подыскивая какой-нибудь предлог избежать ее общества.

– Спасибо, Изобель, но я… я ищу Малагу.

– Да садитесь, немножко отдохните. А Малагу я видела несколько минут назад. Она пошла писать письмо своему арабскому другу. Карлотта играет в гольф.

Френки села в шезлонг напротив Изобель. Та жестом подозвала официанта.

– Что вы выпьете, милочка? Томатный сок, как я, или добавите в него чего-нибудь горячительного?

– Если можно, лимонный сок.

Изобель заказала и заговорщически наклонилась к ней.

– Малага сказала мне, что собирается выйти за этого арабского парня. Как вам это нравится? Это ж надо! Если бы я знала адрес ее родителей, то обязательно написала матери, чтобы она приехала и помешала этому безобразию.

Френки посмотрела на нее, сощурив глаза.

– А собственно почему? Они же любят друг друга.

– Да, разве вы не видите? Они же… совсем другие люди. Не такие, как мы. Они же вроде негров. И я уверена, – она понизила голос, – они занимаются совершенно ужасными вещами, ну… вы понимаете… в постели.

Френки закурила сигарету.

– Ну и что же? Это даже интересно. Старое ведь все приедается.

Она пристально разглядывала сигарету. Вот одна из причин, почему мне хочется сказать этой женщине какую-нибудь гадость. Ну, какое ее дело, выходит или не выходит Малага замуж за араба?

Изобель кисло улыбнулась.

– Вы, наверное, шутите? Не нужно надо мной смеяться.

Официант принес напитки. Изобель задумчиво отхлебнула свою Кровавую Мэри.

– Представляю, как вы повеселились в Фесе. Чендлер такой интересный мужчина. Хотелось бы знать, как выглядит его жена?

Френки поставила свой бокал.

– Я не расслышала, что вы сказали?

– Я говорю о его жене, милочка. Разве вы не знаете, что он женат?

Френки усмехнулась.

– Конечно, он женат. И неоднократно. О которой жене идет речь?

– Разумеется о той, на которой он женат сейчас. Ой, я же совсем забыла, что познакомилась с Чендлером раньше Вас. Он тогда много говорил о своей жене. Она должна была приехать сюда к нему, но потом что-то помешало ей это сделать. Он очень переживал тогда, поверьте мне. Но, как все мужчины, встретил вас и быстро утешился. Да разве им можно доверять. Вот вернется он к ней после отдыха и будет уверять, что все это время изучал местную архитектуру. А о вашем существовании быстро забудет, как будто вас и не было вовсе.

Френки вдруг стало холодно. Все стало как-то муторно и противно. Не дав Изобель договорить, она резко встала.

– Извините, но у меня что-то разболелась голова. Наверное, перегрелась на солнце.

Она повернулась и быстрым шагом скрылась из виду. Изобель проводила ее взглядом и с гаденькой усмешкой подняла свой бокал.

* * *

Войдя в номер, Френки тут же прошла к кровати. Села на край. Вспомнила, что забыла в бассейне полотенце. Да, Господи, какое там полотенце! Чендлер женат… Нет, только не это! Бледная, она сидела, закрыв глаза, слегка покачиваясь из стороны в сторону. А, собственно, почему бы и нет? Он никогда не говорил, что не женат, Ему даже нравилось рассказывать о своих женитьбах. Боже мой, опять то же самое! Опять!

А ведь я бежала из дома, чтобы забыться. Забыть, как через месяц жаркой любви, я неожиданно узнала, что Джек женат. А какие красивые слова говорил, как лгал мне все это время. А теперь, вот, Чендлер… Нет! Нет! Я думала, что могу контролировать себя, свои чувства, а вот влюбилась в него, и так скоро. Но я же думала, что он меня любит. Верила, хотя он ни разу не произнес слово «любовь». Но он говорил, что никогда не допустит, чтобы я страдала, что будет со мной всегда. Ну, конечно. До тех пор, пока не надо будет возвращаться к жене. Какая ложь! Какое вероломство!

Боже, ну почему я не могу заплакать, закричать, разбить что-нибудь? Ведь так больно. Не могу, не знаю почему. И самое главное, я даже не испытываю к нему ненависти. Я просто больше не хочу его видеть. Никогда. Просто не смогу смотреть в эти благородные, честные, лживые глаза.

Я должна бежать, бежать немедленно и куда глаза глядят.

Она нашарила рукой телефонную трубку.

– Соедините меня с портье. Это портье? Когда ближайший рейс самолета отсюда? Не важно куда… Хорошо. Забронируйте мне одно место и приготовьте счет. Да… и вызовите такси. Я буду внизу через пятнадцать минут.

* * *

Изобель не торопясь потягивала из бокала темно-красную жидкость. Широкие поля шляпы скрывали ее лицо. Она улыбалась. Эта дурочка, Френки, повела себя даже лучше, чем я ожидала. Наверное, рассчитывала, что Чендлер женится на ней.

Изобель улыбнулась еще шире, вспомнив, какое у Френки было лицо. Ну, просто отпад. У нее был такой вид, как будто кто-то вдруг вытащил из-под нее стул. Теперь, конечно, она даст Чендлеру от ворот поворот, а тот, лишившись ее, непременно окажется у меня, Не зря же он дал мне такие авансы. Пару раз, по крайней мере. Если же Френки все ему расскажет, то я отвечу, что неправильно его поняла, когда он трепался о своих женах. Но не думаю, чтобы Френки ему что-нибудь рассказала. Она ведь гордая. Молодые идиотки называют это гордостью. Дуры. С такой гордостью всегда будешь спать одна.

Она поставила пустой бокал и оглянулась. Ну ни одного симпатичного мужика вокруг. Надо пойти наверх и выпить еще, чего-нибудь посущественнее.

По дороге к лифту она даже что-то беззвучно напевала себе под нос. Выйдя на своем этаже, посмотрела в сторону двери Френки. Слуга выносил из номера два чемодана.

Рот Изобель искривился в улыбочке. Она вошла в свой номер и прямым ходом направилась к бутылкам.

Налила себе прилично виски и выпила залпом. Затем налила еще и с бокалом направилась к дивану. Присела на край, посидела немного и забралась с ногами. Запустила пальцы в волосы.

Это надо отпраздновать. Это победа. Устрою себе сегодня праздничный обед. Надо встряхнуться, ведь после Иэна я еще не пила по-настоящему. Эта дрянь, Дайана, все испортила.

Она счастливо вздохнула и приложилась к бокалу.

* * *

Послеполуденное солнце сильно припекало, в саду было душно. За столиком расположились Карлотта с Малагой. Карлотта читала, а Малага задумчиво глядела вдаль. Официант бесшумно убирал чайные приборы.

Из отеля появились Джереми и Чендлер, с ними Бриджит, Они остановились, оглядывая сад. Увидев Карлотту с Малагой, направились к ним.

– Девушки, привет. – Чендлер произнес эту фразу, подойдя к ним вплотную. – Очень без нас скучали? Чем занимались?

Карлотта отложила книгу в сторону, а Малага, очнувшись наконец от своих мечтаний, приветливо взмахнула рукой. Джереми тронул Карлотту за плечо. Та, откинув голову назад, улыбнулась ему.

Поколебавшись секунду-две, он присел на стул рядом. Я чуть было не поцеловал ее. Это было бы так естественно, так правильно, но… очень боюсь выглядеть дураком, пока не узнаю всей правды. Если Чендлер окажется прав. О Господи, пусть он окажется прав!

Чендлер сегодня снова обещал, что заставит Изобель все ему рассказать. Одному Богу известно, как это он сделает. Невозможно представить, чтобы такая красивая, желанная женщина оказалась лесбиянкой. Но в этом мире возможно все. А обладают ли лесбиянки сексуальной притягательностью? Те, что играют у них роль мужчины, те, наверное, нет. О Боже, у меня уже мозги набекрень пошли. Почему я снова думаю об этом? Наверное, потому, что я завидую Чендлеру, его счастью с Френки. И у Малаги все прекрасно складывается с Абдулом. И еще, наверное, потому, что Чендлер дал мне какую-то надежду. Он обещал докопаться до правды. Но ведь правда может оказаться другой, не такой, какой я ее ожидаю…

Он почувствовал на своей руке ее легкое прикосновение и заставил себя повернуть голову. Наклонившись вперед, Карлотта заглядывала ему в лицо.

– Очень утомился, Джереми? Ты не произнес еще ни одного слова.

Он покачал головой.

– Нет, просто задумался. Мне, конечно, не следовало этого делать. Не так уж много у меня мыслей, чтобы позволить им разбегаться. А ехали мы хорошо. Друг за другом. «Купер» мой летел как птица. Ну абсолютно никаких происшествий в дороге.

Он посмотрел на часы.

– Какое-то непонятное время: для чая уже поздно, а для выпивки вроде бы рано.

– Это для тебя рано, – заявил Чендлер, – а вот я так устал и перегрелся на солнце, что без большого холодного коктейля обойтись не смогу. Ну а вы как, девушки? Поддерживаете меня? Нет? Ну, что же… – И он, подав знак официанту, стал оглядываться вокруг.

– А где же наша юная Френки? Карлотта пожала плечами.

– Мы с Малагой только что это обсуждали. Я не видела ее весь день. Звонила ей пару раз, но никто не ответил.

– А я видела ее сегодня утром со своего балкона, – заметила Малага, – она сидела с Изобель, рядом с бассейном. Ни та, ни другая на обеде не появились. Может быть, они пошли куда-нибудь вместе? Вы же ничего определенного не сказали, когда вы вернетесь.

* * *

На балкон с бокалом в руке вышла Изобель. Некоторое время она без интереса разглядывала публику за столиками внизу. Заметив седую голову Чендлера, она быстро убрала бокал за спину.

Ага, значит они вернулись. Надо спуститься вниз и понаблюдать за реакцией Чендлера на исчезновение Френки. Она поспешила в спальню и села за туалетный столик. Конечно, не следовало так много пить, но все равно никто не заметит. Это мое счастье, что, сколько не выпью, никогда ничего не видно. Да и сейчас вот, совсем не пьяная, только чуть-чуть хорошо.

Тщательно напудрив влажное лицо, взбив волосы на лбу и окропив духами за ушами, она удовлетворенно улыбнулась себе в зеркало.

При приближении Изобель к их столику Джереми и Чендлер привстали. Она приветственно подняла руку.

– Привет всем. Когда вы приехали?

– Примерно десять минут назад.

Чендлер подал ей стул.

– Вы не видели Френки?

Изобель сначала села. Основательно села, старательно натянув юбку на колени, и полезла в сумочку. Спрятав в ней лицо, она улыбнулась. Вынула салфетку и только тогда подняла голову.

– Нет. Мы с ней виделись утром, а с тех пор – нет. У меня разболелась голова, и я обедала в номере.

Чендлер мягко улыбнулся.

– Могу поспорить, что ленивое существо весь день провело, валяясь в постели. Пойду, разбужу ее.

Изобель проводила взглядом его стремительный уход.

Можно представить, какой у него будет глупый вид, когда он обнаружит, что ее нет. Внезапно Изобель начал разбирать смех. Она поспешно приложила к губам салфетку и наклонилась вперед.

Все с тревогой наблюдали вздрагивание ее узких плеч. Прикрытый салфеткой рот издавал какие-то звуки. Карлотта наклонилась к ней.

– Что с вами, Изобель? Вам помочь?

Та отрицательно покачала, не поднимая головы. Постепенно приступ смеха прошел, и она промокнула со щек слезы.

– Прошу меня извинить. Какой-то приступ кашля. Знаете, это иногда у меня бывает.

Интересно, сколько времени понадобится Чендлеру, чтобы убедиться, что Френки действительно убралась отсюда? Какое у него будет при этом лицо? Ой, не буду больше думать об этом, а то снова начну смеяться. Она подняла голову и улыбнулась Джереми.

– Ну как, снова с вами ваша прелестная маленькая машинка?

Джереми усмехнулся.

– Знаете, Изобель, я не думаю, что тому, кто владеет таким автомобилем, как «Купер С», понравится, как вы называете его прелестным и маленьким. Он может делать сто десять миль в час, а вы, сидя в нем, этого даже и не почувствуете.

Изобель примиряюще выставила ладонь.

– Джереми, дорогой, я не хотела вас обидеть. Я только имела в виду, что он выглядит маленьким, как игрушка, по сравнению с моим «кадиллаком».

– Ничего, Изобель, все в порядке. Я вовсе не обиделся. У вас есть «кадиллак», а у меня мой «Купер». Не каждый может позволить себе «кадиллак». А, вот и Чендлер. Ну как? Разбудил ее?

На Чендлере лица не было. Он сел, не отвечая. Губы крепко сжаты. Посмотрел на Джереми невидящим взглядом. Тот тревожно спросил:

– Что-то случилось?

– Она уехала.

Голос Чендлера звучал глухо, еле слышно.

– Уехала? Что значит уехала?

Глаза Чендлера вспыхнули.

– Уехала, – прохрипел он. – Вот, что это значит. Это значит, что ее здесь нет, она отвалила, слиняла, сделала ручкой.

Малага и Карлотта смотрели на него во все глаза. Изобель наклонилась, спрятав лицо. Карлотта начала неуверенно:

– Но она не могла уехать просто так, ни с кем не попрощавшись.

– Оказывается, могла. Я был в ее номере. – Он сделал паузу, чтобы проглотить слюну, и продолжил: – Я был в ее номере. Там живет какая-то француженка. Френки нет. Я пошел к портье, думал, она поменяла номер. Но оказывается, она сменила… город. Она уехала рейсом в час дня на Касабланку. Оттуда она могла вылететь куда угодно: в Париж, Мадрид, Лондон, Нью-Йорк, Гонконг…

В конце фразы он перешел на шепот. Малага сжала его руку и удивленно подняла брови, почувствовав, как он дрожит.

– Она наверняка оставила тебе письмо и свой адрес.

– Нет, ничего не оставила. Даже неоплаченного счета за отель, как это делали все ее предшественницы.

Малага обернулась к Изобель.

– Изобель, вы с ней утром общались. Говорила она вам что-нибудь о своем отъезде?

Изобель подняла голову.

– Нет. Я и понятия не имела, что она может уехать. Хотя, постойте, по-моему, она упоминала что-то о письме из дома, которое она получила сегодня утром. Она была в каком-то лирическом настроении, точь-в-точь, как вы, Малага, когда вспоминаете своего Абдула. Знаете что? По-моему, она приехала сюда, в Европу, переживать последствия какой-то неудачной любовной истории. Вот почему она путешествует одна, а не в группе, как это делают большинство американских девушек ее возраста. И я почти уверена, что письмо это было от ее дружка. Она обрадовалась и полетела к нему. Разве это не… роумантично? Она была так возбуждена, что даже забыла попрощаться.

Чендлер сидел с непроницаемым лицом, не проронив ни слова. Стояла полная тишина, и никто не решался ее нарушить. Изобель вновь опустила голову. Бесшумно приблизился слуга и поклонился Малаге.

– Вы ждете телефонного звонка, мадемуазель? Малага вскочила. Со смущенной улыбкой посмотрела на остальных.

– Извините меня. Это наверное Абдул. Он обещал сегодня позвонить.

Она поспешила на выход. За столом еще несколько минут царило молчание. Наконец, встала Изобель.

– Как только скрывается солнце, становится прохладно. Я замерзла и удивляюсь на вас, мужчин, как вы сидите в легких рубашках без рукавов. Это, наверное, потому, что вы большие и сильные. Пойду, приму душ и переоденусь к ужину. До встречи.

Джереми и Карлотта ей улыбнулись. Чендлер даже не повернул головы.

По дороге Изобель опять что-то бормотала себе под нос. Похоже, Чендлер не очень-то и расстроен бегством Френки. Правда, зол, очень зол. Так ведь любой мужчина придет в бешенство, когда его вот так бросит подружка. Но это хорошо, очень хорошо.

Скоро ему понадобится другая женщина. Она ему будет нужна, чтобы показать себе и другим, что ему на Френки наплевать.

Выйдя из лифта, она пошла по коридору. Прошла несколько шагов и остановилась. Посмотрела на дверь Чендлера. Наверно, пару дней Чендлер будет сдержан. Он же такой джентльмен, будет думать, что оскорбит меня, если начнет слишком решительно действовать. Теперь мне нужно сделать встречные шаги…

Она остановилась перед его дверью. Улыбнулась. Если он не запирается на ночь, я могу прийти к нему прямо в постель, не дожидаясь, когда он соберется прийти ко мне. Надену свою черную комбинацию. А может вообще не надевать? Просто голая?

Она оглянулась. Коридор был пуст. Быстро подошла к двери и нажала на ручку. Дверь отворилась. На полу лежал белый конверт. Она наклонилась и подняла его. Женским почерком на нем было выведено: «М-ру Чендлеру Керку». Она одобрительно кивнула головой.

Это, наверное, Френки, от нее письмо. А как же иначе. Этого следовало ожидать. Какая женщина уедет, не оставив письма.

Она спрятала письмо в сумочку и, плотно закрыв дверь, пошла по коридору к себе.

* * *

Начало смеркаться, а все трое продолжали сидеть молча, не проронив ни слова. Встала Карлотта.

– Пойду, переоденусь тоже.

Она нерешительно тронула Чендлера за плечо.

– Чендлер, я очень, очень огорчена тем, что случилось. И я… не могу ничего понять. Тут что-то не так. Что-то произошло, чего мы не знаем. Вы очень… просто очень ей нравились. Я уверена, что она любила вас.

Чендлер посмотрел на нее, как будто впервые увидел. Губы его скривились в горькой усмешке.

– Любила меня? Это все ерунда, дорогая. Она просто дала мне отставку, элементарную отставку и даже забыла сказать: «До свидания». Все это очень даже понятно. Когда будете проходить мимо официанта, скажите, чтобы он принес мне большой сухой мартини и большой виски для моего друга.

Она ушла, а Чендлер полез в карман брюк. Достал что-то и пару секунд рассматривал, положив на ладонь. Затем выбросил в кусты.

Тут же вскочила Бриджит и, подняв хвост, ринулась туда же.

Джереми вопросительно посмотрел на него.

– Что это было?

– Да так, ничего. Безделица, которую мне больше не хочется видеть.

Через несколько минут у столика появилась Бриджит. Радостно повизгивая, она сунула свой холодный мокрый нос в ладонь Чендлера и что-то в нее обронила. Затем села рядом, ожидая поощрения. В руке у Чендлера был маленький золотой талисман на цепочке.

– Я же совсем забыл, что это охотничья собака. Прикрой ей на секунду глаза, пока я заброшу эту штуку куда-нибудь подальше. Не счастье она мне принесла, а совсем наоборот.

Он встал и забросил вещицу далеко в кусты. Бриджит выпрямилась и заскулила, натянув поводок. Чендлер ее погладил по загривку и снова сел.

– Из всех женщин на свете ты, Бриджит, пожалуй, единственная, кто заслуживает любви.

Официант поставил на стол бокалы. Чендлер поднял свой и залпом его осушил. Пустой тут же возвратил официанту.

– Принесите мне еще.

Затем он вытянулся на стуле и устремил взгляд в сгущающуюся темноту.

– Любовь… Какая чушь! У Малаги глаза на мокром месте из-за этого ее араба. Ты терзаешь себя безнадежной любовью к Карлотте. И, наконец, я… представший, Боже мой, каким дураком из-за этой маленькой… Я даже не знаю, как ее назвать.

Любовь? А что это такое? Вот посмотри, – он показал в глубину сада, где у фонтана стояла пара. Мужчина обнял девушку за талию, та положила голову ему на плечо. – Вот парень обнимает девушку, он вожделеет ее. Но ведь она не более, чем двуногий сосуд с экскрементами. Покрытый плотью контейнер, где перерабатывается в дерьмо смоченная желудочным соком пища. Ладно, а секс? Ну, это вообще смешно. Как хорошо об этом сказано у французов: ощущения прекрасны, да вот движения смешные.

Официант принес Чендлеру его мартини, и она с Джереми молча выпили. Чендлер вдруг выпрямился на стуле.

– Слушай, я веду себя, как ребенок, как паршивый школьник. Прости меня, Джереми. Это все потому, что я люблю эту девочку, очень люблю. Пытаюсь ослабить боль грубостью и цинизмом. Но это вряд ли поможет.

Он глубоко вздохнул.

– Как бы мне хотелось знать, что же на самом деле произошло. Нам же было так хорошо прошлой ночью. Мы были счастливы. По крайней мере, мне так казалось.

– Я тебе искренне сочувствую, Чендлер, и тоже ничего не понимаю.

Чендлер допил свой мартини и поставил бокал.

– Ладно. Единственное, что я сейчас должен сделать, так это перестать быть скотиной-эгоистом. Если мне погано, то это не значит, что должно быть погано тебе. Поэтому я сейчас поднимаюсь и иду прямо к Изобель. И я выбью из нее правду о Карлотте. Жди меня здесь. Я недолго.

 

Глава двадцать девятая

Чендлер не успел нажать на кнопку лифта, как тот ушел вверх. Он пожал плечами и направился к лестнице.

Я всегда терпеть не мог ждать лифт, а сейчас и подавно. Сейчас мне необходимо двигаться, действовать, согнуть что-нибудь, сломать, чтобы это треснуло в моих руках. Что же собственно произошло? А ничего. Просто я потерял Френки, первую женщину, которая что-то для меня значила. Да и не терял я ее. Разве можно потерять то, чего никогда не имел. Между нами все это время был другой мужчина. Теперь это ясно. Это объясняет и ее странную замкнутость, и непроницаемую стену, которую она воздвигла вокруг себя. Но вот прошлой ночью – теперь уже кажется, что это было год назад, – мне показалось, что я сломал эту стену. Она была тогда такой нежной и ласковой… И тем горше сознавать, что она сделала мне рожу… в общем-то, как и все прочие женщины в моей жизни. Где они сейчас, все эти стервы? А может быть, это я виноват, превращаю милых женщин в стервоз? Сейчас я должен ненавидеть Френки, а не могу… потому что по-прежнему люблю ее.

Он вдруг увидел перед собой ее лицо. Огромные, пожалуй даже слишком, глаза, красиво очерченный рот, в углах которого постоянно играла загадочная улыбка, как будто она была посвящена в какую-то тайну и наслаждалась этим. Лицо Чендлера исказила гримаса боли.

О Боже! Эта тайна теперь стала известна всем вокруг. Она заключается в том, что я оказался без штанов в людном месте. Френки сделала из меня отменного дурака. Он бросил недокуренную сигару на мраморную ступень и с наслаждением раздавил ее каблуком. И, самое главное, я продолжаю оставаться этим дураком, и, если она вздумает вернуться, я раскрою ей свои объятия. Будь оно все проклято!

Он поднялся на нужный этаж, вышел в коридор и прислонился к стене, мрачно глядя на дверь Изобель. Мне предстоит сейчас сыграть роль Купидона, ради Джереми. Не совсем подходящая для меня роль. Она предполагает мягкость и деликатность в исполнении, а мне хотелось бы сейчас сдавить двумя пальцами кривую, куриную шею Изобель и таким способом выдавить из нее правду. Он вздохнул. Нет, этим ничего не добьешься, она будет лгать с еще большим упорством. Вынудить ее сказать правду можно только обманным путем, действуя очень осторожно. Ну что ж, попробуем, терять нам нечего.

* * *

Изобель вышла из-под душа и начала не спеша вытираться. Затем она аккуратно свернула полотенце и положила к корзину. Взяла с полки бутылочку с лосьоном и начала втирать его в свою дряблую кожу. Воздух в ванной наполнился цветочным ароматом лосьона. Закончив процедуру, она поставила бутылочку на полку и влезла в белый махровый халат.

Затем нетвердым шагом она проследовала в спальню и, подойдя к кровати, покачнулась.

– Держись, дорогая, – сказала она громко и глупо хихикнула.

Постояв немного, села за туалетный столик. Посмотрела на себя в зеркало, сощурив глаза. Не надо было пить после обеда, а вместо этого сходить в салон красоты подкрасить волосы. Может быть, если зачесать их на лоб, седые неподкрашенные корни не так будут заметны. И потом, когда я отправлюсь к Чендлеру, надо, чтобы там горел только один ночник. Да чего там. Какой мужчина будет рассматривать волосы на голове у женщины, если она голая лежит в его постели. Представляю, как он будет приятно удивлен!

Она размазала крем по лицу и навела на щеки румяна. А все-таки, крупно повезло, что удалось стащить письмо Френки. Иначе все мое вранье быстро вылезло бы наружу. Френки там прямо пишет, что это я сказала ей о том, что Чендлер женат и, что он обманывает ее. Но теперь все в порядке. И Чендлер даже лучше, чем Джереми, хотя тот и сэр. У Чендлера денег больше.

Она закончила наводить лоск обильным покрытием всего лица пудрой телесного цвета. Сделала она это с помощью пуховки из лебяжьего пуха. Затем аккуратно причесалась и, довольная, откинулась в кресле, изучая себя в зеркале.

Выгляжу я сегодня отлично, хотя весь день пила и, пожалуй, немного перебрала. Но все равно, сейчас мне надо обязательно чуть-чуть добавить. Как это можно, одеться и не выпить?

Она метнулась в гостиную к столу с напитками. Покачиваясь, налила себе виски, добавила немного воды и посмотрела бокал на свет. Не слишком ли крепко? Ведь впереди долгая ночь.

В дверь постучали. Она насупилась. Это, наверное, кто-нибудь из обслуги. Что им нужно в такую поздноту? Ах да, я вспомнила, они в это время приходят убирать.

– Войдите, – крикнула она, не оборачиваясь. Дверь отворилась, и мужской голос произнес:

– Добрый вечер, Изобель. Надеюсь, я вас не потревожил?

Она развернулась, прижав бокал к груди. Боже мой, Чендлер! Так скоро я его не ожидала. Это потрясающе. Ему не терпится ко мне. Видимо, он даже рад, что избавился от Френки.

– О, Чендлер, проходите. Рада вас видеть. Она вспомнила о бокале в руке и со смехом поставила его на стол.

– Решила немного выпить перед ужином. Я редко позволяю себе это, не помню уж, когда это в последний раз и было. Я что-то сегодня устала и решила, что немного виски мне не повредит, оно же вроде лекарства. А вы застали меня за этим занятием, негодник.

Чендлер улыбнулся.

– Готов составить вам компанию, если не возражаете.

Ага, значит эта старая крыса к тому же и пьянчужка. Давно следовало бы догадаться. Изобель покачала головой.

– Боюсь, что мартини мне приготовить не удастся, нету льда. Если вы умираете от жажды, я закажу. Но придется подождать, слуги здесь не очень расторопные.

Чендлер подошел к креслу и сел.

– Не стоит беспокоиться. Я выпью джина с тоником, если он у вас есть. У своих английских друзей я уже почти научился получать удовольствие от неохлажденных напитков.

Изобель начала наполнять бокалы. Если бы я только могла предположить, что он придет. А сейчас, что же? Я в этом бесформенном халате, а моя восхитительная комбинация висит в шкафу. Слава Богу, хоть лицо привела в порядок. Если удастся уговорить его здесь поужинать, тогда… В общем, все складывается, как нельзя лучше.

Очень осторожно ступая, она пересекла комнату с двумя бокалами в руках. Села с ногами на диван и подняла свой бокал.

– Итак, за… нас. Чендлер, милый, я так счастлива, что вы решили навестить маленькую Изобель. Как говорят на Юге: это очень по-соседски.

Чендлер старался не глядеть в ее затуманенные алкоголем глазки. Он рассеянно посматривал по сторонам. Похоже старуха разыгрывает передо мной какую-то комедию. Ладно, подыграю ей слегка. Возможно, это поможет вытянуть из нее кое-какие факты.

– Уютное гнездышко у вас, Изобель, Напоминает будуар фаворитки султана. Очень приятное гнездышко, и очень вам подходит.

Изобель кокетливо захихикала.

– О, Чендлер, я не достаточно шикарна для этого. Думаю, какая-нибудь маленькая рыженькая больше подошла бы к этим апартаментам.

Она подвинулась на край дивана и наклонилась к нему.

– Я так счастлива видеть вас в хорошем настроении, милый. Я уж было решила, что уход Френки вас очень расстроил. И это после всего, что вы для нее сделали – поездка в Фес и все остальное. Эти молодые девчонки, они такие непостоянные. Я всегда считала, что женщины постарше, но, разумеется, слегка постарше, более привлекательны для мужчин. К тому же, у таких женщин и опыта побольше… ну, вы понимаете…

Она хихикнула и поудобнее устроилась на мягком диване.

Чендлер пригубил из бокала.

– Я с вами согласен. Я тоже считаю, что женщины постарше, слегка постарше, как вы, например, – такие женщины в любви просто творят чудеса.

Он вынул сигару и начал ее раскуривать.

– И еще есть кое-какие странные вещи, которые очень меня привлекают, – он сделал глубокую затяжку, – например лесбиянки.

Он внимательно посмотрел на нее.

– О-оо, – губа ее слегка отвисла, и она непонимающе уставилась на него.

– У вас есть какой-нибудь опыт с лесбиянками? Кто-нибудь из них хоть раз к вам приставал?

– Боже мой, конечно, нет! Меня всегда интересовали только мужчины. Я даже не представляю, как лесбиянки выглядят.

Затылок Чендлера перестал двигаться. Он вынул сигару изо рта и начал внимательно изучать ее горящий конец.

– Мне тут неожиданно пришла в голову мысль: а ведь Карлотта, она очень похожа на лесбиянку.

– Господи, да с чего вы это взяли?

Тут ее голос дрогнул. Может быть, ему что-то рассказал Джереми? Если же нет, то он наверняка передаст Джереми то, что я скажу ему сейчас.

Она глубоко вздохнула.

– Никогда бы не подумала, что вы такой проницательный. Да, вы совершенно правы. Она стопроцентная лесбиянка. Она пыталась… ну, в общем со мной.

– Но вы же только что сказали, что не знаете, как они выглядят, и что никогда с ними не общались.

– Да, но я хотела сказать…

Не надо было все-таки так много пить. Теперь вот попала в тупик.

– Видите ли, я просто хотела, чтобы вы знали насчет ее. Карлотту раскусить не так-то просто.

Чендлер угрюмо ее рассматривал.

– Это очень и очень интересно. То, что вы рассказали. Должен вам признаться, лесбиянки меня всегда привлекали. Это моя слабость. Они необъяснимым образом усиливают мою мужскую потенцию. Мне всегда хотелось по-настоящему попробовать хотя бы с одной из них. И теперь, когда от меня ушла Френки, я решил попытаться заманить в постель Карлотту. Вот это будет удовольствие, можно себе представить.

Изобель, пораженная, не отрывала от него глаз. Его холодные голубые глаза смотрели прямо на нее. Теперь они улыбались.

Ну, что ж, неплохо, пока все идет по плану. Только, в каком из ее ответов правда?

– Но, Чендлер, я не… то есть, может быть, вы не так меня поняли. То есть… я имела в виду, что, может быть, она и не лесбиянка. Понимаете, у нее недавно погиб муж, и она страдала, очень страдала… Может быть…

Чендлер встал и посмотрел на нее сверху вниз.

– Она либо приставала к вам, либо нет. Одно из двух. Так, что же?

Пальцы Изобель теребили полу халата. О Боже, зачем надо было пить этот последний скотч. Теперь я ничего не соображаю.

Чендлер продолжал смотреть на нее.

– Скажите правду, Изобель. Женщин, которые врут, я очень не люблю. Они мне противны.

Пожалуй, ей надо дать время подумать.

– Я могу еще выпить? Не возражаете, если я вам налью тоже?

– Конечно, конечно. Угощайтесь.

Он взял у нее бокал и подошел к столику с напитками. Стоя к ней спиной, налил виски ей, а себе добавил только тоник. Когда он ставил бутылку на стол, то пальцем задел какую-то бумажку, зажатую между двумя бутылками. Эта бумажка выпала и развернулась перед ним. На несколько секунд Чендлер потерял способность двигаться и даже дышать. Перед ним было письмо, внизу четко различалась подпись «Френки».

«Дорогой Чендлер!

Изобель сказала мне, что ты женат и что скоро возвращаешься к жене. Это было, конечно, для меня большим сюрпризом. Лучше бы это сказал мне ты, чем Изобель…»

Не дочитав письмо, Чендлер сложил его пополам и застыл бледный, с окаменевшим лицом. Тело его все трепетало, как струна.

А Изобель в это время, ломая пальцы, смотрела на его спину и судорожно соображала, Что же теперь делать? Если Чендлер будет с Карлоттой, я этого не переживу. Ну а если Джереми узнает, что вся эта история с Карлоттой выдумана?.. Вот ужас, если бы я только была трезвее, я бы тогда выпуталась, а теперь… Может быть, подойти к нему, броситься прямо ему на шею, прижаться к нему?.. Он тогда забудет о Карлотте, и не надо будет отвечать ни на какие вопросы. Да, действовать надо именно так.

Она встала и направилась к Чендлеру. Он по-прежнему стоял спиной к ней, неподвижно. Она положила ему на плечи руки и прижалась всем телом.

– Чендлер, милый, ты самый интересный мужчина, какого я в своей жизни встречала. Я просто с ума схожу по тебе. Я влюбилась в тебя с того самого момента, когда впервые увидела. Отчего ты весь дрожишь, милый? Ты так меня хочешь?

Она просунула свою руку вперед и погладила ему живот. Затем начала расстегивать молнию на брюках.

А он продолжал стоять, стиснув зубы и сжав кулаки.

Господи, дай мне силы не убивать эту… это насекомое.

Он отбросил ее руки и повернулся кругом.

– Изобель, – голос его звучал почти нормально, – откуда у вас это?

Он показал письмо. У нее полностью отвисла челюсть, как только она увидела то, что он держал в руке.

– Я… я не… Чендлер. Я в первый раз это вижу. Я… Наверное, его принесла горничная. Да, да, горничная. Они же не знают английского. Она, наверное, подумала, что это мне, что я… моя фамилия Чендлер… или Френки. Она, наверное, перепутала.

Перед глазами у него пошли красные пятна, дышать стало совсем трудно. Он помахал письмом перед ее носом.

– Значит, вы в первый раз это видите и не знаете, от кого оно и кому адресовано? Да? Вы же… вы лживая мерзкая тварь! Не имеет значения, как оно к вам попало. Но как вы посмели, – тут его голос перешел в хрип, – сказать Френки, что я женат?

Она откинула назад голову, отстранясь от его руки.

– Я ничего не говорила, Чендлер. Я… я просто сказала, что вы были женаты. Но все это знают. Она, наверное, неправильно меня поняла. Я…

Он схватил ее за плечо и встряхнул так, что голова безжизненно замоталась, как у тряпичной куклы.

– Говори правду, сволочь, или я тебя прикончу, – прошипел он сквозь стиснутые зубы. – Зачем ты это ей сказала?

Она посмотрела на него и похолодела от ужаса.

– Я хотела… тебя.

Он придвинул ее ближе и всмотрелся в белое лицо.

– Ты… ты… Ты хотела меня? И ты думала, что я смог бы прикоснуться к такому отвратному дряблому белому слизняку, как ты? А эта ложь насчет Карлотты?.. Это была ложь? Отвечай!

Он еще сильнее сдавил ей плечо.

– Да… да… Это была… шутка. Я пошутила. Я ничего пло… я не хотела плохого. Я…

Он откинул голову и плюнул ей в лицо. Его трясло, как в лихорадке.

– Я должен тебя прикончить, ты не имеешь права жить. Ты… ты…

Его голос вырос до крика и осекся. Он брезгливо отшвырнул ее в сторону.

Она застонала и вцепилась руками в стол с напитками, но не удержалась и рухнула на пол. Бокал виски, приготовленный для нее, опрокинулся и окропил распростертое тело.

Не взглянув больше в ее сторону, Чендлер открыл дверь и с силой захлопнул за собой.

Она медленно села и начала скулить.

 

Глава тридцатая

По щекам Изобель текли слезы, оставляя в гриме белые дорожки. Всхлипывая, она вытирала нос рукавом халата. Посмотрела на пустой бокал из-под виски, лежащий на полу рядом с ней и перевела взгляд вверх, на бокал джина с тоником. Там была примерно половина. Потянулась и взяла его.

Чендлер вел себя совсем не по-джентльменски. Он был отвратителен, отвратителен, отвратителен… И как это несправедливо. Она снова заплакала. Если бы он только дал мне шанс. Как бы я была хороша с ним. Я бы сделала для него все. Я бы его любила, заботилась о нем. Такую женщину, как я, еще надо поискать. Да, для своего мужчины я готова на все, буквально на все. Где же он, мой мужчина?

Она отпила немного и скривилась.

– Ага! – сказала она громко. – Опять налили мне какое-то пойло. Кто дал мне эту гадость?

Она вяло оглядела комнату.

– Никого. Все ушли и бросили меня одну. Бедную маленькую Изобель. Совсем одну. И никто меня не понимает. У всех есть мужчины, кроме меня. Что я – хуже других? Нет, я лучше. Бедная маленькая Изобель… Мне нужен мужчина, очень нужен.

Она начала пить, но недопив, поставила бокал на стол. Попыталась встать, упираясь обеими руками на пол. Упала. Беспомощно оглянулась. Дотянулась до края стола и с трудом поднялась. Ее очень шатало.

– Сейчас выпью еще скотча, – промямлила она.

Трясущейся рукой долила виски доверху в бокал с джином. Мокрый халат прилип к телу. Она удивленно посмотрела на него.

– Почему он мокрый? Ах, да. Это Чендлер вылил на меня виски. Нет, он совсем не джентльмен. Как противно. Не люблю ходить в мокром. И вообще, не люблю ходить растрепанной.

Покачиваясь, она двинулась по комнате, хватаясь за спинки стульев и кресел. В спальне она сбросила на пол халат и полезла в гардероб. Сняла с вешалки зеленую с кружевами комбинацию и, не без труда, надела. Поглядела в зеркало.

– Жаль, что Чендлер оказался таким грубым и подлым.

Посмотрела на халат на полу.

– А это еще что за тряпка?

С трудом нагнулась и подняла его.

– Все равно его надо куда-нибудь повесить. Только сначала высушить.

Шатаясь, она прошла в лоджию и аккуратно, как смогла, повесила его на перилах.

* * *

Было уже совсем темно. Фонари были скрыты в кустах, и поэтому сад казался окутанным зеленым мерцающим сиянием. Джереми все так же сидел за столом, одна рука покоилась на голове Бриджит. Та, переменив позу, положила ему на колени лапу и пытливо посмотрела в глаза.

– В чем дело, Бриджит? Заскучала? Я понимаю, подошло время ужина, но обождем еще немного. Вот-вот должен подойти Чендлер, и это очень для меня важно. А если подумать, то и для тебя. Хотела бы ты иметь своей хозяйкой Карлотту?

Услышав слово Карлотта, Бриджит так завиляла хвостом, что трава зашевелилась. Джереми улыбнулся.

– Вот, и я тоже так думаю. Но она была бы мне не хозяйкой, а женой. Конечно, и хозяйкой моего дома тоже. Не знаю, как тут лучше сказать. Этот дурацкий английский язык, ничего на нем толком не скажешь.

Он начал закуривать сигарету, но увидел в пепельнице только что раскуренную.

– Вот нервничаю, как школьник перед экзаменом.

Он оглянулся.

– Привет, Малага. Долго же ты говорила по телефону.

Она села. Лицо ее сияло.

– Это был Абдул, если ты еще не догадался. Все в порядке.

Она положила руки на стол и наклонилась к Джереми. Все ее существо источало радость.

– Ты понял? Все в порядке! Его семья согласна, и он хочет жениться, как можно скорее. Завтра он приезжает. Ну, разве это не чудо? О, как я счастлива! Я не хотела никому из вас говорить, но у меня были некоторые сомнения, Родители прочили ему в жены местную девушку с богатым приданым. Но теперь все в порядке, они согласны. Мне хочется петь и танцевать. А где Карлотта и Чендлер? Я хочу им тоже рассказать. На ужин я угощаю всех шампанским. Я… А вот наконец и Чендлер появился. Боже, что это с ним?

По аллее по направлению к ним двигался Чендлер, Он шевелил губами и жестикулировал. Подошел, продолжая что-то бормотать.

– Эта… этот дьявол… эта порочная тварь, подлая, низкая, гнусная. Сам не понимаю, почему я ее не придушил. Она не имеет права жить, ходить по земле, дышать!

Малага во все глаза уставилась на него. И Джереми тоже.

– Что случилось?

Чендлер перевел дух. Его всего трясло.

– Погодите, дайте прийти в себя.

С большим трудом он заставил себя говорить.

– В общем, у тебя все в порядке, Джереми, – голос его вновь начал повышаться, – все, что говорила эта тварь, – вранье. А теперь вот что я тебе скажу.

Он сел за стол и придвинул свое лицо вплотную к Джереми.

– Ты знаешь, почему она уехала, моя маленькая Френки? Эта злодейка, эта подлая Мадам сказала ей, что я женат, что меня ждет дома жена и что я с Френки здесь только развлекаюсь. О Боже!

За столом воцарилась гробовая тишина, слышно было только тяжелое дыхание Чендлера.

– Но, как это может быть?! – почти закричал Джереми. – Грязная, лживая дрянь. В это трудно поверить. И главное, почему? Почему она это сделала? С какой целью? Зачем ей нужно было делать тебе и мне гадости?

– Ты спрашиваешь, зачем? Очень хороший вопрос. – Чендлер ударил кулаком по столу. – Просто она – сексуально озабоченная старуха. По-моему, самая настоящая сумасшедшая. Для нее невыносимо видеть, если у какой-нибудь другой женщины есть мужчина.

Малага перевела взгляд с Джереми на Чендлера.

– Я вообще не понимаю, о чем идет речь, Чендлер прорычал.

– Твое счастье. Еще немного, и она обязательно сделала бы попытку разрушить и твою жизнь тоже.

Малага пожала плечами.

– Все равно, ничего не понимаю… – Она положила руку на плечо Чендлеру. – Во-первых, Чендлер, не надо так кричать. Успокойся. Насколько я поняла, все это означает, что Френки тебя любит и никуда уезжать не собиралась.

Чендлер внимательно на нее посмотрел. Постепенно его лицо начало принимать обычное нормальное выражение.

– Да, да, ты права. Я только сейчас подумал об этом. Спасибо тебе. Я был так взбешен и зол, что ничего вокруг не видел. – Он едва заметно улыбнулся. – Да, ты абсолютно права… если бы для Френки это было заурядной любовной интрижкой, то ей бы было наплевать – женат я или нет. То есть для нее все это серьезно. Может быть, она даже любит меня. Да… да…

Но улыбка тут же исчезла с его лица. Он засмеялся горьким смехом, похожим на кашель.

– Конечно. Остается только найти ее. Но она может быть, где угодно. Легче найти иголку в стоге сена. У меня нет никаких ее координат.

Подошла Карлотта и с тревогой всех оглядела.

– Что-то вы очень серьезные все. Что-нибудь случилось?

Джереми вскочил и обнял ее. Поколебавшись мгновение, поцеловал в губы.

– И да, и нет, дорогая.

* * *

Изобель с бокалом в руке слонялась по гостиной. В бокале еще плескалось виски. Ее качнуло к стене, и она села на кожаный пуф, стоявший в тени. Села и скорчилась над своим бокалом.

Со стороны лоджии послышался какой-то шум, как будто там что-то скребли. Она медленно подняла голову, и ее глаза расширились от ужаса. Изо рта вырвался сдавленный крик.

В неясном свете, на фоне черной ночи, в дверях лоджии стоял араб. Капюшон его темно-серой джеллабы был натянут поверх тюрбана. Единственными светлыми пятнами на нем были глаза и полоса белых зубов. На поясе висел кривой кинжал в серебряных ножнах.

У Изобель перехватило дыхание, ужас сменился восторгом. Мужчина… это Бог послал его мне. Он послал мне мужчину. Прямо как в кино – большой, сильный мужчина, араб залез ко мне на балкон. Ко мне! Чтобы любить меня. Он хочет меня…

Она поставила на пол бокал и поднялась на ноги. Раскрыла руки для объятий.

– Я здесь, любимый!

Араб резко развернулся в ее сторону и удивленно ахнул. Глаза Грега (а это был, конечно, Грег) налились злобой, когда он увидел покачивающуюся фигуру с протянутыми руками.

Дрянь Малага… все-таки обманула меня. Обещала никому не говорить. И что здесь делает эта омерзительная Изобель? Она ни в коем случае не должна меня узнать.

Он сделал шаг назад, в лоджию. Изобель устремилась вперед, хватая воздух руками.

– Милый, не уходи!

В ее голосе была слышна паника.

– Я вся твоя. Гляди!

Она откинула бретельки комбинации, и та спустилась на пол. Яркий свет высветил ее пустые висячие груди и складки мучнистой белой плоти на животе.

Грег содрогнулся от отвращения. Голая женщина! Бесстыдно голая, показывает свои омерзительные женские принадлежности. И она думает, что я собираюсь заняться с нею сексом! Да, если только она коснется меня, приблизится ко мне, да я…

Хотя ноги и не слушались ее, но Изобель бежала к нему.

– Возьми меня на руки. Возьми меня всю, любимый.

Она всем телом прижалась к нему, обняв шею руками. Губами начала тянуться к его губам. Ее рот раскрылся, и оттуда, как змея из норы, высунулся длинный узкий язык.

У Грега потемнело в глазах. Он до боли закусил губу и, издав дикий вопль, со всей силой отшвырнул ее от себя.

* * *

Карлотта вопросительно посмотрела на Джереми. Затем нежно улыбнулась и погладила его щеку.

– Не понимаю, что все это значит, но все равно – это мне нравится.

Они стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Чендлер наблюдал за ними некоторое время.

– Чертовски рад за вас, ребята. По крайней мере, хоть одно дело уладилось. Но…

И он возопил, воздев к небу руки.

– Изобель!.. Изобель!..

Карлотта недоуменно посмотрела на него.

– А причем тут бедная Изобель? Что она сделала?

Чендлер зарычал.

– Бедная Изобель?! Это развратная, порочная Мадам! Вы очень правильно спросили: что она сделала. Она, если хотите знать, наворотила Френки кучу лжи обо мне, и та уехала отсюда, не сказав ни слова. И вот еще что. Вы должны это знать, обязательно знать. Это многое объясняет. Она рассказывала Джереми о вас. Она сказала, что вы развратная лесбиянка.

Пораженная Карлотта бессильно опустилась на стул.

– Я… я лесбиянка?

Она повернула к Чендлеру свою светловолосую головку, глаза ее горели.

– Что за гнусная, грязная ложь! И зачем, Бога ради, ей надо было так говорить? Зачем она так говорила о вас? Зачем говорила это Френки?

Чендлер пожал плечами.

– Мужчины. Они не давали ей покоя. Ей был нужен мужчина, и ей было безразлично, что это за мужчина, чей это мужчина. Она была готова переступить через что угодно и кого угодно для достижения своей цели – обретения мужчины. Любого мужчины. Почти уверен, что внезапный отъезд Драммонд-Брюсов не случаен. Я ощущаю запах ее мерзких рук в этом деле тоже. Но они все-таки уехали, вы с Джереми все-таки нашли друг друга, а я… А я потерял Френки.

Малага постучала по столу, требуя внимания.

– Чендлер, возьми себя в руки. Ты же умница. Напряги свое, как ты любишь выражаться, серое вещество. Ты что, никогда не слышал о частных детективных агентствах? У тебя есть деньги. Найми сто детективов. Будет мало – тысячу. По-моему, такую девушку, как Френки, найти не так уж трудно.

Чендлер смотрел на нее. В его глазах появились искорки веселья. Прикрыв глаза, он хлопнул ладонью по столу.

– Дорогие мои, объявляю всем: я фантастически глуп. Ну конечно… конечно… Я весь шар земной покрою частными детективами. И я найду ее.

Он тихо рассмеялся.

– И я еще называл себя мужчиной… Я всегда был о себе очень высокого мнения. Но, стоило выбить из-под меня стул, как тут же я шлепнулся задом и разбился на мелкие кусочки. И нужен был кто-то, вроде тебя, Малага, кто собрал бы эти кусочки, собрал меня по частям. Да я…

Страшный крик разрушил тишину и утонул в ней.

Все повернули головы в сторону отеля. С лоджии второго этажа, подобно черному облаку, на землю спрыгнула фигура в плаще с капюшоном. Она тут же стала карабкаться на садовую стену. Вслед за этой фигурой с лоджии спланировало на траву что-то белое.

Малага, чтобы сдержать крик, в ужасе зажала себе рот. Чендлер вскочил на ноги.

– Ведь это комната Изобель! Пойдемте скорее туда.

Они бросились бегом к отелю, и там, не дожидаясь лифта, по лестнице к номеру Изобель. У ее двери уже собралась группа слуг. Они были страшно напуганы и не решались войти. Чендлер их растолкал и открыл дверь. Остальные вслед за ним ввалились в гостиную. Она была едва освещена.

Чендлер позвал.

– Изобель…

Он сделал несколько шагов вперед и, как вкопанный, остановился. Затем поднял руку, показывая остальным, чтобы они тоже не двигались.

– Боже мой! – произнес он свистящим шепотом.

На полу лежала Изобель. Почти все ее тело помещалось под столом. Она лежала с широко раскрытым ртом, внимательно глядя стеклянными глазами в потолок. Чуть пониже подбородка у нее зияла широкая красная щель, похожая на второй смеющийся рот. Все ее обнаженное тело было исполосовано ножом. Груди и низ живота представляли кровавое месиво. Весь пол вокруг был залит кровью.

Малага и Карлотта в ужасе закричали. Чендлер оттеснил всех назад.

– Уходите отсюда. Ни к чему не прикасайтесь. Это дело рук сумасшедшего маньяка.

Малага вновь зажала себе рот, чтобы не закричать.

Потрясенные, все потянулись из гостиной. Чендлер посмотрел на дверную ручку и, обернув руку носовым платком, закрыл дверь.

– Хотя в этом нет никакого смысла. Ведь я уже сегодня прикасался к этой ручке, но…

Он посмотрел на слуг.

– Идите и предупредите менеджера, пусть вызовет полицию. Потом отправляйтесь по своим местам, но не покидайте отель. Всем понятно?

В ужасе оглядываясь на дверь, компания двинулась по коридору.

Малага прислонилась к стене. Лицо ее было зеленовато-белым. Капли пота покрывали лоб.

– Я не могу… я сейчас потеряю сознание.

– Сядь на пол и наклони голову к коленям, – приказал Чендлер.

Джереми обнял Карлотту за плечи.

– Идите обе в комнату Карлотты и выпейте бренди. Мы с Чендлером останемся здесь.

Малага скользнула спиной по стене и сползла на пол.

– Чендлер, мне надо с тобой поговорить, – проговорила она странным шепотом. – Поди сюда.

Чендлер опустился к ней и взял ее холодные руки в свои.

– Через минуту тебе будет лучше. Иди к Карлотте.

Она смотрела на него, и в глазах у нее застыл ужас.

– Это Грег. Я знаю. Ты видел, как с балкона упало что-то белое? Вот точно такую же белую тряпку я должна была повесить на своем балконе. Это был бы сигнал для него. Он собирался таким способом проникать в отель.

Чендлер тяжело вздохнул.

– Час от часу не легче. Хотя, я мог бы, конечно, сам додуматься до этого. Ты должна все рассказать полиции.

Она вырвала у него свои руки и схватилась за лацканы пиджака.

– Я не могу. Разве ты сам не видишь? Все-таки я была с ним связана, в некотором смысле. Ведь он не ведал, что творил. Хуже несмышленого ребенка. Его посадят в тюрьму. Ты представляешь, какие здесь тюрьмы? Да его, скорее всего, казнят. Я даже адреса его родителей не знаю. Они не смогут приехать и как-то помочь.

Он сложил ее руки вместе и встряхнул за плечи.

– Малага, перестань молоть всякий вздор. Ты только подумай! Ты что, хочешь, чтобы он оставался на свободе и совершил еще что-нибудь ужасное?

Она молча глядела ему в глаза.

– А эта старая женщина, – сказал она еле слышно, – та старая женщина, которая упала с балкона…

Она подняла голову.

– Я все им расскажу.

– Правильно. Умница. А теперь обе идите и ждите нас у Карлотты. Закажите нам бренди тоже.

* * *

Все четверо в молчании выходили из кабинета менеджера. Первым заговорил Джереми.

– Пойдемте снова в сад. Яркого света нам просто не выдержать. К тому же, в баре играет музыка.

Машинально они направились к тому же самому столику. На нем продолжала лежать сумочка Малаги, а внизу сидела Бриджит, привязанная к ножке. Увидев их, она невероятно возбудилась и чуть не своротила стол. Джереми наклонился ее погладить.

– Все в порядке, Бриджит. Тебе, во всяком случае, не о чем беспокоиться.

Он посмотрел на остальных.

– Ну вот, поговорили с полицией. В конце концов, нам и сообщить-то им было нечего. Кроме Малаги, конечно, и ее дел с Грегом. Я думаю, они уже прочесывают всю медину. Им не позавидуешь, тяжелая работа. Ведь это же муравейник. Да он, наверное, уже успел куда-нибудь сбежать. О Боже!.. Я бы такой смерти не пожелал, даже своему заклятому врагу. А ведь эта женщина как раз и была моим заклятым врагом.

– Только не надо снова о ней, – жестко предупредил Чендлер. – Лично я рад, что ее нет. Это ужасно, что она именно так умерла, но я не хочу лицемерить. Я абсолютно этим не опечален.

Бриджит по-прежнему выражала бурную радость по поводу их прихода. Чендлер задумчиво посмотрел на нее.

– Послушайте, а ведь это же охотничья собака. Ну-ка, дайте-ка ее сюда на минутку.

Он вытащил из кармана маленькую коробочку и, опустившись на колени, дал ей понюхать.

– Нюхай хорошенько, детка. Ты должна найти то, что лежало в этой коробочке.

Он посмотрел на Джереми и улыбнулся.

– Я хочу, чтобы она нашла тот маленький талисман. Зря я с ним так обошелся. Он еще может пригодиться. Пошли, Бриджит.

И он направился с ней к кустам. Пройдя пару шагов, остановился и поглядел на Джереми с Карлоттой. Они стояли рядом, держась за руки. Он снова улыбнулся.

– Малага, пошли с нами. Ты тоже будешь помогать искать.

И вся троица скрылась в кустах. Джереми как будто только этого и ждал. Он, не говоря ни слова, заключил Карлотту в объятия. И она тоже молча к нему прижалась.

– Я люблю тебя, Карлотта, милая, родная. Я очень давно тебя люблю.

Она стояла со счастливой улыбкой, закрыв глаза.

– Я тоже люблю тебя, Джереми. И тоже давно.

– Прошу тебя, будь моей женой.

– Милый, я согласна.

Они еще теснее прижались друг к другу. Он засмеялся счастливым смехом.

– Карлотта, милая, дорогая… Ты знаешь, я никогда не думал, что сделаю предложение женщине, с которой ни разу не побывал в постели.

Она откинула голову и, улыбаясь, посмотрела на него.

– Тогда тебе придется снова сделать мне предложение, но уже завтра утром.

– Эй, вы, двое, кончайте обниматься! Чендлер возвращался в сопровождении Малаги и Бриджит. Последняя исполняла победный танец. На пальце у Чендлера на тонкой цепочке висела маленькая золотая рука.

– Бриджит нашла ее. Причем, без всяких усилий. Значит, и я найду свою Френки. Магия этого талисмана сильнее злых чар Мадам.

Все инстинктивно повернули головы в сторону балкона Изобель. На нем были видны трое мужчин в форме. Сверкали блицы, там что-то фотографировали. Потом они ушли с балкона, и весь угол здания погрузился во тьму.

Чендлер облегченно вздохнул.

– Аминь, Мадам Марракеш…

На тонкой золотой цепочке продолжала вертеться маленькая рука, таинственный талисман.

Ссылки

[1] Чего желает сеньор? (исп.).

[2] Как вы сказали, сеньор? (исп.).

[3] Извините, сеньор (исп.).

[4] Парень (исп.).

[5] Джеллаба – балахон с капюшоном и широкими рукавами, надеваемый через голову. (Здесь и далее примеч. пер.)

[6] Сарвал – брюки, сужающиеся книзу и раздутые в бедрах; бедайя – полоса ткани, обвивающая талию несколько раз.

[7] Здесь: Хорошо, мсье (фр.).

[8] Что-нибудь еще, мсье? (фр.)

[9] Дирхам – национальная валюта Марокко (1 дирхам – 100 сантимам).

[10] Благодарю, больше ничего не нужно (фр.).

[11] Дороти Паркер – известная американская писательница (1883–1967).

[12] Кус-кус – национальное блюдо марокканцев: крупномолотая пшеница, сваренная на пару и сложенная горкой на большом подносе, внутри горки вареное мясо или курятина с овощами, все полито острым соусом; марокканцы едят его, скатывая шарики на ладони.

[13] Итон – старейший колледж в Англии, основан в 1440 г.

[14] Сук – в Марокко и сельский рынок, и городской торговый центр.

[15] Рынок красильщиков – одна из достопримечательностей Марракеша; там продают крашеную пряжу.

[16] Медина – старый город за крепостными стенами (XII в.).

[17] Тарбуш – высокая мужская марокканская шапка, обычно войлочная.

[18] Казба – крепость внутри города (XII–XVII вв.), квадратное в плане многоэтажное здание с четырьмя квадратными башнями по углам и глубоким внутренним двором; там прежде жили вожди племен, богатые шейхи, владельцы оазисов.

[19] Кафтан – женская одежда (чаще всего праздничная): длинное, до пола, свободное платье, полы застегиваются снизу доверху на множество крошечных пуговок, талия перехватывается узким пояском.

[20] Бабуши – традиционные туфли без каблука и задника.

[21] Ну и англичане! Виски перед ужином. Спят в разных постелях только потому, что они, видите ли, не женаты. О Мой Боже! (фр.).

[22] Рейнчек – контрамарка на стадион, дающая право прихода на игру, перенесенную по случаю дождя.

[23] Киф – индийская конопля (наркотик).

[24] Пеп-пиллз – таблетки психотропного стимулятора; алое сердечко – наркотическая таблетка (красная, в виде сердца).

Содержание