И вот мы подошли к сути дела: увольняться или не увольняться, вот в чем вопрос? Хватит ли у меня мужества не дожидаться истечения двухлетнего срока пребывания на этом важном и ответственном посту? Только об этом я сейчас и думаю, об этом и о Женщине с Шарфом. Ну и о тривиальных пустяках вроде того, какие носки надеть на работу — черные или серые, и что взять на ленч — курицу терияки или цыплят генерала Цо. Я все та же блохастая обезьяна, сидящая за громыхающей пишущей машинкой, ритмично кивая мохнатой башкой. Наполовину законченная рукопись «Войны и мира» растрепанной грудой высится за моей спиной, а я все чаще поглядываю поверх бесконечных рядов других печатающих обезьян на единственное окно, пробитое в этом огромном полуподвале, крошечный светящийся прямоугольник неестественной белизны в затхлом полумраке, затопившем помещение. Отряхнув с ушей паутину, обезьяна пытается вспомнить жизнь за окном: будоражаще-резкие запахи земли, диких орангутангов с роскошными розовыми анусами, бананы, испещренные коричневыми пятнами, где за неприглядным экстерьером скрыта ароматная сладкая мякоть, — куда более вкусные, чем выращенные на химикалиях «торпеды», которые здесь выдают через равные промежутки времени.
«Что это за жизнь?» — размышляет обезьяна, печатая на языке, которого даже не понимает, сбивая в кровь подушечки пальцев с единственной целью — ответить на риторический вопрос, способны ли они с братией воспроизвести величайшие романы человечества (большинство из которых никто не читает, так что это в любом случае мартышкин труд), чтобы убеленный сединами ученый муж опубликовал доклад, торжественно прокашлялся на заседании академического общества и гордо объявил: «Да-с, это возможно».
Временами решение кажется до боли очевидным: всего пара скачков по головам и плечам хихикающих «машинисток» — и после недолгой возни обезьяна откроет задвижку и протиснется в окно. Но что потом? Что, если мир снаружи изменился со времени ее безмятежной юности? Что, если все охладели душой и меньше склонны прощать? Внутренним взором обезьяна видит себя сидящей на раскаленном песке пустыни без признаков пятнистых бананов; ну, продержится она неделю на съедобных побегах, а на восьмой день какой-нибудь дикий койот сожрет ее на завтрак. Лучше остаться здесь, в безопасности, и пусть жизнь далека от совершенства, обезьяна все же жива, ее кормят, она слышит обнадеживающий стук миллионов коричневых пальцев, нажимающих на клавиатуре все то же «ЙЦУКЕ». Лучше оставить безумную идею прыжка в окошко кому-нибудь другому, более отважной душе, которой нечего терять.
Обреченно повесив голову, обезьяна кладет искривленные артритом пальцы на клавиши пишущей машинки. Резкий щелчок кнута: уже полчетвертого, а дневную норму в пятьдесят страниц никто не отменял.
***
Но на этот раз фантазии о бегстве на свободу не желали меня покидать. Утром в метро, глядя на прелестную пухлощекую азиаточку в розовой куртке, со смехом кружившуюся вокруг вертикального поручня, я искренне верил: все будет прекрасно, Юный Почтальон и Клайд тому живые доказательства. Они живут вполне прилично, не спят в картонных коробках на улице и не жуют упаковочную пленку, внушая себе, что это двойная порция дежурного ленча номер три.
Так в чем проблема? Что меня удерживает?
Но позже, стоя в очереди в «Тако Белл», я спросил себя: «Ты действительно хочешь остаток жизни торговать швабрами с двойной насадкой, как Юный Почтальон?» А что станет с Клайдом лет через десять? Слабо верится, что со своим мизерным опытом работы и без хороших рекомендаций он поступит в приличную бизнес-школу; так и будет играть на трубе в занюханных барах, пока не станет слишком старым для подобного занятия, и следующее поколение битников будет держать его за идеал, не догадываясь, что их кумир дрожит от страха всякий раз, когда в дверную прорезь падает очередной счет.
Такое же тоскливое, сосущее чувство возникло у меня, когда я смотрел «Офисное пространство». Конечно, это всего лишь кино, но помните, где герой оказался перед финальными титрами? На стройке, грязь сгребал. Возможно, на пару недель это занятие может радовать новизной и греть чувством освобождения от гнета корпоративного мира, но что будет, когда ему стукнет сорок, а он по-прежнему ходит в полунищих подсобных рабочих, и прораб его ругмя ругает — дескать, недостаточно быстро грязь сгребаешь, а у него радикулит, и вылечить защемленные диски невозможно, потому что медицинская страховка не по карману?
Я сидел за столом, с вожделением поглядывая на пачку печенья «Эм-энд-эмс» (это новогоднее решение тоже давно похерено), когда икейский стул, видимо, устав поддерживать мою задницу, решил уволиться со службы: металлический каркас под сиденьем треснул и развалился, и, не успев опомниться, я оказался на полу.
— Блин!
Пессимист зааплодировал:
— Браво, Мямлик, браво!
Даже Стар издал несочувственный смешок. Я поднялся с пола и с досадой пнул обломки.
Наступила среда — неизбежный двенадцатый час, когда каретам полагается превратиться в тыквы; я в лихорадочном темпе приканчиваю анализ лесоводческой сделки. По какой-то непонятной причине пять вице-президентов нашего Банка решили принять участие в этом конкурсе красоты, хотя у нас нет ни шанса, и мой стол завален пятью экземплярами окончательного варианта презентации, густо испещренными пометками. Видимо, чтобы окончательно меня добить, Самая Холодная Рыба в Пруду тоже присоединился к этим безумцам.
За час до заседания в дверях появился Британский Чокнутый и, взглянув на свой «Ролекс», изрек:
— К трем часам нужно распечатать и сброшюровать двенадцать экземпляров презентации. Мы собираемся начать пораньше.
К трем часам? Осталось меньше двадцати минут! Да что он, с дуба рухнул? Придется прибегнуть к старому надежному методу Адама Смита: разделению труда.
От: Меня@theBank.com
Кому: Пессимисту@theBank.com; Стару@theBank.com; Инструменту№[email protected]; Инструменту№[email protected]
КРИЗИСНАЯ СИТУАЦИЯ. Заседание в три, а я еще не все исправления внес. Через десять минут закончу, и мне понадобится помощь в копировальной. Двенадцать копий, переплет, прозрачная обложка. Дайте мне знать, можно ли на вас рассчитывать.
Ответы сыпались, пока я заканчивал правку:
От: Инструмента№ 1©theBank.com
Кому: Мне@theBank.com
Сейчас очень занят. Надеюсь, ты найдешь кого-нибудь еще.
От: Инструмента№ [email protected]
Кому: Мне@theBank.com
Извини, приятель. Как раз сейчас завал.
От: Стара@theBank.com
Кому: Мне@theBank.com
Сам зашиваюсь. Могу помочь после четырех, если еще будет актуально.
Господи всемогущий, так-перетак!
Я бросил ручкой в Пессимиста. Ручка отскочила от его затылка, заставив того разъяренно повернуться вместе со стулом:
— Какого черта?!
— Друг, спасай, погибаю!
— Так тебе и надо, не будешь в людей ручками швырять.
— Я не шучу, — настойчиво молил я. — Выручи, и, клянусь жизнью, я буду твоим должником.
— Сколько?
— Буду покупать тебе ленч всю следующую неделю. Он поскреб подбородок.
— Две недели.
— Договорились.
Пессимист нехотя поднялся со стула, зевая.
— Ну, чего тебе от меня надо?
— Двенадцать цветных копий, переплетенных, с прозрачной обложкой. Попытайся припрячь к этому делу Полностью Некомпетентную Секретаршу.
Через десять минут я послал на принтер окончательный вариант, надеясь, что правильно расшифровал кракозябры Британского Чокнутого, и бросился в копировальную, несясь по коридорам с головокружительной скоростью. К счастью, Пессимист и Полностью Некомпетентная Секретарша уже заняли позиции у брошюровальных аппаратов. На часах было два пятьдесят две; у нас осталось восемь минут.
— Так, ребята, — запыхавшись, выпалил я, потирая руки. — Приступим.
Колоссальный цветной принтер с механическим вздохом ожил и начал извергать листки. Готовые экземпляры я передавал Пессимисту, который проверял наличие всех страниц, плюхал сверху пластиковую обложку и вручал Полностью Некомпетентной Секретарше для брошюровки. Брать ее в команду было рискованно, но выбора не было, к тому же это самая безмозглая из всех безмозглых задач.
За пять минут наш хорошо смазанный конвейер успешно переплел четыре экземпляра презентации. Мелькнула радостная мысль, что мы, похоже, уложимся, хотя и в обрез. Настроение продержалось еще шестьдесят секунд, после чего принтер вдруг перестал выплевывать мою распечатку.
— Что за…
Закон Мерфи — на дисплее красовалась классическое «замятие бумаги в четвертом лотке».
— А-а-а-а-а-а-а, — зарычал я, падая на колени.
Первый и второй лотки находятся спереди принтера, третий лоток — это выносная часть сбоку, но где чертов четвертый лоток?
— Мямлик, в чем проблема? — позвал Пессимист.
— Мямлик? — захихикала Полностью Некомпетентная Секретарша.
В другое время я пнул бы его в задницу за подлянку, но сейчас сосредоточенно ползал на коленях вокруг принтера. Заявляю со всей ответственностью, если конструкторы обошлись без потайного люка Гудини, четвертого лотка в нем не существовало.
Вскочив на ноги, я вызверился на хихикавшую Полностью Некомпетентную Секретаршу:
— Может, все-таки поможете вместо того, чтобы издеваться?
Она вытаращила глаза, показывая, что не одобряет такой прыти:
— Разумеется, Мя-я-ямлик.
Опустившись на колени, она открыла первый и второй лотки, затем снова первый.
— Нет, не здесь.
Она залилась смехом, словно произошло самое радостное событие на земле, открыла третий лоток и насмешливо сообщила:
— Не могу найти такого лотка. Извиняйте, Мямлик.
Я уже готов был на нее наорать, когда в коридоре послышались шаги. Я покрылся гусиной кожей, словно от порыва ледяного ветра. В копировальную вплыла целая флотилия дорогих костюмов — Самая Холодная Рыба в Пруду в сопровождении самых шишковатых шишек Банка: вице-председателя лесохозяйственной проектной группы, двух исполнительных директоров и нашего плавучего ассенизатора, Британского Чокнутого.
— Где презентации? — гавкнул мой непосредственный начальник, взглянув на часы. — Я же велел вам подготовить все к двум сорока пяти! Мы уже задержались на пятнадцать минут!
Я поднялся на ноги и сказал:
— Тут произошел, кхм, непонятный сбой принтера.
— Сбой принтера? — зашелся Британский Чокнутый.
Масса Костюмов от Армани нетерпеливо зашевелилась. Самая Холодная Рыба в Пруду выхватил свой «Блэкберри». Не сомневаюсь, десять тысяч зеленых будут сняты с моего бонуса, если президент не посылает сейчас мейл начальнику отдела кадров с приказом уволить меня немедленно. Куда подевались Пессимист и Полностью Некомпетентная Секретарша? А, ну конечно, вжались в самую дальнюю стену и стараются слиться с фоном.
— Ну и что, — не отставал Британский Чокнутый, складывая руки на груди. — Разве вы не способны устранить сбой принтера?
— Э-э-э… вот как раз пытаюсь…
Я снова опустился на колени, судорожно дергая и захлопывая чертовы лотки. Четвертый лоток, мать твою, куда ты подевался? Через минуту агонии я был на грани срыва, готовый с плачем свернуться в позу эмбриона прямо на полу копировальной, когда заметил крошечную четверку на внутренней поверхности второго лотка. Рядом с четверкой виднелся белый листок, застрявший в механических недрах принтера.
Я стал судорожно рвать на себя бумагу, пытаясь выкрутить ее из цепкой хватки агрегата, и тут Британский Чокнутый вышел из себя:
— Меня не устраивает такое качество работы! Я велел подготовить презентацию в четырнадцать сорок пять. Четырнадцать. Сорок. Пять. А сейчас сколько? — Он посмотрел на часы и объявил: — Пять минут четвертого. Джентльмены, мы на пять минут задержали начало заседания!
Остальные Костюмы забегали по комнате, разнообразно озвучивая собственное возмущение. Самая Холодная Рыба в Пруду, незыблемым утесом стоявший посреди этой ряби, поднял глаза от своего «Блэкберри» и слегка дернул ртом. Словно в старых фильмах о самураях — сразу понимаешь, что запахло жареным, раз самый опытный сенсей обратил внимание на происходящее.
Но прежде чем Рыба вывел меня из строя фирменным семизвездочным пятикостячным хуком, в стремительном возбуждении нейронов, забегавших под черепом с сумасшедшей скоростью электрических пиков и волн, в открытии и закрытии синапсов на меня снизошли:
— молниеносное озарение, шокировавшее открывшейся истиной;
— мгновенное прозрение;
— эмоциональное возбуждение ошеломляющих масштабов — море по колено, океан по это самое.
Содержание открытия было примерно следующим (хотя прозрения всегда нелегко вербализировать):
— я смертельно боюсь мужика пяти футов шести дюймов росту с фальшивым загаром;
— и лысеющего придурка с заносчивым акцентом;
— и трех остальных великих инквизиторов, хотя они еще не открывали рот.
И все это смешно до усеру!
Смешно, потому что я дошел до ручки, измотанный, раздавленный, пресмыкающийся, балансирующий на грани подражания бедолаге-почтальону из Оклахомы, и все это меньше чем за двенадцать месяцев. Смешно, потому что я уже не рассматриваю себя как свободное существо, у которого есть право отвергать подобное существование, отмахнуться от паранойи, навязанной мне кретинами вроде Жабы, вспомнить, что за стенами офисного здания-башни лежит огромный мир и бесконечные возможности, нетерпеливо ожидающие, когда я их испробую.
И это не обязательно связано с пожиранием упаковочной пленки, или сгребанием грязи, или переходом на другую дерьмовую работу, где я вновь стану электронно-табличным козлом отпущения для другого тирана. Следующий этап может не быть идеальным — возможно, некоторое время мне придется туго, но все, что угодно, лучше нынешнего существования!
Судите сами, я растерял друзей, почти не вижусь с родными, Женщина с Шарфом, взглянем правде в глаза, меня бросила, изо дня в день я мечтаю исключительно о том, чтобы выспаться, удрать отсюда, снова ощутить себя молодым, тогда как жизнь веду совсем иную.
Короче, я — человек, которому нечего терять.
Я бросил вытаскивать зажеванный листок, поднялся на ноги и вытер испачканные тонером пальцы прямо о принтер. Впервые за много-много дней в голове была кристальная ясность, словно неожиданный катарсис подсказал ответ на последний вопрос кроссворда.
— Ничего не выйдет.
Голос звучал ровно и абсолютно не дрожал. Британский Чокнутый подозрительно сощурился, почуяв неладное.
— Что вы имеете в виду?
Я посмотрел прямо в глаза Самой Холодной Рыбе в Пруду и усмехнулся:
— Именно то, что сказал. Ничего не выйдет.
Британский Чокнутый часто заморгал.
— Да что вы себе…
— И еще одно, — перебил я начальника, внезапно осознав, что готов послать все подальше и хлопнуть дверью. — Я не собираюсь больше мириться с подобным отношением. Хватит с меня дерьма…
Меня заставил замолчать ледяной голос:
— Достаточно.
Самая Холодная Рыба в Пруду подошел ко мне на два шага:
— Сколько презентаций готово?
Вопрос застал меня врасплох.
— Шесть… То есть семь.
Рыба медленно кивнул:
— Сойдет.
Показав пальцем на двух исполнительных директоров, которых я никогда раньше не видел, он приказал:
— Можете идти. На заседании вы нам не понадобитесь.
Один из оставшихся Костюмов осмелился запротестовать:
— Но это же члены моей информационной группы! Я дважды в месяц играю в гольф с финансовым директором…
Острый как бритва взгляд оборвал его на полуслове. Рыба кивнул на дверь, и обе указанные шишки торопливо покинули копировальную.
— Машина ждет внизу? — спросил президент Банка.
— Да, — ответил Британский Чокнутый, нервно перебирая пальцами.
— Хорошо.
В копировальной воцарилась жуткая тишина. Пессимист и Полностью Некомпетентная Секретарша по-прежнему трусливо жались за штабелями пачек бумаги. Самая Холодная Рыба в Пруду подошел ко мне вплотную и смерил откровенно презрительным взглядом. Сердце тяжело бухнуло у меня в груди, но я не собирался просить прощения или объясняться; я уже зашел слишком далеко.
— Не забывай основной принцип нашей индустрии, — сказал наконец Рыба. — Выживает сильнейший.
Несколько секунд показались бесконечными, но на губах Рыбы появилась тень улыбки.
— Однако постоять за себя тоже нелишне, — добавил он с хриплым смешком.
И протянул руку, на которую я недоверчиво уставился, но медленно поднял свою и обменялся твердым рукопожатием с президентом Банка.
— А теперь, — Рыба жестом приказал Британскому Чокнутому собрать готовые копии и отнести в комнату заседаний, — посмотрим, насколько ваша работа понравится Клиенту.
Он резко кивнул и вышел. Британский Чокнутый бросил на меня растерянный взгляд и поспешил за боссом.