Пьеро тотчас с восторгом поддержал меня. Даже стал от радости подпрыгивать на месте. «Ты растешь на моих глазах», – говорит. Он хлопал меня по спине, жал руку, намеревался поцеловать, словно я подарил ему электрический поезд. Идея была самая примитивная, доступная любому мудаку, при условии, впрочем, что тот имеет понятие о том, что такое сочувствие к человеческой беде. Кто способен привлечь к себе на грудь страдающую женщину, для которой поцелуй не имеет цены. Сама же идея напоминала мечту, которую не смеешь воплотить.
После стольких скучных дней, проведенных в обществе пьянчужек-надзирателей, бесчестных официантов, выживших из ума вдов и разного другого дерьма, нам было приятно заняться чем-то серьезным. Ведь в конце концов машина, красивая одежда, хорошо приготовленная еда не все в жизни! Личность при этом как бы не функционировала! Существовал явный дефицит эмоций.
Проверив бак с горючим и тормоза – нам предстоял долгий путь к местам, где полно дичи, – мы покинули город. Пьеро от нетерпения сучил ножками, предвкушая новую охоту и делая стойку, как сеттер. «У меня заранее стоит», – говорил он. Его охватило предсвадебное волнение… Имеете ли вы понятие о том, что такое питомник сучек? Так вот мы решили заняться настоящим браконьерством! Мы займемся вами всерьез, мои красотки! Так, что вы запоете, как фанфары, на все лады!..
* * *
К черту фальшивые документы! Мы решили на них наплевать. Раз все эти надменные кретины так упорно не желают принять нас в свое общество!.. Попробуем решить эту проблему позднее, если представится такая возможность. Придется только держать ухо востро, не делать глупостей, за которыми могло последовать предъявление документов…
– Постараемся, чтобы о нас по-хорошему забыли, – поясняю Пьеро. – Растворимся среди природы… Где уж им нас найти в глуши Лангедока-Руссийона!.. Мы станем далеким воспоминанием… Позабытой всеми историей!
– А если попадем в аварию?.. Напоремся на полицию? На заслоны? Что тогда?
– Будем уматывать, старина… Спасайся кто может! Постараемся где-нибудь скрыться. В качестве средства убеждения у нас есть револьвер!
– Ты мне нравишься.
– Только следует быть паиньками! Не транжирить зря деньги. Чтобы не прибегать к противоправным действиям. Что скажешь?
– Ты прав, – соглашается Пьеро. У него хорошее настроение. Он засунул ноги в «бардачок», не спуская глаз с дороги. Светило солнце, кругом было радостно от цветов.
– В таком случае будь добр, отдай все деньги, которые у тебя есть… Ключ от сейфа будет у меня.
– Согласен!
Ну чистый агнец! Отдает деньги. Я их укладываю во внутренний карман блейзера и застегиваю на пуговицу.
После покупки «дианы», расходов на еду, на шлюх и прочее у нас осталось 500000 франков… «Лимон» парикмахера вылетел в трубу. Мы начали тратить чаевые Мари-Анж, сэкономленные этой разумной девахой. Наша подружка была настоящим муравьем. Сколько же голов она вымыла для этого? Сколько их прошло через ее руки? Порядочно, черт побери!
– Ты меня простишь, если я подчас стану проявлять прижимистость. Ты знаешь, что я совсем другой. Валяй тогда, обзывай меня скупердяем, старым скрягой, евреем, кем захочешь…
– Согласен…
– Главное сейчас – тратить как можно меньше, чтобы продержаться подольше. Когда мы все истратим, тогда обдумаем. Постараемся без особого риска пополнить казну. Например, вернувшись к Мари-Анж, чтобы посмотреть, что у нее еще лежит в коробочках…
Пьеро хихикал.
– Надеюсь, она как следует поработала, – говорил он, – поднабрала деньжат, и все такое. Сэкономив достаточно для тех времен, когда ее задница не будет делать сборов!
– На этот счет я не беспокоюсь, это трудяга, ей можно доверять.
«Диана» вся трепыхалась от нашего смеха.
* * *
В нашем вынужденном подполье, конечно, были свои недостатки. Нельзя было, например, работать. Я имею в виду честный труд, приходилось обкрадывать себя. И делать это в поте лица!
Нам действительно не хватало спокойной работенки. Мы дорого бы дали, чтобы зажить жизнью порядочных граждан. Например, занимаясь мелкой торговлей… На спокойной улице в дорогом районе, где расположены только частные особняки, считающиеся историческими памятниками… Скажем, открыв магазин для женщин. Я убежден, что с женской клиентурой можно сделать массу вещей. Ведь следовать призванию куда лучше, чем заниматься лужением машин. Это куда более тонкое дело. Можно сохранить чистыми руками. Во всяком случае, без следов смазки.
* * *
Почему-то никто до нас не задумывался о том, чтобы открыть заведение по пошиву белья. Тут можно проявить немало выдумки!.. Сейчас же в этом деле – полная неразбериха, полный бардак. Почему, спросите вы, бретелька вылезает из рукава блузки? Почему морщится колпачок бюстгальтера? Почему резинка трусов впивается в волоски на бедрах и так мешает на танцах? Потому что все очень плохо подогнано. Резинка либо излишне врезается в бедра, либо спускает трусы. Почему кружева на них так быстро изнашиваются? Почему?.. Да все потому, что товар берется со склада! Трудно представить себе женщин, занятых примеркой белья! Их потное, исполосованное красное мясо выглядит препаратом для вскрытия. Может быть, вы думаете, что они находят эту одежду изящной? Так нет же! Доказательством служит тот факт, что обычно это они первыми гасят свет. И целый час размагничиваются, приводят в порядок свое тело. Из чистого целомудрия не стану распространяться насчет резинок и искусственных тканей, которые убивают эмоции, убивают линию, подчеркивают горбы, впору прибегать к помощи ортопеда… Нет, сохраним спокойствие…
Что я вижу, когда обозреваю отделы женского белья?.. Агонию традиций! Никаких новаций! А редкие новинки превозносятся как исторические открытия. Короче, ничего, пустыня, по которой бродят печальные призраки задыхающихся, возмущенных, стянутых тысячью бесчестных способов женщин, не знающих, какому богу молиться, и вынужденных без адвоката выбирать между пыткой тесьмой и прозрачным бандажом, между деформацией фигуры и ее свободой, между распутством и самоотречением. Да будет же стыдно мужчине с излишками аппетита, который позволяет своей подруге шляться по вонючим магазинам, попадая в руки озлобленных продавщиц, испытывающих те же неудобства в личной жизни и вынужденных заниматься поисками удобных подсисников, которые бы не жали, не мешали дышать и должным образом поддерживали их специфическое усталое хозяйство!
Все пришло в упадок! Нужно же настолько пасть, как Мари-Анж, чтобы ничего не носить внизу и чтобы ее, как привезенное на ярмарку животное, могли бы трогать и тискать тысячи грязных рук. Бедняга!.. Да и какой бюстгальтер ей подойдет? Никакой! Любой на ее груди будет морщиться. Может сколько угодно держать бабки в коробке… Ей нужно что-то сверхплоское, сверхлегкое, сверхцеломудренное и даже слегка выпуклое… Две розочки на паутинной ткани. Эту модель можно было бы назвать «После потопа». Надо создать эскизы подкладок, готовых в любой момент слететь с места, растаять на солнце и улетучиться при первой ласке. Нужна такая бретелька, которая была бы едва видна на впалой подключичной впадине… Пусть это слегка задержит решающее мгновение…
Как жертва, Мари-Анж вполне подходит для нашего рекламного издания «Советы по части нижнего белья». У нас будет скромный магазинчик, напоминающий кабинет страхового агента. Белье по назначению. Гармония тела. Удобство во всем. Защита от воздуха. Дамы! Ваши формы нуждаются в поэте! Трубадуры кружев всегда готовы воспеть ваши прелести! У каждой женщины разные причины трахаться. Но все они имеют право кричать от радости! Нужно только помочь им умело подать свое тело. Мы говорим «нет» стандарту и однообразию магазина единых цен. У вас такое же белье, как и у прислуги? Ничего удивительного, что ваш брак трещит по швам! Решение проблемы – в изготовлении белья по мерке. Ваше белье должно подходить вам, как перчатка. Модель выбирает вас. Форму мы найдем сами. Мы будем вашими скульпторами, исходя из качества материала.
В нашем чистеньком салоне мы начнем с самого начала. Здесь прекрасное место для бесчисленных примерок. Только по записи – иначе невозможно работать! В толкотне ничего хорошего не сделаешь. Время, спокойствие, сосредоточенность, вдохновение – и вот уже идея приходит сама, как музыка! Клиентки будут заходить без страха, тем более что мы слывем педерастами. Чтобы все считали так, мы приложим немало усилий. Когда мы ходим за покупками, то держимся мизинцами друг за друга, как две полоумные девки! На самом же деле перед вами два очаровательных парня, такие воспитанные и такие безвредные!.. С нами можно так же мало стесняться, как на приеме у врача: «Здравствуйте, мадам, заполните карточку, обождите минуту… Имя, возраст, семейное положение, профессия мужа. Нам интересно все». Отвечают они с полной серьезностью, сознавая значение каждой подробности. Это называется нарисовать психологический портрет. Он совершенно необходим перед работой над телом, для постижения плоти изнутри… Детство, причастие, эрекция старшего брата. Половое созревание, первые ласки в дортуаре, опытная и психованная подружка, первое изнасилование, тайная связь с дядей-художником, нащупывание тела, которое мечтает о том, чтобы отдаться, раны и неудовлетворенные желания. Все это надо пройти. Сделать настоящий рентген души.
Первая ночь после свадьбы, неудачное лишение девственности, постижение лжи – и вот уже вся жизнь полна отчаяния! Извращения с позволения мужа, разочарования, умерщвление плоти, боль и радость родов, один, два, три ребенка, годы проходят, появляется вереница морщин… Я выстукиваю на машинке. Клиентка устало расслабляется. Хотите пипи?.. Тогда продолжим: карьера мужа вплоть до самого высокого поста президента компании, сенатора… Полнота тела, пляжи, бесконечные каникулы, новые морщины от солнца… Прекрасное белье, заношенное до дыр… Один любовник, два, три. Усталость, светская скука, коктейли в одиночестве, первые признаки климакса… Огромная нехватка всего. «Благоволите сесть на табурет». Облегчение. Наконец-то она может устроиться. Сдвигает и раздвигает ноги в поисках удобной позиции. Ей явно неудобно, она смущена, испытывает неловкость, зажатость.
Встаю. Подхожу. Кружу вокруг нее. Ощупываю икры, потом колено. «Нога холодная… Плохо циркулирует кровь, покалывает в бедре… Вы носите эластичные трусы?» – «Да». «На резинке?» – «Да». Вздыхаю. Закатываю глаза… Естественно! «Следуйте за мной». Переходим в салон. Палас, зеркала, шведская стенка. Хирургический свет. Страшно жарко. «Начнем с небольшого теста». Прошу ее проделать дыхательные упражнения, вот так, в ее плотном костюме и, Бог знает, всем, что под ним… «Руки на бедре! Ниже… Нажмите на позвоночник. Не сдвигайте ноги. Да ну же!» У нее все трещит – кости, молнии. Она настороже. Потеет, задыхается, становится красной. «Все одеревенело, все здорово одеревенело, мадам. Теперь не двигайтесь!» Она застывает, складки выделяются еще более. А теперь – гоп-ля! – я задираю ей юбку до поясницы. Зрелище чудовищное! «Ничего удивительного, мадам, вам не хватает кислорода. Поглядите сюда». Она смотрит в другую сторону. Ее лунообразное лицо отражается во всех зеркалах. Стянутая ремешком, это страшно безвкусная особа. «И вам не мешает эта штука? Это же не пояс, а каркас! Вы носите его для умерщвления плоти? Или вы дали обет? Для самоистязания? Самоистязание? Так. Можете расслабиться. Опустите юбку…» Она расслабляется. Я веду ее к стенке. «Повисите на этой перекладине… Вот так… Совсем свободно. Неподвижно!» Считаю до десяти. Она становится пунцовой, как перед инфарктом. Я оттягиваю ее розовокашмирный лифчик… Ужас! Бюстгальтер превращается в шарф. Складки тела наполовину вылезают наружу. Он душит ее. Резинка так и впилась в тело. «О Боже! Ну и дела! Ужас какой! И вам удобно это носить?» Я слегка оттягиваю злополучную синтетику. Так и есть! Все опадает. Агония бюста. Две злополучные груди повисают, как пострадавшие жертвы.
Долой! Долой прокладки! «Ну как теперь? Зачем вам бюстгальтер? Для вас это галстук, упряжка, намордник, что ли? Я хочу знать. Я жду. Объясните мне. Может, вам нужен этот чепчик? Или вы кому обещали? Слезайте!» Она падает, как спелая груша. «Снимайте пуловер и пиджак, я позову моего сотрудника». По интерфону: «Господин Пьер? – Да. – Поднимитесь к нам, пожалуйста. – Иду…» Приходит. Представляю: мой специалист по трусикам. С огорченным видом демонстрирую ему смущенную в своем корсете из черного, так сказать, просвечивающего нейлона клиентку. «Что вы об этом думаете?» Тот в отчаянии говорит «уф» и рассматривает ее издали. Затем тоже кружит вокруг. Раскладывает по частям. Морщится. Огорченный, подходит, не выражая никакого восторга, оттягивает бретельку, которая сухо щелкает, рассматривает прокладку для бюстгальтера. «Мадам может снять колготки?» – «Сейчас, сейчас!» Она снимает их так поспешно, что чуть не падает на пол. Потрясенные, переглядываемся. Он мучительно раздумывает. «Что скажешь?» – спрашиваю его. «Не вижу!» – отвечает тот растерянно. И опускает руки. «Действительно, не вижу!» Вот дьявол! Бабенка начинает хныкать. Закрывает лицо руками. От ее рыданий разрывается сердце! Проклятая работа! «Ясное дело, – вздыхаю, – нам не хватает только этих потоков воды! Чего ревете, словно жертва какая? Думаете, это облегчит нашу работу? Лучше приходите, когда успокоитесь!» Ни слова утешения. Ничего! «О, я несчастная!» – стонет она. «А как же иначе, мадам, когда носите эту прозрачную гадость? Вы, может, думаете, что нам приятно видеть розовую кожу через черную ткань? Вы действительно думаете, что это может кого-нибудь прельстить? Так вот, я вам говорю, что это – траур, траур в обтяжку. Траур-под-жирком!» – «Знаю, – вопит она. – Что же мне делать? Говорите! Я уже все испробовала!»
Достаю ножницы. И начинаю отсекать нейлон, а затем эластик. Обрезки падают на палас… Вот. Теперь перед нами женщина в натуральном виде, напоминающая ростбиф, который режут дольками… Она заливается еще пуще… Пьеро потихоньку переключает кондиционер на «макси-холод». «Стойте, – говорю ей. – Мне пришла в голову идея… Можно попробовать…» Она поднимает заплаканные глаза, в которых загорается огонек надежды. Тушь для ресниц расползлась по всему лицу. Перед нами чернокожая рожа. Она внемлет мне, как оракулу. Я вдохновенно кружу вокруг нее. Она следит за мной и начинает надеяться. Прикасаюсь к этой живой материи и взвешиваю каждую ее частичку на ладони. Немного мну, чтобы оценить ее плотность. «У вас отличные груди на любителя, – говорю. – Слишком жирные, слишком тяжелые, изрядно провисшие, но, без всяких сомнений, красивые, их полукружия просто восхитительны». Становится изрядно холодно. Это жена сенатора, она дрожит. Вокруг ее сосков образуются мурашки. Существует скандинавская эрекция. «Сейчас мы снимем мерку». Пьеро приносит складной сантиметр, который щелкает, как опереточный гром. Всякий раз, когда я прикасаюсь к ней этим инструментом, она привскакивает… Диктую коллеге, который записывает в блокнот. Расстояние между грудями… Диаметр ореолов… Рост… Бедра… Ширина лобка внизу и наверху. Межножье… Металл холодный. На нем появляется влага. Она дрожит все сильнее. А мы ведь ничего такого себе не позволяем. Ни неприличного жеста, ничего. Напротив… На наших губах застыла тень презрительной улыбки.
«Мел!» Пьеро передает мел. Начинаю разметку на голом теле. Мел очень жирный. Длинный, как свеча. Рисую вокруг сисек. «Мы используем двойной шелк, – объясняю клиентке. – Белый. Блестящий. Получится превосходно. Вы будете похожи на одалиску. На вас будут аккуратные бретельки, вот такие». Рисую пунктиром. «Они могут лопнуть в любую минуту. Но будут подчеркивать грудь, способную свести с ума массы… Плечи узкие. Шея тонкая. А грудь большая. Контрастность лишь вызывает сладострастие. Вас должна окружать тайна. Чтобы возникали вопросы: как все же держится это непрочное и очаровательное здание? Гарантирую, желание возникнет тотчас. О, если бы я был мужчиной, я бы думал об одном: как разрушить, взорвать, сломать любыми средствами это неуловимое, на грани терпимого, равновесие?» Она упивается каждым моим словом. Передаю мел господину Пьеро: «Посмотрим, что можно сделать с трусиками!» Встав на колени, Пьеро разрисовывает ее пах. «Низ в том же стиле. Легкая доза целомудрия и тайного вызова. Но вполне взрослого. Зрелого. Научного. Мы вам сделаем профессорское дезабилье. Чтобы ничего не показывать, только намекать с помощью дырочки на поясе из чуточку романтичного гипюра. То же самое вокруг бедер. Все будет держаться на волоске…» Мы работаем как безумные… И вот появляется что-то мимолетное. Тем более желанное. Это чудо исчезнет, если не схватить его поскорее. Чтобы потом сказать: мы о нем знали. Чтобы рассказывать о нем на мужских обедах. Со слезами в голосе. Чтобы стать легендой… «Стойте!» Она умоляет с закрытыми глазами. Ласкает каждого из нас своими руками. «Сделайте что-нибудь. Скорее! Скорее!» Она хватает нас под поясами. «Поторопитесь, – шепчет она. – Мне страшно холодно». Наши пуговицы летят, как пули автомата. Мы яростно отбиваемся. Без стеснения отталкиваем ее. Женщина уже вцепилась зубами в палас. «Не смейте нас трогать! – кричим. – Никогда!» Но все равно раздеваемся. Стоя на коленях, она подползает к нам. Совсем голову потеряла. Ей кажется, что она окружена целой армией стоящих пучком мужских членов, отраженных в зеркалах. И все для нее одной. И вот уже она ищет нас по всем углам, потерявшись в лабиринте, наталкиваясь на зеркала. Одно из них разбивается вдребезги, это пятое за две недели. И все равно рентабельно. Теперь она похожа на запеченный в черное кусок мяса. Это черное служит ей убежищем, ее «почти», ее слюнявчиком!..
Тем временем мы бросаемся с Пьеро в объятия друг друга, как Ромео и его хахаль! Для этого мы как раз освоили один трюк. Делать его надо перед доведенной до крайности клиенткой. Та совсем с катушек слетает от разочарования. Как она нас только не обзывает – педиками, гомиками, педрилами, засранцами, придурками, грязнулями. Эта светская женщина знает все выражения. И извергает их с таким пылом, что может покраснеть брюссельская шлюха. Ее душит гнев. Нет, это нам так не пройдет! Ни за что! Никогда! Она плачет от ярости. Бросается на нас и хочет непременно разлучить. «А я? – орет она. – Неужели мне ничего не достанется?» И бьет наотмашь. «Отклейтесь, гадкие свиньи!» Мы квохчем, как куры, которых режут. «Не трогайте! Это криминал!» Заталкиваем ее в другой угол салона. Но она снова за свое. Мы как можем увертываемся от нее. «Никуда не денетесь, гниды паршивые!» И впивается в нас как пиявка. Пьеро отсылает ее коленом под зад. Тогда она сваливается на меня. Ну и кривляка! Она вылизывает меня, и тут уж я готов. Она пускает в ход весь арсенал условных рефлексов. И действует как настоящий насос. Словно готовится к свадьбе. И вот я уже слышу зов трубы. «Попробуй тоже, – кричу Пьеро. – Это того стоит». Пьеро заставляет взять его за ухо, я отваливаюсь, уступаю ему место, и он садится верхом на нее. «Да, ты прав, – говорит. – Очень даже интересно… Очень…»
* * *
– Правее! – кричит он теперь.
Что за черт! Внезапно у нас под носом вырастает огромный пятнадцатитонный грузовик, вынырнувший из-за тачки с сеном. Мамочка, спаси нас! Кузов наклоняется. Бум! Мимо отражателя проносится целый завод с нарисованными голыми девочками на борту и двумя колоссами в нижнем белье наверху, которые ласково наблюдают за нами. Слово даю, они включили автопилот. А нам просто некуда увернуться. Влетаю в канаву, проскакиваю ее. Нас бросает во все стороны. «Ситроенчик» скачет, как в слаломе. Внезапно вырастает дерево. Врезаться в эту сосну у меня нет никакого желания. Мне удается избежать столкновения. Теперь, дети мои, можно и притормозить. Останавливаюсь. Надо прийти в себя. Меня трясет, как в ознобе.
Пьеро выглядит не лучше. Словно вытащили из болота труп, на который можно уже не рассчитывать. Ощупываем свои головы. Смотрим на руки. Крови нет. «Ты в порядке?» – «В порядке». – «Сигарету?» – «Сигарету». Но ее еще надо закурить…
– А почему эти здоровенные туши из Франкфурта были в нижнем белье? Новая модель олимпийского тяжеловоза? Думаешь, они тормозят перед каждым стадионом, чтобы принять участие в пятиборье?
– Эти падлы едва нас не сбили! Это все, что я знаю. Могли превратить в котлету.
– Бьюсь об заклад, что у них в кабине воняет чесноком!..
С чувством отвращения двигаем дальше. «Знаешь, парень, лучше съехать на проселочные дороги. Там меньше машин и нет полиции. Нам будет куда спокойнее».
Мы так и поступили. Ехали то приятными департаментскими шоссе, то ухабистыми проселочными. Дышали воздухом полей, завтракали бутербродами, запивая речной водой. Мы не повстречали ни одного фараона, ни одного светофора, ни одного объезда. Только деревья, рощицы и шлюзы – принадлежность Франции, которую хотят уничтожить. Мы видели даже автомотрису, которая следовала вдоль канала. Объехав много деревень на «-як», потом на «-ай» и «-ург», мы прибыли в Ренн после двухнедельного дивного путешествия. И все обошлось нам в 45 франков, включая услуги.