Съемка началась раньше, чем ожидалось. Меньше чем через неделю после визита Лулу, в два часа ночи Пессимист ушел за прогорклым кофе в Самый Унылый «Донатс» в Городе — единственную забегаловку, открытую в столь поздний час. Пропахшую застарелым сигаретным дымом, плохо освещенную лачугу с тучной вьетнамкой за прилавком давно избрали для своих тусовок старики, роняющие слезы в чашку еле теплого кофе, смачно отхаркивающие мокроту и с трудом жующие черствые пончики в шоколадной глазури.
Телефон зазвонил. Не успел я поднести трубку к уху, как попал под обстрел экстренных указаний Пессимиста:
— Блудный Сын и Воплощенный Секс вместе вошли в лифт. Это наш звездный час. Хватай видеокамеру и включай ее в зале заседаний на этаже рынка акционерного капитала! Надеюсь, они пристроятся на том же месте, что и в прошлый раз. Установи камеру как-нибудь незаметно и мигом выметайся оттуда на хрен!
Я прервал его артподготовку:
— Эй, я не нанимался в операторы!
Секунда тишины, и Пессимист вспылил:
— Ты сказал, что участвуешь! Ты, черт побери, согласился с моим планом! Говорю тебе, это наш единственный шанс. Не облажайся, Мямлик!
Я раздраженно засопел, но Пессимист знал, что победил.
— У тебя две минуты.
На этом он отключился. С трудом стряхнув оцепенение, вызванное неурочным временем, я схватил видеокамеру и припустил по коридору быстрым шагом, а по лестнице бежал через две ступеньки. Зал заседаний на этаже рынка акционерного капитала. Елки-палки, тут две двери: одна — прямо, вторая — направо. Пятьдесят на пятьдесят. Рассудив, что наше дело правое, я выбрал соответствующую дверь.
Где же спрятать камеру в надежде получить бесценный кадр? За папоротником в вазоне, стоящем в углу? Или над проекционной установкой, которой никто не умеет пользоваться, даже айтишники? В коридоре послышались приближающиеся шаги. Оставалось максимум шесть секунд. Включив камеру, я наскоро пристроил ее на шкаф напротив большого стола и юркнул в него буквально в ту самую секунду, когда дверь распахнулась. Я тяжело дышал, кровь кипела от адреналина, меня охватил дурацкий восторг от новой роли гнусного папарацци, притаившегося в шкафу. Стиснутый между башней из банок кока-колы и коробками бесплатных сувениров: зонтиков, ветровок, мятных пастилок с логотипами Банка, вытисненными на упаковках, — всем, что состряпал отдел маркетинга, чтобы оправдать свое существование, я услышал, как дверь за вошедшими закрылась.
— О да… О черт… — Послышался низкий мужской голос, а за ним громкий сосущий всчмок.
У шкафа были дверцы-жалюзи с планками, направленными наружу и вниз, поэтому кое-что можно было увидеть, приплюснув нос. Подглядывая сквозь щели, я получил вполне приличный обзор двух темных фигур, копошившихся на другом конце комнаты.
— Я хочу взглянуть на тебя, детка.
Зажегся свет. Прелюдия у них явно планировалась укороченная: Воплощенный Секс лежала на столе, разведя ноги, Блудный Сын, стоявший напротив, резко задрал ей юбку, и красавица издала страстный грудной стон, исходивший, казалось, из самых глубин ее существа.
О Господи!
О черт!!
Огромная зависть поднялась девятым валом, словно рвущийся наружу волосяной шар, ибо звуки, исходившие от совокупляющейся парочки, меньше всего напоминали человеческие — этакая какофония из чавкающих укусов, стонов и животного рычания — хоть озвучивай пиршество каннибалов, разрывающих сочную плоть беспечных пилигримов. Я счел за лучшее закрыть глаза, твердо решив не травмировать себя увиденным. Так, настраиваемся на дзеновский лад: бамбук, колышемый легким бризом, каллиграфическое письмо на тончайшей рисовой бумаге, лепестки лотоса, трепещущие над поверхностью пруда с толстыми золотыми рыбками…
Внезапно глаза открылись сами собой и жадно уставились на открывшееся взору зрелище: Блудный Сын, стоя у края стола заседаний в расстегнутой рубашке, обнажавшей рельефные мышцы груди и живота, резко контрастировавшие с моей недавно развившейся дряблостью, энергично овладевал сияющим телом безупречного образца человеческой породы, томно раскинувшимся перед ним. В горле сразу пересохло, и задышал я почему-то прерывисто, с присвистом. И естественно, где не надо, горячо запульсировало и напряглось. Ненавижу себя за это.
Это просто неправильно, вот и все. Держишься тут изо всех сил за юношеский идеализм, за праведную веру в однородную конкурентную среду, считая, что красавица вроде Воплощенного Секса действительно недоступна, засыпает в обнимку с плюшевым мишкой и сохнет по какому-нибудь болвану, сидящему впереди нее на дополнительных уроках по алгебре. Затем жизнь вот так прикладывает тебя физиономией о шкаф, и вся система взглядов разлетается в щепки.
— Твой жених хорошо тебя трахает, а? Берет тебя прямо на столе заседаний? — хрипло выдыхал Блудный Сын.
Воплощенный Секс только поскуливала.
— Русский мозгляк с комариным хреном доставляет тебе столько удовольствия, а?
— Не-е-е-е-ет, — простонала она.
Блудный Сын хохотнул, стирая пот со лба.
— Правильно, детка. Здесь я вне конкуренции.
Мне оставалось лишь смотреть на этот спектакль. Я страстно желал какого-нибудь облома, способного притупить остроту моей реакции, — например, Блудный Сын слишком быстро кончит, или Воплощенный Секс внезапно устыдится своей неверности и отпихнет партнера. Пусть даже Блудный Сын приложится лбом о панель управления видеоконференции или Воплощенный Секс сверзнется со стола на пол, все, что угодно, лишь бы испортить бессовестно острое наслаждение, которое они доставляли друг другу.
— О-о, это божественно…
Блудный Сын мягко вскочил на стол и передвинул Воплощенный Секс к краю, так что она наполовину свесилась над полом. Превосходная позиция — с моей точки зрения и наблюдательного пункта. Я любовался открывшимися мне торчащими грудями, и тут до меня дошло: красавица оказалась в каких-нибудь десяти дюймах от видеокамеры! Она открыла глаза. Сейчас заметит…
Ну что за непруха, что ж за невезение такое!..
Воплощенный Секс выдохнула:
— Я сейчас кончу.
Блудный Сын ничего не ответил, сосредоточив всю энергию на том, чтобы вывести партнершу за грань — не только в переносном, но и в буквальном смысле, ибо верхняя половина ее тела с акробатической ловкостью балансировала в воздухе, причем голова находилась в шести дюймах от видеокамеры. Господи, она могла протянуть руку и коснуться ее!
Дыхание парочки стало прерывистым и неровным, как у астматиков, и не могу сказать, что мой организм остался безразличным к их приближающемуся оргазму. Под паутиной рациональных мыслей — искренний страх быть пойманным на месте преступления, душившая меня зависть, горечь потери наивных идеалов — существовал бесспорный физический аспект стального бруса в моих штанах. Я кожей чувствовал, как они балансируют на грани оргазма, и наконец любовники вошли в царство односложного общения:
— О-о-о-о-о!
— Да!
— Боже!
— Черт!
— А-а-а-а!
— Да-а-а-а!
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-ах!
— Ч-ч-ч-ч-ч-че-е-е-ерт!
— А-а-а!
— О-о-о!
— Да-а-а!
— М-м-м-м!
— Ах-х-х!
— Боже!
Болезненно эротические шестьдесят секунд истекли, и, слава Богу, пытка закончилась. Воплощенный Секс лежала на столе с закрытыми глазами, наполовину свесившись через край, пока Блудный Сын рывком не усадил партнершу. Я был настолько эмоционально оглушен, что даже не испытал облегчения, когда риск обнаружения видеокамеры миновал. Посткоитальные ласки, как и прелюдия, оказались весьма куцыми: партнеры просто слезли со стола и молча оделись, а через пару минут вышли и закрыли за собой дверь. Брутальное животное спаривание, иначе не назовешь. Чертов везучий ублюдок! Вытеревшись ветровкой с логотипом Банка, я взял камеру и поспешил вниз.
Пессимист проворно захлопнул за мной дверь, коршуном выхватил камеру у меня из рук и попытался включить режим немедленного просмотра. Он успел позвать Клайда и Юного Почтальона; такими взбудораженными я их еще никогда не видел. Клайд хлопнул меня по плечу:
— Отличная работа, приятель!
Левое веко Юного Почтальона дергалось как сумасшедшее, но он ухмылялся во весь рот, как пацан, нашедший порножурналы старшего брата.
— Поздравляю, друг!
Я не мог разговаривать с ними в эту минуту, лишь выдавил слабую улыбку. Пессимист поднял глаза от видеокамеры, заметил наконец выражение моего лица и выдохнул:
— Елки-палки, ты все видел от начала до конца?
— Не смог выбраться вовремя, — сказал я, смущенно пожав плечами.
— Че-е-е-ерт… Это болезненно, я понимаю. Мне правда очень жаль, Мямлик.
— Да ладно…
— Считай это маленькой жертвой на благо твоего корпоративного существования. И нашего тоже.
Пессимист включил повтор, и потянулось неловкое молчание, пока он с болезненной гримасой не опустил видеокамеру.
— Блин, ужас какой… То есть это прекрасно, классное документальное кино. Воплощенный Секс, можно сказать, вышла крупным планом, но это все равно ужасно.
Я снова повел плечом. Пессимист сурово посмотрел на меня и протянул руку. Рукопожатие получилось жестким.
— Ты хорошо послужил своей стране, сынок.
Следующие несколько дней в отделе ощутимо витало чувство одержанной виктории. Пессимист пребывал в особенно хорошем настроении: насвистывал в туалете, ржал над последними экономическими показателями «Уолл-стрит джорнэл» и даже угостил меня капуччино, что говорит о многом, ибо он скупердяй, каких мало. Впору было переименовывать его в Вечного Оптимиста, хотя это не совсем соответствовало истине.
Экскурсии в «Старбакс» участились: минимум дважды в день мы спускались в кафе еще раз обсудить наш маленький кинопроект, радостно потирая руки, ибо клип монтировал не кто иной, как наш Старче. А вот нечего было выделываться, скажу я вам. Когда мы сидели в кабинете, сокрушаясь, что ни один из нас ни ухом ни рылом в монтаже цифровой видеосъемки, Стар, не подумав, ляпнул, что на последнем курсе полсеместра посещал кинокласс. Пессимист немедленно пригрозил грохнуть любовно составленную Старом библиотеку вижуал-бейсиковских макросов, если он откажется помочь, и парень капитулировал с условием, что мы никому никогда не откроем правду о его участии. Мы поклялись нерушимой клятвой, сцепившись и покачав согнутыми мизинцами, и Стар стал нашим.
Войдя в офис через неделю, я застал Пессимиста и Юного Почтальона возле компьютера Стара.
— Быстро, — мотнул головой Пессимист. — Закрой дверь и иди сюда.
На мониторе миниатюрный Блудный Сын кусал за шею крошечную Воплощенный Секс. Фигуры на экране получились не в центре кадра, но четкость была достаточно высокой, чтобы сразу узнать действующих лиц. Звуки порнофильмов семидесятых тихо струились из колонок. Изображение на экране сменилось крупным планом — самое начало совокупления. Пессимист закрыл глаза рукой и отвернулся.
— Боже, какой жесткач!
Стар крутнулся на стуле, кокетливый, как девочка-японка в тарантиновском боевике.
— Это новая функция цифровых видеокамер — можно применить увеличение в любой момент, причем практически без зерна и ущерба для качества изображения. Супер, правда? Посмотри, вот он в нее входит… Уф!
Стар радостно потирал ручки. Даже Юный Почтальон бросил на меня строгий мужественный взгляд. Мы словно создали монстра: одна часть компьютерного помешательства на две части сексуальной неудовлетворенности.
Действующие лица сменили позу: Воплощенный Секс перегнулась через край стола, и ее лицо заняло весь экран. Я вновь увидел рискованный момент с видеокамерой, но с новой, непривычной точки обзора. Красивые черты искажали страсть и похоть, этого нельзя было отрицать, но вместе с тем в ее лице мне почудилась странная уязвимость. Может, на краткий миг женщина вспомнила о своем русском женихе, который сидит в кресле под абажуром и плавно переворачивает страницы романа Достоевского, и осознала бессмысленность такого секса — элементарной копуляции, лишенной всякого чувства. С другой стороны, возможно, я обманывал себя, и то была вовсе не уязвимость, а бессознательная гримаса красавицы, утопающей в безмерном наслаждении. Так или иначе, катарсис меня догнал и накрыл; немного отпустило. Положив руки на плечи Стара, я с пафосом произнес:
— Отличная работа, товарищ. Вот это я понимаю!
Стар хихикнул и поклонился, сидя на стуле.
— Так, а где Клайд? — спросил я.
Юный Почтальон пожал плечами:
— Не знаю, он сегодня не приходил на работу. Может, взял больничный?
Вынужденный пропуск по болезни в Банке терпят чуть охотнее, чем отгулы или отпуска, но брать больничные нужно с умом и тонким расчетом. Перфорированный аппендицит — прекрасно, неизвестной этимологии опухоль на шее сбоку — сойдет, но вот симптомы гриппа или жуткое похмелье не проходят. И если вы считаете работу в Банке достаточно трудной, попробуйте анализировать что-нибудь методом сравнительных продаж после ночи бесплатной текилы в честь проводов коллеги на учебу в школу бизнеса, когда утром вас вырвало в почтовый ящик и вы грохнулись в обморок, полностью одетый, на грязный кухонный пол. Со мной такое было. Повторять не собираюсь.
— Время идти в «Старбакс», — объявил Пессимист, отворачиваясь от монитора.
— Ты хочешь кофе? — спросил я Стара.
Он заморгал, глядя на меня с недоверием и благодарностью. Я совсем забыл: мы же давно исключили его из наших походов в «Старбакс», потому что большей частью треплемся там о том, как нас бесит Стар.
— Я… м-м-м… пытаюсь уменьшить суточную дозу потребляемого кофеина, но спасибо, искреннее спасибо за приглашение.
— Может, купить тебе оладий?
— Я уже завтракал, спасибо огромное.
— Ну, как хочешь.
Мы спустились вниз. Стоя в очереди, я рассеянно поглядывал по сторонам и вдруг заметил знакомый белый шарф.
Это судьба.
— Ребята, я сейчас.
Она уже подходила к лифтам, и я рванул вперед как на финише, чтобы успеть ее нагнать. Я подбежал в тот момент, когда дверцы лифта разъехались. Хватая воздух ртом, дыша неровно и со свистом, я успел подумать, что недостаток физической активности у работников инвестиционного банка и внезапный спринт — не самая разумная комбинация. Положив руку на плечо обладательнице шарфа, я мягко развернул ее к себе.
Блин, пятидесятилетняя старая ворона со шнобелем, как у ястреба. Правда, мне досталось ласковое прикосновение шарфа.
— Извините, — промямлил я. — Я принял вас за другую.
Придерживая конец шарфа, старуха подозрительно ела меня глазами, пока дверцы лифта мягко не сомкнулись перед ней.
Клайд не появился ни назавтра, ни послезавтра. На третий день, войдя в комнату с чашкой утреннего кофе, я заметил, что Пессимист внимательно читает газету. В этом не было ничего странного, он всегда проверяет биржевые квоты минимум полчаса каждое утро, прежде чем приступить к нормальной работе.
— Эй, — сказал он. — Прочти-ка вот это.
— С какой радости? — удивился я. — Интересные новости о норвежских ученых, выращивающих опухоли у лабораторных мышей?
— Да нет, дурак! — Пессимист выхватил газету у меня из рук. — Сюда смотри!
И ткнул пальцем в маленькую заметку в нижнем правом углу.
Местный строительный магнат погиб в авиакатастрофе неподалеку от аэропорта
Двадцать третье октября: Чарлз П. Бейкерфилд, генеральный директор «Бейкерфилд констракшн инк», погиб днем в понедельник в авиакатастрофе в пяти милях к северу от аэропорта. Национальная комиссия безопасности перевозок подтвердила, что борт с номером, который удалось разобрать на хвосте самолета, принадлежит корпорации «Бейкерфилд констракшн инк». Связь с самолетом пропала в четыре тридцать три. Примерно в это же время местные жители в районе катастрофы…
— Елки-палки! А что, фамилия Клайда — Бейкерфилд?
— Кажется, так. Разве он не говорил, что его отец работает в строительстве?
— Говорил.
Я медленно опустился на стул.
— Блин, вот это да!
Мы сидели молча, переваривая новость. Авиакатастрофа относится к трагическим событиям, настолько неожиданным и непредсказуемым, что остается лишь покачать головой, дивясь хрупкости нашего существования: составляешь тут гениальные планы, тщательно комплектуешь портфель ценных бумаг, ликвидную наличность кладешь на накопительный счет в Международном датском банке под два с половиной процента годовых, и тут — пуф-ф, клубы дыма, и тебя нет.
— Может, ему позвонить? — предложил я.
Пессимист поскреб подбородок.
— Не знаю, ей-богу. Вдруг ему хочется спрятаться ото всех и побыть одному?
— Может, открытку послать?
— Ну да, беги скорее в «Холлмарк» и купи открыточку «Счастливого крушения самолета!» — фыркнул Пессимист. — Выбирай объемную, с ядерным взрывом: говорят, это самый гламур!
— Отвали. Ты же понял, о чем я. Короткую записку, просто и без затей.
Он кивнул:
— О'кей, это подойдет. Бери инициативу в свои руки и сам сочиняй ободряющий текст.
— Хорошо.
Пессимист покачал головой и глубоко вздохнул:
— Это непросто.
— Я знаю.
Он принялся раскачиваться на стуле.
— Напиши, знаешь как? Типа, жизнь не кончается, цели остались прежними: секс, выпивка, покупка дома и хорошей тачки…
Телефон зазвонил. На дисплее высветился внутренний номер Сикофанта — последнего, с кем бы мне хотелось сейчас общаться.
— Подержи-ка в памяти эту гениальную мысль…
Сикофант, как обычно, брызгал кипятком, из чего я заключил, что он не слышал новости о папаше Клайда. Ну и пошел он к дьяволу; с этого типа станется узнать об авиакатастрофе и через секунду отмахнуться от услышанного. Прищурится — ну, хоть не со мной, слава Богу! — и вновь начнет терзать свой «Блэкберри».
— Мне требуется твоя непосредственная помощь с архивацией. Работы на несколько часов. Нужно закончить до одиннадцати дня.
— Что значит — с архивацией?
— Несколько старых папок и коробок с документами. Разбери все по порядку и отнеси в архив в цокольном этаже. Подробности узнай у Полностью Некомпетентной Секретарши.
Паршивое задание, идиотская нудная работа. Тяжелое впечатление от гибели папахена коллеги расшевелило во мне неравнодушие к собственной судьбе, и я дерзко возразил:
— Разве не для этого в Банке держат секретарей?
— Что-что? Тебе трудно выполнить работу?
— Я только хочу сказать…
— Ну, раз тебе трудно выполнять работу, значит, у нас проблема. Может, нам сходить к начальнику отдела кадров и обсудить с ним ситуацию?
— Нет, если вам нужна помощь, то конечно…
— Вот и отлично. Приходи через пять минут.
Сикофант повесил трубку.
Я откинулся на спинку стула, растирая веки.
— Я убью его, правда, убью. Однажды мы будем стоять на вершине холма, и если он на меня не так посмотрит, то никогда не узнает, откуда прилетел пинок.
— Бывает хуже, — утешил Пессимист. — Ты мог сейчас валяться в обугленном виде возле обгорелого фюзеляжа.
— А-а-а, не говори… Но потом заходит Сикофант, и в душе просыпается желание сорвать кожу с его мерзкой рожи. Клянусь Богом, я понимаю, почему здесь люди сходят с ума.
— Не трепли себе нервы из-за этого…
Злобно помедлив пару минут, я проверил входящую почту в личном инбоксе («У вас нет новых сообщений») и встал.
— Ну ладно, вперед, к новым вершинам деградации, которые он для меня подготовил.
Я постучал в дверь Сикофанта. Дверь открылась, задев высокую стопку документов, которая рассыпалась по полу, ничего, впрочем, не испортив: в кабинете царил полный хаос из папок-скоросшивателей и рекламных буклетов. Сикофант не давал себе труда хранить бумаги в порядке и сейчас, должно быть, просто вытряхнул на пол содержимое своих шкафов в одну большую беспорядочную гору. На разбор этих завалов уйдет большая часть дня, а у меня масса работы, которую надо сделать к завтрашнему утру.
— Я могу попросить помочь кого-нибудь из секретарей?
— Все заняты оформлением клиентских счетов за неделю, — ответил начальник, недобро прищурившись. — С такой ерундой ты должен справляться самостоятельно. Ты уверен, что нам не нужно говорить с начальником отдела кадров?
Я даже не мог на него смотреть, боясь, что совершу какой-нибудь безумный поступок: удавлю босса галстуком или отвешу пушечного пинка, чтобы Сикофант зарылся мордой прямо в бумажную гору.
— Нет, все в порядке.
Шесть часов я убил на архивацию, пока не разложил все бумажки в двадцать коробок. Шесть часов пошли к чертям, а ведь я мог собирать данные для модели приобретения контрольного пакета акций с привлечением заемных средств, которую Волокита хочет видеть к концу недели, или готовить буклет по телекоммуникационной сделке к новому прогону, намеченному на завтрашнее утро. Черт, опять до ночи корпеть придется. Хорошо хоть Сикофанта целый день не будет в офисе — уехал на встречу, иначе мне пришлось бы, сидя на корточках, разбирать бумажки под пристальным прищуром начальства, восседающего за столом. Слегка унизительно, мягко говоря.
Теперь предстояло перетащить коробки в архив. Дорога туда, по информации Грязного Хиппи-Завхоза, включала спуск на лифте до первого этажа и топанье пешком по лестнице на три пролета вниз, а там — по узкому коридору. Коробки, набитые бумагами, которые никогда больше не увидят дневного света, оказались жутко тяжелыми. Я спросил Полностью Некомпетентную Секретаршу, нет ли поблизости тележки для развоза почты, но она лишь щелкнула жевательной резинкой, тупо посмотрела на меня с раздражающе безразличной миной и вернулась к игре «Сапер».
Оформляет счета клиентов, как же. Черта с два!
Ладно, справлюсь. Я поставил одну коробку на другую, нагнулся и попытался поднять. В спине что-то предупреждающе хрустнуло. Ладненько, значит, не справлюсь. Я поднял одну коробку и пошел к лифту.
К этому времени я порядком вспотел: два огромных мокрых пятна расплылись на белой рубашке под мышками, и брюки промокли насквозь по линии пояса. Я втащил коробку в лифт и ткнул пальцем в кнопку «вестибюль». Закрыться дверцам помешал каратистский удар: они разъехались, открывая взгляду Блудного Сына.
А-по-фигей.
Мы поехали вместе.
— Вкалываешь в поте лица, а? — засмеялся Блудный Сын.
Я комически-печально вздохнул, поддерживая шутку:
— Сикофант велел раскидать по коробкам все до единой бумажки, которые прочел, и отволочь в архив в подвале.
Блудный Сын хохотнул и скрестил руки на груди; тонкая ткань рубашки обтянула напрягшиеся бицепсы.
— Да, он известный мудила.
Так-так, а вот этот разговор я поддерживать не стану. Успешно сорвать злость, выпустить пар и получить полное удовлетворение можно лишь при наличии равной закабаленности. К тому же с этого гаденыша станется повторить все мои слова в уши адресату.
Оставшиеся этажи мы спускались в неловком молчании (неловком для меня, разумеется. Блудному Сыну незнакомо чувство неловкости) и, когда двери открылись, разошлись, сухо кивнув друг другу на прощание. Я засмотрелся, как он выходит через вращающуюся дверь — несомненно, на дневной секс-сеанс с бывшей капитаншей команды болельщиц, ныне торгующей дорогими гелями для тела в ближайшем универмаге, — и на кого-то налетел, ничего не видя из-за коробки, которую пер. Раздался женский вопль. Уронив коробку, я поспешил на помощь к скрючившейся фигуре.
— Ой, моя нога!
Ну конечно, высшие силы не могли устроить нам встречу иным способом.
Женщина с Шарфом.
— Извините неуклюжего, ради Бога!
Она подняла глаза и вытаращила их помимо воли.
— Опять ты! Господи, как в дешевой романтической комедии с Сандрой Баллок!
Я помог ей подняться.
— Ты не виноват, это все дурацкие каблуки… — признала она, оправив платье.
— Еще раз прошу прощения. Мне надо было смотреть, куда иду.
— Расслабься, — отмахнулась она. — Ерунда. — И, смерив меня взглядом, насмешливо осведомилась: — Где ты так вспотел? В спортзале в этой рубашке качался?
Я вспомнил об огромных пятнах пота, молясь про себя, чтобы дезодорант оказался эффективным.
— Начальник велел перетаскать коробки в архив в подвале. Можешь поверить, не самая приятная работенка.
— Разве у вас нет секретарей или почтовых клерков, чтобы помочь?
— Именно это я и сказал, но у босса с недавних пор вожжа в заднице. Жена сбежала с кабельщиком.
— Да, это малоприятно. С другой стороны, так ему и надо!
— О да!
Мы тихо засмеялись.
— Слушай, мне очень неловко за тот случай, так тебя подставил…
— Да ладно, бывает. Не беспокойся об этом.
Я робко улыбнулся. Женщина с Шарфом подавила зевок. Похоже, она была так же вымотана, как и я.
— Ну что ж, возвращайся к своим архивам. Меня наверху ждет изрядное ксерокопирование, но, боюсь, по части дерьма твое поручение побеждает с большим отрывом.
Я посмотрел на коробку, наполовину скрытую цветочной композицией.
— Может, попьем кофе? Раз мы уже внизу, это займет всего пару минут.
Она обдумала мое предложение.
— Да, немного кофеина будет в самый раз.
Когда мы встали в конец длиннейшего хвоста к кассам, я уже жалел о проявленной инициативе. Мы улыбались друг другу, я видел, что Женщина с Шарфом ожидает от меня остроумной болтовни, но зациклился на всяких мелочах, связанных с работой, а кто в здравом уме захочет слушать о скорости печати наших цветных принтеров? Разве что девицы, которых клеит Стар.
— Извини, — промямлил я, — просто, ну, это, не знаю…
— Расскажи мне о своей работе.
— Но это же скучно!
— Работе полагается быть скучной. В любом случае это лучше, чем смотреть, как ты стараешься меня чем-нибудь поразить.
Она ободряюще улыбнулась.
— Ну хорошо. Например, сегодня меня заставили перетаскать вниз коробки…
Рассказать о несправедливостях, творящихся в Банке, — все равно что помочиться пьяному в хлам, и вскоре всякая неловкость растворилась в потоке облегчающей душу болтовни. Я прошелся по Сикофанту, а собеседница угостила меня байками о собственной начальнице, стервозном и безапелляционном паровом катке вроде Мэгги Тэтчер.
— Похоже, она у вас абсолютный тиран.
— У-у, еще какой! Мы называем ее ПМС-экспресс.
— Значит, вы тоже используете прозвища?
— Ну конечно, — потупилась она с притворной скромностью. — Как везде.
У продавщицы-кореянки мы получили кофе, налитый в стаканы для кока-колы. Пена капуччино оказалась густой и превкусной. Как по волшебству, нашелся свободный столик в укромном углу. Мы сели, и Женщина с Шарфом отпила глоток с блаженным лицом.
— Господи, как я об этом мечтала! Сегодня легла в два часа утра.
— Почему? Развлекалась допоздна или что?
— В будний-то день? — фыркнула она. — Да я ни разу не тусовалась по-человечески после колледжа! Нет, просто не могла заснуть по некоторым причинам. К счастью, по телику показывали видеоуроки рисования, так что бессонница не пропала даром.
— Уроки Боба Росса? Гениальный парень!
— Да, — искренне улыбнулась она.
— Каждому дереву нужен друг, и все такое.
— Он умер, ты в курсе?
— Басни.
— Нет, совершенно серьезно. Умер от лимфомы пару лет назад.
— О-о… Очень жаль.
Мы молча помешали кофе, и я задал глупейший вопрос:
— Ты, наверное, возненавидела меня в нашу первую встречу?
Она отпила капуччино, и полоска пены осталась у нее на верхней губе.
— Хм-м… Ненависть — сильное чувство. Про себя я назвала тебя засранцем.
— Что ж, справедливо.
Она пожевала кончик палочки для размешивания.
— Хотя в чем-то симпатичным.
— В чем же?
— Безусловно, красивые глаза. Прикольные уши. В любом случае я тобой заинтересовалась — не каждому же вручать визитку, кто подвалит знакомиться в «Хане».
Прикольные уши? Ладно, с этим я, пожалуй, соглашусь.
Чашки опустели, а я судорожно пытался придумать приличное окончание нашей встречи. Вежливо ли будет запросто поцеловать ее в щечку? Я выбрал экспериментальный путь и медленно двинул руку по столешнице, робко коснувшись ее пальцев. Женщина с Шарфом с интересом следила за перемещениями на нашем столе. Я вспыхнул и быстро убрал руку.
— Ты слишком серьезно к этому относишься, — засмеялась моя собеседница и переплела пальцы с моими, беззвучно вздохнув.
Я засмеялся, несмотря на неловкость. Вставая из-за стола, Женщина с Шарфом сказала:
— Жаль, что надо возвращаться к работе. Я определенно могла бы поспать. Премного обязана за кофе, добрый господин. Придется ответить приглашением на приглашение.
— Так, значит, мы снова сможем…
Она фыркнула:
— Что, подержаться за руки и скромно погладить друг другу пальчики?
— Я имел в виду новые встречи в очередях за кофе…
Поправив шарф на шее, она решительно кивнула:
— Да, полагаю, это можно организовать.
В понедельник утром я наткнулся на Клайда в коридоре.
— Привет, приятель, — небрежно бросил он. — Как выходные?
— Знаешь, средней паршивости. Проработал всю субботу, зато вырвался на пару часов в воскресенье. Смог кое-что простирнуть.
Мы немного поболтали — Клайд казался совершенно таким же, как всегда, — и лишь когда я подошел к своему столу и повесил пальто на крючок, до меня дошла странность происходящего.
— Слушай, Клайд на работе, — обратился я к Пессимисту.
Он оторвался от своих биржевых квот.
— Хорош прикалываться, Шерлок!
Я растерялся:
— Но я только что видел его в коридоре! Держится как ни в чем не бывало. Совершенно такой же, как прежде.
Пессимист пожал плечами:
— Все по-разному переживают горе.
— Его отца не стало несколько дней назад, — покачал я головой. — Разве это не выбивает человека из колеи минимум недели на две?
— Ox, из тебя психолог, Мямлик… Я бы на твоем месте не лез в эти вопросы.
Я пожевал ластик на конце карандаша, размышляя над странностями жизни. Может, это влияние Банка, зловещий водоворот, высосавший из Клайда нормальные человеческие эмоции и лишивший адекватной реакции?
— Непонятно все-таки…
— Оставь эту тему.
— Ладно.
Клайд заглянул через час:
— Кто-нибудь идет в «Старбакс»?
Пессимист даже не поднял головы от горы рекламных буклетов, проверяя, правильно ли они сброшюрованы.
— Извини, приятель, мне сегодня по двум сделкам отчитываться. Не отказался бы от двойного маччиато, если вы принимаете заказы.
— Конечно, босс. А ты?
Первым побуждением было отказаться — мне не давало покоя странное спокойствие Клайда, но тут же захотелось измерить глубину его стоицизма.
— Да, я пойду. А где Почтальон?
— Поселился в копировальной — через полчаса презентация для инвесторов.
Я взял бумажник, и мы пошли к лифтам. Клайд что-то насвистывал — по-моему, из репертуара «Спайс герлз». Пожалуй, мне следовало прислушаться к совету Пессимиста и не лезть с ногами в чужую душу, но я не выдержал: происходящее казалось слишком ненатуральным, чтобы промолчать.
— Я, это, ну, если ты хочешь поговорить…
Клайд оборвал мелодию и пристально посмотрел на меня. Я почувствовал, как запылали уши.
— Понимаешь, мы прочли в газете…
Краткая передышка наступила, пока мы входили в лифт. А когда поехали вниз, Клайд по-прежнему неотрывно смотрел на меня со странным выражением. Атмосфера звенела от напряжения; я чувствовал себя дураком, сунувшим палец в розетку.
— Что вы прочли в газете?
Фигня какая-то получается.
— Об авиакатастрофе…
Клайд пересек маленькое пространство лифта и подошел ко мне вплотную. Он перестал походить на себя: сжатый рот принял форму перевернутой буквы U, а сузившиеся глаза источали угрозу.
— Ты что, не понял, Мямлик? Я не желаю говорить об этом! Банк достаточно гадок и без того, чтобы тащить сюда личные проблемы.
Я осторожно кивнул.
— Больше ни слова, — предостерег Клайд.
К счастью, лифт мягко остановился, и он подмигнул мне, придерживая открывшуюся дверцу:
— После вас.