Предисловие

Добро пожаловать!

Для начала хочется закрыть все возможные вопросы о информации, которая имеет место быть на обложке. Саид Блиденберг – псевдоним, составленный по образцу Остапа Бендера. Скрывающийся за ним автор с самыми обычными именем и фамилией мог с таким же успехом наименоваться Патриком Ивакурой, Махатмтой Чикатило, Григорием Экклстоуном или Зевиком Сепальским. Посему придавать какое-то излишнее значение арабскому имени не стоит – автор другой национальности, и не имеет к мусульманам никакого отношения вообще. Впрочем, на то это и псевдоним, чтоб запутывать, посему не в моих интересах приподнимать столь изысканную маску.

Фотографии сделаны лично мною и имеют прямое отношение к сюжету произведения. Рассвет над кремлём с этого места главные герои созерцают мимоходом в четвёртой главе. Лезвие же, не иначе как в моей собственной крови, главными героями, по задумке, тоже применялось в потребности сделать себе хорошо. Про общий композиционный символизм я, пожалуй, промолчу.

Необходимо же поведать, что автор этого текста – великовозрастный девственник, а значит, мужчина с серьёзными психическими проблемами. Само произведение – лишь изощрённый побег от одиночества и реализация фантазий. Содержимое, на мой взгляд, получилось очень интимным, сокровенным и возвышенным. Может, кто-нибудь и не стал бы такое публиковать, но так как я девственнозавр – представитель редкого вида, да к тому же адепт любви_сердцем, то имею наглость считать, что сияние красок моей осатаневшей романтической потенции есть зрелище, на каждом шагу не встречающееся. Впрочем, уверен, здесь найдётся и что-нибудь не менее интересное.

Хотя мне и кажется, что произведение очень нежное, но по сути своей гуманным отнюдь не является, а потому заслуживает сколь угодно брутальную погремуху и картинку. И если вы вдруг ожидаете какой-нибудь сплаттер-панк, то советую вам закинуться чем-нибудь другим, ибо расчленёнки здесь не будет.

Несколько раз я был близок к тому, чтоб полностью остановить работу и не возвращаться к ней, но всё таки не сдался, продолжил и завершил. И я сделал это не для того, чтобы теперь говорить себе "ололо, я написал книгу", стараясь расшевелить увядшее самомнение, вовсе нет. Я решил, что единственный смысл в публикации – поделиться со своими возможными единомышленниками. Быть может, сию писанину даже не запретили бы на федеральном уровне, или удалось бы получить с неё копейку как-нибудь иначе – но меня это всё не интересует. Я творил от чистого сердца, кайфанул сам, и хочу, что бы это могли позволить себе все желающие. Надеюсь, этот стафф понравится как искателям уютного эскапизма, так и всем охочим до лютой дичи.

Отказ от ответственности

Я слишком большой эстет, чтоб испортить обложку значком "+18", и тем самым потворствовать имбецильной социальной инфекции.

Посему, в свою очередь, должен напомнить, что чрезмерное употребление алкоголя, наркотиков, и прочих субстанций – вредит вашему здоровью (не доверяйте мне); незащищённые половые связи чреваты ЗППП и беременностью; а проникновения на охраняемые объекты в аварийном состоянии, как и умышленные нарушения правил дорожного движения и правил проезда пассажиров в московском метрополитене, а также в наземном железнодорожном транспорте – незаконны и опасны для жизни. Мелкие магазинные кражи, хоть и менее рискованны, но тоже незаконны – имейте в виду.

Саид Блиденберг, кто бы он ни был, ответственности за действия третьих лиц не несёт.

Произведение ничего не пропагандирует и ни к чему не призывает, ничего не одобряет и не направлено оскорблять чьи бы то ни было чувства.

Все персонажи вымышленны, а любые совпадения с реальными местами случайны.

Также напомню, что произведение распространяется совершенно бесплатно. Если же вы вдруг где-то его купили – значит, вас обманули.

 

I : ПРЕСТУПЛЕНИЕ И МАРГАРИТА

Он открыл глаза. Всё его тело, усаженное на лавочке по-турецки, чудовищным ноем требовало смены положения. Сильный ливень наконец прошел, но небо было безнадёжно серым и продолжало моросить, посему неудобство было оправдано. По ощущениям прошло уже часа четыре, не меньше. Рядом лежал промокший пакет, служивший гаражом для его видавших виды 'конверсов' – предаваться дремоте на лавочке в обуви было бы совсем рискованно даже для мнимого туриста. Он немедля высвободил левую руку из тугого хвата ремешка "безопасности" на рюкзаке; отвязал петельку рукоятки зонта, продетую и затянутую в шлёвке джинс; и закрыл осточертевшую упираться в голову конструкцию, спутавшуюся с волосами, болезненно вырывающимися. Проигнорировав это, он робко потянулся, выпрямил спину – уже хорошо; а далее вытряхнул прямо на асфальт кеды, и не завязывая, влез в них и поднялся основательно размяться.

Здешний пешеходный переулок с парой скамеек напротив длинного забора с кирпичными башенками и кованными прутьями был не самым лучшим местом для такого досуга, но искать другое в тот момент просто не оставалось сил. Приняв морось и минералку из маленькой бутылочки в качестве обыденного утреннего умывания, он вытер посвежевшее лицо специальным полотенчиком. Телу, хоть и не отдохнувшему, уже похорошело. Но всё же, просто стоять на месте являлось сомнительной перспективой, и не решаясь, уходить ли, он уселся на то же место и раскрыл зонт.

В поле зрения, там, где слева забор заканчивался, наличествовал какой-то ресторанчик с верандой, но когда он проходил мимо, публики там было дюже много, и останавливаться он не стал, хотя было бы несравненно удобнее. Примечательно также, что по всему переулку не имелось никакой навязчивой рекламы, что ему здесь и понравилось. Видимо, место было не последней важности, ибо какие-то редкие люди (в том числе и явные интуристы) даже в такую погоду проходили мимо в обе стороны – сие примечание, впрочем, было сделано лишь краем мозга. Он вылез из обуви и устроился на скамейке в позе лотоса, снова водрузив на голову раскрытый зонт (лучше так, чем если б волосы промокли). Ни о какой всамделишной медитации, разумеется, и речи быть не могло – он вообще имел об этом скудное представление, но выражал так собою капельку безмятежности в противовес всей бесконечной суете вокруг. Например, вчера он расположился так на холме подле некоего громадного, шумного шоссе – выглядело, должно быть, контрастно. Сам же он успешно практиковал равнодушное созерцание, пытался ни о чем не думать и вообще находиться какбы не здесь.

Через пару минут дождь зарядил с новой силой. Ему же, как назло, совсем уже наскучило, и он решительно влез в кеды, только на сей раз зашнуровался да и вообще захотел уже уходить, как его взор, бессознательно пронёсшийся по переулку через пару-тройку пешеходов, вдруг встретил какой-то странный отблеск! Это был направленный на него взгляд некоей чёрной фигурки. Отвисший вниз широкий рукав мантии легонько колыхался на ветру, но вместо косы бледная ладонь держала элегантный зонт, казалось, полувековой давности. Она неспешно приближалась к этой самой скамейке. Стало быть, его внешний вид (длинные чёрные волосы, того же цвета рубашка с короткими рукавами и джинсы) вызвал у неё какую-то ассоциацию или интерес. Любители утверждать, что люди являются животными, могли бы съязвить – всего-лишь репродуктивная самочка определила самца своего подвида по окрасу. Она была одета в мантию поверх топика и тонких обтягивающих штанишек – ни дать ни взять, маленькая ведьма; а от земли её отделяли пятисантиметровые подошвы ботинок 'грайндерс' – самая подходящая обувь, чтоб ходить по лужам. Зачем же она идёт сюда?  Возможно, предполагает, что у них могут быть какие-нибудь общие интересы, схожие вкусы, черты характеров, а то даже одинаковое, ни много ни мало, мировосприятие? Также не исключено, конечно, что она только спросит сигаретку и удалится. Но у него с собой были только сигары, и если это её не устроит, то стоит ли предлагать ей в дар хоть целый блок сигарет, и не будет ли это странным предложением? И если будет, следует ли его применить? Разговаривать с ней или нет, и как вообще быть? Он забеспокоился и ничего не мог решить.

В момент, когда ей оставалось пару шагов, он смекнул, что лавочка уже промокла, и бессознательно достал из внешнего кармана рюкзака тот самый пакет-гараж, родом из известного супермаркета, постелил его чистой стороною и даже заботливо разгладил. На всякий случай, наверное.

— Благодарю.

Сказала она и присела. При всей очевидной неизбежности этого варианта, он всё равно был удивлён и как-то даже напуган. А теперь предстояло сделать усилие:

— Не за что.

Получилось сказать как-то надломано и тихо при всём желании, потому что он ничего не произносил вслух уже несколько дней.

— Ждёшь кого-то?

— Нет.

Ни разу в жизни не доводилось ему так вот, внезапно, на улице, с феминою общаться. Её глаза изучали его, как ничьи и никогда. Попадать под них было как-то неловко внутренне, и это сильно засмущало бы его ещё когда-нибудь раньше, но не сейчас. Откалибровав холодный и беспристрастный взгляд, он тоже пригляделся к ней. Сказать, что красивая – ничего не сказать. Изящно худое, почти что фарфоровое личико с большими подведёнными глазками, мягкими скулами, тонкими бровками и носиком; с идеальными губами – ни слишком припухшими, ни тонкими, смыкающимися в снисходительную улыбку, образующую с этими глазами, чаще всего, любопытствующее выражение лица. Она была ниже его примерно на голову. Под одеянием угадывалось кукольное телосложение. Покоряющее очарование. Заметив тень смущения, он сложил ладони и учтиво поклонился в знак приветствия, словно японец. Она просияла:

— Да, привет... Я не помешала?

— Нет... Да я, — осмотрелся он, — и не занят ничем.

— А похоже было, что ты медитируешь. Я увидела издалека, и подумала, что как-то это странно.

— Ну да, кто же будет всерьёз здесь среди улицы медитировать? — голос явственно оживал. Не, я только придуриваюсь так, на самом деле. Культурно отдыхаю.

— Забавно! Я Света.

Ему захотелось сказать, что он Беспросветный, но мог бы получиться обидный каламбурчик. И тут он завис, не зная, как себя назвать; и хоть созерцал сейчас в непосредственной близости невозможно прекрасную собеседницу, всё ещё не понимал, нужно ли с ней разговаривать, и если да, то зачем? Она выцелила его взгляд и лёгким кивком намекнула, что всё ещё ждёт ответа. Он это понял, и шевеля губами попытался что-то поведать, но безуспешно – пришлось виновато улыбнуться и увести глаза. Вот уж не ожидал он, что будет так просто застигнут врасплох даже не озвученным вопросом о имени. В данный момент ему нравилось имя "Ничто", но тогда пришлось бы объяснять его значение. Она вопросительно подняла бровь:

— Всё в порядке?

Ну вот, ещё один вопросик. Он закрыл глаза:

— Извините, я просто давно ни с кем не разговаривал... Меня зовут Юзернейм. Я в полном порядке. Мне именно что нравится ситуация, которую я намеренно создал: я не знаю и не желаю знать, сколько сейчас времени, какой сегодня день, где мы вообще находимся и куда я пойду завтра.

Света от удивления даже не сразу нашлась:

— А где ты живёшь, Юзернейм?

— А я не живу, — выдал он автоматически и улыбнулся, — но если вам интересно... Согласно паспорту, я обитаю в городке где-то на севере ленинградской области, название коего вам вряд ли о чем-нибудь скажет.

— И ты один здесь? Впервые?

— Так точно.

— И как тебе?

— Ну, признаться, впечатляет. Я вообще-то не путешественник ни в одном глазу, большую часть жизни дома за компом провёл. Иногда, бывало, по полгода никуда вообще не выходил. Но это давно было. Потом начал практиковать долгие прогулки, и даже такие... Авантюры, что ли? Люблю это дикое чувство, когда незнамо где бродишь, и карты нету, и цели конкретной... Просто так, наугад. И весело, и страшно.

Света рассматривала изобилие бледно-белых келоидных рубцов на его руках, а после слова "наугад" поймала его гулящий взгляд. Ей, похоже, ещё много чего хотелось узнать, но она сказала:

— Понятно. Ты голоден?

Он на мгновение замер, как статуя, с напрочь отсутствующим взглядом.

— А? Нет, не голоден, — и похлопал по лежащему между ними рюкзаку, — у меня тут есть еда. Хотите печенье?

— Спасибо, не хочу. Забавно, я хоть и сказала, что понятно, но всё же никак не могу взять в толк – зачем тебе не знать время и всё остальное? Для чего?

— А для чего вообще люди живут? Раньше меня часто посещал этот вопрос. А про условия эти я вообще-то сказал, что мне нравится. Доставляет особое удовольствие тем, что я в некотором смысле не разделяю реальность со всеми людьми вокруг. Скажите, Светлана, а почему вам не сидится дома в такую погоду?

— О, да это же моя любимая погода! Обожаю гулять в дождь, народу всегда меньше. Кстати, можно и на ты – вряд ли я старше.

— Возраст тут ни причем. Мне будет неловко.

— Эй, это мне неловко! Тебе-то почему неловко должно быть?

— Что за вопрос!? Потому, что вы прекрасная, и я вас не знаю.

Ответил он откровенно. Она улыбнулась, и что-то было в этой улыбке для него прежде невиданное и непостижимое.

— Так это же это поправимо, Юзернейм! Только я не буду на вы обращаться, ладно? Давай дружить!

Тем временем, дождик сгинул и они закрыли зонты. Юзернейм наконец удобно облокотился спиной, посмотрел на прекрасное создание, и опять растерялся и завис:

— Конечно, обращайтесь как пожелаете... Хм! Скажите, Света, а вы не боитесь... Знакомиться на улице?

— А чего бояться?  Это же не ты ко мне подошёл. И ты совсем не страшный... Да и как тебе должно быть понятно, мы сейчас сидим в самом центре города и здесь повсюду полно камер, если что. А это вот здание перед нами, к твоему сведению, Третьяковская галлерея.

На самом деле, Светочка никогда не искала так знакомств. Иногда, если ей было скучно, она запросто могла подойти к какой-нибудь компании ровесников, на той же болотной площади здесь по соседству, и за один день пообщаться надолго вперед. Сейчас же ей было очень одиноко, и такому вот симпатичному персонажу, появившемуся в одной из самых фаворитных её локаций, и тем более в дождь, её подсознание вдруг выдало феерический кредит доверия.

Его потерянное выражение лица так и не изменилось.

— Эй, ты слушаешь? Юзернейм?

Сухо и отчуждённо он произнёс:

— А что такое дружба?

— Хм! Ну это когда людям приятно общаться, быть вместе, их объединяет что-то... Как-то так!

— Ооо... Нууу... Можно попробовать, наверное.

Света заподозрила неладное:

— Юзернейм, ты точно в порядке? Только давай честно, пожалуйста. Ты что... Ты под чем?

— Я?... Я под весами.

На секунду её выражение лица стало таким мягко-печальным и беспомощно непонимающим, но тут же она прыснула со смеху:

— Что?!

— Под созвездием весов... Появился... В этом мире. Уж не знаю, имеет ли это в действительности какое-то значение... Да мы все здесь, если так говорить, под луной вообще-то! Ну или под солнцем. Уж кому что больше нравится!

— Ну это славно, — сказала она и отключила улыбку, — ты упоротый что ли, серьёзно?

— Нет. Напротив, я даже мучительно трезв, и только стараюсь поддерживать позитивный настрой.

— Вот и отлично!

Сказала она радостно, изобразив восклицательный жест указательным пальцем левой ладони, которую он внезапно поймал в свои, мягко-приятно сжал, какбы обняв; и направил ей в глаза пустой, но проницательный взгляд, вовсю сквозивший чем-то запредельным. Никак не ожидавшую такого порыва девушку на мгновение охватил непередаваемый ужас, и в тоже время сильнейший адреналиновый восторг, что она едва не закричала. Пару минут они ещё молча посидели так – она не отняла ладони, кою он в объятии своих теперь согревал. К её удивлению, собеседник снова какбы выключился, и лицо его утратило какое-либо выражение – потухшие глаза скатились, словно под весом свесившейся головы, и наверняка расфокусировались. Саму же её эмоции начали потихоньку переполнять.

Незаметно, он вернулся в себя и объявил:

— Ладно, Светлана, довольно рассиживаться, я в полной готовности намотать ещё десяток-другой километров. А вы?

— Да. Только не так много. А куда ты хочешь пойти?

— Не имеет значения.

Йусернаме отпустил её ладонь, чтобы надеть рюкзак, из которого предварительно извлёк плитку шоколада, а затем их ладони, словно по обыкновению, легко и непринуждённо сцепились вновь. Местами сырой асфальт отражал невозможно непривычное видение – он и некая девушка. И в это можно было бы не поверить, оставить блаженной галлюцинацией, если бы не её тёплые пальчики и стук шагов. На совсем недалёком горизонте брюхатые непогодою облака покалывались своими тушами о красные пентакли кремлёвских башенок и кресты на золотых куполах тамошних соборов.

— Знаешь, этот вопрос о дружбе был странный. У тебя нет друзей?

— Из вашего определения следует, что пожалуй есть, только я называю их "приятелями".

— А кто ты по профессии?

— О дьявол, — вырвалось у него, а она посмотрела несколько смущённо и недопонимая. — Вы никогда не угадаете... Уж точно не по моему нынешнему внешнему виду. Я... Не хочу называться "медиком" или даже возноситься до фельшера... Лучше сказать просто – санитар. Но ни дня этому делу не посвятил, в рамках свободной, так сказать, карьеры.

— Ого! Реально, не угадала бы. А что же ты так?

— Ещё на первом курсе понял, что не моё. Хотя матчасть давалась, да и пути назад уже не было. Но нервы ни к чёрту, знаете ли, и вся эта провонявшая хлоркой белая повседневность... Уж не говоря об остальных прелестях... Я долго был уверен, что привыкну как все, но в итоге... Вспоминать противно. Позвольте, давайте не будем об этом!... А вы, — взглянул он на свою невероятную спутницу, — чем на жизнь зарабатываете?

— А я ещё только учусь. Заочно, — улыбнулась она так, будто это обозначало совершенную халтуру, — на экономиста.

Светочка умолчала, что ей нужна была эта формальность, чтоб полноценно вступить в семейный бизнес – её отец являлся совладельцем крупного производства стройматериалов.

Они подходили к набережной водоотводного канала москвы-реки и далее пошли налево.

— Так кем же ты работаешь?

— Компьютеры собираю. Перед вами убеждённый ретроград и приверженец мнения, что никакие мобильники, планшеты, консоли и моноблоки никогда не заменят мощный и гордый стационарный компьютер. А сейчас у меня... Бессрочный отпуск.

Девушка оказалась неравнодушна к онлайн-играм и была неутомима – на протяжении следующих пятнадцати минут она говорила о своих кибер-пристрастиях, и конечно, разговор коснулся железа. Юзернейм, как это ни странно, играми особо не интересовался, но слушал с упоением, ибо после такого количества изложенной о себе информации, наконец можно было замолчать, тактично поддерживая диалог односложными ответами на автопилоте. Примерно тогда они вышли к перекрёстку кадашевской набережной и улицы большая полянка, где встали на светофоре. Эта широченная улица была полна машин и простилалась в мост, ведущий на вполне себе полноценно населённую часть суши известную как остров "Балчуг", а дальше виднелся выпуклым пузом второй мост, какбы продолжающий эту артерию в остальной город. «Необычное зрелище, — мысленно смаковал он, — вот она, серая столичная урбания в историческом антураже».

— И всё же я не пойму! Как можно обладать таким компом и ни во что не играть? Казалось бы, крутишься в этой сфере, а всё же делается для игр, для удовольствия!

— Игры мне уже давно безразличны. А мощности компа даром не простаивают – я держу в торренте около пяти сотен раздач, у меня почти шесть терабайт всевозможного контента и постоянно что-нибудь отдаётся на скорости минимум полтора мегабайта в секунду. Кроме того, иногда включаю ретрансляторы или виртуальные серваки для поддержания анонимных сетей. Словом, помогаю кибер-обществу под флагом с весёлым роджером. Один только факт отданных за день, скажем, трехсот гигов траффика мне доставит удовольствие куда большее, чем может позволить тупое залипалово в какой-нибудь искусственный мирок.

— Э, не будь такой букой, пират! Но я тебя поняла. Это похвальные стремления. Просто даже не задумывалась как-то о таких вещах.

— А какие у вас ещё есть хобби?

— Ой, только не удивляйся. Сейчас покажу...

Она достала смартфон и быстренько нашла фото, но не тут-то было – Юзернейм живо смекнул и резко отвернулся:

— Нет нет нет, мне нельзя увидеть часы! Скройте их как-нибудь, пожалуйста.

Света позабавилась с такой реакции и просто увеличила картинку на весь экран:

— Смотри, у меня в комнате террариум с пауком. Купила себе на день рождения два года назад и назвала его Лукрецием. На латыни название его вида звучит примерно как-то типа Авикулария Версиколор. Это потому что окрас очень интересный – за что я и выбрала. Ну и из-за неприхотливости ещё тоже, конечно. Раз в недельку балую его живым тараканом. Посмотри!

Они остановились и посмотрели коротенькое видео, где на переднем плане четко освещается мешанина из стружки, на которую падает отвратный толстый таракашка, и тут же из темноты за ним живо вырастает вдвое больший изумрудный комок с пёстрыми щетинистыми лапками, хватает добычу и проворно уползает обратно.

— Какая... Прелестная жуть!

— Сама балдею!

— А чему ещё посвящаете свободное время?

— Да как-то всему по-маленьку. Если не в онлайне и не в учебниках, то рисую или читаю... В смысле, Стивена Кинга, например. Иногда серьёзно оккупирую кухню и стряпаю что-нибудь вкусненькое! Ну ещё на гитаре побренчать могу... В общем, ничего сверхъестественного.

— Только Лукреций.

— О да!

С правой стороны, через реку, поверх такого родного, будто бы питерского горизонта из плотного ряда маленьких зданий, надвигался явный грозовой фронт. Впереди, между рекой и низким, но ещё не тёмным небом, оказывались зажаты высокие опоры крымского моста. Парочке пришлось ускорить шаг. Тут же на телефон Светы пришло непрошенное смс от МЧС с очевидным прогнозом и доброй рекомендацией избегать шатких конструкций. Послышались раскаты грома. И хотя его зонт всегда проявлял себя с лучшей стороны, перспектива снова попасть под косой ливень была очень нежелательна.

Посему он озвучил предложение найти какое-нибудь заведение и переждать непогоду там. Согласно карте, в которую Йусернэйм смотреть отказался, точек общепита вокруг находилось достаточно. Выбор пал на заурядное кафе одной обширной сети, до коего они молча добирались быстрым шагом, озаряемые молниями. Справа была огроменная многополосная дорога, уходящая своим нутром в тоннель – это была подземная частичка садового кольца. За каких-нибудь сто пятьдесят метров до цели улица поднималась в горку, и опоздай они минут на десять, он мог бы славно промочить здесь ноги. Дождь уже начал, разминаясь, накрапывать тут и там; небо оглушительно треснуло и ударило бездонным басом по немногочисленным головам граждан, за которых отчаянно вступились сигнализации припаркованных машин.

Поднявшись таки на плато к ленинскому проспекту, Юзернейм оглянулся и оторопел – как же он умудрился не заметить?! На горизонте, позади мелких и старых зданий столпилась банда небоскрёбов. На фоне темнейших туч они завораживающе блестели стеклом и тонкими бетонными костями с металлической фурнитурой... И тут за какие-то полсекунды несколько ветвеобразных разрядов электричества вспыхнули ярко, исполнили свой хищный танец и вернулись в небытие. Светлане повезло – она сделала видеозапись.

 

II : ПЕРЕД СМЕРТЬЮ НЕ НАЕШЬСЯ

Кафешка оказалась свободна более чем наполовину, и двое посетителей в чёрном заняли, как полагается, наиболее дальний угол, где круглый столик окаймлял вписанный в угол полукруглый диванчик бордового цвета кожи. Обзор из этой ниши на весь ресторан можно было бы неплохо перекрыть ещё одним гипотетическим участником ново-образованного содружества, но здесь и сейчас третий был бы лишним, посему его место в лице величавого, пристально смотрящего кресла, пустовало. Парочка расположилась по краям, почти напротив друг друга, на середину лёг рюкзак. Свет был приятно приглушен, тихо играла ненавязчивая спокойная музыка. Фемина-официант принесла два талмуда под заглавием "меню".

— Света, выбирайте пока, а я отлучусь.

В тот момент она ещё не знала, что в жестокой повседневности экстремального туризма посещение цивильного туалета является маленькой победой. Скоро он вернулся.

— Догадываюсь, здесь у них нет алкогольной продукции?

— Верно, нету.

— А жаль. Я бы распил шампанского. Как вам такая идея?

Она задумчиво посмотрела на него поверх книжищи, и вся сделалась прямо очень серьёзной. Впрочем, он тоже ничем не уступал, смотря спокойно и уверенно, даже без тени улыбки. Вот это её и озадачило.

— Если только немного... Но где же его взять? — взглянула она загадочно.

— Полагаю, сюда нельзя со своими напитками... Но мы просто на стол ставить не будем, — обворожительно улыбнулся он, — да и не напиток это вовсе, а просто вода... Водичка...

Какой бы ни была его редкая, сама по себе, улыбка – коварной, невинной или весёлой, для Светы она в любом случае становилась заразительна.

— Так, я возьму кусочек тортика, капучино... И всё пожалуй.

— И правильно, не тратьте деньги, у меня полный рюкзак сладостей. Не стесняйтесь! Будем закусывать печеньем!

За далёким от них звуконепроницаемым окном, ливень поливал улицу как из ведра, разрываемый порывами сильного ветра; а тучи нагнетали темноту. Юзернейм раскрыл меню:

— Чёрт, не ожидал, что здесь подают и горячие блюда! Светлана, не возражаете, если я тут всерьёз отобедаю? Не ел горячего уже по меньшей мере более недели, надо пользоваться случаем.

На самом деле, он всегда мог нормально поесть в любой забегаловке – было бы желание.

— О боже, Юзернейм, какие могут быть возражения? Мы тут, походу, надолго. Только на бухло не налегай, пожалуйста. И заодно расскажи мне, почему голодом маешься.

Он нахмурившись листал меню, и через три минуты, тщательно проговаривая каждое слово важным тоном, был сделан заказ – большой торт-мороженое; кофе "эспрессо-тоник", виноградный сок, коктейли "мохито" и "радужный единорог"; затем салат "цезарь"; мясная лазанья, блинчики с сёмгой; пирожное "тирамису" и в самый последний момент чизкейк "нью-йорк".

Едва официант удалился, как Света согнулась от беззвучного хохота. Волосы, словно шёлковые, спадали ей на лицо. Ему безумно хотелось погладить их ещё тогда, на скамейке, а сейчас так вообще... Если на улице она шла рядом и почти не попадала в поле зрения, хотя и утверждала своё существование, держа его за руку и участвуя в беседе, то здесь она расположилась прямо напротив.

«И она, — в священном ужасе сознавал он, — неизбежно реальная, ведь нам же положили два экземпляра меню, а несколько минут назад официантка смотрела на неё, слушала и записывала заказ! Иначе, если мои галлюцинации дошли до такого – значит, всё очень плохо»...

В этот момент Светлана успокоилась, грациозными движениями раскидала хайер и сняла мантию, встала и завесила ею спинку кресла. Её тонкие бледные плечи, костяшки ключиц и осиная талия приковали его нездоровое внимание... Юзернейм протянул руки по столу и странным голосом спросил:

— Света?

— Ты чего?

— Вы точно не... Плод... Моего... Разыгравшегося воображения?

И ей было бы смешно, если бы не было страшно, ибо взгляд его снова был как с обратной стороны луны. Но возникла и мысль, что он это всё так здорово шутит:

— Нет, уверяю, я точно такой же мешок с костями, как и ты! Ну, только другого пола, да. Это мелочь, а в общем мы похожи.

Он нежно сжимал и рассматривал её ладони, руки, и попеременно непонимающе смотря в глаза так, будто впервые видит. В этом было что-то совершенно нездоровое... Пока он не начал приходить в себя и едва заметно улыбаться. И вот будто вокруг него что-то рассеялось, он успокоился, и они сидели держась за руки через стол, как самая обычная, голодная друг до друга парочка.

— Юзернейм?

— Да?

— Всё хорошо, сейчас будем кушать.

— Вот и я жду.

— ...Юзернейм?

— Слушаю, — нежно улыбнулся он.

— Скажи, а ты помнишь, что было две минуты назад?

— А, вы о моём поведении? Помню. Знаете ли, я пытался описывать доступным человеческим языком в своих дневниках, что это за процессы и какова их природа, но... Это так тщетно, потому что они происходят уже за границей того, что мы способны понимать и называть... И в тоже время, там-то и таится самая глубина и суть личности, своеобразное ядро, до которого не в силах докопаться никакая наука со своими вооруженными галоперидолом садистами-психиатрами.

Света аккуратным кивком обозначила, что всё поняла:

— Ты только не обижайся, но я думаю, что тебе, наверное, не стоит пить.

— Да не, это можно, это ещё самый мелкий из моих пороков, — дьявольски улыбнулся он, — серьёзно, сейчас я залью, в лучшем случае, сто пятьдесят миллилитров, ибо от большего мне физически поплохеет.

— Хм, ну если так мало, чтож... Только веди себя прилично! — улыбнулась она, прищурившись.

— Не беспокойтесь, я и так более чем сумасшедший, чтобы опускаться до банальностей вроде совершения каких-либо глупостей по пьяни. Наоборот, мне станет легко и спокойно. О, а вот и ваши кушания несут.

Через пять минут, что было неожиданно быстро, усилиями двух официантов подали всё остальное. Йусернаме полез в свой рюкзак и извлёк одноразовый стаканчик из прозрачного пластика.

— Смотрите, у нас тут и виноградный сок, и мохито, и кофе, и даже единорог какой-то – полный набор! А сейчас я вот в этот стаканчик солью себе немного виноградного, а остальное будет ваше, но только погодите...

Эрзац-вино было готово, но прежде он мгновенно уплёл блинчик с рыбой, а затем достал таки вожделенное печенье-суфле 'вагонвилз' (в детстве оно какое-то время было в продаже, а затем пропало, оставшись сладким воспоминанием и ассоциацией праздника) передал милой девушке три штучки и сам быстро съел одно.

Светочка не могла без улыбки смотреть на ограждённого кулинарной баррикадой фрика, который ещё и хомячил что-то из под тишка. Свой кусочек "праги" она разрушила только наполовину. А вот в мыслях с горечью решила, что если вдруг он походу вечера упадёт лицом в салат, то она тихонько покинет помещение. Впрочем, это было только потому, что она совсем не знала, кто перед ней, и насколько ему в этом вопросе можно верить; ибо согласно некоему неписаному правилу, так сложилось, что все вокруг неё умели культурно выпить, и встретить первое исключение, особенно в лице этого вот персонажа, было бы очень досадно. Сама же она баловалась только по редким поводам – дни рождения некоторых подруг, где можно в располагающей обстановке налечь на ликёр или винишко; да домашние застолья на новый год, где при хорошем настроении можно осушить два-три бокала.

— Предлагаю поднять конспиративные бокалы за... Молнии над москвой-сити!

Пластиковый и стеклянный стаканы издали едва различимое приветствие. Выпив треть и отставив стакан в сторону, Света предложила:

— Ты видел, я их засняла. Скинуть по блютусу?

— А у меня ничего нет с блютусом. И вообще с цветным дисплеем.

— И не скучно так? — нашлась она после полуминутной паузы.

— Вовсе нет. Мне вообще никогда не скучно. К сожалению. Позвольте, я сейчас замолчу и разделаюсь с лазаньей, а вы помогите с мороженым – даже если б я мог справится с ним один, оно к тому времени вышло бы из берегов.

Хотел бы он утонуть в мороженом. И после смерти плавать в океане мороженого, и будучи сущностью не человеческой, насыщаться им, чувствовать вкус, но не тяготиться, не наполнять всякие там кишки... Только холодная свежесть, нежность и сладость – вечно! Он захотел было это озвучить, но одумался.

На её телефоне раздался звук принятого сообщения, и положив ложечку на тарелку, она откинулась на диванчике, деловито закинув ногу на ногу и углубившись в текст на экране. Он же прикончил таки свою лазанью и эрзац-вино. Теперь наступил черёд повысить в должности мохито, и что-то ему подсказывало, что закусывать его следует ньюйоркским чизкейком. Светлана вернулась из смартфона, водрузивши локти на стол, словно невоспитанная девчонка.

— Вы смотрели фильм "американский психопат"?

— Ммм, — задумавшись протянула она, — нет!

— А зря! Хотя это лучше прочесть, ибо больше жести, но и экранизация удалась – а сие ужасно большая редкость в этом мире. Так вот, там в самом начале нежно капает, словно кровь, сироп на такой вот тортик. Не уверен, точно ли это он, но очень похож, — собрав с поверхности кондитерского изделия ложечку кроваво-красного сиропа, Юзернейм заворожённо поднял и начал капать. — Скажите, Света... А вы счастливы?

— Пожалуй, да... Может быть и не всё, как хотелось бы, но это в рамках допустимого. Всегда есть, к чему стремиться. Да и не в сказку же попали, на самом-то деле.

— Вот, очень правильно. Вы молодец.

— А ты счастлив?

— Яяя... — голос резко похолодел, и он завис, — не в компетенции применять на это сознание такие значения.

— Как это?

— Хм! Ну, в начинке этой черепушки очень серьёзный разлад как с собственной персоной, то есть наблюдателем, так и наблюдаемым, то есть объективной реальностью. Или, проще выражаясь, я, чёрт подери, совсем сошёл с ума. Об этом уже, вроде бы, достаточно сказано? — грустно улыбнулся он.

— Нет, Юзернейм, по-моему недостаточно. Может у тебя в поведении есть что-то аутистское, но... Не знаю. Расскажи лучше сам, пожалуйста, мне очень интересно!

Глаза его на миг заблестели, он взволнованно потёр ладони, но вдруг опять завис, патетически свесил голову и не поднимая сказал:

— Понимаете ли, это просто большая история несчастья, и в ней, толком, нет ничего интересного.

— Может, я догадаюсь? У тебя была безответная любовь? — Света зачерпнула очередную ложку мороженого, но прочувствовав паузу, посмотрела на него и вновь увидела обратную сторону луны в его глазах. Также неожиданно он продолжил говорить:

— Безответная? Ах, если бы... Не было у меня вообще никакой любви. Скоро минует двадцать девять лет со дня появления этого тела, а я даже взасос никогда не целовался. Поэтому неврастения – моё второе имя. Я самый настоящий девственник. Думаете, это невозможно доказать? Ха-ха, нееет! Я теперь одно большое ходячее доказательство.

И тут он полез в рюкзак. Ошарашенная Света молчала, переживая, видимо, неловкость и удивление. Йусернэйм достал какую-то книгу с чёрной, без единого символа, обложкой, и положил перед ней:

— Это мой дневник. Можете открыть случайную страницу, ткнуть наугад в любую строку, и то, что вы прочитаете, будет чем-то жестоким, или грустным, или очень интимным. Это монументальная, словно гильотина, правда, с отточенным, сверкающим лезвием самоиронии, коим я реализовал много боли. Я надеюсь, что кандалы текстов способны фиксировать шею читателя, как мою собственную – чтобы открывался вид на истину моего несчастия... Сам-то я лишь утешаю так своё безумие. И да, смею утверждать, что сей вульгарно-прискорбный труд также является моим асоциальным манифестом, духовным откровением и полным анамнезом в одном флаконе, и таким образом документально подтверждает мой статус. Но всё-таки не рекомендую тратить на это время, по крайней мере сейчас. Может, сменим тему?

Светочке померещилось, будто бы пред нею, с грохотом и дымовой завесой, промчался локомотив с различными вагонами – и вроде бы она всё увидела, да чего-то не разглядела. В этой его тираде осталось что-то запримеченное, любопытное, невыясненное... Но ну его к чёрту – решила она и собралась с мыслями:

— Да, я тоже так подумала, давай поговорим о чем-нибудь другом! Хоть это всё и прозвучало заманчиво, должна признаться.

Юзернейм не мог определить, о чем было бы уместнее пообщаться, и допил мохито, в который капнул около пятидесяти миллилитров, и теперь заспиртовал свой кофе... Ещё каких-нибудь десять часов назад, сидя на поросшей мхом крыше заброшенного, некогда жилого дома постройки девятнадцатого века, где так гармонично смаковалось своё бесконечное одиночество, он и не поверил бы, что скоро окажется в такой ситуации.

Минут пять они молча ели мороженое, переглядываясь и улыбаясь.

— Скажите, Света... Что привело вас к готическому самовыражению? Это лишь визуальный образ, или ещё только верхушка айсберга?

— Разумеется, второе. Наверное, если бы у меня руки были искромсаны также, как у тебя, такого уточнения не понадобилось?

— Совершенно верно.

— А ты не смотри, что на открытых участках кожи всё в порядке. Мои шрамы спрятаны от посторонних.

Тут глаза их встретились, а улыбки оскалились.

— А вот что привело... Думаю, для многих из нас это непростой вопрос. Как ты говорил, суть личности, ядро – глубоко внутри, и формирующиеся там взгляды и вкусы бессознательны. Ещё мне кажется, что люди по-разному ощущают свою смертность – кто сильнее, кто слабее. Я из числа первых. Было одно повлиявшее событие, кстати, в детстве. Мне было тогда около семи... Летом меня увезли на несколько недель в деревню, к дедушке по маминой линии, там у нас был большой дом. И за два дня до того, как родители приехали меня забирать, он умер. Сидел себе спокойно в кресле-качалке. И всё. Я тем утром проснулась, он ещё ходил, завтрак готовил, мы поели, и всё было как обычно. Никаких предчувствий. Я как всегда поехала на велосипеде кататься. А когда вернулась, он был уже остывший. Не то что бы я очень испугалась, нет, хотя мертвецов до этого никогда не видела. Даже пробовала разбудить: трясла за плечи, звала по имени-отчеству...

Жуть скорее проявлялась со временем, когда я постепенно начинала осознавать, что он уже не принадлежит нашему миру. Что он уже никогда не приготовит свой любимый борщ, никогда не обнимет нас с мамой, не заведёт свой трактор и не поедет по двадцати четырем соткам родной земли – ну и прочие такие сентиментальности, тонко и остро покалывающие душу тленной тоской. Я тогда не стала звать никого из соседей, потому что толком их не знала... Ну то есть, по именам знала, и что люди они вроде бы самые обычные тоже, но я никому не доверяла, к тому же и деда был характером не особо дружелюбный. И я решила просто запереться и ждать. Вот представь, казалось бы – всё спокойно, делай что хочешь. Но понимаешь же, что он сидит там, кочанеет, и сознание почему-то никак его со счетов не списывает – и вот это страшно удивительно, улавливаешь? — скользнул по нему ледяной её взгляд. — Ой, много я тогда дум разных передумала! В ночное время было особенно жутко, тут и словами не передать... С трудом засыпала, тупо дремала по чуть-чуть. Пожалуй, в те дни я и стала готом. Хотя ещё давнее, когда я была совсем маленькая, мы с ним однажды гуляли и видели умирающую лошадь – тоже сильное впечатление. В те два долгих дня, мне из-за этого было особенно страшно смотреть в окна, я так глупо боялась, что если вдруг на двор прискачет кобыла – я закричу и сойду с ума.

Юзернейм внимательно выслушал, не притронувшись к мороженому, и только теперь расслабился:

— Умопомрачительно. Примите мои запоздавшие соболезнования, почтение вашему экспайренсу и восхищение изложением. Браво, Света, у меня аж холодок по спине пробежал.

— Позволь поинтересоваться, Юзя, ты сколько уже опрокинул? И как далеко твоя гостиница?

— Так-с, пока не более сотни, но уже близко к тому. Я прилично себя веду?

— Безукоризненно, — блеснула она уверенным и добрым взглядом, — браво, Юзернейм, так держать.

— Да это ещё что... — уставился он, мечтательно, в своё пойло. — А гостиницы у меня принципиально нет. Хотя, возможно, придется сделать исключение из-за непогоды, но и тут до последнего хочется как-нибудь откосить.

Удивление, что в первое мгновение покрылось тенью упрёка, ещё держалось на её лице, но потом сменилось серьёзным, озадаченным выражением:

— Я хочу понять, почему ты позволяешь себе тратить столько денег на сладкое, но не снял хотя бы койку в хостеле?

— Здесь и сейчас особенная ситуация, и нет ни малейшей причины в чем-либо себе отказывать. А что касается этого, — показал он содержимое рюкзака, — догадываюсь, что как начинающий экономист вы не одобрите мой поступок, но да ладно. Из всей этой кучи только один 'тоблерон', 'бабаевский' и два 'риттерспорта' были оплачены. А всё остальное – мимо кассы. Признаться, утром третьего дня мне повезло встретить у помойки в ближайших дворах детскую коляску-кроватку, — тут Света тихонько начала впадать в яростный смех, — а далее дело техники и ловкости рук, знакомой некоторым новоиспеченным родителям. Не мог отказать себе в приобретении такого опыта, понимаете?

— Представляю, как смешно это выглядело! Как диванный знаток в области экономики я могу сказать, что ты, как и сам упомянул, далеко не один такой умник, и ущерб магазину от лично твоих действий – капля в море.

— Было бы гораздо смешнее, если б я ещё маскировался под женщину.

— Скажи, Юзернейм – у тебя денег нет, что ли? В чём проблема? Почему ты это делаешь?

— Денег достаточно. У меня критически мало адреналина и полноценного ощущения жизни. Я же за этим и приехал сюда. Кстати, каким образом, вы думаете, я добрался до этого города?

— Поездом, наверное?

— Правильно, разве что далеко не одним, но всеми полу-бесплатно. Вот, смотрите... — достал он листы с распечатками схем вокзалов, станций; какой-то непонятной техники и многочисленных расписаний поездов. — Это всё крайне важные материалы! От Твери до столицы я доехал зайцем, правда, купив дешёвенький билетик до каких-то недалёких трущоб, успешно его предъявил, а потом уже бегал. Но вот как я добрался от Петербурга до самой Твери?! Ооо, между вагонов поезда дальнего следования! Специально дожидался рейс, шедший в ночь. Зато было очень здорово влезть на межвагонный буфер, и любоваться просторами, хоть и темно. Признаться, когда нужно было слезать и залезать обратно, я много перестраховывался – подсвечивал фонариком на башке почти каждый шаг. Но уж лучше палево и остановка состава, чем оступиться и внепланово улететь под колёса, хехе. Это вообще очень опасно для неопытных – нужно быть выносливым, внимательным, и главное – знать этот чёртов межвагон тактильно, наизусть! Поэтому я специально за пару месяцев начал тренироваться на пригородных электричках. Лезть наобум было бы чистым самоубийством.

Светлана терялась между серьёзным шоком, недоверчивой улыбкой и бредовой поражённостью:

— Ты маньяк!... Не люблю выражаться матом без необходимости, но тут хорошо подошли бы многие слова. Не пойми только неправильно, я положительно впечатлена... Но, скажу тебе, это безумие. Как ты до всего этого дошёл? Как поставил идею-фикс о халяве и адреналине выше смертельного риска?

— Не знаю! Воистину, безумие – лучшее слово, я его очень люблю. В этом году я впервые ощутил такое состояние... Своеобразного протеста, что ли? Не хочу ничего платить, если можно реализовать как-то иначе! В разумных, конечно, пределах.

— Ага, в очень разумных! В таких разумных, я просто тащусь! — комично жестикулировала она. — Прямо ума набираюсь! Ты бы ещё на крыше поезда в полный рост встал, разумный!

Они долго смеялись, но Светочка неумолимо продолжила:

— Ты же отдавал себе отчет, что одна маленькая ошибка – и всё, конец?

Он с отсутствующим выражением кивнул.

— У тебя что, совсем всё плохо? Ты настолько ненавидишь жизнь?

— О, нет. Я вовсе не ненавижу жизнь. А в те мгновения любил даже очень, очень сильно.

— Безумец!

В её глазах снова затаилось что-то им неопределяемое, и продолжая смотреть в них сквозь её напускную, невозмутимую уверенность, казалось, может начаться нечто грандиозное – землятресение, например, или метеоритный дождь, или всемирный потоп.

«Возможно, — размышлял он, — градус уже достаточно поднялся, и всё это просто мерещится?... Вот она вдруг погрузилась в смартфон. Всё в порядке»

Поглядев на её руки, и припомнив, что шрамы всё-таки имеют потайные места быть, Юзернейм озадачился:

— Скажите, Света, а почему вам доводилось резать себя?

— Самые обычные причины – аутоагрессия, когда было, за что себя ненавидеть... И период депрессии, когда от этого становилось легче. Но, признаться, до этого редко доходило. Зато метко.

— А как же торжествующее чувство силы духа над плотью, что вот вы совершаете кое-что сокровенное, недоступное, чуждое всякой двуногой мрази?

— О да! Ну только я бы сказала, что это скорее не причина, а очень приятный побочный эффект, несомненно.

— Смотрите, у меня тут есть нечто "шейк радужный единорог", хотите, превратим его в подобие ликёра? Должно быть очень вкусно, я думаю.

— Да!

— Вы же почти ничего не ели, — сказал он, и положил перед ней ещё три суфле, — угощайтесь, пожалуйста, надо же не только мороженым закусывать, — почему-то ей была смешна эта его забота. —  Хотите, тирамису могу отдать, я лишь одну треть скушал!

— Благодарю, я бы с радостью, но на диете как-никак.

Йусернаме в два счёта уничтожил пирожное, и сложил пустые тарелки в одну. Единорог, оказавшийся густым, пористым и концептуальным произведением (предлагаемый к употреблению через трубочку), был заряжен пятьюдесятью миллилитрами беленькой и разделён, большая часть умышленно отвелась юной леди.

— Знаете, я думаю, что мы – самое потерянное, безнравственное, неосозанно-нигилистичное поколение из всех доселе появлявшихся в этом жестоком и унылом краю земли. Но также печально уверен, что сегодняшние высеры шестнадцатилетних амфетаминовых мамочек и спайсовых папочек, которые вырастут на завещанными предками черепашках-ниндзя – обязательно превзойдут нас в своё время. Если геном позволит дорасти, конечно, а планетку не разорвёт в клочья какой-нибудь глобальный катаклизм или рассерженный ким-чен-ын, что было бы лучше всего. Так что пока наслаждаемся пальмой первенства! Поднимаю бокал за нас!

— Аллилуйя! За нас!

Светочка была в ясном уме. Ей случалось общаться с разными парнями, и каждый был по-своему симпатичен, начитан, эрудирован, имел чувство юмора и ещё какую-нибудь интересную индивидуальную особенность. Ну, почти каждый. Со временем любая её связь или приходила к какому-то логическому завершению (это обычно касалось сетевых знакомств), или отправлялась в заморозку до поры до времени, что было свойственно контактам в реальности с редкими сходками, вписками или тусовками. К таким активностям, на кои её привлекали подруги, она относилась контрастно: и с недоверием, некоторой брезгливостью, лёгкой боязнью, но в то же время с энтузиазмом, верой в лучшее в людях, и элементарным желанием пообщаться-повеселиться, в конце концов. Света очень ценила своё одиночество, но отшельницей становиться отнюдь никогда не собиралась. Таким образом она постепенно обрела тонкий баланс гармонии взаимодействия внутреннего мира со внешним, и любой парень, проявлявший в общении желание начать с ней, что называется, отношения – как бы ненароком покушался его нарушить. И какой бы этот молодой человек ни был приятный, она неизменно и без сомнений отвечала отказом. В виду своей латентной свободофилии ей даже нравилось всегдашнее, привычное ощущение собственной неприкаянности. И посему, начиная общаться, она никогда не спрашивала у парня, есть ли у того девушка, считая, что он сам должен уведомить.

А здесь и сейчас происходило что-то совсем иное. Ментально-виртуальная, надменная Sveta из ворлд-оф-варкрафта сложила оружие, свернула окно и спряталась в оффлайне. Домашняя Света, примерная дочь и любительница проводить ночи напролет с музыкой в своих громадных 'байердинамиках', закрылась на ключик в комнате. Тинейджер-неформал Света впервые почувствовала, что её смена закончена – она применила весь свой опыт и с достоинством передаёт управление. Гордо выпрямив спину, у штурвала встала никому неведомая Света Ведьма – ей предстояло направлять свой изящный корвет в условиях сгущающегося шторма, на пока ещё спокойно поигрывающих кофейно-спиртовых волнах.

Только его впервые дозволенная себе за вечер вальяжная поза (устало развалился, широко раскинув руки и барски сложив вытянутые ноги) могла выдать, что он выпивши. Но посетителей не прибавилось, даже наоборот, и ничьи взгляды их не смущали. Йусернэйм заметил, что она уже минут пять безмолвно, отчуждённо и будто бы даже в трансе, потягивает водочного единорога, расслабившись на диванчике. Собственно, он глаз с неё и не спускал.

— Светлана, поделитесь впечатлениями?

— Шикарный коктейль. Гораздо лучше виноградного пойла.

— Согласен! Чтож, водка ещё осталась, может, закажем ещё один?

— Два.

Её взгляд норовил прожечь полупрозрачную пелену фальшивой холодной безмятежности – его улыбка скромно признавалась в удивлении.

За окном стихло, проступил не сдающийся дневной свет, хоть стрелки июльских часов наверняка и приближались добропорядочной поступью уже к семи или восьми вечера. Прежде чем заказать себе ещё питья, парочке было уже причинно наведаться в уборные, что они по очереди и совершили.

Юзернейм хоть и был сыт, но раз уж банкет продолжался, в качестве закуски он пожелал блинчик с жюльеном, а чтобы не тратиться на уже известный вкус единорога, решил отведать нечто названное "фраппе мятный шоколад". Света осталась верна диете. Также было в срочном порядке решено, что покуда не начались всяческие хаха, следует расплатится, и тут возник спор – оба были щедры и не желали уступать. Сошлись на том, что разделят поровну.

Всё та же официант-блондинка с очаровательным высоким хвостиком принесла напитки и корочку с чеком, куда Юзернейм положил сторублевку чаевых. Итоговый прайс же примерно сравнялся с суммой, достаточной для оплаты домашнего интернета по средне-статистически дешевому тарифу более чем на год вперед. Света имела при себе только пластик, и отошла рассчитаться на кассу. Часть наличных, что он ей был должен, она вернувшись молча убрала в карман – после полемики это выглядело подозрительно.

Теперь все формальности были улажены, и каких-нибудь сорок оставшихся миллилитров проклятой десантировали в молочно-фруктовый, мечтательный анабиоз единорога, да в мятное озорство непроглядного шоколадного омута.

— Божественно. Я мог бы до самого закрытия так сидеть и потягивать по одному глотку в пятнадцать минут. Кстати, я вам тут спиртное наливаю, а сам даже не поинтересовался, сколько же вам лет?

— Об этом, знаешь ли, не принято спрашивать, но тебя можно извинить... А я слишком юна, чтоб скрывать, но и ровно идеально постарела, чтоб иметь право покупать выпивку!

— За молодость! — Йусернэйм затянул треть стакана.

— Думаешь, не молод уже?

— Ну вот, даже вам очевидно. И думать тут не о чем.

— Это ты зря! Вполне на двадцать три выглядишь. Главное – душой не стареть же.

— Приятно, если так. Но видели бы вы меня с бородой! Прошли бы мимо. Какая дивная была растительность, статные усы... Только недавно всё отстриг, спустя тысячу и двести семьдесят пять дней. Одним махом лет тридцать сбросил.

— Фига ты статист. Запомнил дату, когда растить начал?

— Ну конечно.

— Получается, сейчас ты без бороды, и специально не знаешь, какой сегодня день? Типа инверсия, да?

— Можно и так сказать. Я какбы перевернул надоевшее мне существование.

— И чего ты хочешь в этом... Новом качестве?

— А ничего не хочу. Просто созерцаю. Это уже само по себе приятно – быть свободным от этих вездесущих цифр.

— А что они, как-то очень жить мешают?

— Для меня неоднозначно, что такое "жить" вообще, так что не будем в это вдаваться. А календари и часы напоминают в первую очередь о том, что время жизни безвозвратно сгорает. Когда-то очень давно люди жили без таких подробностей – и я хочу испытать, каково это в наши дни... Когда это так сложно, и от того ценнее, кайфовее. Я уже давно не читаю никаких новостей, и не знаю, что происходит в так называемом "мире", которого я не видел, да и он меня практически никак не касается. Мне неинтересно и безразлично. И пока я всё ещё зачем-то продолжаю дышать – я хочу видеть реальность только в её истинном обличии, не испортив своё восприятие чужеродным, враждебным слоем информации.

— Иначе говоря, ты хочешь увидеть мир глазами животного?

— Да, в идеале похоже на то. Но в практической осуществимости такого сомневаюсь. Слишком круто. Вряд ли получится выкинуть из головы все имеющиеся объёмы бесполезной информации и привычных никчемных знаний... Здесь одних только хронометров сложно избежать. Представляете, ехал давеча в автобусе, и краем глаза заметил на тонкой панельке с бегущей строкой, где перечисляются остановки – дату и время. Зачем они там? В этой цивилизации почти у всех всегда есть с собой минимум два-три устройства с часами. Неужто это забота о бомжах? Или о стариках? Не верю, да и вряд ли первым будет полезна эта информация, а у вторых она и так есть. Или это для тех, кто вдруг всё нечаянно оставил дома? Так и без этого табло можно спросить у кого-нибудь, за это вроде не убивают... Вдумайтесь, Света. Это просто большой брат контролирует обывателей – и насколько это гнусный чмор понятно только сумасшедшим типа меня.

— Ну ты же понимаешь хотя бы, что с точки зрения производителя этой штуки, часы – лишь полезная функция?

— Разумеется. Но это не оправдание. Впрочем, это только делает мою борьбу отчаяннее.

— В метро, кстати, тоже в каждом вагоне новых типов есть бегущая строка – будь осторожен! Ну и на каждой станции, прямо над тоннелями большие электронные табло. Ты уже побывал там?

—  За предупреждение благодарствую. И нет, не побывал, но наверное стоит наведаться в безлюдное время.

— Обязательно, старые станции того точно стоят. А давай вместе прокатимся? Только не сейчас, там ещё много-много народу, да и в нетрезвом состоянии туда нельзя.

— Ну, кому нельзя, а кому только вызов и интрига! Хотя смущать вас нарочно не намерен, так уж и быть. Не сегодня.

Они молча осушали стаканы – мозги медленно погружались в сомнительную, аляпистую спячку наяву. Это продолжалось, наверное, длительное время. Отставив стакан, Света собрала волосы, протянула вдоль перед собой, уронила на плотно облегающий грудь топик, и изящно прилегла, будто бы уставши.

«Назвать её прекрасной незнакомкой будет уже не вполне корректно, — думал он, ощущая тепло щекочущий прилив у сердца, — так вот, прекрасная спутница уже видит меня в своём недалёком будущем? Серьёзно ли? Невероятно».

Сладкая парочка обменивалась взглядами и улыбками, уверенно пытаясь контролировать откровенность оных, но невольно-играючи отпуская, иной раз, педали тормозов, какбы выражая томную неспособность владеть собой.

На улице вдруг засияло – на сырой асфальт упали тени, а в стеклах далёких зданий напротив отразился солнечный свет.

— Что делается... Света, как вы себя чувствуете?

— Отлично! Как сам?

— Универсально.

— Это как?

— Это, как говорится – хоть куда. Мог бы подремать, мог бы и стометровку пробежать, наверное.

— Не, давай без крайностей. Может, пойдем гулять дальше?

— Почему бы и нет?! Я вот думаю, если солнце вдруг нарисовалось, то может ещё продержится, и удастся закат посмотреть? Вот чего бы я хотел.

— Хорошая идея! Я знаю одно место, не очень далеко, и там шикарный вид, — она заглянула в прогноз погоды, чтобы узнать, сколько осталось до захода солнца. — Если сейчас выйдем, то успеем!

 

III : ВНЕЗЕМНОЙ РАЗУМ

Не сказать, что в заведении было сильно душно, скорее преобладала смесь всевозможных кухонных запахов и ароматов, и как только парочка, оказавшись за дверью, вдохнула свежего, даже будто бы холодного воздуха – мозги проветрились, стало бодро и весело.

По небесной синеве проплывали, тут и там, ошмётки тёмных облаков. Юзернейм увидел большую дорогу и спросил, по пути ли это – и получив утверждающий ответ предвкушал погружение в урбанистический хаос. Их ладони прижались, пальцы перекрестились и образовали замочек.

— А не лучше было бы через парк Горького?

— Не хочу парк. Там слишком спокойно, а спокойствия было уже достаточно. Сейчас я хочу этот шум и нескончаемые потоки машин и людей – я даже могу притвориться и ощутить, что являюсь одним из них, такой же функционирующей частичкой всего этого.

— А как на самом деле?

Он повернулся – она смотрела таким проницательным, родным взглядом, что на секунду сделалось не по себе. Но вопрос мигом был обработан в сознании, и ответ теперь читался в его глазах, подчеркиваясь ироничной улыбкой.

Единственный минус такой улицы, да ещё и будучи под градусом – контроль человеческого траффика в непосредственной близости. Возле входа в метро пришлось максимально сосредоточиться и лавировать – одна толпа беспрестанно вылезала из огромного муравейника, другая (почти со всех сторон) в него устремлялась. Скоро показалась длинная пешеходная прямая, и следовавшая позади на прицепе вытянутой руки, Света наконец поровнялась. Они переглянулись. Юзернейм достал из рюкзака бутылку минералки – она будет их целительною спутницей ещё долго.

— Если бы я сейчас был один, то слушал бы, — он порылся в одном из карманов рюкзака, — вот это.

В руке он держал коробку компакт-диска с сочно-желтой обложкой.

— О, Секс Пистолз! У тебя с собой сиди-плеер?

— Да. Главным образом потому, что украсть для него батареек не составляет труда. У меня есть, конечно, и современный девайс со ста шестьюдесятью гигами памяти, воспроизводящий лослесс-форматы, и внешний усилитель для наушников – но всю эту братию пришлось бы где-нибудь подолгу заряжать. А сидюк всё-таки 'сони', когда-то был даже дорогой – звук очень неплох.

Тут начался долгий и пристрастный разговор о наушниках, девайсах и музыке, в течение коего они свернули с проспекта в парк, спустились и вышли на набережную. Это было необыкновенное место – на протяжении километров вперед слева тянулся холмистый лесок, спускающийся к этой самой пешеходной дороге, и справа, без каких-либо преград, водная гладь москвы-реки собственной персоной.

После пыльного урбанистического душа, сия набережная, тихо и откровенно приглашающая утонуть, воспринималась как альтернативная реальность, сон, грёза. Этому также способствовала очаровательная самка человека, зачем-то никак не отпускающая его руку, с которой они сейчас говорили о чем-то общем – и это всё было чрезмерно приятно и удивительно. Он вроде бы припоминал какое-то нехитрое антропологическое объяснение, но вот именно из-за примитивности оно ему и не импонировало. Ото всех этих секундных, но чудовищно сильных переживаний у него опять опустели глаза и закончились мысли. Реальность была подлинна и восхитительна; он пересекал пространство под руку с существом-эссенцией, Богиней всего прекрасного; и в целом мире не было никаких хлопот – только посмотреть закат. Забыть всё и постигать красоту, ослепляющую разум. Это было самое важное. Всегда пустой сектор подсознания, тайный от него самого, заполнило сейчас чувство счастья.

— Юзернейм, ты слушаешь? Юзернейм?

— Извините, Света. Я слушал, но здесь так хорошо! И тут из меня будто смотрит что-то древнее, так величественно и преспокойно, и я не какой-нибудь... Я перестаю быть!... Иллюзией. Она фальшива как оболочка. Ой, как хорошо-то, матерь божья! И надо быть благодарным, всё таки... Ой! Вау! Ничего не знаю... Да и незачем, неет. Но попробую хотя бы! Знаете, Света, я всегда ничего... Ооо, зато получается настолько супер!... Что я какбы очень завершен. Почти в прямом смысле – планета слепила меня, выдувала, выжигала, отполировала и теперь фотографирует, сканирует со всех сторон, делает некую мультимерную модель, что ли?! Фантастическое что-то делает, и сразу добавляет в музей вселенной, где через меня видят и древние, и будущие... И я служу, и это большая радость. Думаю, это происходит со всеми людьми, когда они по настоящему счастливы...

Светочка своими глазами видела, что он ничего не принимал, вообще не совершал каких-либо подозрительных действий. До этого он совершенно трезво рассуждал о влиянии блэк-метала на отдельные витч-хаусовые проекты. Не изменилась даже его уверенная среднетемповая походка. И почему-то не могла она сейчас сомневаться в тех удивительнейших откровениях, что он поведал; как бы ни смущало её их спонтанное проявление. Да и было это в высшей степени чудно. Ей захотелось показать ему на экране смартфона картинку с крокодилом Геной, прямым текстом какбы вопрошающим: "наркоман штоле, сука?", но каламбурчик мог бы получиться обидный.

Юзернейм постепенно успокоился. Разговор, как это ни странно, продолжился на том же, на чём и оборвался – нечто Уайт Ринг и их первый лонгплей "Чёрная земля что сделала меня". Эйфорическая завеса и сюрреальные чувства, правда, никуда не пропали. Через время они вышли на извилистую дорожку, поднимающуюся в лес, и пересекли его снова, выйдя на большую, но не сильно загруженную улицу. Пройдя ещё немного, среди редеющих деревьев начала вдруг прорисовываться панорама города. Солнце заходило и просвечивало пористые ряды облачков градиентно, от сочно-оранжевого до нежно-розового.

Следуя дальше, деревья иссякли и обнаружилась прямо таки большая наблюдательная площадь, где даже были другие люди. Они, конечно, и по улице до этого проходили, но в количестве столь незначительном, что были незаметны. Парочка подошла к полированной гранитной ограде, и облокотившись, созерцала серо-зеленую палитру города, насыщенную синеву неба с горящей пеленою облаков, да немыслимый объем пространства замыкающийся где-то там, очень далеко, горизонтом, плотно уставленным рядами различных строений – всё-таки столица огромной страны. Полюбовавшись вплоть до самого исчезновения лениво перелезавшего на другую сторону бытия светила, они посмотрели друг другу в глаза, взялись за руки и пошли куда-то дальше.

— О чем ты думаешь?

— Гм! Наверное, в иные моменты, как сейчас, я не то что бы «думаю», а скорее предаюсь чудной форме аналитического мышления, что ли. А именно, я представляю, что какой-нибудь инопланетный разум, может даже и целый гуманоидный народец, видят этот мир из моих глаз, а я им должен объяснять, что же здесь происходит! — Света не выдержала и засмеялась. — Да, иногда это доходит почти что до фарса, но мне доставляет изрядное удовольствие! Уже много лет, и очень вошло в привычку. Так вот. Ну и сейчас я им объяснял всё про этот день, — она остановилась и согнулась от смеха, — и в частности про вас. Ибо им малопонятно, почему вы преодолеваете со мной пространство и время. Это потому, что в свою очередь, я довольно замысловато объясняю им, что вообще такое человеческие существа, каково ими быть, и в чем смысл их поступков.

Света отсмеялась:

— И что же ты им про меня рассказывал?

— Ну, прежде всего, необходимо пролить свет на неоднозначность темы. И трактовать отдельные явления можно и нужно так широко, насколько это возможно; с жителями внеземных цивилизаций надо быть ужасно объективным и подробным. Поэтому сначала, подразумевая и не конкретно вас, я так и объяснял: любая девушка, знакомясь на улице, может преследовать разные цели. С наибольшею долей вероятности такая личность будет законопослушною гражданкой и представителем того же социального слоя, что уже позволит нам поговорить, как минимум, о погоде. Таким образом можно познакомиться и общаться, например, исключительно о птицах. Вот казалось бы, всё просто и безобидно. С наименьшею долей вероятности девушка окажется сумасшедшей, но способной поддержать любой диалог, и пригласить к себе домой по какому-нибудь поводу (даже если и без – самцам-то хомосапиенсов много и не надо), а уже там вдруг огреет по затылку сковородой, привяжет к большому кресту и будет мучать, ножиком резать кожу – объясняя, что  убивает так ползающих по телу насекомых, или заявлять, что занимается высоким искусством, а я лишь удостоен чести стать холстом. Но по отношению к самцам хомосапиенсов такое – редкость. Со среднею долей вероятности, а значит много чаще, под предлогом наведаться домой к хорошенькой особи хомосапиенс можно стать жертвой нескольких лиц в предварительном сговоре, и понести самые различные потери. Правда, такое предложение уединиться (и не иначе, как именно в конкретном месте) в самом же первом диалоге – у нормального самца должно непременно вызывать здоровые сомнения.

Как известно, человеческая подлость не имеет границ. А общение – это в правильных руках ключ ко многому. И для достижения каких-то очень особенных целей оно будет реализовываться тщательным обманом, отлично эксплуатирующим иллюзию понимания, единомыслия, откровения, вплоть до достижения нужного уровня доверия. Обман может оказаться настолько сложен и продуман вперед по различным сценариям, что его будет не распознать – покажется, что это просто общение, и даже хорошее весьма. А девушка же может состоять на службе в секретном сообществе или секте; преступной группировке или мафии; быть международным шпионом; работать в сфере человеческого товара (или отдельных частей оного), и тут следует много-много уточнений и оговорок – инопланетяне же живут в прекрасном мире и ничего не знают о нашем криминале. И вот, пусть даже через какое-то время, заполучив доверие, злоумышленница воспользуется моей наивностью для тех целей, какие она преследует, то есть объективно имеющие для меня последствия нехорошие, а для неё выгодные. Вот чего опасаются очень многие люди, и потому подобных случайных знакомств избегают.

Так вот, возвращаясь конкретно к вашей персоне, я им признаюсь: вероятность участия этой юной леди в криминальном сообществе (и тем паче в каком-то замысле, определяющим меня в качестве жертвы) вызывает по ряду причин серьёзные сомнения. Я скорее предположил бы, что она может превращаться в кошку или преодолевать расстояние летая на метле – и тут следует пояснение о физике и пространный экскурс в средневековый фольклор и мистику. Но после они требуют, чтоб я объяснил – почему же сомневаюсь? И тут всё, в общем-то, просто. Даже больше, чем особями хомосапиенс, мы являемся представителями определённого культурно-духовного меньшинства, и у нас даже есть специальные опознавательные знаки. И вовсе не обязательно, что эта девушка, при всей схожести, лишь маскируется, имеет злой умысел и рассчитывает заполучить моё доверие – она никак не могла знать, что я окажусь в том месте и в конкретное время. Зато, теоретически, если она часто гуляет по тому переулку под дождём, на моём месте как раз мог бы быть тихонько поджидающий, хорошо информированный о её предпочтениях злоумышленник. Но нет здесь, ни с одной из сторон, никакого умысла. Потому что обыкновенно никому ничего не нужно – это стандарт серой реальности. Я более чем уверен, что моя очаровательная собеседница не представляет никакой опасности, и ежели ошибаюсь, пусть же она торжествует и приведёт свой замысел в исполнение, пожалуйста! Но, повторюсь, я почти совершенно уверен – эта встреча только сюрприз и воля случая. А мою жизнь инопланетяне видят, и соответственно, нет никакой необходимости напоминать им о моей добропорядочности.

Едва довершил он последнее слово, как она резко остановила его, прижалась, поцеловала в одну щеку, в другую, в губы, ещё и ещё – и он обнял, и целовал...

Юзернейм впервые в своей истории познал такой вот контакт. Всё его вопиюще-нездоровое психическое нутро нашло в этом процессе потрясающее самозабвение – хотя исполнял он, по сути, элементарное и природой предписанное человеку свойство, за что и был поощрён, словно выигравший в лотерею, многими миллионами дофаминовых всплесков. Иными словами, это было так сильно хорошо, что он даже боялся – как бы не взорвалась голова, не разорвалось сердце! И если в пару предыдущих часов у него, в отдельном секторе подсознания, эмоции и чувства просто бушевали – то происходящее сейчас, своею масштабностью охватившее разум почти целиком, не поддавалось описанию.

В реальности же они целовались, стоя посреди пешеходной аллеи, отделенной широкой полосой травы и кустов от ещё одного тротуара вдоль той самой большой тихой дороги. Засмущали таки они кого-нибудь или нет, осталось загадкой, ибо если ей было решительно безразлично, то его вынесло из настоящего прочь.

Йусернэйма пробила мелкая дрожь, выступили слёзы, а речь давалась так же сложно, как человеку, пережившему страшный испуг, и только экзальтическое состояние его, очумелая улыбка и постоянные воззвания к Дьяволу и её имени выражали, что покамест, всё на своих местах. Ибо его всё ещё страшило, даже после этой близости, что она сейчас просто возьмёт и растворится в воздухе.

Тихо отвечая на его воззвания словами «я здесь, идём» и поминутно заглядывая в обезумевшие глаза, Света крепче стискивала его ладонь и вела за собой, с самого момента разъединения, вела куда-то по траве, свернув прочь с аллеи, прямо в беспрестанно тянувшийся Воробьёвский лес. Где-то между деревьями, за плотной ширмой высоких кустов, растущих чуть ниже по склону, за коими в отдалении проходила набережная, трава на трёхметровой пустоши была мокрая, как впрочем и везде – тут она отпустила его руку, спешно сняла мантию, расстелила её; он догадался скинуть рюкзак; и она ловким, будто бы даже танцевальным движением захватила его, повалила и целовала вновь. И он целовал, и теперь забывалась даже она, и было нереально здорово, и ничего более не нужно было.

Это была только нежность, игра, ласка – вопреки всему очевидно натужному, раскалённому, обоюдно наэлектризованному возбуждению; вопреки сверкающим страстью искрам в глазах и сказочному уединению; вопреки даже здравому смыслу – их общему, задолго до этого дня, недругу и козлу отпущения по возможности. Светочка тоже впервые познавала такую близость и испытывала жаркое умопомрачение. Она отчаянно прижимала его к земле всей своей хрупкостью, живот к животу, и хорошо ощущала этот орган, готовый, без шуток, проникать и погружаться прямо здесь и сейчас, что вызывало бурю эмоций и в известной степени интригующее боязливое волнение – но оно притаилось на втором плане. Света отпускала все мысли, блаженно закрывала глаза, затягивалась в поцелуях и направляла ладонь – погладить его, случайно прикоснуться, почувствовать... Чувства брали верх! В очередной раз нашарив пуговицу, она обезвредила её, и направила пальчики под джинсы – познакомиться через ткань белья, изучить его тактильно. Словно бы некая всегда дремлющая в особом уголочке её сознания интимная темнота – всё, что девушка знала о своём нутре, мужских причиндалах и теоретическом размножении человека, теперь растворялось в чём-то волшебном, возвышенном, и разливалось по телу и сознанию новой энергией! Энергией, которую он теперь всё больше вскружал в ней, также ознакомительно трогая её в свою очередь.

Спустя немалое время, они окончательно утомились. Он лежал в расстёгнутой рубашке, будто бы совсем без сил – а она, безмятежная и довольная, словно кошка, вытянув шею и улегшись головой на его торсе, вплотную слушая сердце и укрыв наполовину волосами, которые он поглаживал. От его левого соска расходились вокруг лучи почти равно длинных рубцов – она водила по ним пальчиком, пересчитывая, без возможности сфокусироваться на них взглядом под таким углом, а созерцая лишь ползущие над верхушками деревьев облака. Постепенно темнело. Он оставил её волосы, потянулся за рюкзаком и что-то извлёк, раздался тихий металлический стук, потом звонкий звяк и сухой вжик. Она посмотрела – он закуривал сигару. Это её насмешило. Она поднялась, подтянула джинсы, застегнула ширинку и кнопку.

— Я ещё на смотровой площадке хотел, но там некстати, — сказал он, выпустив облако дыма.

— А я подумала, что ты не куришь.

— Очень редко, и только не никотиновые палочки. С ними завязал. А кальян люблю, например.

— Да, кальян это хотя бы вкусно. А вот сиги – не понимаю. Почти все подруги курят, а я как-то не втянулась.

— Это ж хорошо. Я сам до меда не курил, до самых первых недель практики. И вот когда уже пришел, насмотрелся и всё понял – решил, что к моему имиджу регулярное посещение курилки будет только плюсом. Так оно и стало.

— И как там к тебе относились?

Юзернейм нахмурился и вздохнул:

— Да никак. А как ещё можно было относится к человеку, который вроде бы никому ничего не был должен, но всё равно всех разочаровал? По крайней мере, мне казалось, что я стал худшим из лучших.

— Вот как... А ты в морге бывал?

— А то!

— Понравилось?

— Честно говоря, не сразу. Сперва всегда был некоторый мандраж, да и в нос сшибала вонь эта непривычная – помню, даже удивлялся, как можно регулярно находиться там целыми днями? Но потом привык, а в отдельный период, когда там работали интересные товарищи, даже старался почаще заглядывать. Особенно перед выходными – называл это пятиминуткой предмогильного спокойствия.

— Интересно! Не это ли сделало тебя готом?

— Хм, не сказал бы. Я и без этого уже вовсю морально разлагался, предавался депрессии, чувствовал какую-то великую обречённость, тщету и напрасность жизни. Это длилось лет с пятнадцати и было данностью, частью меня. Хотя заслуга морга определённо есть в том, что я всю эту тленную тоску увидел в самой её непрерывной, конвеерной сущности.

— А ты был тогда волосат, носил чёрное?

— Тогда ещё нет. Волосы я решил отращивать уже ближе к окончанию, а одевался всё ещё как мирянин. Знаете, это интересная тема – я много в то время размышлял, особенно когда бывал в Питере и видел всевозможных неформалов. Меня впечатляло, как длинные волосы, по сути, всего лишь естественная шаль, могут привносить в образ мужчины... То, что он хочет изобразить, скажем так. Хиппи выглядит раскованно, байкер – брутально, гот – аристократично.

— Причем всё это субъективно и легко перетасовывается на любой вкус!

— Именно. И вот я загорелся идеей, что я ничем не хуже, и надо бы гриву обязательно отрастить. Но в меде меня таким не знали, нет.

Она присела возле:

— А здесь спокойствие, но не предмогильное. Тебе нравится?

— Очень.

И снова они затянулись в долгий чувственный поцелуй. «Но более всего мне нравишься ты, ведьмочка», — выражал он эту мысль всем своим естеством, и был уверен, что она понимает. Каждый раз отстраняясь от него после нежности, она видела в его глазах, если они не были закрыты, что-то такое едва заметное, очень похожее на утешение.

— Света, а вы верите в душу?

— Не сомневаюсь, душа определённо есть. А ты?

— Сложно сказать. Раньше не верил однозначно. А сейчас ни в чем не уверен. Не знаю. Пожалуй всё-таки есть что-то, но наверняка сильно превосходящее наше представление.

Докурив, он вытер окурок о сырую траву и запихнул в боковой кармашек рюкзака, служивший мусоркой. Далее, не без умысла, достал из отдела провизии 'тоблерон', откусил пирамидку, но через мгновение был опережён! Света была горяча и ненасытна, гибка и изящна, как пантера – она вновь оказалась над ним и ласки продолжились игрой в кто у кого отнимет шоколадку. Йусернаме честно пытался не сдаваться, но было сложно – девочка попалась энергичная. Ещё две пирамидки ожидала та же участь. Вновь оставив его, но в своей одержимости не желая отдаляться, она ложилась головой на его торс. И так лежали они в дурманящем жару, с одним вкусом, с одним чувством в сердцах; и вскоре подкралось к ним то ли очень вечернее, то ли пасмурное, а может и всё сразу – небо. Но было слишком хорошо, чтобы уходить, и как это ни странно, речи об этом и не возникало. Они вообще почти ничего не говорили, ибо наладился зрительно-ментальный контакт инфернального уровня. Если в первые часы ему ещё неловко было смотреть ей в глаза (ровно также, как любому другому человеку), то сейчас он смотрел в них с таким же спокойствием, словно в зеркальное отражение своих собственных. Спустя несколько времени стемнело совсем.

— А вы говорите гостиница, койка в хостеле... Я бы и тут остался, но только если польёт – не спрятаться никуда, разве что сидеть на корточках под зонтом... Не весёлая перспективка.

— А какая весёлая?

— Вы вроде бы подтвердили, что я безумец. Так что... С меня станется, уж будьте уверены.

— Не, ты серьёзно? Где же, по твоему, можно нормально поспать?

— Ну, именно что нормально, боюсь, нигде – ибо для сего требуется постель. А ненормально – есть варианты. Например, в любом круглосуточном фастфуде я уже не раз останавливался. Надо только место выбирать в углу. А рюкзак я лямкой к ноге привязываю, и все молнии специальными хомутиками скрепляю, на всякий случай. И всё хорошо.

— И что, от персонала предъяв никаких не было?

— Пока только один раз. Дескать, у нас тут не спят. Ну я извинился, коротко приврал что-то, да ещё и пошел сделал заказ рублей на пятьсот. А сам картошечку фри еле-еле пожевал и дальше уснул. Больше не беспокоили, — Света, видно, хотела что-то сказать, — дайте угадаю, тот же прайс какого-нибудь хостела, но! Хостел это где в одной комнатушке куча народу, вроде бы? Не, я лучше переплачу, но чтоб без посторонних. А это всё равно дороже.

— А фастфуд что, без посторонних?

— Ну это же другое дело, Света! Тем более, что было раннее утро и почти пусто. В любом случае, туда приходят жрать. А что я за подносом с чужими объедками, ловко прихваченным с соседнего места для виду, подремлю пару часиков – никому дела нет. Впрочем, есть же не только фастфуды. Представьте себе, какую я в этом году нарушил статистику – шестнадцать лет не посещал кинотеатр. То есть до этого последний раз, из всего-то нескольких в жизни, я был в кино в день рождения одного школьного друга, в числе ещё нескольких подростков. Да и не то, что бы друг он мне был, но хороший товарищ, сынок богатых предков, и они так тешили тщеславие, что могли побаловать целую кучку одноклассников-голодранцев – ну там, много еды заказать, сладостей, шарики воздушные, и в том числе такую развлекательную программу. Какую-то шнягу смотрели, я уже и позабыл всё, хехе. Ну, не важно. Главное, что спать удобнее, чем в фастфудах. Надо только догадаться и выбрать что-то такое, на что меньше народу пойдет.

Свете, по видимому, было смешно, но сам смех не лез, и она просто сияла от всех этих крайне комичных, на её взгляд, сентенций. Где-то в далеке послышался гром. Юзернейм достал тот самый налобный фонарь, надел и включил, и прежде Светы, тоже вставшей, поднял её мантию и заботливо отряхнул. Они побрели сквозь лес вверх, всё на ту же улицу Косыгина.

— Так куда бы ты направился, если бы был один?

— Да туда бы и направился, — указал он вперед, — мне решительно всё равно. Можем пойти, куда вам захочется.

— А если мне хочется на другой конец города?

— Ну, у вас есть телефон, а у меня наличка, можем воспользоваться такси.

— А ты не вздумаешь поехать на крыше? — он оглянулся. — Шучу! Но жаба-то не задушит?

— Нет уж! Автомобилями я редко езжу, так что очень ценю. Кстати, у меня с собой есть права, которые истекут осенью. Можно было бы, наверное, арендовать тачку, только не думаю, что мне доверят. Да и опыта вообще мало, и водил последний раз давно, года четыре назад, наше семейное корыто.

— Что за машина?

— 'Ауди' сотка третьего поколения, универсал. Такая плоская, знаете? Тёмно-зелёная. Восемьдесят третьего года, штоле. С позапрошлой зимы не на ходу – что-то серьёзное там ушаталось. Хотя, может, и починили уже, не знаю – я с ними не поддерживаю связь. Впрочем, я вообще ни с кем связи не поддерживаю.

— Это с родителями-то? А что ж так?

— Хороший вопрос. Постарел, наверное.

— Я в том смысле, что у вас всё нормально, не ругаетесь?

— Да, всё окей. Просто так сложилось. Это не важно.

Эту тему ему не хотелось развивать, и она почувствовала.

— А почему думаешь, что машину в аренду не получишь?

— Потому, что ничего об этом не знаю и заранее ожидаю отрицательный ответ, чтоб потом не огорчаться же. Могут посмотреть на руки и отказать под надуманным предлогом. Да даже если и получится, что мне с этой тачкой делать, куда ехать? Особого смысла ведь нет. Ради забавы покатался бы часок-другой ночью, но уж для такой цели лучше брать что-нибудь достойное, а это опять же деньги.

Они вышли из лесу и ступили на асфальт.

— У моей хорошей подруги, можно сказать почти что сестры, собственный 'порше' девятьсот-одиннадцатый. Она, кстати, учится в МГУ, ты видел на подходе к смотровой площадке, по левой стороне высотку – это и есть университет, сейчас уже не видно за деревьями. Думаю, она согласится, чтоб ты нас покатал, если только мы скроем, что ты давно не практиковался.

— О Дьявол! А вам... То есть лично вам, Света, не страшно было бы?

— Ммм... Нет! — с безумными глазами ответила она.

— А вот мне, самую малость, да. Но отказываться от такого вызова – не по мужски даже по моим меркам. Так что будет вам, Света, не страшно! Если добро получим, — они переглянулись и засмеялись.

«Совсем как парочка. Невероятно. Она не только видит меня в ближайшем будущем, а даже сажает за руль машины своей подруги. И не боится... Чума, одним словом, — потрясённо соображал он, — чума!»

Ни дождя, ни мороси пока не начиналось, а гром продолжал раскатываться где-то всё в том же далеке. Было тепло; справа, со стороны москвы-реки доносился свежий ветер; рыжий свет фонарей вырисовывал улицу вдаль, где далеко впереди возвышались мерцающие всевозможными разноцветными огоньками небоскрёбы. Минут пять они шли молча – ему было сложно сообразить что-нибудь, алкоголь примерно на половину выветрился, в голове было легко и свежо. И всё же, самка хомосапиенс, шедшая с ним подруку, вызывала даже не то, что смешанные чувства, а прямо ставила под сомнение реальность происходящего, уже и не заикаясь о том, что они там в лесу делали каких-нибудь сорок минут назад. Это настолько сильный, затмевающий практически всё в его жизни контент, что теперь он архивируется в самое лучшее качество и займет в памяти много-много места. Как же всё это было удивительно, забавно и необъяснимо – продолжал дивиться он, двигаясь вперед на автопилоте, и взгляд его угасал.

— Юзернейм!... Эй, Юзернейм! Ты здесь?

— Сейчас постараюсь, — он сжал её ладонь, пальцы сцепились в замочек, — о да, я здесь!

— Как давно ты уже в Москве?

— Точного ответа на этот вопрос дать не могу, ибо дни не считал... По ощущениям примерно дней пять, вряд ли меньше.

— И что тебе у нас понравилось? Я же тебя нашла почти в самом центре! Ты был на красной площади?

В ответ на первый вопрос что-то внутри него моментально сгенерировало и направило на неё нежнейший взгляд, а её глаза будто этого и ждали. Замочек стиснулся крепче.

— Нет, на красной пока не был, и только когда мы ушли со скамейки и подошли к реке, заметил, что оказался так близко. Но это ещё успеется. А понравилось мне кое-что гораздо дальше! Единственное место, кстати, которое я замышлял обязательно посетить. И вы не можете не знать, о чём я.

— Ой, у нас много всего любопытного, даже не буду угадывать... Выкладывай, интригант!

— Узнал-то я о нём только недавно, а в сети полным-полно материалов, и я смотрел, смотрел целыми вечерами – был ужасно впечатлён. Кстати, в среде людей, кто так или иначе, практическим или диванным образом, интересуются всевозможными покинутыми объектами – это место вызывает чуть-ли не брезгливое презрение, потому что широко доступно и лазают туда все желающие. Кроме того, по сути оно является недостроем, и смотреть, по мнению большинства, там не на что.

— О, ну уже понятно, о чём ты.

— Да как же тут не догадаться, ведь это единственный недострой с такой дурною славой и уникальной атмосферою. Остальные пылятся и в них действительно нечего смотреть. И тем более ощущать. На самом деле я был поражён многочисленными комментариями, которые довелось видеть в сети – просто смешно, когда такое количество проходимцев, профанов, столь большая толпа выделывается и корчит из себя сталкеров-эстетов. Много ума не надо, чтобы обозвать это место помойкой; сетовать, что там снуют школьники; и особенно снобничать, что публиковать материал о оном – моветон, «не модно» и вообще «скучно». Но это всё касается лишь русскоязычного сегмента сети и особенно известного видеохостинга, где в достатке всяких омерзительных торговцев хайлом, кто и на приведений бегает охотиться, кто якобы сутки там проводит, и так далее, и тому подобное. С их легкой подачи Ховринка стала этаким мистическим аттракционом для скучающего сетевого обывателя. Хотя и была жертвой своей славы ещё задолго до них.

— Так разве она, в самом деле, не большая ли помойка?

— Ну, если вам угодно, там действительно никто и никогда не убирался. По-моему это только дополняет картину. Помните, я говорил, что созерцать мир, как животное, без всякой лишней информации, это очень круто, но и почти недостижимо? Так вот, если я и так стараюсь в своём нынешнем существовании максимально абстрагированно видеть реальность, и здесь, в неизвестном мне городе, логично, создаётся потрясающий эффект... То в Ховринку я шел, включив сознание в прежний, никуда не пропавший режим – как русский маргинал двадцать первого века. Потому что фишка как раз в том, что оказавшись в этом месте будучи животным, сознание не поймет, в чем суть – ну, лишь длинные тёмные коридоры, мусор, дыры в полу, вообще опасно и лучше текать. Нет, нет и нет. ХЗБ это такой, позвольте каламбурчик, арт-хаус: заведение не для всех. Свиньи-то везде грязь найдут, как известно. Впрочем, кто есть свиньи, и что такое грязь?... Но не суть. Лично для меня ХЗБ – тёплая ламповая галлерея, даже хочется сказать «музей» эпохи миллениума, украшенная усилиями куражной, пьяной, отчаянной неформальной молодёжи, кто оставили там вдоволь интересных и остроумных надписей-посланий, граффити; кто истинно были очарованы этим местом и выразили это, привнесли туда что-то своё. Получилась такая своеобразная красная площадь наших потерянных поколений. Я уж не говорю о символизме – её ведь замыслили во имя пользы человеческой. Вероятно, это всё очень тонко, и надо быть в особенном состоянии души, чтобы прочувствовать? Заметить дух времени, культурный психосоциальный код, играющий среди одинокого мрака и нависшей угрозы настоящей физической опасности! Погружающий в особое настроение, восприятие... Вот я это видел, испытывал и наслаждался! Имейте в виду, это восемь этажей, и чтоб обойти одни только коридоры – около пятисот метров на каждом, значит все вместе уже примерно четыре километра, а там ведь ещё и помещения разные; и конечно же, фантастическая крыша, плюс подвалы и соседние корпуса. Я туда пробрался, как только стемнело, и ушел с утренним туманом. И ведь не хотелось уходить-то! Очень досадно, что однажды её приговорят и она станет историей – глупой, грязной, в пятнах крови, с пентаграммами и кислотными граффитями историей, а не безопасным историческим мемориалом. Да там можно было бы вместить большой музыкальный клуб, художественную галлерею, напихать фастуфуды, игровые автоматы, всевозможные тематические магазины, пейнтбол в конце-то концов! Эх...

— Не печалься, — похлопала она его по плечу, — главное, ты почувствовал, что хотел. А как ты туда пробрался?

— Известный залаз в соседнем парке же. Шел хороший такой ливень, пришлось закрыть зонт и тихонько красться, чтоб собаки не заметили. Славно промок, но этого того стоило. Да и жарко было, быстро высох.

— А охрану не видал?

— Ночью нет, видимо потому, что за шумом дождя шаги по неизбежным кусочкам стекла и прочим камушкам не особо слышны. Но позже был момент, когда непонятно где послышались шаги, и пришлось спешно красться в какой-то ближайший вход куда-то, не знаю уж, что это было за помещение, средних размеров. Переждал там немного. Потом перестраховывался и крался как, чёрт подери, в тылу врага. Зато какой адреналин! А на рассвете видел, как чопы территорию обходили. Подумал тогда, что на выходе спалюсь, так как не очевиден был путь обратно, думал, плутать буду. И плутал, но всё обошлось, благо туман подтянулся.

— И часто ты так за адреналином куда-то лазаешь?

— Именно по заброшенным объектам? Редко, увы. Да и не все такие места одинаково впечатляют. В здании школы, например, даже с хорошим сохраном – как-то не особо интересно, ничего нового не встретишь, разве что какое-нибудь любопытное старьё в кабинете химии или в лаборатории, если повезет. А вот на заводах и всяких индустриальных объектах у меня немного другой нюанс – всякие там двигатели, станки, техника, как таковые мне не интересны. Я люблю гнетущую масштабность остывших цехов, иной раз такую ненасытную, пробирающую до самой глубины души. Даже, бывает, страшно становится, что сейчас витающий под потолком проклятый душок пролетариата схватит цепко в когти, и над рядами столов пронесёт, об каждый мордой ударит – мол, не трудился ты, как следует, не посвятил жизнь делу коммунизма, не страдал как полагается! Шучу, конечно, но бывает довольно угнетающе.

— А спалиться доводилось?

— Однажды, и то убежали, еле унесли ноги – мой приятель и ещё двое его товарищей-отморозков. Но как это было рискованно и стрёмно! На моем любимом объекте, кстати. Есть у нас в Питере один роддом, работавший с семидесятых, а закрытый совсем недавно...

 

IV : НОВОДЕВИЧИЙ ОСТРОВ   /    LE TOUR DE MOSCOU

За недолгим разговором о заброшенных объектах парочка незаметно вышла на оживлённое шоссе. Впереди виднелся профиль моста с двумя каменными башенками, едва различимыми в темноте, и некоей большущей шестерёнкой – стало быть, его опорой. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это два разных моста, только один за другим – ближе была беспонтовая транспортная эстакада, а уже за ней старый железнодорожный мост, пропускающий под собой шоссе через две арки, и венчающийся сверху теми самыми кенотафами-ладьями; и уже правее протягивающийся над рекой длинной металлической дугообразной опорой. За всем этим добром рисовался ночной город. Йусернэйм объявил, что на мост надо бы подняться.

Хоть мост и был железнодорожный, по обеим сторонам имел узкие пешеходные проходы, прямо через маленькие арочки в тех самых башенках. Спустя несколько мгновений они уже проходили над рекой и разглядывали открывшуюся панораму, и минут пять молча стояли на середине. Вдруг он сказал:

— Знаете, зачем ещё я поднимался сюда? Я посмотрел, что конструкция этой вот всей гигантской опоры, — он обернулся и показал вверх, — ничем не ограждена в том месте, где какбы стыкуется с мостом. И по ней можно взойти туда, на самый верх, хоть она и выглядит крутовато, но всё же достаточно плоская. И я просто обязан был бы это сейчас совершить, да и вас бы пригласил, если б не прошедший дождь! Там наверху может быть очень скользко. А жаль! Светлана, вы полезли бы туда со мной, если б было сухо?

Вместо ответа она затянула его целоваться.

Они не стали возвращаться на только простелившуюся перед ними бережковскую набережную, а пошли по мосту дальше. Тишину нарушали только чеканящие её шаги грайндерсы, ступающие по перфорированным металлическим ступенькам лестницы с железнодорожного холма. Молча постояли они под красным лучом светофора, хотя траффика почти не было, и перешли дорогу ко входу в новодевичий парк.

Это оказался самый, что ни на есть, парк. Ряды деревьев скрывали проезжую часть; в разные стороны расходились тропинки из щебня, им сопутствовали белые лавочки; местами высились ёлки, раскинулись лужайки и клумбы – словом, ничего лишнего. Всё также безмолвно парочка приметила скамейку под тусклым, болезным фонарём. Некоторое время они молча посидели обойдясь даже без тактильного и зрительного контактов. И он таки спросил:

— Уже, должно быть, совсем поздний час. А вы долго ещё будете гулять?

Она взглянула на него испытующе, и помедлив, ответила:

— Долго.

— Надеюсь, я буду в состоянии проводить вас домой.

— Нет... Не нужно меня провожать.

— Как пожелаете. Ежели вы против, то и не буду.

— Я не против, — просияла она, — но я туда не собираюсь.

— Хм...

Пока он десяток секунд явно соображал вопрос, она прицелилась на него с серьёзнейшим видом:

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

Его глаза потухли, несколько мгновений он отсутствовал, затем приоткрывшиеся губы вдруг исказились в безумную улыбку:

— Нет, Света... Я не хочу, чтоб вы уходили.

Она внимательно следила, и аккуратно продолжила:

— И у тебя нет каких-то сверхсекретных планов, осуществлению которых я мешаю?

— Нет. Более того, у меня нет вообще никаких планов.

— Значит, всё хорошо, и мы будем вместе сколько угодно?

Юзернейма, казалось, взяла лихорадка:

— Да... Вместе... — завис великовозрастный неврастеник.

— Вот и славно, Юзя! Да, будем вместе! Слышишь?! Теперь очень прошу тебя только об одном – не будь букой!

Он мигом очнулся, притянул её, и страстно вцепившись друг в друга, они отдались самозабвенной горячей ласке. Похоть, ничуть не заставившая себя ждать, вскружила головы, но тактильные ощущения рапортовали уверенно: скамейка являлась не самым подходящим театром любвеобильных действий. Они, конечно, могли бы более-менее удобно устроиться на ней аж в нескольких вариациях, но тогда со стороны это уже не выглядело бы невинно, а потому могло привлечь внимание. Мысль о поиске запасного аэродрома подле каких-нибудь кустов трезво была разжалована по тем же причинам – чай не лесная глушь. Сбавив обороты и понежившись ещё какое-то время, они оставили скамейку и продолжили путь. Только отойдя, Света заметила, что у него снова выступили и уже на этот раз пролились слёзы, но при этом глаза его были одержимы, а выражение лица стало невменяемо просветлённым.

Шепотом она окликнула его – и вдруг, ничего не ответив, как ни в чем не бывало, Юзернейм остановился, повернулся к ней, поднял её на руки и понес, поминутно целуя в щечку. Светочка обняла его за шею. Так преодолели они небольшое расстояние, и вернув прекрасное создание обратно на грешную землю, продолжились поцелуи и переглядки в прозорливые, сквозящие сумасшествием очи. Отстранившись, он озадачивался, хмурился, и вдруг опять улыбался – хватался за голову и пытался, похоже, прокрутить её как фотообъектив, в попытках что-то понять, взять в фокус... Чуть пройдя, он вдруг разворачивался, делал шаги в разных направлениях; непонятно жестикулировал, чаще всего поднося указательный палец к носу, дескать, тссс! Успокоившись, он лаконично за всё извинился. Они шествовали через пустынный парк.

Светочка, держа его за руку на уверенном пальцевом замочке, размышляла над увиденным. Учитывая, что она почти не знала, кто это такой, куда и зачем они идут – эти две неизвестности, по человеческой природе, должны были оборачиваться для неё вдвое сильным страхом. Но вместо этого она испытывала только глубоко пробирающий сердце щекотливый трепет; а разум её оцепило ненасытное любопытство. Между их сжатых горячих пальцев невидимо искрил буйно бьющийся ток наслаждения – расцветали чувства.

С каждым поцелуем он всё больше растворялся в затопляющей сознание эйфории; его наполняло что-то новое, будто бы он высасывал из неё какой-то дурман, или, выражаясь честнее – через это служение Богиня даровала ему новое восприятие. Реальность стала игрушечной, какой-то совсем волшебной, и ничто не имело значения. Прошлое и будущее прятались на помойке разума – сжигающее мысленные горизонты настоящее, самоё единственно возможное, двигалось с ними, удерживая в центре вселенной, короновав защитным колпаком. Он проморгался и заметил, что они шли уже по траве, в центре большой лужайки, расширявшейся вокруг. Над ними сияла полная луна – Юзернейм любил в неё всматриваться, посему тут же остановился и залип. Света встала перед ним и взяла за руки – он опустил блаженный взор, встретив её пустые глазные яблоки, уставившиеся прямо в его душу тем же самым лунным свечением, что его не напугало, но наполнило восторгом, от коего хотелось весело закричать! Было сложно отвести взгляд, да он и перестал пытаться, разве только заметил прямо за ней, что лужайку окаймляла, образуя большой полукруг, набережная из брусчатки, у коей без преград бушевали необъятные воды москвы-реки, и город сиял вечерними огнями где-то очень далеко, образуя собою горизонт. Он оглянулся и увидел позади то же самое – выдавленную вдаль и растянутую за морем реки столицу, переливающуюся ночными огнями; невозможно разорванную вокруг них! Это вызвало такой яркий мысленный шок и последующий коллапс, что они оба просто истерически засмеялись. Света вернула себе беспощадные глаза, и всё также держась за руки, они опустились на колени и затянулись страстно лизаться.

Сознание выходило на новые вершины бытия – и церемонно бросалось обратно без всякого парашюта. Йусернаме обнаружил себя лежащим спиной в траве, а она сидела верхом на его прессе и демонстрировала, как только он очнулся, маленький складной ножик. Это сулило нечто интересное, так как страха и желания (да и возможности, наверное) столкнуть её вовсе не было, а потому можно было изведать, возможна ли в воцарившемся раю боль? Медленно она расстегнула верх его рубашки, аккуратно нанесла порез над правым соском и принялась высасывать кровь. К его удивлению это всё-таки ощущалось, но точно как под наркозом. Оторвавшись, она причмокнула, подняла на него довольные чёрные глаза, и посмотрела на луну – зрачки тонко сжались и заблестели, как и полагается кошачьим, губы были влажно накрашены кровью. Всё это несказанно его восхищало.

— Твоя очередь наступит позже, — важно объявила она и притянулась поцеловать.

Его глаза закрылись против воли, и казалось, что всё исчезло. Через мгновение Юзернейм ощутил силу. Словно немой крик из глубины души, он стремительно взлетал, прорезая холодную пустоту, ничего не сознавая – и вдруг, нагреваясь, воплотившись и претерпя живительную турбулентность мысли, мягко ударился в голову.

Изо рта донесся утробный стон, веки поднялись, а всё тело ощутило тяжесть – горячая самка хомосапиенс лежала на нём, раскидав по лицу чёрные волосы, придавив своим упакованным в джинсы лобком его также спрятанный, но расправленный и обмякший инструмент, по всем признакам испустивший семя. Тут же она, с нежностью преданной, любящей жены поцеловала его в губы и поднялась. У него чуть было не сорвался с уст какой-то насущный вопрос, но ощутив во рту известный железный привкус и переведя взгляд на расстёгнутую рубашку – уточнений не понадобилось. Вот только усевшись и обведя взглядом место, где они развалились – а был это какбы тесный тайничок с молодыми деревцами среди невысоких, но плотных кустов, он ясно вспомнил тот небольшой фантасмагоричный островок в лунном свете, невозможно разрывающий столицу на части. С одной стороны виднелись золотые купола какой-то церкви. Света посмотрела на него, заговорщицки прищурившись, улыбаясь и прикусывая большой пальчик. Юзернейм провёл ладонью по торсу и обнаружил свежий порез – ранка была онемевшая и холодная, как это ни странно. Быстренько пересмотрев недавнее содержимое видеопамяти и прикинув, что к чему, решено было никаких особенных вопросов ни озвучивать, ни даже мысленно составлять. Светлана была настоящая (возможно, по человеческим меркам – даже слишком), и точно была здесь и сейчас, с его рюкзаком на спине – а ему было так хорошо, словно что-то наконец ознаменовалось. В мозгах было свежо и чисто, установились какие-то обновления. Он поднялся, отряхнулся, застегнул рубашку. Света протянула руку и повела из укрытия, их пальцы сцепились. Эта персона, её неземной статус, абсолютная власть и что-то ещё слишком немыслимое о ихней здесь связи – вдруг всё это вспышкой озарило его разум. Она будто бы смотрела на него изнутри. Это было запредельно восхитительно. Впервые в жизни он почувствовал отчетливо – это была любовь.

Парочка пересекла уже не тот парк с большими аллеями, а какой-то мелкий скверик, справа от которого, на некотором отдалении, за очень старыми белыми стенами, таилось некое религиозное заведение. Они вышли на типичную и ничем не примечательную, кроме разве что почти заполненной парковки велопроката, улицу.

Пройдя вдоль смирно замерших хрупких железных лебединошеих коней, Света подошла к крайнему и шлепнула по седушке, а Юзернейм начал искать в рюкзаке свою банковскую карту. Для активации аренды требовался отсутствующий у него мобильник, но Света выручила – у неё была вторая симка. Пока она выполнила операцию по аренде, он заботливо протёр ручки велосипедов спиртовыми салфетками, и закрепил её зонт на своём рюкзаке.

Через несколько мгновений они в одном темпе понеслись по пустому тротуару – две почти одинаковые чёрные фигуры с длинными развевающимися гривами. Город, по мнению некоторых – никогда не спящий, всё же основным своим биологическим наполнителем готовился ко сну – об этом открыто заявляли опустевшие улицы, сдавалось невооружённому глазу потемневшее большинство окон жилых домов. Необходимость прикладывать физические усилия и прямая логическая обусловленность оных понемногу возвращали Йусернэйма с блаженных небес, окутавших сознание, на землю, но забава таилась в том, что вездесущая игрушка реальности всё ещё пахла волшебством! Это наводило на кое-какие подозрения.

Внезапно, он остановился у одного из нескольких автомобилей на парковке и потянул за ручку водительской дверцы – уши обдала резью сигнализация, машина оказалась заперта, чему он даже обрадовался. Впереди грациозно остановилась и оглянулась его прекрасная спутница, и он уже помчался к ней.

— Ты чего?

— А... Не знаю! Разве вам... Не очевидно?

— Нет. Я вообще-то не читаю мысли! — засмеялась она.

С шуточным укором он ответил:

— Ну раз не читаете, должен признаться, в моей башке происходит что-то... Невероятное. Знаете, мне кажется, что если мы начнем швырять в окна камни, поджигать машины, и просто останемся стоять на месте и орать что есть сил – то ничего не произойдет и никто не придет. Заметьте, вокруг-то и нет никого!

— О Дьявол, Юзя, не сходи с ума, пожалуйста! Всё в порядке, всё хорошо, не нужно ничего поджигать – за это поймают и накажут.

— Всё в порядке? Ну да, вроде бы всё в совершенном порядке, я погляжу, ноо... — он потерянно посмотрел на неё, не найдя логичного умозаключения.

— Ночь! Это просто нооочь, да? Ночь, ты красива!... Наслаждайся и крути педали, Юзернейм.

Он удивился несвятой простоте этого ответа и тому, как речь её воздействовала нежно и успокаивающе. Они неспеша покатились дальше.

Словно по хитрому умыслу, кое-где по пути начали мелькать людишки и проезжающие машины. Чёрные всадники на одинаковых колесницах продефилировали мелкими улочками бессознательно, поворачивая куда заблагорассудится. На прямых, где не было препятствий, они равнялись и сцеплялись пальцами, смотря друг другу в глаза. А когда она решала поворачивать, он оставался чуть позади и смаковал в холодном свете фонарей этот неизменно гордый, прямой стан, хрупкую белую шею и нежно парящий шёлк волос. Её ботиночки, будто громадные копытца, как влитые упирались в педали и завершали величественный инфернальный образ.

Постепенно их физически разделённое, но ментально-совместное движение становилось заигрывающим плотским наваждением  и проехав где-то коротенькую улицу, держась за руки, терпения больше не оставалось. Света переключилась на предельную передачу и втопила со всех сил, выказывая достаток энергии, и Юзернейм поспешил следом. Бешено пролетев несколько улиц, погоню вынесло прямо на большой проспект – у перехода чуть поодаль засиял зелёным светофор, остановивший немногий траффик, и они промчались в свете фар, чуть наискосок на ту сторону. Оказавшись на пустом широком тротуаре, юная леди прижалась к рулю, словно спортсменка, заработала ногами ещё активнее и пошла в заметный отрыв – но и некогда регулярный курильщик не плошал, хотя и поддерживать такой темп ему было тяжко, зато азартно-весело. Наконец, где-то впереди бесконечные здания справа расступились и показалась ниша с мелкими деревцами, знаменующая какой-то парк, сад или сквер – горячей парочке было не до уточнений. Аккуратно свалив велосипеды в траву возле, они предались страстям на самой дальней скамейке. Утешившись, он полулежал на неудобных деревяшках – она на нём. Сейчас им было решительно плевать, насколько нескромно это выглядит. Очень тихо, дабы не нарушать тишину, молвил он:

— Интересно, ещё утром я был одинок, и в этой кондиции доведён до человеческого завершения... А за прошедшие часы... Столько произошло... Что-то такое... Очень великое! Теперь я определён и завершен в любви к вам... И ничто больше не занимает мой разум. Чувства переполняют и хочется говорить только о том, как беспредельно обожаю я вас... Как счастлив я проявлять эту ласку и растворяться в ваших глазах... Больше мне ничего не нужно на всей планете.

Она растаяла  поцелуями и шептала:

— Я тоже тебя люблю. Совершенно также. Веришь?

— Ах, свет мой... Это же лучшее, что можно помыслить... И для чего можно быть!

Аттракцион небывалой чувственности лихорадочно набирал высоту; замирало даже дыхание города; фонари стыдливо отводили взгляды в сторону. Они снова лакомились одной конфетой; фривольно устремлялись ладошками; спутывались волосами! Маленькое торжество двух чёрных и одиноких сердец взламывало объективную реальность и форсировало её сервера работать в приватном режиме. Насладившись, он уселся на скамье как полагается правильному гражданину, а она, подобно плохой девочке, забралась и разместилась поперёк скамьи – согнув в коленях ножки прямо перед своим мужчиной, прижавшись их мягкостью к его левой ноге; и обнявшись почти плечом к плечу. Оказалось чрезвычайно удобно для поцелуев.

— Вы заметили, но не знаете... Сегодня обрушилась ещё одна моя статистика: я заплакал впервые за три года. Наконец-то. А то казалось уже, что больше никогда не удастся. Ведь это были именно экзальтические, радостные слёзы. Как и три года назад. Я только в таких всегда нуждался... Потому что черпаю особенное удовольствие.

Света прищурилась, и помедлив, ответила:

— Ого. Гедонистам и не снилось. Поздравляю.

— А о печальном не плакал уже, страшно подумать, лет восемь.

— Вот и не надо. Удовольствия же в этом нет?

— Нету. Но, думаю, для полноты жизни и реализации некоторых чувств это всё-таки иногда полезно.

— Эх... Я тоже давно не плакала. Как-то всё однообразно, и ничего такого не случалось. Ну и хорошо же... Давай не будем об этом. Какие у тебя ещё есть... Интересные статистики?

— Всякие. Неточного, правда, больше. Точные числа у меня есть о, — он закатил глаза и задумался, — зацепленных поездах, разгоне пека, отснятых фотографиях, прочитанных книгах, употреблённых наркотиках и психоактивных веществах, нанесённых самоповреждениях; о панических атаках, записанных сновидениях... И о сеансах самоудовлетворения в эпоху мастурбатора.

— О Дьявол! — Светочка манерно усмехнулась в ладошку.

— Ну, это лишь по моему мнению интересно. Кино я, например, смотрю редко, и какбы подсчитать всё и запомнить можно было бы, но мне эта инфа не видится чем-то особенным. Это и так у многих людей принято, только с помощью тематических сайтов. Так о чем вам интересно?

— Ну... Фотографии.

— О, моё любимое! Впрочем, так я бы сказал обо всём перечисленном, да. Так вот, фото... Начнём с того, что в этом увлечении я сменил три аппарата, и все цифровые, и статистика об этом плотно пересекается с прогулками. Первым был бюджетный карманный 'олимпус', затвор коего был спущен всего две тысячи раз с даты приобретения до дня расставания... Это заняло чуть менее двух лет. На нём я постигал азы, а больше с него и взять было нечего. Затем последовал тоже компакт, но уже полупрофессиональный 'сони' с крутыми линзами от 'карл зюсс'. Вместе с ним я прикупил штативчик и начал практиковать прогулки на природе и отдельные вылазки в Питер, ибо оптика светосильная, получались отличные кадры в темноте, и по съёмке с долгой выдержкой я особенно угорел. Да, и каждый выход на фотоохоту тоже подсчитывался, я хотел, чтобы это каждый раз было что-то особенное. По итогам первого года пользования затвор был спущен две тысячи и девятьсот тридцать четыре раза, из чего, разумеется, только чуть более половины всего фактически отснятого является приемлемым результатом, имейте это в виду наперед; было совершено шестнадцать прогулок по моим родным местам и прилегающим территориям, и восемь поездок на большую землю, в числе коих всего одна летом. Не много. Надо заметить, что прикидывать среднее арифметическое число кадров за один выход было бы несправедливо, так как случалось по разному – где-то, вопреки ожиданиям, было нечего снимать, а где-то наоборот. На второй же год, а был это две тысячи десятый, получилось всего больше и чаще – но я только всего четырежды посещал близкие локации; а вот в Питер смотался пятнадцать раз, из них трижды летом; и устроил в сумме семь отдельных поездок в области; в итоге спуск затвора прозвучал... Четыре тысячи и сто пять раз... Да, именно так. На третий год этот показатель был гораздо меньше, так как я вскоре приобрел зеркальный 'никон' и дальнострельный объектив к нему – и тут история раздваивается, ибо я не мог выбирать какой-то один из этих двух аппаратов в качестве основного в виду наличия у каждого уникальных приемуществ... Вам интересно дальше слушать числа?

— Числа не особо, а вот больше всего интересно, почему я до сих не видела, чтоб ты фоткал что-нибудь?

— Так не на что.

— А почему?

— Описываемые события дошли до отметки четырехлетней давности. Ещё год всё было хорошо, и я на зеркалке полторы тысячи кадров успел настрелять. Но потом провалился в небывалую депрессию, на всё забил и отшельничал.

— Что-то серьёзное случилось?

— Ну как сказать... По-моему нет, не серьёзное. А для кого-нибудь, наверное, и сущий ад. Даже с работы было уволился. Правда накопления-то приличные у меня были. А депра моя являлась элементарным следствием всего того, о чем я подробно и злорадно написал.

— Тот самый дневник?

— Да. А ещё тут, признаться, история связывается с другой статистикой – по веществам. Один только кокаин во сколько обошелся.

— Неужто продал фотоаппараты?

— Нет, такого и в мыслях не было. Я всегда был умеренно горд и считал себя достаточно успешным индивидуумом, чтоб не опускаться до подобного. Но по другим причинам продал их позже. Да и неконтролируемых пристрастий, за исключением только травокурства, пожалуй, у меня и не было. Ну, кокаин конечно прекрасен, и я фанател, но в чистом виде он очень дорогой, если вы не в курсе, а дешевый я совсем не приемлю. О Дьявол, знаете ли, Света, вспоминая то время, не могу не удивляться ныне... Я бы тогда не поверил, что смогу остановиться. Так вот, о чем это мы?

— Зачем же ты продал фотики?

— Затем же, для чего и три огромных монитора, ноутбук, смартфон и всякие ещё разные штуки. Чтоб в этот рюкзачок положить кругленькую сумму.

— А зачем она тебе?

— А чтоб ни в чем себе не отказывать.

Губки её задумчиво надулись, и было бы грешно сию же секунду не прильнуть к ним, не порадовать её внезапностью и ощутить пылкую отдачу. Помолчав, она всё-таки спросила:

— Но как же будущее?

— О, вы зрите в корень. Это словечко стало для меня синонимом конца света и апокалипсиса. И сейчас своим отказом наблюдать хронометры я очень помогаю им настать, — уверенно и маниакально кивал он сам себе, добродушно глядя сквозь неё, — а может, даже, тащу их за шкирку...

Светочка утомлённо улыбнулась, закрыла глаза и положила голову на его плечо, крепко обняв. В компаниях бухавших на "болоте" нефоров ей всякое доводилось слышать, встречались и не такие персонажи. Иной раз она могла вместе с толпой посмеяться над упоротыми заявлениями какого-нибудь кренделя, а просебя ужасалась, что такие вот уникумы ходят среди нас. Но отнести к той же категории эти вот его слова, как бы дико и пафосно ни прозвучали они, что-то отнюдь не позволяло. Не только даже её собственная симпатия, и не всамделишность его психоза-помешательства, а что-то парящее над ним наяву – такое страшненькое, интригующее, завораживающее. То, что сожрало его разум; столь радикально высвободило волю; наполнило его глаза астральной пустотой. Не без восхищения и гордости владычицы она чувствовала – это нечто притаилось прямо здесь, вокруг. И в его волосах. И под тонким слоем хлопковой ткани рубашки. Под самой кожей. Это циркулирует в его венах... А отныне и в ней.

Он берёт её ладонь, вытягивает руку, словно в вальсе, целует от запястья вдоль по вене – неспеша, каждые несколько сантиметров, постепенно приближаясь; второй рукой гладя по спине, талии, попеременно нежно царапая. Она всё также отдыхает на его плече, будто бы не замечая, как он целует всё ближе, уже в ямку на сгибе, и постепенно сводит ладонь чуть ниже, и кончиками пальцев оказывается под заманчивой, кружевной гранью приличия. В ответ она оживает, и мгновенно они возвращаются к той же едва обуздаемой страсти, с какой и начинали.

Тихонько пошёл дождь.

Этой парочке всегда было сложно угомониться – никто не хотел оставлять поцелуй последним. Дождь не особенно помешал, ибо они удобно разместились под её вместительным аристократическим зонтом. По улице пронеслась, молча, но интенсивно насилуя тёмно-желтую гамму пространства яркими переливами электро-лазурых мигалок, карета скорой помощи, какбы намекая, что внешний мир где-то есть и ещё борется за выживание. Мощные двигатели тоже, конечно, доносились периодически за прошедшее время, но внимания не заслуживали, оставаясь на фонограмме ночного мегаполиса лишь случайными выпуклыми фрагментами.

Чувства подсказывали обоим – если не уйти, можно забалдеть, распалить похоть до неуместного абсурда, оказаться в неловком положении. Поэтому она спустила ножки и уселась, как полагается, а в виду необходимости остыть даже чуть отодвинулась от него. Перспективы везти велосипеды пешим ходом, или неспешно ехать, также держа в руках открытые зонтики – не казались достаточно весёлыми, и решено было переждать. Благо, это продлилось недолго – им было тягостно даже просто не смотреть друг на друга. Ночь была уже в самом зените. Они подняли из мокрой травы своих лебединошеих коней и оседлали их.

Выкатившись на улицу, Света остановилась и заглянула в телефон – сверилась с картой. Юзернейм попросил сообразить маршрут по основным центральным артериям. Озвученная цифра в девять с половиной километров на привычный слух воспринималась очень долгой прогулкой, но посредством колёс рисковала исчерпаться гораздо раньше. Однако, этого не случилось – пара тёмных всадников намеренно не спешила и развила максимальную скорость только единожды, на кремлёвской набережной. В итоге на весь вояж ушло чуть менее полутора часа. Жаркий, но свежий; густонаселённый, но почти безлюдный; тёмный, но блестящий от влаги, играющий бликами и пестрящий отражениями, светофорами, подсветками – город был прекрасен. Точкой назначения являлась велосипедная парковка у станции метро 'чистые пруды', прямо перед памятником Грибоедову, где они и оставили свой транспорт. После такого заезда хотелось неприменно присесть, но проезжая по всему нутру бульвара стало ясно, что передохнуть тут не захочется. Хоть свободных скамеек было и достаточно, но повсеместно были замечены какие-то мутные, неприкаянные люди; хохотавшие компании молодёжи; да мертвецким грузом спали бездомные.

И отправились они, без всякого обсуждения, дальше, свернув направо по мясницкой улице. Йусернаме достал и скушал четыре печеньки-суфле, а Света угостилась только одним. Взявшись за руки, они безмолвно прошли пару сотен метров. Вдруг он объявил:

— Быть может, рановато, но учитывая, как плохо я спал до этого – думаю, надо уже подыскивать место для ночлега. Светлана, не желаете ли посетить кинотеатр?

Она улыбнулась и остановилась:

— Нет! И так как я против твоих бесчеловечных опытов, предлагаю заселиться в отель. Хотя бы в самый дешевый, если тебе принципиально.

— Мне принципиально, знаете ли, наоборот – если уж тратить деньги, то на лучшее. Прошу, пойдемте.

Он вёл её под руку и смотрел, как робот, вперед, а она на ходу изучала в телефоне, что предлагают нынче гостиницы. Вскоре показалась остановка общественного транспорта, а чуть левее в стороне две будто бы забытых лавочки, и наконец, они присели и расслабились, вытянув ноги. Небо с восточной стороны потихоньку светлело. Юзернейм шутил:

— Два основных преимущества кинотеатра перед этой скамейкой заключаются в мягкости сидений и темноте. Но где кинотеатр, и где мы? Всё ещё не хотите в кино? — ехидно улыбался он.

— Смейся, смейся... Я тебе, узурпатор, не позволю, — отвечала тем же Светочка.

И со внимательным видом погрузившись в телефон, она зачитала доступные варианты. Возникла полемика о том, что такое дешево, и что такое дорого, но он таки остановил её:

— Помните, я сказал, что продал всё, чтоб положить в этот рюкзак кругленькую сумму? Так вот, она вся здесь. Я её, буквально, таскаю как крест. И не знаю, куда девать. Смотрите, — он расстегнул одно из отделений, и немного покопавшись извлёк веер из двадцати свежих, рыже-красных банкнот, — их ещё много там! Этих хватит, чтоб заселиться. Я даже знаю куда. Вот уж не думал только... Ладно, заказывайте такси, Света. Бизнес-класс.

Всё это было так неожиданно и вызывало недоумение, что Светочка глубоко задумалась. Если это были не какие-нибудь украденные, фальшивые или меченые купюры, то почему этот человек вытворяет всё то, в чем сознавался? Ему незачем было лгать, да и она бы почувствовала. Перед ней был истинный безумец.

Понаблюдав за ней с минуту, он водрузил ноги на край лавочки, свернулся калачиком и прилёг на рюкзак, лежащий меж ники, как на подушку. Вскоре раздался звук подтверждающего смс о том, что машина в пути. Он всё также лежал.

— Эй, ну хорош, — погладила она его за волосы, — неужели самому не противно?

— Мне космически безразлично. По правде, мне ужасно хотелось помыться только когда я из Ховринки вылез. Учитывая ещё все давешние потные поездки между вагонов и беготню от контров... Я был довольно не свеж – в старом камуфляже, который вообще выкинул.

— Но сегодня же ты не воняешь, — хитро заметила она, — так стало быть, заселялся таки в отель, да?

— А вот и нет, — уселся он обратно, как праведный гражданин, — не с первой попытки, но мне удалось помыться по сути примерно также, как наполнить этот рюкзак шоколадками! — Света посмотрела на него с оторопевшим видом. — Я вычитал об этом на одном специфическом форуме. Суть в том, чтоб найти дешевый отельчик, и просто с невозмутимым видом пройти внутрь. Ох, карта бы мне очень пригодилась тогда, но видимо потом я оказался недалеко от какого-то вокзала, и сразу несколько заведений в пределах часа обошел. Так вот, где-то сразу встречали, где-то окликали, и приходилось разворачиваться. Только в одном охранник сидел, представляете? И наконец в четвертом, штоле, или пятом, к которому я вышел через полдня только, на ресепшене никого не оказалось. Ну и я мигом по лестнице, а там на втором этаже слышу голоса, один так спокойно что-то объяснял – я заподозрил персонал и тихонько на цырлах поднялся выше, а там и свободный душ обнаружился. Хорошо так помылся, уж пользуясь-то случаем, неспешно.

Света смеялась.

Через несколько мгновений в далеке слева показался деловито повернувший автомобиль.

— А пока будем ехать, можно ознакомится с твоим дневником?

— Пожалуйста.

Он шустро достал и передал книгу. К тротуару причалил блестящий чернотой седан известного немецкого производителя. На какую-то долю секунды шофёр, мужчина в костюме тройке и с благородной сединой, не смог-таки утаить удивления, но уголками губ улыбнулся и даже вышел поприветствовать, распахнул заднюю пассажирскую дверцу перед юной леди. Она учтиво кивнула. Юзернейм занял место позади водителя. В машине Света объявила:

— Будьте любезны, прокатите по садовому. Мы не спешим.

«Пожалуйста, как пожелаете», — ответил шеф, и повозка плавно тронулась. Света включила иллюминацию и раскрыла чтиво.

Йус силился не засыпать, посматривая то в окно, то на сосредоточенную над его многолетними страданиями прекрасную спутницу, оккультную любовницу, метафизическую владычицу и просто алхимическую сестру. Долго она не выражала никаких эмоций, а он догадывался, что читать такое с каменным лицом должно быть нереально.

Значит, чего и следовало ожидать, — предполагал он, — решила начать с пролога и последующих анализов детства на наличие счастья и дотошных ретроспекций школьно-студенческих времён. Благо, что получилось не затянуто, насыщено и обличающе.

Он отвернулся к окну. Садовое, чем бы оно ни являлось, впечатляло своей громадой и едва уловимым духом середины двадцатого века, благодаря встречающейся, среди прочего, архитектуре того времени. Послышался шелест страниц. Стихло. Через несколько мгновений Светлана вдруг тихонько засмеялась, что послужило короткой переглядке – и она отметила этот момент, или, быть может, всё прочитанное, самым что ни на есть реальным пальцем вверх.

Интересно, что вызвало смех? Фетишистско-пунктуационная игра слов о дальнейшей судьбе очаровательных туфелек, обнаруженных на окне в подъезде («дрочить нельзя оставить») ; или какая-нибудь из кучи шуток аутоэротического характера, например, про пенис, сам по себе вытягивающийся антенной для ощущения вибраций нескончаемого мирского траха? Впрочем, и ядовитой самоиронии было хоть отбавляй. Да чего там только не было – он не удивился бы, если б она вдруг выбежала из остановившейся на светофоре машины.

Она пролистала дальше и встретила любопытный заголовок – "Старый Единорог и терновый венец одиноких ночей", первый абзац гласил:

«В моей памяти хорошо сохранились те детские (или потусторонние?) мировосприятия, когда казалось, что на земле происходит что-то... Достойное. Смотрите, когда-то давно предки человека сообразили (скорее из практических, нежели эстетических побуждений) укутываться и фиксировать на теле какие-нибудь лохмотья. Постепенно люди придумали всевозможные одежды и строгие костюмы, в коих они выглядят важно и величественно. И точно так, будто бы нет у них между ног ничего такого. И это делает их, в детском сознании, ну очень возвышенными. Можно же забыть на секунду даже о своей собственной пипке и предположить, что ни у кого ничего нет? Нужно! Это очень приятно предположить, я бы даже сказал "лампово". Возможно, неврастения довела до того, что в иной момент вся генитально-сексуальная (первопричинная) сущность бытия так сильно заглушается для защиты моей исхудавшей психики, что я действительно воспринимаю всех людей какбы роботами, не-сексуальными объектами; наделяю их каким-то высшим смыслом, той самой, никогда и не существовавшей достойностью».

Дальше текста было ну очень много, и Светочка перевернула стопку страниц. Обнаружилась заметка "Половая трагикомедия":

«В действительности, если абстрагироваться и беззаботно прикрыть веки, всё это – мерзко и смешно. Какие-то, чёрт подери, промежности. Гениталии. Вожделение. Обычные животные инстинкты. Однако, самими двуногими общепринято было, что всё это норма – часть здоровой и полноценной жизни. Хуже того, это было форсированное воздействие некоторых процессов самого, что ни на есть, вшитого в подкорку, скрипта генерации на эту многострадальную планету новых пользователей.

Всё это так нелепо, что не хочется верить. Почему-то нельзя было позволить человеку существовать как-то иначе, задумано было вот это вот – письки, сиськи, гормоны, одиночество, порнография, отчаяние, мастурбация, алкоголь, бритвенные лезвия, нейромедиаторы, эскапизм»...

Из нескольких следующих текстов её впечатлила запись, озаглавленная как "Скорбь Генитального Естества":

«Я ничто, только ощущение постоянного вневагинального холода. Внеобъятной стужи. Неподзорного мороза.

Я ничто, только суперзаряженный генератор высоких чувств, уносящийся на холостом ходу в сумасшествие.

Я ничто, только катастрофическая противоположность всем хомосапиенсам.

Возможно, я только вера в энное число милых девочек, похотливых самок, блудливых женщин, кои были бы счастливы погружаться со мной в разнообразные глубины разврата – цепляясь за эту крохотную надежду, словно за колечко в пирсингованном капюшоне клитора, я болтаюсь под иллюзорной негой над унылой бездной бытия.

О головокружительный, бесконечный вселенский трах, смилуйся! Не надо мне монашества, не нужно мне кастарции! О Мир Секса, я – брошенное дитя Твоё, буду смиренен. Я буду входить в Тебя, астрально, через милых девочек в сновидениях. Я буду сидировать раздачи на порнолабе. Незаметно, я всегда буду где-то рядом, такой невольно противоположный, как отражение в луже».

На автора, тем временем, напала какая-то сказочная, томительная блажь. Просто он очередной раз обратил внимание, осознал и принял на веру, что вокруг, на самом, мать его, деле, происходит нечто невероятное! Казалось, что если попросить «шеф, давай на взлёт» – у автомобиля выросли бы такие же чёрные, из металлических чешуек, драконьи крылья, и они спокойно полетели бы куда-нибудь в Дубаи, где были бы почётными гостями и членами жюри всемирного конкурса "Андрогин Вселенной", где раздавали бы высшие баллы своим даркушным, олдскульным и пансексуальным товарищам; а потом началась бы массовая оргия и попойка, распространяющаяся в самолёты – битком набитые фрикоидной порноармией аэробусы! И особые дивизии боевых агендеров в чёрно-розовом камуфляже покоряли бы Амстердам, Берлин, Париж, Прагу, Мадрид, Квебек и Сан-Франциско, и был бы большой праздник, свободная любовь, самореализация! Мир и любовь! А потом он проснулся бы в своей кровати, в компании бонга, каких-то пустых пакетиков, бутылочек от декстрометрофана, и всё встало бы на свои места.

Нечто чуть менее удивительное происходило же прямо сейчас.

Город проплывал за окном сплошною трансовой полосой. Однако он умудрился вскользь заметить на большом доме аппетитно бежевого, как печенье, цвета – развевающийся американский флаг, какбы передающий привет из этой его горячей фантазии о большом внешнем мире. Вскоре, постояв на красном, они повернули направо – и теперь, с бандой небоскрёбов позади, нарисовалась на переднем плане сталинская высотка и гостиница по-совместительству.

Чёрный седан проехал вдоль парковки, сплошь заставленной его собратьями и одноклассниками, и направился под обширный козырёк главного входа. Света закрыла книгу, расплатилась с водителем, и заглянула в глаза своему мастистому зверьку – что-то с ним было не как всегда, если у него, конечно, вообще бывало какое-то стабильное состояние. Он её взгляд получил и обработал, поняв, что надо идти. Тяжелая дверь лайнера о четырех колёсах неожиданно податливо распахнулась. Некий большой и опрятный человек, видимо таскающий багаж, в несколько секунд соображал, понадобятся ли его услуги. Какие-то мужчины курили в стороне, тупо и любопытно глазея. В другое время здесь наверняка было бы людно. Она преспокойно повела его за руку – впереди возвышались три пары большущих входных дверей. Швейцар обогнал их и пустил внутрь.

За приёмной стойкой их оформлением занялась приятная зрелая женщина, быстро и машинально выполняющая свою работу, и вопреки ожиданиям, без каких-либо лишних вопросов. Кроме неё был ещё мужчина, скорее всего, охранник под прикрытием. В фойе оказалось по углам несколько человек и одна компания, все немного покосились, да и только. Нашей парочке это, разумеется, было до лампочки. Завершив формальности, они оказались в лифте.

 

V : НАД ПРОПАСТЬЮ В МЕХАХ

Роскошный и прохладный кубик кабины, претерпевая славный гул, незаметно поднимался на двадцать третий этаж. Они ровно, с пустыми лицами, стояли перед большим зеркалом, как призраки сестёр-близняшек из "Сияния". Затем его сознание начинало меркнуть. На самом деле, ему просто было тяжело от весьма понизившегося давления, которое начало набирать обороты ещё под конец тура-де-москау. В таких состояниях он чувствовал себя отслужившей своё рок-звездой. Внезапно, они оказались у двери. Света открыла и вошла в номер первой.

За большим окном стоял батареей, гордо сияющий и уносящийся вдаль, будто кусок Токио или Лас-Вегаса, новый арбат; вскрытая вена москвы реки лежала спокойно; в окне слева скучало здание правительства среди изрядно уже истаявшей темноты раскинувшегося позади парка. В центре жилой комнаты стоял даже не лакомый кусок, а целый торт очаровательной кровати о светлом, нежном, пористом постельном белье. Она оглянулась на него, и оба подумали, что теперь никаких преград нет. Интрига ситуации была похожа на звук зафуззованной породистой бас-гитары, и заигравший в сердцах рифф рисковал распалиться до откровенной, прямо-таки призывающей на танец, похоти. Юзернейм, не смотря на своё состояние, как-то умудрился перезагрузиться, и глаза его вдруг загорелись. Света невинно улыбнулась, он живо подошел к ней, взял за запястья, и с нежным усилием переместил феминочку в центр комнаты, где они сели на устланный роскошным ковром пол. Юзернейм преисполнился мысли, но озвучить не мог – воодушевлённо ловил губами воздух, вдруг зажмуривал глаза и улыбался, беззвучно смеялся. Внезапно, блеснув в глазах обратной стороною луны и обретя совсем блаженную улыбку, он потянулся к ней, будто бы поцеловать, но вдруг шёпотом на ушко спросил:

— Света, а вы не боитесь смерти?

Она этому ничуть не удивилась, и поразмыслив, отвечала в полголоса:

— Хотелось бы сказать нет, но... Привыкла к жизни, наверное. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что это, наверное, одна из моих любимых тем. И ещё это в некотором смысле имеет значение, — она повернулась к нему и прицелила выпытывающий взгляд, — ну, значение, когда составляешь мнение о человеке. Но не в нашем случае, конечно, — улыбнулся он, проморгался, закрыл глаза и потёр виски. — В нашем случае один лишь факт... То, что вы решили остаться сейчас наедине с таким... Воплощением безобразия! Уже гарантирует, что вы ничего не боитесь...

«И пусть меня потом не обвиняют, что я убил милую девочку, чью-то дочь, сестру, подругу. Она ведь сама пошла», — пояснил он неоднозначность положения своим особо просвещённым инопланетянам.

— А ты не боишься? — с какой-то замысловатой, холодной уверенностью произнесла она.

— А чего бояться? Возьмёт и настанет. Это же естественно, следует абстрагироваться и принять как должное.

— Так-то оно так, милый, но как насчет леденящего душу страха неведения?

Светочка поднялась, не сводя глаз с озадаченного собеседника, и очень эротично, выгнув спинку, сбросила мантию. Йусернэйм заворожённо наблюдал, вальяжно развалившись на локтях и вытянув ноги.

— Знаете, поисковая система моего мозга не находит результатов по запросам о страхе смерти. Скорее всего, моя психика блокирует и не позволяет воспроизводить демо-версию такого переживания, как его не назови. Осознание же собственной смертности не вызывает у меня вообще никаких эмоций. Впрочем, кроме вашей персоны и нашего времяпровождения у меня мало что вызывает очень сильные эмоции.

Говорил он тихо, совсем не моргая и с редкой серьёзностью в выражении лица. Суккуба, всё также пристально смотря, подошла, перешагнула и встала над ним. Взгляды встретились, и в гробовой тишине мизансценка продлилась около минуты. Наконец, Йусернаме улыбнулся и громко заявил:

— Не томите же, Света, я жажду расцеловать вас!

— А ты у нас, однако, бесстрашный покойничек, — сказала она, глядя сверху вниз, и элегантно присев, оказавшись лицом к лицу, прошептала: — Чтож, ты заслужил этого.

Они упивались страстью ненасытно и жарко, будто после долгой разлуки. Градус похоти поднялся до отметки нескрываемой жажды – его пальцы уцепили топик и потянули вверх; их руки, ладони, пальцы спешили везде и повсюду; в глазах не оставалось ничего, кроме захлестывающего транса одержимости. Его пульс колотился бешено, тело билось мелкой, сладостно-оргазмической дрожью, в глазах меркло, изнутри Юзернейм неясно ощущал какую-то новую, всё затмевающую энергию... И через несколько мгновений, с ярким отблеском сбывающейся на глазах мечты, потерял сознание.

Когда он очнулся, за окном было темно – город окутал плотный смог, в мутном воздухе висела зеленоватая пыльца, доносился легкий запах гари. Комната наполовину освещалась одним лишь бра, висевшим на стене за ним, что выглядело романтично, но он был здесь один. На нём была всё так же расстегнутая рубашка, и никаких новых повреждений. Самочувствие было отличным. Юзернейм вышел из комнаты в коридор, где горел свет. Ощущался сильный сквозняк, и он интуитивно направился посмотреть, в чём дело. Коридор поворачивал, и уже отсюда обозревалась тёмная кухня с распахнутыми створками окна и гладким силуэтом Светы по центру, против утратившего признаки времени тусклого неба. При ближайшем рассмотрении оказалось, что она стояла на карнизе, в чем мать родила, лицом к городу.

— Не пугайте так, кошечка. Идите сюда. Извольте на руки?

Молча, и как ни в чем не бывало, она обернулась и шагнула на подоконник, вдруг прыгнула вверх и сию секунду, чёрной пушистой массой, ударилась об пол и промчалась, звонко прошкрябав когтями, прямо под его ногами. Йусернэйм настолько растерялся, что тупо нашарил по стене включатель света и нажал.

Вот кухня, окно открыто, и Светы здесь нет. А кто же стоял на окне? Померещилось, стало быть? Ведь померещилось? Допустим. А кошка? Какая кошка? А он же ведь к кому-то обратился, назвал кошкой? О Дьявол...

За спиной раздался смех. Её смех.

Он прошел по коридору и заглянул в комнату с ярким светом. В ней источал аппетитный аромат, воцарившись по середине, гигантский кусок нежного кофейно-кремового тортика. «Минимум за полгода съесть реально», — оценил он. Внезапно повсюду погас свет – и по цепочке во всем городе тоже. За окном виднелось, как на известный мост, тихо скрежеща, подтянулись призрачные танки; а в небе, однако же, висели запоздавшие лет на пятьдесят (или всё таки на семьдесят?) аэростаты. По неузнаваемой улице ходили странно одетые люди, будто бы уже где-то увиденные – одни совсем в лохмотьях, другие в странных костюмах. С трудом удалось осознать – он видел что-то такое на страницах учебников и в видеоматериалах по истории. Шли безликие бабы с коромыслами, комиссары с наганами, чёрные рясы с крестами, высокие голубые береты, маленькие красные галстуки, платья в горошек, майки-алкоголички – и всё исчезали за ближайшим углом, прямо как в старых GTA'шках. В центре проносились также в никуда запряженные лошадьми деревянные кареты, кожаные тарантасы, горбатые автомобили и вдруг какие-то неведомые капсулообразные болиды. Пока он фокусировался на них, краем глаза было заметно, как строения вокруг обретали и меняли формы, обсыпались в пыль и вырастали ещё выше. Столь грандиозное зрелище, чувствовалось, было чем-то чревато – и внезапно, как по заказу, большая ворона задернула занавеску. Впечатлённый Юзернейм только и смог выдать:

— Света, вы видели? Там... На улице... Происходит ВСЁ!

Хотя и было мрачно, атмосфера ощущалась торжественная. Возник какой-то звук, разлился журчащим гулом, оканчивающийся тонким, проницающим душу сверкающим звоном, и сия коротенькая метаморфоза от гула до звона переливалась зациклено и гипнотично, снова и снова. Это ненаглядная суккуба в свете свечей, приняв невозмутимую позу лотоса, играла на танбуре. Он четко это увидел каким-то немыслимым образом, просто ровно стоя на месте, едва повернувшись от шторы у окна к благоухающему в темноте торту-кровати. Опознать же, в какой она находится комнате, было в прямом смысле нереально – пространство потеряло статическое свойство. Юзернейм делал шаги, но не понимал куда – он обозревал всё, казалось, просто из одной точки. Да и коридор, вяло плавающий, извивающийся, и парочка новых дверей (разве здесь может вместиться столько комнат?) особо не вызывали исследовательского интереса. Под потолком, уносящимся далеко в темноту, тихо суетились и ворковали летучие мыши; на полу и рельефных поверхностях вдоль стен ползали змеи, очень большие, радостно шипящие и совсем не страшные. Огоньки свечей плавились маслянистыми радужными отблесками, выделяющимися вверх и невесомо парящими, сверкающими в воздухе. Светлана была где-то рядом, но он засмотрелся в играющую цветами под сводами темноту. Будто прямо на ушко она начала вкрадчиво шептать:

— Почувствуй. Это уже не та игрушечная реальность. И не безопасный мирок в далёких кустах. Сейчас мы и не в гостинице даже. Нет, мы в какой-то особой фазе. Смотри, мы можем воспринимать больше. Почувствуй – время остановилось. Ты успел забыть, что такое время? О, это как раз вовремя! Ведь оно приглашает нас. Это так тонко, что можно никогда и не заметить – но уцепившись, больше не потеряешь... Существует только вселенная этой комнаты. Это наше мгновение, наша сгорающая путёвка в самое сердцеее... Понимаешь ли – фантик снят, а вот и конфетка! Наслаждайся, Юзернейм, и не бойся обляпаться. Мы тут случайно, в горячке, раскололи бетонно-экзистенциальную скорлупу глобуса... И таким образом оформили заказ на солнечное затмение. Стало быть – получи и распишись... И скажи мне, что такое реальность? Скажи мне... Что есть реальность?... Ээх, ну ты и красавчик. Так как же ты назовёшь наш играючий полёт над этой великой пропастью?!... Брось пытаться, это бесполезно. Лучше обнулись. Растворись. Сейчас ты просто наслаждаешься спокойной грёзой, среди ясного синего неба, где-нибудь в стратосфере, в освежающим падении с крыши небоскрёба. Всегда. Просто замри и отскочи куда-нибудь в открытое окно, и смотри не потеряйся там в кукольных масштабах театра повседневности. Наслаждайся, когда оглянешься через толстое стекло большой головоломки, где живые соты из спектрального сияющего стекла о сглаженных углах, за которыми вяло движется суета, бросает долго поспевающие к нам световые лучи – кои преображаются сквозь цветные витражи миллионов сот в гегемонию сочных фруктовых созвездий в нашем горячем инфракосмосе... Ты знаешь, темнота состоит из всех цветов. А вот слышал ли ты, что: Love is the law? Теперь всё понимаешь? Делай что должен, и будь, что будет. И не важно, как события в этом месте могут войти в историю и что изменится. Ведь те, кто способны её воспринимать – смертны... Вот и умничка. Ты всё сделал правильно. А иначе бы мы и не встретились. Люблю тебя...

Отличить, где сказка, а где сон – было уже решительно невозможно. Ощущение огромного аквариума. Первобытное видение человека, заброшенного в эту комнату прямо из каменного века. Какие-то невероятные штуковины: гладкие чистые поверхности; свет свечей, вызывающий мистический ужас. Он попытался себя рассмотреть, и ему показалось, что он конь. А потом вдруг – что горилла. И внезапно, очень мускулистый и волосатый кроманьонец, но правда, со вздымающимся детородным органом всё-же конского размера. Шагнув к зеркалу, раздался громкий, точно выстрел, звук, а он подозрительно хорошо ощутил гладкость пола. Ещё шаг – и стук повторился. Йусернэйм сразу же догадался, но всё-таки медленно посмотрел вниз и встретил пару славных, хромированных и полированных копыт. «Матерь божья! Сбылась мечта идиота», — опешил и развеселился он. Кроме того, кожа на руках была чешуйчатая. И всё это, четко и неосмыслённо знал он, никакого отношения к кроманьонцам не имеет. Заинтригованно он протянул руки в верх...

«О да, натуральные козлиные рога – значит, я воистину парнокопытен. Где же здесь, мать его, зеркало?»...

Йус метнулся в коридор, а оттуда в прихожую. Там, прямо у входной двери, лакированной чернотой металла создающей эффект пространства, стояли себе напротив друг друга два зеркала. Как только он оказался между ними, в самой двери показалось гладкое полноразмерное отражение, а затем он оглянулся – никакого света не осталось, лишь тёмное зазеркалье кругом. Её голос объявил:

— Если ищешь памятник, оглянись.

«Нет, — помнил он, — нельзя оглядываться! Хотя... Какого чёрта вообще происходит?»

— Юзернейм, не пытайся уйти. Давай поиграем. Это не страшно. Я ничего тебе не сделаю. Доверься мне, козлик. Тебе даже не придётся затрудняться с речью.

О Дьявол! — бессильно восхитился он.

— Так что, хотел меня убии'ить? Укокошить порешил свою маленькую ведьмочку? Ну ты смешной! Ты же прекрасно понимаешь, что это зря. И я тебя прощаю. Только просто так я тебя не отпущу!

Проекция её тела – в ботфортах и сетчатых колготках с подвязками и поясом, но без трусиков; в тонком кружевном корсете, с какой-то удивительной меховой накидкой и эполетами на плечах; коронованная кожаной фуражкой. Лицо в макияже под труп, с чёрными пятнами вокруг белых, лишённых зрачков глазных яблок; лишь губы покрашены в сочно-красный. Квинтэссенция красоты чуть не остановила его сердце.

«А ты шалунья у нас, очаровашка, — славил он просебя, едва соображая слова, — да будет так! Да светится имя твое, няша! Но пять копеек я таки вставлю, ой вставлю!»

Ползая перед ней на коленях с разинутым ртом, обнимая и лобызая её ножки, беспокойно возвращаясь взглядом в эти её слепые, но пристально смотрящие глазницы, он таки сподобился:

— Представьте себе, дорогая, я лет с шестнадцати был очарован идеей убийства с некрофильским умыслом! Вот ничего не мог с собой поделать! Читал Де Сада и был одержим жаждою распутной и кровавой жести! На протяжении целых недель... Ещё в обязательном порядке, всегда очень заинтригованно, знакомился с биографиями классиков серийного убийства двадцатого века – невероятное удовольствие. Очень вдохновляющий материал. И я всегда буду считать, что пополнить их ряды – большая честь. Особенно в современных реалиях, когда это гораздо сложнее по многим причинам. Поэтому инопланетянам я тогда немножечко слукавил и недомолвил. Иногда можно.

— Ах ты, кровожадный! Козлик, да ты же маньяк. Я это уже говорила. Самый любимый мой маньяк.

Света стояла уже с чернотой в глазах и сияющими белыми крыльями за спиной.

«Да, чёрные были бы милыми, но вот эти уже действительно вселяют страх», — подумал он среди вихрей прочих мыслей. Она вдруг засияла:

— Добро пожаловать, луна и звезда! Подойди и посмотри на меня. Я бог! Как ты можешь убить бога? Какое великолепное, головокружительное простодушие! Как мог быть ты столь наивен?! Стыдись, малыш Юзернейм!

"TES III: Morrowind" занимала первое место в коротком листе его любимых игр.

С нечеловеческой изящностью поманила она его к себе пальчиками. Йусернэйм на коленях, волоча копыта, беспощадно погрохотал костями за ней, прочь из зазеркалья, в настоящий коридор. Как бы не заметили соседи и на полу трещин не осталось!

Светочка уже исчезла за дверью, но её горячее дыхание разливалось повсюду цикличным эхом – и во всей вселенной для него не было ничего важнее. Он проследовал по усладе её голоса к кондитерской постели, где узрел суккубу, влез на кровать и наконец припал к ней, самозабвенно принявшись делать куннилингус. Терзающие её сладостные стоны были настоящим утверждением ненапрасности его пребывания на этой планете.

Через некоторое время он обнаружил себя лежащим распятым на постели. Ангел приземлился из под потолка, и они погрузились в нирвану поцелуев. Последующее приняло несколько церемониальный характер. Затем они наслаждались в шестьдесят девятой позе, пока её стремительно терявшие перья крылья не отвалились совсем. Там, на спине, что-то непередаваемо сияло невозможной графикой, и вдруг начали расти новые, из матовой чёрной кожи, с металлической окантовкой и заостёрнные декоративной фурнитурой, крылья. И на них тоже едва заметно что-то переливалось, мерцало.

«О Дьявол, Светочка, как же так?! Как же это всё сбылось?! Разве может быть ТАК прекрасно?», — последнее на человеческом языке, что он в жару эротического дурмана смог сообразить. От наблюдаемой красоты его разум захлёстывали новые ощущения и сильные переживания, уносящие в сакральную глубину момента; тело действовало автоматически.

— Пришло время отведать моей крови, любимый.

Она окружила его своим теплом и они любили друг друга на новых высотах осязания.

Всё последующее, а именно таинство коитуса со всей чувственностью, сохранилось в памяти Юзернейма на отдельном носителе – таком особом, недоступном всуе. Для него это был в первую очередь ментальный опыт. Теперь они принадлежали друг другу на новом уровне. Если бы это можно было снять на камеру – получилось бы самое романтическое и ванильное порно, какое только может быть. Два бесконечных одиночества встретились и по-наитию, эссенциально, предались самому высокому из искусств. Удовольствие стирало всё мыслимое.

За звуками их тел и особенно её голоса, транслирующего теперь только её озверевшую усладу, было слышно чрез распахнутые окна начинающуюся грозу, и уже скоро отблески молний окрашивали спальню-ритуальню электрическими фейерверками на те же бесконечно долгие мгновения, что длилось их инфернальное соитие.

Его сознание опустошалось и оставалось лишь чистым блаженством, а перед глазами происходило немыслимое слоу-мо – она гарцевала на нём, запрокинув голову, с невесомо разлетевшейся гривой шелковых волос, заигрывающих с разлитым в воздухе электричеством и волшебными конфити огоньков никак не гаснущих свечей, визуализирующих музыку её голоса. Он ощущал её как полноценную часть себя. Всё её тело. Набухшие, как никогда, её сосочки – казалось, он даже смотрит из них на себя со стороны; казалось, торт под ними уже должен был расплавиться; казалось, для этих чувств и эмоций могли бы быть придуманы многомиллионные алфавиты.

Казалось, в этой ночи они пережили неделю. Впрочем, происходило ли это именно фактически ночью, никто не выяснял. В дремотном бреду они спутывались волосами, глядели в бездонные зеркала глаз, размазывали по друг другу полученные яйцеклетки и сперматозоиды. Через какое-то время парочка перебралась в джакузи, где проспала довольно долго – о чём можно было судить по исчерпавшим свой восковой ресурс свечах, незнамо когда расставленных по углам. Так как верхний свет был выключен, любовнички остались в темноте, нарушаемой только наполовину распахнутой дверью. Интеллектуальная же система подогрева в сим чудесном нано-котле не позволяла воде остыть, посему условия для сна создались восхитительнейшие. В какой-то миг он успел задуматься, что девушке после такого события наверняка не следовало бы долго находиться в воде, да и тем более не одной, однако, учитывая вообще всё произошедшее, это, вероятно, уже не имело никакого значения.

Сквозь дрём Юзернейм ощутил, что она заигрывает с его "предрассветной" эрекцией. Молча он обнял и прижал это божественное создание к себе, а свободной, подводной-тяжелой рукой направился обследовать и ощупывать все любопытные её места, какбы заодно удостоверяясь в реальности происходящего. Или же нереальности? Было, в принципе, безразлично. Света невинно улыбалась и хихикала, томно вздыхала и внезапно тянулась то поцеловать, то укусить за мочку уха, продолжая плавно наяривать его готовое к бою орудие.

И хотя это была несомненная реальность, и эта прижатая к нему самочка была горяча, вкусно пахла и чарующе звучала, он всё же, краем разума, так дико удивлялся и хотел спросить – не умер ли он, и происходит ли всё на самом деле? Ибо было как никогда хорошо; в теле не ощущалось никакой усталости, ни отходняка, ни похмелья. А о том, что вообще до этого творилось, когда и каком порядке, спрашивать и подавно не было смысла. «Видит Дьявол, мне не нужны никакие ответы. Просто я даже не догадывался, что бывает так здорово!», — торжествовал он.

Похоть набирала обороты, но всё-таки в нано-котле была малость стеснена – тела утомились, нужно было размяться. Также не проронив ни слова, парочка переместилась в душевую кабинку, где предавалась утехам ещё час.

Выйдя оттуда свежими и полными сил, они направились в кухню. Судя по солнечному свету за окном, в  московском миру протекала уже вторая половина дня. По пути Йусернаме не особенно удивляясь заметил, что номер в полном порядке, никаких царапин на полу нет, и заглянул с порога в спальню – на огромной кровати аппетитного цвета царил вполне себе уместный, любовный такой беспорядочек. Разве что подле, на ковре невинно дремал на боку левый кед.

— И всё-таки она текстильная... — с тоской резюмировал он, а Света рассмеялась.

На кухне же вовсе не оказалось главного – какой-либо пищи. А есть хотелось ужасно, и в срочном порядке была заказана местная пицца, суши и мороженое. Света ринулась искать в постели свои трусики, и далеко не сразу нашла, посему Юзернейм, скорее обнаруживший халат, вышел получить яства у курьера. Кровать оказалась прекрасным местом для трапезы, а Светочке, трусиков не нашедшей и преспокойно восседающей по-турецки, было красивше и без них. Топик, помнили они, так вообще остался где-то в гостиной, как и половина прочего добра, точное местоположение коего ещё предстояло установить. Юзернейм, чтоб было честно, оставил халат на вешалке в прихожей, и теперь обоюдная нагота начинала сводить с ума обоих. Разряженный не далее как двадцать минут назад ствол вновь тянулся в атаку, хотя они только принялись за пиццу.

— Смотри, он тоже хочет, угости его.

Серьёзно советовала ненаглядная, а самец пытался не подавиться от смеха. Она размышляла вслух о том, может ли пенис кончать сам по себе, без всякой тактильной помощи, и что же такое надо изобразить для этого; а вчерашний поздний девственник то хохотал, то хитро щурился, то стеснительно прятал лицо за волнистыми шторами свежевымытой гривы.

Насытившись едой, они таки не могли насытиться друг другом. Учитывая, конечно, что Света вообще традиционно питается мало. А вот бука нажрался славно – ещё бы, уделал почти всё в один фейс, и теперь, расцеловавшись, думал, что всё, можно успокоиться?! Но не тут-то было, и как только он улегся на спину – Суккуба сделала его заложником шестьдесят девятой позиции. Весело они потом смеялись, вспоминая этот эпизод.

Приведя себя в порядок (он даже сбрил недельную щетину) и отыскав всё бельё и одежду, парочка облачилась в обыденный траур. Вчерашняя Света визуально отличалась от нынешней только едва заметным отсутствием мэйкапа, но прогуливаться без оного ей не хотелось, и было решено в первую очередь нанести визит к её дому, откуда она хотела забрать свою сумочку, кою на прогулки с собой не брала. Йусернэйм же отметил неожиданно-приятное чувство, что рюкзак можно никуда не тащить и оставить здесь, в оплаченном ещё на сутки вперед номере, где в тёмных щелях затаились змеи и летучие мыши, мракобесие и невероятные переживания; но прихватил её элегантный зонт-трость. Через несколько мгновений, миновав холодный тёмный холл, они снова стояли прямо, держась за руки, уставившись в отражения своих ничего не выражающих лиц в зеркале того же лифта. Только вот они уже не были теми же.

 

VI : ЖЕНСКОЕ СЧАСТЬЕ

В лобби было какое-то омерзительное оживление из лосковых интуристов, штампованных фотомоделей и суетящихся славянских лакеев. Света накинула капюшон и прибавила шагу. Также в темпе преодолев парковку и покинув территорию гостиницы, было решено свернуть с нового арбата, надоевшим ещё в окне, на кольцо, и по нему дойти до арбата старого – название Юзернейму смутно знакомое, но ни о чем не говорившее.

После изоляционной тишины номера загруженное транспортом садовое гудело, шумело и рычало несчетными тысячами двигателей. Непрерывность автомобильного потока зомбировала и ужасала. Казалось, можно было бы поставить стульчик, долго созерцать, и в один прекрасный момент рассеяться в выхлопных газах.

Солнце, ещё пока не спешившее на ту сторону, вовсю пекло. Парочка долго и безмолвно шла в тени, так как разговаривать было неудобно. Внезапно, он выдал:

«В толпе двуногих словно тень,

для ведьмы кара – ясный день,

и смерть седлает ей седло,

ПЫЩЬ ПЫЩЬ ПОПЯЧСА ОЛОЛО!11»

Процитировал с выражением Йусернаме неизвестного автора, должно быть, воена УПЧК – Светлана наградила до жути довольной, скалящейся улыбкой. Вдруг завидев продуктовый магазинчик, он живо смекнул, чего им в этой ситуации не хватает. Из полного холодильника с золотисто-зелёными отрядами войск хмельной свежести были изъяты две бутылки пива ESSA и чекушка финской водки, на кассе были приобретены непрозрачные целлофановые пакеты стратегического значения – публичное распитие, вроде бы, было запрещено законом, как и многая другая ерунда в этой стране. Стеклянные двери разъехались, чёрные фигуры вышли в городской шум.

— Знаете, Света, когда мы так покупаем в магазине спиртное, вообще любое бухло и курево – мы пополняем карман гнидам и мразям. В сущности, почти за всё необходимое мы платим именно сволочам.

— Да, я в курсе. И что... Тебе стыдно за это?

— Разумеется, тем немногим остаткам личности во мне, что ещё не померли – стыдно. Но если я, скотина такая, хочу пойла, то уж посмотрю сквозь пальцы и куплю. Но только у меня есть кое-что, что меня затем извинит.

Света только повернулась и удивленно посмотрела.

— Я обязательно поддержу и другую сторону – наpk0бизнес. Я считаю своим долгом, если уж несу доход одним ублюдкам, принести и другим. Хоть и таким же бандитам, но находящимся в более изощрённых условиях. Да и распространение той же травки – миссия несравненно более благородная. Учитывая, что с одной стороны в порок легально втянут персонал магазинов и обычные продавцы, которым всё равно, что ты покупаешь; а с другой живут-выживают самые разнообразные цепочки из дилеров, пушеров и просто фанатичных торчков. У вас нет знакомых, через которых можно достать?

— Есть... Но я никогда не обращалась по таким вопросам.

— Значит пришла пора, — добродушно промурлыкал он, — обратитесь, пожалуйста... Скажите, например, что у какой-нибудь вашей хорошей подруги случилось горе, ну там, парень умер или пёсик бросил; и она всему вашему большому и доброму сердцу осточертела уже своими слезами, и её можно утешить только целебным дымом. Типа, она уже раньше как-то пробовала, и ей понравилось, и это необходимо сейчас. Даже если мало и дорого, — вдохновлённо фантазировал он, разглядывая на ходу высотку МИДа, и вдруг остановился. — Ой, чтож я, совсем заболтался! Так заврался, что о пиве-то и забыл!

— И мне! — няша протянула костлявые пальчики из широченных рукавов, получила пакет с выглядывающим горлышком бутылочки и сорвала крышку. Чертовски вульгарное мгновение.

— За архитекторов того времени!

Предложил тост Юзернейм. Бутылки уверенно и громко звякнули, вялотекущая толпа вокруг была совершенно безразлична. Пристукнув крышечку на место, Света спустила веки, и эротично облизав губки, заговорила:

— Человек, который наверняка может помочь – сестра одной подруги, кстати, да. И ей, думаю, всё равно будет, кто и по какой причине нуждается. Она добрая, и уже давно плотно торчит. Но ничего не гарантирую. И связаться могу только с подругой, собственно, которая ей младшей приходится. Вот ей и придется вешать лапшу, если начнёт расспрашивать. И я думаю, как это проще провернуть...

— Чудесно! Будем верить, что всё получится. Только не рекомендую спрашивать об этом по телефону открытым текстом. Надо это обмозговать!

Через несколько мгновений, преодолев широкий подземный переход и подножие МИДа, парочка вышагивала по старому арбату. Эта улица была пройдена быстро, молча и только на половину дистанции в виду чрезмерного скопления двуногих. По его мнению, место было слишком испорчено современностью, но какую-то неубиваемо-ветхую прелесть старины всё-таки сохранило. Светочка регулярно гуляла здесь с детства, то есть с самой середины нулевых и много позже:

— Ммм, пожалуй, не соглашусь. Мне всегда уютно и лампово бывать здесь. Особенно по ночам, когда нет народа – самый шик.

Она предложила посмотреть другие маленькие исторические улочки, куда они и направились, свернув направо. Йусернаме проповедовал рекомендации олдскульного параноика-эстета:

— Поймите, Света, даже если вы никогда ни о чем таком по телефону ни с кем не говорили и не переписывались в интернете, это очень хороший знак – и это должно остаться так. Ибо зачем на себя, в прямом смысле, наговаривать? Все наши средства связи под колпаком. Лично мы, конечно, никому не нужны, и даже любой мелочный барыга, открыто торгующий по телефону, тоже – но только он, в случае чего, будет на карандаше. Да, кто-то не барыга, кто-то только один раз спросит что и почём, и всё успешно получит, и забудет. И пусть даже ничего ему за это не будет, даже если десять раз повторит. А кое-где всё чистыми фактами останется. А нам этого не надо. Нам повезло, индустрия в стране сейчас развита как никогда, и дураков просто несчетное количество – карандашей на всех не хватит. Но запомните – никогда нельзя быть совершенно уверенным в своей безопасности. Поэтому берегите и лелейте свою анонимность как только можно – её много не бывает! Благо, у нас есть работающие мозги, элементарная хитрость и все необходимые ресурсы.

Ненаглядная охотно слушала, он раскрывал ещё некоторые щепетильные аспекты, о коих мы здесь умолчим. Ему многое хотелось поведать и поделиться опытом, но нынешняя ситуация, всё-таки, была предельно проста. Посему, задвинув ящик с секретными материалами глубоко в архив памяти, посмотрев в голубое, с легким серым налётом смога небо, и на прекрасную свою спутницу – можно было забыться, закрыться, отпустить нить, ощутить себя благополучно потерянным в пространстве и времени счастливым волосатым мешком с костями, то есть зверьком. Волшебным зверьком, питающимся нектаром ESSA.

Пред взором нарисовалась очаровательная локация, характеризуемая как бульвар и посвященная Гоголю, чего Йус, впрочем, не собирался узнавать, принципиально бойкотируя адресные таблички как и любые другие баннеры. Благодаря этому, чувствовал он, всякое место воспринимается ещё более уникальным и каким-то магическим, штоле. И всё же, случайно, табличка оказалась в поле зрения на какие-то секунды.

Если бы ещё не знать, что эти вот кованые ограды были сюда однажды принесены и вкопаны чьими-то потными усилиями, как и проложенные трамвайные пути, фонарные столбы, скамейки и вообще построенные дома, и это служит одной пошлой цели, другое – третьей, и за всё это выдавались зарплаты, велась бюрократия, и так устроен весь этот их мирок... Было бы красивее, искреннее, статно!

Ему хотелось отпустить горячую Светину ладошку, отбежать, яростно швырнуть осушенную бутылку куда-нибудь на трамвайные пути и злой собакой взбеситься, прыгать, лаять на проносящиеся машины и всех людей вокруг! И растратив всю энергию, сесть на асфальт, сложить руки, прижавшись к сжатым коленям, уткнуться в них лбом и ничего не видеть. Но не хотелось ставить в неловкое положение или тем более огорчать эту ладошку, горячую девочку, спрятанную ото всех под мантией Богиню со всеми её чудесами под плотно прилегающим бельём.

Она стиснула его ладонь, и тут же он остановился, ухватил за талию, примагнитил её к себе, впечатавшись спиной в стену дома, и лизались они долго и без оглядки.

Пройдя по бульвару вниз к широкой улице, взору предстало одно известное религиозное заведение, на месте коего когда-то плескался общественный бассейн. Оно величаво, сияя драгметальными куполами, царило себе в обширном отдалении через дорогу. Парочка свернула с бульвара налево, на эту самую улицу волхонку. Здесь же, какбы напротив храма, расположилась ретро-бензоколонка со шлагбаумами на въезде, где сейчас заправлялись квадратные чёрные джипы с мигалками.

— Удивительное соседство! Такое нескромное, — дивился на всю улицу Юзернейм, — тогда уж следовало назвать заправку "Божья Роса"... Скажите, Света, а долго ли нам ещё идти?

— Минут пятнадцать. На самом деле, можно было бы сократить путь по патриаршему мосту, но сам понимаешь. Смотри, а там дальше мы уже проезжали на велосипедах в сторону Александровского сада.

Миновав боровицкую площадь, они ступили на большой каменный мост. Слева обозревался, само собой, кремль, Юзернейм даже замедлился и немного рассмотрел. Выйдя на плато, его вдруг осенило – где-то там дальше, в первые пятнадцать минут их знакомства, они стояли на светофоре, и он смотрел сюда поверх пролегающего далее чуть более плоского моста над отводным каналом, и восхищался. С москвы-реки нёсся прохладный, но всё-таки отравленный мегаполисный бриз, развевая её мантию и его волосы; утомившиеся ноги подсказывали, что за спиной уже около пяти километров. Вновь таки встретившись лицом к лицу с большой полянкой, но на этот раз проследовав по ней, скоро они свернули к дому. Подходя к подъезду, он спросил:

— Где мне подождать?

— Нигде, пойдем вместе! Только сначала зайду я, покажусь маме, может, поговорим пару минут, и я тебя по-тихому запущу. Снимешь обувь заранее, и подкрадёшься на цырлах. А может, повезёт, и вообще никого не будет. Но это вряд ли. Если вдруг что-то пойдет не по плану, и я не появлюсь через десять минут – выходи ждать на улицу.

Для Юма это была полная неожиданность, и от интриги момента аж задрожали поджилки.

Лестница, обрамляющая лифтовую шахту в центре подъезда, пронеслась до третьего этажа мгновенно, и он даже не успел спросить, мол, зачем идти вместе, если ей, по сути, только сумочку прихватить надо? Она шепнула: «туда», — и показала на лестничный пролёт к четвертому этажу за шахтой, где он в итоге прождал, согласно подсчету внутреннего хронометра, около трех с половиной минут, не забыв снять кеды. Дверь бесшумно приоткрылась, и её пальчики из темноты поманили быстро-быстро. Юзернейм мигом пролетел вниз, оценив чистоту и освещающую температуру лестницы, да нырнул внутрь.

Светочка аккуратно закрыла входную дверь, и в прихожей, образующей нишу среди длинного коридора, стемнело совсем жутко – она заранее выключила даже реагирующий на движение фонарь. По обе строны тянулся коридор, но влево – длиннее, туда она его и повела. Пространство оного представляли солидные тёмно-зелёные обои. Приводил коридор к девяносто градусному повороту в тупичок, где было отдельное освещение и располагались две двери напротив друг друга – белая слева и чёрная, уже приоткрытая, справа. Здесь он заметил, что высота потолков точно такая же, как в гостинице – под три метра.

Йусернэйм застыл на пороге. На несколько мгновений у него пропал дар речи. За спиной Света тихонько провернула ключик в дверном замке. Её комната выглядела, без малого, как сувенирный, антикварный или даже рокерский boutique. Само же пространство состояло из винно-красных обоев с золотистым узором, робко сияющим в полумраке, и наполнялось большой чёрной мебелью; тусклый свет в нём порождали плоские кругляши в панели по всему периметру потолка, хотя в центре висела величаво бликующая хрустальная люстра. Согласно плану квартиры, помещение было вертикальным прямоугольником, где входная дверь – справа вверху, а окно в самой нижней стене по середине. Оттуда он и начал разглядывать комнату, слева на право, стоя у входа. Стёкла окна в глубокой нише, где можно было встать в полный рост (что и делали там колонки акустической системы) были чем-то плотно прикрыты, и не имелось ни малейшей щелочки. По сторонам, для красоты, были распущены сверху и подвязаны снизу, как занавес, чёрные шелковые шторы. Вплотную к подоконнику расположился массивный письменный стол со множеством ящиков; игровым ноутбуком на охлаждающей подставке, стационарным компом и большим монитором на рабочей поверхности; рассиживаться за коим владелица предпочитала в директорском кожаном кресле. Также рядом находился пуфик, видимо, для укладывания вытянутых ножек. Правее, наискось углу, стоял туалетный столик с громадным овальным зеркалом в резной раме. Вся эта часть комнаты, благодаря занавесу, выглядела очень гармонично и помпезно.

В центре находилась, поперёк столу, двуспальная кровать под аккуратным покрывалом. Справа громоздился комод, заставленный и заваленный кучей побрякушек, а в углу, прямо напротив входа, царил, напоминая игровой автомат, террариум с Лукрецием. Через пару шагов от него, вплотную к стене прижалось строгое прямоугольное пианино, подле стоял скромный табурет. Вокруг собралась хаотичная толпа из двух пуфиков, кресла-качалки, большого мягкого кресла спинкой ко входу; между ними затесался и журнальный столик из тёмного дымчатого стекла, на коем дежурила пепельница и какие-то журналы. Комната была большая, и пройдя пару шагов вглубь, прямо напротив кровати обозревался теперь гротескный ансамбль из древнего сервиза и двух одинаковых гробоподобных шкафов по бокам. Медленно разглядывая комнату и содержимое завалов комода, боковое зрение уловило движение – паук-птицеед выполз на живописную корягу и замер, какбы приглашая полюбоваться. Юзернейм тихо подкрался и не спугнул хелицерового. Пёстрый слепок изумрудной спины и красной головогруди с большими лапками такой же расцветки, но с белыми вкраплениями и металлическим отливом волосков, казался существом из какого-то другого мира. Несколько времени Лукреций почти незаметно шевелил задними лапками, и был таков. Йус переместился в центр комнаты, и здесь ему в глаза бросились, почти со всех сторон, странные пятна на полу, оказавшиеся сильно размытым отражением потолочных ламп. Он оглянулся, опешил и присел потрогать – поверхность была отражающей, словно полированный чёрный металл. Потрясенно, шёпотом он спросил:

— Вау! Что это за материал?

— Какая-то крутая плёнка, на ней ещё плотный защитный слой, названий не помню. Я сама её клеила, когда после ремонта мне достался ровный ламинат. Разумеется, сначала была установлена мебель, и только потом я взялась за дело... Вообще весь этот интерьер придуман мной.

— Фантастика. Вся ваша комната, — благоговейно оглянулся он, — просто умопомрачительна. Дракула слюной бы изошел!

Слева от стола, в углу, с потолка мрачно свисала петля о двенадцати кольцевых узлах из канонически толстой пеньковой веревки, будто бы впрямь заимствованная с эшафота. Юзернейм с трудом не поддался приступу восторженного смеха – Светочка оценила это, быстро прильнув и затянув его целоваться. Они рухнули на кровать.

О Дьявол, как бы не сорваться сейчас в жар блудодейства! Ведь даже неизвестно, есть ли кто дома? Все ли дома, а? У кого здесь не все дома?!

Похоже, они действительно были не одни, и суккуба тоже не хотела шуметь, или, по крайней мере, ограничивать себя в этом, и горячая парочка вынужденно угомонилась. Немного повалявшись вместе, она оставила его, уйдя за компьютер. Юзернейм лежал, разглядывал полный всяких вещиц сервиз и ощущал какое-то удивительное умиротворение – всё это пространство, казалось, было частью некоей безмятежной вечности, здесь было темно, красиво и хорошо. «Умирая в этой комнате, можно было бы считать, что жизнь удалась», — подумал он, и повернув голову, заметил в том левом углу, под петлёю, электрогитару 'BC Rich' известной секироподобной формы. Подле находился, судя по размеру, комбик ватт на тридцать. Струнный инструмент оказался из именной серии Керри Кинга. Пока он, усевшись на кровати, перебирал лады, просто чтоб почувствовать, каково это, Светочка закрыла крышку лэптопа и заявила:

— Я подозревала, что застану её, ту самую старшую сестру, в какой-нибудь из эмэмошек, где мы иногда пересекаемся, но её вообще нигде нет онлайн.

Повисла пауза. Йусернаме решил не надоедать:

— Ну, ежели не желаете звонить, то и ладно тогда. Как я уже говорил, всё можно устроить иначе.

— И ты не отступишься?

— Нет. Захотелось, и всё тут! — ударил он по всем струнам.

— Да лааадно, я позвоню. Если уж так будет быстрее, то надо хотя бы узнать.

— Премного благодарен!

Она взяла телефон, а Юзернейм вернул гитару на стойку и устроился, полулёжа, на кровати – греть уши.

Диалог Светы с подружкой был совершенно обыденным, разве что, в нужный момент она спросила примерно следующее: «...как там Виви, весёлая, как всегда?... о, это хорошо... у меня к ней интересное предложение» и обещала прибыть до вечера. Через пару минут она воспользовалась своеобразным лайфхаком, подходящим только к некоторому типу людей и работающим с ними безотказно: она отправила подруге смс, что будет не одна. Таким образом и вежливое предупреждение есть, и мгновенных выяснений не следует.

— Браво, Света, вы умница!

— Ну вот, ты всё слышал, поздравляю. Поедем на метро или на такси? Или хочешь, чтоб я украла маменькины права и ключи от нашего лэндровера?

— Да чего мелочиться, давайте я сразу надену себе на шею эту славную петельку, и пригрозив немедленным самоубивством, мы вашу маму заставим непосредственно лично доставить нас до точки! Я скажу – мама, у нас, понимаете ли, дэпрэсссИя, мы страдаем, нам нужен доуп-смоук, травэлла, или хотя бы гаштет, отвезите же нас! Мы уже не можем полюбить друг друга сильнее, чем нас может полюбить целебный дым, эссенция любви нашей вечной кормилицы и праматери Земли!

Светочка отсмеялась в ладошки, развернулась в крутящемся кресле и бросилась на него одичавши лизаться.

Вновь форсированно успокоившись, ненаглядная поднялась и заглянула в мобилку:

— На волгоградке пробка, хрен быстро доберемся. А на метро минут двадцать пять будет. Чтож, выбор очевиден.

— Совершенно. Жду вас с ключами от лэндровера. У него же клиренс что надо, поедем по крышам!

— О да, а я возьму косу и буду рубить всех, кто встанет у нас на пути! Я сейчас оставлю тебя здесь на минутку – сбегаю умыться и сяду за мэйкап. Не скучай, но только не шуми, — ласково предупредила она.

Юзернейм, впрочем, и не поднимался с постели – расслабленно лежать, вытянувшись, было очень большой роскошью после примерно недели ежедневной многокилометровой ходьбы и неудобного сна на едва ли мягких поверхностях. Вскоре Света вернулась и заняла место перед овальным зеркалом, включив лампу. Комната обрела невероятно уютный окрас. А он почувствовал, что выпитое пиво, медленно но верно, захотело наружу, и поделился наблюдением.

— А потерпеть никак? Хотя даже не знаю, где ты на улице найдешь подходящее место, вроде у нас здесь всё как-то... Обозреваемо, — хихикающе дополнила она, — ладно уж, иди, только на цыпочках! Самый конец коридора, на двери метка.

Йусернэйм вышел и тихо притворил за собой дверь. Бесшумно подкрадясь к углу на повороте, он прислонился к стене и одним глазом взглянул на простилающийся вдаль коридор. В конце, где было видно естественное освещение, на него глазела дверь; а по стене, у коей он притаился, где-то примерно посередине, тоже имелась одна. Сконцентрировавшись, он принял странную позу, представив себя со стороны каким-то насекомым, возможно, богомолом, и продефилировал не очень широкими шагами, едва поднимая носки от пола, смешно расставив руки, будто предупреждая потерю равновесия и дальнейшее фиаско. Его перемещение вдруг заметили фонари с датчиками движения, и осветили путь. Войдя во вкус с ещё одной парой шагов, он уверенно надвигался вперёд. В первую очередь необходимо было помыть руки после улицы, и ему нужна была ванная. В доме, должно быть, часто принимали гостей, судя по обилию вешалок с тапочками в прихожей. Йус миновал вход в неизвестную комнату и благополучно добрался почти в конец коридора. Здесь в стене по правую руку наличествовало окошко с зафиксированной створкой. Далее размещался аналогичный поворот налево, где вместо тупичка следовал вход на кухню – часть оной обозревалась отсюда через открытую дверь; однако в стене слева имелась ещё одна, закрытая. Напротив же неё, по правую руку, были туалет и ванная – именно эта дверь и смотрела на него все эти мгновения.

Юзернейм хотел заранее включить свет, но приоткрыв дверь, увидел что там его уже достаточно – в сводчатой нише также имелось окно, и заскочив внутрь, он лишь прикрыл дверь. Ванна оказалась просторной за счёт наличия солидной кабинки вместо традиционного котла, а окно было покрыто тонирующей пленкой и выглядело снаружи, должно быть, зеркальным. Согласно его впечатлениям, интерьер ванны выглядел очаровательнее в полумраке – на стенах было выстлано панно из синих плиточек в золотистой окаймовке, и в узорчатом мотиве они градиентно меняли цвет из тёмно-синей середины стены до лазурного пола и потолка, местами исполненные эмалью и бликующие в оконном свете; а на полу лежала вытянутыми ромбами изумрудная плитка. Вся сантехника и аксессуары были дорогими и чистыми, над раковиной сияло большое круглое зеркало в красивой раме из лепнины. И если б не целое ополчение разноцветных косметических и гигиенических средств на полочках ниже, а также полотенца на сушителях и корзина для грязных вещей подле навороченной стиралки – можно было бы подумать, что это место находится в номере отеля. Юзернейм живо вымыл лапки, вытер о первое в очереди маленькое полотенце и вдруг услышал шаги. Под ложечкой засосало. Он замер и весь обратился в слух. Кто-то прошел мимо, на кухню. Раздался звук открытия холодильной камеры, выдвижения пластикового ящичка из морозилки – характерное шуршание снежной наледи. Далее было что-то тихое, не очевидное, перемешиваясь с шагами, а фоном Юм слышал своё сердцебиение. Внезапно, раздался хлопок закрывшейся чуть поодаль двери, а дверь в ванную слегка подтолкнуло волной дерзнувшего сквозняка. В голове у него вдруг перемкнуло, и с атлетической аккуратностью, легко и играючи, он переместился ко входу, дабы вернуть дверцу в исходное положение и понаблюдать через щель. Ещё секунд двадцать – сейчас он ощущал течение времени очень хорошо – кто-то что-то там делал и таки направился обратно. От впрыснутого адреналина он наблюдал это в замедленном виде. Мимо, почти из крупного бежевого плана, появилась, к нему спиной, женщина с длинным хвостом чёрных волос, она была в одном только кружевном нижнем белье красного цвета и в босоножках. «Матерь Божья», — прокомментировал Йус для инопланетян. Она несла большое блюдо с мороженым и фруктами, разливавшими по воздуху сладкий аромат. Подтянутая попка, изящная фигура, здоровый цвет кожи; большая грудь, умное и хитро личико, обозримые в миг, когда она повернулась и, как ни в чем не бывало, слегка пригнувшись, удерживая сладость прямо перед своими наливными сиськами (на которые это мороженое опрокинуть бы и лизать до одури!) поднажала локтем на ручку и кокетливо подтолкнула бедром дверь. «Очаровательная женщина! Доча получилась вся в неё!», —  ликовал он этой встрече. На мысленный экран вылезло сообщение, что скрытность прокачена на новый уровень.

Очаровательная женщина галантно исчезла, раздался утвердительный хлопок – и он мог поставить целое состояние, что внутри она захлопнула дверцу, согнув ножку в коленке, вежливо и шально ударив пяточкой.

В конце коридора, также в полголовы, мизансцену наблюдала Света. Юзернейм выбрался из укрытия, и их любопытствующие взгляды пересеклись – она пригрозила пальчиком.

Сортир был оформлен проще – изумрудной плиткой на стенах и ромбической лазурной на полу. Справив таки нужду, он включил на этот раз свет в ванной, чтоб сполоснуть ручонки и заодно, потворствуя старому фетишистскому инстинкту, осмотреть подозрительный лоточек на стиральной машине, привлекший до этого его внимание. Это оказался, воистину, кое-чей филиал корзины грязного белья. Он быстро глянул в коридор и удостоверился – никого нет. Внутри лежали, поверх какой-то чёрной вещи из гладкой ткани и белой майки, спортивные розовые трусики. Подтянутая попка, увиденная всего несколько минут назад, и возникающая теперь в мысленном взоре, какбы подсказывала, что все эти вещи, скорее всего, не Светочкины. Юзернейм взял трусики за края, и едва не коснувшись губами и носом, глубоко вдохнул... Мысленно он жевал их, душил свой член, в яростном экстазе заливал и пропитывал спермой насквозь... В реальности же, едва владея собой, положил на место, накрыл крышечкой, как было, и живо ретировался.

Силясь вновь быть аккуратным и тихим, он вернулся по бесконечно долгому коридору в вампирские покои. Светлана скучающе сидела в кресле, и как только он вошёл и прикрыл дверь, встала. Её улыбка была жутко неоднозначна, и Юзернейм даже замер. Поглядев на него испытующе, она медленно подошла и заявила:

— Надеюсь, ты понимаешь, что если бы я пришла с гостями – она бы в таком виде на кухню не вышла? — её интонация и выражение лица были ну очень наигранны. Он рискнул:

— Нет, не может быть! Что за вздор?! Я уверен, она обожает появляться перед вашими женихами, подсматривающими из ванной, именно в таком белье.

Отсмеявшись, Светочка схватила негодяя, перетащила по комнате и толкнула на кровать, где нежно колотила, царапала, лепила пощёчины и таскала за волосы:

— Чтооо, понравилась зрелая женщина, дааа?! По глазам вижу, чёртов ты кобель! Ну, будет тебе сейчас женщина! — встав на кровати, она стянула с себя штанишки с трусиками и пристроилась над его лицом. — Давай, старайся! Ты виноват, проси же прощения! Ооооо да... Виноват так виноват! Подлец! Негодяй! Оооее...

Ему хотелось, чтоб время остановилось, и сколько его уже прошло, они не желали знать. Суккуба долго не сдавалась и прижимала его голову собою, получая требуемую таким образом отдачу, заботливо высвободила его рвущийся в бой орган из жестокого джинсового сопротивления. Но всё же, удовольствие забирало её, и наконец Йусернаме таки перевернул на спину свою маленькую женщину, подтянул за ножки и припал извиняться дальше, в более комфортной позиции и потому ещё более истово, заодно сняв свои штаны. Через некоторое время Светочка прикрывала свой ротик обеими ладошками, забыв о свежей помаде, ибо разбушевавшееся и накатывающее удовольствие требовало кричать громко. Он же форсированно наслаждался и испытывал её самоконтроль ещё довольно продолжительное мгновение. В порыве страсти парочка не услышала легкий, совсем формальный стук в дверь, а до этого, во время шутеек, и вовсе забыла запереть её на ключ... Их окатила волна света из зеленого коридора. Его окатила волна Светы из розовых глубин. Мадэмуазель окатила волна яркого, шокирующего смущения. Она была уже в халатике, тем временем как Света – в одном только своём топике, на который обе лапы протянул прикрывающий её ниже Йусернэйм, единственный здесь сияющий не самым приличным своим местом. Юная леди, закрыв глаза, сжимала его запястья своими горячими и мокрыми от сдержанных криков пальчиками, с одышкой ловя губами воздух. Теперь она вся стала горячая и мокрая. Дверь в комнату тихо затворилась.

Пока ненаглядная приводила себя в порядок, он минут пять ждал, когда эрекция, наконец, отпустит. К обоюдному удивлению, немного времени в запасе ещё оставалось, но причин задерживаться больше не было. Стоя перед овальным зеркалом, Юзернейм упаковал своё добро, застигнул ширинку, разгладил брючины, вправил рубашку и улыбнулся своему отражению. Сзади нарисовалась Светочка, одетая уже в строгое, короткое, облегающее чёрное платье – обняла его и чмокнула в щёчку, он ответил тем же, и волшебным магнетизмом начался вдохновенный засос.

Через несколько мгновений они выскользнули из темноты прихожей. Пока она проворачивала ключ в замке, он разглядел на ней чёрные колготки и совершенно чёрные, высокие кеды. Эти тонкие ножки засеменили вниз по лестнице и вышли из подъезда. На улице было ещё светло. Парочка направилась в сторону, откуда пришла, но перейдя дорогу в другом месте, проследовала через какие-то дворы. Юзернейм не мог не свернуть в ближайший продуктовый, где купил два пирожка с мясом и ещё два с картошкой и грибами; плитку горького шоколада, по бутылке пива Dr.Diesel и Redds; и выцыганил у кассира один пластиковый стаканчик из непочатой упаковки за целую монету золотишка. Последний был ему необходим для смешивания пиваса с ранее приобретённой финской горилкой. Замяв пирожки, он осушил три стакана подряд, каждый раз наливая меньше пива, и таким образом после четвертого стаканчика опустошил более половины чекушки. Вдруг они оказались на какой-то смутно знакомой улице, и немного пройдя, Светочка показала пальцем влево – он увидел пеший переулок и ряд лавочек, где они уже много часов назад (вчера ли?) встретились. Сейчас там было довольно людно. Йусернаме не жевал, а медленно рассасывал шоколадку, потому что зубы были уже не ахти. Когда спуск в переход станции метро Третьяковская появился в поле зрения, он отважился залить пятый стакан, а суккуба допила пиво. Пустые бутылки отправились в урну, а полсотни миллилитров проклятой гость столицы вручил первому встречному попрошайке.

Им предстояло совершить только одну пересадку почти в начале пути, и постепенно дуреющий Юзернейм ещё чувствовал себя уверенно, и жалел только, что под рукой нет сиди-плеера. Народу было немало, и пересаживаясь, они выбрали последний вагон. Первую половину поездки он ещё смог устоять в прямом смысле, затем потихоньку началось палево и треш. К счастью, скоро несколько мест освободилось, и Юзернейм уселся скраю, а Света по своей доброй традиции осталась прислоняться к двери. Как-то не по плану делалось ему тяжко и гадко, и особенно душно. Каким-то чудом поезд вдруг выехал в открытый мир – за окном тянулось шоссе, уставленное мелкими машинками с сияющими красным фарами, и он понял, что вот там медленно, а тут всё-таки поезд несётся огого! Правда, качается жутко, подтрясывает, зараза! Нет, лучше бы всё-таки в немецком седане лететь с драконьими крыльями и хищно скалящейся решеткой радиатора, это им по нраву!

«Мы. Я и она. Мы вместе. Вот она стоит, красавица и умница. Самая белая, самая чёрная! И инфа... инреф... инфра... Инфернально горячая! Моя любимая. Ах, ну что ты так глядишь, лапочка? Живой, видишь. Ну, хоть формально-то! Иди поцалую!», — так он испепелял её блаженными и безмолвными гримасами.

Мимо на каких-то пару секунд замерла очередная станция. Перед следующей Светочка протянула ему руку – пора было двигать. Йусернэйм поднялся, как-то запоздало сообразив, что ехал развалившись, как всамделишный бомж, и теперь ему нахлынуло в голову. Душный горячий воздух, вонючий каким-то фирменным метрошным маслом и содержимым легких всех сограждан и просто бездомных организмов ворвался в его нос и рот! Последнее, смутно предчувствовалось, как-то поправимо. Он замер на этой мысли, и встал как вкопанный на перроне. Поезд шарахнул многочисленными дверьми и покатился ко всем чертям – тут-то и свершилось! Оглушающим рваным рыгом первый залп богатой струи пришелся на боковину задней кабины обычного синего ежа. Тут же, скрутившись в три погибели, под шумок уносящегося состава, готье излил душу прямо на зеркально-блестящий рельс, ну и, само собой, на пресловутый край платформы. Остальная блевотина была в основном водянистая – от слова 'водка'. Света, достав откуда-то салфетку, живо облагородила ему морду и геройски потащила подруку вон! Впрочем, облегчившись, он достаточно оклемался, и сообразив, что натворил, включил ноги пошустрее неё. Мысленный взор демонстрировал ему скриншот из самого процесса – он заметил слишком сырое, недостаточно прожаренное, должно быть, мяско. «Пожалуй да, — мысленно расследовал он, — это всё таки не моя вина, а просто мясо, мяско паршивое»...

На эскалаторе они не суетились, и встали как добропорядочные граждане:

— Благодарю за помощь, Света, и простите меня, пожалуйста. Клянусь, я не хотел. Сначала всё было хорошо...

— Не за что. Ты не виноват.

Они обнялись.

И беспрепятственно покинули станцию метро Кузьминки.

 

VII : СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ В КУЗЬМИНКАХ

Нежно-оранжевое небо ещё сияло, подогревая раскинувшиеся вдоль пористые розовые пёрышки, с другой же стороны готовились вступить в силу сумерки.

На очень свежем, подле волгоградского проспекта, воздухе, Йусернэйму стало гораздо лучше, и он приобрел в ближайшем ларьке бутылку минералки, прополоскал горло и умылся. Через мини-городок из одинаковых пятиэтажек, палисадников и детских площадок они шли куда-то вдаль, где сияли многоэтажные новостройки. Завязался диалог – он спросил, мол, как всё это будет, и не лучше ли ему подождать на лестничной клетке, на что Света ответила, что лучше погостить хотя бы часик, потому что эту подружку она знает с детского сада и поступать некрасиво не желает. Однако, и ей было очевидно, что правда о том, кто этот дружественный бледнолицый господин, готовый заплатить много за мало, и как она с ним познакомилась, будет настолько нетривиальна и радикальна, что обязательно вызовет сомнения... Причем именно в её – Светочкиной нормальности. Посему, не долго думая, было решено: они познакомились в интернете где-то примерно год назад, он был уже пару лет как вдовец и нуждался в элементарном общении, поддержке. И так они, чинно и прилично, подружились.

Проходя среди одинаковых раскопированных локаций, типовых мусорных контейнеров, типового жилья и таких же сограждан, парочка хихикала над выдуманной историей и продумывала её, на всякий случай, до мелочей. Разумеется, применять её не было никакого желания (попробуй ещё сдержи улыбку и не засмейся), и если их минует обоюдное интервью, или будет достаточно скромным, то Света гарантированно будет опрошена тет-а-тет – а значит, всё надо было продумать, чтоб никаких нестыковок и неожиданностей. Впрочем, они увлеклись, и возникло предчувствие, будто идут на допрос. «А раз уж не на допрос, а, вероятно, на чай, кофе, жарёху, грибы, мескаль, айяхуаску, или что там ещё будет, — догадывался он, — захватим, тогда уж, ништяков». В ближайшем супермаркете были приобретены: пакет мармеладных червячков, мажорная коробка конфет и зефир в шоколаде. Он хотел взять ещё что-нибудь, но Светочка вступилась, мол, ну хватит, в самом деле, засмущаем же!

Вскоре они очутились у подножия длинного многоподъездного дома – суккуба набрала номер квартиры по домофону, и абонент открыл дверь сразу же, ничего не сказав. Через несколько мгновений, промчавшись на тринадцатый этаж, они встали перед дверью. Ручка протянулась вниз, замок щелкнул, им открыла низенькая девушка:

— Я бля посмотрела в глазок и ахуеть испугалась! Вы тут встали, блять, как эти ёбаные девочки из Сияния! Стенли Кубрик, ёбты, в гробу перевернулся, нахуй! Привеееет!

И раскланявшись, пропустила их внутрь, где Свету сразу обняла и чмокнула, а затем ему охотно протянула руку и представилась: Елизавета.

Так они ступили на порог квартиры сестёр Панихидкиных. Юзернейм ненавидел рукопожатия, при всей их незыблемой психологической обусловленности, и если уж доводилось – а вредная привычка распространялась почти среди всех приятелей, то исполнял с теплом, обнимая и согревая своею левой тыльную сторону ладони приветствуемого.

Лиза была самой обычной девушкой, низенькой и хрупкой блондиночкой с каре-стрижкой. Никакого интереса и пиетета к Танатосу и самовыражению в каком-либо стиле она не имела, и вообще считала, что главное в одежде – низкая цена. Вопреки милой и безобидной, располагающей внешности (круглое личико с выразительными голубыми глазами, узенькие пухлые губы), обладала жестким характером, прямо говорила, что думает; но в кругу друзей была расслаблена и мягка. Также с виду никак нельзя было догадаться, что она является отъявленной сквернословщицей, виртуозом школы русской матерщины. В отличие от своей сестры, она ничего кроме спиртного не употребляла, и то за редким исключением.

Квартирка, как сразу догадался он, была однокомнатная, но просторная. Собственно комната осталась скрытой за дверью, а они из прихожей пошли на кухню. Интерьер был незатейлив и состоял из икеевской мебели, и единственное, что было неожиданно – пузатый советский холодильник с красивым эмалированным шильдиком. Также имелась дверь, как он сначала подумал, на балкон – но это оказалась большая незастеклённая лоджия, куда они вышли потому, что Елизавета принципиально не курила в кухне. Открывался хороший вид на ближайшие улицы и парк вдали, но уже стремительно темнело. Лоджия, как это часто бывает, была заполнена всяким хламом – велосипедом "аист", старой железной раскладушкой с матрасом, огроменным самоваром, и кучей садового инвентаря. В конце было окно и дверь в комнату.

Посидев полчасика за чаем со сладостями, поболтав о ерунде и поведав, в ответ на вопросы хозяйки, основной сюжет свежесочинённой сказки, конспиратор тактично напомнил о искушенной цели своего визита:

— Милые дамы! — начал он:

Я в разговоре сим чудесном, принял посильное участие,

разделив чаепитие и зефира очаровавшись вкусом,

так прошу я вас теперь же: извольте мне

ступать и насладится живительным...

Тетрагидроканнабинолом!

— Ебать! — воскликнула Лиза, а Светочка усмехнулась, — пиздуй конешно! Плотного накура!

Из беседы, начавшейся на кухне, он узнал, что барышня, к которой сейчас обратится, именуется Викторией и «жрать», по выражению сестры, она не пришла не из-за того, что на кухне было всего три табуретки, а потому, что весь день увлечённо играла.

Йусернаме постучался и услышал положительное «да». Открыв дверь, он обнаружил тёмное помещение, напоминающее офис, украшенный к новому году – под потолком раскинулась обильная сеть включенной гирлянды. В центре, боком ко входу, стояли лоб в лоб две школьные парты, зажав между собой незаметный отсюда, прозрачный, но мутный пластиковый экран (видимо, чтоб не надоедать друг дружке). На парте слева стоял раскрытый лэптоп; на парте справа монитор, напротив коего в кресле с мягкой спинкой откинувшись расположилась девушка с джойстиком. Не отворачиваясь от экрана, она доверилась своему боковому зрению:

— Светик? Привет.

— Не Светик, но привет!

— Ой, секундочку. Справа включатель, нажми пожалуйста.

Судя по замершему с монитора свету, она поставила паузу. Он нашарил включатель и под потолком зажглась одна-единственная сильная лампочка против нескольких сотен мелких разноцветных. Справа от него вдоль стены стояла  деревянная двухъярусная кровать. Всё здесь было какое-то дешевое, потертое, кроме новейшей 'плэйстэйшн' у неё на парте. С этой же стороны стоял большой кожаный диван.

У Виктории были фиолетовые, средней длины, но очень пышные и слегка вьющиеся волосы; экстремально худое телосложение; ростом она была значительно выше сестрёнки. На ней был то ли видавший виды оттянутый топик, то ли коротенькая майка?... И джинсовые шорты на тонких, прямо-таки спичечных ножках. Нельзя сказать, что у Светочки и Лизы ножки были, по сравнению с этими, толще – они проигрывали, должно быть, какие-нибудь жалкие кубические миллиметры... Но вкупе с кожей, натянутой меж бедер, впалым животиком и такими же спичечными ручонками – ножки смотрелись гармонично, настолько особенно, что Виктория не тягалась с обычными девушками, то есть представляла другую весовую категорию. Категорию начальной стадии анорексии. «Если бы мы вдруг остались в пустой квартире, — подумал он, — было бы сложно сдержаться и не принудить тебя, а в противном случае и изнасиловать». Её лицо, в отличие от сестринского, было в первую очередь сильно исхудавшим, и почти всегда отражало туманную лёгкость в голове; в остальном же – более заостренное к подбородку, с широкими пухлыми губами и глазами зеленого цвета, каких он никогда не видел. Казалось, будто бы она спала наяву, и ничего не понимала, не знала и совсем не желала знать и понимать – это было существо другой природы: хомо наркоманиус. Поведение, манеры, речь, выражение лица – буквально всё выдавало кондовую наркоманку. По меркам Юзернейма это только добавляло её личности тысячу очков к обаянию, которые же вместе с извращенным аппетитом, вызываемым её нездоровой худобой, сложившись, синтезировали в нём дикую симпатию. С ужасом сознавая, что сия болезная лань, скорее всего, сама отдастся на растерзание, и  даже говорить много не придётся, ценитель падали и мнимый санитар притонов просто представился:

— Я Юзернейм.

— А я Вика. Присаживайся, — кивнула она на диван.

— Что у нас на этот вечер, Вика? Я особенно хочу покурить и взять с собой, — задумался он, — ну, на сколько договоримся, столько и взять.

Она улыбнулась и достала из кармана зиплок с травкой, коей хватило бы на два-три напаса. Йуся не сильно, но опечалился, и предвкусил уже, как будет нервно мониторить всякие там, чёрт подери, сатоши.

Виктория тоже сделала скорбное лицо, но вдруг объявила радостно:

— Шутка!

— Ох, весёлые у тебя шутки! На твоей совести была бы моя блевотина на этой вашей станции метро сегодня.

Вика рассмеялась, встала и всё объяснила:

— Я не храню здесь свой стратегический запас. Но сейчас принесу. У меня всего достаточно, сам увидишь.

Скелетоподобная девушка прошла к шкафу, стоящему напротив в углу, достала чёрный кожаный плащ, надела и вышла из комнаты. И сразу же из квартиры. Минуты через три Вика вернулась с большим непрозрачным пакетом, а руки её были облачены в хлопчатобумажные перчатки. Она сняла их, сняла плащ и повесила на место. На шкафу, среди прочего, стояла картонная коробочка, которую она достала и извлекла перчатки латексные – значит, всё серьёзно. Юзернейм, откинувшись на спинке дивана, жадно наблюдал. Приметив это, девушка натянула их нарочито медленно и какбы смакуя.

Из пакета был извлечен небольшой обклееный чёрной изолентой металлический пенал – внутри он был герметично защищен резиной, а наполняли его пакетики с интересным содержимым: кусочек гашиша грамм на двадцать, примерно такой же пакетик сперссованной сортовой травы (70% сатива), в половину меньший пакетик другой травы (90% индика), и пакеты с приличным объемом амфетамина, мефедрона, и совсем маленький, он сразу догадался – с кокаином. Сбоку красовался разноцветный, как гирлянда, пакетик таблеток экстази, и обмотанные в скотч квадратные кусочки фольги – внутри, несомненно, были марки.

— Боже, уберите с глаз моих этого маленького засранца! Меньше всего ожидал его увидеть.

На секунду она сделала глаза по пять рублей – её несколько исхудавшему личику это очень подошло.

— Что? Кого?

— Кокс. Лучше спрячь себе в карман. Мне так будет спокойнее.

— Окей, — послушалась она и изъяла маленького засранца, — ну что, выбирай. Вот этот сорт с сативой – самый пиздатый, но и дорогой. Индика дешевле, но ничем не хуже. Просто мне больше нравится.

— Стало быть, твоя личная наценка?

— Ну, сверху также было, но я и правда лучше оставлю себе побольше.

— А я тоже предпочитаю сативу. Не боись, не разорю. Отвесь по полтора от каждой. И ещё два колеса. А что на марках, сколько вещества на одной?

— Хозяин барин! Так-с... На марках нбомы: бишки и сишки, на всех по шестьсот, по пять штучек в пачке.

— О, нбомы я не пробовал. А можно и сишку, и бишку? По две каждого вида.

Ей, наверное, не очень хотелось возиться с переупаковкой. Девушка замысловато заломила ручонки, подняла и вцепилась себе в голову, выгнулась спиною, и изобразив томление и задумчивую гримасу, покорно объявила:

— Конечно можно, любой каприз за ваши деньги.

— Прекрасно – есть и деньги, и капризы! Ну-с, сколько там, на калькуляторе, набежало?

— Слушай... Если шишек по полтора, то тыща триста и тыща сто соответс'но. Колёса по девять сотен, внутри кристально чистый стафф, кстати, потому и дорогие. Значит тыща восемьсот. И марки, если каждая по семь сотен – две девятьсот! Итого: семь тысяч и сто рублей.

Он представил, как швыряет в её сторону скрученную пачку рыже-красных банкнот и она припадает к нему, стягивает штаны и жадно берется за дело, глубоко заглатывая. А потом в комнату входит Света с дробовиком и кровавые мозги неверных разлетаются по стенам. Тут Юзернейм маленько завис, но всё-таки вспомнил, что нужно достать деньги из любого кармана. Он достал одну рыжую купюру, нашел в другом кармане две бирюзовых, но вот бежевой, как это ни странно, нигде не было – и тут в качестве доплаты подошла фиолетовая.

— Сторублёвки нет, серьёзно? Давай разменяем штоле...

— Это чаевые, детка, — она так искренне улыбнулась, что он записал на свой счет ещё одно доброе дело. — А чего тебе самой хотелось бы?

Наркоша даже не сразу нашлась, и постаралась никак не выразить захлестнувшее торжество:

— Нуу... Я бы смешала немного мефа с коксом!

— Вот и замешай. Сколько это будет стоить?

— Три с половиной.

Юзернейм встал, достал из нагрудного кармана пятитысячную купюру, протянул и выпустил из ладони – она упала Вике на шортики. Не опуская головы, но сведя взгляд, он засмотрелся на гладкость этих тощих ножек:

— Наслаждайся... А я пойду отолью. А потом пыхну, как бог.

Сортир и ванная, отметил он, были в этой квартире апофеозом нищенского безразличия: на полу мелкая и уже пожелтевшая плитка, постеленная при строительстве по-умолчанию, а стены просто грязно-белые. Когда Йусернэйм вернулся, на диване его место уже заняла Светочка. Вика сидела рядом и обматывала скотчем одну из упаковок, а Лиза – за своим столом перед ноутом. Все его покупки, ожидающие герметизации, ровным рядом лежали на столе возле электронных весов. Также здесь стояло изделие из пустой бутылки с целлофановым пакетом вместо дна, в народе называющееся "парашют" и лежал тот самый зиплок с остатками сативы, ставшим предлогом для шутки – очевидно, поданный к употреблению прямо сейчас.

Использовать парашют в одиночку без трудных ухищрений было невозможно, и Света ему ассистировала. Пока он держал бутылку и жёг стафф на крышечке-гриле, она медленно тянула за ниточку, приклеенную ко дну пакета, тем самым извлекая оный для создания вакуумной тяги, и дым заполнял бутылку.

Сделав первую хапку, мужской мозг сообразил приземлить свою соседку-задницу в Викино кресло, чтоб получить в поле зрения обеих самочек. Вика выполняла свою работу и в лице выглядела предельно серьёзно, чего нельзя было сказать о её хрупких коленках и ножках, в сущности, обтянутых кожей костях. Возможно, тяжелее она становилась только выше – попкой и грудями, и то не факт. Можно было предположить, что девушка весит тридцать девять кило.

Он вдруг понял, что забыл, как они со Светой условились себя вести. Можно ли бы проявлять неравнодушность, или они изображали друзей без всяких видов друг на друга? А зачем, спрашивается, было ей что-то скрывать от них? «Ой беда, — подумал он, — и ведь со следующим напасом явно не вспомню... А говорили ли мы об этом вообще? Если нет, то и вести себя можно было как парочка. О дьявол, Светнесущая, вы же слышите меня из моей черепной коробки? Помогите не допустить нелепицы!»

Сознание пробирала и окутывала тёплая, радостная волна энергии, и начинала разливаться по рукам и ногам. На несколько минут он откинулся в кресле и закрыл глаза, отдавшись бушующим чувствам, волнообразно приливающим и отливающим. Таков был приход после долгой разлуки.

Девичьи голоса ворковали между собой, но он не понимал о чем, да и было неважно. Когда он открыл глаза, они ждали – Светочка снисходительно улыбалась, а фиолетовая была в замешательстве:

— Юзернейм, тут Света говорит, что хочет съесть одну из приобретенных тобою марочек. Во избежание недоразумений я не могу этого позволить, пока ты не видишь...

— Конечно, Света, кушайте на здоровье, я ж для вас и купил. Я купил бы для вас целый мир! — сёстры многозначно переглянулись, а суккуба, смеясь, достала бумажный квадратик из неупакованного кусочка фольги. — Благодарю вас всех за участие... Милая, мы должны запустить ещё два парашюта, один прямо сейчас, а второй минут через пятнадцать.

Она подошла к нему, взялась за подлокотники кресла, очутившись лицом к лицу и продемонстрировала на языке бумажечку. Через несколько мгновений Света вновь тянула за ниточку, а перед его взглядом в фокусе была только выгорающая зелень марихуаны. Второй напас вихрем поднимал мысли, ощущения, эмоции – радость заполняла душу, пьянящая нежность разливалась в сознании на всю картину мира. Возникало чувство нахождения себя на вершине радиовышки, среди подкупольно-полукруглого горизонта, когда дыхание захватывает и сливается с неземным движением воздуха и можно прокрутиться на месте с вытянутыми руками, рассыпая из них бесконечные бриллианты и украшая небосвод, ненасытный горизонт, бесконечные леса и тянущуюся вдаль Родину!

Юзернейм, удерживаясь на одной ноге, крутился с вытянутыми руками в центре комнаты – радиовышка и эйфорическая лихорадка настигли его прямо здесь. Вскоре он рухнул на диван.

Вика упаковала все покупки – после короткого совещания они отправились в Светину сумочку – и теперь тоже могла стать частью веселья. Для этого она, чтобы никого не отвращать, ушла на кухню, где сделала себе, третий раз в жизни, внутривенную инъекцию щедрой порции из двух разных по составу белых порошков.

Тем временем, повалявшись на диване в объятиях со своею ненаглядной, Йусернэйм объявил, что необходима музыка. Лиза ответила, что они пользуются наушниками, но скромная акустическая система в составе небольших колоночек и сабвуфера всё-таки имелась в наличии и ждала своего слушателя где-то в глубинах шкафа. Недолго повозившись, аппаратура была найдена и установлена почти у самого окна, чтоб наполнять всё помещение. Затем неупарываемый аудиофил принялся распознавать, на каком устройстве звуковой чип будет современнее, и тут вовремя вернувшаяся Виктория предложила свой ноутбук, ранее незамеченный, убранный в портфель. В срочном порядке началась загрузка первых двух альбомов Crystal Castles в беспотерьном качестве, а пока она длилась, в комнате погас верхний свет, зажглись несчетные огоньки гирлянды – укурыш ставил самые разные любимые свои композиции прямиком с известного видеохостинга. Юзернейм и Вика встали подготавливать парашют и травку, Света расслабленно наблюдала это рядом на диване. Тут со своего места подошла Лизочка, и приглушив раскатистый укуренный дум-метал заявила:

— Ну, блять, раз вы начинаете пати, о чем мы не договаривались, тогда и меня изволь удружить, Юзернейм! Я, конечно, признательна за сладости, ты не подумай, но размах тут у вас дюже крутой, а мне всё-таки в шарагу завтра.

У Елизаветы были некоторые проблемы с учёбой, посему она посещала дополнительные курсы. Йус без задних мыслей достал и вручил няше рыже-красную купюру:

— Пожалуйста, она вся твоя. Веселись!

— Ты, милый человек, не ебанулся ли? Ну ладно бы косарь, окей. Ты хорошо соображаешь?

— Прекрасно соображаю, и даже слишком, — уверенно парировал он, — я принял беспроигрышное решение! Никто же не против? — оглянулся он, и возражений не последовало. — Всё, я официально купил эту дискотеку! Гуляй!

— Я не просила так много! — ещё раз обратила внимание девушка, испытывая некоторую неловкость.

— Тогда разменяй и поделись с сестрой.

— Ты и так ей дал!

— И ещё дам!

За сим, не без удовольствия, она бросила спорить и капитулировала. Просебя Лизочка уже решила, что ни в какую шарагу завтра не пойдет, а сейчас же отправится за бухлом в один местный магазин, где "свои" продавцы спокойно отпускают спиртное после десяти вечера.

Далее был совершен третий запуск парашюта для него, и ещё один для Вики – она любила миксовать, упарывать всё более-менее совместимое, и ничего не боялась. Они сразу же договорились зарядить следующими напасами индику – более спокойную, расслабляющую траву.

Юзернейм преисполнился кайфа и растворялся в тёмном, разноцветном пространстве. Было сложно уследить, кто чем занимается и с какими выражениями лиц. У Светочки уже должно было начинаться действие нбома.

Загрузка была завершена, и так много значивший, болезненно-родной его слуху и открывающий дебютную сокровищницу культовых канадских объебосов трек под заглавием "Untrust us" заполнил пространство и время. Едва сконцентрировавшись, он раскидал треки в плейлисте, гармонично, в своём представлении, замешав оба альбома, и можно было, наконец, пуститься в танец. Гирлянда переключилась в мигающий режим.

Аутистко-шугейзерские, одержимые и упоротые движения этого самца не могли не сработать заразительно, выглядев со стороны доставляющими удовольствие, выражавшими лютый, штурмующий кайф. Вскоре они вместе прыгали, дёргались, обнимались, трясли безмозглыми бошками; и падали на диван, когда начинался не особо движовый трек. Незаметно, в квартиру вернулась также тихонько исчезнувшая Елизавета. В магазине она решила не мелочиться и взяла вискаря, томатного сока, лимона и перцев для приготовления Кровавого Иосифа, чем теперь и занималась на кухне.

Йусернэйм, отколбасившись под свой любимый "Through the Hosiery" рухнул на диван и заметил, что из самого центра взгляда его начинают настигать мультицветовые фрактальные туннели, раскрываясь из маленькой воронки до масштабов, сжирающих всю комнату. «Это Светочка шалит, упарывает меня по беспроводной связи», — догадался он. И пожелав на неё, всю такую чудесатую, поглядеть, вдруг не обнаружил любимую фемину в комнате, если это живое, летящее самоё в себе пространство можно было так назвать. Он повернулся направо, поглядел в окно, за коим застыло некое желеобразное сгущение и преломление лучей в темноте ночного неба. Оно было, конечно, живое и занимательное, но рядом обнаружилось кое-что поинтереснее. Это было супер-тощее тело раздетой и щедро выкрашенной кровью из перерезанного горла Виктории. Юзя и моргал, и закрывал глаза ладонями – но она никуда не девалась ни из мысленного взора, ни из реальности, если происходящее уместно было величать так (а было, всё таки, неуместно). Он обратил внимание, что держит в крепко зажатых пальцах бритвенное лезвие – и испугавшись, аккуратно потряс (оно прилипло на запёкшейся крови) и уронил опасную пластинку куда-то на пол. Ладони были испачканы кровью. Где-то глубоко в песочнице подсознания заливался тревожный звоночек, но ему сложно было понять, что же теперь делать?!... И потрогав её остывающую плоть, какбы уже ненароком и объяснимо испачкавшись в крови, он всё равно решил ничего не решать. Но, чёрт бы подрал, её тело всё равно оставалось прекрасным! Так и напрашивалось в руки для изучения всех глубин. Символично, тут включился трек "Violent Dreams" – своеобразный наркоманский кошмар, где повествующий герой умиротворённейшим и безэмоциональным голосом многократно спрашивает, поверх пелены сгущающейся жути, некую Крисси: нельзя ли ему повести машину, ведь она знает – он умеет водить; ибо позади, без включенных мигалок остановились полицейские, и смело выбежали из машины, которую вдруг охватило пламя. Вскипающий в ритме нездоровых клавиш фрактальный хоровод сорвался и макабрически заплясал под "припевный" фрагмент, где невменяемый голос уже искажаясь, какбы дрожавши пел «на твоём месте, Крисси, я б позволил» (причем где-то в совокуплении этих звуков его русское ухо отчетливо слышало "да'рагой" ), и Юзернейма то одолевала паника, то заливала былая эйфория!

В центре комнаты, тем временем, стояла Шива-Света и готовилась запускать парашют в одиночку – благо, рук у неё для этого было предостаточно, и одною она даже поманила его пальчиком! У Йуса так натурально отвисла челюсть и встало сердце, что на микромгновение стало даже страшно, что оно не сработает обратно. Многорукая суккуба достала уже весь пакет, и он, отпустив все мысли, легко сорвался с места и подбежал к ней, ведь напас – это святое, и не так уж важно, что в комнате (если вообще была комната) находился труп голой девушки и, собственно, приглашающая покурить Шива.

Он закрыл глаза, удерживая воздух, уносясь в бесконечные фрактальные цепи, кружочки, гранки, мысленные шлейфы, о Дьявол, как прекрасна жизнь! Внезапно, сзади его кто-то обнял за плечи, правда, очень холодными, прямо-таки ледяными руками, и стало так страшно оглядываться, что потеряв над собой контроль, Йусернэйм просто схватил со стола плойку, вырвал провод от монитора и разбежавшись, с размаху, швырнул её в окно, разлетевшееся на мелкие кусочки! Игровая консоль мигом пересекла лоджию и отправилась в относительно недолгий полёт. «Что я, блядь, сейчас наделал?!», — сумел задаться он вопросом, стоя на месте и смотря в темноту неба через оскалившееся окно, и холодные руки сзади отпустили. Но вдруг у него перехватило дыхание – тут же, будто встретившись с батутом, скошенный монолит приставки влетел обратно, а он автоматически его поймал, безучастно глядя как впереди из мелких пазлов собралось тонкое стекло в деревянной раме, всего за какую-нибудь одну чёртову секунду. В колонках тем временем разворачивался волшебнейший "Vietnam", и эйфорический ключ, вновь ударивший в голове, взвинтил молодого человека обратно в торжественное, ликующее беспокойство. Комната пульсировала, сливалась со звуком, выражающимся в световых игрищах, генерирующих трансо-фрактальные волны, вихри, потоки наслаждения, безумия и духовной пищи, о Дьявол, а жизнь-то была бесценным даром!

Он валялся на диване, танцуя руками, какбы пуская из них волшебные лучи и провожая трек в небытие, и когда открыл глаза – Светочка без дополнительных конечностей и вполне себе живая, даже одетая Вика танцевали среди всей этой чумовой красоты. Весь следующий трек Юзернейм предпочел также проваляться, отдавшись потокам, танцуя ментально и астрально; а после того всё-таки ощутил тело полным сил и бросился на танцпол. Его состояние не сбавляло интенсивности, а даже напротив. Остановившись под конец очередного трека, он взглянул на свои ладони – они текли и сверкали радугой. Он оглянулся – в комнате опять никого не было. Не к добру это! «Ладно, только без паники. Пойду умоюсь», — придумал он себе последовательность действий.

Мелко рябящая дверь не сопротивлялась и выпустила его в прихожую. Повернув и опознав дверь в ванную, не обращая внимание на тянущееся дальше многомерное пространство, он ударил по включателю света и оказался внутри ещё до того, как тот успел зажечься. Это было страшно, но допустимо. Только вот когда мерцающее цветное пространство облилось светом, он обнаружил стоящую прямо в резервуаре, поставившую одну ножку на край, очаровательную мамашу одной готэссы, занимающуюся интимным бритьём:

— О, а вот и Юзернейм, да? Так тебя звать, мастер куннилингуса? — её невероятно красивый голос разлился реверберациями. — А я тебя ждала. Думаю, — осмотрелась она, — мы тут уместимся, и ты мне покажешь, что умеешь. Обещаю, я буду тихоня, но ты всё-таки попытайся меня заставить...

Юзернейм оторопел. Все его мысли и волнения, велевшие прибежать сюда, остались в той комнате. Как, наверное, и всё прочее содержимое головы – сейчас он как зомби смотрел на голую женщину, спокойно работающую бритвенным станком в оформленной пеной промежности. На ней, кстати, не было никакой ряби – это жутким образом доказывало её подлинность. И в отличие от прошлого моно-свидания вслепую, сейчас её гладкие и шелковистые волосы были свободны и спадали на невероятно круглые груди. Также он осознал, что не знает её имени. На стиральной машинке прямо перед ним лежало то самое, красное кружевное нижнее белье. Суккуба-старшая завершила процедуру и ополоснула область из душа:

— Чтож, всё готово, залезай давай, что стоишь?

Тут-то у него внутри всё и перевернулось. Она развернулась и присела в изголовье резервуара, подняла ноги на бортики и начала себя ласкать. Йус подумал, что такого в событиях точно не предвиделось, и это единственное оправдание, чтобы сейчас же сбежать – но дверь не поддалась, застыв, как каменная. Женщина подняла голову, прикрыла глаза и начала, страстно дыша, тихонько стонать. «Ладно, — решил он, — будь по-вашему». Как только Юзернейм сделал шаг в резервуар, она открыла глаза и негодующе приказала:

— Разденься! Кто же одетым в ванну влазит? И волосы собери, дурачок, — добавила она нежно.

«Кто, кто – наркоман!», — ответил он мысленно и начал расстёгивать рубашку, достав из кармана дежурную резинку для волос, наскоро собрав и связав их. Сняв штаны и трусы, почтив вздымающимся бивнем красоту Светочкиной мамаши, теперь он перешагнул порог, влез и опустился на колени. Она ещё чуть подтянулась, протянула ладонь и погладила его за щеку, запустила пальчик в рот – потрогала зубы и пощупала нижнюю губу. На её ногтях был красный лак. Это был реальный палец – чувствовал он, дактилоскопически обсасывая языком. Они смотрели друг другу прямо в глаза, а вокруг по стенам переливались узоры. Качественно упоротое сознание не позволяло зародиться панике, и он только видел ясно и сознавал, что перед ним расположилась самая что ни на есть реальная самка человека. «Она ведь могла сюда приехать?... Она не может быть галлюцинацией, я же её ощущаю!», — уверенно резюмировал он и терялся в догадках. Изъяв пальчик из его пасти, женщина нежно взяла Юзернейма за подбородок и приглашающе потянула рукою вниз, какбы давая добро – её взгляд был до жути величественнен. Идеальное, розовое, сочное влагалище, любопытствующий клитор и малость красный после бритья холмик оказались перед ним крупным планом – он ощущал манящий запах как её секрета, так и всей плоти, уже чуть вспотевшей. Мягкие кончики пальцев скользнули с его подбородка по щеке, виску, и вцепились в волосы. Юзернейм встал на свои дрожащие локти, упершись в жесткий эмалированный металл, объял руками её горячие ноги, и принялся вкушать.

Первые мгновения было, конечно, страшно, но киска была сладка! И услада действовала, скоро он хорошенько вошел в ритм и вкус, а её стоны всё-также разливались многократным эхом, пальцы властно держали его, как скотину, за волосы. Она начала требовать: быстрее, глубже, сильнее! Юзернейм напрягся. Внезапно, в долю секунды послышался рассекающий воздух свист, и судя по ощущениям, он получил по заднице плетью-девятихвосткой. Оглядываться, конечно, было бы себе дороже. Суккуба-старшая голосила в наслаждении! Он судорожно старался трахать её своею слюнявой и скользкой нижней челюстью – а свет вдруг начал моргать и совсем вырубился прямо в тот момент, как он оторвался от вожделенной вульвы. Её голос, отдавшись эхом, тоже иссяк, а вот руками своими он ещё чувствовал горячие ножки.

Но взмахнув перед собою, Юзернейм ничего не обнаружил – даже края ванной исчезли, и что самое жуткое – он не мог ощутить, где вообще находится и на что приходится его вес? Но где-то относительно близко всё-таки грохотали движовые раскаты "Black Panther", означающей, что плейлист почти закончился.

«Может, закричать? — догадывался он. — Или... Интересно, а что будет, если здесь уснуть? Ладно. Не знаю, какого чёрта здесь происходит и куда я попал... Мне всё равно. Пусть как-нибудь само закончится, мне даже всё равно, как», — на этом он утвердительно закрыл глаза и распластался в беспредельной темноте.

Йусернаме очнулся лежащим на полу прямо перед металлическими ножками двух парт, и на нём, вот уж правда, не было одежды. Заканчивался последний трек со второго альбома. «Что? Я здесь? Как? Не может быть. Не может, сука, быть!», — пронеслось у него в голове. Однако действительно – у него даже во рту не пересохло. Он поднялся и осмотрелся.

— О, живой! — радостно обнаружила его Вика. Его же порадовал тот факт, что за окном всё ещё было темно, но кто знает, насколько этому можно было доверять? Сейчас он ничего на веру не воспринимал, хотя с виду всё было... Мирно. На диване развалились, в одном нижнем белье, Светочка в обнимку с мертвецки пьяной Лизой, только эта была уже топлесс. Суккуба подтянулась, освободилась от подружки, протерла глаза и встала. Её волосы были собраны в хвост, а его, проверил он – нет. «Ну, это ещё мирно. Могло быть и хуже», — псевдотрезво рассудил он.

— Что я вытворял? — спросил он резко, сидя голой жопой на полу и смотря на подошедших фемин. Они тихонько захихикали.

— Ты ничего не вытворял, просто разделся почему-то, — сказала Вика и покатилась в смех.

— Клянусь, я с двадцати лет курю траву, и ТАКОГО от неё быть не может... Это же не шалфей предсказателей и не ДээМТэ!

— Ну, как видишь, я не знаю. Ты буйно отрывался, устал наверное? Ах да, ещё мы угостили тебя кровавым джо, но ты всего пару глотков сделал. Ты уже тогда голый был. Ты забыл?

— Гром и молния! Ничего не помню... Чем угостили?

— Коктейль из томатного сока и шотландского виски. Там ещё много, мне сейчас пить нельзя.

«Ого, меня тут бухлом подкачали, — удивился он, — а я не сблевал. Хороший знак!»

— Я вёл себя прилично?

— Ну какбы да! Только колбасился голый, и всё, — усмехнулась она сама себе, — ничего такого. А потом ты тут и прилёг. То есть... Я хоть и не видела этого, потому что ушла в отрыв, но если бы ты упал, то, думаю, мы бы и через музыку услышали! А ты всё сам, аккуратно, наверное. И вот лежал. Минут двадцать, наверное, прошло-то. У тебя ведь ничего не болит?

— Нет, ничего не болит. Чтож, тогда ладно. Надо теперь в себя прийти, а то дичь какая-то...

Светочка подошла и протянула руку – он поднялся без её помощи, но за руку взял.

Она направилась и повела его в ванную. Юзернейм был непрочь быстро ополоснуться после дрёма на полу, а с ним в уже прекрасно знакомый резервуар шагнула и изрядно вспотевшая Светочка с огромными зрачками. Ей, по видимому, много хотелось сказать, и охотно намылив ему член, она вдруг начала:

— Послушай. Нет ничего такого в том, что ты хочешь трахнуть Вику. Это совершенно естественно. Я поняла, что ты веришь в любовь, а значит надеваешь и популярное ярмо ограничений. Конечно, с одной стороны она непознаваема, незыблема и имеет место быть. Но и с другой, наша животная сущность не может улетучится. Мы можем не нуждаться ни в ком, кроме себя; но замечать красивых людей вокруг перестать не можем. Мне тоже нравится Вика – надо подвергнуть свой организм настоящему террору, чтоб так отощать, и тут есть, чем восхищаться. Трахни её, она ждёт этого!

Юзернейм опешил:

— Свет мой... Невероятно. Вы трезвы?

— Не гноби свою животную сущность. Не выдумывай то, чего нет, и не ассоциируй со мной. Я не буду ревновать, я с удовольствием посмотрю!

— Похоже, я чего-то не понимаю. Вы же любите меня? И хотите, чтоб я единился с другой. Это же странно.

— Ты всё никак не можешь отделаться от этих ранее неизведанных тебе человеческих репродуктивных моделей поведения и мировосприятия? Ладно, это понятно, ты действительно долго был запущенным случаем, хотя и познал благодаря этому очень важное. Мальчик мой, нативную романтику мы уже прекрасно изучили, мне понравилось, и я счастлива, что судьба подарила мне возможность получить такого человека и условия для такого опыта. И ты тоже, я знаю. Я люблю тебя настолько, что по приказу могу шагнуть из окна, хочешь? И ты прекрасно ощущаешь, что смог бы убить за меня. Моя любовь позволяет отпустить тебя получить удовольствие, которое ты реально хочешь, и даже разделить его. Мы останемся друг с другом даже если будем сношаться со всеми подряд.

— Но если я не хочу, чтобы вы с кем-то кроме меня сношались?

— Значит я не буду. Ты ведущий, я ведомая.

— И всё таки сложно поверить.

Она прикрыла ресницы:

— Пойми, ревность и измена – неотъемлимые элементы игрищ в тотальный контроль многих миллионов людей, репродуктивных особей, пытающихся устроить брак или семью – они нуждаются в этом по понятным причинам... Но у нас-то их нет и не будет. Ты можешь даже нежно целовать её и что угодно шептать на ушко – для меня это будет лишь твоя красивая актёрская игра, такая же очевидная фальш, как и для тебя самого. Потому что ты мой. И вся твоя воля. Считай, что это моё великодушие, — она подняла на него глаза и они загорелись, — я полностью в тебе, навсегда. Я в твоих глазах, в пальцах, в члене – мы поимеем её вместе. Как и любую другую. Никто не сможет встать между нами. Видишь, какая штука – я вся твоя, но ты слишком мой. Я не буду делать то, что тебе не нравится, но ты не сможешь сделать ничего, что не понравится мне. Мы – одно целое. Даже если я посажу своё тело в самолет и окажусь на другом краю планеты – я никуда не денусь из твоего тела, и продолжу наполнять тебя мыслями, озвучивая в воображении своим голосом просто для красоты.

Он вдруг подозрительно нахмурился. Света снисходительно улыбнулась:

— Милый, у тебя много правильных догадок. Но только, — она поднесла пальчик к носу, — тссс, ни слова. В определённый момент ты видел то, что тебе показывало и позволяло ощущать твоё воображение. И тебе не следует стесняться того, что ты видел. Я помогла тебе испытать всё это, чтобы состоялся этот разговор, и ты больше не тяготился пуританскими оковами. Мы не можем изменить друг другу, потому что мы – одно целое.

Юзернейм улыбнулся, обнял её, и начались горячие поцелуи.

Теперь мозайка минувшего часа сложилась в более-менее чёткую картинку. Света осталась в ванной, заткнула слив и начала набирать воду, объявив, что пока отдохнёт тут. Когда он вытерся и повернулся на выход, она бодро и многозначно шлёпнула его по ягодице.

Первым делом Йус зашел на кухню и опрокинул стаканчик кровавого Иосифа, затем направился в комнату. Было тихо, на потолке также сияла разноцветная россыпь, а в центре, с наушниками на голове, танцевала Виктория. Пройдя мимо, он обратил её внимание, а сам направился к столу со стаффом. Тихо посапывая, младшая сестра спала на диване – это было единственное смущающее обстоятельство. Фиолетововолосая сразу же приостановила свою музыку, сняла наушники и приняла участие:

— Вот тут сатива, тут индика.

Лежали в разных зиплоках небольшие насыпи. «Стало быть, выписала себе немного, раз уж денег подвалило», — подумал он. Стремящаяся угодить, Вика включила фонарик на смартфоне, а он взял смачный комочек сативы, и нарезал маленьким лезвием бумагореза две хапки – себе и ей. Насыпав стафф и накрутив крышечку на бутылку, он объявил:

— Только после вас.

Через несколько мгновений, накачав её и набравшись дыма самому (когда она тянула за ниточку, к ней приветственно тянулся его член), Йус запустил пальцы в петельки для ремня на её шортиках, и вовсю прижимал к себе, вдавливая задравшимся елдаком ей в пупок. Её оттянутая майка едва ли скрывала небольшую грудь с топорящимися сосками, и выдув ароматный дым туда, вдоль по её телу, Юзернейм более чем подогрел самочку. Шортики с неё почти спадали, и было резонно мягко подтягивать их вверх – она издавала забавное еле сдерживаемое урчание. Пристроившись на первом ярусе кровати, который принадлежал Лизе, они рисковали: деревянное строение предательски скрипнуло сразу же, да и гнев сестры, знала она, за такой экшен на её частной собственности был бы лютым.

Выведя эту потную, горячую самочку из комнаты, Юзернейм прислонил палец к губам и показал на дверь в ванную. Там, кстати, был слышен шум воды. Этот отрезок он велел следовать за ним на цырлах. А идти, кроме лоджии, им оставалось больше некуда (на лестничной клетке было бы как-то чуждо). Опрокинув, проходя мимо, ещё один красный стаканчик и закрыв кухонную дверь, он тут же сорвал с неё майку с шортиками, и они выскочили на балкон. Там, в первую очередь, необходимо было закрыть окно и дверь в комнату, чего он резво пробежав и сделал, а затем по-хозяйки улегся в шезлонг, и как порноактёр, поманил партнершу, размашисто вздрачивая член. Она, преисполненная желанием, но едва координируя движения, залезла и уселась на корточки, сдвинув трусики в бок и взявшись руками за подлокотники, в то время как Юзернейм уже приветственно похлопал елдаком по сырой пиздёнке и загнал его внутрь, взяв самочку за бёдра, загоняя снова и снова. Сердце переключилось в режим повышенной производительности; сознание плотно застилал кайф, не позволяющий вообще о чем-либо думать; тяжелое тело сосредоточилось в паху и во вздымающихся боевых хрящах – служило лишь единственной цели. Не ощущая времени, но сменив пять позиций; отвешивая ненасытные шлепки её по сисечкам, ляжкам и попке, запуская пальцы в ротик и анал, крепко удерживая за шею да и вообще без стеснения пользуя, как последнюю суку, Йусернэйм не чувствовал желания кончить, что продолжало акт и делало его всё более качественным. В какой-то момент он даже ощутил себя исключительно кайфовым роботом, и всё его сознание было чисто – на члене приятной невесомостью шлёпалась самочка, будто и не человеческое существо вовсе, и ей всё сложнее становилось сдерживать голос. Вокруг безуспешно пытались надоесть комары, на кухонный свет летели биться об стекло мотыльки, а два верхних этажа, судя по идеальной тишине, спали. Выйдя на финишную прямую, Вика свой оргазм не утаила, но поза позволила схватить её и закрыть рот. Она обильно орошила елдак кончой, вероятно, какими-нибудь любимыми своими химикатами.

Её мелкая дрожь, конечно, зацепила и его струны, и дело оставалось за малым. Забавы ради они слезли со скрипящего старика и прошли к окну – дверь в кухне была также закрыта, и в падающем освещении Вика встала на колени и принялась насасывать со страстью и умением, глубоко, и похотливо шлепая себя пенисом по лицу. Всё-таки была вероятность, что если вдруг Лиза проснётся (или уже проснулась), она зачем-нибудь явится и увидит их. Это, конечно, не имело бы никаких последствий, но чисто спортивно какой-то риск имелся и подогревал ощущения. Наконец, предчувствуя и рыча, он взял её голову обеими руками и задвигался быстро-быстро, от чего она чуть не подавилась, и прижав её носиком в свой лобок, отправил первую струю глубоко внутрь, затем извлёк и обстреливал, заливал по лицу и груди.

Ему-то было понятно, что Светочка стопудово уже освободила ванную, а вот в слюньи обдолбанная девушка, мокрая от пота, в своих выделениях между ног и с размазанной по лицу спермой чуть не вышла на измену, что придется в таком виде умываться в кухне.

— Успокойся, я всё организую.

Она присела на корточки и закрыла глаза, выражение лица её знаменовало какое-то нечеловеческое удовлетворение. «О Дьявол, — не переставал восхищаться он, — как в таком болезненном виде можно быть такой сексуальной?» С неё капало в нескольких местах. Комары присаживались на её плечи, руки, спину – и сразу же давали задний ход. Юзернейм вошел в кухню, и только сейчас заметил, что сам покрылся испариной, а заросли лобка так насквозь промокли в её, надо полагать, нектаре, что он живо сорвал бумажное полотенце и применил его, заглянув в ванную – там было пусто. Йус подал знак, и фиолетововолосый скелетик пробежал внутрь, а он ловко закрыл дверь и был таков.

Вернувшись в кухню, он задумчиво оглянулся и осознал, что даже не знает, где его трусы. Здесь были раскиданы только её две вещи, и ещё трусики на шезлонге, которые он тоже взял и всё это ей доставил. Виктория стояла под душем, облокотившись на стену, ни то сонная, ни то умирающая. Он сказал:

— Мы, наверное, сейчас поедем, не будем вас стеснять.

— Эх. Спасибо за всё, — нашлась она.

— Вам тоже!

Сказал он и протянул под брызги воды руку, обнял эту неимоверную худышку, подвинул и поцеловал в плоскость под пупком.

В комнате под гирляндой было тихо – сквернословщица всё-также сопела, а Светочка смотрела что-то за Викиным ноутом, сложив рядом на диване его вещи:

— Одевайся, и поехали?

— Так точно.

Но сообразив, что в номере пыхать как минимум нечем, и наверное, в принципе не безопасно, Юзернейм попросил помочь с парашютом. Это также предвещало интересные ощущения от поездки в машине и созерцания красоты предрассветного города.

Выйдя в прихожую готовыми отчалить, они застали вышедшую из ванной Викторию – она выглядела лучше, живее, и парочка этому порадовалась. Расцеловавшись со Светой, Вика скромно простилась с Юзернеймом и закрыла за ними дверь.

Прозвучал сигнал смс: уведомление о том, что такси уже ждёт. Пройдя к лифту и нажав на кнопку, они медленно и чувственно засосались.

У подъезда ждал элегантный чёрный седан, только уже другой марки, и завалившись внутрь, Йус преисполнился блаженства. Светочкины действия были точны и уверенны, она вела себя совершенно трезво, а значит держалась великолепно – со стороны никак нельзя было заподозрить, что перед нею плавится мир и смыкаются реальности. Вскоре шофёр гнал по пустому волгоградскому хайвею чуть более дозволенного скоростного режима. Юзернейм опять сидел за водителем, правда теперь разницы не было – Света вернула в его эфир трансляцию своего не сбавляющего силы действия трипа и приятной, спокойной инструментальной музыки, что она слушала в наушниках; и ему даже казалось, будто за рулём никого и нет, а машина стала раза в два шире являла собой, должно быть, шар с не вращающейся сердцевиной, где они, в как в капсуле, и претерпевали это всё. Однако, это всё-же было не так, и нужно было вести себя осторожно. С этим не было проблем. Хотя их лица почти ничего не выражали, внутри своего общего астрального разума парочка переживала захлестающую эйфорию, весёлое бродяжничество от одного абсурда к другому, и бесконечное удивление красоте мгновения. Красоты было много. Красота была во всём. Красоте не было пределов. Все преодолённые, замеченные глазом виды из окна какбы накладывались друг на друга слоями, выпячивались характеризующими их формами, пронзались длинными шлейфами сияющих источников света, источающие фракталы, и к середине дистанции, когда они притормозили на таганской площади перед светофором, вокруг автомобиля дышало и кружилось нечто умопомрачительное. И кружилось так сильно, что частями волгоградского проспекта отлетело, расформатировалось, распалось на пикселы – и очень кстати. Далее был спуск на набережную, и в отдельные моменты казалось, что они в лодке. Проезжая по москворецкой, справа на некоторое время было отчетливо видно, что за Храмом Василия Блаженного высилась, из красного кирпича, Ховринская Заброшенная Больница, фирменно черноротая и черноглазая, но увенчанная зелёными черепичными остриями, Её Величество Амбрелла Московская и всея Руси! Парочка догадывалась, что внутрь прокрались отдельные группы декадентской молодёжи, и устроили там великий бал, и красят стены, и любят друг друга; и выхаживаются, лечатся самыми жизнеутверждающими средствами... Оказавшись на кремлёвской набережной, они узнали это место почти в таком же предрассветном освещении, как и тогда на велопрогулке – и увидели себя, едущих навстречу! А затем много копий себя – на лебедях, конях, скачущих на мощных ногах лебедях, и крылатых длинношеих лошадях, и этих существ с колёсами и рулями; и верхом на них себя – держащихся за руки, целующихся, занимающихся любовью. Среди разливающейся в небе москвы-реки, растущих ввысь строгих-колючих зеленых башенок с магически сияющими пятиконечными звёздами, парад замкнули грациозно плавающие у кремлевских стен на лебедях чёрные фигуры, несомненные фигуры, самые реальные фигуры. Далее было немного спокойствия перед бурей цвета на новом арбате, где посходившая с ума матрица интенсивным и бурлящим сиропом залила салон изнутри, и было вообще сложно что-либо различать – благо, что финишная прямая. Приятный мужчина, что был шофёр, даже если чего и заподозрил – виду не подал, оплату с чаем получил и пожелал всего доброго. Вскоре они оказались в своём номере.

Юзернейм сразу же залез в джакузи, откуда созерцал Светочкиными глазами вид на неутомимо фракталящий город. Ощущение времени было утрачено. Постепенно, с рассветом, действо начало сбавлять. Любовнички улеглись в постели, обнявшись. Шепотом она призналась:

— Мне понравилось, как ты её отделал. Я чувствовала, что ты стремился угодить мне. И очень рада, что ты преодолел барьер.

Он молча взял с прикроватной тумбочки заранее припасённый 'тоблерон', откусил, и они предавались утехам ещё долго.

 

VIII : ФИЛАНТРОПИЯ И ОТВАГА

Утро настало для них где-то в середине дня, а вечером истекала аренда номера, и было решено, в виду отсутствия необходимости вносить столь большие средства, не продлять её и съехать. Они заказали пиццу, понежились в кровати ещё какое-то время, и стали собираться, что не заняло и пяти минут. Предварительно Йусернэйм успел свернуть маленький косячок – хотя он не очень любил курить в таком формате, изделие могло пригодиться позже.

Привычная тяжесть рюкзака вернулась ему на плечи, и последний раз взглянув на свои ничего не выражающие и почти одинаковые отражения в этом лифте, они мягко приземлились вниз, сдали ключи и вышли прочь.

Света проверила что-то в мобильнике и повела его в подземный переход через кутузовский проспект, где в двух шагах находилась остановка общественного транспорта. Пришлось ему молчание прервать:

— А почему вы не хотите на такси?

— Пробки же. У автобуса немного больше шансов быстрее добраться, и по цене выйдет почти даром. А ты хочешь на такси?

— Не обязательно. Ради разнообразия можно и так, да и если дешевле...

С другой стороны остановки подошел нищего вида старик. Неспеша, он достал из внутреннего кармана потрёпанного пиджака пачку папирос, затем коробок спичек, и принялся страстно пыхать. Юзернейм обрадовался случаю, нисколько не заставившему ждать, и не привлекая внимания, составил деду компанию. Света поглядывала в их сторону и заговорщицки улыбалась. Минут через десять подъехал автобус, парочка уже была в наушниках, и каждый наслаждался чем-то своим: Юзернейм слушал второй альбом Church of Misery, а Света – Hanzel und Gretyl 2003 года. Путь был не близкий, и плотный траффик, местами, увеличил поездку, в сумме, минут на двадцать.

Они вышли на каком-то большом проспекте, дальше виднелась ещё и эстакада, хотя жилые дома рядом были старые и напичканы всякой всячиной на первых этажах. «Очередной модернизированный кусок Москвы», — подумал он. Света шла уверенно вперёд, и у него закралось любопытство. Миновав некую станцию метро, где было объяснимо людно, далее на тротуаре, и в переходе под проспектом, тоже было много народу. Далее оказался ещё один вестибюль той же станции, и от него прямая – и тоже чертовски людно. Но впереди виднелось кое-что интересное, а именно, по левую руку высился в небо гигантский постамент с уносящейся вверх ракетой, а над улицей вдали тянулась какая-то дорожка типа эстакады, но ничего по ней не ездило, пока вдруг не проползло нечто коротковатое для поезда, но слишком длинное для трамвая. Причем обычные трамваи ездили по улице снизу. Подходя ближе, ещё дальше вырисовывалась громадное строение с прямоугольными колоннами и аркой посередине. По краям крыши стояли некие белые штуковины, похожие на вазы с крыльями, венчающиеся маленькими, в известном перекрестии, серпами и молотами; а по центру, над аркой, на постаменте замерли большие позолоченные мужчина и женщина, несущие на поднятых руках что-то непонятное, предположительно, охапку колосьев.

Позади этого парадного входа уже виднелась эпичная белая башня с тёмными-каменными двуногими по краям от длинного позолоченного шпиля со звездой – и быть бы сей конструкции верхней четвертинкой типичного советского небоскрёба... Но пройдя на площадь перед аркой и наконец увидев всё здание, стало ясно, что это некий дворец. Квадратные колонны парадного входа, среди коих они сейчас проходили, были украшены незаметными издалека барельефами с человеческими фигурами – должно быть, людьми-рабочими.

— К сожалению, не лучший год для посещения "вэдээнха". Тут уже нет тусовки, и ремонт затеяли, — поведала ненаглядная.

— Для посещения чего?! — не понял странного названия Йус.

— Выставка достижений народного хозяйства, малыш! — расшифровала она.

Юзернейм порасспрашивал об этом месте, так как прежде нигде не сталкивался, хотя видел где-то на картинках, разве что, только знаменитые позолоченные фонтаны. С удивлением он узнал, что в этом самом дворце, прямо по курсу, последний десяток лет размещались мелкие магазинчики рок-атрибутики, всякого китайского хлама, приколов, безделушек, а также целый музей подарков одной не к ночи упоминаемой телепередачи. И это только при входе. Дальше, конечно, было немногим лучше, ибо ещё множество так называемых "павильонов" – шикарных и величественных зданий, лишившись своей эпохи, были обречены стать площадками мелкого частного бизнеса (который, впрочем, в тот год настигла участь несладкая).

Но об этом было сказано в двух предложениях, и в целом не занимало его нездорового ума ровно нисколько, а вокруг длинной прямой, по коей они сейчас шествовали, раскинулись аллеи с зеленым газоном – хотелось по ним побегать, попрыгать, поваляться.

— Значит раньше здесь, говорите, и детишки играющие в субкультуру, и ортодоксальные приверженцы хаживали, да?

— Да. А теперь всё переехало. Недалеко, впрочем... Но место мы потеряли.

Солнце выдавало максимум – было и жарко, и ярко, хотя до полуночи оставалось, наверное, каких-нибудь пять часов. Спереди дул освежающий ветер. Слева торчал над городом хорошо обозреваемый отсюда и бликующий сейчас своими поясами стёкла выжигатель мозгов, также известный как останкинская телебашня. «И как она вообще держится», – удивлялся он.

Почти ни о чем не разговаривая, они дошли до территории ботанического сада, нашли более-менее уединённую лавочку и сидели обнявшись, поминутно ласкаясь. Постепенно небо окрасилось закатными тонами. Парочка отправилась обратно, но другим путём.

Улочки, составлявшие ВВЦ по периметру, были обыкновенно пусты, и прохожие встречались редко. Пройдя через фермерский райончик и повернув по направлению к центру, они вышли прямо в кадр сидящему на корточках, шагах в десяти, фотографу с зеркалкой. Позади них разливался по облакам насыщенный закатный свет. Фотограф показал большой палец вверх, какбы намекая, вероятно, что его работа не испорчена, но всё-таки сразу поднялся, подошёл и поздоровался:

— Меня зовут Ян. А вы отлично смотритесь. Можно ещё пофоткать вас, если вы никуда не спешите?

— Юзернейм, — представился гот и показал на юную леди, — Светлана. Мы не спешим, так что с удовольствием. А это у вас, — заинтригованно разглядывал он технику, — не 'марк' ли третий? А объектив?

— Он самый! А это 'сигма' двадцаточка, эф один и четыре, ди-джы хэсээм арт!

— О Дьявол!

— Три недели назад взял, всё не нарадуюсь! А теперь просто будьте собой.

Он отбежал, присел и нацелился своим электронным оком. На вид ему было за тридцать, но явно далеко до сорока, а на самом деле всего тридцать три. Ян был блондином с короткими, до плеч, патлами; доброй славянской внешностью с благородной светлой щетиной, и ростом выше Юзернейма на голову. В одежде он предпочитал милитари, но выглядел раскованно, сейчас на нём была оливковая рубашка и чёрные шорты, а на ногах обычные найки. Первые полчаса знакомства пролетели незаметно, потому что они почти не разговаривали, а искали места, ракурсы, позы, выражения лиц. Парочка даже нескромно начала целоваться, что фотографа, к их удовольствию, не засмущало. Закат ещё более-менее держался, но с такой оптикой можно было не бояться темноты даже без штатива. Желтоволосый рыбак узнал черноволосого: прохожий без интереса к фотографии вряд ли участвовал бы так долго и целеустремлённо, тем более практически сразу же перебегая в следующее оптимально освещенное местечко и повыразительнее ровняя подругу. Юзернейм же удивлялся – надо любить людей, чтоб так старательно и долго снимать незнакомцев.

Через некоторое время ноги привели их к кафешке с большой уютной верандой, где трапезничали лишь несколько сидящих порознь путников. Там фотограф и парочка заказали перекусить и познакомились поближе; до закрытия заведения был ещё час, и они разговорились, параллельно уплетая блинчики и запивая кофем (от пива фотограф отказался – был за рулём). Ян вёл активный и контрастный образ жизни: неспешно получал второе высшее образование, работал с чертовски удобным графиком, владел маленьким семейным бизнесом, занимался стрельбой из лука, катался по европам и в свободные моменты любил хорошенько выпить. Найти спутницу жизни, признавался он, никак не получалось, да и друзья были занятые, а одиночество как-то подкралось – так и оправдался, что, мол, пристал к вам, ребята. Собеседником, заметила парочка, он был очень интересным. В свою очередь, будучи застаны врасплох, они совершенно точно не желали бы выдавать, что знакомы всего-то ничего... И по зашифрованному Светой каналу ноосферы Юзернейм получил уверенность, что их использованная ранее ложь должна лишь немного увеличиться в цифрах, как то – они знакомы более трех лет, а живут вместе уже год – ради неё он приехал из своей глуши. Сочинять о вдовстве уже было ни к чему.

Сумерки плавно перетекали в вечернее небо, вдоль главной аллеи зажглись фонари, проходили немногие гуляки – на душе было безмятежно и довольно. Только заведение, как было объявлено, закрывается через пятнадцать минут, и трио переглянулось – фотограф забавно покочал головой, типа, какая жалость. Говорил он до этого о какой-то ерунде, что Юзернейм уже отвлёкся было на фонари, а Светочка изумительно изображала слушательницу, и Яныч не сдавался, но ниточку потерял. В неловком молчании он вместе с ними покинул веранду. Юзернейм поинтересовался, бывает ли фотограф на покинутых и плохо охраняемых территориях? Ответ был пространный. Разумеется, множество славных московских боянов он посетил, и даже саму Её Величество Амбреллу блондин тоже удостаивал, лишь однажды, визитом. Слово за слово, и компания оказалась на поредевшей парковке перед аркой входа, где поприветствовала мигнувшими огоньками своего владельца известная японская машина синего цвета, в кузове типа универсал, с воздухозаборным ковшом на капоте, большим спойлером над задним стеклом, на неожиданно высоком клиренсе и с красивыми медными дисками о множестве перекрещенных спиц. Йус жадно рассматривал, приближаясь, а затем и обошел авто вокруг. Руль, однако же, находился слева. Окна задних дверей были затонированы в ноль, а заднее стекло примерно на пятьдесят процентов. Крупные хромированные буквы на багажнике образовывали не название марки, а слово S U M E R A. Третья и четвертые буквы, очевидно, были изготовлены в сувенирке по заказу.

— Су-ме-ра?

— Шумера! Знаете, был такой древний народец – шумеры? А это автомобиль-шумер. Ну, так как слово 'машина' имеет женский род, а мужчина по жизни вожделеет и затем обращается с автомобилем также характерно нежно, как с женщиной, я решил поэтому, что имя этой конкретной моей машины будет Шумера. Моя шумерка, — заботливо похлопал он по капоту, — одержимая древним духом мощи и надёжности! Шумеры были очень умным и религиозным народом, я вообще очень по ним зафанател и собираю всю возможную инфу, и вот тешусь верой, что в лице конструкторов и рабочих на японском заводе проявился древний шумерский гений...

— Потрясающе, — резюмировала почему-то хихикающая Света.

— Вот на ней до самой Гааги в прошлом году ездил. Породнились мы тогда с ней!

— Ох, ты же был в Нидерландах. А травку покурил? — интересовался Юзернейм.

Яныч развернулся у машины, облокотился спиной и досадливо цокнув языком объявил:

— Нет, увы! Один я бы не стал.

— А чего боятся?

— Ну как чего? А вдруг на измену выйду, глупостей натворю? Опасно же. Да и почти каждый день за рулём. Я и не бухал тогда около полугода – мой рекорд за пятилетку.

— Ясно. А хочешь?

— Дунуть-то? — он важно задумался. — А почему бы и нет, если не одному. А то всё бухаю только. У вас есть штоле?

Юзернейм прицелил на него взгляд, прищурился и солидно кивнул. Света с особым интересом наблюдала за ситуацией, так как могли возникнуть ой какие непонятки, связанные с тем, куда им податься, и предчувствовала, что может спасти положение. Фотограф спросил:

— А когда?

— Да хоть этой ночью, смотря какие у тебя планы.

Молодому человеку – в своём сознании Яныч напускно-формально величал себя именно так, в рамках борьбы со старением – было немного удивительно, что к третьему часу общения он так быстро доверил этим двоим. Большинство его друзей и знакомых были деловыми людьми, но и несколько неформалов пост-совковой закваски в его кругу общения затесались тоже, причем ещё в студенческие годы, и будучи личностями незаурядными, создали на протяжении лет в его мировоззрении отличную репутацию для всего вида. Сам же он волос до двадцати лет не отращивал, а когда и начал, то не сильно длинно. С родителями же никогда не ругался, никакого протеста не имел и не выражал; молодость провёл хоть и слушая всякий там alternative и nu-metal, в том числе, периодически бухая на концертах, но спокойную и без эксцессов. От армии откосил за хорошие батины деньги, о чем не жалел, но в форме себя поддерживал скромными занятиями в качалке; и потому сильным, гордым самцом себя полноправно считал – и с виду было бы невозможно распознать, даже пообщавшись с ним, открытым и лёгким экстравертом, какой мягкий и безобидный (не путать со слабым) характер кроется внутри.

И сейчас, в компании с этим тоже не совсем уже молодым парнем, но чертовски молодой девушкой, он почувствовал себя так хорошо, как этого давно не бывало. Будто бы волшебные часы открутились лет на десять назад. К тому же они являли собой не только тонкие, одетые в чёрный кукольные тела с красивыми лицами, а что-то ещё, совсем неуловимое... Ян понял – это называется чарами, хотя и думал в то мгновение о планах на ночь. А точнее медленно сознавал их отсутствие.

— Ой, ребят, да нет планов-то, в самом деле. Приехал бы домой, фотки обработал, и залип в инете. Я ныне до пяти не сплю... Короче, ай да ко мне! — весело объявил он.

Света, продумавшая несколько вариантов, как отшить его с возможным предложением подкинуть их до дома, теперь расслабилась и была совершенно уверена, что если Юзернейм зацепился за этого человека, значит он им пригодится, и села на переднее пассажирское. Йус уселся сзади по центру, учитывая, что на левый подголовник шофёр повесил убранный в чехол фотоаппарат. Мотор по-фирменному громко, раскатисто взревел, и полноприводная повозка дёрнулась с места.

Предночной город сиял окнами, фонарями, всевозможными баннерами и был гораздо красивее, чем днём. Траффик на проспекте мира после дневной пробки был совсем неважнецкий, и издавая звуки, похожие на радостное, натужное булькание или бурление, двигатель раллийного монстра ускорялся, капсула неудержимо неслась вперед. Было бы очень круто и наверное даже страшно триповать в такой машине – задумывался Юзернейм. Вскоре они выехали и свернули на ту частичку садового кольца, кою в эпоху своего знакомства ещё не видели. Шофёр вильнул в крайнюю внутреннюю полосу, переключил передачу вверх и поднажал газ – оглушая брутальным рёвом всю улицу. После затяжного курса вправо, дорога простилалась ровно вперед, но здорово уходила по длинному склону вниз. «Нам повезло застать это место не в такси», —- возрадовался просебя Юзернейм и потянулся сказать шофёру:

— Превысь! Ускорься здесь, и обещаю, я покрою штраф. Могу и без штрафа заплатить!

Перед ними стелился соблазнительно пустой отрезок дороги. Удовольствие и адреналин, вскружающие Янычу голову, сделали своё дело – по сути, лишь направили рычаг в тупичок предпоследней передачи и втопили педаль газа. Тут же, позади, из глушителя взрывом вырвался выхлоп, и мотор, славно рычавший, вдруг повысил тон и забурлил с каким-то совсем инфернальном акцентом. Капсула, набирая чумовую скорость, пронеслась вниз по огромному склону. Переполненный восторгом обладатель такой машины не мог не являться рефлекторным и чутким любовником своей механической коробки передач, посему пролетев плоский мост, ювелирно поработав педалью тормоза и рычагом, он сбросил скорость, метая быстрые взгляды в зеркала, и повернул в другой ряд – далее нужно было уходить вправо. Все выдохнули.

Юзернейм, конечно, понимал, что если вдруг эту акцию увидят сотрудники ДПС и сядут на хвост, то мог бы в худшем случае состояться и шмон – но все ништяки спрятал достаточно хорошо, со знанием сути, и был уверен.

Они оказались на уже виданной таганской площади, попетляли и выехали на очередную, типично московскую длинную улицу. Проехав её, знаменитую ночами, полными огней, почти до конца, и свернув в арку большого дома во двор, шофёр припарковался. Поворот ключа – и громогласная японская бестия затихла. Светочка впечатлённо резюмировала:

— Машина огонь!

Захлопнув дверцы, трио проследовало к подъезду.

Мужчина жил на восьмом этаже, в большой двухкомнатной квартире. Несмотря на дежурный лоск евроремонта, здесь было как-то пусто и не хватало уюта, также было заметно отсутствие женщины – о чём красноречиво подсказывал устроенный возле постели бардак из вещей с вкраплениями мелкого мусора. Проследив взгляд Юзернейма, он прокомментировал:

— Ах, я же забыл предупредить, что у меня не убрано.

Они засмеялись. Сходив и рефлекторно помыв руки, хозяин пригласил к выполнению того же гостей и проследовал к своему рабочему месту. Как таковая ванная комната была небольшая, но вмещала двухметровый, во всю стену, резервуар из крепкого пластика с подголовником и, о Дьявол, утопленными хромированными поручнями вдоль бортов и с кожаными вставками по середине. Интерьер составляла не чёрная, но тёмная гранитная плитка в довольно больших кусках, будто утащенная откуда-нибудь из метро, а пол был из простой белой плитки, что выглядело контрастно.

В углу большой комнаты и его спальни по-совместительству стоял компьютерный стол с дуэтом больших мониторов, стационарный компьютер в монолитном, закрытом фронтальной дверцей корпусе – Юзернейм сам был обладателем подобного и питал к таким моделям слабость. Внизу же, у стола, неожиданно громоздился работающий сервер, запитанный, как и всё прочее, в солидный блок автономного питания. Парочка наблюдала с порога, словно вампиры, ожидающие приглашения войти. Яныч лишь только включил ПК, подключил фотоаппарат и отправил цифровые негативы перемещаться на жесткий диск. Оставив это, он проводил гостей в маленькую комнату, где напротив плазмы стоял большой мягкий диван, и раскинулся белый и очень пушистый коврик с журнальным столиком посередине, на коем скучал 'иксбокс' прошлого поколения:

— Располагайтесь, пожалуйста, я сейчас вернусь.

Юзернейм плюхнулся на диван, сомкнул руки за головой и закинул ногу на ногу, хотя и осознал, что сейчас придется выполнять мини-квест по поиску предметов для изготовления курительного устройства. Собственно, об этом было заявлено вернувшемуся Яну:

— Я увидел в твоем бардаке коробку от двухлитрового сока, это нам уже полдела. А бутылка двухлитровая есть?

— Есть, ща всё принесу.

С этими словами он включил икс-коробку и выбежал прочь. Юзернейм вышел за своим рюкзаком в прихожую – внутри было кое-что также необходимое. В итоге, получив бутылку и вырезав дно, а у коробки сока оттопырив и надрезав верх, устройство было получено:

— Просто добавь воды, Яныч. До самого верха. А я пока сделаю гриль.

Изготовление крышечки-гриля было самым кропотливым процессом: нужно было аккуратно и по окружности вырезать крепкий пластик, для чего Йусернэйму пригодилось маленькое хозяйственное лезвие; а затем плотно облепить фольгою и наколоть иглой множество дырочек – он любил образовывать ими различные узоры и сейчас сделал пентаграмму. Тем временем из домашнего кинотеатра негромко играла музыка и раздавались неустанные звуки пинков и тумаков – хозяин (внутри очень ликовавший, что не получил отказ) сражался против Светочки в 'мортал комбате', где воплотился жёлтым киборгом, а она – девушкой в голубом, с очень большими сиськами, прямо как у её маменьки. Йус торжественно прикрутил сверкающую крышечку и объявил, что всё готово. Света без пощады избивала противника – в углу экрана аж на мгновение выскочил некто и смешно что-то пропел – все заржали. Внезапно, она объявила, что тоже хочет покурить.

— Ого! Почти за честь, она тоже никогда не пробовала.

— Будешь первой, в таком случае, — уступил вежливо хозяин, явно симпатизирующий юной леди.

На подтянутый ближе к дивану журнальный столик был водружён принесённый с кухни заполненный пакет от сока, и вставлено тельце бутылки. Поодаль отъехала игровая приставка, а ближе легла расправленная обёртка от шоколадки, а также пачка спиртовых салфеток для протирки горлышка бутылки. Юзернейм встал на колени параллельно к дивану, где какбы в очереди сидели Света и Ян, достал зиплок, оторвал приличный кусочек индики, и помельчил его лезвием на бумажной поверхности. Заполнив жаровню на честную половину, чтоб девственным легким было попроще, и водрузив на место, он достал зажигалку и принялся за любимое дело. В руках опытного шамана бутылка медленно вырастала из водной глади, о которую бился дым, живо заполняющий вакуум, а новёхонькая жаровня маленько искрила. Достаточно набрав, он мигом отвинтил крышку, и Светочка присосалась к бутылке, опуская её обратно и поглощая дым. Мужчины заворожённо наблюдали. Ей удалось аккуратно, а не навалившись, получить почти весь дым, и не прихлебнуть воды, перестаравшись, как это часто бывает у многих в первый раз. Спрятав надутые щёчки за упавшими волосами, она подержала дым секунд десять и выпустила в пространство комнаты небольшое облачко. «Вот ведь незадача, совсем не условились о том, куда выдыхать», — почувствовал неловкость Юзернейм, но судя по безразличию хозяина, это не имело значения. Светочка, такая хрупкая, патетически откинулась на диване, прикрывши веки. Они оба смотрели на неё и переглянулись:

— Твоя очередь, — объявил Юзернейм блондину и стряхнул обгоревший стафф из крышечки, насыпал новый и прикрутил. Блондин подсел ближе, приготовился, и через несколько мгновений припал к воднику. Сам того не ожидая, и ещё более удивив шамана, Яныч повторил успех готэссы.

— Какие вы молодцы, однако. Или это мне, когда я начинал, насыпали полную крышку?...

Вопрос был риторический. Светочка улыбалась с закрытыми глазами, а фотограф только выпустил дым и тоже откинулся.

Юзернейм, наконец, насыпал для себя полную жаровню и исполнил ритуал. В комнате запахло, и окна с небольшого проветривания были открыты на всю. Юзернейм взял из туалета освежитель воздуха и профилактически пострелял на подоконники. Вернувшись на своё место на полу, он взял джойстик и вышел из игры в главное меню консоли – посмотреть, что там ещё в наличии, и обнаружил автосимулятор с режимом открытого мира. В виртуальном раритетном автомобиле, также известном как "крыло чайки" наличествовало игровое радио из нескольких радиостанций, и он выбрал волну со спокойной электроникой, а также сменил обзор на вид от первого лица за рулём.

Через пару минут началась дискуссия о интересных чувствах. Светочка встала пройтись по комнате, ощущая во всём теле удивительную энергию и легкость. Юзернейм гнал машинку по хайвею, а сам ещё более балдел от этих разговорчиков. Ян первым попросил ещё. Джойстик был передан Свете, и она повела дальше, а гость поведал хозяину, что существуют генетически разные сорта, отличающиеся по силе и эффектам, и вот они пыхнули одно, а есть ещё и другое. На сей раз была насыпана полная крышка сативы:

— Давай, ты справишься... Этот напас ободрит... Ты почувствуешь... — шептал шаман и начал жечь.

Фотограф опустил бутылку и оторвался с надутыми щёками, выпученными глазами и задранными бровями – очевидно, стафф пришелся по вкусу. Йусернаме автоматически насыпал и сам сделал второй напас. Светочка так не спешила.

За это время они всё также слушали игровое радио, а катал машинки только Йус – новобранцам было не до этого. Свету постепенно захватывало блаженство, но она молчала и просто обняла своего рапунцеля – они немного поласкались, впрочем, сдерживаясь. Яныча начало распирать, он тихонько повествовал о чём-то не очень связанно, явно путаясь в мыслях и поминутно хихикая.

— И как ты, такой большой мальчик, не удосужился попробовать раньше? Я удивляюсь, — признавался Йус. Тот отчаянно рассмеялся. Через некоторое время, которое, впрочем, никто не свидетельствовал, Светочка  отважилась и попросила поджарить для неё сативы. С этого напаса её приход обрёл масштабы трипа – всё сознание окутала какая-то волшебная мягкость, забила ключем эйфория, мысли не мешались и носились в голове каким-то добрым, безобидным торнадо, создавалось ощущение нахождения на высоте, будто в люльке движущегося колеса обозрения. Юзернейм через пару минут и сам оформил третье напасение, согласно своим паровозным запросам, и чуть ли не пускал слюну от удовольствия. Фотограф, валяющийся на диване, и не сдаваясь ведущий со всеми свой незамысловатый диалог, вдруг впал в яростный смех и закрывал ладонями лицо. Заливаясь смехом, он силился объявлять себя, каждый раз пускаясь в ржач, следующими званиями: идеалистом, перфекционистом, пендохвой, лучадором, послом и гауляйтером шумерской московии! Свете сначала было тоже смешно, а потом стало ещё смешнее:

— О Дьявол! — только и смогла сказать она в конвульсиях.

— Всё в порядке. Правильно он тогда в Нидерландах осторожничал. Очень восприимчивый, видимо, — преспокойно рассуждал наслаждавшийся зрелищем Йус.

— Я только не понимаю... Как ты столько выкуриваешь, но даже не несёшь бред?

— Несу, только просебя, — загадочно улыбнулся он.

— Надо же... Какой самоконтроль... Ну ты чёрт!

На этом они горячо засосались.

Скоро треки на радио пошли по второму кругу, и виртуальный шофёр сменил станцию на классическую музыку.

Прошло ещё около получаса. Светочка, переполненная новыми чувствами, усиленными эмоциями и плавающая в этом всём, как в бассейне, Юзернейма почти не отпускала и делилась впечатлениями. Не обмолвившись ни единым словом, и без всяких намёков, оба чувствовали сильнейшую жажду заняться любовью, и в обоюдности желания не сомневались, но по очевидным причинам было не до этого. Товарищ оставался на волне, сбавившей интенсивность, и теперь прохаживался по квартире, пил чай и рассуждал о счастье, мире и гуманном смысле жизни, словно прожжённый хиппи. Это уже более располагало к тому, чтоб начать при нём половой акт, но, несомненно, он бы тоже захотел стать участником – а такое в планы не входило, хотя и могло бы уместится при некоторых договорённостях, кои сейчас вряд ли можно было бы достичь и к тому же соблюсти.

Однако, долго валяться на диване не пришлось. Через некоторое время Яныч унялся, но всё ещё улыбался и говорил, что космос питает его силами добра, по принципу молнии, будто покурив, он испускает через себя заряд прямо из земли, ведь трава растёт из земли, и таким образом его находит заряд сверху и он становится счастливой точкой, где встречаются великие пространственные энергии. Света слушала и поражалась тому, как это было похоже на истину. В очередной раз отойдя, он молча принес и продемонстрировал, улыбаясь, связочку о двух простеньких ключах:

— Угадайте, от чего это?

— От какого-нибудь старого авто? — предположил Юзернейм.

— Неа!

— От кабинета химии и заодно лаборатории в твоём универе? — опять попытался Юм, озадачиваясь, что ключа два.

— Да нет же!

— От подвала или крыши? — спросила Света.

— Верно, от крыши, — возликовал Ян, как ребёнок, — хотите, поднимемся?

— Спрашиваешь! — обрадовался Йусернэйм. — Конечно хотим. А откуда они у тебя?

— Один мой приятель-сосед как-то раз получил их зачем-то в жеке, а я попросил, и пошел сделал дубликаты.

Юзернейм не смог сразу сгенерировать для такой гениальности достойный ответ и просто заразительно засмеялся, и смеялись все. Всё-таки ему пришло в голову:

— Наглость – сестра таланта! Не знаю как вы, а я ещё бахну, и пусть там меня пожирает небо.

Краем мозга он, разумеется, понимал, что это может быть опасно, если чувак вдруг возомнит, что умеет летать, или, например, решит внезапно убежать и запереть их там. И посему активно объяснял инопланетянам, что вероятность форс-мажора крайне мала, и этот гражданин хоть и одурманен, а действие законов физики и страны, на территории коей они находятся, осознавать не перестал, и проблемы с ними ему не должны быть нужны.

Подумав, Яныч объявил, что таки да, сейчас ещё пыхнет, но тогда, быть может, они чуть повременят. Светочка, к их удивлению, тоже не захотела останавливаться на достигнутом, но попросила совсем чуть-чуть, и для себя решила, что это будет последняя на сегодня хапка. Юзернейм встал перед алтарём на колени и нарезал живительной сативы, а Света сама заботливо протёрла горлышко бутылки спиртовою салфеточкой, так как через несколько мгновений припала к ней. Следующие пятнадцать минут оба новичка ещё посидели на диване и попривыкали к ощущениям, впрочем, всё время как-то ухищряющимся, неподдающимся, но это только вызывало смех, и все были довольны. Юзернейм таки, чувствовавший себя чистым божеством, объяснил всем, что ничего плохого они не сделают – лишь выйдут и погуляют неспешно, взявшись за руки, совершенно спокойно, посмотрят на красоту города под открытым небом. Заманчивая простота задумки и доброжелательная логика сделали своё дело, и почувствовавшая приливающие силы Света вскочила с дивана, обняла ненаглядного и они расцеловались.

— Действительно, идём! — объявил фотограф.

Новичкам показалось, что лифт ехал черезчур долго, хотя последним жилым этажом в этом доме был двенадцатый. Молча, и стараясь ступать как можно тише, трио поднялось к решетчатой двери перед пролётом на технический этаж. На удивление быстро Яныч откупорил замок и вынул его. Обычно он забирал замок с собой, но сейчас, шепотом посоветовавшись, было решено его повесить, защелкнув для вида, но не заперев. Они поднялись выше – там не было света и царил запах пыли. Двое обладателей смартфонов достали аппараты и зажгли фонари, но только местный абориген знал, где на стене размещался включатель верхнего света, которым он и воспользовался. Технический этаж озарился лампочкой ильича, но не разбудил два живущих здесь лифтовых движка с возвышающимися катушками тросов; по стенам расположились всевозможные щитовые короба. К небольшой двери поднималась отдельная жестяная лесенка, Ян поднялся и открыл, снял замок и положил в карман – путь под небо был свободен.

Крыша, вопреки ожиданиям, представляла из себя не единую сплошную плоскость. Дом был очень большой и состоял из десяти подъездов, и крыша делилась на небольшие сектора технических помещений (из коих на неё и можно было попасть), а между ними, ниже, находились широкие пролёты расположенные непосредственно над квартирами. Спуску же на эти площадки служили широкие, вынесенные вдоль по стенам ступенчатые лестницы с поручнями.

Оказавшись на поверхности, взрослый самец тоже пожелал взять за руку милую девочку, и они шли, упоротые, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к тихому, будто намеренно замершему городу – улицы были пусты, свет в квартирных окнах почти всюду был погашен, царила ночь, красивая ночь! От пропасти их надёжно отделял полуметровый ввысь и метровый в ширь поребрик. Компания прогулялась к угловой части здания, где на самом краю наличествовала большущая декоративная надстройка, высившаяся над рядами балконов эдакой короной. Отсюда вид открывался на большущий перекрёсток четырёхполосных дорог. Через дорогу стоял похожий дом, построенный в плотном соседстве, как это ни странно, с одним старым и известным в кругах религиозных фанатиков монастырём. Смотря дальше, замечалось, что район был плотно уставлен жилыми домами, ближе – шестиэтажками, а дальше четырнадцатиэтажными и более коробками; зелени было мало.

Вопреки малюсеньким опасениям, что пытались беспокоить Юзернейма, всё было довольно безмятежно. Все были отвлечены своими чувствами и переживали внутри балдёжную феерию, и едва ли верилось, что это обычная, нормальная реальность. Не особенно удивились они, когда пройдя дальше увидели у технического помещения соседнего подъезда (коих, кстати, было целых десять) магазинную тележку. Тут-то всеобщему спокойствию и настал конец – предвосхищалось веселье. Света отважно залезла, рискуя порвать колготочки, и уселась внутри, вцепившись пальчиками в прутья, а мужчины, взявшись по обе стороны, принялись разбегаться и катать её, визжащую от восторга, под небом, да над городом! Пластиковые колёса, предназначавшиеся для гладкого кафеля, отчаянно и бесперебойно стучали о бетонную шероховатость, но казалось, что вряд ли кто-то слышит – это было так далеко от человечества!

Умаявшись, они подвезли тележку с милой девочкой туда же, где обнаружили, и направились к дальнему краю дома, откуда открывался потрясающий вид на запад и север города. Юзернейму хотелось узнать, но не подавать тем самым дурацких идей – а именно спросить, всем ли также охота влезть на поребрик и сесть, на самой грани, свесив ноги? Ему ужасно этого хотелось, но зная себя в нетрезвом состоянии – нельзя было исключать внезапную малейшую судорогу, потерю концентрации, внимания или равновесия. А как вообще было интересно – разбежаться и прыгнуть, ощущитить полёт, невесомые объятия воздуха, свист в ушах; узреть необъятную панораму московского мира, картину стремительно приближающегося и ещё чистого асфальта? О таком и тем более не стоило заикаться. Он молчал и рассасывал расплавившуюся в упаковке плитку шоколада. Вся оставшаяся прогулка под открытом небом на уровне примерно четырнадцатого этажа заняла более часа; а когда компания направлялась к выходу, небо с восточной стороны уже маленько посветлело.

Вернувшись в квартиру, Ян объявил, не без усилий, что очень рад знакомству, а также фантастическому опыту с марихуаной; но весьма устал за прошедший день и хочет спать. Парочке безальтернативно предлагался для сна всё тот же диван, не являющийся раскладным – видимо потому хозяин лаконично попросил не шуметь и пожелал добрых снов. Вскоре послышалось, как он что-то разогрел в микроволновке и закрылся в своей комнате. Парочка скушала по целому квадратишу 'риттерспорта' и теперь Юзернейм, не особо желающий спать, правда в состоянии вообще неземном, отщупал от кусочка индики сытный напас и накрутил крышечку. Через несколько мгновений он перекачивал горячий дым в Свету – ибо некогда слышал легенду, что так упарываются влюблённые, и всегда мечтал попробовать. Губами он стягивал с неё колготки – девочка же тихо хихикала, развалившись на диване. Похоть моментально вскружила головы. Не шуметь на таком диване было бы нереально – материал был очень мягкий, и аппетитно шлепаться на нём было в самый раз, что хозяин, несомненно, прекрасно знал. Посему любовнички перебрались в ванную. Вообще было замечено, что двери в санузел у Яныча были герметичные, но всё же они по-честному старались не шуметь, включив немного воды фоном. Резервуар ванны, хоть и с незамеченным ранее резиновым подголовником, и прекрасными ручками посередине, которые реально пригодились, всё равно не являлся в таком нежном, обкуренном состоянии, подходящим местом, и парочка задержалась не так на долго, как хотелось бы.

Над городом вовсю занимался рассвет, было жарко. Они ходили по комнате голыми и поочередно сушили волосы одним полотенцем, найденном в сложенном виде на антресоли, и закончив, отправились видеть сны.

Утром, которое для них наступило, традиционно, где-то во второй половине дня, парочка и фотограф, проснувшийся даже позже их, встретились на кухне. Ян сказал, что видел необычайно красивые сны, и чувствует своё сознание чистым и посвежевшим. Юзернейм жил с этим уже много лет и даже затруднялся оценить, насколько это хорошо должно быть для того, у кого до этого всё было как-то иначе, потому что это самое "иначе" уже хорошенько ему забылось. Но парень (сейчас, гладко выбритый, на мужика он уже не тянул) был радостен и доволен, а посему и его новоиспечённые друзья, в общем-то, тоже. В недолгом дискасе о повестке дня было решено – выехать на какой-нибудь заброс, а лучше даже на охраняемую консерву, чтоб сполна насладиться игрой в стелс и увидеть что-нибудь, кроме голых стен. Очень крутые объекты находились, конечно, в самом различном отдалении от Москвы, а уезжать очень далеко, без приготовлений, четкого плана и хоть какой-нибудь актуальной информации, было бы, по меньшей мере, не с руки. Впрочем, какую-никакую информацию можно было подчерпнуть на специальном ресурсе, на коем оба парня, оказалось, имели авторизованный доступ.

После получасового обсуждения и выбора вариантов, решено было наведаться на один объект с хорошим сохраном, не самой бдительной, но охраной, и относительно не далеко (что там, всего-лишь краешек другого региона). Тут Света обратила внимание, что она, всё-таки, в вечернем платье, и в таком виде лазать где-то среди пыли и грязи будет не окей. Нахмурившись, хозяин почесал репу, встал и пошел в свою комнату. Вампиры прошли следом, но остались на пороге. Ян порылся в шкафу, и достал большой перетянутый скотчем пакет.

— Я грёбаный шизофреник, ещё лет десять назад взял свои шмотки, которые носил в шестнадцать, упаковал, да так руки и не дошли ни отдать, ни выбросить – они хорошие. Всё выстиранное должно быть.

Он разорвал упаковку. Света таки без приглашения прошла и встала смотреть, как он раскладывает на заправленной постели брюки, джинсы, рубашки и футболки. Всё это шмотьё было ей великовато, но всё-таки чёрные джинсы она выбрала, а потом и несколько футболок по вкусу нашлось. Довольная суккуба ушла переодеваться. Выглядела она в новом облачении малость комично – для джинсов понадобилось найти ремешок, в котором пришлось сделать новую дырочку, а сами штанины ещё и закатать, зафиксировав булавками. Чёрная футболка с ярким стилизованным геральдическим львом (стало быть, французского города Лион) висела мешковато, но в рамках допустимого, да и не всё ли равно, в чём ехать в машине? Юзернейм взял из своего рюкзака только шоколадки, перчатки и налобный фонарик, поместив всё это в покоящийся без дела в прихожей магазинный пакет; Светочка же решила ничего вообще не брать, коли представилась возможность. Яныч же собрал рюкзак, куда вместил распечатанные карты местности, пауэрбанк для гаджетов, перчатки, большой фонарь-электрошокер, пачку спиртовых салфеток, тюбик санитайзера, аптечку первой помощи, и конечно же 'кэнон'. Снаружи прочными липучками и карабинами крепились кусачки по металлу, маленький фомка и универсальный разводной ключ. Было намечено прикупить воды, еды и перчатки для Светы. Хозяин тоже обулся в кеды, так как это была у него самая тихая обувь, и через несколько мгновений компания загрузилась в автомобиль, точно также, как и накануне.

Даже не смотря на время, потраченное за обсуждением локаций и на прочую ерунду, в городе ещё продолжался остаток рабочего дня, пробок не сформировалось, и центр они покинули довольно скоро. Хотя им и не нужно было спешить, так как проникнуть на объект было проще в вечерней темноте, они всё-таки сочли более практичным увидеть всё хотя бы сразу после заката.

Диалог особо не клеился, и шофёр до конца поездки, с небольшими перерывами, ставил какую-то интересную экспериментальную музыку – в машинке наличествовала недурственная surround-акустика с сабвуфером, прямо над которым восседал Йус.

Так же ловко и в темпе начав покорять шоссе, покуда зеленая полоска на навигаторе не предвещала промедлений, стало очевидно, что прикупить планируемое удастся позже, где-нибудь в провинции. Но пока за окнами рычащей капсулы виднелись, в отдалении, только нескончаемые спальные районы с громадами новостроек.

Юзернейм расслабился и маленько задремал. Он неважно поспал, и даже проснулся один раз, чтоб закрыть все окна – когда у мирян настал разгар солнечного утра, и по соседству ожила гудящая транспортом и звенящая монастырскими колоколами таганская улица. Теперь его обнаружили и разбудили, когда среди полян с лесными стенами вдоль горизонта, машина подкралась к заправке на пит-стоп.

Приобретя в заправском магазинчике всё необходимое и потратив на дорогу ещё чуть менее двух часов, компания оказались в непосредственной близости от места. Загородное небо было безоблачным, чистым от дымки и потому глубоко синим. С одной стороны простирался посёлок городского типа, с другой же живописной панорамой зеленели леса и желтели пузатые поляны под предзакатно озорным солнцем. Было решено оставить машину на парковке у единственного здесь крупного супермаркета, и отправится в четырехкилометровый путь пешком.

Причалив Шумеру в плотном окружении прочих автомобилей, экипаж вылез и размялся – черноволосые зачесали гривы в хвосты; шофёр изъял из багажника рюкзак (да ещё и штатив, коий вежливо взялся тащить Юзернейм), надел на шею 'гоупро', и тоже собрав ладонью патлы, подтянул камеру на лоб. Все были готовы и переглянулись – автомобиль сверкнул габаритками, и компания направилась в путь.

 

IX : КАДР НА МИЛЛИОН

Подрабатывавший некогда в юности курьером, Ян хорошо ориентировался на местности и удерживал карту в мысленном взоре. Трио без всякой суеты приближалось к цели, миновав по пути известные ориентиры, и скоро ступили на тропу через небольшую лесопосадку. Единственным раздражающим нюансом были комары – а в целом настроение становилось всё бодрее, и назло дурацким шуткам о принималове предвкушалось интересное времяпровождение. Миновав и лесополосу, и длинное поле после неё, они добрались до следующей стены уже очень густого леса, нашли едва заметную тропинку, ознаменовавшую, что они на правильном пути. Постепенно лес погрузился в тень – стало ясно, что солнце зашло. Юзернейм даже не сразу сообразил, что это первое утро (то есть часы после пробуждения) за последние дни, когда он, пред днём грядущим (то есть ночью) ничего дурманящего ещё не употребил. Вскоре за лесной гущей увиделась и ограда, и сам объект – на территории находилось серое пятиэтажное здание почти со всеми уцелевшими окнами, рядом тянулся, визуально ниже на один этаж, огромный прямоугольник цеха. За всем этим должно было находиться что-то ещё. Согласно информации, это был хорошо засекреченный по каким-то не очевидным причинам объектик средней паршивости, сперва брошенный только наполовину и усиленно-охраняемый, а затем целиком разжалованный и вверенный ЧОПу.

Пройдя вдоль высокого, венчающегося колючей проволокой сетчатого забора и не найдя упоминаемого залаза, трио не отчаялось – было известно, что эта сторона является тылом, и не просматривается ни с КПП, ни с даже имеющейся вышки, но потому-то её иногда патрулировали пешком. Посему блондин крался впереди, а готы следовали в высокой траве чуть позади и рельефно ниже, заранее условившись следить за жестикуляцией. Видимо, набравшись уверенности, Яныч на ходу снял с рюкзака увесистые кусачки и беспощадно разделался с рабицей. Сгруппировавшись и быстро пробежав до здания вместе, они обнаружили, что дверь чёрного хода заперта, и заколоченные окна тоже не поддавались, кроме таки одного! Парни живо залезли внутрь, прямо с подоконника подали руки девочке, лихо её подняли и притворили залаз.

Здесь им пригодились фонари. Воздух внутри был затхлым, даже почему-то ощущалась сырость, хотя некогда это был гардероб. Дверь из него оказалась заперта – пришлось вылезти над стойкой, где собственно одежда обменивалась на номерки, ныне раскиданные по полу. Они оказались в темноте холла первого этажа и парадного входа, законсервированного со всех сторон. Краска на стенах уже потрескалась, но ни мусора, ни следов городских игрищ видно не было.

Сверху, было им известно, не находилось ничего особо интересного, но они всё равно прошли и быстро всё оглядели – десятки кабинетов с целой мебелью, сохранившейся документацией и советскими плакатами о добросовестном труде, покинутые словно совсем недавно. Побывав на всех этажах, сталкеры тихо сбежали по лестнице, мрачно освещающейся сквозь мутную стеклянную плитку, с последнего этажа обратно вниз; ибо выходить на пустую крышу было очень рискованно.

Самое же смачное располагалось под землей, но туда ещё нужно было добраться. Однако, пройдя с первого этажа вниз один пролёт, они встретили дверь, обшитую аллюминиевым листом, маскирующим старые петли с относительно новым замком. Тут мужчинам пришлось в четыре руки применить ломик, изуродовав дверь в причинном месте. «Зато замок остался цел и ещё, быть может, порадует владельца», – констатировал Ян вслух для хроники, эпизодически записывающейся на экшен-камеру. Никаких датчиков обнаружено не было.

Компания шагнула и озарила светом фонарей длинный коридор с несколькими дверьми в стенах – это был подвал и его пустые подсобные и технические помещения. Лестница же на этом не заканчивалась и продолжалась ниже к пролёту со стеной, где под лампой в решетке некогда размещался какой-то большой, судя по обрывкам, плакат. А вот заканчивалась она затяжным спуском к большой гермодвери. Парни спустились, подошли к ней, рассмотрели и переглянулись. Столь непривычно выглядящая в новой одежде и с собранными волосами, суккуба подошла позади и невинно взглянула на них – Ян снова важно вручил ей фонарь, и они с Юзернеймом принялись отворачивать рычаги. Закрыты они оказались на совесть, но всё же, не без усилий, поддались.

Внутри расположилось бомбоубежище на пятьсот рыл, в котором царил тоскливый порядок, весьма понравившийся бы тем, кому довелось лазать только в разграбленные бомбари – и Йусернаме был из числа таких лазутчиков. Первыми ощущениями явились добрая прохлада и странный запах, вроде бы и затхлый, но какой-то стерильный. Ребята прошли на склад, судя по уставленным друг на друга деревянным коробкам, и начали изучать содержимое, впрочем, вполне очевидное. Внутри лежали противогазы нескольких разновидностей, в том числе и детские, а также фильтры и сумки к ним; средства личной гигиены; всевозможное белье (совсем мало); и несколько ящиков, полных аптечек рыжего цвета. В первых трех, что взял сверху и осмотрел Юзернейм, одного из пластиковых капсюлей с медикаментом не хватало, а вот в следующих, лежащих глубже – уже были полные наборы. Он вынул отсутствующий в первых трёх аптечках красный капсюль, наполовину состоящий из прозрачно-белой крышки, и зачитал с одной строны: «апрофен шесть табл» и «противоядие ФОВ» с другой.

— Знаете, что это за таблетки? — спросил, демонстрируя капсюль, Юзернейм, и присутствующие отрицательно покачали головами. — В народе называются "тарен". Вещество считается галлюциногеном, и ныне оборот ограничен. Поэтому несколько образцов кто-то до нас уже прихватил. Странно, что не все.

И с этими словами сунул капсюль в карман.

— Будешь пробовать? — интересовался Ян.

— Сам пока не знаю. Коль шанс представился, надо брать, хех!

— И не испугаешься?

Юзернейм взглянул ему в глаза и виновато улыбнулся:

— Это то немногое, до чего я ещё не дотянулся.

Светочка захихикала. Начался пространный разговор о веществах – Яныч любопытствовал, каково это всё. Трио неспешно прогуливалось по главному коридору, заходя во все помещения. В этом и заключалась основная прелесть бомбоубежища перед прочими объектами, где на всех уровнях необходимо соблюдать осторожность и держать ухо востро – здесь же можно было расположиться с чаем, кальяном и не очень громкой музыкой. Ян не выпускал фотик из рук и фанатично настреливал дичь – сначала со вспышкой (как правило, отдельные экспонаты) а затем и накрутив аппарат на штатив для снимков с долгой выдержкой. Вокруг было полным-полно интересного и познавательного материала, а в административных кабинетах стояла мебель в состоянии как с конвейера, на важных столах сияли чистенькие телефоны с дисковыми номеронабирателями; а в суровых деревянных ящиках подле притаились большущие стационарные дозиметры, с настоящими радиоактивными пробничками, убранные в отдельные жирные футляры; повсюду висели всевозможные плакаты гражданской обороны. В конференц-зале скучал позади рядов пустых стульев, водружённый на стол проигрыватель киноплёнки.

Возникало какое-то абсурдное ощущение – будто бы среди этих зелёно-белых стен живет беззлобный, осиротевший дух канувшей в лету цивилизации, который предлагает свою помощь и даже спасение от мира капиталистов в этой большой, гуманной и хитроустроённой коробке под землей.

Трио расположилось в уединённом кабинете, в креслах с мягкой обивкой, расставленных вокруг большого стола переговоров, на коий в дальнем изголовье был уложен по середине фонарь, настроенный на тусклый, экономный режим. Хотя и наверняка можно было переключить рубильники, питающие бомбарь, и включать свет везде, где заблагорассудится; но никто не знал, как быстро это может аукнуться, посему рисковать было ни к чему. В этом свете Ян достал из рюкзака санитайзер, и все протёрли руки со спиртовыми салфеточками, а далее на столе выросла бутылка кваса, пачка солёных орешков, сушеных кальмаров, нарезка копченой колбасы и высокая баночка известных чипсов. Парочка сидела вместе по одну сторону, а Ян напротив. Юзернейм разлил квас по стаканчикам. Бокалы подняли за сталкеров-эстетов, поделившихся инфой.

— С пивком бы лучше это всё, с пивком, — досадовал шофёр, — а то и с коньячком, знаете ли...

— Два чая этому господину, — честно, но невольно ехидно соглашался Йус.

Светочка заметила:

— Представляете, ещё сутки назад спокойно кушали блинчики на ВДНХ, а теперь чёрт знает где, в бункере сидим!

Все усмехнулись.

— А между делом покатали тебя в магазинной тележке на крыше двенадцатиэтажного дома! — припомнил блондин.

— Это было супер!

В качестве серьёзного пропитания Юзернейм приобрёл себе большую булку в форме сердца, посыпанную сахаром; но с умыслом обязательно отделить четвертинку для Светы, чтобы девочка кроме шоколада ещё что-нибудь поела – и задумка удалась. Она, впрочем, угостилась всеми представленными яствами, и как Юзернейм, приложила на сахарную булку кусочек колбасы. Фотограф быстро сделал кадр на 'гоупро' и коварно засмеялся. Впрочем, заразительно – было весело. Они трапезничали бы очень долго, если б не фонарь, который ещё чёрт знает сколько мог бы быть полезен. Хоть он был и не единственный, но всё же остаться без одного было бы дискомфортно. Покушав и вдоволь поговорив о всякой ерунде, параллельно внезапно затихая и прислушиваясь – как бы чего не вышло, компания собралась и покинула помещение.

Неспешно прогулявшись по всему бомбарю ещё раз, и коллективно-бессознательно полностью погрузившись в его приятную, абстрагированную и клаустрофобическую атмосферу, было решено плавно делать ноги. Всё-таки не одним убежищем объект был славен.

Поднявшись обратно в холл главного здания, исследователи начали искать выход в отдельное помещение, названное в информации просто "базой", хотя судя по тому, что они нашли, больше напоминало какую-то странную большую раздевалку с рядом металлических шкафчиков, откуда путь пролегал через несколько ныне пустых помещений и заканчивался большими железными дверьми. Подойдя вплотную, оказалось, что они тяжелые, но не запертые. Аккуратно подвинув одну проскрипевшую дверь, трио оказалось внутри маленького цеха. Здесь было четыре пустых постамента и лишь на одном стоял токарный станок в ужасном состоянии, без некоторых деталей, а вдоль стен разместились большие металлические столы усыпанные металлической стружкой, всякими разными мелкими формочками и реже детальками. Примечательно, что здесь не было окон, и был низкий потолок. Не обнаружив больше ничего интересного, исследователи направились в вырисовывающийся в проходе большой цех, и выйдя, осмотрелись – теперь уже они стояли под высокой крышей с несколькими кран-балками, перед огромным цехом с рядами различных станков. Через окна сверху падал лунный свет. Стало быть, объект являлся если не заводом, то каким-то производством поскромнее.

Заметив рядом жестяную лестницу и пройдя к ней, стало ясно, что над маленьким цехом есть ещё какое-то помещение, предположительно, кабинет для непосредственного начальства, мастеров смены и иже с ними. Аккуратно ступая, сталкеры поднялись. Дверь была открыта. В первой части помещения расположилась приёмная со столом, истлевшим маленьким диванчиком, парой стульев и рядом железных шкафчиков вдоль стены справа. Вряд ли тут помещалось много народу – обсуждали они, порешив, что здесь скорее оглашались отдельные личные выговоры. Ящики стола оказались пусты, а в тумбочке и под несколькими шкафами завалялись пустые водочные бутылки. Далее было интереснее, так как в дальнем углу стены слева, напротив шкафов и какбы за столом уполномоченного, наличествовала деревянная дверь с глазком(!) за коей обнаружилась комната, более похожая на покои. Обстановка включала в себя маленький столик со скатертью посередине, шкаф в дальнем углу, вплотную от него большой раскладной диван – вместе они занимали всю стену. Справа, у входа, стояли пара мягких, но уже просевших кресел; а слева, напротив дивана, расположился комод с особым наслоением грязи, по которому было понятно, что на нём когда-то размещался маленький телевизор. Под потолком висел среди обильной паутины милый абажурчик – фотограф вновь установил аппарат треногу и слабо подсвечивая фонариком увековечил это. Света проверила ящики комода – там ничего не оказалось, а Йус открыл шкаф и обнаружил внутри такую же пустоту, но только на левой дверце красовался большой плакат с фотомоделью, годов, наверное, восьмидесятых, и происхождения очевидно иностранного. Пышноволосая блондинка с лукаво-скучающим видом демонстрировала, раскрепощенно подняв согнутые в локтях руки, обнажённые буфера с крупными сосцами.

— О, будет моей подругой! — объявил фотограф, и поставив аппарат напротив, сменил режим, выверил фокус и достал из кармана маленький пульт. — Давайте-ка сфоткаемся!

Светочка и Юзернейм додумались залезть в шкаф и приобняться, а блондин подкатил к блондинке. Красная точка проморгала и их окатила вспышка, затем ещё одна, и тут фотограф, желая какбы взять фотомодель за округлости, дверь прижал и ненароком отломал – но уловил и удержал. В итоге эти снимки с их общей растерянной реакцией оказались очень забавными. Шёпотом посмеявшись, и установив нестареющую блондинку бдить порядок и встречать всех следующих посетителей у дальней стены, трио направилось вниз – впереди ждал гигантский цех. Правда, Яныч задержался уже на лестнице, откуда открывался хороший вид в перспективу, и правильно подогнать фокус в такой темноте сразу не получилось.

Парочка блуждала, взявшись за руки, и разглядывала станки, конвейерную линию и какие-то непонятные устройства. Блондин наслаждался открывающимся видом гнетущего индустриального разложения, отстреливая кадры с долгой выдержкой, стараясь не отставать, и постепенно трио углубилось дальше. Цех развивался, обнаруживая какие-то мелкие обособленные закуточки – рабочие зоны за жестяными стенками, словно гаражи без крыш; пустые и не очень постаменты для оборудования, и уходящие вдаль ряды других станков и цилиндрических махин. Заметив, как идеально в одном месте лунные лучи ложатся на сверкающий металл огромной цистерны и на ряд станков, фотограф задумался, как же это заснять получше, и сообразил – прямо под окнами, по всему периметру цеха размещались ходы для операторов кран-балок, причем наличествовал и ярус даже под самой крышей. Однако, решил он, достаточно будет и нижнего, всё равно высоко – и направился к ближайшей лестнице. Готы не потеряли его из виду, но незаметно отошли уже подальше.

Оглянувшись, Юзернейм увидел движущееся пятнышко света его фонаря, и они со Светочкой сразу поняли, что Ян полез для съёмки, хотя и затихли – а вдруг он услышал какие-то признаки запала и решил спрятаться? Не станет же он кричать, выдавая их. Из этих соображений Йус быстро прикрыл и отключил налобный фонарик, и они притаились за ближайшим станком. Но было тихо, и едва заметно раздавались лишь торопливые шаги фотографа к своей цели, вскоре затихшие. Юзернейм присмотрелся привыкшими к темноте глазами и сообразил здравым рассудком, что если бы и случился запал, на Яныча уже орали бы – но всё же чутко поведя Светочку за руку, притаился у края агрегата и выглянул в цех. Послышалось, как фотограф прошёл ещё дальше и опять затаился – видимо, ждал определённое время выдержки. Внезапно, раздался какой-то негромкий, но резкий звук, громко вырвавшийся, но почти сразу же оборванный крик – и глухой удар с хрустом, и ещё один потише. Парочка, оторопев, переглянулась. Они помчались, на самых мысочках, в ту сторону. Пятно света налобного фонаря тревожно елозило по цементному полу, сбивая с толку – куда же бежать? Остановившись у длинного ряда станков, тянущихся от стены, над которыми он шел, и повернувшись вдоль них, луч света рассеялся в пустом проходе. Парочка побежала вдоль, всё также нелепо, на мысах, пытаясь смотреть то в рабочие зоны меж станков, то себе под ноги – они звали его негромко, но ответа не было. Наконец, беспрестанно протягивающийся с грязного пола на ржавые морды станков, луч света выхватил его тело со сломанной шеей, разбитой головой с ссадинами на лбу, и переломами ноги и руки. Яныч лежал в окружении фрагментов чёрного пластика и мелких осколков стекла, подле ржавой цилиндрообразной махины, об которую, судя по стекающей крови, и ударился при падении.

Подбежав и аккуратно присев возле лужи крови, Юзернейм взял его руку, предчувствуя момент истины. Рука была ещё уверенно тепла, но пульса уже не было. Светочка стояла замерши, будто бы совсем без чувств. Они не стали его переворачивать, чтоб не озадачивать тех, кто потом будет это всё расследовать. Однако, этих людей явно должен будет озадачить тот факт, что в останках фотоаппарата не обнаружится карточки памяти, кою Йус аккуратно изъял, открыв резиновую панельку через салфеточку. Быть может, следователи заочно сочтут, что у такого крутого аппарата большая встроенная память? Хоть таковая в нём и отсутствовала в принципе. А вот экшен-камера отделалась только исцарапанным и треснувшим аквабоксом. Также получил царапины и ржавую борозду рюкзак, который удалось снять, открепив лямки, не меняя позы погибшего.

Сознание Юзернейма работало в режиме калькулятора – он соображал быстро, как никогда. Немедленно обшарив все карманы, у покойника были изъяты ключи от квартиры и машины, треснувший и отключившийся смартфон, наличные деньги в количестве восьми тысяч и шестисот с мелочью рублей, банковская карточка и солидного размера складной нож.

Направив луч вверх на одно мгновение, они увидели свисающие, как разорванные бумажки, проржавевшие жестяные листы. Судя по длине одного, они потом предположили, что парень провалился не на ровном месте, а скорее всего на ходу.

Парочка являла собою состояние откровенной жути и едва ли не оцепенела, засмотревшись, в какие-то страшно долгие секунды, на это ещё совсем недавно здоровое, крепкое и живое тело с радостным обитателем. Юзернейм продрог от ужаса и шепнул: «бежим»! Сцепившись за руки, они погасили фонарь и живо ретировались по худо-бедно обозримому пути вдоль станков, обращаясь в слух, потворствуя возникновению паники, будучи готовыми в любой момент нырнуть в сторону и спрятаться. За последним станком они остановились, перевели дыхание и прислушались – было идеально тихо. Теперь предстоял бросок к железным дверям.

Хотя и стоило порадоваться, что охрана никакого шума, стало быть, не заметила – оставалось только глушить нарастающую панику, контролировать себя и выбраться с территории незамеченными. На дрожащих руках они залезли в гардеробную. Юзернейм передал фонарь Свете, велев прикрыть ладошкой. Подавляя желание просто заорать, он аккуратно открыл окно и высунулся – на обозримой части территории никого не было. Без раздумий, он сразу же вылез и подкрался к углу. Света тоже поспешила и с силой прикрыла створку. Любовнички взялись за холодно вспотевшие ладони – путь был свободен, и они перебежали до залаза так быстро, как только могли, и бежали потом ещё, пока совсем не выдохлись. Смысла в этом беге, конечно, не было, но страх под впечатлением от случившегося просто не позволял пойти спокойно, пешочком. Во время же первой передышки Юзернейм достал его смартфон, вынул батарейку и извлёк симку, чтоб поломать на мелкие кусочки и притоптать под пригоршней земли. Тут же его осенило:

— Света, ваши сим-карты тоже лучше уничтожить.

Девушка бэкапнула все хранившиеся на пластике номера и безропотно отдала ему карточку, но лишь одну, ибо уже послужившая им ранее вторая симка была не с собой, а осталась в сумочке.

Предстоял долгий путь, а они уже устали, вспотели, и что хуже всего – были под жутким впечатлением, навевающим излишний страх.

Тревога не отпускала, даже когда на горизонте нарисовались очертания городка, и всё казалось, что сзади как взревут сейчас оглушительные сирены! И побегут со всех сторон нацгвардейцы с собаками, зажужжит над головами вертолёт, и осуждающе выхватит их также в суетливый свет фонаря – как они выхватили тело своего нового друга и просто приятного парня, в гибели коего, фактически, нисколько не виновны.

Ему казалось, что он кричит, что слёзы наворачиваются и бесперебойно текут, что сердце скачет и вот вот вырвется. Это были интересные и редкие иллюзии – так, наверное, проявлялись неубитые остатки чего-то человеческого.

Впрочем, отдаляясь всё дальше, постепенно обреталось и успокоение. Дыхание было, конечно, не в штатном режиме от такой интенсивной спортивной ходьбы, а вот слёз не было ни у него, ни у Светы. И пока они не произнесли ни слова.

«Ладно, — успокаивался он, — может, его найдут только через неделю. Может, важные люди закроют глаза на отсутствие карточки памяти, а сквозняк заметёт наши следы... А про залаз скажут, что он, мол, сто лет уже здесь, а до двери в подвал вообще не дойдут... И мы ещё многое успеем. Я надеюсь».

Они шли всё медленнее, не решаясь – идти ли в город, на парковку, к машине? А что, если будет проезжать патруль полиции? Ночью это обычное явление. Даже если просто заприметят – уже не хорошо, не говоря об остальном. Слева, в далеке, среди полян виднелся холмик с соснами, и не зная, как лучше поступить, парочка направилась туда.

— Пусть цивилизация подождёт до утра, а мы спрячемся.

— Стать невидимками сейчас было бы лучше всего, — вторила Светочка.

Они были ужасно вспотевшими, и кроме того, на ходу выпили почти весь квас. На обширном холмике, казавшемся издали таким маленьким, примерно в середине обнаружился мангал и валяющиеся вокруг на земле мягкие седушки, должно быть, от кухонных стульев – неожиданный подарок. Кругом царила абсолютная тишина. Городок был как на ладони – десятком тёмных девятиэтажных зубов, коими пыталась дотянуться до ночного неба провинция, распластавшись в даль также спокойно спящим частным сектором. До парковки, где в разрозненной компании ещё парочки машин стояла Шумера – нужно было перейти три дороги. Ближняя к парковке была самой большой, двухполосной, поворачивала в город и имела светофор. По ней и сейчас проносился совсем редкий траффик. Сидя в обнимку и понаблюдав всё это минут пятнадцать, они ощутили совершенное успокоение и даже уверенность в своей здесь незаметности. «Было бы хорошо задремать, чтоб промотать время», — думал он. Но если б это после всего было возможно, то всё равно было бы слишком безрассудно. Внезапно, по дороге уходящей в город, показалась ползущая оттуда полицейская машина, проезжающая теперь мимо ТЦ и парковки. Далее она пересекла большую дорогу и свернула на следующую, вправо, прямиком в долину жилого сектора. Это вроде бы и насторожило, но в то же время, было очевидно – экипаж явно никуда не спешил и спокойно себе патрулировал. Сонно проехал и уехал. Бежать отсюда до первой дороги было вопросом каких-нибудь трехсот метров, и отделяла их от этой идеи лишь неуверенность в том, не повернут ли вдруг полицейские в обратном направлении?

И всё таки, недолго думая, они решились. Йусернэйм и без хронометров прекрасно ощущал, как пытливо медленно течёт время в таком вынужденном бездействии. Коротко отдохнув от панического и изнуряющего забега и последующего длительного шествия, парочка приготовилась и бросилась в последний рывок за свободой запереться в машине и стать уж точно недосягаемыми. Они мчались по спуску среди высокой травы, как пуганые звери, и мигом пересекли ближайшую дорожку, без разметки и ведущую вообще непонятно куда, затем вторую, где за всё время ещё никто не проезжал, кроме полиции чуть дальше, и затем они быстрым шагом подошли и пересекли на красный свет как по заказу пустую в этот момент трассу. Остались торжественные пятьдесят метров по парковке – кто бы мог подумать тогда, каких-нибудь пять часов назад, что они вернутся только вдвоем? Йус достал брелок, нажал на кнопочку и Шумера поприветствовала их – парочка живо нырнула в заднюю левую дверцу и захлопнула её. Немного повозившись, он подвинул передние кресла, снял подголовники и разложил импровизированную постель. Светочка разделась, Юзернейм сбросил рубашку, и безбожно вспотевшие, они отчаянно лизались и крепко, впиваясь ногтями, обнимались, какбы качаясь на маятнике между Эросом и Танатосом, торжествуя само действо, а значит жизнь – этот заведомо тщетный, короткий и потный момент между неизвестностью и неизбежностью; они утопали в эскапизме страсти и чистой животной похоти. Ох, как он хотел бы сейчас беспамятно припасть к её источнику и вылизывать, а потом интенсивно погружаться и наполнять собой священное нутро – но ни сладость киски, ни радость танца не хотелось мешать с затаившейся горечью утраты и смутной тревогой, и они оба это хорошо ощущали.

Унявшись, парочка лежала и долго разговаривала о феномене детства, о счастливых и значимых моментах, о мечтах; и в конце концов дрём медленно подкрадывался – а снаружи становилось светлее.

«Всегда страшненько крадутся, подглядывать в окошки, то как мы гниём», — напевал Юзернейм в подверженном паранойе уголочке сознания, посматривая и в тонированные, и в прозрачные стёкла. Им не удавалось прочно уснуть, но вклиниться в получасовое сновидение получалось. Он видел, как бежит из леса, ощущая на лбу экшен-камеру вместо фонаря, но всё равно прибегает к этому чёртовому залазу, а впереди смотрит чернотою окон объект, а там в цеху кто-то ждёт... И глаза открывались. Но ненадолго. Очнувшись в очередной раз, это заметила Света и неожиданно объявила:

— Давай уже собираться. Если поедем сейчас, избежим пробок.

Как ни странно, этот момент ещё не был обговорён. Юзернейм думал дождаться открытия ТЦ и зайти, как минимум, в туалет – хотя, конечно, это было бы ни к чему с точки зрения конфиденциальности, о чем он сразу не догадался. Получалось, что ловить здесь, действительно, было нечего. Собирая кресла обратно, он спросил:

— А где машину оставим? Думаю, лучше на многоэтажной парковке какой-нибудь огромного торгового центра, а оттуда на транспорте доберёмся.

— Нет! Поедем прямо до его дома и вернём машину.

— Почему?! А если ДПСники остановят?

— А я поговорю с ними, и поедем дальше! — опешив, Юзернейм оглянулся на неё. — Доверься мне...

«Козлик», — раздалось у него в голове играющим голосом.

Юзернейма переполнили эмоции. Ему много захотелось сказать, и прикрепив подголовники, он всё никак не мог сообразить, как же это начать, и взглянув на неё, его взгляд был выжидающе ею пойман – она приложила пальчик к носику и помедлив, велела:

— За руль, живо!

«Было бы глупо её не слушаться», — подумал он, и выскочил из машины на дурманящий свежий воздух, совсем на мгновение. В салоне разило горячей эротикой, от них обоих несло похотью, и можно было понять, что Светочке в таком виде ездить в метро не захочется. Но каков же был риск! Она оделась, хлопнула дверцами и очутилась рядом. Удержаться не удалось, и они сладко засосались. Только вот седло было отрегулировано хозяином под свой рост, что оказалось для Юзернейма низковато, и пришлось ещё чуть-чуть повозиться с регулировкой, неизбежно вылезая на улицу и тем самым проветривая их исполненное флюидами помещение капсулы скорости. Доведя подгонку сидения до комфортного результата, Юзернейм захлопнул дверцу, наконец вставил ключ и дважды провернул: вслед за ожившими индикаторами на панели нежно продрожал весь автомобиль, и мотор бодро заурчал.

Успешно выполнив ритуал старта, а затем излишне аккуратно дозируя газ, и несколько раз проверив плавность тормоза, Юзернейм освоился со зверюгой и выкатил её на дорогу. Солнце заливало город, какбы предрекая беспощадно жаркий день. Ему удалось ощутить, что мир огромен и безразличен – они просто прокатятся из одной точки в другую, и никто никогда не озаботится событиями этого их утра. Не отдавая себе отчёта – зачем, он потянулся и включил видеорегистратор.

— Света, на вашем устройстве несомненно есть GPS. Можете как-нибудь заставить его опознать, где мы, и отобразить карту?

— Никогда этим не пользовалась. Догадываюсь, что не смогу – предустановленных карт у меня нету, а приложениям нужно подключение к сети.

— Эх, ну подключение к сети мы рано или поздно найдём... А вы помните, где он жил?

— На таганской улице, где-то в самом конце. Дом же большой такой, на углу, помнишь? Наверняка на карте будет очевидно. Надо только купить новую симку, или хотя бы по вайфаю подключиться где-то.

Так обозначилась логичная и неизбежная идея совершить остановку у следующей же заправки – пригородная уже осталась позади каких-нибудь пару минут назад. Шоссе ещё долго простилалось далеко вперед, однако местами куда-то сворачивало, чем маленько нервировало его – проспавшего большую часть пути сюда.

Первые полчаса Юзернейм вживался в некогда отлично усвоенные и непропитые особенности управления механической коробкой передач. Скорость, шумно врывающийся в приоткрытые окна воздух, тянущаяся вдоль дороги зелень и ярко-голубое небо делали своё дело – парочке становилось легко и весело. Взятый в бесплатный прокат (или фактически угнанный) автомобиль довольно рычал и приятно, аж до щекотки азарта, управлялся. Света обследовала содержимое стойки-подлокотника между кресел – нашлась иностранная нумизматика в лице двух пенни, цента, песо, целой бумажки евро (ужасно дорогой нынче), и каких-то неизвестных обоим пассажирам монет; некоторые документы; и несколько дисков с пси-трансом, который они всю поездку и слушали, сменив три пластинки.

Довольно скоро заправка нарисовалась на горизонте, и парочка умышленно проехала метров на пятьдесят дальше, чтоб не засветить автомобиль на тамошних камерах. Кроме информации о том, как добраться в Москву, было также необходимо приобрести мороженое и воду. Кстати, обоим уже приспичило облегчиться, и чтоб не пользоваться, возможно, платным или вонючим заправским сортиром, любовнички сбегали справить нужды в ближайший подлесок, а уже затем нагрянули на бензоколонку. В магазинчике работал славный кондиционер, наличествовал долгожданный, но подзамочный вайфай, и присутствовал добросовестный продавец, пароль от беспроводной сети подсказавший. Навигатор в смартфоне подгрузил фрагменты карты по всему маршруту, заданному наугад по всей таганке до самой нижегородской улицы, и пока Юзернейм набирал баловство, Света на всякий случай заскринила ключевые места на их пути. Юм хотел взять пива, чтоб позже символически помянуть павшего, но алкоголь к продаже ещё не допускался временным ограничением – продавец развёл руками. О, тщета! Классик и не догадывался, как нагло раскинется самое бессильное и позорное время в жизни нашего народа теперь.

Вернувшись в Шумеру, готы включили штурмующую энергиями электронику. Сожрав в одно лицо всю оставшуюся опосля трапезы в бункере закуску, а потом смакуя мороженое и охлаждённые поцелуи взасос, Юзернейм совсем распоясался и попросил Светочку пристегнуться. Затем он завёл мотор, шаловливо пошумел холостыми оборотами, и вдруг сорвал машину с места, грохнув выстрелом газов из глушителя. Света сменила дату и время на своём телефоне, открутив часы подальше от реального значения, вставила смартфон с проложенным в навигаторе маршрутом в кронштейн на панели, и откинулась на сидении, возложив на торпеду ножки:

— Вот тебе, ориентируйся!  Цифры на часах ничего не значат, не боись – только я их пойму.

Йусернэйм обрадовался такому решению и улучив момент потянулся милашку благодарно поцеловать. После стольких лет его разлуки с автомобилем, так долго концентрироваться на дороге было ужасно непривычно – но он не подавал виду и принимал вызов, предвкушая, что дальше будет только сложнее. Преодолев примерно семь десятых пути, шоссе миновало несколько развязок и разжирело на ещё несколько полос, а зелень по сторонам сменялась то промзонами, то частным жильем и всяким придорожным бизнесом. Аккуратно перестраиваясь, безумно вглядываясь в зеркала, Йус обгонял медленный траффик, каждый раз прижимая газ и слушая через музыку какбы благодарно резвящийся двигатель. Вскоре показались впереди громады подмосковных спальников.

Транспорта становилось всё больше, транс играл всё интенсивнее, солнце пекло. Света, может быть, уже задремала – он теперь не мог рассмотреть, ибо не рисковал надолго отрываться от движения.

— Света, вы не спите?

— Как же тут уснёшь? Я наслаждаюсь!

— Предлагаю, когда въедем в город, остановится где-нибудь хотя б минут на пять.

— Не вопрос.

Однако до москвы оставалось ещё около получаса, учитывая небольшие скопления траффика в некоторых местах – но зато он так оценил эти маленькие передышки, что в итоге останавливаться не понадобилось.

Выехав на одну большую дорогу, чтоб основательно сменить курс, понадобилось сместится в крайний внешний ряд, и немого проехав, они застали красный свет, встав в первом ряду, прямо перед большущей зеброй. Справа стояла будка ДПС, возле которой в теньке стоял высокий парадно наряженный сотрудник с белой кобурой и жезлом в руке, ищущий пытливым взором что-то в автомобильном собрании. Его взгляд пробежал по глазам Юзернейма вниз на номер автомобиля, чем вызвал чуть ли панический ужас – впрочем, никак не проявленный. Йус судьбу испытывать не желал, и потому равнодушно смотрел себе вперед, и вовсе не увидел, как обомлел сотрудник, встретившийся взглядом со Светочкой, которая презентовала ему улыбку, должно быть, самой Джоконды. Взгляд служащего, у которого потеплело на сердце и послабело в мыслях, безразлично поплыл над рядами транспорта. Загорелся зелёный.

Шумера послушно плыла в плотном городском траффике, а Юзернейм закусывал невидимые удила, активнее работая рычагом передач (благо, успел войти во вкус), ощущая себя сейчас и лошадью, и наездником – и марионеткой, и кукловодом. Некоторые улочки после хайвеев казались ужасно тесными и вызывали чуть ли не клаустрофобию. А ещё появился один фактор, в очень прямом смысле человеческий, пешеходный фактор – хомосапиенсы смело переходили и перебегали улицы в неположенных местах, и перед ними надо было успевать притормозить, параллельно очень пугаясь, как бы сзади никто не поцеловал Шумеру в гордое имя.

Наконец, преодолев несчетное число поворотов, улиц, проспектов и светофоров, проползая по финишной прямой в траффике, они узнали дом и навострили взгляды в поиске арки. Чтоб к ней подъехать, нужно было пересечь линию общественного транспорта и довольно широкий пешеходный тротуар. Улучив момент, когда мимо проплыл очередной троллейбус, Юзернейм не постеснялся – нагло выехал на полосу общественного транспорта, и влез на тротуар. Шумера благодарно промурлыкала и вползла на свой хоум-лейн. Они заметили, что парковочные места индивидуальны, и Света зачитала с лицензии ныне покойного Сепальского Яна Огюстиновича регистрационный знак машины, который они до этого вообще не потрудились запомнить, хотя он оказался подозрительно несложным. Место было найдено, и они узнали напротив его подъезд. Далее нужно было действовать быстро. Он заглушил мотор, отключил и снял видеорегистратор, оглянулся в салон – там на полу за сиденьем притаился рюкзак. Собрав всё, они контрольно переглянулись – и засосались.

Зарядившись энергией великой силы, парочка распахнула дверцы и покинула Шумеру, чуть не забыв запереть на замок с брелочка, и оглянувшись на ответившие габаритки, они влетели по низенькой лесенке к подъезду и нырнули внутрь.

В лифте условились провернуть всё так: первым делом быстро в душ, затем сбор вещей, удаление с компа их вчерашних фотографий, и на выход. Отперев квартиру, правда не сразу поняв, какой стороной совать ключ – они обрадовались, что никого не в ней не обнаружили, закрылись на замок и побежали в ванную. Едва не предавшись там разврату, они всё-таки удержались в здравом, но похотливом уме, и бросились мокрыми в комнату Яна – искать чистые полотенца. Пусть оные и станут позже вещдоками (если кто разберется, что не он ими пользовался), но да ладно – размышлять в дедуктивном ключе было уже поздно, а если даже и не совсем, то просто ни к чему, ибо пальчиков вокруг было уже давно предостаточно. Да и даже если стереть их здесь мановением волшебной палочки – хватит ли палочки, чтоб дотянуться до фрагментов записей подъездных камер, где проживающий приводил гостей, затем уезжал с ними, а затем приехали только они? О чем думала Светочка, нам знать обыкновенно не дано, а вот Йусернаме прокручивал там всё время чёрный хлеб, какие-то тугие загадки, острые осколки опасных мыслей, фотоотчеты из разных реальностей, неудобные хитросплетения всякой жизненной ерунды, и красное кружевное неведение, пахнущее киской!

«О Дьявол, Света, уронить бы вас на эту кровать и лизать до истерических воплей», — думал он, гипнотизируя себя словом "киска". Тем временем Светочка заметила, что он замер с пустым выражением лица, и навесила на него полотенце, будто бы его голова была клеткой с попугаем, повторяющим, непременно ею слышимое, слово "киска". Йус вспомнил, зачем он здесь, и начал вытираться, что по такой жаре было и не обязательно, да и волосы сохли быстро, но он решил им помочь, параллельно видя перед собой только Свету и уставившись на её душеспасительную киску.

Заметив его всё никак не спадающую эрекцию, она напомнила:

— Дорогой, я тоже хочу, но сейчас некогда...

И ушла облачаться в своё чёрное платье и колготки.

Вытершись и тоже найдя свою одежду, только совсем не свежую, в штаны он решил таки влезть, а затем пошел к неубранному перед поездкой завалу старых вещей Яныча и тоже нашел себе чёрную, с узорчатой фактурой, футболку-поло на память. Рукава у неё заканчивались на бицепсах и в отличие от его рубашки обнажали целый этаж старых-старых шрамов. Свою рубашку он аккуратно сложил в отдельный пакет и засунул в рюкзак.

Подойдя к компьютеру, корпусом похожему на маленький, но тонкий и длинный холодильник, он нажал ногтем на круглую кнопочку в верхней панели, и за моментальное, благодаря SSD-диску, время загрузки даже не успел испугаться возможности того, что для входа в систему может быть установлен пароль. Но этого не случилось  а иначе пришлось бы забрать все накопители, и таким образом похерить, быть может, какую-то ценную для его родных информацию. Он сбегал и взял с кухни салфеточки, так как решил, что если уж к клавиатуре и мыши до этого совершенно точно не прикасался, то лучше это так и оставить, чтоб не давать теоретического повода лезть в логи и восстанавливать содержимое корзины. Однако, бегло посмотрев превьюшки, да и чувствуя весь душещипательный символизм, Юзернейм бросил салфетки и сбегал за перчатками, чтоб нормально поискать в ящиках стола флеш-накопитель. Найдя по разным ящикам, в сумме, целых три, он очень удивился – одна была точной такой же, как когда-то у него в детстве, всего на 128 мегабайт! Сейчас этого хватит всего на шесть цифровых негативов, а раньше хватило бы на несколько тысяч фотографий с камеры ноль и три мегапиксела по двадцать килобайт, ну или на сотни кадров с камеры поприличнее. Самая же объёмная флешка спряталась в защищённом резиновом корпусе и располагала на борту шестьдесят четырьмя гигабайтами памяти, и Йус вставил её, чтоб только быстро посмотреть, из любопытства – что же на ней бережётся? Внутри оказались, судя по названиям папок, фото и видео из многочисленных путешествий, в том числе и папка "xxx" где главный герой появляется в гостиничных интерьерах с разными героинями, а также подпапка "cumshots", кою наполняли аж шестнадцать видеофайлов. Параллельно подключив последнюю, восьмигиговую флешку, на коей обнаружилось лишь несколько мегабайтовых текстовых файлов с дипломными работами, датируемыми, стало быть, временами его первого студенчества; куда Юзернейм таки и перекачал фотосет с ВДНХ из девяти сотен кадров и удалил его с харда; а затем скопировал туда же всю папку "xxx", выключил компьютер и вынул присвоенную флешку. От общего волнения и специфики ситуации он понял, что весь сеанс даже не обращал внимание на часы в трее.

Позади стояла улыбающаяся Света:

— А я-то удивилась, почему это ты видео не посмотрел!?

— Хочешь, посмотрим? — растерялся он.

— Ах, давай лучше поспешим. Кстати, что будешь делать с его рюкзаком?

Рюкзак вызывал недоумение. «Если предположить, — рассуждал он просебя, — что тело найдут и опознают, а также явятся сюда и обнаружат рюкзак с характерной ржавой ссадиной – два пазла в мозайке сойдутся. Но тогда встанет вопрос – кто же эти добрые, или не очень, люди, кто явились сюда зачем-то и оставили эту говорящую вещь? И не были ли они его убийцами? И если не были, то почему не помогают следствию?»

— Думаю, будет лучше вытряхнуть содержимое над бардаком, а сам рюкзак выкинуть от греха подальше.

В рюкзак был уложен слитый водник, крышечку-жаровню Йус забрал на память. Также были прихвачены замеченные на одной из полочек ключи от крыши, а со связки его домашних ключей был снят домофонный. Парочка ещё несколько минут всё внимательно осматривала, и удостоверившись, что делать больше нечего, живо покинули помещение, просто закрыв дверь. Ибо зачем создавать затем неудобства, если у его родственников, например, нет запасных ключей? А так вот создавалась безобидная, но странная картина – машина на месте, все ключи в незапертой квартире, значит, может быть, вышел покурить и был выхвачен светом, похищен могучим лучом летающей тарелки?

Выйдя из подъезда, они бросили последний взгляд на Шумеру, и немного погодя, оказавшись на залитой солнцем и уносящейся вдаль таганке, Юзернейм признался:

— Просто невероятно, что обошлось без инцидента.

— Ты держался молодцом! Такой сосредоточенности в твоем лице я ещё не видела.

— А машинка славная. Вероятно, ещё пару-тройку дней можно покататься, но потом уже риск будет слишком велик... А чего бы вы хотели, Света? Ну, то есть, куда? Я-то бродяжничаю всюду, мне всё равно.

— Ох!... Я думаю, нам нужно что-то расслабляющее.

— Кстати, да. Если бы я сейчас был  один, то залез бы в троллейбус, вытянул ноги и поехал до конечной.

— Нууу... Думаешь, я буду против?

— Думаю, что разделять такую мерзость со своею любовью – не лучшее времяпровождение.

Она сжала пальцами его ладонь в замочке. В свободной руке он нёс рюкзак Яныча, и чтоб его выкинуть, они свернули вправо к жилым домам, у которых виднелся ряд помоек.

 

X : БУНТ НА КОРАБЛЕ

Юзернейм ощущал накатывающую непонятность – где они шли, куда и зачем? И чего он сам сейчас действительно хотел? Мысли терялись, ноги двигались, перед взглядом проносился неизвестный равнодушный мир. Медленно, его глаза обернулись тёмной стороною луны, Светочка заметила это и поняла, что всю дорогу они так не пройдут. Также заметив слева переход на другую сторону, она взяла его подруку, нежно велела пошевеливаться и повела через дорогу.

Траффик был не очень плотный, и через несколько минут они погрузились в видавшую виды волгу частного извозчика – маленького кругленького мужичонки. Света велела выключить радио и подкинуть до набережной, добавив, что можно не спешить и чай будет щедрым. Шофёр сперва удивился, но услышав про чай приободрился и за работу взялся. Юзернейм тем временем оклемался, но никаких вопросов не задавал – он ощущал блаженство только лишь наблюдая, что автомобилем управляет другой человек, а московский мир проносится по сторонам кашей из бесконечных строений и разношерстной толпы. Только вот после иномарок этот автомобиль воспринимался большой кастрюлей, но не критично. Поездка, к неудовольствию Юзернейма и шофёра, оказалась короткая, и рассчитавшись, парочка вылезла на невиданную ранее набережную. Рядом располагался причал речных трамвайчиков.

Всякий раз, когда он замечал водный транспорт всуе, тот не вызывал никакого интереса и казался лишь бессмысленно двигающимися декорациями, словно текстурами. Как, впрочем, и почти всё вокруг. Но сейчас Светочка стояла и изучала информационное табло – первый рейс должен был причалить через двадцать пять минут. «А идея хороша! Это же как кататься на автобусе, только без пробок и вообще не по земле», — подумал он. Сняв рюкзак, Йус достал ранее спрятанный капсюль апрофена, открыл и закинулся одной таблеткой.

Светлана, посоветовавшись с ним, приобрела самые лучшие билеты, и ещё два десятка минут они стояли на причале, спрятавшись под раскрытым зонтом от палящего солнца. Просебя он сетовал всё это время, что не сообразил заранее скрутить косячок – сейчас было бы в самый раз! А также, глядя в воду, вспомнил о смартфоне почившего, нагревшим ногу через ткань кармана. Аппарат получил ссадину на весь дисплей и маленько погнулся всем своим инженерно шлифованным естеством. Нести его в сервис, как и продавать на запчасти было бы против конфиденциальности и вообще не имело смысла. Света с этим согласилась, и изъяв карточку памяти,  отправила "огрызок" постигать москву-реку. После недолгих раздумий за ним последовала и экшен-камера, и видеорегистратор. Теплоход показался вдалеке, а Йусернэйм держал зонт, чувствовал себя всё хуже и даже не наблюдал, как садистски медленно приближалось судно. Тем временем на причале кроме них собралось всего несколько человек.

Взойдя на борт парочка обрадовалась – народу было очень мало, чего, впрочем, можно было ожидать. На Светочке откуда-то выросли зеркальные очки-авиаторы. Они прошли ещё три маленькие лестницы и оказались на самом верху, где было почти безлюдно по причине отсутствия тени. Йусу, впрочем, было ужё все равно – он охотно развалился в пластиковом стуле и своё недомогание скрывать не трудился. Суккуба присела рядом, посмотрела на него и задумчиво постучала пальчиками по столику:

— Ну, надеюсь, тебе полегчает, и вызывать вертолёт для доставки в 'склиф' не придётся, м?

Он постарался и скривил улыбку, смотря на отражение города и небесной лазури в её очках, на пухленькие губки, обнажившие в улыбке белые зубки, и повалился на вовремя подстеленные перед собой на столе руки. Он даже не почувствовал, что судно уже отчалило, и только сейчас заметил звук рассекаемых волн. Спустя ещё какое-то время ему стремительно начало становится лучше. Юзернейм живо оторвался от стола и оглянулся – панорама продёргалась вслед за самой собой, отслаиваясь разными оттенками и падая куда-то вниз – он попробовал отследить, а низ зрения оказался самой что ни на есть бесконечностью, и туда утекало всё, что он видел, и при попытке отследить он уже упирался в себя подбородком, но видел, что там есть какое-то ниже, и это ниже было без конца! Впрочем, на этом не следовало фокусироваться, ибо вокруг было гораздо больше интересного, очень много всего непонятного – плавленных под солнцем домов, дёргающихся на ветру, жирных канатов собственных волос, спадающих на лицо, радужная белизна стола, и целое зеркало на лице у Богини. Юзернейм развеселился.

Светочка это заметила, и протянув руку пригласила его пересесть подальше, к самому краю – он понял. Она села спиной ко всем, против движения, а он напротив неё, и обозревал путь впереди. Это было новое для него вещество, хотя он и припоминал, что в химическом имени есть родное уху "диэтиламин" в отношении к "эфиру"; и упарывание оного так спонтанно было откровенной и никак не оправдываемой объебосовской безответственностью; а также шло против чтимых им правил психонавтики – но сейчас он себе это разрешал. Лояльность Богини к нему, грязному и ненасытному до опьянений червю, была великой милостью. Потерявшись взором в искажающемся пространстве, он зафокусировался обратно к столу и нашел, неуверенно, наощупь, Светочкину руку – чтоб припасть и целовать, почтенно лобызать. Из-за зеркальных кружочков, которые с этой реальностью вообще делали что-то немыслимое, выпуская из себя причудливые шлейфы, понять её реакцию было невозможно, но судя по тому, что ладони она не отняла и издавала ублажаемый звук (или это были волны? царила неразличимая какофония) – маленькая чертовка была довольна. Впрочем, в этом хотелось убедится, это стало чрезвычайно важно, и поднатужившись, он вопрошал:

— Ч-ч-чертовка?

— Да.

— Довольна?

— Очень!

— Шутишь? — помедлив, недоверчиво переспросил параноик.

— Нет, серьёзно, — позитивно и уверенно молвила Богиня, — всё хорошо. А тебя круто штырит, я смотрю, да?

— Уууууз-з-з-заебато.

Света прыснула со смеху, пододвинула стульчик ближе и упершись локтями в стол тихо сказала:

— Ну ты держись, главное, и не пались.

— Б-б-благодарю, Светочка, Свет-несущая, Люциферочка, ммм, любовь моя, сладость, вы так добры! И прекрасны! Я за вас молюсь! И на вас молюсь, и молюсь-то как, ой! Уууу! Ой божечки, Света, как красиво-то! Ой, молюсь! Ооо! А здесь красиво-то так, ой, красота какая! Дааа! Красиво, а я и не заметил... Ууу!

Суккуба хохотала в ладошки:

— Я тоже люблю тебя, козлик! И всё горячее мороженое твоего орбитального разума!

Йус делился впечатлениями:

— Бриллианты, кирпичи, кресты! И чёрные мерседесы... Блеск, золото, крепость, дороговизна, элита, красотки, кокаин! Ой, красота! Настоящая Москва! Звёздная Москва! Смотрите, вон они, кремовые головки! Ммм... Ну этого, как его? Чей Замок? Василия Блаженного! Ууу... Красные, зеленые, желтые, синие – все головки помазанные, что облизнуть, съесть хочется! Но там кресты острые. Ооо, вся Москва помазанная, с крестами золотыми, со звёздами – Москва острая, нельзя облизнуть! А помазали сладко Москву колючую!

Хоть он и восклицал, а старался звучать негромко, и Светочка замечаний не делала, только смеялась – значит, всё было хорошо. Вскоре она предупредила, что так как у них крутые билеты, им полагались бесплатные коктейли и закуски, и сейчас она намеревалась за ними сходить и велела сидеть тихо и спокойно. Впрочем, вернулась она очень быстро и с пустыми руками. Он успел сообщить ей ещё какие-то весёлые и умопомрачительные подробности об окружающей действительности и объективной реальности, и тут вдруг увидел приближающуюся к ним бело-чёрную фигуру и замолк, принял вид полусонного старца. Фигура была молодым человеком – моложе Юзернейма, но чуть старше Светочки, и он принёс им, на вытянутых пальцах одной руки, блюдо с возвышающимися стаканами зеленой жидкости. Йус аккуратно, будто исподтишка на это посмотрел и чуть не наложил в штаны от невероятности и восхищения, но виду не подал – хотя его мнимый и насквозь упоротый режим невидимости был просто-напросто невозможен, и проявленный интерес к импозантному атлетическому изыску официанта был тому безразлично очевиден. Юноша галантно поставил напитки и промолвил приятным голосом: «наслаждайетсь».

Зелёненькая жидкость оказалась вкусной и даже знакомой – это был мохито, только какой-то необычный. Тут он вдруг заприметил некую тёмную, страшную и непонятную громадину, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении известным произведением: корабль с телом Христофора Колубма и головой Петра Первого. Далее расположились уже виденные, в самом начале знакомства, псевдопитерская набережная и крымский мост.

Через какое-то время препарат маленько сбавил интенсивность, Юзернейм ощутил полный контроль над собой, очень взбодрился и изъявил желание прогуляться по судну. Парочка спустилась на средний ярус – здесь находился прямо-таки всмаделишный ресторанчик, народу собралось явно больше, и пахло очень вкусно. Они прошли по палубе, обнаружив поодаль вход, и теперь вошли, оказавшись у самого бара и прилавка раздачи. Светочка засмотрелась на обилие блюд и в частности салатиков, а Юм заприметил на одной из несущих опор большой подвешенный смарт-тв, на который никто из присутствующих, вроде бы, не смотрел, хотя он с усилием фокусировался на плывущих лицах и не мог бы точно определить, что они вообще выражают и куда бдят, но контуры направленных в разные стороны голов какбы намекали. Не замышляя ничего плохого, он подошел к экрану, разглядел ряд USB гнёздышек, достал из кармана флешку и вставил. Видеоряд телеканала остался позади открывшегося меню директорий, а Йус, аккуратно потыкавший пальцем в экран, теперь разумел, что он не сенсорный, и не без упоротого труда разглядел и изучил кнопочную панель навигации. Сделав всего-то несколько нажатий, он оказался в папке "cumshots" и запустил первый же ролик. Видеозапись была выполнена с руки автора, что называется, point of view: перед ним сидела на коленях голая девушка, смотрящая прямо на зрителя, открывшая рот и шевелящая высунутым языком. Юзернейм засмотрелся – происходящее было исполнено смыслом, и являлось, по сути своей, абсолютным добром и сиянием живительной женской красоты. Ниже, посекундно пропадая из обозрения объектива, быстро мелькала головка члена, а что было дальше – для зрителей осталось загадкой. Они, кстати, по разному обозначили свою реакцию: раздался мужской смех и недоброе женское удивление. Рядом появилась Света, а в стороне поторопился кто-то из персонала, но она уже мигом извлекла флешку, и телевизор заиграл, как ни в чем не бывало. Нарисовавшийся рядом работник в костюме, не улучив никакого дебоша, не растерялся и также мигом ретировался. Светочка взяла своего нерадивого подруку и с не угадываемым выражением на лице и лотком зелёного салатика в другой руке повела его прочь. Ступив на палубу, и посмеявшись, она резюмировала:

— Вот и оставляй тебя одного после этого!

— Нет, не оставляйте, Света! Но это я бы сделал и с вами, — тут она согнулась от смеха, — то есть, при вас! Но без вашего, так сказать, позволения. Just for lulz, понимаете ли.

Они вернулись вверх и заняли своё место, вальяжно раскинувшись напротив друг друга в пластиковых стульчаках. Солнце щадяще пекло, летали чайки, Юзернейм оглядывал с плывущего зиккурата раскинувшиеся зеленые берега с одной стороны, и разноцветные бетонные нагромождения с другой. Впереди также раскинулась зелёная ширь, непрестанно тянущаяся слева – он пригляделся, задумчиво приоткрыв рот и опознал смотровую площадку. Света оглянулась, увидела воробьёвы горы и всё поняла. Их взгляды пересеклись. Она сидела, перекинувши ногу на ногу, теперь рокировала их – он мечтательно это созерцал, и она вновь игриво закинула правую на левую, и помедлив, внезапно сняла правую и расставила их, образовав под натянутой тканью платья в этой его беспредельной реальности самый могущественный центр притяжения, тепла и добра, уходящий в совершенную темноту по гладкости чёрных ножек.

Его взор, как и сознание, обуздала замороженная похоть, он прикусывал губу:

— О Дьявол, Света...

А вот у неё в глазах блеснуло, она живо встала, потянула его за руку, и облокотившись на поручни ограды, они сладко затянулись в засосе.

Разъединившись, она оглянулась и иронично сетовала:

— Чёрт, ну сколько ещё нам здесь торчать? — Юзернейм рассмеялся.

Вскоре явился непрошенный официант и подал закуски. Это были какие-то очень вкусные пирожные, и парочка отвлеклась на еду. Вернее, Света просто скушала, а отвлекался упорыш – сначала он долго удивлялся, что вот этот треугольничек на тарелке вообще предназначен отправится куда-то внутрь его организма, и что это как-то противоестественно. Она с улыбкой наблюдала. Решившись, он робко надкусил и дальше только поражался тому, как оно само нежно таяло, распространяя безумный вкус, почти не требуя пережёвывания. Пошевеля всем своим челюстным нутром, он таки перемешал воздушную лёгкость бисквита с кремом и удивился тому, как это всё просто измельчилось, и через усилие подпрыгнуло и стремительно утекло куда-то внутрь – страшно представить. Решив на этом невероятный опыт уничтожения физического объекта приостановить, он откинулся в кресле:

— Мы обычно спим в это время.

— Да... Тебе спать хочется?

— А? Скорее нет... Если вдуматься, что такое спать – это исчезнуть куда-то из себя?

— Ну, можно и так сказать.

— Я думаю, что в лучшем мире отдых для сознания и тела или вовсе не требуется, или реализован как-то иначе. Более трезво, что ли. Без аспекта этой вот неизвестности. У нас тут, впрочем, всюду одни загадки, — он провёл рукой по воздуху и засмеялся.

— Очевидно, сон реализован так, чтоб мы привыкали и не боялись. Ложишься спать – проводишь маленькую репетицию смерти.

— Неизбежно будешь репетировать, и неизбежно исполнишь!

— Аллилуйя, красавчик.

— Если меня там попросят оставить отзыв, я скажу: хорошо, что хоть воздух получился бесплатный! А то дали же этой мрази "цивилизацию" отгрохать, — широко развёл он руками, — нет, всё должно было быть иначе! Ставлю заслуженный дислайк и от себя, и за всех бомжей, которые ссутся плюнуть в лицо своему богу и дальше ползают по помойкам, поедая объедки рядовых рабов, чтоб продлить свой ебаный страх смерти, ну или, что вряд ли – охуительную волю к жизни.

Корабль проходил под мостом, на который в их первую ночь было бы слишком сколько залезать. Йус немного помолчал и продолжил:

— Знаете, я бы сейчас убил бомжа. Ведь любой бомж неосознанно этого хочет, разве нет? Я помог бы перестать страдать. А лучше даже не бомжа, а милую, вроде вас, девочку, — Света подняла бровь и улыбнулась. — Да, самую обыкновенную даже девочку, которую в первый раз оставил какой-нибудь дурачок, и ей теперь вселенски грустно и паршиво, и бритвенные лезвия выглядят такими соблазнительными... Я бы ласково задушил. Я бы помог... Понимаете ли, наш друг не хотел умирать. А ему вдруг оп – и обломилось. Он вовсю жизнью наслаждался – камшоты увековечивал, и вот пожалуйста... Никакой справедливости под этим небом, конечно, нет. Но как известно, есть баланс – если где-то убавилось, значит где-то прибавилось. Поэтому я бы охотно помог кому-нибудь, поспособствовал бы этому балансу своими руками – ибо с другим его проявлением мы с вами невольно столкнулись лично.

— Ммм... Согласна, это звучит рационально. Но позволь – если средне-статистический бомж уже всё потерял и своё отжил, и его запрос к смерти адекватен; то девочка переживёт, и даже если потом ещё десять раз её бросят – она привыкнувши будет переносить это проще. И несмотря на всё, она станет так или иначе личностью. Если ты её не убьешь в грустном зародыше, так сказать.

— О, вы заметили! Это, несомненно, верно. Да, запрос девушки – я подчеркну, что особи не моложе вас – к смерти неадекватен, и у неё какбы вся жизнь впереди. И я уверен, в большинстве случаев здоровым душой феминам временная суть печали и так прекрасно очевидна. Но есть и такой нюанс, как сила чувств, эмоций и иллюзий! Ведь люди живут в иллюзиях, и особенно в наше прогнившее время. Зайдите на любой сервис виртуальных дневников – молодёжь всегда плачет на эту тему. Ведь происходят же суициды по причине неразделённой любви, а если не суициды, то депрессии, психозы, визиты в местный психодиспансер или обращения к частным шарлатанам, и трата денег на их никчемные колёса. Короче говоря, я клоню к силе импульса – ведь я хочу помочь душе отчаявшейся, искренне возненавидевшей всё; а не убивать дурочку, споткнувшуюся на пути к мечте о семье и варке борщей. Конечно, если никого не трогать, у любой девушки будет будущее, но нам нужна именно та, которая будет ненавидеть, не переносить жизнь здесь и сейчас – кто была бы благодарна за это!

— Ебать ты коварен!... Я в шоке.

— Да ладно вам, это же элементарно. Никогда не хотели никого убить?

— Не приходилось. Так что, я бы сейчас хотела предложить помощь – найти через подруг депрессивную девочку, только вот есть одно обстоятельство... Когда этой девочки не осталось бы в обществе, это рано или поздно заметили бы, и довольно скоро всё указало бы на меня, а нам это не нужно. Так ведь?

— Совершенно верно, нам и так со дня на день могут сесть на хвост. Я думаю, в этом вопросе нам поможет его величество интернет. Нужно будет заняться этим сразу же. С корабля на бал, прямо-таки, хехе.

Светочка несколько смутилась:

— Но... Милый, ты точно уверен в том, что это необходимо? Сейчас мы хотя бы в такой ситуации, когда за нами нет состава преступления. В его гибели нет нашей вины, мы чисты перед законом. Он полез вверх по своей воле, мы его не просили. Да, нам вообще нельзя было туда соваться, но это, наверное, только административка. Поэтому я сейчас спокойна. Нас можно оправдать. Знаешь, если бы вместо тебя был кто-то другой, я, наверное, предложила бы скинуться на хорошего адвоката и не заставила искать себя.

— Отвечая на вопрос: нет, это не необходимо. Я это так – из шалости и жажды конвертировать, выплеснуть что-то вроде полученного опыта и эмоций. А если вы не хотите быть разыскиваемой...

Она перебила:

— Молчи, мой маньяк! С тобой я пойду под пули.

— Ах, милая, ну я же не прошу о стольком! Я-то могу пошалить, а вы просто сидите дома.

— Нет уж! Мы теперь всё разделим вместе.

Он резко вскочил – она поднялась ему навстречу и была в страстном поцелуе оттащена к перилам ограждения, где они вновь осатаневши лизались. Сейчас теплоход миновал мост Богдана Хмельницкого, за зданиями впереди справа показалась высотка гостиницы. Насытившись парнем и отлипнув, Света сняла очки и посмотрела ему в глаза. Шёпотом она спросила:

— Я чувствую, что ты... Не просто так всё это затеял. И потому тебе безразлично всё... В некотором смысле даже я. И так легко сейчас говоришь о серьёзном преступлении. Неужели ты готов...

Он кивнул. Удерживая её за руки и нелепо провальсировав к столу, он отпустил суккубу, полез в рюкзак и немного покопавшись, достал и вручил ей ламинированный бумажный лист формата а6. Текст гласил:

«Теперь, когда пути назад нет, я могу попытаться. Я никогда не брался за описание этих чувств. Вернее, их отсутствия – зияющей внутренней пустоты. Как есть грани, пересекая которые под веществами, человек не способен описать ощущаемое, так есть и другие недоступные всуе глубины. Назовем это, условно, состоянием расширенной депрессии. Когда человек понимает, что больше незачем – нет ни удовольствия, ни ценности. И понимает достаточно хорошо, чтобы превзойти инстинкт самосохранения. Вот тут все служащие психиатрии делают шаг назад и признают, что человеку на самом деле нечем помочь, если он сам этого не желает. Поэтому сосните-ка острие кинжала, которым я добываю из себя целительные дофамины! Шучу. Не сердитесь. Просто хочу, чтоб вы, чисто физически такие же ничтожества с обратным отсчётом, как и я, не зазнавались там со своими вшивыми антидепрессантами (и даже марихуаной). Мы все обязательно умрём – о Дьявол, эта мысль делает меня счастливым! Мне так хорошо сейчас. Ведь скоро всё закончится».

Света прочла и передала лист. Он взглянул и прокомментировал:

— Зря сорвался на медиков, испортил всю задумку. Да и вряд ли бы оно распространилось дальше тех, кто нашел бы и обыскал моё тело, так что чёрт с ним. Пожалуй, я сожгу эту бумажку, когда придет время. А то сделаю много чести для говна.

Светочка надела очки и откинулась в кресле, закинула ногу на ногу:

— Почему нет пути назад? В твоей жизни случилось что-то непоправимое?

— Не уверен, что хочу говорить об этом сейчас, в нашем прекрасном круизе под этим синим с легкой дымкой небом... Нет, ничего страшного не случилось. Просто я, — выдержал он интригующую паузу, — я бомж. Такой чистый, одетый и с деньгами бомж, в смысле – бездомный. Нет, фактически, там далеко есть вменяемая в мою собственность конура, которую я не взорвал газом, чтобы иметь свободу оказаться сейчас здесь; и куда теоретически могу вернуться, и снова лежать в своей вонючей постели... Но эти галимые четыре стены мне обрыдли, и с меня довольно. Это не родной мне дом, и я туда не вернусь, но также по той причине, что мне надоело существовать там и быть рабом. Медленно, но верно, я всё для себя решил. Я отказываюсь принимать правила этой игры. Я не принимаю условия соглашения с цивилизацией мразей. Я, быть может, впал в детство, в подростковый бунт или старческий маразм – но рад, что впал. В любом случае, я не хочу выбирать между бомжом и рабом. И главное, пожалуйста, поймите – я абсолютно уверен, что этот мир не является единственно возможным. Люди не созданы для того, чтобы платить за пищу, воду и электричество. Никто не обязан здесь стоять на коленях, бояться, или терпеть что-то неприятное – и ничто не может человека обязать. И никакая ебаная религия не сможет это опровергнуть.

— Но как можно... Так легко расписаться, отринуть всё?

— Ох, Света, я зашел уже слишком далеко... А как, кстати, можно шагнуть из окна по моему велению?

— Но ты же ещё здесь, бука! А шагну из окна я в знак своей верности тебе! Это другое, не путай. Ты же – хочешь просто покинуть весь этот полный и несжираемый мир из картинок и книг, невероятной музыки и красивых фильмов, коих пусть и мало... А также новых дорог, невиданных краёв, возможностей! Как так?! При наличии неиссякаемого источника всего интересного, что человечество сотворило, который и помыслить нельзя было ещё сто лет назад! Ты же знаешь, что человек устроен просто – обрати своё внимание во что-то хорошее, не отвлекайся на говно, и ты протянешь день, протянешь года!

— Нет, Света, я не считаю, что оставлю его – этот мир, полный картинок. Нееет. Я обниму его, и я им стану. Я стану всеми картинками, всеми песнями, всеми возможностями. Я разольюсь электричеством, водой – я возникну мыслью у миллиардов людей, я буду принимать в их сновидениях различные дружественные облики – я всегда буду рядом. Я, знаете ли, даже не особенно этого и хочу – только из всего, что мне удалось постичь, я догадываюсь, что будет именно так. Вам, наверное, не очень понятно, как это... Но уж извиняйте, здесь слова тщетны. Никуда этот мир не денется, а даже наоборот! Даже если я вдруг захочу жить до последнего вдоха. Это не имеет значения.

Света молча размышляла о услышанном. На тарелке перед Юзернеймом скучал надкусанный кусочек пирожного, он таки подался вперёд и цапнул ещё. Препарат уверенно действовал на среднем уровне, но теперь пища воспринималась уже без того возмутительного удивления, и он принялся медленно и с наслаждением пожирать. Судно неспешно двигалось по волнам в большом петлеобразном повороте у новоарбатского моста, только что побаловавшись его тенью. Слева высилась покинутая ими гостиница, позади неё рисовались небоскрёбы, а справа обнаружились до сих пор незамеченные всамделишные башни-близнецы, два стеклянных небоскрёбика с говорящим заглавием на крышах: "WTC".

На протяжении всего этого отрезка до москоу-сити они не обменялись ни словом. Йус доклевал пирожное и уже едва ли не клевал носом среди искрящих волн, бликующих солнечными лучами стёкол этих всё более гигантских, по мере приближения, строений; и насыщенного синего неба без единого облачка, при отважном взгляде выделяющего узорчатый радужный дождь.

Он лежал в кресле, запрокинув голову, как конченый наркоман, минут пять к ряду. Безмятежно улыбаясь, Света встала и подошла к нему сзади, заглянув в глаза сверху вниз:

— Только не засыпай, пожалуйста!

— О Дьявол, Светочка...

Рассматривал он над собою её упакованные, обтянутые в платье груди и спадавшие, колыхающиеся на ветру волосы; чистый добрый взгляд и скалящуюся улыбку. Она просеивала пальцами его хайер, гладила за ушами, а он вспомнил о покоящихся на подлокотниках своих руках, поднял и сцепил их у неё за талией, нежно обнял и прижал к своей маковке животиком, и юрко погладил по ягодицам и ниже, вниз и вверх, и ещё раз. Она немедленно провела кончиками пальцев от ушей по линиям челюсти к губам и норовила вторгнуться большими пальчиками в рот – он возращал руки на нежную горячую мягкость попки и разжимал зубы...

Суккуба сразу заметила не заставивший себя ждать бугорок на его джинсах, и вскоре он отпустил её, объявив:

— Если мы не остановимся сейчас, придется запираться с вещами в сортире, а это гадко и неудобно. Вы согласны?

— Пожалуй... Да.

— Да разве ж могут быть сомнения?

Света вернулась на своё место и отвечала огненным, исполненным похотью взглядом. Созерцая такой минут пять можно было бы гарантированно начать терять рассудок.

Корабль медленно оказался под ансамблем тянущиихся, закручивающихся, сверкающих и готовых обрушится сиюсекунду башен, названия коих Йусернэйм если и встречал где-то, то не удосужился запомнить. Судно медленно магнитилось к берегу. Круиз закончился так внезапно.

Сойдя на причал и рассматривая эти чёртовы башни, он порешил:

— Там где-нибудь полюбому есть обзорные площадки. За бабло, конечно, но оно должно того стоить. Узнайте, пожалуйста, в какой конкретно башне пускают на обзор? Но только прежде чем мы туда отправимся, Света, прежде всего мы отыщем укромное место и покурим! И я похожее место уже даже вижу на той стороне. Хотя...

Он засомневался. Через реку тянулся, словно кусок самолёта без крыльев, убер-современный мост. На том берегу стояли себе мирно два жилых дома, под которыми Йус и подразумевал укромное место, но приглядевшись, заметил отсутствие общих балконов с пожарной лестницей внутри. Это были дома с одним основным лестничным пролётом, на каждом этаже верно обозреваемым, в том числе, и из лифта – то есть абсолютно палевным, и для курения, половых сношений и задушевных бесед не годящимся.

Свете была незнакома наркоманская классика:

— Где же там укромное место?

— А в этих вот самых коробках. Правда, судя по всему, в данном случае не такое уж и укромное. Нам нужен необозримый, отдельный лестничный пролёт, чтобы спокойно измельчить стафф и свернуть косячки, ну или покурить через бутылочку, например.

— Но прежде всего, дорогой, нам понадобится симка с интернетом или вайфай, чтоб ориентироваться на местности!

Незащищённая беспроводная сеть, впрочем, нашлась в двух шагах. Было решено прогуляться чуть более километра, и в итоге подойти к жилому сектору, где точно было из чего выбрать.

Преодолев в бодром темпе расстояние, и повернув на финишную прямую, в некотором отдалении был замечен шестнадцатиэтажный дом с протяжением широких межэтажных балконов.

Недолго подождав у подъезда первого выходящего жильца, дверь была поймана и парочка нырнула внутрь, запрыгнула в лифт да взлетела на последний этаж из чистого любопытства. Как это часто бывает, такой лестничный пролёт имел нелёгкую судьбу и был богато расписан, изрисован и обоссан; а также местные курильщики гашиша оставили по углам свои непрозрачные от копоти дырявые бутылочки. Спустившись двумя этажами ниже, в пролёт без пепельницы, Юзернейм в первую очередь достал пакет, постелил и присел на лестницу, поставил рюкзак на ступеньку ниже и принялся извлекать всё необходимое. В наличии была бутылка минералки, ещё не завершенная, и разделив последние глотки вместе с суккубой, он замысловато выгнул бутылочку сначала ниже первой трети, а затем дном вверх – получится силуэт, напоминающий утёнка. У основания одной из опор дна он вырезал бытовым лезвием крупную дырочку, и обязательно протёр это место спиртовою салфеткой. Прикрутив памятную жаровню с пентаклем на место крышки, он поучал:

— Смотрите, Света, как это делается.

Насыпав стаффа на крышечку, он припал губами к выпяченному вверх дну бутылки с вырезом, и начал жечь находящийся на уровне глаз стафф, сразу же затягивая. Инструмент, конечно, был не лучшим для новичков, но по его мнению всё же более доступным, чем косяки, для изготовления коих и бумажки хорошей сейчас не было. Хапка получилась большая, и он попутно выпускал дым из ноздрей – Светочка обняла его за плечи и торопливо вдыхала потери. Удерживая дым, он вручил ей девайс и пакетик со стаффом, а сам облокотился на стену и скоро выдохнул конопляное облако на этаж. По неопытности, Света загрузила на жаровню ещё больше горючего, и старательно затянувшись только половиной, передала трубку мира – Йус вцепился и дожарил до конца, сразу же подойдя к ней, только что выдохнувшей, и передав в засосе ещё, какбы возвращая должок, крепко обняв свободной рукой за талию.

Он так и держал её ещё пару минут, медленно целуя в шею, она же расслабленно повисла в его руках. Видно, девочку забирал могучий приход. Усадив её на постеленый пакетик, было решено, что она больше не будет, а он ещё бахнет на дорожку, и всё.

Трава вернула действие галлюциногена на средний уровень, и Юзернейм преисполнился жизни, кайфа и божественного неведения; чувства то притуплялись, то обострялись; всё вокруг было добрым, всё было хорошо, и даже перехотелось убивать.

Светочка приходила в себя и улыбалась, всё время тянулась обниматься, шептала играюче-похотливыми интонациями что-то неразличимое и одержимо хихикала. Крышечка была отвинчена и спрятана, а бутылочка оставлена аккурат на батарее в пользование жильцам. Теперь предстояло найти вайфай и узнать, в какой из башен наличествует смотровая площадка для простых смертных, что было выполнено двумя этажами ниже. Оттуда они спустились вниз в большом, тускло освещённом коричневом лифте.

Вновь оказавшись на улице среди бела дня, обоих настигло странное и даже не упоротое чувство – любовнички переглянулись и осознали, что так долго лицезреть дневной свет им вместе ещё не доводилось. И день, какбы растущий из предыдущего, отделявшийся от него только отрывной пунктирною линией мгновений жаркого дрёма в машине где-то очень далеко; был уже долгий-долгий, хотя по мирским часам только начался.

Йус помнил, что таскает в багаже складной нож погибшего. Прикинув, что вход в башню будет неполноценным без осмотра вещей или хотя бы рамки, холодняк лучше было где-то припрятать. Оказавшись уже почти у подножия башен со стороны жилого райончика, где с небоскрёбами соседствовала пара рядов пятиэтажек, Юзернейм приметил палисадничек с деревьями на углу улицы и сбегал положить нож прямо под центральным деревом.

— Повезёт, если собачки не описают! — прокомментировал он, вернувшись. Света смеялась.

На входе в башню парочка сделала каменные лица. Разумеется, вещи нужно было показать, и фальш-днище его рюкзака, чего и следовало ожидать, осталось для досматривающих амбалов незамеченным. На сработавший металлоискатель, почуявший ни то бытовое лезвие, ни то что-то ещё, охранники покривили рожами и махнули рукой. Готы погрузились в лифт с офисными работниками – небритыми айтишниками, лосковыми топ-менеджерами и прочим деловым людом. Юзернейму ужасно хотелось исполнить что-нибудь смешное, например – помяукать, но рассматривая в хромированной панели декора навороченной подъёмной капуслы в большинстве скучающие, а уже потом надменные и безрадостные лица сокапсульников, он передумал.

Сделав маленькие шаги для себя и большие для всего укуренного своего сознания – на новой и рекордной для себя высоте (это касается только Йуса, Светочка ранее летала самолётами), на высоте симметричной и адекватной их обоюдному опьянению чудотворными молекулами КБД и ТГК, парочка с невыказываемым трудом оплатила пропуск в большой, к некоторому сожалению, аквариум – но всё же, очень крутой и красивый аквариум. Они медленно ходили, проиобнявшись, и подолгу залипали у каждого стекла. Город сиял несчетным числом окон, улыбающихся солнцем, возился многочисленными машинками по мелким сетям своих капилляров, украшенных дрожащей зеленью по жирным серым венам; и тянулся вверх блестящими крышами, куполами, остриями башенок. Город был страшно живым и оказался отдельной личностью, в чудовищной многогранности своей обозримый только сейчас. Под конец сеанса с каждым мгновением всё сильнее ощущался легкий выход на измену – казалось, что за ними наблюдают отовсюду.

Вновь испытав закладывание в ушах, парочка приземлилась в лифте и покинула стеклянный монолит немыслимого сооружения. Света напомнила Юзернейму, направившемуся куда-то в другую сторону, о ноже, про который он уже забыл, и коий она изъявила желание в таком случае присвоить, если ему он был не нужен.

— Пожалуйста, пусть будет вашим. А куда пойдем после?

— Не знаю...

Девочке, уже несколько умаявшейся после всего, истинно хотелось только лишь оказаться в кроватке для получения главных двух удовольствий, весьма ей сейчас не хватающих, а именно – хорошего секса и крепкого сна. Мальчик же, коим становился обратно из потерянного старикашки энергично упоротый Юзернейм, тоже был непрочь первого пункта, но покамест к этому ситуация не располагала (зону комфорта из меньших зол выбирать не хотелось), и он глядел в поисках какого-нибудь более аутентичного приключения. Незаметно, они подошли к тому самому зелёному углу улицы с пятиэтажками, Йус сошел с тротуара и скрылся в тени. Реликвия ждала на месте, никем не испачканная. Светочка сему факту улыбнулась, и ощутив, как рьяно он взял её за руку и бодро шагая направился в неизвестном направлении, она таки, крепко сжав его пальцы, сдалась:

— Не хочу я никуда идти... Поехали ко мне!

— Прекрасно! Чтож, найдите сеть и вызывайте повозку.

Как и доступный вайфай, бизнес-классы в этом районе ждать не приходилось, и через две минуты их подобрал люксовый немецкий седан уже третьего бренда. За это время Света успела запустить мессенджер и поставить мать в известность, что явится не одна.

Здесь необходимо пояснить, что Светочка поддерживала редкую связь с матерью посредством чата в 'скайпе', и только через сутки после таинственного исчезновения, суккуба-старшая поинтересовалась, куда запропастилась доча, на что ответ был лаконичный – тогда она ехала гулять на ВДНХ. Мать была не по годам мудрой женщиной, и они никогда не ругались. У них бывали разные точки зрения, случались иногда недопонимания – но всё в пределах нормы. Любовью и заботой до достижения взрослых лет дочь была окружена достаточно. И никакой недомолвки или обиды сейчас между ними не было.

Случай с таинственным любовником был мудрой женщиной воспринят, в общем-то, спокойно – как возможный произойти рано или поздно; а право совершеннолетней дочери не афишируя привести к себе парня было полным и неоспоримым. «Но раз уж выбираешь такой подход, — думала мадэмуазель, — блюсти же должным образом конфиденциальность!». Впрочем, худшего не произошло, и ей было любопытно только, кто же этот мужчина (сзади он показался ей очень коренастым) и чем удостоился чести? Она надеялась, что не одними только фигурой с волосами, и предположений не строила.

Почти всё это лето она была дома со Светой или вовсе одна – в этом году, в виду грянувшего кризиса, муж отправился в командировку, прихватив сыновей (младший на год, а старший на два были взрослее сестры) а располагалось их предприятие в дальнем регионе и дело оборачивалось для семьи отличными перспективами.

Посему, получив уведомление, что сейчас дочь явится с кем-то, суккуба-старшая испытывала интрижку – до этого такие редкие сообщения предрекали только Свету и более чем двух подруг, но сейчас что-то ей подсказывало, что гостить будет не компания. Мадэмуазель установила телефон в подставку и продефилировала по комнате от кресла до кровати, где на распахнутом халате валялось красное кружевное бельё, и оделась. Впервые за многие года женщина наслаждалась круглосуточной наготой, сопротивляясь таким образом домашней жаре. Накинув халат, она обнаружила скомканную, выбившуюся из постели простынь с деловито улёгшимся вибратором о полукруглой, вращающейся по оси головке, и спрятала шалуна – не замену супругу, но устройство, превосходящее человеческие способности и позволяющее ей проще смотреть на мужчин всуе и ни о каких знакомствах больше не помышлять.

Суккуба-старшая быстренько сбегала в уборную, затем прихватила из холодильника баночку холодного кофе и закрылась у себя. Через несколько минут послышалось тихое отпирание входной двери.

 

XI : ИСКУШЕНИЕ НЕЧЕСТИВОГО ЮЗЕРНЕЙМА

На этот раз кеды Юзернейма остались в прихожей, а сам он влез в тапки. Быстро и без разговоров парочка нагрянула вымыть руки, а затем переместилась в её комнату, где сладко засосавшись, прямо с порога, Светочка между делом шепотом призналась:

— Ты хотел погулять, а я так быстро устала!... Чувствую себя виноватой. Ты должен наказать меня!

— Хаха! Вы серьёзно? — парировал он.

— Ну а как же?!

Он прижал её у стены сбоку от пианино:

— Я бы наказал, да только не за такую мелочь. Вы были хорошей девочкой, Света, тут ничего не попишешь!

— Нет, я была плохой! Мне даже хочется самой наказать тебя за то, что ты тогда, полапав меня за задницу, спасовал и не отвёл в сортир.

Юзернейм опешил:

— Однако, какая предъява!

— А ты думал! Неудобство? Вонь? Ерунда! А был бы горячий похотливый трах, прямо из под солнышка!

— О Дьявол, реально достойно плохой девочки. Браво, Света!

— Что «браво»? Слышишь, ты спасовал тогда, чистоплюй! — в её интонации прозвучал неподдельный упрёк.

— Нет, милая, я не спасовал – это было для вашего же блага.

— Докажи!

И они затянулись в засосе, сперва обыкновенно ванильно, но тут он вдруг взял её нежно и крепко за всю гриву волос, развернул, отвесил несколько шлепков по заднице и гневно шептал на ушко:

— В сральнике, значит, захотела? Грязного траха подавай? Плохой девочке грязный трах, значит?

Светочка блаженствовала:

— Да, месье чистоплюй! Да, ваша светлость! Эх, зря вы струсили!

Он задрал платье, обнажившее ягодицы и полоски стрингов. Звонко хлестнув, стало ясно, что от входа лучше дистанцироваться, и не отпуская загривок, прижав к себе, как добычу, он остановился у кровати и нахлестал целую очередь – девочка воодушевлённо ахала и охала, взвизгивала. В нём вскипала игривая ярость, а она это прекрасно чувствовала и заводилась не на шутку! В процессе порки обнаружился удивительный физический магнетизм. Он тянул за гриву выше, заставляя подниматься девочку на мысах, образуя струну, и порол ладонью ещё и ещё, попеременно ласково запуская в промежность, или заигрывая с анальным отверстием, пытаясь углубиться туда средним пальцем, для пущего устрашения сплюнув в ложбинку ягодиц и увлажнив сфинктер, что её на самом деле очень будоражило. Совсем распалившись, мучитель бросил девочку на кровать, уткнул лицом в подушку (куда она с удовольствием визжала, что было сил) и навешивал серии остервенелых шлепков, чутко и вовремя отрывая её голову от ткани; переворачивая и хватая за горло, яростно теребя её промежность, и снова возвращал лицом в подушку и порол. Вскоре она начала просить пощады:

— Мастер!... Прошу вас, довольно!

— Что? Теперь довольна, маленькая тварь?

— Да, тварь довольна, — запыхалась она, —  и просит вас помиловать... В противном случае...

Он отвесил ей лёгкую, но пренебрежительную оплеуху:

— Молчать! Теперь поняла, что это было для твоего же блага?

— Поняла, прекрасно поняла, — её глаза истинно обезоруживали, — о, как была я эгоистична и неправа!

— Так что же ты уяснила? — сурово переспросил он, как дотошный препод.

— Что для вашей утехи я способна на любое унижение, какое вы и не приемлете! — быстро сообразила она, столь непривычная в образе вымотанной потаскушки. — Извините меня! И позвольте выразить благодарность за вашу заботу!

Сие обернулось фанатичным обсасыванием его яичек, а затем энергичным актом, коий было уместно назвать грязным, пожалуй, только за весь напускной цинизм, непрекращающиеся шлепки (особенно в собачьей позе) и вообще грубую резкость действий. Йусернэйм, хоть и ошеломлённый, несказанно тронутый в глубине души, свирепо сношал её, будто бы с целью доставить удовольствие только себе – но фишка о трёх кружочках заключалась как раз в том, что именно Света получала несравненно большее наслаждение, растворяясь в участи безликой и безвольной, но нужной и хорошей вещи. Ему-то, как всегда, хотелось нежно её целовать и проявлять равноценное восхищение всем её существом и персоной, что, впрочем, видимо и так уже достигло своего предела, раз началось такое. Наслаждаясь в изнеможении после яркого оргазма шестьдесят девятой позой, суккуба предчувствовала, что мужчина близок к кульминации, и слезши с него, встала на колени и попросила использовать её «как полагается» и впервые приняла семя на лицо.

Поиграв в порноактрису и подурачась немного со спермой, она тихонько сбегала умыться. Юзернейм лежал в кровати, в застилавшем всё удовольствии, и аккуратно прокручивал в памяти события последних суток. Или уже теперь двух, а то и дальше? Всё это время в Москве не имело ярлычков – он подчерпнул из поверхностной мути этого своего помешательства чистейшее счастье. Вернулась Света, наведя взгляд от самой двери и прошла, безмолвно и неотрывно смотря, как кошка. И нежно поцеловалась. Это было, понял он правильно, в знак квазипримерения – девочка стала хорошей обратно. Она заняла свою долю постели, протянула руку и достала припрятанный за изголовьем кровати пульт – и выключила свет. В идеальной темноте, когда город за невидимым окном плавился под солнцем, они лежали, приобнявшись, и ещё долго болтали ни о чем. Первой уснула Света.

Йусернаме, как это часто бывает в такие перепады графика, внезапно проснулся ночью. Кроме того, хотелось по малой нужде. Аккуратно освободившись от Светочки, он нашарил пульт, сменил несколько вариантов освещения, и оставил бра у дальней стены, затем залез в тапки и двинул из комнаты. В темноте коридора его поприветствовал сначала первый на углу, а затем и второй подле прихожей дежурные фонари, реагирующие на движение. Было тихо, разве что с улицы доносились редкие мощные автомобили. Он посетил сортир, заскочил на кухню за салфеткой, кою прикусил губами за уголочек и отправился со свободными руками в ванную. Там он быстро снял трусы и ополоснул хозяйство, правда потеряв всякое спокойствие, ибо на этот раз узнаваемая коробочка, тот самый филиал корзины для грязного белья мадэмуазели наблюдала за ним – и в ней явно что-то было. Юзернейм аккуратно открыл её и разочаровался – внутри покоились носовые платочки, причем розовые поверх чёрных. Внезапно, за спиной раздался нежный голос:

— Не это ли ты ищешь?

Он оглянулся и его сердце чуть не выпрыгнуло. Позади стояла, подбочась, суккуба-старшая в белой фарфоровой маске на половину лица, и тех самых, розовых спортивных трусиках. Больше, кроме босоножек, на ней ничего не было. Эта чудесная грудь, по которой бы размазывать мороженое, сияла наяву бодрыми сосочками. Он и думать забыл о вопросе, проглотив язык.

— Я спрашиваю, трусики найти хотел? Надеть собрался, что ли? — она тихо захихикала. — Пойдем со мной, и ты их получишь. Как тебя зовут, кстати?

— Юзернейм. Ваше предложение, мадэмуазель, оставляет мне выбор. А если я не хочу идти с вами?

— Ты уверен? Пойдем, Светка ничего не узнает! — но взгляд его был достаточно ошарашен, и ей пришлось пояснить: — Бояться нечего, я не причиню тебе вреда. Я надела эту маску и сняла лифчик, чтоб наше знакомство получилось более особенным. Я же чувствую, кто ты.

— Ого... Я не уверен. Я только не хочу принимать участие в какой-либо акции против Светы. А как изволите вас величать?

— Это ты узнаешь не в этой комнате. И никакой акции против моей дочери и быть не может! Следуй за мной – это приказ!

— Слушаюсь.

Деваться было некуда – обижать мадэмуазель непослушанием и игнорированием не хотелось. Она повела его в свою комнату, а трусы его остались на стиральной машинке. Йус ахнул – внутри горели свечи.

— На колени, — элегантной интонацией распорядилась она, и он слушался, а елдак его, понятное дело, натужно выказывал почёт. — Дай угадаю, в каком году ты родился, — она подошла и потрогала его за подбородок и шею, расчесала ногтями против щетины, — восемьдесят восьмой – да или нет?

— Нет.

— Значит шестой!

— Так точно.

— Ну, что хочешь снять? — пригнулась она, зомбируя сиськами и заглядывая из глубины под тонким белым фарфором в его ошалевшие глаза. — Трусики или маску?

— Однажды я уже имел удовольствие видеть вас без маски, мадэмуазель.

— Ах! Ну чтож, тогда приступай. Только сначала указательными пальцами.

Леди отошла ближе к подсвечникам и встала, важно подбочась, расставив ноги по ширине плеч, опустив на него пристальный взгляд.

Он подошел на коленях и оглядел роскошное тело. «На этот раз, похоже, не сон», — пытался угадать он.

— Пошевеливайся! — велела она.

Юзернейм протянул онемевающие от восторга руки, и как было велено, одними пальцами подцепил и стянул неподатливую, обтягивающую поясную резинку чёрного цвета, и розовая ткань вывернулась самой мякоткой – а он уставился в культурный, смущающийся персик, увенчаный тонкой, но густой полоской чёрной растительности. Женщина пахла ещё более фантастически, чем в той грёзе в ванной Панихидкиных. Его пробила мелкая дрожь, он даже не мог перевести взгляд куда-либо.

— А теперь зубами! — властно командовал ласковый голос.

Он вкусил и засосал насквозь сдобренную теплом ткань, требовавшую усилий, чтоб стягивать её; и лицезрел величественную в своей скромности киску. Матерь божья! Эта женщина знала толк в уходе за собой.

Юзернейм отчаянно тянул ниже, неподатливая резинка дотянулась до колен, и тут суккуба-старшая помогла ему сначала одной ножкой, затем другой, и он остался с трусиками во рту. Она отошла, присела на кровать и посмотрела на него, а он, с её вульвой в мысленном взоре, не мог сфокусироваться даже на интерьере комнаты.

Он заметил только, когда фигура поманила его пальчиком и скользнула в глубь на своей королевской кровати. К удивлению мадэмуазели, невинно лежавшей, сжавши ножки, он запрыгнул на кровать, как тигр, со своей розовой, промокшей от слюны добычей в зубах, и выплюнув её, приблизившись, вопрошал:

— И что же мы будем делать? Ничего, что не одобрила бы Света?

— Тумбочку видишь? Открой верхний ящичек, — он послушно прополз мимо неё к резной лакированной тумбочке и обнаружил внутри тот самый вибратор.

Старшая суккуба раздвинула ножки, томительно лаская себя одной рукой в промежности, а другой по грудям. Он додумался не ждать приказа, чем порадовал госпожу – нажал на кнопку зашел к ней спереди. От этого женщина ещё больше возбудилась, в чем признавалась её сочно взмокшая киска. Йус водил девайсом по половым губам, нежно заныривая внутрь, туда и обратно, затем подбираясь выше к клитору, и робко прижимая, заставил её через усилие скомандовать: «сильнее!». Дама откинулась на подушке закрывши глаза и с выражением напряженного удовольствия на лице, покусывала и облизывала губы язычком; сжимала свои соски и постанывала. Юзернейму было одно удовольствие уже просто стоять со вздымающимся елдаком над этой прекрасной зрелой самкой. Ему хотелось, конечно, выключить девайс, отложить в сторону, и отделать её известным образом двумя пальцами, не говоря уже о том, чтоб погрузиться в лоно чем следует и насладиться сполна, но какая реакция на это могла быть – оставалось загадкой, да и почему-то он сомневался, что хорошая. Тем временем, ритм был обретён, её дыхание и стоны гармонировали со всяким его движением по вульве, и теперь властвовал здесь он. В очередной раз подводя вращающуюся головку к половым губам и заныривая понаглее, он продлил эту серию псевдофрикций и наблюдал, как женщина взвинтилась – оргазм подступал, но ближе к моменту истины он внезапно переключился на клитор, от чего дама в удовольствии не потеряла. Проведя ещё несколько таких хитрых смен, Юзернейм решился и запустил три пальца в горячее скользкое нутро, прижав вибратор выше, и уверенно взявши проваливающуюся в экстаз самку, сильной и быстрой ручной работой довёл до оргазма, криков и обильных брызгов.

Женщина отдыхала. Казалось, ей было вообще всё равно, что он теперь здесь находится. Юзернейм же облизал с ладони заветный сок, и собрав ещё, смазал член и принялся отчаянно перед нею надрачивать. Она благославляла его улыбкой. В последний момент Юзернейм взял заветные трусики и прильнул к ним головкой, залив и пропитав спермой насквозь. Мадэмуазель засмеялась.

Утомлённый, он повалился на постель. Они лежали и смотрели друг на друга.

Вдруг, все тени и огоньки свечей маленько дёрнулись – ручка двери, ещё не приоткрытой, медленно опустилась и подскочила вверх. Сладкая парочка засмотрелась, но даже не пошевелилась. Дверь бесшумно и медленно, будто с тычка пальцем, распахнулась и обнаружила тёмный коридор. Вдруг из-за угла вышла Света в одном нижнем белье.

— Так-так... И что это у нас здесь происходит? Мама, Юзернейм – какая встреча! Чем это вы изволите заниматься, без одежды, да на постели? — она подошла и пригляделась к обконченому комку трусиков, также заметив вибратор. — О, похоже всё серьёзно! — и стрельнула взглядом по их ничего не выражающим лицам. — Да ладно, я всё слышала. Не хотела только мешать. Я думала, кстати, что вы уже оденетесь хотя бы... Ну может подыграете хоть?

— Довольно потешаться над стариками, Светочка. Мне понравился твой волосатик, и я захотела поиграть с ним. Только поиграть, ты понимаешь, — уполномочено заявила суккуба-старшая.

— Да, маменька, понимаю. Ничего страшного. Он, кстати, видел тебя в тот день, притаившись в ванной, в тот момент, когда захлопнулась дверь, а ты несла мороженое. Ты очень ему понравилась. Он не говорил об этом, но было очевидно.

— Ах вот значит как это было! А я заметила потом, что эти мои трусики были примяты. И вот, я предложила ему получить их, непосредственно, с пылу с жару...

— Ну и как тебе её трусики, козлик?

— Вкусные. Клянусь, Света, я только не хотел обижать мадэмуазель, и...

— Господи, малыш, не парься. Я знаю, какая у меня мать. У неё здесь весь Де Сад на пяти языках!

— Так, доча! Я трогала его только за подбородок и волосы, а о большем и не помышляла.

— А это зря, у него всё хорошее! Так что, Йуся, ты ею не овладел?

— Нет, только рукой помог кончить.

— И она ТАК кричала?!

Мадэмуазель взяла вибратор и заявила:

— Света, посмотри и запомни – это не игрушка! Попробуй, обещаю тебе – отвал башки гарантирован.

Дочь влезла на кровать и снисходительно присмотрелась:

— Ладно, верю. Но ты согласна, что ангажировать моего жеребца без спроса не хорошо? Я разрешила ему всё, и он мог бы не подчиняться твоим приказам. А он, видишь ли, джентельмен.

— Эх, Светка... Да, согласна. И что?

— А ты теперь эти трусики надень-ка, — засмеялась она коварно, — надень-надень, я хочу посмотреть!

— И надену! — гордо парировала мадэмуазель.

Она взяла розовый комок, встала на постели, расправила, развернула и поднесла понюхать. А затем, оторвав с пружинистой мягкости матраса обе ножки, влезла в них и натянула:

— Довольна? Я искупила свою вину?

— Чудесно, маменька, вашему повышенному либидо очень идёт, — хихикала Светочка, — но для искупления вины надо бы их прижать, размазать! Давай, не стесняйся, покажи, какая ты ненасытная и горячая!

Женщина оказалась очень распутной и не погнушилась исполнить не только такое требование, но и даже какие-то похотливые танцевальные движения при этом. Маска взирала холодно и равнодушно, а распутница улыбалась:

— Понравилось, маленькая отторва?

— О да! А теперь покажите нам, что у вас есть?!

Мадэмуазель повиновалась – очевидно, ей самой было забавно. По всей зоне бикини и особенно на полоске волос вдоль по холмику осталась обильно прилипшая слизь, густые комочки спермы и слюны.

— А теперь иди под струю, маменька, мойся! — такой галантной перефразировкой дщерь отправила родительницу в душ, взяла Юзернейма подруку и собралась уводить.

Суккуба-старшая преградила им путь и сняла маску:

— Сильвия Григорьевна, отныне всегда к твоим услугам, Юзернейм. Приятно было познакомиться, красавчик!

— Моё почтение, — он потянулся и благодарно чмокнул её в щёчку.

— Каков шельмец! — прокомментировала многозначно Света.

Все вышли из спальни мадэмуазели.

Как только парочка шагнула в комнату с красными стенами и чёрным полом, Светочка силком потащила его в кровать, уронила и затянула энергично и горячо лизаться. В первые мгновения после её запала в комнате мадэмуазели он бы мог смалодушничать и допустить, что на этом их связь прервётся, и он тотчас же отправится за порог. Однако, Света была чутка:

— Козлик, расслабься! Ты что, нервничаешь?

— Ну как сказать? Думаю, мне надо как-то оправдаться, хоть вы и слушать не захотите.

— Да не нужно тебе ни в чем оправдываться! Даже если бы ты её выеб. Я говорила – между нами никто не встанет. Даже она. Слушай, а как ты вообще удержался?

— С трудом удержался. Не хотел способствовать супружеской измене.

— Ах, наивый! Они и без тебя оба ходят на лево. Но прекрасно ладят и уважают друг друга, с молодости знакомы и прочно связаны. Если это не любовь, то на мой взгляд – как минимум очень успешный союз. Сам видишь, как живём.

— Ого. Почему же изменяют?

— Потому что жизнь такая. И мир. Но я не говорю, что они не любят друг друга, ни в коем случае. Может и любят, и точно так же, как мы – и другими пользуются по взаимному согласию. Может, в ином случае она бы сидела там, закрывшись, и без тебя игрушкой баловалась. Но совершенно точно, она прекрасно понимает, что он сейчас может быть с другой. И, как видишь, время тоже не теряет... А что, если б ты знал про измены – трахнул бы её?

— Ох, Света! Ну речь же о вашей матери. Я всё-таки промолчу.

— О Дьявол, Юзя, ну не будь моралфагом, ты же не такой! Ну и что, что мать? Лично для меня, может, и соседка – откель тебе знать, даже если я сказала, что ладим? Она красивая женщина в первую очередь. В таком возрасте это важно сохранить. Она в зал ходит и дорогими средствами пользуется. У нас и тут, кстати, велотренажёр есть, и в этих самых трусиках она на нём накручивает километры... Ну так что, Юзернейм, мамку мою того?

— Мне вот подумалось у неё спросить кое-что в следующий раз, как увижу, но вопрос дюже нескромный, и наверное, лучше узнать у вас... Скажите, Света, а мадэмуазель причащается алкоголем? Боюсь представить, что она может вытворять по пьяни... — и тут, не выдержав, он заржал.

— Очень редко, и чаще всего, немножко. Но раз в год круто отрывается, это точно. И всегда как-то спонтанно. При этом погромов не устраивает, соседей не убивает, и даже никого не насилует, представляешь? Потанцевать любит, это учти! Думаешь, пьяненькую лучше, да?

— Знаете, в тот день, наблюдая из ванной, я представил, как это бы мороженое на неё опрокинуть! И вот осознал, что такой шанс сейчас был упущен, эх!

Светочка засмеялась:

— Да ладно, будет тебе ещё. Вон, всегда к твоим услугам, ёпта!

— Гром и молния! Радость моя, пощадите! Даже подумать неловко.

— Ан нет! Ты ушел от ответа со своим мороженым, сладкоежка! Так вот, она изменница. Я сама однажды слышала... И твой поступок ни на что бы не повлиял. Так что?

— Да, Света, да! Я бы получил удовольствие с вашей маменькой, если бы знал это, и также то, что ваше разрешение распространяется и на неё! Даже не угадаю и не хочу знать, сколько ей лет, но разница наверняка немногим больше, чем у меня с вами; а выглядит она на все тридцать пять, так что удивляться здесь нечему.

— Вау, классно! Ну как же нечему? Немного же наверное в мире мужчин, кто могли бы похвастаться, что и мать и дочь оприходовали! Ну, без принуждения, по крайней мере. А что бы ты с ней делал, м?

— Боже! Носки бы сел вязать! Да всё бы делал, Светочка, милая моя, с шикарной женщиной нужно всё успеть! Подозреваю, раз уж она настолько раскрепощённая, то наверняка и в попочку получать любит, — тут Света зашлась истерическим смехом, и ему пришлось подождать, чтоб развить эту мысль. — Знаете, на молодую попку я не зарюсь, потому что и передка достаточно, а со зрелой женщиной это как-то более интересно, понимаете ли, загнать меж этих её налившихся ягодок, и эту приятную тяжесть прожитых лет заштурмовать, вышлепать!

Он и сам начал смеяться, потому что Света уже колотила по постели кулаками. Затем одержимая похотью фемина задала ещё много откровеннейших вопросов, говорила о всяком разврате и долго смеялась ненасытным смехом над его бесстыдными ответами. Видимо, перфоманс мамаши оставил сильные впечатления. Они не могли уснуть ещё долго.

Йусернэйм всегда чувствовал, когда крепко и хорошо высыпался – и это был второй такой раз после того, как они проснулись после ночи Инициации, в джакузи, среди погруженной во полумрак гостиничной ванной комнаты. Светочка уже проснулась и сидела всё в том же нижнем бельишке в кресле, за своим супер-ноутом и в наушниках как у босса гоночной команды, чтоб рёв двух моторов рядом не мешал. Поэтому она его и не услышала, а заметила, как меняется с пульта освещение, и вдруг, начинает подниматься вверх полотно, закрывающее окно. Вот уж чего Юзернейм никак не ожидал, нажав красную кнопочку, и в таком случае остальные лампы погасил. Стеклянная гладь с городом снаружи явилась почти целиком, кроме верхней прямоугольной части, и дневной свет падал на стол, постель, но до клубной части комнаты с пианино у стены дотягивался слабо – очаровательный занавес делал своё дело. Хозяйка сняла наушники, отложила лэптоп, развернулась в кресле и прыгнула в постель, рыча:

— Кто посмел нарушить вампирский покой? Кто заминусовал мои хепешки этим мерзким светом?! Глупец, брось чёртов пульт и вылечи меня сейчас же!

Он всасывал её, трогал и ласкал за всё те же места, ощущал её торжествующее в страсти единения естество и где-то в глубине подсознания бесконечно удивлялся – как же это не ново, но безумно истинно, и ни на один процент, никак в принципе не может себя исчерпать?... Параллельно она таки нашарила пульт и погрузила помещение во тьму.

Вскоре Йус отправился совершать обыкновенный утренний моцион, впервые с умиротворённым чувством, что в этой квартире не нужно больше прятаться, а также попросил разрешения выстирать всю свою одежду, и получив его, был даже снабжён новейшим комплектом нижнего белья. Вернувшись, он поднял тему своего вчерашнего желания – такого страшно объяснимого, а потому порочного и неизбежно криминального. Это вызывало у Светочки определённый мандраж, но в то же время и удивительное любопытство. Авантюра, впрочем, не гарантировала быть реализуемой, и злодей сам патетически напоминал об этом, но и отсюда же черпал мотивацию, мол, давайте же хоть попробуем! Сознание милой девочки, говорил он, может быть иной раз не предсказуемым; и даже если им повезёт найти совсем отчаянную особу с подходящим настроением, встанет вопрос – как скоро удастся получить доверие и будет ли вообще возможно развиртуализироваться? Нюансов могло быть полно, и кроме того, злоумышленник признавался – время является главным фактором: его не было много и потому следовало торопиться. Ждать и медленно чатиться даже неделю, считал он – совсем изнурительная и крайняя мера; и в случае, если жертва, например, тупо уйдёт со связи или под каким-то предлогом не выйдет в реальность, то весь план обернётся катастрофической и непростительной потерей времени. «Да я бы тогда пошел на улицу и зафражил первого попавшегося бомжа!», — отчаянно фантазировал он, а Светочка хохотала.

Затейник долго размышлял вслух о возможных сценариях, постепенно приходя к мысли, что чем шире будет раскинута поисковая сеть, тем лучше, а значит, следовало разжиться вай-фай приёмником, левым оборудованием, поставить известное ПО и мирно гулять по тем просторам сети, где, он имел основания предполагать, можно встретить искомое; но не ограничиваться только этим, а довериться воле случая, пытать реальность и посещать различные её уголки тоже.

Было решено ехать в какой-нибудь крупный компьютерный маркет, чтоб приобрести всё необходимое. Выбор пал на один известный торговый центр, где кроме множества серьёзных магазинов были ещё и полчища мелких частных ларьков, в коих сбывали даже списанное офисное оборудование. Оказавшись в длинных ровных коридорах меж стеклянных стен, заставленных коробками от видеокарт, кулеров, процессоров и материнских плат, а где-то и целыми рядами корпусов; между прилавками, заваленными всевозможным oem-добром и аксессуарами; в среде сплошной компьютерной техники и всевозможной электроники – настроение Юзернейма обрело окрас радостной ностальгии. Света тоже встречала известные для себя наименования, и даже приобрела красивый голографический коврик для мыши. Вайфай-роутер же какой-то особенной модели с очень большими антеннами был единственным аппаратом, купленным в серьёзном магазине, а стальное вразнобой было взято в лавках широченного сектора частников. Примечательно, что в одной лавке со всякой всячиной за кассой был обнаружен брутальный длинноволосый барыга, и Юзернейм приобрел не обязательный, но и не бесполезный для старого ноутбука и конспиративных целей USB-адаптер беспроводных сетей. Разглядев в покупателе своего человека и особую заинтересованность, продавец шепнул, что в наличии есть анонимные сим-карты и телефонные трубки с обнулёнными IMEI. Вряд ли мужик ожидал, что продаст сейчас целых три таких аппарата: два бюджетных, на всякий случай, и полноценный смартфон для Светочки (коим она отныне будет пользоваться) вместе с россыпью десяти симок. Благороднее было поддержать подпольщиков, чем покупать новые аппараты в салоне связи.

Туда они приехали на метро, что на трезвую голову было довольно скучно, а музыку в подземке он принципиально не слушал – даже с хорошей шумоизоляцией это было кощунственно; а на обратный же путь планировалось такси. По выходу из торгового центра Йус выкурил заранее свёрнутый косячок, ибо путь был не близкий, и забавы ради любовнички заказали бизнес-класс в другой конторе. Через двадцать минут, которые они просидели в кафе, приехал белоснежный знатный английский автомобиль. Забавно, что проехав немного и свернув на оживлённое шоссе, они впервые угодили в пробку, и из-за итогового прайса не оставили водителю чаевых.

По возвращению, мадэмуазель внезапно порадовала парочку лазаньей, приготовленной по собственному рецепту. Разумеется, леди под своим праведным предлогом обошлись скромной долей, и большая часть блюда ушла в одно рыло.

Закрывшись в комнате, Света сказала, что это хороший знак – маменька готовит нечто эдакое только в крайне экзальтированном расположении духа. Юзернейм даже покраснел. Тем вечером покраснели и его глаза – он ставил 'ксубунту' на свой новый лэптоп, и некоторое время провозился с первичной настройкой системы под себя. Света, тем временем, тоже была максимально сконцентрированна – раздавала люлей в режиме боя "игроки против игроков" в своей любимой игре, и скоро, тоже выдохнув, захлопнула крышку с неустанно светящейся головой гуманоида. Закончив с ноутом, Юзернейм переместился за Светин стационарник, разжился специальным плагином для известного фоторедактора и принялся обрабатывать цифровые негативы фотосета с ВДНХ. Портреты были восхитительны; парень был настоящим талантом. Также они изучили содержимое карточек памяти с его мобильника и 'гоупро' – на последней был только материал, записанный с ними на объекте (и увековеченный теперь на её ПК), а на первой множество разнообразных фото, опять таки, из путешествий и со всяческих дружеских встреч. Это интереса не вызывало, да и смотреть было как-то совестно. Отправив карточки памяти в рюкзак, Юзернейм вырезал дырочку в заблаговременно приобретённой, согнутой в утёнка бутылочке, и через несколько мгновений они славно накурились. Сативы осталось уже меньше половины, индики было поболее.

Они слушали нетленный paranoidальный Black Sabbath, хаусовый "сборник" Psychic TV образца восемьдесят восьмого года и феноменальный Sigh две тысячи первого.

Протрезвев в где-то середине ночи, Йус расположил на подоконнике шайтан-пеленгатор, успешно всё настроил, и подключился к далёкому ресторанному вайфаю, подобрав название оного в качестве пароля. Они со Светой сидели в креслах подле пианино, с чашечками чая на журнальном столике. Связь была отличная. Первым делом он подключил флешку и перекачал на пустеющий хард всю папку "xxx", затем разжился торрент-клиентом, после чего отправился на один порнушный торрент-трекер и зарегистрировался... Теперь можно было создать и оформить раздачу с Янычевскими камшотами.

— А что это ты делаешь? — спросила балдеющая Света.

— Создаю раздачу. Презентую миру наследие Яна.

— Ох! Мы же сами ещё не посмотрели!

— Полагаю, ничего неожиданного мы там не увидим. В любом случае, это снималось не для публики и хранилось в личной коллекции, а потому ценится высоко и критике не подвергается.

— А почему же ты публикуешь?

— Думаю, что он бы одобрил. Может, он наснимал бы ещё девять десятков таких видео, смонтировал в часовую компиляцию и сам бы раздал.

Светочка понимающе кивнула. Через пару минут появились первые личи, отдача шла уперевшись в 500 кб/с – вероятно, ресторан не мог позволить больше. Раздающий поднял ноут и переместил на журнальный столик, откинувшись в кресле. Суккуба не заставила себя ждать:

— В чем дело, дорогой? Ты какой-то тоскующий.

Он улыбнулся:

— Нет, всё хорошо, и даже очень. Это я так, засмотрелся в его файлы. Хотя... Наверное, одичавшая часть меня, бросившая всё и отправившаяся бродяжничать, всё никак не может привыкнуть к вашей восхитительной комнате, к целым суткам, проведённым здесь, да и собственно к вам, любовь моя. Это существо, — он оглядел себя, — было отправлено в этот город чтоб предаться абсурду, вершить любое возможное безумие, любую свою идиотскую прихоть...

Светочка нежно-нежно расцеловала его и была объята, расцелованна в ответ. Помолчав, она сказала:

— Ну, я не держу тебя здесь. Можем пойти прямо сейчас, уехать, куда пожелаешь, м?

— Нет, поймите, я невыразимо благодарен за возможность с таким удобством расквартироваться. И чёрт с ним, с бродяжничьим существом... Сейчас есть идея и теперь всё подготовлено, чтоб попробовать реализовать её. Нет смысла усложнять ситуацию. Уехать ещё успеется. Давайте наслаждаться!

Приободрившись, погладив её по спинке, прижав и засосавшись, Юзернейм горячо доказывал свою признательность, словно плохой питомец, рисковавший стать выкинутым за порог. Разве что, не было ни риска, ни необходимости что-то доказывать. Были только два возлюбленных сердца.

Через несколько мгновений Света самозабвенно прыгала на его стержне, трава плотно окутала её разум и чувства, вознося в эти моменты на седьмые небеса; Йус распластался на кровати, удерживая её за талию, позволяя отгибаться и запрокидывать голову – её одержимое пение разливалось в пространство громко и уверенно, без какого-либо контроля. Девушка терялась в экстазе и припала на своего мучителя, накрыв лицо волосами, прижавшись сисечками к его торсу. Он подтянулся и продолжил терзать её в скоростном режиме, слушая музыку голоса в максимально возможной близости. Вскоре, сцепив за её спинкой руки, поднявшись, он уложил её спиной на постель. Образуя миссионерскую позицию, Юм доводил суккубочку до готовности на медленном огне, играя с сосочками, удерживая за шею, вынимая своего змия и теребив головкою о клитор, внезапно запуская обратно по самую глубину, заставляя её пищать, дрожать всем тельцем, погружаться в неровных криках очень далеко, в блаженный горячий космос, в сладкие пучины бесовского оргазмического блаженства.

Юзернейм проспал недолго, проснулся раньше ненаглядной и с трепетным чувством ожидающей миссии взялся за ноут. Наследие Яныча весом чуть менее трёх гигабайт раздалось на восемь – очевидно, если б не "слабый" сигнал, было бы больше. Он вышел из торрент-клиента и сменил ресторанный вайфай на чей-то домашний, не защищенный паролем, выбрал другой сервер в VPN-клиенте и запустил анонимный браузер. Интересное было ощущение – прибегнуть к таким средствам, просто чтоб посетить самые безобидные ресурсы для молодёжи. В виду необходимости сохранения его божественного неведения ото всей мирской календарной суеты, они ещё заранее договорились, что Светочка будет его оператором ПК, так как на всех необходимых ресурсах  все посты и сообщения обязательно будут содержать недавние даты; да и в теории, обмениваясь где-либо сообщениями, оные тоже неизбежно будут датироваться, посему в одиночку он справится с этим никак не мог. Свету же это очень позабавило, и она с удовольствием стала соучастницей.

Следующие пару часов они посвятили прокрутке нескольких онлайн-дневничков, где, если верить указанному возрасту, уже не маленькие феминочки распускали чуть ли не пубертатные сопли, со скидками на некоторые жизненные реалии. Нашлись и два блога, где девочки-подростки открыто высказывались о ненависти к жизни, но записи эти были далеко не новые, а авторы давно не появлялись онлайн. Из четырех авторов последних месяцев, но записей категории "ни рыба, ни мясо" только одна была симпатичной, две – не очень, и у одной фотографии не было вовсе. Йус задумался, почему это вдруг является критерием? А было это действительно важно, и всё тут. «Если красота спасает мир – значит и уничтожает его тоже. Или должна быть уничтожена?... Не суть, — размышлял он, — Ян был приятным парнем, и разменяться за него следует достойно».

Но дневнички дневниками, и погружая в скопированные для него в отдельный блокнот девичьи откровения всё своё внимание, рано или поздно он повсеместно замечал какую-нибудь жизнеутверждающую ниточку, зацепку, слезинку – жал на крестик и велел разворачивать браузер. «Я же не убийца», — напоминал он. Когда последний дневничок был отправлен в невидимый список Шиндлера, а навигация по тегам и сортировка по свежести привели искателей в пласт уже не особенно актуальных блогов, стало ясно, что придется расчехлять фейки, а то и заводить новые в некоторых социальных сетях. Как человек, пользующийся всемирной паутиной с двухтысячного года и познавший эту великую стихию почти в первозданной дикости и необузданности, Юзернейм навсегда остался этим очарован. Поэтому он люто ненавидел современный интернет, превращённый в эрзац-телевидение, адаптированный для безмозглой массы населения, и всю их смрадную, инфекционную культурку умножаемых приколов. Разумеется, соцсети он ненавидел как ничто другое, брезгливо обходил и никаких именных аккаунтов в нигде и никогда не регистрировал, что даже определял поводом для гордости. Однако, со студенческих времён остались некоторые пароли-логины к страничкам вымышленных персонажей, подтверждённые на выкупленные виртуальные номера телефонов, и сейчас пришло время их использовать.

Недолго поискав девушек по отдельным интересам, была выявлена критическая нехватка информации "о себе" у восьми из десяти случаев. На фотографиях они могли выглядеть сколь угодно мрачно, готично и многообещающе, но содержимое так называемых "стен" а то и профилей в целом выдавало примитивных представительниц потерянного поколения. Это, впрочем, их ценность для затеи только лишь увеличивало, однако, можно было бы сойти с ума в попытке завести столько диалогов и вразумительно их вести. Но самый главный фактор заключался всё-таки в том, что почти пустой аккаунт обязательно показался бы многим собеседницам подозрительным, и надо было бы долго искать девушку, у которой это не вызвало бы как минимум недоверия. «При долгом и кропотливом пользовании, несомненно, можно было бы добиться всего – и выявить персон с особенными интересами, и придать более-менее приличный вид поддельному профилю... Но сейчас, — понял он, — можно было только потерять время».

В оставшихся вкладках всё было также отчаянно – на маленьких сайтах знакомств для неформалов анкеты милых девочек были хороши и в половине случаев даже подробны. Но большинство из их досадно скромного вообще числа были довольно приятными и нормальными, для затеи не подходящими, хоть некоторые никнеймы и предвещали что-то интересное. Самая горькая досада заключалась в почти отсутствующей активности. Растроганный Юзернейм поделился впечатлением:

— В моё время здесь обитало много народу. А сегодня соцсети погубили всё. Самая большая соцсеть встала над рунетом как могильная плита. Конечно, основной наполнитель соцсеточки не заслуживает никакого интернета, но туда были вынуждены уйти и хорошие люди. А те, кто не ушли, также сейчас потеряли почти все места для знакомств. Прогресс прогрессом, но это в первую очередь монополия и деградация.

Закрыв последнее такое прибежище, отобразилась последняя оставшаяся вкладка – походу просмотра содержимого анкет Йус попросил открыть чью-то страницу на 'last.fm' по ссылке из "о себе", но далее оба забыли о ней. Нарекаемый многими людьми "музыкальной соцсетью", хотя и характерных черт оных практически не имеющий, ластэфэм скорее выглядел прототипом соцсети. Сайт отнюдь не имел целью помогать людям искать друг друга, хоть и располагал поиском по пользователям с учётом их вкусовых пристрастий. Юзернейм, как любитель статистики, и сам некоторое время этим сервисом пользовался. Ластэфэм являлся огромной базой данных по музыке – отдельные страницы имелись у любых исполнителей, групп, проектов и даже когда-либо живших композиторов, а также у всех их творений – как у альбомов, так и у композиций. Кроме того, наличествовали странички для всех мыслимых жанров и немыслимых стилистических разновидностей. И абсолютно повсюду можно было оставлять комментарии и участвовать в дискуссиях, за что сайт и воспринимался очень "социальным", учитывая, что сообщество включало в себя много миллионов пользователей со всего мира, а сам ресурс прочно обосновался в двадцатке самых посещаемых сайтов в интернете. Но это был не просто музыкальный каталог. Главным образом ресурс строился вокруг идеи о сборе индивидуальной музыкальной статистики (т.н. "скробблинге") и всяческих интересностей, отсюда вытекающих. Реализовывалось же это так: пользователь устанавливал на компьютер программку, следившую за играющей в плеере музыкой и в режиме реального времени отправляющую эту информацию на сайт, коя и отображалась на странице пользователя как в виде хронологической истории, так и топа за последнее время, а кроме того составлялась целая музыкальная библиотека с подсчётами всего прослушанного добра. На основе же этих самых персональных чартов формировались мировые тренды; а на страницах исполнителей подсчитывались впечатляющие цифры прослушиваний; и что самое главное, сервис анализировал пользовательские предпочтения и рекомендовал похожую музыку и новых исполнителей. Это был незаменимый ресурс для любого ненасытного меломана.

Собственно, в профиле некоей девушки, которую они даже и не вспомнили, где нашли – не содержалось ничего интересного, и судя по чартам, владелица слушала мейнстримный тяжеляк. Йус подвинулся поближе и из любопытства пригляделся к облаку тегов. Через несколько мгновений он взял управление и пустился по-старинке сёрфить по сайту, и вскоре вышел на сводку статистики по жанру 'depressive-suicidal black metal'. Тут-то его осенило! Светочка, ластэфэмом никогда не пользовавшаяся, только с удивлением наблюдала, как у него загорелись глаза и возникло торжественное вдохновение. Настроив фильтры поиска, Юм получил профили девушек из России, регулярно обдающих свои ушки и больные души остервенелым скрежетом гитар и глухими погребальными барабанами, не говоря уж о бесчеловечном вокале. Примечательно, что почти у всех были чёрно-белые аватарки. Юзернейм отправился в новую вкладку, чтоб открыть такую же подборку населения по жанру 'funeral doom'. В обоих списках обнаружилось в сумме семь пользовательниц из Москвы – он создал на рабочем столе папку, а в ней по отдельному текстовому документу для каждой особы; позже отобрав ещё и тех, кто угорали только по одному из жанров, и в сумме их стало тринадцать. Конечно, это были только лишь девушки, наслаждающиеся какими-то замогильно мрачными шумами. «Но уж я-то знаю, что просто так ими никто не наслаждается», — подумал он. Управление было возвращено Свете.

По возрастам девушки делились так: три особи по 19; две по 21 и 23; по одной 20, 22, 24, 25, 26. Юзернейм велел загугливать никнеймы, дабы накопать хоть какую-нибудь информацию по пяти самым молодым – у одной нашелся дневник, у двоих соцсети; а у остальных ничего, и в профилях было пусто тоже. Также они ознакомились с самыми старшими – двадцати шести лет была прожжённая меломанка, но с уклоном в меланхолию, а вот на год младше оказался идейный адепт жанра, приятная девушка с фотографиями своих кровоточащих порезов в поле "о себе", и цитатой небезызвестного деятеля: «ONLY BLACK IS TRUE, ONLY DEATH IS FUCKING REAL». Последний визит числился десятью часами назад. Юзернейм надиктовал свой логин и пароль, чтоб они вошли под его аккаунтом (с фоточкой на аватре, краткой инфой о себе и солидной фонотекой) – специальная фишечка сайта определила схожесть его вкусов и её как очень высокую. Недолго думая, он надиктовал личное сообщение, по старинке обязательно отправляемое с заглавием темы, куда велел написать: «прекрасные шрамы!». В самом же сообщении был вопрос – какое из аудиотворений она, как знаток жанра, рекомендовала бы послушать в последний час? Также, на всякий случай, были закинуты удочки ещё двум юным леди с пустыми профилями: всего-лишь комплименты о музыкальном вкусе и предложение пересечься, выпить пивка. В своем профиле он увидел, что последний раз слушал музыку для учёта статистики аж пять лет назад, и скрыл этот блок ото всех в настройках, заодно скрутив себе возраст с 28 на 24.

Оставалось ждать. Света была освобождена, а Юзернейм закрыл лэптоп и признался, что если бы ему довелось встретить вожделенный, кишащий суицидальными намеками дневничок милой девочки, он не решился бы знакомиться от своего лица – а значит, в день-икс ей предстояла бы главная роль.

Бездействие было мучительно, и почти сразу они отправились гулять, условившись просто неспешно побродить – Света обещала показать старые улицы. Была, наверное, середина дня, и выходя за ним из подъезда, в последний момент незаметно прихватив зонт, она сказала «сюрприз» и он узрел – погода была пасмурной. Тем не менее, около трёх часов они бродили по полупустым улочкам из длинных, почти беспрерывных рядов низеньких зданий.

Ближе к вечеру пришло первое сообщение. Отвечала девушка двадцати пяти лет, что не зная человека, музло ему в последний путь посоветовать непросто, но уж если по её мнению – нетленный Burzum 1994 года будет беспроигрышным вариантом. Юзернейм около часа соображал над тем, как лучше ответить и что спросить дальше, как вдруг Света объявила, что пришло ещё одно, от двадцатилетней фемины – эта поблагодарила за комплименты и на приглашение выпить отвечала, что у неё есть парень. Они посмеялись. Разумеется, отвечать на это не было смысла, посему логично было отправить письмо счастья дальше, и теперь приглашение на пивас ожидало ещё троих самых юных –последние их визиты состоялись от трёх до пяти суток назад. Для девушки же с порезами он сообразил сообщение очень вовремя, когда она вновь появилась онлайн, и на протяжении следующих часов парочка худо-бедно с нею ознакомилась. Йус аккуратно развивал дискас и подводил к теме жизнеутверждаемости через такую музыку. Он делал большую ставку на эту девушку, но в итоге они узнали, что пока она чем-то в жизни ещё может наслаждаться, то никуда не спешит, и если случай не распорядится иначе, казнь над собою ещё вершит. Судя по её учтивости и взаимному интересу, можно было бы, наверное, рассчитывать на дальнейшее общение, и Юзернейм озабоченно размышлял вслух о том, насколько было бы позволительно избавить от страданий человека какбы заранее? Он был очень беспокоен, ходил туда-сюда, но в итоге поник и уселся в кресле. «Конечно, нисколько, — рассуждал он, — быть может, она ещё обретёт гармонию?». Злодею было жаль отпускать такой подходящий кадр. Он закрыл ноутбук, и Светочка обняла его:

— Ну-ну, не печалься.

— Неа... Не печалюсь. Половина меня уверена, что найти реально, а с другой стороны удивляюсь сам себе – что я вообще делаю, это же безумие какое-то?! Вы так не считаете?

— Хм! — тяжело задумалась Света. — Ты всё логично обосновал тогда о балансе и происходящей несправедливости. Если бы я боялась и не одобряла этого, значит, не любила бы тебя, — они нежно затянулись. — Жаль, что у нас так мало времени. Делай, что хочешь, я поддержу тебя во всём.

Любовнички ещё какое-то время предавались ласке, но вдруг постучалась мадэмуазель – приглашала откушать крольчатину в вине, на что Светочка изумлённо подняла брови и чуть не засмеялась. Кролик оказался инфернально вкусен, а Йус ушастых пушистиков до этого в жизни не пробовал, и потому раскланялся теперь перед Сильвией Григорьевной, пел дифирамбы её кулинарным умениям, даже в тыльную сторону ладошки поцеловал. Чтобы вновь не скучать перед экранами, парочка отправилась на прогулку по свежему после лёгкого дождя и погрузившемуся в сумерки городу; они прошлись по её любимому маршруту, по переулку мимо той самой лавочки у третьяковки.

Вернувшись, они даже не покурили в тот вечер; а перед сном посмотрели его любимую картину – "Possession" 1980 года. Это был первый день, когда Юзернейм не прибегнул к нетрезвому состоянию и не склонил к тому Свету. Но только кролик в вине, поданный с лёгкой руки суккубы-старшей, мог считаться спиртным и знаменовать эстафетную палочку в завтрашний день.

Утром они обнаружили новое сообщение от девушки девятнадцати лет, коей второй из трёх вчерашних дев было отправлено предложение выпить пива. В сабж она написала «ЗБС», а сам ответ гласил, что: «только чур не дерьмовое, а хороший настоящий пивандрий!». Это сообщение было отправлено ею аж в половине пятого утра по московскому времени, о чем Йус, разумеется, был проинформирован только словосочетанием «очень поздно». Стало быть теперь она могла ещё спать, или даже только отходить ко сну, посему злодей приготовился долго ждать. Сию же секунду был надиктован простой ответ с запросом места и времени.

Последовали размышления о том, в каком же составе прибыть и как это объяснять? Юзернейму понравилась недавняя фраза о том, что через всё они теперь пройдут вместе, и он был уверен, что Светочка обязательно поедет. Она же была не против, но по её мнению, ехать лучше было ему одному, чтоб жертва ни на что не отвлекалась, не ощущала себя в компании и общалась только с ним. Это было, конечно, резонно; но только что это вообще окажется за человек и чего ожидать от встречи? Йус признался, что не рассчитывает на многое; и если почти сразу станет очевидно, что это не жертва – скорее всего они тупо осушат по кружке пенного в ближайшем баре, попутно перетирая за музло, и на этом разойдутся. Такой расклад был самым вероятным и заодно скучным, а потому, объявил он, если они явятся вместе, то ничего и не потеряют. Посему злодеем было велено написать быстрее вдогонку, что он может прихватить свою двоюродную сестрёнку, если девушке, конечно, будет угодна компания.

В такой интрижке прошло около двух часов, за которые Света сыграла множество напряжённых боёв, в своей любимой игре, а Юзернейм бдил личку, пока не появилась заветная единичка.

Девушка отвечала, что сестру брать не нужно, что к такому-то времени она будет у станции метро Китай-город фиолетовой линии, у входа на площади, и оставила свой телефонный номер.

Номер был внесён им во включенный без сим-карты фейкофон – Света подсказала ему поставить время 21:42. Эти же цифры были сейчас и на всех её часах, к чему она уже привыкла. Согласно же этому псевдовремени девушка будет ждать его у метро в час ночи.

Ответив ей, пока ещё висящей в онлайне, что всё ок и он прибудет вовремя; Юзернейм шагал беспокойно по комнате, и размышлял вслух, о чем бы ещё можно было заблаговременно узнать? Но так ничего и не придумал, а уже через несколько минут ничего не ответив девушка покинула сайт. Следующие три с половиной часа пролетели очень быстро – он провёл их в размышлениях над тем, что будет лгать, но как обычно надеялся, что лгать придется по минимуму.

Собираясь, он надел свою свежую и выглаженную (впервые в её истории) рубашку, а Светочка принесла большой пузырь отцовского одеколона и обдала им его. Через несколько мгновений она благословляла нерадивого в путь:

— Только не убивай её без меня!

— Постараюсь даже не покалечить, — клялся он.

 

XII : ОСТАНКИ РАЗРУШЕННОЙ, МЕРТВОЙ, ПРОКЛЯТОЙ ДУШИ

Йусернэйм помнил, как дойти до метро и примерно за полпути до подземки остановился и вставил сим-карту в фейкофон. Как он и подозревал, на счету не оказалось средств, что было поправимо в ближайшем продуктовом. Московский мир жил, наверное, всё ещё в первой половине дня, но по затянутому тучами небу ни о чем нельзя было догадаться; и из-за этого на улице было прелестно темновато. Внимательно разделавшись с терминалом (увидев только нужный логотип оператора, и кроме полей ввода никуда не отводя взор) и выйдя из магазинчика, Юм выбрал номер, затаил дыхание и нажал на зелёную клавишу. На третьем гудке она подняла трубку – голос был какой-то сухой и усталый, но чуть приободрился. Он сообщил ей только, что идет к третьяковской и прибудет очень скоро. Она сказала, что будет как только, так сразу, и сейчас ей некогда говорить, на чем связь и оборвалась. Псевдовремени было 0:39, он стоял на светофоре и уже через несколько мгновений приложил к валидатору купленный билетик.

Шагнув из вагона, Юзернейм сразу направился в переход с желтой ветки на фиолетовую и свернул к выходу на площадь, чтоб потом не суетиться на улице. Часы показывали 0:54. Он прогуливался у безликого спуска в подземку туда-сюда, разглядывая местность – уходящие с этой площади на все четыре стороны неширокие дороги; старые домики вверх по улице и советские громадины чуть поодаль. И только через десять минут, наконец, из-за спины подошла фигурка в чёрном, под большим капюшоном. Ростом она была выше Светы, но пониже его, тощая, но в ширину малость с намёком на виолончель; одета в балахон и широкую юбку почти до самой земли, что вместе с надетым капюшоном выглядело как одна целая монашеская ряса, а обута была в туфельки на низком каблуке. Подойдя, она не сбросила капюшона, но подняла глаза и посмотрела на него. Было только видно, что она брюнетка, волосы длинные, тонкие, секущиеся; с естественно бледным лицом, которое Йус не успел особо рассмотреть, ибо зрительный контакт она внезапно оборвала. Вдруг, как ни в чем не бывало, достала сигарету, закурила и вновь украдкой смерила его взглядом:

— Так вот ты какой, парень, предлагающий пивас на ластэфэме, — произнёс скрипящий, хриплый голос.

— Да, я такой. Салют!

— Чао. Ой бля, коничива! В смысле – хайль. Куда двинем?

— Я подумал, что если ты за хороший пивас, то в бар, наверное?

— Нахуй бар! Я не хожу в такие заведения... Да я бы вообще никуда не ходила! Но пойдем в магаз, значит. Тут кругом, правда, одна обдираловка.

— О, что в бары не ходишь, это хорошо, понимаю. Да, тут везде всё дорогое, ладно уж, переплачу, лавэ есть.

Девушка не задерживалась на нём взглядом, а была будто озабочена чем-то другим. Она ловко стрельнула окурок в глубь площади, и молча они пошли. Вдруг его разобрало любопытство:

— А чем ты тут вообще занималась, если не секрет?

— У меня здесь нерегулярная подработка. А живу я в ебенях вообще-то.

— Ха, земляки значит. Только мои ебеня наверняка дальше.

— А ты откуда такой будешь? — удивилась она.

— Сестрорецк.

— А это где?

— У финского залива.

— О, пиздец. И какими судьбами тебя принесло? У тебя родственники здесь?

— Да, тётка и младшая сестра, у них и остановился... Мы с ней вместе выросли, а потом они сюда переехали. Ну а вообще я это всё очень безрассудно устроил. Ебанулся, откровенно говоря, на самом-то деле. Свободы мне захотелось, воздуху!

Она задумчиво посмотрела:

— Круто. И как тебе свобода?

— Что за вопрос? Свобода прекрасна и удивительна. И потому её мало кто может себе позволить.

— Да, я например. Обхожусь и иллюзией, хули. А ты-то позволил?

— Ну, вроде бы за хвост ловлю, это точно. А на иллюзии и сам долго продержался.

Тут они заприметили нарисовавшийся подле магазин и зашли – монахиня откинула капюшон. Были приобретены четыре разные бутылки, две пачки сухариков и кальмаров. Стоя на кассе, Юзернейм всматривался, всё более не стесняясь, в эту девушку. Возможно, ей было отнюдь не девятнадцать. Фемина обладала своеобразной внешностью, но нельзя сказать, что неприятной или некрасивой – в ней была какая-то тонкая, кукольная, чарующая черта, может, и не очень заметная. Лицо её было благородно-овальной формы, с проблемной кожей и старательно маскированными косметикой прыщами; разрез чёрных глаз выглядел малость хищным, учитывая щедрую подводку; носик был остреньким, а губы средней тонкости. Всё это, обрамлённое нерасчёсанной густотой спадающих тонких волос и в псевдомонашеской обёртке создавало сильное впечатление. И в то же время, выражение этого лица по-умолчанию было каким-то гордым, исполненным надежды, но в чем-то улавливалась параллельная хрупкость и ранимость. Пройдя по улице немного молча, но замечая его интерес, она улыбнулась уголками губ и резюмировала:

— Да ты точно ебанулся, незнакомцы меня так не разглядывают вообще-то.

— А как я разглядываю?

— Без омерзения.

И девушка засмеялась резким, ещё более скрипящим, чем её голос, каркающим и бултыхающимся смехом, с несколько психопатским раскатом, который явно был бы уловимее в более продолжительном и сильном исполнении. Небо почти почернело.

— У меня есть зонт, но я бы предпочел где-нибудь переждать.

— Не ссы, я знаю одно место, мы уже близко.

Позади осталась улица со старинными двухэтажками, сейчас они прошли вдоль помпезного советского жилого дома с гигантской аркой, сбоку же через дорогу тянулось за оградой что-то страшное, длинное, монументальное, поздне-совковое, наверняка военное. Впереди улица разделялась церковью надвое, и только её колокольня уверенно контрастировала под тучами – прочие строения были затянуты под зелёной марлей строительных лесов. По улице справа вдаль уходили двухэтажные домики и одна палата царской эпохи; чёрные фигуры же свернули влево, вдоль ряда высоких, но лишь трёхэтажных представителей неоклассицизма. Место дышало историей, небо – влагой, а люди – примесями с кислородом. Прямо над головой лениво прохрустел гром, дождь начал падать крупными каплями.

Юм, удерживая увесистый пакет с покупками, раскрыл зонт, а девушка накинула капюшон и ускорила шаг. Впереди справа, позади церкви, виднелся длинный трехэтажный дом того же стиля, что и предыдущие, только грязный, расписанный маркерами и краской, с битыми стёклами и замощёными окнами на первом этаже. Это было настолько невероятно и сердце так защемило от масштабов гиблой красоты, что он даже сделал исключение и взглянул на неожиданно современный синий короб: подколокольный 4. Здание имело подворотню, в которую его спутница резко свернула, а затем быстро, чуть не побежав, направилась аккурат вдоль стены вправо – до самого дальнего окна. Краем глаза Юзернейм даже заметил через двор ещё одно брошенное прекрасное строение, с атлантами, удерживающими каменный балкон; но нужно было спешить, хоть и не было заметно никаких предупреждений об охраняемой территории, алюминиевая бытовка на территории всё же наличествовала.

Так как окна были расположены весьма низко, девушка лишь немного задрала юбку, поставила ножку и ухватившись за кусок неспиленной решетки влезла на подоконник. Встав в полный рост, она сдвинула какую-то фальшпанель и шагнула внутрь – Йус забрался по горячим следам, прикрыл залаз и аккуратно шагнул на пол. Помещение было настолько поругано и завалено мусором, что сложно было догадаться, чему оно служило в славном прошлом. Лишь элегантная галтель под высоким потолком осталась почти не тронута и тоскливо взирала на раскинувшееся безобразие. Девушка отряхивала юбку, приговаривая:

— Не планировала сегодня сюда заглядывать, честное слово. Ну да ладно, — взглянула она ему в глаза пристально, — никто не пострадал, а снаружи не окликнули – уже хорошо. Пойдем наверх?

Сейчас она будто наконец расслабилась, скрежетание этих слов имело нотки спокойствия. Девушка достала из сумочки маленький фонарик.

— Пойдём. Держи своё пиво, — протянул он ей бутылку, — знаешь, когда я последний раз находился на покинутом и охраняемом объекте, один человек из команды провалился на проржавевшем жестяном листе и серьёзно поранился. Поэтому пока никто не пострадал, я рекомендую внимательно смотреть под ноги и даже вверх.

— Ну это само собой, ёпт. Не беспокойся, здесь бомжи иногда толпами ходят, да и я много раз была, всё норм всегда.

— Вот и славно.

Они внимательно поднимались по заваленной мусором и кусками мебели лестнице, не вызывающей особого доверия и требующей местами координации движений. Мельком заглянув в тёмный внутренний коридор второго этажа, пара отправилась выше; бутылки хоть и несли в руках, но ещё не вскрыли. За многочисленными битыми окнами шумел дождь, гневно раскатывался гром – здание дрожало и наполнялось звуком. Сквозняк, смакующий весь дом в многочисленные дыры, перемешивал и распространял по всему нутру кисловатый смрад. С каждым шагом Юзернейм рождался и умирал в своих мыслях. Залезая в дом, он и не задумывался о его состоянии, о подъеме на другие этажи, ибо сколько хожено по всяким аварийкам... А тут объяснимо начал параноить и предаваться удивительному мандражу.

Благополучно взойдя на третий этаж, он с грустью приметил, что и здесь повсюду всё загажено, под ногами и особенно по углам раскидан не только мусор от недавних посетителей, а всё те же бесконечные обломки мебели, какие-то многолетние ошмётки не пойми чего, смешавшиеся с полувековой грязью, среди столетней трухи. Местами были заметны наслоения разных обоев; в редких местах под основной голубой краской, уже весьма растрескавшейся, вступала в свои права оливковая, и как позже было замечено, нанесённая в свою очередь на бежево-кремовую. Впрочем, почти повсеместно краска прочно срослась под голубой, и не выдерживая, обнажала уже саму известку. Девушка заметила, как он всё рассматривает, и пояснила:

— В дореволюционные времена это был доходный дом.

— То-то выглядит как-то... Нестандартно. Да, планировка интересная.

— Заметь, коридор ведёт во все квартиры на этаже. Таких домов мало осталось.

Просебя Йус сетовал, что оказался в таком месте без налобного фонаря – в те места коридора, где двери были почему-то закрыты, освещение из окон (да в такую погоду) почти не просачивалось. С другой стороны, создавалась подходящая атмосфера для знакомства с феминой, посвятившей, суммарно, полтора месяца своей жизни на прослушивание всей дискографии Mütiilation. Она шла чуть впереди, освещая путь и квартиры слева, явно что-то высматривая, и вдруг объявила:

— Нам сюда.

Показала она лучом на прикрытую дверь слева, рассеивая фонариком полумрак. Двери были деревянные, резные и крашеные в коричневый.

Пара вошла в квартиру и закрыла дверь, хотя вряд ли в этом была какая-то необходимость. Окна с внушительными остатками стекла выходили на улицу, где сейчас в грозовой темноте яростно проливался ливень. Как и везде, здесь царил бардак, разве что наличествовали три разной степени сохранности стульчика, один явно школьный. И Йус не понял, почему они зашли именно сюда, пока она, расхаживая над кучей мусора у одной стены, не сказала:

— Смотри, что у нас тут есть.

Девушка подняла длинный кусок арматуры, причем явно не здешний, и он на секунду даже оторопел; но фемина подошла к двери и положила железку поперёк входа на спецом врезанные в стену крепежи.

— Теперь это шикарные апартаменты в самом центре столицы! — изобразил восхищение Юзернейм, теперь не очень уверенный в том, кто же из них оказывается птичкой в клетке.

Она оглянулась, и на лице её впервые засияла улыбка. «Ой, как же это чертовски волнующе», — ощутил он невольно. Девушка прошла к углу и предложила:

— Тут хер знает кто блохастый мог пристроиться, давай-ка пакетик разрежем и постелим на седушки.

Идея была сразу же приведена в исполнение, затем она достала из сумки спиртовые салфетки и поделилась с ним, но всё равно оба были брезгливыми и впоследствии пожирали сухари высыпая из пакетиков прямо в пасти, а кальмаров приходилось смешно доставать зубами. Усевшись напротив друг друга (она в углу, лицом ко входу) и поставив между собой третий стульчик в качестве импровизированного столика, они таки откупорили бутылки и чокнулись без тоста. Молчание, к внутреннему удивлению обоих, тяжелым не казалось. Затянув несколько смачных глотков, она внезапно спросила:

— Знаешь, почему я решила так вот запросто с тобой встретиться?

— Даже не догадываюсь. Очень интересно!

— Да в сущности потому же, почему однажды залезла в этот дом, как и в некоторые другие, впрочем... Из-за свойственной мне безответственной тяги к чему-то любопытному, ненормальному, потенциально опасному...

— Хм! А у меня на ластэфэме разве указано что-то такое?

— Вот и я о том же. Это и забавно, что нет, не указано. Только простенькое перечисление интересов в графе о себе, да? Не в этом суть. Но... Знаешь ли, я подумала, что это любопытно – когда ты пообщался с одной девушкой, ну, просто вот ни о чем вы попиздили, приятно так, и всё. А потом вдруг пишешь другой – элементарно зовёшь выпить пива, без всяких бесед. Не, ну странно же? Я сначала удивилась, как это ты узнал? И точно помнила, что была в своём уме, и никаких причин упоминать о втором аккаунте в нашей переписке у меня не было. Может, ты хакер какой-нибудь, а? Или тебе так общения с женщиной не хватает? Короче, мне стало интересно... И вот мы здесь.

Теперь Йус всё понял, но в мысленной переписке с кровавыми руками и своих оценках сей её ипостаси копаться не захотел – уж очень ситуация выглядела неоднозначной.

— Потрясающе. У меня тоже есть ещё один аккаунт, но я не вёл на нём статистику. Я вообще это забросил.

— Вот почему у тебя скрыты последние игравшие треки! Но библиотека что надо. Feels good man, как говорится. Я, кстати, никогда ни с кем из сети не встречалась в реальности. Да у меня и круг общения-то небольшой. Как тебя зовут?

— Юзернейм. А тебя?

— А я... Кристина. Ебануться, правда?

— Ахуеть! Иисус на кресте перевернулся! — Кристи негромко, но страшно засмеялась, — я вот понимаю, чем может быть полезен второй аккаунт, но не улавливаю, зачем же скробблить в два разных и разделять статистику?

— Ну, во-первых, я люблю ласт и очень много для себя открыла там. Во-вторых, на статистику мне похуй, она ж не пропадает, а просто подсчитывается на двух разных страницах. А в третьих, на втором аккаунте, если ты заметил, я скробблила только блэк, для того, чтоб рекомендации были точнее. Потому что на первом акке с этим мрак полнейший. Ты видел, я на всяком разном торчу, а оно уже путается и начинает совсем какую-то поебень впаривать.

— Теперь всё ясно, — деловито запрокинулся Йус, опустошив половину бутылки.

— У тебя акк давно зареган, ты много версий дизайна пережил. А я только несколько. Ты видел бету следующей версии? Знаешь, что они готовят?

— Да, глянул. По-моему пиздец полнейший. Вот клянусь, меня все предыдущие версии всегда устраивали, но это... Это уже не ластэфэм, который мы знаем и любим.

— Вот вот! Бля, не знаю – как я этим говном пользоваться буду?... Надеюсь, они не станут на неё переходить.

— Я тоже.

Он замолчал. Интересно, что было бы, будь здесь сейчас Света? Теоретически, если исключить вероятность запала охраной или мимо-проходимцами, условия для преступления были просто идеальные! Юзернейм, конечно, помнил всю переписку и своё решение эту фемину больше не беспокоить, чему какбы честно и последовал, не продолжив диалог. Однако же, вышло что вышло. Может, это не просто совпадение? Он удивлялся её смелости и пытался понять, чем же оная может быть обоснована? Но было не в моготу размышлять об этом сейчас. Кристина смотрела на него очень серьёзно, затем задумалась, и снова подняла взгляд:

— Есть один интересный момент. Мне на самом деле двадцать три года, и если верить твоему профилю, я должна быть чуть младше. Но почему-то у меня ощущение, что тебе больше, верно?

— Верно... Неужели я действительно старею так, что это заметно? Осенью выйду на последний рубеж – мне исполнится двадцать девять. Знаешь, я вроде бы старался, и было весело, но всё-таки молодость прошла песком сквозь пальцы – а я из неё не переоделся, не вырос, и не знаю теперь, как быть. Поэтому в этом пункте я люблю иногда... Выдать правдоподобное за действительное, да.

Они синхронно занесли и опрокинули бутылки.

— Как тебе пивас-то?

— Отличный, благодарствую.

— Наслаждайся.

Кристина наслаждалась вкусом предпочитаемого светлого сорта; а также беспорядком в этой комнате медленно гниющего здания – обнажённые и замаранные деревянные полы, стены с где-то потрескавшейся краской, где-то со слоями обоев, где-то с голым и закопченым кирпичом. На потолке, избавившись от широкого круга слоя шпаклёвки, зияла чернотой сетка из прогнивших деревянных реек, подобно увеличенной и плоской текстуре пыльной плетёной корзины. У стены когда-то ещё был виден матрас, но постепенно слой мусора образовал на нём покрытие – внутри могли бы плодиться крысы. Она осознала, что эта комнатушка является карикатурой на её собственное сознание – такая же разруха, пустота и грязь. Совершенный упадок. И получалось, что она какбы сидела в своей голове. И всё бы ничего... Да только она была здесь не одна. Теперь ветхий образ некоего меломана с чёрно-белой аватарки, известный ей всего-лишь вторые сутки, развиртуализировался в этого вот полноразмерного чудного субъекта в выглаженной рубашке; вальяжно откинувшегося на спинку школьного стульчика, закинув ногу на ногу и о чем-то серьёзно раздумывающего, автоматически сведя взгляд в пол, вытянув руку с зелёной бутылкой на ноге, а другой поглаживая отсутствующую бороду.

Зачем он оказался сейчас здесь? Была ли это западня, и чем же она в таком случае рисковала? Была ли это безвозмездная акция доброты от теряющего рассудок человека с такой же воющей пустотою внутри? Что-то ей подсказывало, что ответ таится в руках. Сейчас он закинул в рот пригоршню кальмаров и откупоривал вторую бутылку, недоумённо поглядывая на неё с легкой улыбкой. Количество шрамов, претендующее на титул доски для резки превышало количество её порезов раза в два. Она заметила их при первом же взгляде, и если бы их не было, доверия бы он не получил и не оказался здесь. Но не только келоидными рубцами славился молодец... Хотя он ничем, сам по себе, намеренно и не славился, хоть и был амбициозно надушен – это она понимала, как и ту незыблемую биохимическую истину, что славило его, всецело, лишь её животное, крамольное инстинктивное естество! Что-то приметило она в волосатости и толщине этих рук – они были такие другие, такие интересные и захватывающие... И с этим ей сложно было поспорить. Кристиночка совершенно не ожидала, что всё это активируется так легко – она не была к этому склонна, и речи ни о чем таком быть вообще не могло, даже при всей её первичной симпатии к его портрету на аватарке. Так что же могли бы эти руки причинить ей? Разве только плохое? И почему сразу плохое? Автор этой истерзанной плоти, покуда ещё движется в его жилах кровь, должен же знать толк в удовольствиях; а иначе не искал бы, с кем выпить, и не явился бы к ней сегодня, давно зависши шеей в ремне, на дереве, среди скучающего подлеска с видом на финский залив.

В этих размышлениях зависла она на какие-нибудь пару минут, ловко свернув их в мысленный трей, и ни о чем больше не думая, следуя по течению, без сопротивления, нервов и эмоций. Ибо как и у Юзернейма, её девиз был таков: суета сует, всё суета. И будь, что будет. Она пришла на эту встречу, потому что пустота в голове ничего решает, а позволяет случиться, в уместных рамках, абсолютно всему. Теперь пусть хоть в жены её берёт. Или пусть возьмёт силой прямо сейчас. Да пусть хоть вообще никак не прикоснётся – ей грустно не станет. Чего бы не произошло в ближайший час в этих пропащих стенах – в мире ничего не изменится. А лично же она не останется в проигрыше – даже если безропотно отдастся всецело, покорно снесёт все унижения, или же встретит наконец смерть. Это было бы приятно и слишком здорово, а потому вряд ли судьба её так побалует. При наиболее вероятном раскладе они оба останутся теми же ничтожествами, охочими до фана в неравной борьбе с реальностью. И чего это она опять задумалась обо всём этом? Ах, эти руки!

— Ты в порядке?

— Да. Просто тупняк какой-то наплыл, — она поднялась и подошла к окну, — и когда ты собираешься домой?

— Не скоро. Мне вообще не хочется туда возвращаться.

— Остался бы здесь?

— Ох... Сложный вопрос. Пожалуй, остался бы.

— Будешь искать невесту с жильём?

— Боже, как звучит-то! Ну, как минимум, у меня есть основания сомневаться, что я имею шансы. Плюс характер...

— Да ладно? Только не надо ля-ля, красавчик, — перебила она и бросила добрый взгляд, — ты же не просто так на парфюм тратился.

— Я на него вообще не тратился, это чужой.

— Ты ещё скажи, что тебя насильно побрызгали.

Тут он не выдержал и засмеялся, и она следом тоже, а потом весело сказала:

— Я понимаю, конечно, что такая страшная, но думаю, что тупо без всяких ассоциаций и самоунижения ты можешь честно ответить на вопрос.

Без всяких ноток раздражения и даже позитивно он парировал:

— А я понимаю, конечно, что ты тоже имеешь право на самокритику и даже на переоценку некоторых своих субъективных недостатков, но за меня попрошу не решать, детка!

Кристина улыбнулась, подошла к импровизированному столу, взяла свою полупустую бутылку и допила. На какое-то мгновение в её глазах отразилась невероятная тоска. Швырнув, не оборачиваясь, стекляшку в мусорную кучу, она проморгалась и посмотрела на него испытующе сверху вниз:

— Ну хорошо, извиняюсь. Моё решение недействительно. А у тебя, похоже, есть мнение?

Она правда не совсем понимала, как на самом деле воздействовал такой взгляд; и тем более не могла знать, что за тяжелый случай находится перед нею, и что под таким взором может испытывать... Кристина была бы готова к любому лицемерию, лжи или оскорблению, но Юзернейм молча поднялся, обнял её и несколько мгновений подождал, когда она тоже возьмется за него, ожидаемо робко, и начал нежно целовать, в щёчки, губки, и куда получится – сперва она немного сопротивлялась; но потом неумело пыталась ловить его губы сама, ощущая эти не отпускающие руки и чувствуя, как тает многолетний лёд внутри. Такого она никак не ожидала. Юзернейм сделал это доблестно – не примяв груди, не потревожив промежности. Бюст её, кстати, он мельком заметил а потом и ощутил – грудь была крупнее, чем у Светы, что объяснялось возрастом, конечно.

Вечно злая, одинокая и разумная сущность внутри Кристночки била в набат и призывала оттолкнуть его посильнее, быстро отворить дверь и бежать прочь! Но утешившись, они ещё подержались друг за друга и сели по местам.

Выражение её лица, в лучших его традициях, было слегка отстранённым, безмятежно потерянным; в ней явно что-то происходило, и через несколько минут она просияла. Йусернаме хоть и сидел себе спокойно, задумчиво поглядывая то на неё, то в окно, но совсем забыв даже о не исчезавшей из поля зрения своей бутылке пиваса, и только сейчас заметил и продолжил. Кристина тоже подключилась. На улице, тем временем, стихло.

Юм был почти полностью уверен, что даже если бы здесь были все условия, и можно было удобно устроиться с феминой на мягкой поверхности, её девственность наверняка обнаружилась бы на верном месте и утехи пришлось реализовать как-нибудь иначе. Однако, он не мог знать, что у девушки имелась целая история её околосексуального развития в совершенно изолированной пуританской домашней жизни, и только с появлением постоянного интернета в семнадцать лет она узнала обо всех ключевых особенностях человеческой сексуальности. Лет до девятнадцати её либидо себя не проявляло, а парни из ПТУ вызывали либо презрение, либо жалость. Но с тех пор каждую следующую весну (и иногда в отдельные недели разных сезонов) на неё вдруг нисходила сильная похоть, и девочка самоудовлетворялась, как умела. Постепенно этого становилось мало, и она пыталась по всякому усилять яркость ощущений, но всё либо рано или поздно приедалось, либо прямо упиралось в известную причину. Время шло. Она закончила учёбу, целый год далее отшельничая дома, в жуткой апатии и депрессии. Это длилось и всё начало 2012 года, но с приходом весны ей как обычно полегчало, и вскоре после своего двадцать первого дня рождения, она совсем отчаялась и решилась на радикальный шаг. Кристина дефлорировала себя собственноручно. Она достаточно разочаровалась в жизни и была также совершенно уверена, что покончит с собой до тридцати лет, посему не видела смысла терять время в ожидании какого-то парня, которому если бы и было откуда взяться, то она не обещала бы ему хорошей жизни. Процедура прошла успешно, и постепенно девушка собрала скромную коллекцию из интимных игрушек.

Завязался типичный и долгий разговорчик о учёбе, работе и хобби. Йус узнал, что девушка бросила своё первое училище на середине первого курса, а потом училась два с половиной года на неназванную примитивную профессию, но тоже много прогуливала и ничем не утруждалась. В виду неприхотливого, а вернее конченого, покойного образа существования, она никогда особо не нуждалась в деньгах, совершенно бессовестно сидела на низкооплачиваемой родительской шее, и потому подработками занимается нечасто и исключительно со свободным графиком. Отработав в течение двух прошедших лет единственной расклейщицей объявлений у частного предпринимателя, который теперь из-за кризисных проблем в её услугах более не нуждался – Кристи была отрекомендована им, в знак благодарности, в одно рекламное агентство. И вот уже три месяца она работала в новом формате, выходя пару ночей в неделю дабы прогуляться пяток километров и разложить под стеклоочистители автомобилей маленькие листовки, что, между прочим, прямо попирает букву закона, так как является де-прикосновением к чужой собственности, но именно поэтому эта работа оплачивается выше. Сейчас у неё в сумке лежали три пачки по пятьсот визиток, каждую из которых она прикончит за один выход, получив за каждый листочек по пять рублей оплаты.

Пиво было выпито, закуски съедены, Йусернэйм собрал весь их мусор в пакет и объявил, что выбросит куда следует, на что Кристиночка зловеще рассмеялась ему в лицо, напомнив, что весь мир – одна большая помойка. Обоим неминуемо захотелось слить наполнившиеся баки, Юзернейм сдержался от перверсивного предложения и вышел за дверь подождать. Затем, уступив караул и войдя, он дополнил оставленную ею лужу. Отливая, он думал, что если бы это происходило где-нибудь на чистой улице, или, даже лучше, на природе – он бы ещё присел и понюхал её мочу в чистом виде, но тут было элементарно отвратительно. Также посетила мысль, что он не удивился бы, если б сейчас не обнаружил её за дверью – и с интригой направился на выход. Кристина ждала там и вручила ему спиртовую салфетку.

Спустившись на первый этаж, пара заглянула в подвал – он был просторный и сводчатый, и лет сто назад служил складом. Сейчас же всё было, как и сверху, тотально загажено и завалено громоздким мусором. На одной из стен торчали воткнутые мошонками на крючки для одежды резиновые пенисы, причем довольно натурального цвета и размера. Юзернейм, конечно, хохотнул, но выглядело это жутко. Вдруг раздались негромкие голоса в стороне, и луч её фонарика выхватил развалившихся в дальнем углу ребят со жгутами на предплечьях. Бояться их было бы напрасно, и ещё немного побродив, готы направились на выход.

Вскоре они спокойно вышли из подворотни – воздух оказался невероятно свеж. Проглянулось солнце, озаряя сырую улицу. Он гордо нёс пакет с пустыми бутылками, но заметив отсутствие помоек и наличие одного-единственного контейнера для строительного мусора у реконструирующейся церкви, закинул мусор в него. Пара чёрных фигур шествовала неспеша, но путь всё равно сгорал со страшной скоростью. А Юзернейм ещё не решил... Впрочем, намечать что-либо сейчас всё равно было необязательно, так как времени на раздумья ещё было достаточно. Однако, ещё поднимаясь с нею по разломанной лестнице в доме, он был уверен, что спустится обратно, точно зная, какой этой фемине вынесет вердикт. А сейчас они держались за руки.

Они так и держались, пока не остановились в пустой курилке некоего ресторана для легального перекура. Юзернейму даже хотелось стрельнуть и посмаковать никотиновую палочку его некогда фаворитных красных ковбойских сигарет, но чудом сдержался. Он заметил эту давно не испытываемую, уже забытую щекотку затронутых нервишек. Фактически, не потому, что его могли бы уже искать по поводу одного несчастного, но попахивающего криминалом случая; а потому, что он раздумывал – стоит ли затевать второй, почти неотличимый от чистого криминала?... Кристина достала старый телефон – массивную чёрную раскладушку, глянула время на маленьком внешнем дисплее и заговорила:

— До моей электрички ещё есть немного времени... Знаешь, я дура. Я часто предчувствую, когда совершаю большие ошибки в своей жизни, поступая так или иначе. И сейчас чувствую, что могу ошибиться. Думаю, что если так и ничего не скажу сейчас, то мы разойдемся и больше не увидимся. А я не хочу так. А ты?

Он поднял холодный взгляд:

— Я тоже.

Этого было достаточно, чтоб гарантировать её во плоти в скором времени, однако ж, удивлялся кто-то внутри – что это я творю?

— Я не знаю, как с вами, мужчинами, правильно разговаривать. Да и знать не хочу. Я вижу, что ты не ублюдок, и если предложу себя, ну, прямо в качестве рабы – ты не согласишься. Но если тебе что-то от меня понадобится, если есть какие-то условия – говори прямо. И ещё, пойми такую вещь – может, я и хотела когда-то раньше, чтоб у меня был кто-нибудь, но хорошо понимала, что я... Плохой друг. Нет, я могу выслушать, это-то полбеды. Но я не смогу поддержать – ведь я не знаю, зачем жить. И сомневаюсь, что захочу этому учиться в этом теле, в этой стране и оставшемся временном отрезке. Скажешь, никто не знает, зачем жить? А я так не думаю. Но мне не нужна семья и чужие ценности. Мне противно то, как недочеловеки сегодня выживают, и я не хочу быть в их числе – смешно, да... Конечно, у нас есть мизерные шансы, и надо сегодня же начать охуительно работать над собой, учить английский, чтоб стремится к лучшей жизни, но посмотрим правде в глаза – любая заграница будет смотреть на нас, как на гастербайтеров... Нахуй это надо, а? Я спрашиваю, нахуя продолжать бессмыслицу – но это риторика. Или ты всё-таки знаешь?

Йус опустил глаза и отрицательно покачал головой. Она продолжила:

— И ещё я заметила кое-что. Ты начал общение с вопроса о том, что лучше послушать перед смертью. А сегодня сказал, что не хочешь возвращаться домой, к прошлой жизни. Ты, кто всё бросил и уехал. Это какбы намекает. Я угадываю?

— А если и угадываешь, то что с того?

Она автоматически достала и закурила вторую сигарету:

— Ну как «что», блядь? Это же меняет всё... Нужно успеть жить. Знаешь, даже если мы формально поженимся для этой ёбаной прописки, то придется ждать, когда мои родители примут ислам... А мы за это время сами десять раз успели бы его принять! — Кристина нервно засмеялась и прокашлялась. — Так что это плохой вариант. Ну у нас есть, бля, дачный домик полуразъёбаный тоже, но мы и без прописки туда съебаться можем, но только выжить там без подготовки будет нереально.

— О дьявол, Кристина, ты так любезна, я прямо... — потерялся он, и глаза его настигла обратная сторона луны.

— Что с тобой?... Ты слышишь? Юзернейм?

Он что-то промычал. Кристи видела, что он вроде бы стоит на ногах, но всё-таки испугалась. Йус напоминал зомби. В своём же сознании горе-злодей утопал в океане мыслей и понимал, что скажи он сейчас что-то не так – всё пойдет крахом. С другой стороны, так может быть лучше для неё. Если для неё вообще возможно какое-то "лучше", конечно. Медленно, он включился:

— Кристина, ты и в самом деле угадала. Я правда решил покончить с собой и приехал только для этого, продав все свои пожитки, чтобы сейчас ни в чем себе не отказывать. Наша связь имеет смысл, только если ты тоже будешь готова... Надо же, не ожидал, что придется это говорить.

— Охуеть...

Теперь потерялась в раздумьях она. Из заведения рядом кто-то вышел, и взявшись за руки, они молча отчалили в сторону метро. Было на удивление людно. Пара прошла по площади мимо входа в метро, выше, в сквер, и разместилась на первой же пустой скамейке. Юм соображал:

— Послушай, я думаю, тебе лучше вернуться домой и подумать обо всём подольше, в спокойной обстановке. Знаешь, сквозь года этот день будет выглядеть просто кусочком приятного сна. Я вот видел много приятных снов. Сновидения не спрашивают, а просто берут и заканчиваются.

— Мне везде спокойно. Я думаю, что если отпущу тебя, то навсегда останусь одна. То есть вообще, так было бы и без этой встречи – я не имею ни перспектив, ни желания. Ни один парень никогда не пытался со мной познакомиться. А станет ли ещё кто-то вот так запросто писать мне на ластэфэме? Сможет проявить единомыслие в пару предложений? Понравится ли он мне, а я ему? Ой, какая ёбаная тщета! Ты видишь, какая это всё, блядь, ёбаная тщетность?

— Я вижу, милая, я прекрасно это понимаю.

Полушепотом она просила:

— Скажи ещё...

— Милая. Няшная. Дорогая. Самая одичавшая, необузданная, злая. Прекрасная гротескная королева.

Кристи отчаянно прижалась к нему и расцеловала – он обнял и затянул её поучиться лизаться. Насладившись, они с минуту помолчали. Вдруг она не выдержала:

— О мой бог, хули я выёбываюсь, о чём-то думаю?! Прости меня, это всё так внезапно... — у неё навернулись слезы, — я согласна, я буду готова. Всё будет, как скажешь. Пусть лучше это случится скоро и вместе с тобой, чем я буду влачить такое существование ещё десятилетия.

Хоть скамейка в центре города и не очень к тому располагала, Йус всё же задрал рукав её балахона и расцеловал ручку от тыла ладошки к запястью, далее по многочисленным шрамам к изгибу, а выше они встретились губами. Кристи охотно училась. Унявшись, он спросил:

— Всё будет, как я скажу?

— В рамках разумного, конечно. Ты что-то хочешь? Есть какие-то нюансы?

— Я хочу вылизать тебя с пальчиков ног до самой макушки, — она смущённо прыснула, — но это, к сожалению, не сегодня. Сегодня я должен вернутся к родным. А вот завтра... Мы правда можем уехать к тебе на дачу?

— Да, можем. Только старики в этом году не приезжали туда, это значит, там трава по пояс будет, в доме всё попрятано, но это ерунда. А ещё электричество, скорее всего, не работает.

— Думаю, это не проблема. А где она находится, и как можно добраться?

— Смоленская область. Там очень красиво. Предки ездят на поезде, потому что недорого, а раньше на машине. Мы же, кстати, по пути в ту область живем. Поэтому, если поедем, я подсяду к тебе на своей станции. А тебе с белорусского вокзала выезжать.

— Ясно. Тогда посмотрим. Ключи сможешь взять без объяснений?

— Смогу. Пусть только попробуют что-то вякнуть.

— Прекрасно. Впрочем, если что – пиши сообщение ласте. Не пиши смс, не звони – у меня это единственная симка, и она конспиративная, я её выну из трубки и спрячу на улице. И если вдруг у меня будут какие-то неотложные дела завтра, обо всем заранее сообщу на ластэфэм. Только ластэфэм, окей?

— Окей!

Они встали и направились к метро.

Сентиментально простившись, и условившись вновь встретится так скоро, как это возможно, Юзернейм проводил её в вагон, они поцеловались, и он кланялся с платформы. Весь обратный путь казался теперь ещё короче – он был слишком впечатлён этой девушкой и невероятным итогом совместного распития пива. Метро себя исчерпало несколькими переходами и одним перегоном непосредственно в поезде; а улица хоть и пыталась занять побольше времени, но он всё равно её не заметил.

Едва не забыв выключить фейкофон и изъять симку, он остановился и сделал это в соседнем дворе. Теперь, соображал он, может по-настоящему запахнуть жареным; а потому симку спрятал под камушек, уложенный у третьего столбика ограды маленького палисадника у соседнего дома.

Как и было условлено, он позвонил в домофон. Ответила и открыла Мадэмуазель. Она же поведала, что к Свете явились подруги и ангажировали её в какой-то там большой торговый центр на распродажу, и удалилась к себе. Йус же направился в комнату с петлёй, пауком и пианино – и обнаружил на столе записку следующего содержания:

«Любимый! Надеюсь, всё прошло успешно. Мои бесславно позабытые козочки, дурочки и писюхи вдруг объявились – сами пришли за мной, т.к. не могли дозвониться, и очень вовремя! Я уже умаялась месить высокоуровневых и предалась тоске. А Оне очень возбуждены какой-то там маркетинговой акцией, как это у них часто бывает, поэтому я надеваю маску нормальности и примыкаю к сему микросоциуму, всё-таки давно не была с дивчинами, а это иногда весело! Надеюсь, и мне повезёт. Если да – вернусь поздно.

Огненно целую!

Твоя Люциферочка»

Отложив бумагу, он разделся, пошёл вымыл руки, и прилёг на постель. В голове суетилось множество мыслей, но уверенно не желая о чем-либо думать, ему удалось продремать часок. Встав, и как-то вдруг не решаясь расхаживать по квартире в одних трусах, он взял пакет с доставшимися ему совершенно новыми вещами, наверное, от одного из братьев, и нашел джинсовые шорты, накинул рубашку, не застёгивая, и вернулся в ванную. Там Йус собрал волосы в пучок, умылся холодной водой и почувствовал, что организм требует нормальной пищи.

Выйдя из ванной, он заметил, что в кухне горит свет и хозяйничает мадэмуазель, хотя до этого её там не было.

Юзернейм прошел в кухню. Было приоткрыто окно, снаружи шумела в полголоса пробка, рычали и бубнили моторы, ныли гудки, завывали сирены. Чёрная грива мадэмуазели, собранная в высокий конский хвост, несколько завитая, контрастировала на белом халатике. Она сию секунду оглянулась:

— Здравствуй, Юзернейм! — обрадовалась женщина.

— Добрый день, Сильвия Григорьевна.

— Ну что ты, я же не педагог! Для тебя просто Сильви.

Со стороны он выглядел уверенно, но внутри при взгляде на эту восхитительную фигуру весь продрог, сердце на какое-то мгновение зависло и понеслось стучать... О Дьявол, он своими руками вершил над ней приговор к сквирту, даже не верится! Следовало немедленно собраться и держать себя в руках. Она приметила:

— Как тебе идёт с хвостиком! По-моему круче, чем маугли.

Сложно было не улыбнуться по-кретински! Ну что ты будешь делать, маугли?

— Благодарствую. Да, я если куда-то иду по делам, обычно всегда зачесываю, с костюмом смотрится эффектно.

— Представляю! Я тут кофе завариваю, 'блэк айвори' какой-то, будешь?

— Да, пожалуйста.

Йус вальяжно уселся на стуле, не дожидаясь приглашения.

— А чем ты, кстати, занимаешься? — спросила она, насыпая зёрна в кофемолку.

— Если говорить о любимом деле, то собираю компьютеры. А если о работе – бью баклуши на месте заместителя директора самой конторы.

Так вдохновлённо, будто речь идёт о занятиях фигурным катанием, она произнесла:

— Компьютеры – это здорово!

— И не говорите, — так же мечтательно, экспромтом, протянул он.

Мадэмуазель повернулась к нему в полоборота, прекрасно сознавая, как аппетитно в такой позе выглядит её бесподобный стан и гордый бюст. Под халатом на ней было строгое чёрное бельё. Он отважился и расслабленно взглянул на неё – вероятно, несколько нескромно, и заметил сейчас её мэйкап: красную помаду (очень его возбуждающую) и подведённые глаза, длинные ресницы, верхние веки были целиком обрисованы чёрной тенью, и сейчас она кокетливо, какбы стесняясь, приспустила их, надув губки. В замедленном режиме замдиректор наблюдал, как уверенно поднялись веки, обнажая пристальный взгляд больших чёрных глаз, а губки потянулись в улыбку – у Юзернейма пропал дар речи.

— Солнышко, ты не будешь против, если я сниму халатик? Так устала от этой жары!

— Пожалуйста, Сильви, не мучьте себя...

Произнёс за него, будто бы, какой-то запасной, страхующий актёр-двойник. Юм почувствовал, как в жилах разогналась кровь, а елдак норовил порвать джинсу. Мадэмуазель без всякой помпезности скинула осточертевшую тряпку, в два счёта сложила и вежливо повесила на спинку свободного стула в углу. На всей её коже блестели малюсенькие капельки пота. Он с трудом сглотнул слюну. Вот теперь суккуба-старшая с элегантностью стриптизёрши продефилировала к холодильнику, открыла верхнюю камеру хромированного гиганта, достала коробку молочного коктейля и баллончик взбитых сливок. Оставив дверцу на всю раскрытой, дабы, видимо, остужаться в морозной свежести, Сильвия не сгибая ног нагнулась, выгнув спинку, и распахнула камеру нижнюю, а точнее, открыла Юзернейму обзор на свою лучшую часть, затмевающую всё, поистине всё, абсолютно всё. Он покрылся испариной и был лихорадочно возбуждён, словно поставился метамфетамином внутривенно, и удивлялся, как какая-нибудь волшебная сила ещё не швырнула его со стула в адскую конвульсию?... Невинным голоском она спросила:

— И зачем я сюда залезла?

— Наверное, за льдом? — оперативно нашёлся актёришко.

— Ах, точно! Это всё жара.

— Беспощадная жара!

Говорил он с прекрасной, манящей ложбинкой меж сочных подтянутых ягодиц, едва ли скрывающейся за тонкой линией трусиков, старательно охватывающих, разве что, лишь её без сомнения ждущую, жаркую кисочку. Как удалось ему сидеть на месте ровно, не дёргаясь, не задрожав, не закричав – и не сойти с ума?...

Её попка начала медленно отдаляться, а спинка вырастать, послышался лёгкий хлопок закрывшейся дверцы морозилки, и вот величественная фигура в обрамлении белого света развернулась, ловким движением руки отправив захлопнуться и эту дверцу, держа в другой формочку со льдом в виде слова 'БЕСКОНЕЧНОСТЬ'. Слоумо фиксировало каждую долю секунды, дверца холодильника ещё только начинала полёт, а в её глазах он ожидал бы увидеть надменность, повеление, превосходство – и тому подобное, но она смотрела на него с таким же, должно быть, как и у него самого, восторженным интересом. У бедняги опять встало сердце, или не двигалось уже давно, было неизвестно. Фигура застыла в пространстве, но неумолимо моргнула, плавно и всё быстрее приближаясь. Теперь её глаза смотрели уверенно покоряюще, и прежде чем время вернулось в свои обыденные права, он заметил топорящиеся через лифчик сосцы. Сильвия подошла к другому стульчику, властно схватила и подвинула, развернула спинкой к Юзернейму и уселась широко раздвинув ноги. Она вынула ледышечку в виде буквы Т за верхнюю перекладину и кончиком нижней положила на кожаную обивку седушки, вплотную к своему спрятанному храму, а свободной рукой взяла со стола телефон, включила фонарик и всё это подсветила. У Юзернейма зазвенело в ушах. Уверенно и весело она констатировала:

— Ей крышка!

Ствол буквы плавился на глазах, и дошел до серединки. Юзернейму почудилось, что он смотрит замысловатый порнофильм. Она выключила фонарик и положила телефон на место, поставив локти на верхнюю дугу спинки, сложила из выпрямленных пальчиков полочку; и прилегла на неё подбородочком, направив в глаза Йуса глубокий, задумчивый взгляд. Возможно, она удивлялась, как он ещё не взял её силой? А он, кажется, уже пережил катарсис... Со всё также застывшим стальным членом. И созерцал её теперь чуть проще. Они смотрели так друг на друга какое-то время. Внезапно, совсем безмятежным голосом она озвучила вопрос:

— Ты художник?

— Не исключено. А вам как кажется?

— Мне кажется, что да.

— Кофеварка! — заметил он краем глаза.

Она резко обернулась и выключила электроплиту, поймавшую на рифлёную поверхность немного убежавшей кофейной пены.

— Ах, ну что за дура!

Он резко встал, сияя выпуклыми джинсами:

— Не ругайте себя. Наливайте, пожалуйста, а я всё вытру.

Юм серьёзно прошел и взял с раковины тряпочку, капнул воды и моющего средства, не ожидая, что она отставила в сторону кофеварку, но сама замерла на месте, оглядывая загрязнение и протянув ладонь сказала:

— Не заморачивайся, малыш, я сама – давай тряпку.

Он подошел позади вплотную, прижал своей выпуклостью её попку, обнял за животик свободной левой рукой, вторую направил в разлитый напиток, и вытирая, вкрадчиво прошептал на ушко:

— Я сказал наливайте.

Она взяла левой рукой его вытирающую правую – он остановился и отпустил тряпочку. Дальнейшее произошло очень быстро: она потянула эту руку к своей груди, разворачиваясь, сменив животик на поясницу в объятии его левой, и даже не успев встретиться глазами, они потянулись и горячо засосались. Отпустив его руку, она ловко расстегнула и спустила джинсы с трусами, чтоб выпустить вверх замученный елдак и полноценно прижаться к парню.

Все его чувства и ощущения подсказывали, что сейчас он, робкий первокурсник, лижется со студенткой и самой горячей штучкой не только всего пятого курса, но и учебного заведения.

Окончив ласки, Сильвия таки быстро разлила кофе по поллитровым чашкам, Юзернейм сразу же спохватился и накидал ледышек и сахара, она плеснула молочного коктейля, настреляла поверху сливок и дрожащими руками застучала ложками в обеих чашках, пытаясь размешивать! Он взял её за правую руку, изъял ложечку и принялся спокойно помешивать. Она оглянулась, с горящим взглядом, улыбнулась и постаралась повторить – более менее успешно. Его лицо было перемазано в помаде, он стоял с сияющим бивнем и спущенными до колен штанами, размешивая кофе. Суккуба засмеялась, и он следом тоже, додумавшись стянуть ногами свои джинсовые оковы. Как ни крути, а в такой ситуации сколь угодно медленное распитие напитков было бы всё равно торопливым. Кофе, всё таки, был горяч, и делая небольшие глотки, они не спускали друг с друга глаз, горящих глаз, горячее всякого кофе. Внезапно, вероятно осознав, что им не справиться – они выпили, сколько смогли, малость обжёгшись, но взвинтив в себе бушующие энергии; она схватила со стола коробку коктейля и баллон сливок, и засмеявшись, побежала в комнату.

Там она облила коктейлем грудь, и увидев эти молочно-розовые потёки по её сумасводящему телу, Юзернейм потерял над собой контроль – Сильви одним махом распустила волосы и упала спиной на кровать, он запрыгнул над ней и принялся вылизывать сверху, жадно припав языком к грудям, слушая её возбуждённое дыхание и томящиеся стоны; он спускался всё ниже, целуя каждый сантиметр, и встретился с промокшей в молочке чёрной полоской растительности, ощутив, что сердце перестало колотиться уже давно, и засосал этот радостно выглядывающий клитор, и направился вылизывать эту киску в самой настоящей реальности, позабыв обо всём. Вскоре они устроились в шестьдесят девятую и суккуба-старшая, верхом на его лице, заглатывала член по самые яйца, удерживая по десять чертовых секунд, и ему становилось как никогда хорошо, он яростно вылизывал ей всю промежность, тая в розовом блеске. Скоро в ход пошли взбитые сливки.

Когда она выпустила из своей глотки его елдак в очередной раз, он смачно шлёпнул по заднице и свалил с себя женщину. В её демоническом взгляде уже не осталось ничего кроме зверской похоти, и казалось, ей было совершенно всё равно, кто это – этим взглядом и оскалом она приглашала вонзить в неё, погрузиться вглубь, и погружаться до последнего вдоха, до последней капли; отдаваться и фанатично самозабвенно служить ей; до последнего шага прочь с ума, в одержимый сексуальный делириум! Он сознавал всё это в доли секунд, потянув её к себе ближе за ноги, и впервые загнав в это нутро, очень многозначительное лоно, в тоннель удовольствий – и вцепившись в груди, припал к ним и сосал, будто сломавшись надвое и уже не отвечая за ту заходящуюся в сакральном танце часть себя, очень сконцентрированную в хрящах, глубоко в этой прекрасной самке и образующую теперь уже часть одного с нею целого!

Незаметно, он уже оказался на спине, а мадэмуазель прыгала на нем, поглощала своей волшебной, чудотворною пустотой, кричала, выла, распевалась! Круговорот звука хороводом ходил вокруг его головы, изображение двоилось и троилось, мыслей и слов не осталось – сумасшествие было здесь, погружалось на него и вновь отпускало, горячо и скользко, он хотел смеяться, но только ахал. Блаженное безвременье настигло их здесь – они испробовали все позиции.

Блудница же своё дело знала, и оказавшись снова верхом, дойдя до точки, ловко соскочила – и окатила его по лицу горячим фонтанчиком из святого источника. Йусернэйм встал во весь рост на кровати и подошел, а далее она всё поняла демонстрировала чудеса проглота, обильно смазывая слюною орган, которым он вскоре почтительно похлопал её по личику с блядскими подтёками косметики. Поставив попкой к верху, Юм облизал и смочил слюной врата её заднего храма; постучался, потёрся головкой змия и запускал неглубоко, раз за разом, какбы смягчая; присовывая поглубже, массируя, и вдруг зайдя подальше, вызвав сиренский вой, но подбодрив мессалину грубым шлепком; и натужно проник, загнав под корень, дальше, вкуснее; и продолжал, обретая скорость! Продев руки чрез подмышки, он поднял её, выгнул, терзал за груди, запускал в рот пальцы, сношая её, воющую, как последнюю суку; долбил, не чувствуя себя, а вскоре повалился спиною в мягкость матраса, о коей и забыл совсем, всё в том же ритме выбивая мнимую старость из этих ягод окаянных, вышлёпывая приятную тяжесть прожитых лет, слушая её обезумевший лепет через беспрестанный шлёп их жаркой содомской забавы! Так продолжалось ещё сколько-то ещё истинно чумных мгновений – он выбивал, он насаждал, и весь воспрял, за гриву за взял, вверх потащил – и по собачьи уложил, шлепков поддал, и вдруг отстал! Юзернейм перевернул партнершу, и увидел в её глазах истинную блажь. Елдак его, казалось, мелко бился током, но он осмелился и пристроившись поверх, взял ещё благословений с её уст и горловых глубин, она охотно помогла, но он велел остановится, ибо хотел эякулировать красиво. Подтянув подушку, он поднял и примостил женщину сладостью повыше, и велел ей вытерпеть последний заход, стоя на коленях и штурмуя утомлённую, но смиренную Богиню, как рабыню, попеременно в оба тоннеля, и наконец выбрал задний – подтянув её ещё выше, поставив на постели на самые плечи, чуть не затылком, так чтоб она видела своё тело и мучителя снизу вверх; и встав над ней, он удерживал её за ноги и штурмовал задний проход и яростно рыча, зашатавшись в оргазме, налил полную кишку! Тут же достал, пошлепал, и её анальные конвульсии выделяли семя обратно, и смешно булькающе, сперма наполнила впадинку сфинктера и с новым импульсом извергла белую лаву стекать вниз по киске, капая на груди и лицо мадэмуазели – без сомнения, сразу понявшей, как волосатый чёрт захотел с ней разделаться. Полюбовавшись на анальное семяизвержение, он уронил самку, подполз и она сама приняла его в глотку, чтоб получше смазать, и теперь надрачивала, получая буйные фонтанчики на уже окроплённое личико и груди! Юзернейм излил всё, похлопывая по её требующему язычку и упал без сил. Какое-то он время он наблюдал подтекающую из её попки сперму.

Отдохнув минут пятнадцать, они направились в душ, где романтично целовались, словно тайком встретившиеся подростки в летнем лагере; и растирали друг друга мылом, будто впервые знакомясь с голым телом особи противоположного пола.

Выйдя из ванной в полотенцах, они встретили Светочку, одетую, неожиданно, в новое красное платье, она засмеялась над ними, подбежала и расцеловала обоих, была очень радостна.

 

XIII : ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ

А затем стала ещё более радостна, когда в течение следующего получаса оформила с Йусом по три хапки сативы, и красовалась, переодеваясь в немногочисленные новые шмотки, перед зеркалом и своим ненаглядным. Со свойственным ей специфическим вкусом девушке было сложно приобретать одежду в магазинах для челяди, и если уж что-то нравилось, она покупала, как бы дорого это ни обходилось.

Но прежде всего, как только они остались наедине, она спросила, как всё прошло – на что он смог только улыбаясь кивать. Света очень удивилась и даже к собственной неожиданности ощутила восторг. Прежде чем приступить к курению, он рассказал, во всех подробностях, как прошла встреча. Светочка осталась довольна и восхитилась его находчивостью.

Между первым и вторым напасом было решено не откладывать и ехать завтра на дачу.

— Послушайте, Света. Случай уникален ещё и тем, что когда я решил фильтровать пользовательниц на ластэфэме, то понимал, что аудитория разделится как на просто обывателей-меломанов, слушающих суицидальщину из любопытства, или, как вариант, с какой-то неважной фоновой депрой; так и на крохотную, добывающую из себя дофамины целевую аудиторию. И вот увидев в её профиле фото кровавой плоти, и общаясь с ней, я начал понимать, что было бы гораздо проще придушить какую-нибудь основательно заблудшую овечку, как я изначально и хотел, чем казнить такую личность, осознанную и совершенную в своём духовном упадке. Даже с какой-то эфемерной волей к лучшей, но недостижимой жизни! Нет, я её, конечно, освобожу, о да! Но это будет... Убийство единомышленника, единомечтателя, единокровоистекателя! Впрочем, если я пасую и не сделаю этого на днях, то она сама вершит через какое-то время. Выход полюбому один. Как по вашему, дорогая?

— Во-первых, она явилась. Во-вторых, сама привела себя в опасность, закрыла дверь! В третьих, мыслит в суицидальном ключе. По-моему, ей явно нечего терять, и ты имеешь все основания реализовать с ней своё желание. Ты хотел случай? Получи. Может и не настолько, ммм, милый твоему прогнившему, бесчеловечному, порочному разуму, но что уж поделать? Лучше самоосознанная эстетка в руках, чем заблудшая овечка незнамо где. Овца-то как раз могла бы тебя испугаться.

— Да, вы чертовски правы, Света! Я был слишком поражён всей ситуацией, чтоб так трезво и рационально рассудить, как вы сейчас, моя прелесть.

Его прелесть задерживала дым, и прильнула ласкаться, выдыхая в него.

Остаток бодрствования он провёл мониторя ластэфэм, где было получено одно сообщение от Кристины и одно от двадцатилетней девушки из числа приглашённых на пиво, которая ответила, что не пьёт и с анонимами не гуляет, но поболтать не против. Кристина же уведомила, что ключи от дачи у неё в руках, она пакует багаж; а также напомнила, что в доме не будет электричества, и всё своё добро лучше зарядить заранее. Пройдясь туда-сюда по комнате, преисполненный торжественного волнения Йус командовал машинистке:

— Прекрасно, милашка! Значит выезжаем завтра в... Стоп. Света, а мы уже в завтра?

— Да. Сейчас гляну расписание... Сможем в середине дня, или лучше вечером?

— А почему так редко?

— Это экспрессы, и они только трижды на дню. Хочешь на дешевой?

— Нет. Думаю, что в середине дня осилим, если проснёмся по будильнику. Так и пиши. Если что, тогда на вечерней рванём.

— Всё?

— Нет, добавь отдельной строкой «жду с нетерпением» и ещё одной «горячо целую». На этом всё.

— Шельмец! Сделано.

Он подошел к её креслу у журнального столика, на который Светочка водрузила конспиративный лэптоп, и заблокировав собой ненаглядную, затянул лизаться.

Через пару минут был получено сообщение о том, что у её местной станции экспрессы не останавливаются, посему план был элементарен: она приезжала в следующий городок, где ждала экспресс с Юзернеймом на борту. Юзернейм надиктовал, что обязательно уведомит её по смс, в каком вагоне окажется.

Суккуба младшая хоть и не должна была, но уведомила старшую о том, что завтра они отчалят на какое-то неизвестное пока время на дачу к одной из её подруг. Мадэмуазель немедленно заказала всяческого итало-японского баловства и принесла в свою комнату всё, что было в наличии (например, шоколадное печенье за цену, какую Йусу даже с нынешним бюджетом оплачивать было бы жалко) а также откупорила бутылку вина, пригласив парочку. Они очень мило провели начало ночи за болтовнёй ни о чем, непотребными шутками и танцами.

Будильник был поставлен с запасом на середину дня, что по конспиративному времени равнялось двадцати двум часам, а их поезд трогался в 23:30.

Пробуждение по будильнику, которое он давно не практиковал, было резким. И как это обычно бывает, когда он просыпался сильно загодя, то весь утренний моцион совершался быстро, и запасное время тратить было не на что. В первую очередь был проверен ластэфэм, где новых сообщений не оказалось. Юзернейму даже собирать ничего не нужно было – он и так жил на легке со всегда готовым багажом. Расспрашивая его о том, будут ли они ходить там куда-нибудь гулять, и получив утвердительный ответ, Света оделась в футболку и в стильный джинсовый комплект из штанов и ветровки, с кожаными вставками и блестящими клепками; а в отдельный пакет сложила камуфляжные штанишки на случай, если вдруг будет, где лазать в грязи, и некоторое бельишко. Багаж получился скромен и поместился в полупустом рюкзаке Юзернейма. Он заявил, что уже привык к городу и будет рад побродить по просторам, да и ей самой хотелось на природу, учитывая, что на картах вокруг локации был и водоём, и кладбище – на всё хотелось посмотреть.

Светочке было безумно интересно, как же он собирается их познакомить, и она была уверена даже, что ей в самом деле предстоит роль лже-кузины, но наслаждалась интригой до самого выхода. Когда же Юзернейм извлёк из под камушка-тайничка в углу соседского двора конспиративную сим-карту имени Кристи, она таки поинтересовалась этим вопросом, но ответом не особенно удовлетворилась. Он сказал, что не произойдет ничего фантастического – он только отведёт её в другой вагон и поговорит наедине.

Погода вновь собиралась налаживаться, но неспеша, солнце старалось пробиваться через облака, царила наикомфортнейшая теплота, и им было даже жаль, что всё поминутно было расписано и пеший путь скоро приводил и к метро, и к вокзалу. Юзернейм очень впечатлился видом на город от белорусского вокзала – он даже остановился на несколько мгновений и сказал, что здесь можно узреть квинтэссенцию всей столицы. Там было всё: и белая златоглавая церковь на фоне модерновой высотки и бизнес-стекляшки перед многополосной трассой, чуть-чуть типового панельного и совкового уродства, выглядывающие позади стеклянные клерк-центры, величественный жилой дом сталинской эпохи, и рядок милых низеньких neoclassique-sovetique; и само здание вокзала, построенное при империи, у коего если б не бирюзовый цвет (да и вся наклеенная современная пошлость) – претендовать бы ему на готику со своими башенками-шприцами, торчащими в небо иглами! Пред самим вокзалом воняла парковка и пустовал просторный скверик с памятником Горькому, вплетённый среди трамвайных путей и двух перекрёстков больших дорог, одна из коих поднималась в мост. Там шумел транспорт и галдели бесчисленные хомо-урбаниусы. Это был один из лучших в городе образцов урбанистического хаоса.

Парочка могла бы стоять так хоть десяток минут, ибо прибыла заранее, но всё же времени не теряла – предстояло постоять ещё в очереди за билетами.

Погрузившись, наконец, в заднюю часть третьего от конца вагона поезда, ожидающего пассажиров за добрых полчаса, они обнаружили не очень наполненный состав, и надеялись, что так будет и далее. В вагоне были кресла с мягкими вставками, смотрящие друг другу в спину, что в отличие от обычных электричек и особенно вагонов метро было по мнению Йуса настоящей роскошью.

За минуту до отправления народу прибавилось, но свободные места ещё проглядывались – он следил за этим и сию секунду отправил Кристине уведомление о старте. Через некоторое время она прислала такое же. За окном проносилась российская действительность – местами красивая, местами не очень. Его клонило в дрём, и поминутно Юзернейм смыкал глаза, а Светочке не хотелось и она слушала музыку.

Через какое-то время его разбудило смс – Кристина ожидала его экспресс. Он приободрился и собрал волосы в хвост, заметив, что народу поубавилось. В сердце приятно защекотало беспокойство, и Юзернейм достал из рюкзака перчатки. Через пару минут поезд должен был причалить к остановке, и до следующей, где будет ждать Кристи, он собирался ехать на крыше, пообещав себе это увидев поезд ещё на вокзале. Света пожелала быть осторожным и получить удовольствие за двоих. О дальнейшем они уже условились.

Йус вышел в тамбур, чувствуя, как поезд сбавляет ход и через несколько мгновений шагнул из разъехавшихся дверей под высокий купол насыщенного синего неба. Вся основная территория городка, где была остановка, находилась за его спиной, а он видел скромную провинциальную промзону чуть поодаль. Слева, от конца состава, шло несколько человек; справа все выходящие удалялись в том же направлении, видимо, там был ближайший выход. Люди шли неторопливо, и скорее всего, бежать сейчас мимо них, чтоб оказаться за спинами, было бы напрасно – поезд бы вот-вот тронулся, а он не успел осмотреть межвагон и рисковал бы залезать на ходу. Посему оглядевшись, он последовательность действий оценил и теперь мысленно отсчитывал секунды – залезать сразу тоже было рискованно, если в числе тех нескольких человек кто-то оказался бы особо неравнодушным гражданином с так называемой активной позицией. Впрочем, они ещё были на расстоянии целого вагона, и трусить уже было ни к чему. К своему удивлению, чутко предвосхитив момент хлопка закрывшихся дверей, Юзернейм резко обернулся, взялся двумя руками за выступающие внутрь края вагона и нырнул внутрь, развернулся и затаился. Раздался хлопок, на платформе было тихо. Поезд тронулся. Отъехав от станции и ощутив, как состав лихо набирает скорость, стало ясно, что запала на станции не произошло, и можно было вскарабкаться вверх.

Красота снаружи и красота внутри – его захлестала адреналиновая и интригующая феерия чувств, ветер бил в лицо, трепал гриву в хвосте, продувал чрез рукава заранее расправленную из джинс рубашку, облизывая тёплым воздухом всё тело. Он сидел на межвагоне, упершись спиной в крышу одного вагона и ногами в другую. Необъятные и несчетные объёмы пространства пролетали с обеих сторон – он словно бы сидел на какой-то черте, разрывающей реальность пополам. Казалось, что можно кататься так весь день, и двадцать минут перегона пролетели незаметно. Впереди показался городок и вскоре станция.

Кристина стояла одна и всматривалась в окна. На ней были берцы, заправленные в них камуфляжные штаны; футболка с логотипом группы 'MayheM' под чёрным зиппером. Когда поезд медленно но верно приблизил к фемине влезшего на край крыши Йуса, тот свистнул ей – она оглянулась и очень удивилась. Теперь ему предстояло живо, но аккуратнейшим образом слезть, за чем она, немного пройдя в ползущем ритме состава, и безотрывно наблюдала. Он встрял на вытянутых конечностях меж вагонов, как паук, затаился на мгновение, и пулей выпрыгнул ещё до открытия дверей; подбежал, обнял её – и они расцеловались.

— Ебать, ну ты и сумасшедший!

— А ты что думала?! Стараюсь!

Двери открылись, и он повёл её в соседний вагон. Выбрав свободные места, он тактично помог снять и отправил её рюкзак на верхнюю полку. Кристи не посмотрела вверх, а мог бы получиться неудобный вопросик о его багаже.

— Я много о чем думала. Но всё одинаково бессмысленно, да.

— О чем именно? О нас?

— В том числе...

— О, мне хочется поговорить об этом, но не сильно тебя засмущать.

— Не думаю, что ты сможешь сказать что-то такое, от чего я засмущаюсь.

— Ты уверена?

Она надменно усмехнулась и посмотрела ему в глаза:

— А хули такого-то? Давай, не томи. Даже если это о извращённой ёбле.

— Хаха, нет. Есть темы гораздо более возвышенные. И такие, мне кажется, гораздо более смущают, чем всякое там плотское... Скажи, Кристина, а ты веришь в любовь?

— Любовь? Ну, не знаю. В моём существовании не случилось это проверить, понимаешь ли.

— Конечно, понимаю. В моей жизни этому тоже не довелось случиться.

— Но ведь ты ещё здесь, не так ли?

— Так-то оно так, но моя жизнь уже закончена, киска. Сейчас я существую в бонус-треке, в песне о погоне за хвостом свободы – кстати, я только что ловил и держал его там, на крыше... А что скажешь насчет того, что человечество предложило тебе узнать о любви? Я о книгах, например. Как тебе кажется, у кого-то есть любовь?

— Я не читала об этом. Любовь, может, и есть, я не спорю... Но думаю, что у большинства всё-таки хуйня какая-то. А почему ты интересуешься этим? Сам-то как думаешь?

— Ох, Кристиночка, понимаешь ли, в моём видении любовь, в сущности, то же самое, что и добро, и зло, и бог, и инопланетяне, и сама жизнь. Она есть, но её нет. Она отсутствует, но поэтому есть. Она прячется вокруг и смеётся над нами. Нет, серьёзно. Это, увы, будет непонятно тем, кто отрицает, что дважды два равняется пяти – но я вам клянусь, что правда равняется, — взгляд Кристи требовал пояснения, — я вам всё объясню, только слушайте. Даже целую историю расскажу, только погодите, прикину сперва...

— Ну давай, с удовольствием послушаю.

— В качестве предисловия вернёмся во времена моей юности. Я прожил много-много лет в прото-нигилизме, и если бы не теплились во мне известные инстинкты, и с другой стороны – бесконечное одиночество, то не постиг бы я всего того, о чем сейчас и поведаю. Как и многие люди, я занимал свободное время книгами и кинематографом. А там о чём чаще всего? Есть такое явление – любовь, и ещё очень к нему близкое "романтика". И я увлёкся. Но не намеренно. Я вообще всякое разное читал, но почти всюду так или иначе об этом упоминается. И будучи одиноким, об этом же очень приятно почитать, скажу я вам. И через некоторое время я уже умышленно искал и открывал произведения об этом. И в моей системе ценностей, что ли, любовь постепенно поднималась. Но долгое время мне казалось, что нигилизм всё-таки выше любви, ибо нигилизм выше всего вообще. Вот тут обращаю внимание – для меня нигилизм не вера, не мировоззрение и не философия. Это излишне жирные термины, и они мне, дегенерату, как квадратная академическая шапочка с кисточкой – ни к чему. Для меня нигилизм есть лёгкое осознание абсолютной напрасности всего сущего, элементарной бренности мира; принятие оного за основу всего – и оно, логично, выше прочего, под ним ничто не имеет важности, оно какбы исключает всю возможную важность чего-либо. Серьёзно говоря, нигилизм вообще делает жизнь необязательной, и нужно быть титаном духа, чтобы с этим гармонично существовать, но не будем об этом.

Лет до девятнадцати одиночество мучило меня подобно артиллерийским обстрелам, а вот после стало настоящими ковровыми бомбардировками. И я подался на сайты знакомств. Первое время это было очень эффективно и занимательно. Мне таки удалось пообщаться в разные периоды с теми девушками, которым моя персона показалась интересной и симпатичной. Изначально, надо сказать, это было только общение ради общения, не больше, да и они все были очень далеко. Я, конечно, трепетно относился к каждой собеседнице и изучал возникающие чувства... И тогда уже осознал, предвкусил, что взаимная сердечная привязанность есть высшее блаженство, главная цель и смысл. Позже я созрел, да и учёба заканчивалась, но отныне моё пребывание на таких сайтах успехом не увенчалось. И случилось мне, в затяжной период, когда не было никакого общения, ощутить такую особенную, беспредельную тоску... Понимаете ли, вот их столько много, и все по-своему хороши! Но нет у нас распространенной культуры свободной любви, как где-нибудь в солнечной калифорнии, да и там, может, не всё хорошо с этим?... Ведь люди-то хотят быть особенными, одними-единственными, да и романтика в известном смысле подразумевает единение двоих. И что же, как выбрать? А если я хочу любить всех, ведь они все прекрасны и неповторимы? Ведь я не хочу ограничиваться своими плотскими оковами и паспортной личностью, ибо я есмь чистое сознание и нечеловеческое сердце – я могу и хочу всех любить, всем принадлежать. Стало быть, любовь жестока, ибо требует выбрать одну, а остальным кукиш? Но как же так?! Даже если бы нашлись, например, трое каких-то безумных девушек, кто полюбили равно и меня и себя, и я-то был бы доволен этим, но всё равно хотел бы проявлять чувства как можно дальше – но это же невозможно! Всех не полюбишь – безлимитная тоска непобедима априори, понимаете? Можно кормить волка, но он всё равно будет смотреть в лес.

Да и ладно, даже если не смотреть на всю эту безнадёгу, отказаться от неосуществимого желания любить всех и направить свои чувства на одну-единственную персону, спрятаться в любви с ней... Это поможет, волшебство активируется, и в лучшем случае ни на кого более смотреть не захочется, ни в ком не будет нужды; а в худшем придется отказывать себе и ограничивать свою половину, ревновать. Но это не отменит всего вышесказанного! И обрати внимание именно на необходимость выбора, обязательное отречение ото всех в пользу одной. Разве после всего этого, любовь – не большой-ли нигилизм?! Или она оказывается обратной стороною нигилизма? Тут уж как тебе угодно – это всё равно одна сила, царящая надо всем, понимаешь? Она – всё, и она – ничто. Нет никаких одних-единственных. Все люди взаимозаменямы, никто ни для кого не создан, и никто никому не принадлежит. Все живут в ограниченной территории, в своих зонах комфорта, и обречены выбирать из тех, кто вокруг, и опционально играть в дурную социальную игру. Благо, в наше время есть интернет сейчас, и мы с тобой хоть в чём-то выиграли. Только не позволь инстинкту обмануть тебя насчет того, что можно успокоиться в однолюбстве – напоминаю, это только отчасти так. Знаешь, когда я всё это осмыслил, то ощутил, что мне вырвали сердце. Может ли это быть "продажей души"? Или я узнал что-то такое, после чего прежним уже не будешь? Пересек точку невозвращения? А тебя-то я этим сейчас не заразил?

Кристина глубоко задумалась и не сразу ответила:

— Нет, не заразил. Но размышлений подкинул. Действительно, это очень неоднозначная тема. Однажды я заглянула, не регистрируясь, на один сайт знакомств для неформалов, и тоже была в ужасе – как много интересных ребят! Понятно, что никто не идеален и у всех есть свои недостатки, но это ещё ерунда по сравнению со всей той ебаной тщетой о том, кто кому понравится, получится ли сойтись во взглядах и так далее...

— Ты согласишься, что между нами сейчас хоть и есть приятные чувства, но нет любви? Как не было и вчера.

Её взгляд выражал здоровый скепсис, чему он не мог не обрадоваться:

— Было бы наивно называть так наше общение в реальности на второй день, это точно.

— Ага, но при этом мы сейчас едем к тебе на дачу. Сколько, кстати, пробудем там? 

— Ну, пару дней, наверное. Всё-таки там нет удобств. А вообще – хоть неделю, только жрачкой надо затариться и батарейками для фонариков.

— Ты упоминала о извращённой ёбле. Это именно в таком качестве входит в твои планы?

Она улыбнулась:

— Я ничего не планировала, поэтому твои планы станут моими, — одарила она его многообещающим взглядом.

— Это я к тому, что как бы ты могла объяснить, например, инопланетянам, о том, чем занимаешься с этим человеком, и как это обоснуешь?

Кристина сдержанно засмеялась и задумчиво посмотрела на него:

— Чего? Инопланетянам? Хуяссе ты загнул! Это сложный вопрос. Слушай, в чем дело?

— Да, хорошо загнул, по-фирменному! Но согласись – мы могли бы тогда назваться друзьями, которые доставляют друг другу удовольствие?

— Ну, блядь, да! Мы же явно не враги, — поглядела она озорно, и вдруг нахмурила брови, — что-то странные вопросы у тебя!

— Да, ибо я хочу прояснить кое-что. Смотри, я бы мог ещё спросить, что кроме дружеского секса, ты хотела бы, чтоб в этой близости была какая-то романтика, духовная связь? Но не спросил, а ты ни о чем таком и не сказала. Значит ли это, что тебе эти пункты безразличны?

— Ебать! Нет, не безразличны, —  Кристиночка взглянула на него так, что Юм различил вызов и горячо её поцеловал. Она осталась довольна. — Думаю, что духовная связь у нас и так есть. Если бы я не почувствовала её вчера, то мы не встретились бы сегодня, и вообще больше никогда бы не увиделись.

— А что насчет романтики?

— Ну, это должно быть приятно, конечно, но пойми... Я не знаю, не умею её проявлять. Ты дорог мне, и я говорю это прямо. Кстати я ещё вчера ощутила, что по романтике специализируешься ты, ну а теперь, после истории, с этим всё ясно. Поэтому, думаю, мою пассивность в этой теме можно оправдать.

— Ах, милая, да я ж и не требую ничего! Мне достаточно того, что ты говорила прямо вчера и сказала сейчас, и что сегодня мы едем к тебе и будем вместе.

— Вот и прекрасно! — она повернулась и взяла его за обе руки, — так чего же ты выясняешь?

— Я выясняю – считаешь ли ты меня другом, любовником, богом, или кем-то там ещё?

— А почему бы не замахнуться сразу на все позиции?

— О, это мне нравится. Но назовём меня, тогда, универсально – чёртиком из табакерки. Я задам ещё три вопроса и успокоюсь. И так, первый... Что если у меня есть несколько брошенных жён и детей, и я их всех люблю – какое бы значение возымел такой факт?

Кристина сделала глаза по пять рублей:

— Но ведь их нет?

— Их нет. Но представь, пожалуйста – что, если бы были? Я был бы скотиной, мудаком, или просто спятившим?

— Пожалуй, последнее. Думаю, моё мнение о тебе не изменилось бы очень сильно.

— Внезачётный вопрос: а как изменилось бы?

— Ну, размножение не сделало бы тебе чести, и особенно без оправдания поехавшей крышей. Нет, я ничего не имею против твоих генов, наоборот, красивые получились бы люди, но я идейная противница продолжения рода.

— Чудесно, и я тоже. Второй вопрос: что если я везу камеру для записи нашей извращённой ёбли, и последующего выкладывания в бесплатный доступ? Будет тебе неприятно от того, что я разбазарил что-то наше интимное?

Кристи беззвучно посмеялась:

— Господи, Юзернейм, ну какая чушь! Ты это серьёзно?

— Лол, нет.

— Тебе не стоило бы считаться с моим мнением об этом. Просто доставил бы мне удовольствие, а всё остальное сделал молча. Знаешь, сама немного удивляюсь, но мне действительно всё равно.

— И третий вопрос... Что если там, в другом вагоне, едет моя сестрёнка, которая хочет посмотреть на наши грязные утехи?

Кристиночка залилась громким, психопатским смехом, наверняка даже разбудила кого-нибудь; и слава её голосу, вряд ли кто-то осмелился бы возникать. Отсмеявшись, она отвечала:

— В случае, если ты не работаешь на ментов, а ей больше восемнадцати – мне не о чем было бы волноваться. И я была бы равнодушна. Но это ведь тоже чушь.

Юзернейм молча поднялся, размялся, и встретился с ней взглядом:

— Пойдем, познакомишься.

— Бля! — уставилась она с отвисшей челюстью, — ты шутишь?

— Нет, но в этом есть только доля шутки. Буду честен. А было бы удобнее солгать, что она мне сестра. И ведь ты бы поверила. Однако, эта девушка мне не родственница. Но не беспокойся – я принадлежу вам одинаково. Считай, что это просто часть меня в другом теле – она также будет тебе рада.

Он достал её рюкзак с полки. Кристи поднялась с места, и её взгляд к его тайному удивлению не выражал негативной реакции. На всякий случай он всё же извлек из кармана пятитысячную купюру и сказал:

— В этом нет ничего сверхъестественного, милая Кристина, я только хочу весело провести время. Но если, всё-таки, по твоему это ни в какие ворота не лезет, то вот тебе компенсация проезда и времени лично от меня.

Она посмотрела на купюру, перевела на него взгляд и улыбнулась:

— Ой дурак! Пойдем знакомиться, хули.

Йусернэйм нёс её рюкзачок, делая шаги на дрожащих ногах, с той же дрожью распахивая тяжелые двери – а всё его существо в груди колбасилось от восторга и какого-то волнения! Ему всё ещё было трудно поверить, он боялся и переживал, готовился к чему-то худшему и дальше.

Светочка первое время ещё играла в какую-то головоломку на телефоне, но позже утомилась, и сидела теперь сложа ручки, у окна, наблюдая и удивляясь бесконечным просторам. Ей уже страсть как хотелось выйти и отправится в какую-нибудь даль. Послышалась открывшаяся в вагон дверь и шаги, нарисовались их фигуры.

— Кристина, это Света. Света, ты знаешь.

Суккуба поднялась и протянула ручку этой удивлённо рассматривающей её фемине, и получив ладонь, Света также, как и Йус с Лизой Панихидкиной, объяла в замочек своих ладонь эту нежную кисть и спросила, не хочет ли она занять место у окна? Кристи поблагодарила и отказалась.

Юзернейм сел на место посередине.

— Кристина, смотри сюда, — он достал фейкофон и показал 01:07 на часах. — Это наше конспиративное время. Я ещё не сказал тебе, что бросив жилище, я также отверг времяисчисление во всех его видах – я не знаю, какой сегодня день, и сколько сейчас времени на самом деле. Так что на всякий случай имей в виду, что при мне нельзя оглашать такую информацию.

— Ебануться... Как же ты ничего нигде не увидел, в метро например? А на ластэфэме как переписывался?

— В метро я себя контролирую и смотрю почти всегда только перед собой и под ноги. А с перепиской и всей координацией меня в реальности с сохранением безумия помогла Света.

— Ого... А как вы познакомились?

— Света, расскажите.

— Ну... Я увидела, как он сидел на лавочке под зонтом, в позе лотоса, без обуви. Это было перед третьяковкой. Накрапывал мелкий дождь. Я сразу поняла, что интересно будет пообщаться, — вершила она с дьявольской улыбкою.

— А до этой встречи я уже несколько дней бомжевал по всему городу, катаясь в транспорте вдоль целых маршрутов; спал в кинотеатрах и забегаловках; питался крадеными шоколадками...

— Охуеть... Знаешь, Юзернейм, такое впечатление, что ты сектант какой-то.

— Хаха! Ну, так и есть. А вы мои первые последователи...

— Да! — восторжествовала и засмеялась Света.

— Да, — утвердительно скрипнула Кристина.

Поезд набирал скорость после очередной незаметной остановки. Кристина спрашивала о всяком разном, касательно их знакомства, и трио общалось, умаявшись к концу поездки. Юз незаметно выключил фейкофон, извлёк симку и сломал на мелкие кусочки, позже высыпанные под платформу.

Девушка была малость смущена. Йусернаме не стал ей противен, она даже оценила всю его бессердечную деликатность и стремление быть честным. Света, на её взгляд, оказалась неожиданно очень приятной девушкой, совершенно спокойной, искренней, невинной и открытой; впечатление создавалось подозрительно очаровательное. Эгоистичным краем сознания, задетым, что её не спросили и не предупредили, она копалась в ситуации и пришла к выводу, что даже если они пара, а он всё лжёт и хочет поиметь её, как какую-то дурную игрушку – это всё равно лучше, чем одиночество в проклятых четырёх стенах. Но это выглядело так черезчур гнусно и маловероятно, что скорее было придумано, чтоб больше обрадоваться иному положению. В какой-то момент её сознание даже поделилось на два лагеря. Белая Кристи, женщина с инстинктами и без пяти минут дезертир установленных сверху античеловеческих идеалов, вчера закусила удила и решилась на эту поездку с определённой целью впервые в жизни остаться с парнем наедине и хорошо проводить время... Тайно надеясь, если повезёт, даже спасти его душу, спасая и свою – во имя тупого выживания и общего будущего. Теперь же она не понимала, какова здесь её роль. А Кристина Чёрная, вечная одиночка, никогда ни на что не претендовавшая, гордо-эфемерная гостья бренного мира; пришедшая вчера просто из любопытства попить пивка, и закрывшаяся с ним ради острых ощущений, сейчас легко выбирала компромисс. Всё-таки, парень был условлен общим, учитывая, что никакой слепой и сильной любви, в самом её капризном виде меж ними не было, посему здесь и быть не могло никакого предательства, оскорбления. Холодная логика брала своё.

«Просто можно же было предупредить меня, — вопрошала она в размышлении, — хотя согласилась бы я тогда?... Нет... Или да? Согласилась бы. Сама же сказала, что всё будет, как он захочет. Ведь он прекрасен. Ну чего ради было отказываться – да и как я вообще посмела бы?». Кристи сошлась на предположении, что Юзернейм не стал спрашивать заранее, опасаясь отказа, поэтому так рискуя всей затеей провел профилактическую беседу – и всё же до конца не был уверен, полагая, что она могла занять непримиримую позицию, а это выглядело очень мило и означало, что он всё-таки с ней считается. Утешив на этом свой ноющий эгоизм и спокойно заскучав, девушка заметила за окном очередную промелькнувшую сельскую платформу. Поезд неумолимо приближал их во что-то интересное.

Хоть облака и сплыли, было не жарко, но умеренно тепло. Выйдя с вокзальчика в типичный провинциальный городок, они зашли в ближайший супермаркет и закупились деликатесной провизией и чистой водой в трёх пятилитровых баклажках, на всякий случай. От города до дачи было целых шесть километров, которые они, разумеется, преодолели на такси. Точка назначения находилась в самом конце деревенского проезда, вдоль коего были хаотично разбросаны как покосившиеся домишки за дощатыми заборами, так и уверенное полноценное жильё за металлическими или хотя бы жестяными оградами. Проехать совсем незамеченными не удалось – то на одной, то на другой стороне начинали брехать собаки.

Дом за добротным дощатым забором тоже был деревянным, из цельных брёвен, двухэтажный, с чердаком. Также на территории шести соток стоял изъеденый ржавчиной ни то сарай, ни то гараж; отдельными домиками на небольшом расстоянии соседствовали сортир и изрядно проржавевшая душевая; поодаль наличествовал колодец. Замок калитки не задержал их, а вот на пороге дома пришлось столпиться, хозяйка немного провозилась со старым, несмазанным механизмом.

Внутри царил какой-то особый запах, Кристи сказала, что наполовину это аромат мышиных фекалий. Первый этаж состоял из коридора от прихожей до лестницы, из коего в обе стороны находились проходы без дверей – слева была кухня с круглым столом и русской печью, справа комната для гостей. Электричество ожидаемо отсутствовало, да и из техники наличествовали только старый толстый телевизор и скромный рефрижератор, в коий оказалась спрятана посуда в числе комплекта из двенадцати тарелок. трех чашек и трех гранёных стаканов на двести грамм. На втором этаже расположились две спальни, почти одинаковые, если б не стол в одной. Также над обеими комнатами гнило дерево – чердак был аварийном состоянии. Юзернейм поднялся по лестнице и раскрыл вход – в паре мест крыша сияла небом, пол был завален птичьими перьями, и залазить туда не стал. В остальном же, припоминая слово "полуразъёбаный" он удивлялся и пришел к выводу, что здесь можно было бы серьёзно выживать. Его внимание привлекла белокаменная печь, ибо до сего момента в реальности он таких не видал. Это была громоздкая постройка, и благодаря не самому низкому потолку на первом этаже, забравшись на оную можно было даже встать на полусогнутых, что было забавно. Он даже подумал, что будь сейчас время года похолоднее, следовало бы расположиться на ней. Решено же было базироваться здесь, в кухне, и из соображений комфорта для этого сюда были притащены одноместные кровати из соседней комнаты и объединены в одну.

Кристина принесла со всего дома подсвечники, две керосиновые лампы с горючим, и собрала все имеющиеся свечи – вкупе с новыми, такого количества должно было хватить надолго. Банда собралась за столом. Юзернейм хотел есть, но что-то в его подсознании тормозило и требовало размышления, и он просто задумавшись сидел. Кристи не угорала по диетам, и вовсю нарезала аппетитные бутерброды, а Светочка обошлась скромным салатиком. Юзернейм, поглядев на травоядную, достал из рюкзака тщательно спрятанный стафф и купленную для этих целей бутылочку минералки, разлил содержимое по чашкам и смастерил третью за последние дни уточку. Хозяйка удивилась и отказалась от курения, сказав, что ещё подумает, а Света выкурила одну хапку. Йуса же наконец осенило внезапное осознание того, что если будет вершено то, зачем он сюда явился – возможно, в последствии будет он чувствовать себя уже не достаточно хорошо, чтоб отваживаться на психоделические путешествия, а билетики-то были с собой и всё ждали! Но лишь возможно. Впрочем, бэдтрип нельзя было исключать и сейчас – всё в его существовании было перевёрнуто, а как известно, для душевных опытов нужна гармония. Впрочем, вещества он любил, и был уверен, что и они его не обидят, ибо даже при всех невзгодах в его некогда успешной жизни никаких "плохих путешествий" никогда не случалось. Как приверженцу хардкора во всём, внутренний голос подсказывал ему ничего не бояться и упарывать полторы марки. Припоминая, что шестьсот единиц нбома почти любой разновидности являются уверенно сильной дозировкой, поднять её ещё выше было можно, но только осторожно! Он взял рюкзак, достал и другую нычку, изъял квадратик из фольги и снял сотню слоёв. Девчата обратили внимание и смотрели, словно любопытствующие кошки. Юм сосредоточенно владел своим верным лезвием. Кристи спросила:

— А это ещё что?

— Это кладётся под язык на какое-то время, а затем проглатывается.

— Хуяссе! А это не опасно?

— Ну, смотря кого кормить. Тебе, может быть, и опасно. А может и напротив, полезно. Зависит от твоей уверенности в себе, самоконтроля, и главное – позитивного настроя. Не могу сказать, что обладаю сейчас всем этим в полной мере, но мне не впервой... Я знаю, чего ожидать, и уверен, что всё будет хорошо.

— А что будет в худшем случае?

— Ох, лично я, слава яйцам, до сих пор не испытал. А некоторых бросает попеременно и в жар и холод, в страшные и неприятные чувства, мысли, и это становится таким большим, сплошным и вязким кошмаром. Но мне, правда, и представить сложно.

— А в хорошем? — прямо таки с детским интересом спрашивала она.

— Вообще всё, что происходит под воздействием таких вот препаратов – объяснить нашим человеческим языком просто невозможно. Это слишком грандиозно. Это нечто божественное.

С этими словами он положил на язык сначала одну бумажечку, а затем прямоугольник половинки от ещё одной. Обычно после поглощения стаффа он смотрел на часы, но в этот раз не удостоил вниманием даже конспиративный подсчёт. Он не помнил точно, но предположил, что до начала действия оставалось около часа, после чего хорошенько накурился. Вскоре банда заперла дом и отправилась гулять, пройдя по участку на выход ко второй, дальней калитке.

Отсюда путь вёл в простирающуюся зелёным морем поляну, где-то слева редевшую леском, а справа, будто на другом берегу, простирался вдалеке ещё один дачный посёлок. По заросшей тропе, на коей все трое поминутно сбивали с ног невидимых клещей, они вышли к другой, более широкой и хорошо уложенной, явно пользуемой тропе и направились куда-то вдаль поля. Юзернейм шел посредине, взяв их за руки, ощущая какое-то невозможное счастье. С каждым мгновением умозрительная реальность мира выгорала в предвечернем свете солнца – здесь было только поле, миллионы молодых растений, такое же количество различных насекомых и три образца постчеловеческих сущностей. Разговор особо не клеился, да и никому не был нужен, Кристи только интересовалась проявлением действия марихуаны. Света, в отличие от укуренного в слюньи Йуса, объясняла лаконично и доступно, серьёзно заинтересовав девушку – та объявила, что обязательно попробует, чему мужчина возликовал, смеялся и аплодировал, заразив обоих своим дурацким ржачем. Замолкнув, они обратили внимание, как вокруг было поразительно тихо.

Через некоторое время трио вышло к водоёму – очень крупному пруду. Здесь сотнями летали большие, размером с воробьёв, стрекозы, смело носясь мимо, будто вовсе не боясь людей. Йус даже испугался:

— О Дьявол, мне кажется, мы сейчас потревожим какое-то их гигантское гнездо.

— Не боись! У них нет гнёзд, они здесь просто встречаются. Их всегда здесь много. Я специально и повела сюда, здесь нет пляжа, и потому никого обычно не бывает.

Подойдя ближе, виделось, что на поверхности воды также плавают настоящие, большие, дикие утки; а вдалеке воду и песчаные берега заняли двуногие, дымящие шашлыками. В некотором отдалении лежало, в качестве скамьи, бревно предлагающее насладиться всё этим же видом, и компания присела ненадолго передохнуть. Спустя пару минут к краю пруда слетелись, видимо, спуганные ранее стрекозы, теперь кружащие и резко словно нападающие на берег, в самый стык воды и земли, в серию скоростных обратно-поступательных подлётов, делая кладку. Такой перфоманс в исполнении многих десятков особей выглядел умопомрачительно, и Юм умилённо сдержался, чтоб не закричать от восторга.

Далее путь их лежал в необъятную ширь, к разлившемуся золотом пшеничному полю. Завязывались неисчерпаемые беседы о жизни и смерти, отведённой человеку роли под этим высоким небом, природе реальности и многом другом. Среди прочего, Кристина вдруг затеяла интересный монолог:

— Я в юности вообще с другими нефорами не поддерживала контакта. Нас во всём колледже было три девушки и четыре парня, я ни с кем не была знакома, а вот они как-то кучковались. Я чувствовала ко всем ним, и другим, кого видела где-нибудь, такое чувство... Что-то типа ревности, такой своей культурной, душевной, готической ревности. Ну, тогда я именно готом себя мнила. Я не стремилась выглядеть или быть в чем-то лучше, но почему-то в чем-то чувствовала их соперниками. Так вот, вам знакома какая-то такая ревность, или это у меня шиза разыгралась?

Йус задумался и отвечал:

— Да, я понимаю, о чём ты. У меня тоже было. Это когда ты понимаешь, что любой профан, любая сучка – могут взять и накраситься, напялить всё чёрное, какбы вдруг подчеркнуть трауром свою временность, тленность.

— Ну типа, некоторые это ещё называют позерством.

— Да, такие вот совсем несвойственные, казалось бы, могут быть для кого-то проявления. Пусть даже тупо для фотосессии, например. А запросто. И нам праведно кажется – да кто они такие, какого чёрта? Ведь это я так чувствую, и я лучше это чувствую! Ан нет...

— Вот именно! Но почему же?

— Потому что со своей колокольни я могу их оправдать. А ты можешь и не оправдывать.

— И не буду. Но как же ты извинишь их?

— Наверняка, кстати, этот феномен ревности присущ и многим людям, исповедующим любые другие формы самовыражения, но! Только в нашей есть оправдание, я считаю. И оно заключается в том, что перед смертью мы все равны, и выражение траура или подчёркивание какой-то своей тёмной стороны – не есть претензия быть адептом чего-то там тёмного, даже если это похоже на то. Ну, я так считаю. Да, это тупо позерство, но это можно объяснить и простить. Ты можешь, конечно, не бояться смерти, знать наизусть культовые тексты, да хоть спать в гробу, и это всё сделает тебе честь. Но другие-то твари от осознания своей временности тоже никуда не денутся.

Кристи не стала спорить, хотя и чувствовала, что в чем-то он всё-таки неправ. Да и продолжить дискуссию Юзернейму было бы уже труднее – только сейчас он почувствовал сумеречное состояние, когда хочется упасть без сил, уткнуться носом в подушку, сжаться, расслабиться, забыться... Открыть глаза, закрыть, снова открыть и не заметить разницы. Так начинается суперреальность. Сейчас же он нёс свою божественную интоксикацию на уверенной поступи. Бессознательно, он выпустил волосы из хвоста и укрывался, умывался ими, силился улыбаться. Светочка хоть и поняла, но всё-таки спросила, начинается ли – и он кивал.

Небо посыпало алмазами, золотистая даль задвигалась в легкой пульсации, открытое пространство казалось поверхностью какой-то неизученной, заброшенной планеты, где только не было никакого упадка, а напротив, царила истинная гармония, здесь было всё идеально без человека! Превозмогая вход, Йус отпустил руки девушек и побежал, поскакал вперед, взмахивая руками – и вот, с золотистого горизонта сдернулась фрактальная пелена, усеивая его взгляд сверканием, улетающим внутрь, в его торжествующую душу. Позади раздавался прекрасный смех фемин. Он пытался делиться с ними впечатлениями, прекрасно понимая, конечно, краем мысли, что это невозможно; а потому обрывался на паре слов, что, впрочем, только веселило наблюдательниц. Скоро, впрочем, ощущая интенсивность и накатывающую, штурмующую, захватывающую силу – он перестал пытаться, снова взял девчат за руки и шел, старался ровно идти, предаваясь лихому наслаждению. Вопреки зрению ржаное поле оказалось всё же дальше, и прогулка к нему заняла явно больше часа, а то и около двух. Сама же плантация, утаив оптический обман, тянулась, блестевши под лучами заката, совсем далеко, и туда они не пошли. Какое-то время ему вообще трудно было различать, куда они, сцепленные руками, как единый организм, идут-бредут – его взор поглощала живая, играющая красота этого нетронутого уголка земли, концентрируясь и выделяя буйные кубометры антигравитационных фрактальных снежинок, хаотичным танцем окутывающих и питающих его.

Путь же их постепенно поднимался в не особенно заметный издали холм, и только его прекрасные спутницы с трезвым взглядом по мере приближения различили сперва короткую щетину, а затем всё более устремлённые вверх треуголки могильных крестов самой разной толщины и высоты, стоящие вольно и порознь через плиты одиноким скорбным батальоном. Юзернейм различил их оказавшись уже в непосредственной близости, метров за двадцать, и к своему удивлению не испугался. Слева ещё сияло бледно-синее западное небо, градиентно поглощаемое спадающей сверху темнотой, банда же двигалась севернее, где темнота уже окутывала и кормила визионера всеми цветами суперреальности. Надгробные декорации тянулись вверх и искажались, кресты превращались в какие-то причудливые руны; а дышащие, надувающиеся камни и плиты будто пытались что-то ненавязчиво и безуспешно сообщить. Краем уха он улавливал их многозначительные слова – энергетика, спокойствие, атмосфера, отдых, уют. А ноги шли, и безмятежный мирок рун и камней окружил их, Юзернейм испытывал восхитительный мрачный трепет, ощущая себя в безопасности, но среди какой-то огромной загадки, и он внезапно остановил их, схватил и крепко-крепко обнял. Светочка и Кристина хоть и удивились, но руки сразу же вытянули и сплелись в объятие нежное, дружеское, горячее. Это был очень торжественный момент и он наслаждался его сладкой бесконечностью. Отпустив девушек, Юм почувствовал себя таким-же прорастающим из земли элементом, символом, колоссом, как и всё вокруг! Сила действия обрела самый пик во всех смыслах, все смыслы летали в воздухе вокруг, среди сумерек и блаженной тишины, шума дыхания и сердцебиения его биологической установки, увенчанной глобальным, чистейшим сознанием. Казалось, он даже вырос на пару метров, и правда – открыв глаза он обнаружил, что смотрит поверх кладбища, словно маяк. Виды в лице тёмно-зеленых лугов, ржаного поля, далёкой стены леса на горизонте, водоёма и чернеющего леса ближе пульсировали, плавились и переливались радужно, они праздновали бытие как в его упоротом сознании, так и вне его. Тут же начал активироваться сильнейший эффект рыбьего глаза – крутанувшись ещё раз, и ещё, замерив всю панораму, Юзернейм ощутил, что все эти километры живой свободы и всё это строгое тихое место он впитал, вобрал в себя, легко скопировал и перекинул в какое-то безлимитное облачное хранилище, хотя это были такие-то масштабы! Не какие-нибудь три гигабайта порнухи. Тут он осознал кое-что, и спешно, переводя дыхание и улавливая за хвостики уносящиеся мысли, докладывал:

— А Яныч-то с нами! С нами! Славный наш блондин! Ян... Он спрятался здесь. Под землей, или на небе? Без разницы, нет разницы, ооо, нет её!... Но он вечно будет стрелять спермой, Яныч-то! Он всегда будет разгоняться на садовом... А што это, кстати, садовое? Шоссе или переулок? Или город? Ах, садовое... Садовому – сады! — девушки сдержанно смеялись. — А Яныч всегда будет! Всегда-всегда... И везде! О, Яныч-то всегда будет в Италии, и в Японии, и в Швеции, и на садовом! И в том большом парке... Да, он такой! Повсюду, во всём мире будет! Яныч теперь все границы преодолевает... Силой мысли преодолевает! Силой доброго своего вечного сердца...

На очевидный вопрос Кристи, Света лаконично пояснила, что речь идет о его покойном друге. Некрополис оказался не очень большим, и преодолев его вдоль по центру, банда свернула и направилась по периметру. Йуса колбасило знатно – он то брал их за руки, то отпускал и стремглав уносился в сторону, оглядываясь повсюду, неустанно озираясь на тёмное небо, в сочные лабиринты своих ладоней, и на очаровательных спутниц. Фемины уверенно шли, негласно начав обратный путь, взявшись за ручки, и этот-то момент он пытался разгадать, осознать, трактовать – но был так восхищён, что это было невозможно.

Тропа вывела их к опушке и бревну у пруда. Водная гладь отражала вечернее небо среди непроглядной черноты земли, будто гигантское зеркало. На том берегу было уже пусто, а в воздухе теперь рассекали большие ночные бабочки, чарующе поющие бражники. Картина была красива, и трио вновь расположилось на поваленном дереве. Вместо короткой передышки они незаметно просидели там ещё долго, увлечённо разговаривая обо всём на свете.

Подгоняемая комарами и шурша травой, подсвечивая мобильниками заросшую тропу у себя под ногами, компания спешно вернулась в дом. В оккупированной кухне курильщики зажгли зажигалками свечи, создав уютную и мистично-интимную атмосферу. Изголодавшийся, но ещё не отпущенный великой силою Йусернэйм забрался на печку и наблюдал кухню, словно центр огромного тёмного зала, уносящегося во все стороны. Девушки сидели за столом и дружно уплетали бутерброды. Через несколько времени Света уже прилегла на постели, а хозяйка развалилась на стуле, закинув ногу на ногу, и тоже отдыхала. Парень – как она его величала в своей голове, теперь слез с печи и достал из рюкзака чекушку водки и пакет апельсинового сока. Разлив по чашкам, но себе – очень мало, и смешав с соком, он шепотом спросил, какой бы ознаменовать тост?

— За всех, кто в поле.

Коротко подумав, предложила она, напомнив, что здесь проходили великие войны и многочисленные баталии. Стаканы тихо коцнулись.

Светочка уже сопела. Кристи обошлась православной сотней грамм, а Йус страшно хотел жрать и принялся за ещё мягкий хлеб, нарезав потолще сыра и колбасы. Неспешно отужинав, он ещё пыхнул травы. Она знала, что не опьянеет от такой ерунды, ибо уже с добрых полчаса пьянела от более сильной интриги и предвкушения. Оба откинулись на стульях, сыто и довольно рекуперируя энергии.

Пересекаясь в некоторые моменты взглядом, они засмотрелись друг в друга на несколько мгновений, резко встали, потушили все свечи, и взяв его за руку, Кристина повела парня на выход, прихватив спиртовые салфетки, керосиновую лампу и фонарик.

Снаружи было очень темно. Тихо прикрыв дверь, хозяйка направилась к сараю и вручила все предметы ему, а сама достала ключи. Сбоку у сарая обнаружилась незамеченная ранее дверь, которую она теперь распахнула, выхватив лучом фонарика блеснувший бежевым металлический кусок чего-то очень интересного. Йус прикрыл дверь, а она тем временем, в свете фонарика, установила на капоте двадцать первой волги керосинку и зажгла её. Здесь уже давно не пахло бензином. Лампа стояла почти у самого лобового стекла уверенно, но капот был очень обтекаемый, и из соображений безопасности Кристина всё равно вцепилась в машину и прилегла всем весом в безуспешной попытке раскачать её, что насмешило Юзернейма среди удивления сему импозантному артефакту, ровно стоящему на сдувшихся шинах. Вообще-то автомобиль также мог похвастать всеми четырьмя хромированными колпаками, целыми стёклами окон, фар, и всей фурнитурой, в том числе прекрасным шильдиком с газелью. Снизу его, конечно, поела коррозия, а на поверхности кузова в некоторых местах потрескалась краска, но в неравном сравнении со среднестатистическими уличными беспризорниками, транспорт выглядел почти как с конвейера. Кристи распахнула заднюю правую дверцу и поманила Юзернейма пальчиком. Только вот ему предстояло переложить некоторый хлам на сидение водителя, тем временем как она спешно расшнуровала сапожки. Рассмотреть салон было ещё труднее, особенно оставшуюся в тени приборную панель, но на беглый взгляд интерьер выглядел также славно. Живо избавившись от рубашки, он уселся в машину, и едва дёрнув за шнурки сбросил кеды за порог, стягивая джинсы; она же, возбуждённо рыча, уже скидывала свои вещи на переднее пассажирское. Синхронно хлопнув дверцами, пара закрылась внутри. Остатки терпения ушли на протирку ладошек пресловутыми салфеточками.

Прильнув к ней в засосе и крепко обняв, он шустро освободил горячие груди от лифчика и принялся целовать и ласкать их, одной рукой поглаживая непривычный стан, другой заигрывая в заросшей промежности. Йус так увлёкся, что и не сразу заметил обилие её изуверских шрамов; еле остановившись и избавившись от его трусов, пара перешла в наступление. В свете одного-единственного язычка пламени, да в антураже великовозрастного советского авто, действо выглядело в высшей степени дико, неуклюже и весело. Кристиночка уложила его на диване и прильнула целоваться дальше, но вот в следующие моменты Юзернейм никак не ожидал, что она внезапно отринет, устроится над ним на корточках, возьмёт топорящийся елдак и направит в самую глубь своего сочного лоно! Удерживаясь правой рукой за спинку переднего диванчика, а левой за уже их непосредственный траходромчик, исповедница мастурбации познавала новое удовольствие, заходясь в ярых торжествующих стонах. Очень скоро она поняла, что на парне можно не прыгать, хоть это и вкупе с его движениями было ещё кайфовее, а просто расслабится, спустив одну ногу на пол, а другую просто согнуть в колене – он старался и делал всё сам, гладя её тело, шлёпая округлости и щупая за соски. Было тесновато и становилось всё жарче. Когда эта поза надоела, девушка была уложена им на диванчике, в противоположную сторону, к правой двери головою, он же пристроился лизать эту жаркую киску, что повергло фемину в пучину неизведанного удовольствия. Он разминал её сисечки – играть с этими мячиками была сплошь забава, а она поглаживала его вытянутые руки и внезапно крепко вцеплялась в них. Всласть наработавшись языком и заметив какую-то особую страсть к своим рукам, Йус немного подвинул её, прилёг, запустил правую под талией и плотно прижал спиной к себе – жертва испустила поверженно-кайфовый вздох, приготовившись к следующей серии, ощущая нежно трущуюся по мокрым губкам головку змия, тянущуюся и заигрывающую с клиторочком, а потом удаляющуюся и ныряющую внутрь! Запустив же орган в процесс, он взялся теребить её сосочки, всё также прижимая, непрестанно целуя. В этой позе их медленное соитие тянулось ещё долго. Затем же, ускорившись, Юм уложил её на спину и встав на колени напал сверху – теперь неистовство набирало истинно зверские обороты! Кристи кричала, что было сил, а Юзернейм склонялся, окутывая её своими шторами и слушал в самой близи, лихорадочно целуя, чуть не задыхался и держал ритм, отстраняясь и сильнее колотя её бивнем, будто уже отдельной частью себя. Девушка зашлась диким хриплым воплем, чем безумно его возбудила, и выпустила наконец свои соки! Йус тут же извлёк инструмент, прижал к её лобку и стрельнул тугою струёй несколько залпов, попав ей и на лицо, и на груди; покрыв словно полосками крема её рёбра, впалый животик, и уткнувшись, залил насквозь всю её растительность на холмике. Дожав последние брызги над её сжатыми в коленках раздвинутых ножках, он сложил их, потеснил её и устроился рядом. Они полежали так, потные и безразличные ко всему, утомлённо целуясь. Освободясь же друг от друга, Кристина принялась вытираться от удостоенной награды, а Юз вытирал остатки оной, стекшей с её ножек. Также диванчик блестел от размазанных капелек пота – они посмеялись, что никаких салфеток, имеющихся с собой, не хватит. За сим парочка вылезла в прохладу гаража, оделась и направилась в дом.

Светочка также спала и не заметила вновь прибывших, разгорячённых, пахнущих страстью. Немного посидев за столом, просто полюбовавшись друг другом всё в том же желтом свете, они поболтали ни о чем. Хоть она уже и поняла из разговоров на прогулке, что ему всё нравится, а узнавала всё равно и подробнее – Юзернейм был абсолютно доволен и считал, что здесь вполне себе можно выживать, если иметь капитал и доход, и ей это нравилось. Среди прочего было упомянуто, что нужно найти и разместить в дальнем углу коридора, под лестницей на второй этаж, ночной горшок – чтоб не бегать далеко по малым нуждам. Скоро им, впрочем, приспичило, посему искать ничего не стали и сразу вышли под усыпанное звёздами небо, в дальний уголочек участка. Вернувшись, они охотно разделись, ибо было всюду было одинаково тепло, и затушили свечи. Юзернейм улёгся по середине, на границе двух матрасов, а Кристи справа от него, повернувшись лицом, ненасытно разглядывая его глаза и обняв за руку.

 

XIV : ЛЮБОВНИКИ СМЕРТИ

Первее всех проснулась Светлана. Собрав, первым делом, волосы в хвост, она взяла свою сумочку, захватила со стола чашку с водой и отправилась шуршать в другую комнату. За окном рисовался ясный день. С таким нехитрым набором, а также припасёнными заранее зубною щеткой и пастой она отправилась за порог и выполнила рутинную гигиеническую процедуру. Где-то в далеке пели петухи, над цветущими садами отдалённых соседских участков суетились в воздухе бабочки, пчёлы, всевозможные жуки и мухи, было умеренно и кайфово тепло. На их люксовой даче в Т-ской области, где жили маменькины предки, тоже было хорошо, и ей ничто не мешало бы сидеть там сейчас уже который месяц, и никакого Юзернейма никогда не повстречать. Но ей обыкновенно не особо туда хотелось – пусть там было и хорошо, но очень скучно. Их современный роскошный коттедж предлагал полноценный и комфортный отдых на природе, с такими же мухами и комарами, как и тут, но без тёплой и ламповой атмосферы деревни, где нужно трудиться и что-то делать самому. Здесь же, она понимала это всё отчетливее, предлагалось настоящее выживание в таких условиях. Это был забавный вызов. А в противном случае можно было нашептать любимому просьбочку закончить всё это поскорее – и она не сомневалась, что он бы угодил ей, но всё таки предпочла бы так не поступать.

Светочка отправилась за дом, к границе участка, где немножко улавливался теперь запах мочи, и быстренько справила там свои нужды – свернутая щедрая лента туалетки ждала в кармашке, и после использования была засыпана землёю. В эти мгновения фемина просто мнила себя кошечкой. Но теперь рефлекторно хотелось помыть руки – спиртовая салфеточка могла бы помочь, но не даровала бы привычного ощущения чистоты, какое может быть только от контакта с водой.

Она направилась к колодцу и осмотрела его – на поверхности, среди занесённой как-то ветром листвы плавали дохлые представители фауны, отсюда не вполне различимые, скорее всего амфибии. Ведро с верёвкой на лебедке дежурило рядом. Прежде всего, решила она, нужно было сделать зарядку – особенно размять и растянуть руки. На все упражнения, которые она ещё три года назад выполняла каждое утро (а ныне по настроению) у неё ушло около десяти минут, в которые она тайно надеялась, что кто-нибудь проснётся и поможет. Но всё-таки оживления не произошло. Взяв ведро и перевернув дном вверх, Света выпустила его из рук и оно полетело вниз, гулко плюхнулось, а она принялась сразу же крутить ручку, рассчитывая собрать только верхний слой безобразия. Через несколько умеренно тяжких моментов засранец был поднят – на поверхности плавали среди трухи и тины останки двух лягушек и одной ящерицы. Всё это она собрала руками и швырнула подальше. Теперь стало всяко чище, и вода уже выглядела более-менее пригодной для ополаскивания рук. Найдя в металлическом шкафу подле сарая пластиковый тазик литров на десять, черноволосая обрадовалась и в следующий десяток минут подняла ещё два ведра. За вытаскиванием последнего её застала проснувшаяся Кристи, и поспешила помочь. Девушки вместе подняли тазик и перетащили на столик подле дома. Хозяйка такого от гостьи не ожидала и рассыпалась в благодарностях – обе засмущались. Также Кристи пообещала найти в доме уличный рукомойник и принести его сюда. Юзернейм проснулся от случайного шума при этих самых поисковых работах, а Светочка сидела за столом напротив и улыбнулась ему.

И он тоже улыбнулся ей. Кристина тем временем нашла громоздкую приблуду, и он спешно встал, помог установить оную, перелил воду из таза и сразу же умылся и почистил зубы под тонкой струёй.

Этот день проходил для него ужасно быстро с самого начала. Даже после курения, из головы не исчезали размышления о том, как быть. С одной стороны, бессердечный и бездушный, он жаждал наконец самореализоваться в фактическом акте умерщвления, и теперь был к этому ещё ближе, чем вчера – а вчера был близко, как никогда. С другой же, он смотрел на неё, встречался взглядом, и его пробирал сладостный мандраж. Мысленно Юзернейм уносился в глубь себя, ещё недавно старого девственника, с юности вечного отщепенца, затем отшельника-наркомана, который только смотрел на неприкасаемые декорации прекрасных женских тел... Тут-то и закипал старый-злобный котелок с праведными вопросами! А почему мне никого не досталось? Почему монстром должен стать я? Почему всегда только я? За что?... Да, сейчас ситуация сильно изменилась. Можно было начинать жизнь с чистого листа, только в ублюдочной роли альфонса, о коей он никогда и не помышлял – такое казалось просто смешным и невероятным, а при ближайшем рассмотрении даже можно было заподозрить какой-то большой обман. Это было слишком хорошо, чтоб быть правдой – поэтому Юзернейм не мог принять такой соблазнительный подарок из рук судьбы-злодейки. Поэтому он здесь. Поэтому он должен сделать это. Разве могут быть какие-то сомнения?

Конечно, могут. Ведь речь идет не о малолетней дурочке, всамделишно кромсающей вены из-за несчастной любви, а о личности, достойной восхищения. А ведь это, с одной стороны, даже большая честь – и он был уверен, что вполне её заслуживает. С высоты этой мысли, правда, можно было бы не откладывая аннигилировать и Светочку, и в итоге сразу же себя – чтобы ни единой лишней минуты не тяготиться самоосознанием. Хотя, возможно, оно вовсе и не окажется тяжёлым. Его занимали очень интересные вопросы, ответы на которые можно было узнать, только совершив поступок.

Между этими размышлениями они неспешно позавтракали и покурили – Кристина тоже причастилась травкой, уже смешанными остатками обоих сортов, и её лихо начало накрывать. Светочка надела камуфляжные штанишки, и теперь обе фемины образовывали дресскод: оливково-зелёный низ и чёрный верх. Банда отправилась на прогулку.

«С чего всё началось? — раздумывал он, — с бесславно погибшего Яна? Ну, не совсем. Это проишествие лишь стало триггером».

Задолго до этого, ещё в своей счастливой жизни, одинокий и неприкаянный Юзернейм приезжал в Петербург с фотоаппаратом дабы предаваться урбанистическому странствию. И на первый взгляд всё было чинно и благородно. Но никто не знал, что этот молодой человек с камерой одержим не только фотографией. Он преследовал красивых девушек и женщин, снимал их со всех возможных ракурсов, и чаще всего пути его определялись прекрасными незнакомками. Самопровозглашённый маньяк мог пройти за очередным объектом страсти сколь угодно долго – обычно всё заканчивалось у подъездов домов, калиток в закрытые дворы, входов в метро или в какие-нибудь другие заведения. В первые же мгновения определения своей "жертвы" и поспешного, скрытого и слепого выцеливания её в кадр прямо на ходу, у него начиналась эрекция, а в сознании всё мутнело и теряло значение. В реальности оставались только он и она – следовало лишь быть бдительным. Конечно, восхищение женской красотою, тайное её увековечивание и даже преодоление каких-нибудь трёхсот среднестатистических метров ради эстетического наслаждения оной – может иметь характер исключительно позитивный и утверждать мужчину как совершенно здорового, репродуктивного и энергичного индивидуума. Но в его случае это было началом большого помешательства. Скоро в увлечении проглянулась коварная природа наркотического воздействия и вообще зависимости – было кайфово погружаться в процесс, снова и снова выбирая цель, блаженно её преследуя; а в качестве же расплаты за удовольствие было тяжело наблюдать, как они неминуемо удаляются туда, куда ему уже нет пути. Но ещё труднее было бы не поддаваться этой мании – не преследовать, не фотографировать, не воображать. Это было невозможно. Он утверждался в своей принадлежности тёмной стороне и непостижимому простым смертным клубу маньяков и серийных убийц. Но обо всём по-порядку.

Одним летним утром, ещё в первый год увлечения сим пороком, ему довелось заметить прогуливающуюся девушку, выйдя на неё прямо с угла одной улицы. С такими случаями он ещё не сталкивался, привыкнув ходить в обыкновенно устремлённом темпе спешащей куда-нибудь женщины, и в первые мгновения ещё шел в паре метров позади. Но поняв, что это надолго, Юзернейм рисковать не стал и устроил слежку на некотором отдалении. Каштанововолосая фемина, одетая в голубую блузу, белую юбку до колен и голубые же балетки, долго гуляла каким-то непредсказуемым маршрутом. Всё чаще заходя во дворы, она стала как-то внимательнее смотреть по сторонам, даже оглянувшись один раз, словно невзначай, и коротко заметив его. Ему пришлось спрятаться за припаркованной машиной, но любопытство лишь было разогрето, и когда её фигурка прошла дворик насквозь и свернула на улицу меж двух домов, он аккуратным бегом пересёк дистанцию, притаился у угла дома и проводил её взглядом подальше, перебежал на другую сторону и пошел быстрым шагом. То же самое продлилось и через ещё один двор, успевши ему уже надоесть. Чуть совсем не упустив её, резко свернувшую в незаметную арку, из виду, он вновь бегом на цырлах преодолел спящую улочку и аккуратно сунувшись в подворотню заметил, как она в долю секунды, осмотревшись, ловко исчезла у продольного ряда гаражей. Ох и забилось же его сердце в тот момент! Быстро пройдя во двор, Йус на ходу оглянулся, улучил совершенный покой и тихонько подбежал к крайнему гаражу, но он оказался плотно стоящим у стены каменной ограды, по коей и располагался весь ряд. Прокравшись к следующему, и сознавая, что он не знает, где именно она окажется, он аккуратно выглянул и улучил пустой и тесный, но преодолимый зазор, в который и решил боком протиснуться, удерживая в правой руке фотоаппарат, а в левой снятый рюкзак. Включив фотик и понимая, что второго шанса может не быть, он мигом прокрался; положил позади рюкзак и кое-как, подняв трясущимися руками аппарат над собою, открыл крышку-дисплей, настроил скорострельность и нажатием кнопки вывел обзор с оптической мушки наглазника на экранчик, повернув его вверх, в последний миг подкрутил зум – и удерживая в одной руке, присел враскорячку, и от самой земли выглянул объективом за пыльный металлический угол. Девушка сидела на корточках почти идеально в профиль, с задранной юбкой, и завершала струйку – он слышал возбуждающее журчание все эти мгновения. Она спряталась за дальним гаражом на расстоянии каких-нибудь двух метров, в ширину же пространство между стеной и неровным рядом гаражей составляло около полуметра, на заднем плане громоздились друг на друге блинами два комплекта шин, на фоне коих она выглядела контрастно. Первая серия из десяти кадров была отснята, а она ещё не выпустила последние капельки. Вспотевший Юзернейм, словно свидетельствующий некое божественное явление, судорожно нажимал на спуск затвора и молился, чтобы она не услышала сей стрёкот. В те секунды, что она ещё беззаботно восседала, он словчал снова поднять аппарат, маленько открутил зум и вернул на позицию. Незнакомка поднялась, прижав к себе юбку и зацепивши пальчиком сдвинутые вбок трусики – ножки стояли по ширине плеч. Кое-как разглядывая эту фигурку на дисплее, он едва владел собою, нервно выцеливал её в фокус и вновь стрелял, внутренне агонизируя от эпичности момента. На этот раз, стало быть, в полной тишине, она заметила тихий стрёкот и посмотрела в его сторону. Слава солнцу, спадающему на неё спереди, объектив не мог здесь отсвечивать, и она его не заметила, преспокойно опустив взгляд. Удерживая одежду, свободной рукой девушка приложила к промежности салфеточку и отбросила её. Расправив трусики, она отпустила юбку, повернулась и прошла пару шагов, приблизившись и исчезнув по ту сторону этого же гаража (где зазор меж следующим оказался гораздо шире) проигнорировав несмолкаемые щелчки камеры. Юзернейм был бы не собой, если б тут же не вылез и не подобрал священную реликвию! Дрожащими пальцами он аккуратно сложил салфеточку и убрал в карман. Тут же Юм поспешил за конфиденткой, ощущая теперь странную потребность увидеть её лицо и заглянуть прямо в глаза. Позволив ей покинуть двор и спрятав аппарат в рюкзак, он пробежал к очередной на пути подворотне, выглянул по сторонам и настиг девушку среди улицы. Взволнованно приблизившись на дрожащих ногах, и преодолев подступающую неловкость, он успешно реализовал затею. Она окинула его любопытствующим и затем несколько озадаченным взглядом, и тут, к своему удивлению, какбы невзначай, Йусернэйм сказал ей «привет». Девушка несколько растерялась и робко кивнула – но это он заметил уже краем глаза, так как ускорил шаг и пошел дальше. В нём уже вскипело желание и разговориться с ней, и шлёпнуть по заднице, и что-нибудь ещё сделать – но всё это находилось за гранью дозволенного как уголовным кодексом, так и его собственной психикой, что ужасно печалило.

Вернувшись в тот день домой, он первым делом упаковал салфеточку в герметичный зиплок, и первые дни ещё размышлял, стоит ли оставить её нетронутой, или пообнимать ею свой член, любуясь на фото дарительницы, пока ещё свежая? Фотосет выдался на ура. Хоть и времени заморачиваться с ручником в такой ситуации быть не могло, автоматический режим съёмки с приоритетом (щедро распахнутой) диафрагмы сам подобрал подходящее число ISO и выдержку, ни в чем не покривя душой, блестяще распорядившись всем потенциалом камеры. Почти весь улов, только без кадров, где она оглянулась к нему, и тех, где приближается на выход (чтоб уж совсем не деанонимизировать девушку), он пометил своим водяным знаком-лигатурой и разместил для скачивания на порнушном торрент-трекере, а также на некоторых анонимных ресурсах.

Этот случай положил начало внедрению псевдоманьяка в социальную среду. Если раньше он ещё мог терять время где-то в промзонах, пусть и делая для себя интересные кадры, то теперь чаще ошивался в жилом секторе. Конечно, он понимал, что произошедшее случайно, и одно такое уникальное совпадение вовсе не обещает, что прекрасная половина населения обязательно будет отливать за гаражами... Но что ты будешь делать – такой ослепительный след оставил в его сознании сей дивный трофей, и бедняга совсем потерял покой. Сколько он потом размышлял об этом случае и как его корёжило от того драйвового, безумно возбуждающего ощущения вседозволенности, о де-упущенных возможностях! Ведь он мог и не доставать фотоаппарат, а выйти к ней, приложив палец к губам и тихо пообещать, что не сделает ей больно... Ах, сколько же он прокручивал в воображении различные сценарии и излил за этим семени?! И на что бы он решился, окажись в такой ситуации ещё раз? Забегая вперёд, надо сказать, что это были действительно безобидные и потому очень наивные фантазии.

Потеря же покоя заключалась не только в прогулочных дежурствах по мирно спящим ещё дворикам, но и в изучении среды и дальнейшем применении полученных знаний, а также в отчаянных аутоэротических акциях. Первую такую он предпринял уже скоро – найдя тот самый двор в одну из белых ночей, он явился на заветное отхожее место и яростно помаструбировал там. Отныне он будет высматривать подобные закуточки и удобрять их своей спермой, воображая себя в окружении опорожняющихся прекрасных самочек.

Ему не составило особого труда, а даже вызвало азартное удовольствие найти на форумах одержимых сексом и просто озабоченных людей некоторые адреса и явки частных тусовок свингеров и БДСМщиков, для составления сексуально-активной карты исторически похотливого города. Разве что в последствии, проходя где-то неподалёку, он лишь дважды примерил внезапную роль вуайериста, заприметив оба раза в вечернее время половые утехи в автомобилях; да периодически видал компании проституток. А вот обыкновенные женщины на меченых улицах проходили такие же привлекательные, как и всюду. А он бродил и верил, что ещё увидит, встретит что-то особенное! Это было очень странное чувство, словно мания чего-то невозможного. Это не становилось идеей-фикс, хоть скоро он и посетил все злачные места града на Неве... Йусернаме отдавал себе трезвый и прискорбный отчет, что даже если бы хомосапиенсы занимались сексом на каждой лавочке и во всякой машине вокруг, а голые женщины беспечно выглядывали изо всех окон, и пусть он мог бы обфоткать всё это вдоволь и даже отодрочить прямо на месте, да что толку! Он всё равно оставался бы со своей ненасытной эрекцией абсолютно обделённым на этом празднике жизни; потерянный среди богатейшей на любой вкус галлереи смазливых мордашек и аппетитных тел, в этой бесконечной олимпиаде обратно-поступательных видов спорта... Он был один.

И у него не было к нормальным людям злобы, непонимания или зависти. Юзернейм всегда ощущал себя подделкой, будто ожившим манекеном – чем-то таким, в чём никто в этом мире не нуждается. Но зачем-то же он ожил? Почему-то и для чего-то сие восхищение и влечение испытывал? И кроме того, что-то внутри ему задавало вопрос: получи он в своё распоряжение самую обычную, молодую, едва ли не пустоголовую женщину – смог бы он, получив с ней удовольствие, позволить ей уйти? И он знал ответ, хоть и не понимал обоснования. Юзернейм очень изумился, узнав, что в окружающей его стране есть такое явление, как возраст согласия. Значит, кругом ходили подкованные, знающие своё дело правильные биологические граждане, и потому такие объяснимо счастливые – у них был возраст, и они соглашались. Они что-то знали. Их предки, должно быть, передавали из поколения в поколение тайны о словах согласия и методах согласия – они знали толк в согласиях! И только информация о возрасте утекла от этих половых гигантов и хозяев жизни, став узаконенным общественным достоянием и дармовой роскошью для всей пиздадельной челяди. Неужто его потраченная зря, проигранная к тому времени возрасту согласия пара-тройка лет делала его таким другим, несчастным, и оправдывала все зарождающиеся мыслишки? Ну, не совсем. А вот как поплохело бы ему, узнай он в то время, что проиграть возрасту согласия ему предстоит ещё целый десяток лет?...

С самого детства он был "не в теме". Даже говорить Юзернейм начал только в три года. Его родители были очень занятые на работе люди, и как-то так сложилось во всем его детстве, хоть и с посещением соответствующего садика-заведения, что правильных слов о девочках и о должном к ним подходе ему никто не сообщил. И уже ближе к десяти годам, к тому самому диапазону возрастов до четырнадцати лет, когда его ежегодно ссылали в летние лагеря, ребенок оказался совершенно не адаптирован к социуму и не умел начинать общение с ровесниками, ужасно стеснялся, был мнителен и в коллективы не вливался. А с возрастом такие дети почти автоматически становились изгоями и подвергались как минимум насмешкам. Чего не избежал и он. Ему были непонятны вопросы мальчишек-ровесников а-ля «а у тебя есть девочка?», и по смыслу казались чем-то странным, абсурдным. Чуть позже он заметил тенденцию – почти все дети вокруг всегда стремились казаться взрослыми, и потому травили тех, кто просто оставался собой.

Но как и сегодняшний Юзернейм, тот совершеннолетний, охочий до писающих фемин, на прошлое зла уже не держал – отпустил, позабыл, и был скромно, внутренне счастлив, обретя гармонию, вопреки своей психической инвалидности по отношению к социуму. Ведь разве это общество – не дрянь? Не хорошо ли, что оно само прогнало его от себя? Так что он даже вполне гордился своей участью. Однако, это всё-таки была частичка пазла. Это была трещина, словно исток реки, ведущая и расширяющаяся в огромную пропасть между ним и всеми людьми. Этот парень был уже потерян. А вокруг досыта жрал, рычал кабриолетами, прогуливался в просвечивающих платьях и всласть ебался высокомерно-красивый мир несправедливости. На взгляд простых смертных, эту часть палитры его чувств идеально наполняла бы всё та же пресловутая зависть, но Юзернейма подначивала вовсе не она. Немыслимое и чудовищное несоответствие числа таких вот изгоев, как он, к сотням тысяч здоровых и румяных правильных животных (будто по наитию постигших какой-то великий секрет осмысленной жизни), его только раззадоривало, но и классовой ненавистью не являлось тоже. Здесь правила бал и мракобесно мастурбировала мегаломаническую мечту его о массакре морозная математика! Ибо убери из несчетного их числа одну женщину (да хоть сотню), и меньше не стало бы, учитывая, что все они одинаковы. Он просто чувствовал интерес к ощущению и хотел постичь – что такое своими руками задушить девушку? Каково это – смотря ей прямо в глаза, чувствовать, как сопротивляющееся тельце покидает жизнь, как под тонкой кожей останавливаются все эти грандиозные процессы лишь от его давления, по его прихоти? А как, кстати, она – женщина, всегда недоступная для него по-умолчанию, устроена там, внутри? О, да ведь она же не будет смотреть на него, ничего уже не скажет, и будет ещё тёплая... Вот эти изыски и двигали им в первую очередь – вот кто преследовал случайных красавиц с фотоаппаратом и без! На протяжении молодости он всё яснее осознавал себя нечеловеческой сущностью, наделённой особыми свойствами и возвышенной, абсолютной, неоспоримой волей как на суицид, так и на убийство кого бы то ни было. Если бы ему было, с кем поговорить по душам, то это был бы строжайший секрет, щекотно просящийся наружу.

И, надо заметить, в этой воле он не ощущал ничего ни возвышенного, ни вульгарного. Желание убить, не смотря на упомянутое любопытство, было совершенно низменным, животным, и в его случае тесно связывалось с похотью – и потому распространялось только на женщин. Теоретически-то, конечно, можно было бы кого угодно нашпиговывать пулями, это не имело бы никакого значения в бренном мире кормильцев глистов и начинок для гробов. Но его постоянным желанием было именно признательное умерщвление на сексуальной почве, обворожённое красотою, в порыве влечения, венчаемое эякуляцией! Либидо и Мортидо питали Юзернейма в равной степени, а Эрос и Танатос над ним исходили слюной – сакральная связь секса и смерти сияла в сознании! Хотя вот сексуальное насилие, например, виделось ему исключительно гадким и неприемлемым явлением, как, впрочем, и не сексуальное. Потому, подари ему судьба возможность проследовать за гаражи к невинно писающей милашке ещё раз, Йус предпочёл бы выйти из укрытия, указывая соблюдать тишину и присесть напротив, ожидая только увидеть девичий испуг и кое что ещё, не помышляя никакого прикосновения, наслаждаясь самим мгновением. Тут уж либо всё, либо ничего. В то время он всё-таки ещё был законопослушным гражданином. Но внутри этому послушанию кое-кто противился и подсказывал, даже требовал, что нужно однажды взять своё! Взять солидно, без всякого насилия. Конечно, романтика вечерних преследований была сказочно атмосферна, занимала время и развивала фантазию, но постепенно, провожая в недоступную локацию очередную цель, Юзернейм возвращался к мысли, что однажды необходимо будет что-то придумать... Желание жило в нём и дожидалось своего часа – очень возбудившись идеей бросить всё и повеселиться. Оно двигало им... И задвинуло уже очень далеко.

Сворачивая свою интимную хронику в мысленный трей, Йусернэйм какбы вселялся в сегодняшний день, в этот удивительный и непосредственный момент, где-то среди живописнейшего простора смоленщины; обнаруживая себя в компании двух фемин, уже получивших удовольствие с ним, уже сладостно изведанных изнутри его членом, и что самое умопомрачительное – в этом мире они были такие не единственные.

Упоротая Кристина смеялась и описывала своё теперешнее мировосприятие, а Светочка активно дискутировала с ней. Юзернейм, ловко выныривая из своих иллюзорно-тяжких дум, тоже хохотал в нужных местах, коротко комментировал и задавал какой-нибудь вопросик. Они прошли по ближайшей поляне, не сворачивая к водоёму, а двигаясь дальше, в широченный край леса, приютивший тенью, за коим обнаружился обширный луг с мелкой извилистой речкой. Природа брала своё как внутри, так и снаружи – на сердце и в уме становилось легко и беззаботно, хотелось просто рухнуть в мягкий ковёр трав и забыться.

Разумеется, нарезая для неё стафф, он прекрасно понимал, что только усложнит, в некотором смысле, себе задачу. В теории, не будь здесь Светы и этого баловства, следовало бы обойтись только водкой, сексом, и мечтательными разговорами о смерти и небытии. Возможно, таким образом прошла бы неделя, а то и две, и он уже рисковал бы своим повидавшим виды организмом... Чтож, рассматривать варианты дальнейшего развития событий уже не было смысла, ибо сейчас ситуация была совсем иная. Он вдруг подумал – а что, если просто взять и повесится ночью, пока они будут спать? Его единственный и любимый толстый кожаный ремень офицерского образца должен быть выдержать – в военной вещи Йус не сомневался. Наверняка обнаружив его, Света извлечёт тело из петли, вероятно, поиграет с ним, но тут же использует висящий ремень по назначению. И Кристина, если психика позволит, тоже последует за ними. А если же не позволит, и она вдруг в ужасе убежит прочь, то перед законом будет чиста, хоть и вся ситуация будет выглядеть как-то очень несуразно. В СМИ такое если и подадут, то, наверное, изобразят как причудливый результат любовного треугольника у готов-наркоманов – поди разберись с ними, кто кого любил и кто кого предал?... А может, Кристи окажется не из робкого десятка, да лихо раскопает могилку и похоронит их под покровом ночи? Вот это был бы шикарный вариант! Cуицид – один, убийство – ноль; прямо таки. Да только такое в планы не входило.

У Юзернейма, как известно, планов вообще не было. Но с самого начала, когда он решил бросить всё, имелась одна маленькая задумка. Он хоть и наметил бродяжничество в Москве основной развлекательной программой, но она являлась временной – пока гость столицы вдоволь не изнасилует взглядом весь этот город со всех сторон. Однако, произошло уже много всего, и направшивалось произойти ещё, так что загадывать наперёд он не желал.

Сейчас Юм наслаждался жирным солнечным днём, таким истинно летним, радостным, надутым; с насыщенно-синей глубиною неба и пасущимися под куполом взбитыми сливками облаков; с пестрящей по земле зеленью, и главное – горячими ладонями в своих руках двух прекрасных созданий, таких разных в мелочах, но равно не от мира сего. В эти мгновения он отдался нахлынувшим волнам внутренней несбыточной мечты о хиппианстве – просто наслаждаться красотою, любить, курить и не знать грязной, порочной, рабской цивилизации с её тёмными улицами. Всё это время, с самого момента прибытия сюда и в течение даже подсознательно жуткого, но красивейшего кладбищенского трипа, он был абсолютно счастлив – не стоило сейчас рыться в ретроспективном хламе.

Банда направлялась вдоль речки, солнце нагревало с пощадою, ветер резвыми порывами трепал их волосы. Юзернейм хоть и не желал забивать мысленный эфир всяким своим мраком, в подсознании всё обваривалось само собой. Он сознавал, что не мог бы умертвить ни одну из этих двух прелестей так, как сделал бы это с любой посторонней женщиной – грязно-похотливо, надменно, пренебрежительно. Собственно, убийство было лишь названием физического акта, о чем он уже не одну тысячу раз себе напомнил, а смысл же действия таился дальше, глубже, а потому какбы и был незаметен – но истинно же являлся большим и светлым актом добра! А не каким-то проявлением кровожадности и любопытства пустой души и нездорового ума. Кроме того, следовало иметь в виду – Кристина ведь шла рядом не просто так. Она прекрасно помнила его признания о том, что он уже не живёт, и скоро вершит над собою самосуд; и сама выбрала присоединиться, сказав, что лучше с ним, чем через одинокие года. Поэтому всё было логично, объяснимо и в высшей степени правильно. Всё было хорошо, всё было как надо.

У речки проглядывались совсем узенькие песчаные берега, и улучив одно местечко пошире, трио пристроилось отдохнуть после долгой ходьбы. Йус развалился лёжа, откинувшись на локти; девушки сели по сторонам напротив, вытянув к нему камуфлированные ножки. Незаметно, они провалялись так за болтовнёй ни о чем больше часа – с собой имелась бутылка воды и шоколадки, так что спешить было некуда. Прошло ещё несколько часов.

Ближе к закату они неспешно возвращались к дому, уставшие, голодные и вспотевшие. Юзернейма озадачил вопрос, как бы помыться, на что хозяйка ответила, что это какбы геморно, но возможно; и очень жеманно преломив свой голосок добавила, что и сама не прочь, с чем поспешила согласится и Света. Требовалось лишь набрать из колодца достаточно воды и подогреть не иначе как на углях, прямо в кострище на участке. Согласно легенде, ёмкостью для воды служил спрятанный в доме пятидесяти литровый котёл, который некогда умудрился спиздить с работы её отец повар, чем лично очень гордился. Далее предлагалось полученный кипяток размешивать колодезной водой, и черпаком себя обдавать – что было прекрасно известным ритуалом почти всем жителям пост-советского пространства, практикующимся и поныне каждое лето.

Зайдя на участок, Кристи вручила парню свой фонарик, сказав, что оставшиеся дрова лежат в сарае, там же он найдет и топор, а сама отправилась за кастрюлей. Света пошла с ним и разглядывала автомобиль. Дровишек оказалось вообще не много, но более чем достаточно для их нужд, и наугад было взято четыре полена. Только два последних ему удалось расколоть более-менее как следует – первые были расхреначены совсем садистски, что от человека, никогда этим не занимавшимся по причине отсутствия жилья на природе, было ожидаемо. Фемины наблюдали за этим, смеясь, ибо сам Йус их и раззадоривал своими саркастичными комментариями, между делом не позволив им набрать воды, так как всё хотел сделать сам. Хозяйка заблаговременно принесла бутылочку с остатками керосина, и аккуратнейшим образом, чтоб не разлить впустую, деревяшки были смочены и уложены на старые газеты. Кострище представляло из себя неровный квадрат из красного кирпича, уже прилично поглощённого землёю, находившийся почти в центре участка. Пока девочки играли со спичками и зажигалками, Юзернейм с короткой передышкой оформил десяток ведёр воды – первые шесть отправились кипятиться, а оставшиеся для последующего разбавления были слиты в тазик. Котёл имел даже крышку, что значительно сокращало время ожидания, также, кстати, промаркированную красными буквами "Г.Ц.", как и чистые бочины его шлифованного металла, что вызывало улыбку – Юм объявил, что горячий цех теперь переехал под открытое небо. Света сказала, что не врубается, зачем было красть гигантскую кастрюлю, как не для этого? Кристи патетически проскрипела словом «клептомания» и добавила, что супчики родитель варил здесь и в обычной трёхлитровке. Йусернэйм спросил, а как же отдыхающие тут вообще осуществляли водные процедуры, и узнал, что некогда в левом от них углу стояла банька, павшая лет семь уже назад жертвою пожара. Случившегося, между прочим, когда батька бухал здесь в одиночестве.

— Хорошо, блядь, бухал, — похвалила она, — одним окурком, сука, умудрился всю баню спалить! Ну, если ему верить насчет окурка, конечно...

Юзернейм разразился хохотом, девочки не устояли тоже. Деревяшки лениво, но уверенно занимались тлением; закатные цвета только начали окрашивать небо; и банда, уже утомившаяся стоять на ногах, отправилась ждать в дом – да и за процессом можно было приглядывать из окна.

Девушки уселись покурить, а Юзернейм выжрал любимую сердцеобразную булку с сахаром, унавоженную сыром, колбасой и кетчупом, запивая крепкой бодягой эрзац-отвёртки. Оставив уточку, фемины тоже налили себе по чуть-чуть, а он хотел было покурить, как вдруг остановился:

— Нет уж, давайте мы будем в состоянии этот кипяток дотащить. Мы же не будем прямо на глазах у соседей это делать, да? — Кристи хотела ответить, но все рассмеялись. — Кстати, я никого ещё не заметил... Они вообще есть? А то какие-то шумы, молотки раздаются, это я точно слышал.

— Да, они где-то неподалёку, так что не будем. Вообще-то, — указала она в окно на правый деревянный домик, — при живой бане это у нас был сарайчик для инвентаря и всякой мелочи, а после стал... Ну, какбы душевой, да? Хотя никакого душа там нихуя нет... Тупо надо водой из ковшика себя хуячить, — тут захохотал Йус, а следом и Света, — так что же это за душевая такая, блядь? Ну, сами увидите... Тупо домик, ёпта, чтоб ополоснуться.

Светочка и Юзернейм продолжали ржать – марихуана и пойло брали своё, да и Кристинин страдальческий голос с непонимающей интонацией воспринимался только так, и сама она беззвучно хихикала, свесив голову, развалившись на стуле.

Спустя некоторое время, небо залилось насыщенно-рыжим, и выйдя проверить, Йус показал большой палец вверх – значит, вода была что надо. Хозяйка принесла прихватки, отпёрла нависной замок, позвала Свету придержать покосившуюся дверь, и вместе с парнем прошла и погрузила огненный котёл к самой стенке. Пространство было тесным – даже в грузовом лифте было бы чуть шире; однако, наличествовала элементарная скамейка с приклеенным куском линолеума в качестве обивки. По центру на полу раскинулся массивный резиновый коврик. В левом углу под потолком дежурил паук в огромной паутине, полной дичи; а на стене напротив, ждал висящий на гвоздике ковшик.

Оставив кипяток под крышкой, они ретировались в дом, где основательно пыхнули, опрокинули по сто грамм, весело и без задних мыслей скинули верхнюю одежду и переобулись в заранее найденные тапочки. Кристи прихватила принадлежности и чистые полотенца, а парочка понесла тазик с холодной водой. Через несколько мгновений, открыв крышку и смешав воду, последний груз ответственности был ликвидирован, тазик выставлен за порог, а дверь сама прикрылась – и его ждущий елдак, оттягивающий трусы, был высвобожден. На крючки для одежды повесилось одно только нижнее белье. Вода была ещё горяча, и они поливались аккуратно, взвизгивая, хихикая, отвешивая друг другу шлепки.

Пар заполнил тесное пространство, освещаемое яркими лучами заката сквозь мутнейшее стекло, что создавало невероятно милую атмосферу. Юзернейм взял кусочек мыла и заботливо натирал их, попеременно, по лопаткам, предплечьям, подмышкам, грудям, в то время как тонкие девичьи ручки тянулись гладить его вздымающегося змия. Велев прижаться к друг дружке, он смыл с них мыло, и пронзив меж животиков членом, обнял и ненасытно лапал эти тела, они целовали его, и было так хорошо, что темнело в глазах! Обмениваясь кусочком мыла, фемины теперь натёрли его в четыре руки, ни на мгновение не выпуская пенис, он же причинял им беспокойство в промежностях своими пальцами. Кристи взмахула ковшом и обдала его бодрым, сильным водопадом, за что он, протёрши глаза, резво её развернул, нагнул и уперши в стенку принялся грубо сношать – Света встала рядом на коленках и поминутно получала на отсос горячий член из самого пыла процесса, заодно теребя её с ним за соски. Прижав фемину спиной к себе, он оттащил её и уселся на скамейку, взяв за ляжки и также яростно трахал, подбрасывая теперь нанизанную на стержне – она заходилась рычанием, упершись руками в его плечи, а Света встала пред ними на коленях и припала самозабвенно облизывать энергично движущиеся гениталии.

Насладившись хозяйкой, Юм снял её и поднялся, отнял у Светы изо рта свой сразу же оказавшийся там инструмент и лёг спиною на резиновый ковёр – выбора не было. Суккуба сразу же устроилась на корточках, плавно и грациозно танцующе поглощая в себя долгожданный елдак, а над головой Юзернейма, лицом к ней, нарисовалась Кристи, и девушки взялись за плечи, поминутно дёргая друг дружку за соски и шлёпая сисечки. Через некоторое время уложена на спину была уже брюнетка, Света оккупировала своей промежностью её лицо, терзая за соски и повелевая лизать, он же повиснув миссионером на вытянутых руках, упершись в пол кулаками, жарил в медленном темпе и теперь разогнался, доводил Кристиночку до криков. Изъяв член на полпути и позволив суккубе жадно обсосать, он кивнул, мол, ложись на неё – и полив их водичкой, принялся то по-собачьи отделывать Светочку, то вновь встав на кулаки, буйно довёл до соков Кристину. Подняв и уложив Свету бочком на скамейку, он также люто продолжил, щупая её за сосочки и вцепляясь в шею. За своим трахом они всё ещё слышали хриплое и неровное дыхание поверженной и лежащей жертвы. Едва себя контролируя, он довёл суккубу до оргазмического пения и вынул импульсивно качающийся елдак, жаждущий разрядки. Никто не знал, сколько времени прошло, но вода была ещё теплая, и в лихорадочном полубеспамятстве он отыграл у эякуляции ещё несколько кайфовых моментов. Они обливались водой и бессильно припадали к стенам, Юзернейм отвешивал шлёпки по задницам и грудям, вставал на колени и устремлялся ртом в промежности, облизывал врата храмов, пытаясь заныривать языком в киски, одержимо воздавал хвальбы клиторочкам, подобострастно целуя и пытаясь всасывать, параллельно набивая по ягодицам звонкие шлепки. Позже он обнаружил себя на скамейке, облитым водой – тут же фемины встали на колени, подвинули его ноги и тянулись к стальному, раскалённому елдаку. Они обсасывали его, передавая изо рта в рот, смотря ему прямо в глаза одержимыми взорами. Света исполняла проглоты, обильно смазывая орган своей глубинною слюною, а Кристи ловила и бешенно вздрачивала его, насасывая, как мороженое на палочке. Этот дуэт работал слаженно и наполнял всё его существо неземным наслаждением. Йус позабыл своё имя и прочие мелочи – пред ним были только два этих горячих тела, усыпанных наполовину мокрыми и взлохмаченными прядями волос, чмокающие губами, стучащие его молотком по своим языкам, с этими глазами инфернальных блудниц, на вроде бы таких невинных личиках... Суккуба в очередной раз полностью проглотила его, стоя рачком, и оторвавшись, сама принялась бешено доить, объявив подельнице лишь слово «сейчас», – и они, прижались, щека к щеке, и лобызали его, Света трясла рукой, что было силы, и в открытые рты да на вытянутые языки получили они свою награду.

Вода в котле не спешила остывать, а душно было, как в аду – огненные лучи заката дополняли и подогревали картину во время порева. Сейчас же они блёкли, а трио, из последних сил удерживаясь на ногах, ещё раз прошлось друг по другу мылом, и стоя в пенных объятиях, обдавались водой, пока всю наконец не израсходовали. Замотавшись в полотенца, они перебежали в дом.

На свежем воздухе Йус приободрился, как это обычно с ним бывает, и вернувшись в избу, ещё светился энергией и смачно опрокинул целый стакан пойла. Кристи, наблюдавшая это, разразилась желанием тоже – и они, голые, уселись за столом. Светочка же на приглашение догнаться только улыбнулась, демонстративно скрестив руки, и завалилась в постельку. Снаружи спускались сумерки, кухонька уютно и более чем достаточно освещалась керосинкой. Йус, опасаясь перебрать, следующим стаканом выпил неравное соотношение горючего к цитрусовому, а вот девушка впечатлила его таким же неравенством, но в пользу проклятой. Он встал, подошел и протянул руку, словно бы приглашая её на танец, и получив после смущённой улыбки ладошку, потянул в страстный засос. Хотя и трудно было удерживаться на ногах, они какое-то время поласкались, и Кристина вновь ощутила его упирающийся бивень, вроде бы только обмякший, но сейчас вряд ли к чему-то призывающий – хотя и выбора не было, кроме как рухнуть в постель, где они продолжили ласки.

Юзернейм уселся подле и целовал её в обе лодыжки, вверх по ножкам, в икры и ляжечки со всех сторон, переворачивая, чтоб чмокать ягодицы, вылизывая ложбинку; подтягиваясь выше, к копчику и пояснице, затем обращаясь к бёдрам, киске, холмику венеры, животику и далее. Она поняла – это было исполнение того самого желания, озвученного им в первую встречу, и он делал это медленно и с наслаждением. Разум Кристи стремительно застилал дурман. Парень усадил и держал её, как куклу, расцеловав по спине, и уложил обратно – глаза её всё также были закрыты, а приоткрытые губы безмолвно сообщали о блаженстве, и он припал целовать пупочек, рёбра, груди, поминутно переключаясь на ручки... Фемина если не растворялась в нирване, то наверняка уже спала, с чувством полученного ранее полного удовлетворения забыв о вернувшемся в боевую готовность его орудии. Обласкав шрамированные предплечья, перемещаясь на ключицы и игриво возвращаясь к ненасытной усладе сосцов, Юзернейм нежно прижимал их губами, поглядывая, что Кристи при этом не меняет блаженного выражения лица и замечая лишь её более глубокие вдохи. Она уже уснула, сладко приоткрыв ротик, а он целовал её в шею и щечки. Отринув, он оглянулся на ровно лежащую и сопящую Свету. Через пару секунд она повернулась к нему с открытыми глазами. На тумбочке с её стороны, среди очистков от мандаринов и разноцветных конфетных фантиков лежал смятый в клочок полиэтиленовый пакетик. Света поднялась, потянулась и передала ему тонкую пластиковую материю. Юзернейм прильнул целовать эти сытные сисечки, рёбрышки, ключицы, вразнобой, ниже, левее, правее – а руки его, поднявшись вверх, натянули пакетик, и всё его тело сейчас управляло, поддерживало что-то очень нечеловеческое... Внезапно, словно бабочку в сачок, поймал он аккуратно и ловко Кристиночкино дыхание – поймал и не отпускал. Сию же секунду её ноздри втянули пакетик выше, Света оказалась рядом, аккуратно придерживая край над её носиком и прикрывая ей глаза. Кристи вдруг сильно дёрнулась, затем ещё и ещё – это было довольно жутко. Оставив Свете прижимать пакет, Юзернейм спешно вцепился в подёргивающиеся конечности жертвы, а её агония только набирала обороты – бедняжку словно било током. Так они просидели над ней около бесконечно тянувшихся полутора минут. Злодей, дрожавший от происходящего и теперь уверенный, что разум Кристи уже полностью угас, пристроился между ног и удостоверился, что здесь её мышцы сильно сжались. Исправив всякое сопротивление грубой силою, Юзернейм погрузился в уже по временам конвульсивно сотрясающуюся Кристину, и бойко нырял в вагинальное тепло, пока она не замерла совсем. Здесь и сейчас сбывалась его мечта – одна из числа самых невероятных. Дойдя до точки, он испустил семя в её лоно, потянулся и поцеловал в ещё горячие губы и лоб. Завернув тело девушки в простыню, парочка решила унести её и припрятать за домиком эрзац-бани, где соседям не будет видно и откуда рисовалась косая траектория в угол участка, где сгорела баня оригинальная – именно там, подумал злоумышленник, будет лучше её закопать. После чего они вернулись в дом и улеглись спать.

Убийцы открыли глаза где-то в середине дня, когда за окном беспощадно пекло солнце, заливая светом всю избушку. До вечерней электрички было ещё добрых пять часов, но Юзернейм всё равно действовал быстро. В первую очередь следовало набрать воды, чтоб после неизбежно потных раскопок было чем ополоснуться. День был погожий и ещё более жаркий, чем вчера. В соседних дворах было замечено оживление – доносилось радио из автомобилей и детские возгласы; скорее всего, в миру был выходной, и дачники заняли свои посты. Плевав на всё, он рассекал по участку в одних трусах, Света тоже осталась в нижнем белье. Набрав половину гигантской кастрюли, он оттащил её к кострищу, где ещё завалялись более-менее пригодные деревяшки, и метнувшись за ближайшим высохшим полотенцем, чтоб наверняка, обмотал дровишки, поджог и установил воду нагреваться.

Выбрав в сарае лопату с суровым квадратным черенком, Йус отправился на место сожженной бани и разглядел там, припорошенный листвою, ожидаемый чернозём – всё это добро, наслоённое ветром, они быстренько собрали граблями в мусорный мешок, чтоб затем высыпать для виду. Следующие полтора часа, за которые под вскипевшей водой всё выгорело, он уже теперь голышом, в одних своих верных перчатках, раскапывал узкую яму, а Света плела венок из сорванных где-то неподалёку желтых одуванчиков и каких-то неизвестных ему цветочков. Они болтали на всякие отвлечённые темы, а в моменты передышки она то обнимала его, то также присаживалась и свешивала ножки в импровизированную могилку. Подступ, по которому он в неё спускался, постепенно выкопался до неприличной, внеплановой длины, и тут Юзернейм уже задавался вопросом – есть ли цель постараться сделать всё незаметно, или же устроить достойную могилу? Хотелось, пожалуй, и того, и другого. Время протекало незаметно, спина и руки уже вовсю ныли, а внизу пошел слой глины, и форсированно поработав, он обнаружил, что края рва ему уже по шею. Вылезши, Юм спросил только, не опаздывают ли они, и ответ был отрицательный. Следующие десять минут он медленно и расслабленно пожирал шоколадку, запивая отвёрткой. В стороне, над белым свёртком простыни в теньке душевой, уже ошалело маячили мухи, но сильного запаха всё же заметно не было.

Света пришла с одеждой и рюкзаком покойницы – все вещи следовало уложить с хозяйкой, но предварительно, на всякий случай, да и любопытства ради, изучить. Парочка уселась, свесив ноги в могилу, лицом к участку. Из карманов толстовки и камуфляжных штанишек была изъята связка ключей от здешних замков, фонарик, телефон и пачка сигарет. Первым делом, конечно же, из мобильника была извлечена и уничтожена сим-карта. Разглядывая телефон известного финского бренда, Юзернейм поведал, что в года его старшей школы сия модель считалась очень крутой и стоила соответственно. Всё, кроме дачных ключей, было возвращено по местам. В рюкзаке же среди прочего обнаружились: элегантная готишная косметичка и расчёска (очевидно, комплект), скетчбук и тонкие гелиевые ручки, упаковка фломастеров, айподообразный mp3-плеер с наушниками-затычками, пять(!) непочатых пачек всё тех же красных ковбойских сигарет, ключи от квартиры (в потайном кармашке), какие-то мази для ухода за кожей, неустановленного предназначения таблетки, металлическая цепочка с карабином, простенький мультитул, баллончик перцовки и странное изделие, в коем угадывалась кукла. Размером она помещалась на ладони, имела деревянное, выкрашенное в белый лак тонкое туловище и свободно болтающиеся, даже сгибающиеся в суставах конечности. Из глубины  рюкзака сущность пристально и недобро глядела чернотою пустых глазниц, подведённых умышленно подтёкшим красным лаком; рот же на этом белом лице обозначался продольной чёрной полосой. Йус оробевши потянулся и достал её. Голова была круглой, с туловищем её соединял, изображающе шею, винт; а макушку венчал паричок – куклу во весь рост обрамляла шелковистая прядь, похоже, собственных волос Кристины. На тонких ручках и ножках (возможно, из спичек) по обе стороны, словно щитки брони, крепились под прозрачным лаком очень длинные ногти. Ладошки со ступнями являлись лишь намеками в виде узелков и бахромистых обрывков веревочки со стальною нитью, половые же признаки отсутствовали совсем. Парочка изумилась как самой кукле, так и ещё больше оторопела перед явно о чем-то говорящим фактом её здесь присутствия. Света продолжила листать только начатое содержимое скетчбука и вдруг грязно выругалась – Юзернейм отвлёкся от деревянной сущности (кою даже подумывал забрать себе), заглянул в книжку и увидел раскинувшееся на двух листах некое монохромное и черезчур прямолинейное подобие Босху. Изображался, со слов Светы, «ёбаный ад» – ну или, может быть, какой-то очень мудрёный его филиал, наполненный уродцами с обезображенными, причудливыми телами и очень эмоциональными физиономиями. Схожих творений обнаружилось ещё с десяток. Девушка потрясающе рисовала, пробуя различные техники и темы. «Даже странно, что ни словом об этом раньше не обмолвилась», — заметил он. Рассмотрев до конца всё содержимое как альбома, так и ручной клади, они переглянулись – стало быть, пора.

Выражение лица Кристины было беззаботным – что весьма их обрадовало. Света надела ей на голову венок, и они поцеловали её в холодные и теперь совсем уже бесцветные щечки. Положив слева у груди куклу, и замотав усопшую простынёй, как было, Йус взялся со стороны головы, а Света у ног, и упакованная в ткань брюнетка переместилась на их вытянутых руках к свежей, пахнущей землёю впадине. Решив никоим образом не ронять её туда, (хотя так он задумывал изначально), они словчали спуститься по резкому наклону, с коего он подступал в рытье, и аккуратно её уложили, накрыв сверху одеждой; в ногах был помещён полный всего добра рюкзак. Далее следовала спешная ликвидация горок земли по обе стороны от захоронения, в чем поучаствовала и Света, найдя в сарае ещё одну лопату.

В итоге, даже под припасённой природной мишурой, новоиспечённая могила выглядела примерно пятьдесят на пятьдесят – даже самый вшивый мент наверняка бы её распознал. Только вот на скорое появление стражи правопорядка Юзернейм почему-то не рассчитывал, хотя всё зависело исключительно от парочки маленьких факторов: говорила ли Кристи своим предкам о том, куда собирается; и если нет, то заметили ли они исчезновение ключей? Но что более важно – было ли им всё это безразлично? Желали ли они знать, где она и почему абонент недоступен?... Как особь с не уничтоженным полностью инстинктом самосохранения, вопросики теории безопасности щекотали его ум. Подобно исполненному вдохновения живописцу, он всё пытался закончить, но продолжал взмахивать кистью-граблями, чтоб привести картину на могиле в наиболее аутентичный вид, хотя вряд ли уже можно было сделать лучше. «Через некоторое время, — успокаивал он себя, — всё должно будет выглядеть более натурально, ветер принесёт новые листики, травинки, веточки; а если пройдет хороший ливень, так вообще будет ништяк»...

Отбросив грабли, Юм заметил, что Светочка всё это время наблюдала и встретила его взгляд внимательно и с какой-то воодушевлённой покорностью. Теперь же парочка, сперва найдя прихватки в душевом домике, оттащила туда воду. Быстро и без особых забав, они вымылись, но не как вчера, а целиком, тщательно облив гривы – Йус был страшно вспотевший, даже на самой макушке волосы вымокли насквозь. Наконец, за всё это почти непрерывно активное "утро", он расслабился с чувством выполненного долга, и ждущие за дверью подсознания мысли, мыслишки и прочее содержимое ворвались в эфир. Как и Света, он преспокойно вытирался и сушил волосы; нерадивая дверь была установлена на камень, легкий ветерок врывался внутрь и бодряще облизывал их. Юзернейм ощутил, что это подходящий момент, чтоб начать осмыслять произошедшее. С самого момента заворачивания тела Кристины в простынь, громкость у его рефлексий была сброшена до нулевого значения, теперь же можно было прислушаться к себе.

— Милая... Знаете, я тут осознал кое-что. Это так сложно, что никто не поймет и не поверит... Вот если оторвать от нас взгляд видеокамеры со стороны, и перенестись в случайный уголок страны, в любой город, в первую встречную толпу людей – никто из них не поймет! — Света изумлённо слушала. — Все бы так называемые "нормальные люди" сказали, что мы совершили убийство. Но вы знаете, я раньше уже говорил, что это не убийство, не акт преступления по отношению к нашей достопочтенной Кристиночке. Однако же я сам только что осознал, что мы... Понимаете, мы сделали это вместе – мы какбы родили её обратно. Она стала не жертвой, но результатом, квазидочерью нашего слаженного действа, акта большой любви! Ведь мы же не сделали бы этого без любви – без любви мы не были бы вместе, без вас мне негде было бы разместить оборудование, чтоб её найти...

— И ещё мы сделали это голыми, — дополнила, радостно улыбаясь, Светочка.

— О Дьявол, точно! Я не силён в оккультизме, но мне кажется, что у знатоков были бы для нас хорошие новости!

Света засмеялась:

— Ты, главное, доволен? Бездомным больше угрозы не представляешь?

— О нет, что вы. Это же совсем не то, поистине... Суть, наверное, в том, что мы восхищались Кристиной. Разве нет, дорогая?

Светлана спустила с головы полотенце, замерла и учтиво кивнула:

— Да, я была ею впечатлена. Она показалась мне такой честной, настоящей в своём несчастии... Должна признать, первое время рядом с ней я даже ощущала себя монашкой.

— Ну вот. Звёзды, стало быть, сошлись. А бомжа мы обратно не родим, даже если пристроимся совокупляться над ним.

— Хаха! Действительно... А как же шатать баланс?

— Ну а что его дальше шатать? Уже пошатнули, как следует, и этого достаточно, я думаю... Ну, правда, я с удовольствием, конечно, перерезал бы горло какой-нибудь самой обычной гламурной моднице из центра города, в очках на половину лица и с бумажной сумочкой из бутика на перевес, знаете ли, такой распрекрасной, взирающей на всех вокруг как на говно, — Светочка посмеялась, — но в этом нет необходимости. Это у меня вообще такое старое, привычное желание, даже нездоровое – я это понимаю. Как и то, что они всё-таки люди и этот вот их обыденный высокомерный взор – то немногое, в чём они могут найти утешение или даже самореализоваться... Хотя у меня и есть подозрения, что их массово где-то на заводах производят, и сотни тысяч таких одинаковых моделей созданы тупо наполнять фешенебельные улицы.

— Да ладно тебе, это поведение и облик обычных девушек. У меня в универе почти все такие же, да и вообще, это ж половина моих подруг! Кстати, я не сказала, так как нам предстояла поездка, что Настя не прочь покататься на порше. Только мне надо уточнить, какой сегодня день, потому что у неё сменный график...

В своих мыслях Юзернейм уже удирал из столицы, не задумываясь о каких-либо ещё развлечениях. А возможно, всё было не так уж и плохо? А что, если о первом покойнике ещё никто не чухнулся? Кто бы мог знать... Но всё таки возможность пожечь резину в какой бы то ни было повозке имела некоторой риск.

Вытершись, Йус собирался влезть в свои ношеные трусы, но Светочка была прелестью и сообщила ему, что прихватила запасное нижнее бельё для них обоих. Завернувшись в полотенце, он сгонял за вещами в дом. Вскоре они вернулись туда и обнаружили, что времени до отбытия имелось ещё предостаточно. Попробовав посидеть просто сложа руки, парочке это быстро наскучило. Нечаянно, то собрав неспешно всю посуду обратно в холодильник, то сдвинув кровати в соседнюю комнату, они остались наедине с ободряющей мыслью, что теперь можно валить отсюда на все четыре стороны.

Чему очень скоро и последовали, одевшись, и в прогулочном темпе заперев дом и калитку.

До ближайшей трассы песчаный путь пролегал через всю деревню, где некоторые местные заприметили их и смерили недоверчивыми взглядами. Вдоль дороги чёрные фигуры прогулялись пару километров, после чего поймали такси – ушатанную шестерку жигулей. Провинциальный шофёр покорно выключил радио, с нескрываемым любопытством рассматривая нетипичных пассажиров – Юзернейм с осанкой и манерами аристократа изобразил снисходительность в уголках губ и молчал, а Светочка, включившая ауру госпожи, велела направляться к одному местному и по-совместительству лучшему, если верить отзывам, ресторанчику во всем городке. Точка назначения была выбрана не случайно – уж если и проматывать время, то комфортно и вкусно.

Заведение с недурственным закосом под старину оказалось и правда солидным, заодно и наполовину заполненным. Традиционно, готы заняли столик в дальнем углу. В меню, ожидаемо, царила в основном русская кухня; обслуживание происходило быстро. Борщ с кулебякой и вареники оказались воистину славными, кроме того, на двоих была разделена тарелка пельменей, а Юзернейма хватило ещё и на запечённого в яблоках гуся. Также были поданы по триста грамм вкуснейшей двенадцатипроцентной медовухи и чай. На фоне тихо играло что-то этническое, инструментальное, ненавязчивое. Объевшись, парочка отдыхала за пустою болтовнёй, и время пролетело незаметно. В обязательном порядке была поочередно посещена уборная, где уже успевшие соскучиться чресла их, наконец, удружились седушками унитазов. Обслуживающему их бритоголовому молодому человеку (судя по выправке, должно быть, вчерашнему солдату), за искреннее подобострастие остались хорошие чаевые.

Покинув харчевню, они прогулялись до вокзала, согласно навигатору, чуть более полутора километра, и вскоре, уже стоя с билетами на платформе, заслышали гудки своего прибывающего вечернего экспресса.

В поезде они почти не разговаривали. Юзернейм спокойно закрывал глаза и предавался дремоте – однако же в подсознании его царил чад кутежа. Дело в том, что проснувшись этим днём, он не мог ручаться перед собою на все сто, что не провалится в какую-нибудь чувственную смуту; а то и в острое, безысходное в своей необратимости битое стекло раскаяния; ну или хотя бы в легкую меланхолию. И безоглядная ко всей сверхсентиментальной части себя, ставка на всё тёмное, порочное и злое, что в нем есть – сорвала куш. Шарик долго носился по рулетке, и интригующе подпрыгивая, остановился на предсказанном числе! Только вот хозяева психо-невралгического казино могли бы ещё поспорить, заподозрить в обмане, а то и просто молча сопроводить уходящего счастливчика пулей в затылок. Йусернаме был очень склонен ко множественной личности, но в рамках вменяемости, и потому появления контры долго не ждал – всё таки себя, как своего же противника, он знал более чем достаточно. Но было тихо – сначала даже подозрительно тихо. Прайм-тайм же тянулся за рытьём могилы, а никакой скорби и грусти не намечалось, напротив, ему было даже легко. Министерство дружбы и внешней политики заявляло, что Кристина отправилась туда, где оказалась бы всё равно; а патриарх всея черепной коробки – обрюхаченный рогатый чёрт со свинячьим хряком и вздымающимся елдаком, ехидно причитал вдогонку, что в любом случае он обязательно ещё с нею встретится. Внутренняя победа была очевидна ещё во время шествия по дороге до посадки в такси, а официально объявлялась уже за торжественным столом. Праздновали и кровожадный маньяк, и спятивший визионер, и недавно покинувшее свой пост великовозрастное одинокое сердце – первый смог ощутить сакральное и столь желанное, второй всё происходящее обуславливал и объяснял, третье просто умилённо плакало; тешились и многие другие, более мелкие его ипостаси. Юзернейм созерцал своё безумное королевство, раздавал чумным подаванам автографы, славил Кристиночку и водил подруку её леденцово-прозрачный призрак. Он проспал всю дорогу.

 

XV : ЖИЗНЬ, КОТОРУЮ Я УЗНАЛ И ПОЛЮБИЛ

Светочка разбудила его, когда поезд подползал к вокзалу.

— Света! Вы в порядке?

Она изумлённо улыбнулась:

— Я в полном порядке. А как ты?

— Отлично, поспал вот, — развёл он руками и пригляделся к ней, — и у вас хорошее настроение?

— Прекрасное.

Ответила она столь легко и уверенно, что Юзернейм вспомнил, с кем имеет дело. За окном уже потянулся перрон, и поднявшись, он увидел, что кроме них в вагоне было всего несколько человек, о чем также безуспешно до этого сообщало отсутствие духоты.

А на улице было всё-таки свежее, закат только начинался, ярко заливая город и эту бешеную людную площадь, и большие дороги, и множество маленьких бликующих стекол, как движущихся, так и не очень. Компашка дежуривших полицейских, неспешно шагающих навстречу, окинула их ничего не означающим взглядом. Йус несколько взволновался внутри, и пройдя дальше, широченно улыбнулся. Света тоже сияла, и он был уверен, что её выражение лица и не менялось. Любовнички вышли на длинную, помещённую меж прямого и плотного ряда домов улицу – здания были элегантны, на первых этажах размещались сплошь кафе и рестораны, дорогие бутики и важные конторы. Юзернейм очень ободрился, ощущая какую-то беззаботную суету в этом времени и месте, хоть ему и хотел помешать какой-то недруг, или просто тролль внутри – это выражалось в попытках вывести на мысленный экран, замостив небо, крупный план на красные, плотно прижатые пакетиком, словно клубника в пенопластовом лоточке, губы Кристи. Но Юм на провокации не поддавался, со скалящейся улыбкой добро кивая самому себе, мол, ну и что теперь? «Ну да, она мертва. Ты ещё напомни мне, что я не бессмертен. Давай, удиви меня!», — требовал он.

Но внутренний тролль не мог, лишь бессильно обиделся и свернул окно.

Это был широкий тротуар, и широкая дорога, впереди виднелась архитектура приемущественно первой половины двадцатого века. Юзернейм исполнялся веселья, отпускал шуточки обо всём вокруг и ударился в безудержную речь:

— Идёмте, Светочка, идёмте! Мне нравится этот плотно обступивший улицу ряд зданий и все эти огни! Хорошо-то как! Создаётся иллюзия недосягаемости, будто город укрывает нас от самого себя! Ибо нет никакой Москвы... Нет полицейских, которые, наверное, ищут нас. И не будет никакого ареста, суда. Эта улица есть только потому, что моё сознание дозволяет ей быть! — Света изумлённо глядела со сдержанной улыбкой. — И всё это, ни много ни мало, моя собственность! В которой я брошен скитаться, с которой ничего не могу поделать, кроме как только любоваться... Ой, извиняйте, ох уж эта привычка многолетнего одиночества – я имел в виду, что это наша собственность, Света, наша с вами! Ибо такова комедия, такова утеха! Заебатая утеха, я считаю. Такая утешительная, что даже утомительная, сумеречная... Ах, мои сумерки! Но это позже, Света, это не сейчас. Сейчас у нас новая заря! Новая кровь, — его лицо искажала невменяемая гримаса, — новое сердце и новая мысль! Всё из лабораторий Дьявола, всё сверкающее огнём и превосходящее, переполняющее нас за грани, в лучшее качество! И я каждый раз удивляюсь, что есть куда лучше...

Незаметно, из широкой дорога стала ну очень широкой. Вскоре справа образовалась площадь, над коей возвышался на постаменте памятник Маяковскому, а за ним открывался вид на огроменную дорогу чуть ниже, уходящую вдаль прямиком под одну из сталинских высоток – стало быть, площадь находится прямо над туннелем. Ухоженный газончик как под самим поэтом, так и в клумбах по всей площади, не просто приглашал, а откровенно и бессовестно соблазнял упасть и поваляться. Однако, от этого Юзернейм удержался, хоть всё-таки и свернул – дюже красив был урбанистичный видок, скрашенный закатным огнём, просвечивающим отчаянными лучами стоящую над трассой пыль. Света подсказала ему, что это садовое кольцо, и они уже проезжали там внизу, когда впервые ехали на такси в гостиницу. Парочка медленно прогулялась вглубь площади, где Йус заприметил спуск и находящийся через дорогу тротуар над самым выездом из туннеля – как это ни странно, даже ничем не ограждённый. Дорога в разрезе лежала перед ними, и отсюда можно было упасть как на уносящиеся в тоннель, прямо под ноги, машины, так и на вылетающие оттуда – траффика было достаточно. Но вовсе не какие-то такие мыслишки тащили его к подобным местам; напротив, здесь можно было погружаться в транс и постигать грязный московский дзен, созерцать не стремящихся куда-то жителей столицы, но вечное движение из ниоткуда в никуда. Он мог бы смотреть очень долго. Но насладившись несколько мгновений, парочка повернулась обратно на тверскую.

Закат тускнел, зажглись уходящие вдаль огни фонарей. По улице проносились, хвастливо рыча, дорогие повозки; проходили нарядные леди и джентельмены, сновала пафосная молодёжь; на всё это свысока взирали, собравшись знатью, самые разнообразные и почти одинаково старые, но ныне подштукатуренные здания.

Света достала телефончик и совершила звонок подруге – возможность погонять штуттгардскую купэшку имелась, но только через пару часиков.

Проходя мимо очередного кафе, парочка не сдержалась и зашла. Заведение было почти заполнено, довольно громко играло что-то движовое. Света велела ему занять свободный столик (таковых было мало, а самый лучший расположился между несколькими занятыми вдоль стены) и заказать только кофе, а сама направилась в уборную. Мгновенно нарисовавшаяся официантка, тем временем, получила заказ на двойное эспрессо и латте. Суккуба скоро вернулась:

— Мы не надолго, разумеется, — сразу же объяснила она, — достань мне, пожалуйста, колесо.

И только он потянулся поднять рюкзак, как официантка вернулась с напитками в бумажных стаканчиках.

Сразу же рассчитавшись, Юзернейм посадил на коленки свой неразлучный багаж, и порывшись, достал один совершенно невинный предмет, коий ни в чем нельзя было заподозрить. Разобрав его, в одной из частей, неожиданно, притаилась нычка с двумя таблетками экстази.

Суккуба, тем временем, закончила что-то внимательно изучать в телефоне и отодвинула к нему свой стаканчик кофе:

— Чёрт, я уже успела сделать глоток. Ну да ладно. Мы и выпить сегодня успели. Думаю, это ерунда, — она извлекла из нычки розовую пилюлю и задумчиво посмотрела. — Я правильно поняла из твоих рассказов, когда мы были в бункере с Яном, что это вот и есть психоделик без галлюцинаций?

— Да, это оно самое.

Он обрадовался, что она запомнила. Света подвинулась, водрузила на столешницу локти, изобразила правой рукой жест 'ok' и глядя ему в глаза, в один миг похитила губами зажатую меж большим и указательным пальчиками таблетку. Выпрямив и сложив ладошки в полочку, как недавно её маменька, она пристроила голову и посмотрела на него также мечтательно:

— А ты не хочешь?

— Я бы и рад, но сейчас не получится, потому что на днях была марка, и необходимые для восприятия ресурсы ещё не восстановились.

Светочка хитро улыбнулась.

Юзернейм задумчиво поглядел на два стакана горячих кофе и достал литровую бутылку водки, распитую на даче, но ещё не полностью завершённую – и аккуратно залил эспрессо внутрь.

Через несколько мгновений они покинули заведение и продолжили путь. Лазурная гамма сумерек ещё заигрывала с последними лучами солнца, а бесконечную улицу как ни в чем не бывало наполняли люди – и какие-то мутные бичи, и интуристы самых разных цветов кожи. Город будто бы не намеревался спать.

Улица вдруг какбы прервалась – ноги вынесли их к огроменному пространству. Справа раскинулся большой сквер с деревцами, а слева, через дорогу, почти такой же, только с памятником Пушкину по центру. С каждой стороны над пешеходными тротуарами высилось по одному столбу о дюжине круглых ламп на помпезных, изогнутых креплениях, словно гигантские люстры. «Да, — разглядывал он, — без этой широты представление о городе было бы неполным!». Юзернейм сбавил ход, смакуя всю здешнюю красоту да прихлёбывая латте, и спросил, нравится ли здесь Свете?

— Ну да! Вижу, и тебя впечатляет. Я-то привыкла просто.

И всё равно, неминуемо, вратами из двух импозантных и величественных домов, по сторонам сомкнулась и поглотила парочку в себя улица тверская. Юзернейм любил места, дышащие историей, кою он хоть и не знал, а верил, что нет-нет да всё-таки получает в зашифрованных объёмах по секретным и неведомым всуе каналам, чтоб оное обязательно приснилось и блеснуло увертюрами, пикантными подробностями и виньетками, да сладостно забылось по пробуждению. На этом отрезке превалировала невысокая и местами очень старинная архитектура.

Вскоре над небольшой площадью слева увиделась фигура богатыря на коне, а впереди уже прорисовывались пентакли на зелёных верхушках красных башенок. Светочка вдруг объявила:

— Осторожно, тут впереди здание телеграфа – на нём висит большое табло со временем.

Благодарно и горячо поцеловав информатора в щёчку, Юзернейм приготовился и был бдителен. Город, впрочем, расцветал многочисленными вывесками, на автомобилях зажигались фары, а тьма медленно спускалась сверху, и пытливый взгляд можно было затерять не только под ногами.

Истекала скоро и сама улица. Когда парочка подошла к завершающему её подземному переходу на углу, Юзернейм, столь очарованный фасадом известной гостиницы, заприметил изваяния фемин, удерживающих над головами балконы, и прошел полюбоваться дальше. Света тоже засмотрелась, и вдруг тихо проговорила:

— И как им не тяжело? Кажется, я чувствую всю тяжесть за них.

— Нет, Светочка, нет. Им не тяжело, а вам скоро обязательно станет лучше. Идёмте!

Подземный переход был довольно люден, так как объединялся ещё и со входом в метро, посему в нём было мерзко и душно. Впервые за день серьёзно прибавив шагу, они пересекли подземелье и поднялись к манежной площади. Здесь возлюбленные уже проезжали на велосипедах, но далее сворачивали к большому театру.

Юзернейм спрашивал ненаглядную о самочувствии, и она лепетала, что тяжёленько, но сейчас вот, по выходу обратно на свежий воздух, станет лучше, станет хорошо – она была уверена, а это был важный и позитивный момент. Они свернули к фонтанам до ближайшей скамейки, где он охотно развалился, а она приобняла его, расположившись полулёжа. Так прошло минут пятнадцать. Юзернейму уже почудилось, что ощущение интоксикации и тяжкого входа сильнейшим флешбеком окутало его самого, как вдруг также внезапно отпустило – и за всей мысленной тьмой обнажилась скалящаяся улыбка, такая уже родная и самая любимая. Его наполнила невыразимая глубочайшая нежность, этакая суперлюбовь к этому невероятно милому, пусть и инфернальному созданию. Они были вместе – разве ещё что-то на земле имело какое-то значение? Влюблённые встретились исполненными откровения глазами, блаженно улыбаясь. Сладко затянувшись в поцелуях, оба ощутили забивший ключик энергетического родничка, постепенно бивший всё сильнее, притворяясь гейзером, но в итоге лопнув и преодолев все дамбы и барьеры восприятия – парочка подпрыгнула со скамейки и продолжила путь! «Ах, Светочка, как же люблю я вас и эти ваши фокусы», — причитал он мысленно. Каждый шаг неимоверно ударял по асфальту и разливался мощнейшей пульсацией, шаг за шагом, взрыв за взрывом. Они направлялись к подножию громадного и пугающего в своей строгости музея истории.

Люди вокруг будто утратили свои лица и остались лишь заднеплановыми комками энергий, здесь же царило место, за привычным ореолом коего урождённой москвичке было непросто разглядеть хрупкую красоту подобострастного чувства, обезумевшей и кроткой набожности, заложенных здесь создателями с каждым камнем! А вот Юзернейм хорошо видел это, и без отвращения смотрел на иконы и золотые кресты у воскресенских ворот; а затем, пройдя в них, и на маленькую церкву слева, какбы скромно признающуюся в древнейшей, лютой и безудержной страсти этого народа к легальной и сладчайшей наркоте всея времён. Нет, это было даже не православие – здесь правил забытый, настоящий, исконно московский бог, в старости выпивавший брагу ещё с Иваном Грозным, а ныне обезумевший от того, как тут щёлкают ебальниками и айфонами толпы иностранцев, но смиренный и спокойный. Параллельно Йус удивлялся, что не этот народ начал первыми печатать на деньгах выражение "на бога уповаем", учитывая, что среди всего красочного и религиозного экстаза здесь расположился длинный ларец с мажорными бутиками и забегаловками, да и сама площадь исторически была рынком.

Красная площадь оказалась просторна ещё более, чем на картинках. Посетителей было немного. Сжавшиеся в замочек пальцы уже вымокли от пота, Света тихонько захихикала и выпустила его ладонь. Юзернейм утопал в заливающей его эйфории а также интенсивно проникался содержимым запечатлённого в вечности архива испытанных здесь вообще самых разных человеческих эмоций. Вдруг вдалеке раздался громкий, такой узнаваемый, но впервые сейчас услышанный им наяву звук – били куранты. Светочка негромко засмеялась, а Йус настолько был занят своими чувствами и вихрем различных мыслей, что и забыл о самой сути сигнализирующих часов! И количество раздавшихся уже ударов, ясен день, осталось неизвестным, а посему и весь посыл спасской башни был для него бестолковым. Света, впрочем, искренне желала любимому совершенной конфиденциальности и блаженного неведения, посему ещё некоторое время они слышали бой курантов, играющий по второму кругу. Фемина открыла бутылочку воды, коя теперь станет её неразлучной спутницей в ближайшие часы, и сделала маленький глоток. Парочка устремлённо уносилась от здания музея – архитектурного образца сиамских близнецов-красавцев, приглядывающих тут за всем вокруг. Юзернейм сознавал себя в те моменты каким-то неистовым, диким затейником, аристократом-хулиганом, будто бы в идеальном, новом, новейшем своём состоянии; озорно явившимся сейчас в самое сердце родной стороны, чтоб снять чекпоинт, отсканироваться, отразиться во всём здешнем золоте! «Вот я – нерадивый, плешивый, вечнопечальный сын твоих холодных краёв; и ты не гляди, что руки мои в крови – это кровь любви, ты знаешь, тебе известна суть всякой крови! Ибо так я любил, и буду любить! Я люблю и тебя, не смотря ни на что... О дьявол, Светочка, с кем это я сейчас говорю? И почему вдруг стало так пусто?»

Света громко захохотала, Йусернэйм резко оглянулся – площадь была пуста. Пропало и ощущение современной напускной и фальшивой важности, которую он так стремительно разрывал в своём беге, словно полувековую пыльную паутину – но осталось чувство глубинного, величественного значения. На тёмном небе сияли звёзды. Опустив взгляд, он вдруг обнаружил, что кремлёвские стены окрасились в белый, а вокруг него стоят дощатые торговые ряды, галдит базар, доносится запах овощей и фруктов, какой-то даже готовой похлёбки, а меж этим всем ходят неприкаянные полупрозрачные фигуры деревенских жителей. Послышался стук копыт – по месту, где будет построен универмаг, проскакали на лошадях мужчины в доспехах. Светочка потянула его идти дальше, и с ощущением какой-то поддельной гравитации они делали воздушные шаги, тяжело отбивающиеся, но легко подпрыгивающие от земли. Навстречу шагала элегантно одетая толпа – женщины в пышных бальных платьях и длиннополых шляпах, мужчины в парадных мундирах и со шпагами, за ними развернулась и удалилась вниз, мимо храма Василия Блаженного, карета. Люди прошли рядом, не обратив никакого внимания. Юзернейм же заметил, что универмаг отстроился обратно, видимо, в одну из своих ранних инкарнаций. Повернув голову направо, он увидел проползавший за скучающим базаром кортеж из чёрных, длинных горбатых автомобилей – их выдавали массивные хромированные решетки радиаторов и покрашенные в белый боковины шин. А на встречу им неслась запряженная тремя конями карета, украшенная золотым вензелем на дверце. Вокруг же прохаживались люди самых разных эпох, спокойно себе разговаривали и явно ничему не удивлялись. Света показала в небо – сияя огоньками, на посадку заходил белый самолётик. Йуса переполняли эмоции и очень смешное непонимание.

«Ну как же так, Светочка, как же так? Я надеюсь только, что мы в безопасности. Где-то же есть реальность с дежурящими здесь ментами, да? Надеюсь, мы не выглядим подозрительно. О дьявол, Света, это всё очень весело, я вам безумно благодарен, только давайте будем осторожны», — транслировал он в эфир, не сомневаясь, что она получает эту информацию, сведя взор в проносящуюся под ногами брусчатку.

Вдруг Света остановилась. Несмело подняв взор, он медленно оглянулся и совсем оторопел. Ночь превратилась в какой-то странный, мутный день. Площадь кругом была заполнена колоннами солдат. Непрестанно раздавался какой-то ритмичный тревожный грохот – звучала множественная барабанная дробь. Светочка велела ему успокоиться, и сказала, что всё хорошо и никто их не видит; потянула за руку и побежала к мавзолею. Он поспешил за ней, ощущая, как внутри, в спокойном и залитом счастьем его существе начал всплывать буйок бесконечного страха – и главное, чего именно он опасался в таком плотном переплетении ужаса, понять было сложно. Боялся ли он, что их всё-таки заметят, схватят, и таким образом задержат в прошлом навсегда? И что тогда будет – заточение в застенках лубянки, или же его скудных знаний о новейшей истории хватит, чтоб быть полезным вон в том жёлтом (он не ведал, что это дворец сената) доме? «А хорошо ли знает историю Света, и что тогда будет с миром?». Ненаглядная его совсем ошалела и бежала прямо к мавзолею, куда спешно марширующие солдаты швыряли немецкие знамёна в образовавшуюся уже огромную кучу – сюда же смотрело множество людей с расплывающимися лицами и даже кинокамеры. Света, однако, была в восторге! Совершенно ничто не беспокоило или хоть сколько-нибудь смущало её, и это был удивительнейший фактор. Подбежав к поруганным знамёнам, она вплотную разглядывала венчающие штандарты навершия в виде орлов. Ему же было совсем не по себе в этом невероятном и кромешном бреду, вроде бы и не лишенном специфического торжества, но всё равно невозможно жутком. Светочка, улыбаясь, подтягивала и разглаживала смятые тканевые полотна, но и этого никто не замечал. Взгляд Юзернейма беспокойно носился с полных трибун у ГУМа на буднично скучающий себе храм Блаженного; затем с колючих углов свастик и ребящей чёрно-белой бахромы на сияющие небесной пустотой под шлемами лица военных, презренно бросавших последние регалии. Утомившись и сведя взор на суккубу, весело заигрывающую с несбыточной нацистской мечтой, он попытался расслабиться и ни о чем не думать. Будоражащая до мозга костей барабанная стрельба стихла, и стало даже совсем хорошо.

«О Дьявол, милая Света, услада души моей, я же всегда и так считал себя сумасшедшим! Но вот это всё уже слишком», — взмолился он просебя, свесив голову. Её голос раздавался везде и всюду:

— Не стоило воспринимать так близко, козлик! Эх, ладно уж, прости меня. Я знаю, что должно тебе понравится.

Теперь совершенно весь гул стих, воцарилась тишина. Юзернейм открыл глаза и сразу же ощутил мелкую дрожь в пространстве. Света загадочно улыбалась. В остальном же, на всей площади под вновь ясным ночным небом, всё было в уже знакомом и безлюдном порядке. Оглянувшись, он заметил, что пентакли на всех кремлёвских башенках встали двумя лучами вверх, сию же секунду окрашивая зелёную черепицу в бордовый цвет, будто кровью, а зубчатые кремелёвские стены вдруг, словно не сдержав внутри буйно налившуюся нефть, окрасились в чёрный. Мавзолей, стоящий в двух шагах позади, с треском разломился и рассыпался на части, а некрополь вдоль стены вылез гробами наружу. Вся брусчатка на площади обернулась плотно сбитыми белыми костями. Увенчанный перевёрнутыми крестами храм тоже окрасился из красного в чёрный, сохранив лишь конфетные свои кремовые главки. Инфернальный кремль взмывал в небо над непобёжденной страной!

Они недолго полюбовались, прогуливаясь вперёд. Юзернейм резюмировал, что это, конечно, прекрасно, но он бы предпочёл пусть и не самую современную, но наиболее симпатичную Свете реальную версию, раз уж она так легко шатает минувшие эпохи. Башни и стены вновь покраснели, но какое-то отличие от современной площади (едва ли увиденной им сегодня) явно имелось. Парочка неторопливо следовала к васильевскому спуску. Ощущение доброго волшебства, спрятавшееся в моменты истории за неловким страхом, теперь застилало разум Юзернейма, насыщало эмоциональный фон и излучалось из глаз, находя отклик и отблеск во всём вокруг. В мгновения особо зашкаливающей эйфории казалось, что это какая-то отдельная земля, затерянная русская планета, или же посольство государства московского в космосе? Ничего нельзя было исключать. Необъяснимое устройство этого обособленного кусочка мира во всём своём тонком великолепии впитывалось взглядом и подсознанием. Влюблённые несли и реализовывали здесь собою концентрат Истинного Счастья. Супротив них было предостаточно горя, лишений, несвободы и слёз, уложенных в факты, связываемых так или иначе с этим местом, сухо описанных чёрным по белому в несчётном числе бумажных носителей – но всё это был лишь тлен, а они же исполнялись настоящей, хоть и такой гротескной жизнью, ярко сгорающим мгновением! Юзернейм вдруг разразился:

— Тем, кому еженощно снятся кошмары, мы явимся сновидением лютой экзальтации! Мы принесём благую алхимическую весть, мы оставим добрый намёк о вечном и прекрасном! И пусть люди не боятся отринуть свою привычную зашоренность и невежество, а откроют сердца и умы – и они увидят и постигнут. Ведь это так несложно... Ибо отказываюсь я верить, что здесь не было добра и любви!

Действие вещества стремительно набирало силу. Спешным шагом они преодолевали пространство столь гладко, будто на колёсах с плавной воздушной подвеской; ординарные же шаги отбивались и отскакивали от пульсирующей в покосившейся гравитации земли, совершались помпезно и монументально. Юзернейм всё больше ощущал себя каким-то киборгом – будто всё внутри приклеилось к костям, затянулось куда-то под рёбра, и он управляет этим лёгким, гибким и поворотливым автомобилем, лишенным внутренностей для развития большей скорости. А скорость имела значение. Вернее, скорость и являлась самим значением. Скорость стала как целью, так и средством, назначенными свыше – ибо жизнь всегда заключалась в движении, а движение сейчас было, и ой какое движение! Даже челюсть уже давно ходила ходуном, а зубы какбы вкушали самоё себя, приятно вростая внутрь. И две эти истощавшие, неистовые биомашины на ногах, обсыпающиеся гривами волос, везли по неощущаемой брусчатке лишь души, сердца и мозги, полные синхронного откровения о абсолютной, затмевающей всё любви, коя слишком интенсивна и безумна, чтоб прожить в ней хотя бы десяток земных часов. Юзернейм прекрасно помнил после своего первого опыта, что такая любовь есть; но каково же переживать её вновь, да и теперь, когда есть Светочка, ооо! Она вдруг напела:

«Мы колесим по этой Атлантиде секретно,

лица спрятаны за паспортными масками,

в пыль времён мы уроним нечаянно

свои бесконечные волоски!» —

ХВБ оказался вблизи довольно большим. Весь васильевский спуск, москворецкий мост и набережная были также совершенно пусты. Йус ещё оглядывался на тёмную, без единого фонаря, площадь, но зрение впитывало предостаточно света из россыпи созвездий через расширенные зрачки, а потому видно всё было отлично. Заряженные силой невыразимого чуда, механизированные животные с космическими горизонтами в мысленном взоре проследовали вниз к реке, где наконец можно было облокотиться на каменную ограду! Парочка засмотрелась в играющие на воде блики – город по ту сторону был освещён, незаметно раздавались и раскаты далёких двигателей, по той набережной проезжали автомобили. Юзернейм оглянулся – и вокруг теперь сиял тёплый фонарный свет. На васильевском спуске стояли себе спокойно два полицейских 'форда', по площади гуляла немногочисленная публика, а храм, кремлёвские стены и универмаг обильно подсвечивались. Хоть реальность и обрела свою достоверную визуальную составляющую, человекомобили же, утратившие вес, оставались кабинами черепушек, нависающими над рёбрами жесткости и каркасами безопасности, смыкающихся в пружинно-воздушных подвесках тонких ног, превращаясь где-то там в невидимые колёса, обутые в псевдослики от 'конверс', очень быстрые и неустанные.

Парочка направилась влево – под мост, к величаво взирающей на горизонте сталинской высотке, от коей тянулась изящная дуга ещё одного моста. Слева, через дорогу, уходил далеко вперед длинный рекламный плакат, прикрывающий некую многолетнюю обширную стройку, вдоль коей также тянулась в качестве тротуара деревянная "кишка".

Внезапно, зазвонил телефон. Анастасия готова была объявится чуть раньше – за часами, впрочем, никто всё равно не следил. Парочка находилась как раз возле троллейбусной остановки, и Света условилась, что они подождут её здесь. Чёрные фигуры влезли на каменную ограду реки аккурат за павильончиком остановки, и свесив ножки, любовались видом. В усаженных неподвижно телах кипели энергии, заполняли все уголки, проникали в каждую клеточку и фонили во внешний мир. Однако целоваться, соблюдая осторожность над рекой, им не понравилось, посему скоро пришлось водрузить колёса обратно на землю.

Через несколько времени, из ринувших со светофора машин, мимо остановки прополз насыщенно белый, бодро рычащий автомобиль, и остановился чуть поодаль. По низу его обрамляла красная полоска, трафаретно образующая наименование 'Carrera S', а диски были чёрными. К удивлению Юзернейма, это была не устаревшая, как он ожидал, модель, известная передними фарами в форме запятых, нет. Это был аппарат следующего поколения.

Ох, сколько же ему предстояло совершить в какие-нибудь пару минут – и слова нужные подобрать, впечатление нормальное произвести, и главное, согнуть и поместить одну машину в другую! И вдруг с этой же самой мыслью Йус ощутил, как действие плавно сбавляет силу и отпускает совсем. Челюсть расслабилась и забыла обо всём, живот вырос обратно, ноги чувствовали обувь и обыденную ровность асфальта. В голове же было неоднозначно – ясный космический масштаб, феерическая легкость, чувства гармонии с собой и ментального завершения, помноженные на редкое и фантастическое удовольствие жизнью. В результате получалось невероятно шикарное настроение с легким привкусом космического дурмана. За руль, должно быть, не опасно.

Водительская дверца распахнулась, и девушка-блондинка, с собранными в конский хвост волосами, выбралась наружу. Ростом она была чуть выше него, а одета в топик и спортивные шортики, всё под цвет авто. Как стало известно позже, особа была всего-то на полтора года старше Светы, происходила из богатой семьи, и с детства занималась теннисом, даже выиграла в каком-то юношеском чемпионате. А сейчас Светочка устремилась ей навстречу с широко раскинутыми руками, и что-то лихорадочно пролепетала на ушко в объятии. Они засмеялись. Йус подошел и поприветствовал фемину в своей обычной манере, они обменялись именами. Девушка была очень симпатична – лицо характеризовалось острым подбородком, большими аккуратными губами, плавными скулами, румяными треугольными выступами щёчек, добрыми серыми глазами с изящно тонкими бровями под высоким гордым лбом. В чем-то они со Светой были похожи.

— А на кого ты учишься, Юзернейм? — спросила она в первую очередь.

— А я своё отучился, — невинно парировал он.

— И кто же ты?

— Мог бы стать патологоанатомом. Правда, получив диплом, сразу же сменил покойников на компы – гораздо интереснее и не воняет!

Девушки посмеялись. Владелица штуттгардской повозки не сдавалась:

— А с компами-то что делаешь?

— Собираю с нуля из вверенных деталей, и только. Ничего не ремонтирую – для этого есть другие специалисты.

— Здорово! Чтож, Юзернейм, водил ли ты когда-нибудь механику после автошколы?

— А то ж! К механике приучен, — фемины прыснули, — серьёзно, вот автомат мне в руки не попадался.

Хозяйка авто нагнула спинку пассажирского кресла и отправилась на задний диванчик. Юзернейм прошёл вдоль задней части авто, выдыхающей обжигающий воздух из отводящей от двигателя решетки, деловито открыл дверцу и вспомнил о всё ещё невесомом рюкзаке. Хозяйка разблокировала с брелка багажник в де-подкапотном пространстве, он распахнул его, положил багаж и отправился за руль. Салон был из красной кожи, а Светочка уже пристёгивалась ремнями безопасности. Усевшись и недолго думая, Йус поступил также – положения как седушки, так и спинки идеально ему подходили. За непосредственным рулевым колесом на него пристально уставились пять восторженных глаз приборной панели.

Плавно тронувшись, он решил с набережной пока никуда не сворачивать – траффика было немного, и на отдельных отрезках удалось чуть-чуть попритапливать педаль, наслаждаясь непривычным после Шумеры рёвом мотора позади. По сравнению с кайфовым управлением японкой, немецкая машина двигалась и слушалась божественно, словно во сне или экстазе – последнее, впрочем, было не исключено.

Набережная была преодолена до внезапного конца в виде съезда в какой-то жилой райончик. Во время ожидания на светофоре, завязался диалог о том, куда же направиться дальше – Светочке было не до этих размышлений, а Йус сразу сознался, что не местный. Оценив его педантичную аккуратность и заботливую нежность в вождении, владелица почувствовала доверие и велела:

— А поехали на МКАД!

— Поехали, только путь проложите.

Блондинка потянулась к сенсорному экрану бортового компьютера, пригляделась, и в несколько шустрых касаний назначила цель. Забавно, половина пути пролегала по уже известной волгоградке, мимо кузьминок, но дальше. Расстояние было преодолено быстро и с удовольствием, хотя ехали они под всё те же девяносто километров в час, пару раз разгоняясь немного выше.

Вырулив же на кольцевую автомобильную дорогу, Юзернейм крепче взялся за баранку, смакуя взглядом уносящуюся вдаль почти пустую трассу, и переглянулся с суккубой. Всё это время её и так распирала чертовская эйфория, она даже взвизгивала в те немногие моменты нажатия им педали акселератора, и теперь же затребовала блондинку крепко держать её. Настасья чуть приспустила спинку её кресла и обняла Светочку, приняв несколько неудобную позу – но ради единения с подругой и её удовольствия было не жалко. Шофёр, наконец, затяжно втопил гашетку и впервые переключился на пятую передачу – автомобиль обрадовался и яростно прорычал, начав рвать пространство и неимоверно засасываться вперёд. Всех троих пробрал лютейший экстаз и инфернальный рёв колесницы; во все глаза они пожирали проносящиеся кругляши сияний фонарных столбов, ложку за ложкой, словно сливочный крем с поверхности шоколадного десерта ночи. Судя по удивительному и сюрреальному спокойствию, обретаемому прямо на пике драйва, сливаясь в скорости с энергией, силой и звуком атмосферного двигателя; а также по очумелому и синхронному лепету девиц – Света включила чары МДМА, и все присутствующие попали под их воздействие тоже. Впрочем, Йус старался не отвлекаться ни на что, и только концентрировался на дороге, контролируя своё тело, остающееся константой в скоростном шумном хаосе и всецело сливающееся с большим, железным и тяжёлым организмом, реагирующим на малейшее движение его конечностей. Он наслаждался – весёлое, чуть ли не оргазмирующее на ровном месте пение Светочки разливалось по салону и ласкало слух, затапливало его душу в эйфории. Какие-нибудь три минуты полёта на скорости за двести километров в час продлились для всех значительной четвертью часа. Через некоторое время машина прошла приличное расстояние на средней скорости в сто семьдесят, и стремительно расходуемое топливо напомнило о себе. Было решено сворачивать в город. Света дрожащими руками что-то суетливо колдовала в телефоне.

Заправив авто и вернувшись за руль, Йус обнаружил, что на экране навигатора проложен новый путь – на шоссе, по коему они выехали на заправку, дальше в город. Не задавая вопросов, он захлопнул дверь и вновь всем своим существом ощутил единение с необуздаемой, но покорной силой. Всё пред его взором, выхватываемое лучезарными глазами немецкого божества, суетное и переходящее во всех смыслах, двигалось закономерно, он воспринимал это через призму неосязаемых, интуитивно понятных правил, и манипулировал своим четырёхколёсным телом с аж двумя прекрасными девушками в чреве, разгоняясь туда, куда Оне велели. Переполненная чувствами, эмоциями и самой жизнью Светочка  лихорадочно делилась впечатлениями, растекаясь в словах, заменяя их бессильным смехом. Анастасия, радостно сюсюкающаяся с ней, явно была погружена в значительный процент ото всего беспредельного блаженства подруги.

Этот отрезок пути преодолевался на более низких скоростях, уже не так впечатляющих, но всё же бодрых. Вскоре путь пролегал на совсем узенькие улочки. Пунктом назначения оказался тепло освещённый по изящному фасаду ампирный домик в пять этажей, на первом уровне коего располагалось какое-то заведение с тонированными окнами. Заехав на довольно заполненную парковку, трио высмотрело местечко, и автомобиль был покинут.

Ступившая обратно на грешную землю, Света очень развеселилась, вытягиваясь и пританцовывая, обретая своё тело, внешний мир и мгновение, в коем это всё взаимодействовало. Юм почувствовал, что вновь теряет вес, а легкие внутри, словно испустившие воздух пакетики, втянулись и расслабленно забылись. Также и живот, будто присосавшийся к фронту поясничных позвонков, съел сам себя, вновь спрятался под рёбрами, кои в свою очередь  как-то умудрились закрепиться повыше, а внизу уже незаметно образовались колёса. Челюсть сладостно отвисла, а мечтательно-страдальческий взгляд Юзернейма выражал все надежды человечества на светлое будущее – взмахом головы, обуреваемой блажью, он бросил его на автомобиль, мигнувший огоньками в сей момент, и блики разлились перед ним в воздухе невесомыми шлейфами, а глазастые фары и улыбающийся бампер неслышно отвечали ему, мол, мужайся!

Компания прошла с парковки ко входу – вроде бы как неприметному подъезду о изящной чёрной двери. Йус потянул и пропустил девушек. Внутри грохотало музло, воздух насыщали интересные и аппетитные ароматы. В богатом интерьере с приглушённым светом нарисовалась дама в платье, должно быть, викторианской эпохи, и поприветствовала их. Света показала ей что-то на экране телефона. Женщина улыбнулась и торопливо прошла к ресепшену, отворила дверцу и оказалась по ту сторону громадного бюро. На столе она развернула к ним счётчик пластиковых карт, и после того, как Светочка одним движением произвела оплату, вручила ей ключик с брелком. Наверное, дама заметила её зрачки, и повстречалась взглядом заодно и с Настасьей, и с Юзернеймом, сдерживая хитрую улыбку. Он также успел заметить в открытой двери, там, где впотьмах шумела музыка, восседающих в креслах латексных женщин, у коих в ногах отсвечивали сгорбленными спинами обнажённые мужчины.

— Четвертый этаж, — ласково произнесла она и пожелала приятного отдыха.

Из открывшегося лифта вышла пара – челкастый хипстер с приятной не девушкой, но mtf-трансгендером. Трио заскочило в кабину, хотя энергии было хоть на забег по лестнице до сто пятидесятого этажа.

Спешно преодолев светлый коридор, где втихоря можно было услышать ну очень громкие крики, джентельмен и юные леди закрылись в номере. Комната была небольшая, но более чем достаточная, и с огромной кроватью по середине. В наличие имелся, обративший на себя внимание в первую очередь, установленный вертикально "андреевский крест", зловеще чернеющий по всей нежно-розовой стене. На прикроватных тумбочках скучали игрушки – два дилдо (очень большой и средний), страпон, анальная пробка, прищепки для сосков и какие-то даже незнакомые ему элементы. Также наличествовали небольшие одноразовые пакетики с любрикантами. Всё это, впрочем, никого не интересовало – Юзернейм сразу смотался вымыть руки после неприятного ощущения от подъездной рукояти, и сию минуту вернувшись, обнаружил ласкающихся на постели девушек. Светочка, как хищница, прижимала и смаковала свою добычу сверху. Должно быть, его организм, несколько уставший от недавних землекопских работ и долгой прогулки, а также малость заметных отходняков после марки; неиллюзорно балуемый сейчас прямым эфиром Светочкиного МДМА и всеми телесными ощущениями, всё-же не спешил к половым утехам, и вполне оправданно. Юзернейм пронёс своё невесомое тело и уронил на кровать. Подопря голову, он созерцал этих утопающих в нежности фемин, и его орган стремительно окрепал – при ином же раскладе эрекция обозначилась бы ещё на пороге заведения. Суккуба оторвалась от объекта страсти и медленно подняла горящий взор к ненаглядному. Эти глаза видели мудрость.

Она повалила его, и после смачного процесса затяжных поцелуев, взялась поглощать его член, незаметно высвобождённый ранее. Юзернейм лежал с закрытыми глазами и расплавлялся в невыразимом блаженстве. Его бивень вобрал всю эту эйфорию и словно магнитился в космос, но кочевал из ротика в ротик. Светочка была так одержима, что даже не разделась, в отличие от блондинки, и потребовала немедленно помочь с этим, однако же рухнув на постели. Йус стянул её джинсы, раздвинул ножки и без церемоний вошел во всегда ждущую, ненасытную, горячую киску. Настя, стянувшая с неё футболку, пристроилась промежностью надо ртом суккубы и встретилась с ним взглядом. Грудь её была чуть меньше, чем у Кристины, зато моложавой формы с устремлёнными вперед сосками. К ним он и припал, засасываясь с блондинкой затем в поцелуях, не сбавляя оборотов в приглушённо стонущей под ними Свете. Как это ни странно, она не пожелала выходить из игры очень быстро, и выскочила из под них, нежно взяла подругу за волосы и навесила добрых шлепков по заднице.

— Думаешь, она у нас ангелочек, девочка-спортсменка? — вопрошала суккуба у своего мужчины. Он только и смог кивнуть, не соображая вопроса до конца. — Нет! Я тебе покажу, что она умеет!

Трио проследовало в ванную комнату – где кроме душевой кабинки, раковины с зеркалом, унитаза и бидэ был только шкафчик-аптечка. В нём среди прочего имелись упаковочки одноразовых клизм, одна из коих была извлечена, наполнена и реализована в попочку блонды, поставленной рачком и жадно отсасывающей неустанный член Юзернейма, важно рассевшегося на крышке унитаза. Вскоре Настя отбежала в душевую и хлынула там водой из заднего прохода. Теперь готы взяли её под руки, как пьяную, и поволокли на коленях к кровати. Там она была установлена жопой кверху, Светочка смазывала её скважину, ныряя пальчиками, а Юзернейм туда сплёвывал, в итоге устроившись вылизавать киску, пока Света куда-то с кровати исчезла. Продлилось это недолго, и суккуба влезла на постель, вооружённая страпоном – чёрным елдаком, уверенно вздымающимся на широком ремне. Смекнув теперь, что к чему, Юзернейм улёгся спиной в самое изголовье кровати – и вылизанная им киска поглотила теперь его член, устремлённые сисечки прижались к его торсу, а её губы к его – и они похотливо лизались; двигаясь неспешно. Позади высилась Света, заправившая свой инструмент ей в попку, и теперь общий темп ускорился, черноволосые сущности имели блондиночку в два смычка. Через какое-то время они обменялись привелегиями: Юзернейм так и остался лежать, а Настасья развернулась к нему спиной, упёрлась руками и теперь получала в попку живой пенис, он же приподнял и держал её задницу на стальных руках, а Света интенсивно запускала искусственного змея спереди, терзая подругу за сосочки, внезапно схватывая за шею или запуская в рот пальчики. Блонда отчаянно выла, стонала, срываясь в крик, и вскоре была готова. Чтобы дать ненаглядному передышку, суккуба сбросила страпон и уселась над ним, заблокировав голову ногами, какбы скармливая ему свою киску. Его член безутешно пульсировал, будто всё долбя эту непрестанно прыгающую задницу, но на самом же деле теперь скользил за Настенькины щёчки и славно ею отсасывался. Пред взором же ёбыря царила лишь писечка крупным планом, сладким вкусом, всеобъёмлющим смыслом.

Света предпочла закончить также, как и начала – лёжа на спине и присасываясь к вагинке, язычком выпытывая из неё теперь остатки выплеснутого ранее секрета жизни; силясь предаваться процессу, убегая туда от сладостно докучающего пениса по далёкую сторону себя, всё неистовее врывающегося в её глубину и требующего, в сущности, того же – её нектара в обмен на свой йогурт. Ощущая, как он поднял её за поясницу и ускорился, суккуба теряла голову, её язычок заплетался и капитулировал, она самозабвенно испускала пение, под сидящей над нею на коленях, как ни в чем не бывало, Анастасии – загипнотизированной созерцанием их высокоскоростного соития, бессознательно поглаживающей свои сисечки и посасывающей указательный пальчик. Предчувствуя по крикам, что близится развязка, подруга поднялась и высвободила голову сношаемой, но осталась сидеть рядом и взялась терзать её за соски. Доведя Светочку до оргазма, Юзернейм резко вынырнул из неё и обдал фемин множественными залпами тугих струй, девушки припали к елдаку и он успел хорошенько залить им ненасытные до разврата физиономии.

С чувством выполненного долга, он упал в постель, даже не понимая, преисполнен ли сейчас энергией, или совсем опустошён? Тело не ощущалось, но было также невесомо и по кайфу. Девицы удалились в ванную. Смакуя взглядом эту пару о четырёх ягодицах, он вдруг припомнил, что читал где-то о якобы обыденном для всех мужчин безразличии или даже отвращении к женщине сразу после секса. Какая галиматья, какой же вздорный пиздёж и провокация! Или, быть может, горькая правда самых обычных, простых смертных мужиков, к числу коих он явно не принадлежал? Значит ли это, что отсутствие сексуальной жизни до двадцати восьми лет послужило пользе? Об этом лучше было не задумываться. Через несколько мгновений они вернулись и прилегли рядом. Света сказала, что номер арендован на три часа, и времени у них оставалось ещё чуть менее половины. Около часа они расслабленно валялись и болтали о всяком – в основном, Юзернейм с Настасьей общались между собой. В некоторых его ответах на её вопросы была частично задействована всё та же ложь о их де-знакомстве в интернете, уже ставшая мейнстримом. Примечательно, что в этот раз они со Светой совсем не условились заранее; впрочем, никакой альтернативы всё равно не было.

Компания решила покинуть заведение за полчаса до истечения аренды. Поднявшись на ноги, Йус не ощутил ничего особенного – его обычный, мясной человеческий организм, незаметно заработавший в штатном режиме, отдохнул и даже был непрочь перекусить. На улице было ещё темно, но уже с послаблениями.

Следующие два с половиной часа Юзернейм обжигал пустую предрассветную Москву горячей резиной штуттгардского жеребца, пожирая город через лобовое стекло, неустанно сканируя дорожное полотно и учтиво поглядывая на знаки. Салон наполнял качающими басами прогрессив-хаус, девушки балдели, ворковали с ним и между собой, купались в тотальном счастьи.

Рассвет обнажал безлюдные улицы, мельком заметные по сторонам. Обнаружив вдоль одного шоссе большую и почти пустую парковку у огромного торгового центра, шофёр свернул и скоро подъехал туда. Хозяйка удивилась:

— А нам сюда зачем?

— Мне надо по нужде.

Фемины переглянулись и засмеялись столь странному выбору.

Медленно проползя, он внимательно высматривал и выбрал подходящее место. Через несколько мгновений машина резко сорвалась с пробуксовки и полетела в управляемом заносе, выпуская из под задних колёсных арок высокие клубы белого дыма, описывая большие круги и очерчивая визжащими шинами следы вокруг одинокого фонарного столба. Девушки верещали, а Йус с отвалившейся челюстью, но молча (мотор рычал за него) выкручивал лихо руль, неимоверно штырясь со свежей адреналиновой дозы. Плавно выведя машину в дымную пелену и остановив, он поднял глаза в зеркало заднего вида и встретился взглядом с Настей. В многозначительном выражении её лица читался и лёгкий испуг, и укор, и потрясённое снисхождение:

— Вообще-то я никому не разрешаю так делать! — Светочка захохотала. — Но это было круто. Только в следующий раз хотя бы спроси, ладно?

— Ладно.

Он хотел признаться, что следующего раза не будет, но устраивать лишний разговор было бы ни к чему.

Пролетев по магистрали ближе к центру, Юзернейм утомился и объявил, что желает передать управление. Владелица, впрочем, сама была после рабочего дня, и напомнив об этом, предложила парочку подкинуть:

— А вам, собственно, куда?

Как и блондинка ранее, Йус расположился полулёжа в профиль за водительским сидением, протянув по диванчику высвобожденные из обуви ноги прямо под спинку свисающего кресла Светы, с коей в таком положении можно было поддерживать зрительный контакт – что у них, после оглашённого вопроса, непроизвольно и состоялось. В его мысленном взоре внезапно предстала, на мгновение, одна смутно знакомая панорама.

— Таганская, сорок четыре, — объявила Света.

На всякий случай, это был номер дома через улицу напротив того, ключом от крыши коего они обладали. Через некоторое время машина свернула на названную улицу, по коей палило восставшее солнце – Настасья аж спустила козырёк. Яркие воспоминания из другого автомобиля и какая-то глобальная, страшная интрига вскипали в парочке по мере приближения! Юзернейм не понимал, чего им здесь надо, но был обыкновенно-позитивно безразличен ко всему и вопросов пока не задавал. Вскоре показался и дом. Машина причалила через пустую дорогу от него, и тепло попрощавшись, готы выбрались наружу, не забыв его величество рюкзак в скромном багажнике в передней части транспортного средства.

Парочка направилась, для виду, вдоль по улице, но Анастасия не заставила себя ждать, и весело прорычав мотором, унеслась в солнечную даль.

— Какого же Дьявола мы здесь делаем, любовь моя?

— Я подумала, что не хочу домой. Ты ведь тоже не собирался ко мне домой, м?

— Ах... Если вы это знаете, зачем же спрашиваете?

Ведьмочка озорно показала язык:

— Ой зануда! Мы и так много сегодня пережили, давай хоть самую малость побудем людьми. Скажи же, почему не хочешь ко мне в гости? Давай, я хочу это услышать!

— Ну, мы славно тем вечером посидели, более чем хорошо для последнего раза, я считаю. Даже почти без похоти! Танцы танцами, да. Прямо таки побыли людьми, хехе... Знаете, я тогда предполагал, что мы с дачи могли и не вернуться. Но какое это всё отношение имеет к дому Яна?

Они как раз перешли дорогу и направились к арке во двор.

— А такое, что у тебя есть ключ от чудесной крыши. Там бы только постелить что-нибудь мягкое. Мне кажется, в твою копилку бомжарского сна будет ценное пополнение!

— Воистину! Шикарная идея. Заодно проверим кое что.

Первым делом, конечно, была замечена на своём месте, в плотно набитой парковке, Шумера. Он вряд ли вспомнил бы точно, как её оставил, но судя по тонкому слою пыли и немногочисленным зелёным листкам на всей поверхности кузова, машиной никто не пользовался. Юзернейм даже украдкой прошёл и быстренько заглянул в салон, где ничего не изменилось; а вот под стеклоочистителями лобового виднелись накопившиеся рекламные листовки и визитки. Ирония судьбы – не усомнился он.

Парочка подошла к подъезду. Пока они шли сюда, люди уже встречались, и было очевидно, что долго ждать не придётся. Минуты через три толстый мужик распахнул дверь, и даже не подняв на них взгляд, почесал прочь. Через несколько невероятно волнующих мгновений лифт поглотил и доставил их на восьмой этаж. Условились так: Света держит кнопку паузы, а он пройдёт и всё узнает. Дверцы лифта разъехались, и уже исполненный сосущей тягой под ложечкой, Йус на мысочках прокрался и поглядел, не появилось ли здесь камер наблюдения? Видимых не было, но скрытые, конечно, могли иметь место хоть во всех здешних дверных глазках. Впрочем, не всё ли равно? Паранойная тишина, богатая на отдалённые шумы проснувшихся квартир, плотно окружила его. Быстро пройдя к заветной двери, он потянул ручку вниз и аккуратно попробовал на себя. Безуспешно. Сдержанно вернув рукоять в исходное положение, он с искривлённой улыбкой поспешил в лифт, и движение вверх продолжилось.

Разумеется, если бы дверь в квартиру Яныча была открыта, они не стали бы там останавливаться, но только позаимствовали бы что-нибудь мягкое для необходимого их замыслу комфорта.

Замок на чердак был тем же, как и комья пыли по углам лифтового жилища, где со дня роковой встречи совсем ничего не изменилось. Выйдя на крышу, чёрные фигуры решили не привлекать внимание почем зря, и за надстройку технического этажа не выходили, лишь просто расслабленно посидев какое-то время.

— Думаю, надо бы разжиться надувным матрасом, он нам и потом может пригодиться.

Света погрузилась в телефон и выведала, что недалеко есть гипермаркет известной французской сети. Времени до открытия было достаточно, и они ещё позволили себе поскучать после насыщенного эмоциями и движением дня.

Спустившись с поднебесья и пропустив пару битком набитых троллейбусов, парочка добралась до огроменного магазина, ещё довольно пустынного по утру, и бродила среди бесконечных рядов высоких стеллажей, набитых всякой всячиной. Наконец, в целом секторе, посвящённому активному отдыху, было обнаружено искомое, да и целая куча интересного, но бесполезного уже добра. Взяв своё, и неспешно прогуливаясь по этой большой и сладостной мекке рядового обывателя, Юзернейм проникался царившей и прямо таки усыпляющей атмосфере всеобъёмлющей гуманности. Стеллажи, полные разноцветной туалетной бумаги, как и почти всё вокруг, но с ещё большей привелегией, напоминали ему, что все вы, люди, одинаковы, и очень нуждаетесь в таком большом и добром магазине! Четырёхсот граммовый кусок сыра за полторы тысячи рублей какбы пытался благородно уверить, что за качество нужно платить, но был взят за куда более красноречивое социальное неравенство. Вином сейчас решили не затариваться – Светочке предстоял отходняк, а у него ещё было добрых двести грамм проклятой, разбавленных в кофе. Красная корзинка наполнилась всевозможными пудингами, пирожными, конфетами с коньяком – всё за баснословные деньги, и всё (кроме коробки с матрасом) вместилось в один пакет, а стоимость съестного составила пять тысяч деревянных. В не самое зажиточное своё время он мог бы аскетично прокармливаться на эти средства полгода, даже позволяя баловаться пивом.

Вскоре троллейбус доставил их прямо к подножию дома.

Накачивание матраса по такой жаре оказалось занятием куда более потным, чем Юзернейм сначала предположил, потому остался уже в одних трусах и собрал волосы в хвост. Поверхность крыши была вполне себе чиста и ходить по ней босиком доставляло одно удовольствие. Света вернулась с технического этажа – там она нашла розетку на двести двадцать вольт и поставила телефон на зарядку, а теперь тоже разувалась. Йус стоял над насосом на коленях.

— Хорошо, что не взяли двухместный вариант. Наши кости и на этом уместятся, а накачивать было бы гораздо дольше... Дорогая, вам спать-то хочется?

— Да, уже похоже на то.

Любовнички  разместили воздушную постель в мёртвой зоне вдоль стены техпомещения, и улеглись. В дремотном бреду казалось, что за один этот сеанс бодрствования было прожито целых три дня.

 

XVI : КРАСОТА БЕЗ КОНЦА

Хоть и высоко над шумной улицей, Света спала без пробуждений до самого заката, а вот Юзернейм периодически открывал глаза – скорее из-за чувства небезопастности, но всё же за столько-то времени выспался. Погода была более чем прекрасна – ветер даже на такой высоте был тёплым. Поднявшись, он направился в дальний угол, где кое-как умылся минералкой из бутылки

Позавтракав медовым тортиком и запив эспрессо-водкой, пытливый умишко сообразил следующее. Так как хотелось в обязательном порядке наконец пыхнуть травы, необходимо было изготовить новую уточку, чем он сразу же и занялся, а уже затем, чтоб в безветренной обстановке накрошить стафф, отправился в техническое помещение. Наклейка на стене с перечеркнутой никотиновой палочкой какбы намекала, что помещение может быть оснащено каким-нибудь пожарным детектером, посему курить пришлось аккуратнейшим образом в распахнутом настежь дверном проёме. Проснувшаяся Светочка наблюдала это с улыбкой.

Также выполнив утренний моцион, фемина покурила. Вскоре забывшая обо всём парочка медленно занималась любовью на своём воздушном ложе под закатным небом.

Закончив, они несколько времени молча повалялись.

— Вы самое прекрасное, что есть на земле, — произнёс он тихо и мечтательно. — Скажете, я считаю так, потому что отчасти являюсь хомосапиенсом, генерирующим сперму? Ну неет. И не смейтесь. Вот уж кто, а вы, дорогая, уже познали и прекрасно понимаете, что мы проявляемся не только здесь и в этих оболочках. Так что вы знаете, с высоты чего я заявляю. Вы самая лучшая, даже если бы я вас не знал. Я люблю вас... И, быть может, вам ещё есть смысл уйти от меня и дожить до... До скольких вы будете не против?

— Ах, козлик, опять ты думаешь, что мне будет по силам жить без тебя? Может и будет, но не думаю, что это станет стоящим времяпровождением. И только не говори, что мне поможет состоявшийся мужчина с большой квартирой и машиной, охуенной работой и планами создавать семью. Я никогда не хотела быть частичкой этого. А целые годы напролёт утопать в разврате с наркоманами тоже не лучше. Весело, наверное, но ведь надоест рано или поздно. И что тогда? Если уже насытишься всем, и стремиться некуда, и ничего не хочется вообще? Ради какого искусства или самовыражения выживать, и стоит ли оно того? Ой, даже думать не хочу. Юзернейм, я люблю тебя, это впервые в моей жизни – и это взаимно, это сильно и чисто, это попало в яблочко. Я чувствую, что это точно так, как должно быть! И такое больше ни с кем не сможет повториться. Может, тебе кто-то и нравился, и было грустно сознавать, что любовь невозможна – но у меня с тобой сейчас всё супер. Даже если ты хочешь перечеркнуть целые годы нашей любви – это не имеет значения теперь. Тебе неловко осознать, что я твоя вещь?

— Да... Наверное, я так и не смогу привыкнуть.

— За это мои чувства расцветают ещё сильнее...

Они затянулись.

— Я не хотел бы перечёркивать нашу любовь. Я вообще не ожидал, что она вдруг случится, и не намеревался ничего такого начинать. Я только лишь не хочу, чтоб мне исполнилось двадцать девять. Не хочу стареть. Не хочу терпеть и превозмогать больное сердце, печень, почки, зубы, интеллектуальный спад, трудности в изъяснении элементарных мыслей. Я не хочу лечиться и работать. Не хочу лгать людям, скрывая свою постыдную биографию. Мне отвратительна эта цивилизация. Мне всё безразлично. С меня довольно.

— Но ты можешь жить у меня!

— Это, конечно, соблазнительно, но я не могу жить у вас. Хотя бы потому, что это я бы предпочёл быть хозяином жизни и содержать вас – лично вы ведь, кстати, пока ничего ещё не заработали... Даже если вы и могли бы мне чем-то помочь, я бы всё равно отказался. Я же не шутки шучу, и мосты не просто так сжигал... Вы всегда, каждую секунду нашей связи прекрасно чувствовали страшную правду, что я в любой момент легко позволю вам уйти – хоть и мне будет грустно, но ещё больше – мне будет всё равно. Ибо никакого меня нет. Я давным давно исчерпал себя как личность, потерял стремления и желания. Но остался почему-то лишь неубитой и слепой, автоматической способностью чувствовать, а также идентифицировать себя, пользоваться местоимениями. И вот это "оно" и любит вас. И Кристину. И вашу мать. И всех девочек, слушающих депрессивно-суицидальный блэк... Что же это такое, Света? Что я есть? Может, какое-то добро в оболочке зла? Или наоборот? А есть ли разница?... Я люблю вас, Света. А любовь невозможна. Это всё большая иллюзия. Я хочу умереть. Я должен умереть. Полностью.

Она вновь прильнула к нему. Поласкавшись ещё какое-то время в огненном свете заката, нагие фигуры облачились в чёрное. Юзернейм спустил воздух из матраса и сложил его, допил кофейную водку, перебрал содержимое рюкзака и уместил аэроложемент внутрь.

Собравшись, и теперь уже не заботясь о возможной сигнализации, парочка плотно накурилась на техническом этаже здания. Через несколько мгновений они неспеша и вразвалку брели по сумеречной улице вперед, к последним лучам заходящего солнца. По пути к метро он огласил, на какой вокзал и до какого города изначально задумывал добраться; а также поведал, что пребыванием в столице удовлетворён, и в виду иссякающих денежных средств, оставаться здесь более не имеет смысла. Света проверила расписание поездов – ближайший отправлялся в полночь, а значит, времени имелось ещё достаточно и ехать на метро не было необходимости. Она была весела и даже включила редкий режим обольстительной нимфы:

— А там, куда мы приедем, будут продаваться трусики с сердечками? Ты мне купишь?

— Ха-ха, что за вопрос?! Для вас всё, что пожелаете, дорогая. Правда, у меня осталось тысяч пятнадцать, или, может, чуть больше – надо будет проверить все карманы и потайные отделения.

— Чудесно, на трусы должно хватить! А себе такие же возьмёшь? Будет здорово смотреться на двух трупах!

Йус хохотал. И подобные шуточки продолжались. Это было несколько странно, учитывая, что после экстази одна из побочек – состояние тоски и даже депрессии, и у него всегда были очень угнетающие отходняки. Спрашивать об этом было неловко, да и он хорошо представлял, как она могла бы загадочно ответить, например, что вчера они удостоили визитом сорок пятый год, и побочки она случайно забыла где-то там, среди пёстрых немецких знамён – какбы нивелируя сам аспект вопроса о возможности чего-либо. Уже не говоря о том, что и он действие вещества, коего не принимал, испытал в полной мере; и сейчас прекрасно себя чувствовал.

Они преодолели путь пешком быстрее, чем предполагали, и ещё погуляли по площади трёх вокзалов. Здания оных являлись красивой и величественной архитектурой, возведённой ещё при Империи, а по середине, отделённая железнодорожным мостом, за всей площадью приглядывала советская высотка. Место было интересное и контрастное. Простор в антураже старины был теперь урбанистично нарезан на переплетения нескольких крупных дорог (вдоль небольшого остатка, собственно, площади с газончиком) и порублен на лоскуты образовавшихся меж ними островков – всё во имя службы беспрестанной и жестокой столичной суете. Людно было даже сейчас. Казалось, что споткнувшись и упав под ноги толпе, можно было стать незамечено раздавленным. Недобрую атмосферу также дополняли многочисленные тушки бомжей – лежащие и забившиеся по углам, или отважно ковыляющие и даже что-то требующие от прохожих. А на парковках бликовали, как ни в чем не бывало, неприкасаемые и вылизанные, чёрные дивизии немецких седанов и японских внедорожников.

Площадь инь-яня, как в тебе сочетается глухонемое неведение важного советского ампира с шумом и движением миллионов прохожих? И эти люди, потерявшие всё – среди тех, кто заказывает кенгурятник на свой новый джип, или спускает деньги на жижку для вэйпа?... Как всё это в тебе сочетается, Россия? Как всё это в тебе сочетается, планета Земля? Всех нас здорово затроллили на этом несчастном шарике, вот что. Он ещё разделит на ноль каждое условие и всякое обстоятельство этой вашей цивилизации!

Покинув это само собою разумеющееся, словно алкогольный делириум, безобразие, парочка приобрела билеты в купе и через некоторое время оккупировала уютный и комфортабельный номерок в подвижной гостинице на рельсах.

Поездка пролетела незаметно, хотя и длилась, фактически, целые сутки. В вагоне было тепло, и они не закрывали верхнюю створку оконной рамы; и всё время провели в нижнем белье, одеваясь, только чтоб наведываться в сортир. В ночные часы возлюбленные выключали освещение и предавались романтике нарочито тихих, будто кто-то мог услышать, разговорчиков о вечном и ни о чем, созерцая в окошко медленно плывущее звёздное небо и проносящиеся под ним немыслимые масштабы одной только природы. А в иное время, утомившись от болтовни, в ход шли плееры – они обменивались ими и включали друг другу каждый раз что-то особенное. Общаться и слушать музыку можно было и на расстоянии разделяющего пространство столика, но дремоте они отдавались исключительно вместе – она на нём, как любая порядочная кошка. Истинно так, ибо когда она чувствовала, что ему становилось уже не в моготу выдерживать её пусть и маленький, но вес, девочка умудрялась протискиваться к спинке, вынуждая его чуть сдвинуться, и умещалась бочком, переплетаясь своей свободной рукой с его уже чуть ли не свисающей, чтоб та не упала на пол.

Как-то раз, в свете дня, отчалив от одной из нескольких двадцатиминутных остановок, их обуяло вдохновение – дюже вызывающее устройство комнатки о четырёх постелях требовало себя использовать. Они заперлись и разделись, едва отчаял поезд, как Света была уложена спиною на столик, сжатыми в коленках ножками к самому окну, а голова её с раскрытым ртом свисала вниз – Юзернейм, удерживающийся на руках за края верхних коек, свободно парил и погружался в её глотку; затем сношал поочерёдно на каждой из четырёх коек, набивая ей ротик ликёрными конфетами и придерживая ладонью, чтоб было тише и слаще; прижимал сиськами в стол и пользовал рачком, и укладывал на спину, устраиваясь меж раздвинутых ножек – ублажал орально, затем поднимался и вновь штурмовал; и сам влезал на столешницу задницей, как на трон, позволяя ей сладостно попрыгать, доведя до точки, неконтролируемых криков и горячих соков; наконец устроившись в самозабвенной шестьдесят девятой и залив свой йогурт, должно быть, в самый её пищевод.

Когда поезд подкрадывался к вокзальчику не самого крупного из прибрежных городов на юге страны, они ещё крепко дремали. Юзернейм не хотел в большой курортный город – он вообще не хотел город, посему выбрал местечко поменьше, основываясь по различной информации из сети. Эти его замыслы и искания имели место уже давно. Всё, что ему было нужно – лишь длинный, уходящий в горизонт пляж.

В дверь постучали – женский голос объявил, что поезд прибывает. На крещёном боевой славой столике тусовались стаканчики от десертов, пустые коробки от сладостей и плитка горького шоколада в фольге, да осушённые от чая стаканы в подстаканниках . Живо одевшись, наскоро зачесав сальные гривы в хвосты и забрав свой мусор, парочка покинула поезд.

Той ночью они не стали уходить далеко, так как в планах было сперва хорошенько затариться провизией (круглосуточно здесь работали только частные лавочки), и потому утешились практически пустым городским пляжем. Кроме того, дурея от жары, стало очевидно, что для странствий следует разжиться шмотками попроще – оба были в неизменных кедах, в коротких спортивных носках, и пусть тонких, но джинсах.

Как только город проснулся, они наведались, следуя навигатору, в торговый квартальчик – тут и известный сетевой супермаркет наличествовал, и частные точки сбыта одежды. Примечательно, что туристы из больших городов не обращали на тёмные фигуры никакого внимания, зато местные глазели, будто ничего подобного никогда не видели.

Оказавшись в магазине одежды, перед ними, сияя белизной множества вещей, встал вопрос – не лучше ли было изменить принципам и полностью одеться в белое, чтоб не притягивать беспощадное солнце? Йусернэйму нравилась эта идея, но всё же он признался:

— Знаете, если б я приехал просто отдыхать и наслаждаться, то да, вырядился бы в белое. Это моему сумасшествию и статусу очень претило бы. Но в нашей судьбе – ни к чему.

В итоге он сменил свои джинсы на легкие бриджи, а кеды с носками на простейшие сандали.

Светочка приобрела чёрное платье, похожее на то, в какое она была одета в день их выезда в кузьминки – короткое и приталенное. Также она взяла изящные босоножки и купальник, хотя он и напомнил, что помыться от морской воды будет негде.

Кроме того, были приобретены солнцезащитные зонтики, большой походный рюкзак и два кожаных ремня. Переоделись они, с позволения хозяйки заведения, сразу же в примерочных. Снятые вещи – весь её джинсовый комплект, его штаны, и её извлечённые из рюкзака камуфляжные штанишки – были оставлены приятно удивлённой продавщице. Только обувь из каких-то мистических соображений была свалена в старый-добрый пакет-гараж и отправлена на дно нового рюкзака. Свой же, наполовину полный всяким хламом, Юзернейм вверил Свете – а она погрузила в оный свою сумочку. Позже туда будет свалена провизия в виде двух десятков шоколадных плиток, кои неминуемо расплавятся в упаковках. В походный же тюк он вместил две пятилитровые канистры с питьевой водой, литр своего любимого морковно-тыквенного нектара, и бутылку вина, самого дорогого из местного алкомаркета.

У мирян ещё вовсю царило утро, а готы, нагруженные и ободряемые теперь ветерком по горячим коленным сгибам, пересекли городской пляж и направлялись вдаль. Ещё во время первого ночного визита ощущение ходьбы по песку было очень забавным и новым. Сейчас же, с десятком килограммов за спиной, Юзернейм очень скоро был изнурён песочной вязкостью, но всё же счастлив. Они двигались на восток – море играло бликами по правую руку, а слева, как это ни странно, местами виднелся лес; далеко вперёд уходила пустая песчаная полоска, венчающаяся вдали растянутым треугольником горы, наполовину спускающимся прямо в морскую синеву.

Отдалившись на каких-нибудь полтора километра, было решено остановиться здесь – слева постепенно выросло и уходило вдаль скалистое возвышение примерно второго-третьего этажа в высоту. Юзернейм неспешно накачал матрас, сидя в теньке двух воткнутых в песок зонтов, а переодевшаяся в купальник Света намазывалась кремом от загара, с чем он, заметив это, был рад ей помочь. Накачав аэрокойку, они прилегли отдохнуть... И проспали до вечера.

Следующие трое суток продлились похожим образом, отличаясь видами слева от песчаного пути (тут чередовались лесные массивы и низенькие горки), да количеством оставшейся питьевой воды. Они спали в тени зонтов против палящего солнца, а ночью лениво двигались дальше. Светочка надевала его налобный фонарь, и проходя у самой морской пены, собирала красивые ракушки и разноцветные камешки. Жизнь казалась вечной, а беспечность – всеобъёмлющей и питательной истиной, словно кислород. Улучив момент потери во времени, Света извлекла из смартфона аккумулятор, и отключившийся аппарат позабыл конспиративную установку навсегда. Отныне человеческое летоисчисление было полностью повержено. Любовнички успели повидать и высоко парящих крупных птиц, и забавно бегающих боком крабиков, и большущих жуков, пауков, очень ярких бабочек. Всё это происходило в по-настоящему другом мире.

Когда с первой пятилитровкой воды было покончено, а во второй осталось меньше половины, было решено распить вино. Они тем днём находились на привале в удобном месте – какбы в большом алькове меж объёмных каменистых стенок, и проснувшись, не пожелали уходить, дюже было хорошо. Закат вовсю сиял, отражаясь и играя лёгкой рябью по замершей панораме моря. Припрятав, на всякий случай (хоть никто им вообще не встречался), рюкзаки за камнями, и захватив только пакет-гараж с обувью, парочка шустро наведалась в запримеченный ранее лесок, чтоб собрать немного дровишек для костра. В лесу было темно и очень густо, всё вокруг дышало таинственной жизнью, доносилось множество различных звуков – дикая природа была не рада вторжению. Первым делом Юзернейм забросил высоко на одно дерево их связанные друг с другом кеды – Света ещё вчера замысловато и красиво их зашнуровала, поместив свою пару меж его, устремлённую мысками в противоположном направлении, изобразив эдакую аллюзию объятия. В виду отсутствия топора и царствования кругом довольно влажного климата, рассчитывать больше, чем на древесные корки, не приходилось; но тем не менее, обнаружилось упавшее дерево, пожертвовавшее не очень толстые ветки и подгнивший кусок нутра. Попутно была нечаянно потревожена шустро ретировавшаяся змея, чему они и сами здорово испугались.

Вернувшись, робинзоны оформили костёр, в основу коего удалой зацепер заложил распечатки всяческих своих железнодорожных сведений и технических схем. Дождавшись, когда получше разгорится, Юзернейм скормил радостному огню свой паспорт. Света ухмыльнулась, пошуршала в сумочке и закинула в пламя такую же книжицу, а следом ещё и пластиковую карточку – де-собственность некоего банка. Он же достал свой дневник и полистал. Сжигать его не имело смысла – труд был оцифрован и выложен в интернет; посему, завернув его в опустевший от дров пакет-гараж, Юзернейм швырнул свёрток за камни. Зато на дне ранца нашлась ламинированная записка, с которой Света ознакомилась тогда на борту речного трамвайчика. Заложенные в текст злые мысли и ядовитое отчаяние рассеялись в воздухе чёрной копотью, а бумажка сжалась в слезливый комок и скоро исчезла совсем, словно ненастная судьба его некогда затянувшегося целомудренного бытия. Сыр за полторы тысячи рублей оказался прекрасен. Красное-сладкое тоже предстало очень недурственным, в чем всё больше убеждало с каждым глотком – пили прямо из горла, а сыр откусывали, как плод, чередуя с последней оставшейся булкой в форме сердца. Нарезать бутерброды было не на чем, да и не зачем – первобытность атмосферы от этого только выигрывала. Царивший весь вечер штиль позволил без потерь заполнить крышечку-гриль оставшейся марихуаной и успешно покурить. Через некоторое время это закономерно положило начало страстному акту любви – чрезвычайно кайфовому в своём размеренном темпе и одурманенном восприятии; очень диковинному в свете огня, на фоне колючей каменной стены, под звёздным небом, да с шумом прибоя. Это был, разумеется, уже не первый их пляжный секс, ибо предвкушение неминуемого исчерпания всех ресурсов уверенно брало своё, да и постоянно полуобнажённые их тела, плюс удобнейший воздушный траходромчик какбы элементарно не оставляли выбора. Юзернейм только и успевал рекуперировать энергии, параллельно таская постепенно облегчающийся рюкзак. Однако, это было больше, чем просто животные соития. С самого начала их отшествия, он по несколько раз на дню нечаянно испытывал микроперезагрузку – должно быть, открывая глаза опосля мгновений моргания, он вдруг сильно удивлялся тому, как далеко они зашли! Ведь когда-то он хотел явиться сюда один, и не было никаких причин сомневаться, что так и будет. Но вот рядом с ним следовал Демон Любви, и они держались за руки.

И сейчас можно было не запыхаться в многократно повторённых и тщетных глаголах о чувствах – ибо любовь длилась абсолютно каждое мгновение с того момента, как они поднялись со скамейки у третьяковки, да и мысленный эфир уже прочно поделился на двоих. Волшебная ниточка, сшивающая их с того дня, протянулась прямо в исполненное золотым сечением ушко безумия – теперь их гиперчувство окрашивало реальность, присваивая себе и всю морскую гладь, и звёзды в небе, и каждую песчинку! Они стали иглой, неумолимо дырявившей кусочек реальности по контуру. Света распевала песню сирены и растворялась во внеземном блаженстве, лёжа на спине, а Юзернейм двигался над ней точно в трансе, постепенно ускоряясь. Погрузив свою половинку в оргазмическое помрачение и дрожь, он и сам достиг невыразимого удовольствия, и умышленно произвёл семяизвержение в её лоно. У него не было сомнений, что во всех планах, кроме физического, они являлись одним-целым уже давно. Он только лишь символически это обозначил.

Парочка лежала, прижавшись друг к другу, созерцая пожиравший древесную кору и трухлявое брёвнышко огонь, какбы облизывающий теперь крошки с тарелки, готовившийся исчезнуть обратно туда, где ему для сияния ничего не понадобится.

Юзернейм всегда считал, что в самоликвидации нет ничего печального, а только наоборот. Наверное, грустить уместно тем, у кого жизнь не удалась – и даже со всей своей чёрной и истерзанной депрессиями биографией он себя в число таковых записать не мог, и уж подавно теперь. Посему настрой у обоих был торжественным. Живые смакуют тему смерти во всех возможных видах – смотрят видеозаписи и картинки, слушают и слагают песни, делятся зачастую претенциозными фантазиями о том, что там будет... Живые грёзят или боятся; созревают, или чего-то ещё вынужденно ждут – на то они и живые, даже если внутри уже всё подохло. И нечего здесь стесняться – из этого надо черпать мотивацию и вдохновляться.

— Что лучше, Света: красивый конец или красота без конца?

— По-моему речь об одном и том же. Поэтому оба варианта хороши!

— А вы зрите в корень!

И всё же, будучи как-никак хомосапиенсом, что-то внутри него сладостно будоражилось и требовало утешения. Сие, конечно, было предсказуемо и легко игнорировалось. Йус только напоминал себе:

«У нас закончилась вода. Так это не проблема – мы станем водой. У нас сели батарейки и кончились картинки? Это можно исправить – мы обернёмся неиссякаемой энергией и всеми картинками, мы увидим все картинки! Мы утратили человеческий облик, и хотим теперь избавится от пустых оболочек? Да ничего страшного, у нас есть кое что получше. Мы никогда не закончимся, потому что мы и есть конец!»

Светочка смеялась вслух.

А костёр всё никак не затухал, и восход что-то не намечался, хоть Юзернейм и не был в том состоянии, чтоб следить за этим, но подозрение закралось. Света сразу же созналась:

— Ничего, если я попридержу ночь? Не хочу больше утро.

— Как угодно, милая, наслаждайтесь. Значит это будет Ночь Ночей!

— Воистину. Потанцуем, что ли? Хочется больше красоты!

Они поднялись, и только прикоснувшись друг к другу, наполнились аккуратною движущей силой, и в ровном темпе отвальсировали в сторону. Вдруг, словно в наушниках, заиграла музыка. У Юзернейма перехватило дыхание. Неведомая сила приподняла и двигала их, словно шахматные фигуры по доске, но вращая в танце, изгибая корпусами, изящно двигая руками. Костёр вдруг разгорелся, прилично озарив их люксовое песчано-каменное убежище. Играло что-то неуловимо узнаваемое, танец продолжался сам собой, заставляя Юзернейма почувствовать себя пассажиром в собственном теле. Возникшая яркой вспышкой клаустрофобическая паника быстро осталась где-то позади – его разум сладко вывихнула и наполнила какая-то ни много ни мало эйфорическая деменция.

Весь берег, составлявший каких-нибудь шесть-семь метров до неустанного языка морской пены, простирался теперь метров на сто вперёд. Вдруг, сила едва заметно приподняла их на одно мгновение, а их прижатые друг к другу лодыжки вытянулись с выпрямленными вниз остриями больших пальчиков, и мягко вонзились в песок, словно иголочка на поверхность виниловой пластинки. Парочка же, кукольно обнявшись, этого не ощущала, и быстро пролетела каким-то странным маршрутом прямиком по разным углам вокруг костра по центру. Пробурив их мысами очередную прямую, драйвовая сила изящно бросила парочку в поворот, растянув на сцепке вытянутых рук, и словно на коньках по льду (и с турбиной позади), понесла их вперёд! По крайней мере, ему виделось, что вперёд – пространство, как и его поражённый разум, объяснению тотально не поддавалось. Совершив пару приличных кругов, пролетая мимо каменного алькова и почти у самой воды – ему открылось, что сила гнала их по кольцу, словно карандаш гигантского циркуля; а костёр при этом всё также оставался в центре. Своими утопленными в песок лодыжками они прочертили внутреннюю и внешнюю части большого круга. Движение завершилось, оставив их поодаль от костра, почти у самого моря.

К Юзернейму вернулось дыхание и какое-никакое разумение. Ноги хоть и замарались в песке, но чувствовали себя как ни в чем не бывало. Света радостно глядела в сторону костра, будто наслаждаясь проделанной работой, и в её глазах просиял лунный свет. Они стояли на рельсе внутреннего круга, прямо на точке, из коей расходились вдаль, диагонально, две линии, пересекаемые на полпути линией параллельною, а ещё дальше рисовалось очевидное перекрестие. Теперь всё встало на свои места – они оказались на указывающем вниз луче пентаграммы.

Оглянувшись к морю, они увидели медленно летящий над водной гладью корабль-призрак – самое что ни на есть деревянное судно с парусами, целиком белое, полупрозрачное. Света сжала его ладонь и потянула бежать прочь. Оглядываясь, Йус нёсся за нею, а летающий объект также спешил к берегу, будто прицеливаясь кормою. Суккуба весело повалила на песок своего мужчину и теперь тоже наблюдала. Корабль разбился передней частью, проехав вперёд, почти доползя до них, но замерши, и вдруг налился цветом, с треском ломаясь и обрушиваясь всамделишными деревянными частями во взрыхлённые сугробы песка. Внезапно, с покосившейся палубы рухнула лестница-трап. Светочка, не выпустившая его руки, поднялась и поспешила навстречу.

С палубы спускались обнажённые девушки и парни – их глаза сияли, а выражения лиц были блаженны. Все они что-то несли в руках – первый длинноволосый красавец, ступивший на песок, снял с шеи ремень, уложил под ноги парочке, и поклонившись, направился в сторону костра. Сошедшая за ним девушка играючи вертела на пальце револьвер, резко подбросила оружие в многократное сальто и также поклонившись, последовала за парнем. Безмолвные, но экзальтированные гости предъявляли опасные бритвы и современные лезвия; снимали с шей разнообразные верёвки; сваливали из рук неподъёмные камни и куски асфальта; высыпали пригоршни таблеток, развеивали порошки, извлекали из вен пустые и не очень шприцы; а гости из страны восходящего солнца оставляли изящные кинжалы и обычные кухонные тесаки. Изобретательные молодые люди приносили выхлопные трубы автомобильных глушителей, локомотивные решётки, а некоторые девушки – небольшие электроприборы, чаще всего фены.

Подождав у опустевшего судна ещё мгновение, разглядывая гротескную свалку предметов, так или иначе позволивших страждущим достигнуть желаемого, возлюбленные направились за процессией. Впереди шумели раскаты похоронного диско.

Костёр находился аккурат в самом центре пентаграммы – пламя переливалось и чёрным, и фиолетовым, вокруг в ритм двигались некоторые гости, другие же предпочли разбрестись, образуя пары и располагаясь на песке. Захотев что-то сказать своей ненаглядной, Йус ощутил, что дар речи иссяк – впрочем, желание изъясняться словами являлось лишь формальностью, ибо всё невысказываемое ей было прекрасно доступно. Светочка откалибровала кошачьи глаза и дала ему понять всё то, что ей самой было доступно. Юзернейм ощутил у сердца щекотку, разливающуюся по всему телу, едва не отрывающемуся от земли – его вдруг вытянуло во весь рост, голова поднялась, а закатившиеся глаза перезагрузились и обернулись таким же лунным светом. Пройдя к огню и обогнув тусовку, они заметили, что на аэрокойке лежала девушка, и как только они приблизились, она стянула с лица что-то незаметное и поднялась. Как и все, она была голая. Прямо как и в их последнюю ночь. Кристина подбежала к ним, обняла и расцеловала – её такой же лунный взор был исполнен откровением. Юзернейм ясно знал и чувствовал, что она не держит никакого зла, и даже очень признательна. Это было для него очень важно, и теперь, утешившись, ему стало не по-человечески легко. Вдруг раздался забавный звук – на матрас плюхнулся, будто сошедший со своих лучших сцен, голый Ян. Живо вскочив, он оглядел всех и всё, и подошёл к парочке. Лучезарные очи насыщали собеседников больше, чем словами, и так в одно мгновение свершилось его знакомство с Кристи. Взявшись за руки, эти двое удалились куда-то в сторону.

Музыка качала, в глазах двоилось и троилось, переплетение миров впечатляло и провожало прочь с разума, Юзернейм отчаянно танцевал, Света колбасилась поблизости, парочки покойников также веселились, а то и предавались всевозможным утехам, сверкая розовыми огоньками гениталий и переливаясь оранжевыми энергиями. Мёртвые и живые теряли разницу и значения, равняясь в вечном движении перед беспредельной любовью.

Когда пляж образовал некогда уже изведанный бережок о шести-семи метрах до чёрного моря, а с востока уже светало, парочка хоть никого уже и не видела, но хорошо ощущала присутствие. За неимением совка они насыпали песок в канистры голыми руками. Также были заполнены винная бутылка и коробка от сока – дополнительный вес лишним не являлся. Всё содержимое его первого рюкзака со всей мелочью было выпотрошено в походный, куда также был упакован и груз, а сам ранец за верную службу был оставлен у камней, рядом с дневником.

Парочка перенесла матрас на воду и водрузила на него свой песочный якорь. Вцепившись в плот, они проплыли от берега, двигая ложемент перед собою, и уставши, забрались на него одновременно с двух сторон. Получилось достаточно далеко. Юзернейм извлёк из рюкзака два ремня и передал их Свете, а сам надел его, зафиксировав на себе дополнительным поясным ремешком с пластиковым крепежом. Она же продела один ремень под лямки на уровне его подмышек – чтоб наверняка. Парочка затянулась в засосе, параллельно туго пристегнувшись, живот к животу, вторым ремнём. Это были бесконечно сладкие мгновения. Суккуба потянулась к боковому кармашку рюкзака и достала свой складной ножик. Его ладонь объяла её вооружённый кулачок, и вместе они, наслаждаясь друг другом и не глядя, ненасытно ласкаясь только двумя руками, накололи в матрасе несколько отверстий, дружно засвиcтевших. Юзернейм уже погрузился в неё, аккуратно улёгшись тяжеленным рюкзаком на поверхность сдувающегося матраса. Ножик, тем временем, перекочевал из её правого кулачка в левый, и набив параллельных дыр под их обоюдным управлением, вершив тем самым контрзатопление, был отпущен на морское дно. Теперь Юзернейм схватил её за ягодицы, подтянул и смачно ускорился. Они ошалевши лизались, стараясь насытиться перед неизбежностью, что было и грандиозно, и смешно. Светлана спадала на его лицо дождём волос, перекрывая и заменяя собою тёмное небо – он отчаянно штурмовал её небеса, желая успеть, прикладывая всю свою силу, поглощая её дыхание и нежные стоны, под свист повреждённого судна и всплески любопытствующей воды о ритмичное, согласно их акту, движение оного, мгновение за мгновением нисходящее к непосредственному уровню моря.