Отпускник . То есть как не буду писать жалобу? И вы имеете нахальство просить об этом? Я для того и явился сюда, капитан! А не ради ваших прекрасных глаз! На этот раз не вам задавать мне вопросы о правах, о документах, об обгоне или подъеме! С этим – все! На этот раз я вас спрашиваю, капитан! И прошу зарегистрировать мою жалобу. Я хочу знать, что вы намерены предпринять, чтобы найти мою дочь!
Капитан жандармерии . Что вы потеряли – машину или дочь?
Отпускник . И то и другое, капитан! Но я не «потерял» их. У меня их «украли». И ту и другую. Я точно выражаюсь. Украли машину, которую я купил, и ребенка, которому отдано столько крови и пота в течение уже 16 лет!
Жена отпускника . Миллиона два, капитан. Она нам стоила миллиона два!
Капитан . Кто?
Отпускник . Моя «ДС», которую я купил, чтобы отправиться на каникулы. Два миллиона!
Жена . Жаклин нам стоила куда больше!
Капитан . Какого она года рождения?
Жена . Пятьдесят шестого, весна пятьдесят шестого, в понедельник на Троицу.
Капитан . Вы считаете, что зря потратились?
Отпускник . Что вы сказали? При гарантии-то на полгода? Она в полном порядке. Дизельный мотор. И вы говорите «зря»?
Жена . Мы взяли кредит на два года. Чистое безумие!
Капитан . Успокойтесь, мадам… Вы получите по страховке…
Отпускник . А как мы доберемся до Пила? Страховой компании на это наплевать!.. При всей ее заботе, разве она побеспокоится?
Жена . И она не вернет нам нашу Жаклин!
Капитан . Кого вы назвали Жаклин, мадам?
Жена . Мою дочь, месье! Представьте себе, она беспокоит меня куда больше, чем куча лома.
Капитан . Прошу простить!.. У меня головокружение… Я передаю вас коллеге.
* * *
Эльзасский комиссар . Внешне, да. В прекрасном состоянии.
Парикмахер (с засученными рукавами). Мотор? Кузов? Всё?
Комиссар . Всё!
Парикмахер . А передняя часть машины не расплющена?
Комиссар . Коллеги из Гренобля ничего не говорили. Только несколько царапин.
Парикмахер . Ладно. Значит, я подаю жалобу.
Комиссар . Но ведь… Мы так перегружены работой…
Парикмахер . Вы отказываетесь принять жалобу?
* * *
Греноблец (властно). Я пришел узнать новости.
Инспектор (в отчаянии). Но, мсье! Прошло только 48 часов.
Греноблец . Только? И это все, что вы находите сказать? Только! Вы считаете, что сорока восьми часов недостаточно? Вот уже сорок восемь часов, как я кружу в своей перегретой двухкомнатной квартире, наблюдая, как уезжают соседи. Вот уже сорок восемь часов, как я должен был быть в Коста-Браво и греться на солнце! А вы считаете, что этого недостаточно? Ведь в августе снова придется впрягаться в работу!
* * *
Жандармы и полицейские (с плакатами в руках. Во главе демонстрации идут бывшие участники войны): Долой-дья-воль-ский-ритм-работы!
* * *
Расстроенный автомобилист . Скажите, господин жандарм! Вот уже час, как я ищу развилку на Порнише…
Полицейский . Долой отпускников! Машины на свалку!
* * *
Восемнадцать часов.
Любуемся красотой солнечного заката.
Вот уже три месяца мы разъезжаем как туристы по нашей развеселой родине. А последние двадцать минут катим по на удивление узкой департаментской дороге в компании с великолепным красным кругом. Совсем неприметная дорога, без реклам, то есть которая не приносит ни гроша. Мы единственные и очень довольные клиенты этой дороги в департаменте Лот. Она вьется между кленами и все время загадывает загадки. Словно напуганная ставшим легендарным гневом своих жителей, дорога старается с помощью тысячи объездов никого не потревожить, строго соблюдая каждый пункт дорожных правил. Такое впечатление, что за всеми заборами сидят судьи с ружьями наперевес. Здесь лучше не выглядеть немцем. Мы незаметно лавируем между деревьями. Инстинктивно решаем, что ехать надо медленно. Молча минуем населенные пункты на «-ак», соблюдая ограничения скорости, внимательные к пробегающим через дорогу собакам. Какое это удовольствие ехать обдуваемыми ветерком без конкретной цели!
В какой-то момент возник вопрос о том, чтобы заехать в Пьюи, где Мари могла бы обнять своих стариков. Еще обсуждалось, заезжать ли в Тулузу, чтобы я мог успокоить мать. Поразмыслив, мы решили, что в таком поступке нет ничего разумного. Потом было высказано намерение ехать в Париж. Потихоньку добраться до столицы, избегая больших автострад. Чтобы раствориться в огромном городе. Спрятаться мы сможем у некоей Каролины, бывшей возлюбленной типа, с которым Мари проживала некоторое время. Пережив этап дикой ревности, обе девки в конце концов оказали друг другу помощь в связи с абортом. История была довольно грязная, на подробности нам наплевать, главное, что деваха снимает двухкомнатную квартиру на Монмартре, где можно скрываться сколько захочется.
В жизни нет надобности за все переживать, раз все в конце концов улаживается. К чему в нашем возрасте седеть раньше времени? К чему получать новую дырку в заднице? Одна у нас ведь уже есть! Короче говоря, мы не торопясь катили на север. Насколько мне известно, ничто нас не подгоняет. С глупостями покончено. И мы едем не спеша, в лучах заходящего солнца. По-стариковски. Не разговаривая. К чему себя заставлять? Тем более что мы все сказали друг другу, наши взаимные чувства известны тоже. Я сижу за рулем. Справа от меня мечтает Пьеро, положив ноги на приборную доску. Мари находится сзади, ласково обнимая нас за плечи. Она так близко, что слышно ее дыхание, слышен запах ее волос, прекрасный запах. Она словно сидит между нами впереди. Теперь мы неразлучны. Сцеплены воедино полной гармонией наших тел. Машина наша – молекула счастья на мягкой подвеске. Мы так наелись, нам так хорошо в своей шкуре, что даже трахаться не хочется. Божественные плотские уловки мы больше не прячем.
Мари-Анж, сестренка, Пьеро, брат мой, которого я знаю наизусть! Для меня вы – открытая книга. Я называю вас по буквам. Я разыщу вас и ночью. Вы – мои, я – ваш. Мы свободны отдаваться друг другу. Хотелось бы мне увидеть мудилу-политика, который сумел бы предложить программу избавления от наших бед. Ведь у нас их нет. У нас нет ни болезней, ни проблем, и мы прекрасно обходимся без голосования. Лучше подумали бы о судьбе беззащитных парикмахеров, пикникующих отпускниках, эксплуатируемых пролетариях! Нам не подходит ни профессия винодела, ни хозяина мелкого предприятия. Мы мотаемся по жизни, как папские легаты, на манер нашей «ДС», которая с такой ловкостью минует самые опасные, самые коварные, незаметные виражи, избегая колдобин, канав и встречных машин. Остынь. Расслабься. Никаких лишних усилий. Будь беззаботен, как идиот. Трахаться будем когда захочется. Сейчас мы мирно едем, любовно молчим, нас связывает тайный союз. Мы полны оптимизма. Веры в будущее. Больше никогда мы не испытаем страха, даже если возникнет опасность. Даже если послышится зловещий треск, даже если мне станет ясно, что мы умрем менее чем через минуту. Пока же я шучу, мило болтаю.
Я (голосом, в котором нет и тени беспокойства). Никогда не устану от этого автомобиля. Как легко он идет!
Мари-Анж (лаская наши шеи). А та история, от которой у вас тяжело на сердце, – сплошная туфта!
Эти счастливчики ничего не увидели и ничего не услышали. Мы несемся вниз по прекрасной прямой дороге с километр длиной, с премилым порочным, мерзостным виражом внизу и красным солнцем в качестве предвестника несчастья.
И тут как раз Пьеро в ужасе восклицает.
Пьеро . Послушай, чье это колесо?
Я . Наше, старина…
Пьеро . Ты спятил?
Я . Увы, нет…
Довольно забавно видеть, как впереди опустившегося капота катится колесо.
Я . Это переднее правое колесо. Одно из важнейших.
Колесо следует той же траекторией, что и мы. Совершенно по прямой. И ни за какие коврижки не хочет покидать дорогу. Ему хочется проводить нас до конца. Обогнав нас, оно словно показывает дорогу, чтобы мы не сбились с пути.
Я . Это мы, последние мудаки на свете, сами его подпилили. Чтобы доставить тебе радость! Теперь оно мстит нам!
* * *
Наш друг тулузский парикмахер . Да говорю вам, она сбежала с кассой. Была явно заодно с этими ангелочками-бандитами. Не думайте, что она оставила свой адрес! Если бы я его знал, то давно бы отобрал у них свои деньги. Набив по морде этой последней шлюхе! Сколько раз надо повторять: ваша дочь – обычная шлюха-воровка. Не хочу больше слышать о ней!
* * *
Женщина (убогая брошь на темном костюме. Удивительная сухость лица без пудры и без возраста, без губ, даже без глаз). Сжальтесь, месье! Вас умоляет мать. Уже много лет я разыскиваю свою дочь. После смерти мужа пятнадцать раз пересекала Францию в поезде, стоя в вагоне второго класса среди солдат, ночуя на вокзалах, не выпуская из рук сумочку. Взбираясь по лестницам, путаясь в адресах, стуча в разные двери, чтобы столкнуться с равнодушием какого-либо мужчины в халате, который принимался поносить меня, выталкивая на площадку и отбирая деньги, предназначенные для Мари.
Особенно злобствовали женщины независимо от места проживания. Достаточно было сказать: «Я мадам Бретеш, мать Мари-Анж», как на меня обрушивалось: «Эта подстилка! Шлюха! Поздравляю, мадам, вы ее прекрасно воспитали!» Настоящий крестный путь! Еще вчера вечером казалось, что у меня нет больше сил. Но сегодня снова полна надежды, ибо вы ее видели последним, и, несмотря на ваш гнев, чувствую в вас доброту. Надеюсь, что вы поможете мне! Подскажите только, где ее искать.
Парикмахер . Я уже имел честь вам сказать, мадам, что меня от вас во-ро-тит! К тому же меня ждет совершенно голая двадцатилетняя шампуньщица в подсобке. Я не могу вам уделить ни минуты!
Женщина . Мари-Анж!.. Девочка моя!..
Парикмахер. Последняя шлюха – вот кто она! Пусть подохнет вместе со своими друзьями! Мне их не жалко.
* * *
Пьеро (все более паникуя). Перестань дурить, мудак окаянный! Почему ты не тормозишь?
Я . Не могу… При скорости сто десять километров в час и трех колесах мы можем только перевернуться. Не спасет даже «ДС».
Пьеро . Внизу мы во что-нибудь врежемся.
Я . Да… У нас еще есть чуточку времени.
* * *
Валансьен вызывает Тулузу.
– Алло, Карно!
– Слушаю.
– Привет, это Клинш!
– Привет! Как дела?
– Хорошо. Скажи-ка, ты не мог бы продать вторую «ДС»? У меня есть покупатель.
– Сейчас посмотрю… Возможно… Но она не очень красивая… Побита при аварии. Шасси прогнулись, мотор барахлит, тормоза никуда не годятся!
– А кузов?
– В отличном состоянии. Ты меня знаешь!
– Окей! Пришли на грузовике.
* * *
Мари-Анж . Я, кажется, узнаю эту поганую машину. Видите пятно на потолке? Это я его посадила: выплеснула слишком теплую кока-кол}, когда он повез меня трахаться в сосняк.
Пьеро . Могла бы сказать об этом пораньше, мудила!
* * *
Жак (бредит в больнице). Привет, парни, вот я и вернулся! Кроме шуток, мне было так скучно без вас, просто невтерпеж. На воле, говорят, главное, где бы спрятаться. Это не так… Моя шлюха-мать даже не пришла меня встретить. Моя настоящая семья – это вы! Выпав из гнезда, я чувствовал, что пропал. Но я не один! Внимание! Смотрите, кто со мной! Ее зовут Мари! Вы все сможете попользоваться ее мохнаткой!
Мухолов . Твоя вамп – какого пола?
Новенькая (встряхиваясь). Эй, Тарзан, а ну потрогай! Только не говори, что она слишком маленькая!
Мухолов . Так… Так… Тысяча извинений, монсеньор!.. Действительно, неплохая штучка. Не двигайся, вынимаю орудие.
Фюрер . Браво! Не стесняйся! Вставай за головного!
Хор 12-й камеры . Жере-бьев-ку! Жере-бьев-ку!
Новенькая (совсем одурев). Вы что, не усекли? Трахалы несчастные! Я буду работать с вами по очереди! Я царица по части удовольствий! Вы все пройдете через мою помойку!
Врачи . Категорически запрещено! Сейчас не время его допрашивать!
Дежурный инспектор . Стану я ждать до Рождества!
* * *
Когда я думаю о счастливчиках, вольных выбирать, как себя вести, решать, скажем, миновать ли им двор, чтобы поприветствовать соседа, или надеть куртку, чтобы сходить в бистро, посмотреть, как там играют в карты, попивая пиво, а если охота – отправиться через городской сад на берег реки, стараясь не помешать детям, играющим в классики, серсо, катающимся на трехколесных велосипедиках, я прихожу к заключению, что для нас это время миновало. Пришла пора подыхать на вираже. Волей неволей!.. Да не все ли равно как…
Пьеро . Может, соскочим на ходу?
Я . Да… Конечно… Можно…
Мари-Анж . Такое впечатление, что вам хочется закончить жизнь в кутузке!
Эта дылда права… Отчего всегда хочется получить сегодня что-нибудь лучшее, чем имел вчера? И во все большем количестве? Вот почему сталкиваешься с передрягами и неудачами, имеешь дело с дерьмом и мудаками. А в конце пути – один обман. Что же делать? Спокойствие! Не двигаться. Сохранять достоинство, оставаться на грани возможного, достижимого. Комфортабельная машина даже без одного колеса ничего не меняет. Здоровая дружба, воспоминания навалом, молодость, которая проникает в ваши вены, никаких хворей. Красивый закат солнца, потрясный вираж, бархатистое поле для наших трупов. Я уже вижу, как мы перевернемся под красным закатным небом. Картинка для открытки. Тройной кульбит! Кукла и два манекена возносятся на небо. Превосходный эффект замедленной съемки. Словно в кино, ребята! Но тут все настоящее! И вы разобьете себе спину, ударившись о твердую землю прекрасной Франции. Никаких матрасов в качестве подстилки! Никаких трюков! Ни киношки, ни публики! Все по-настоящему, без свидетелей. Свидетели не шелохнутся. Даже крестьянин, опершийся о свою мотыгу. Я могу сколько угодно смотреть вперед, все равно не видно ни шиша. Все ужинают, упершись в экраны телевизоров. Можно подохнуть, разбиться, нажраться железа – всем до лампочки!
Только подумать, что тот занюханный брадобрей даже не оставил себе свою вонючую машину! Какой мудак! Сначала дает ее стибрить. А затем перепродает. Трус! Тряпка! Еще один, который помрет в своей постели, угаснет, как говорят, в то время как на забитых дорогах погибают невинные люди, и не только по уик-эндам! Смотрю на часы. Они хорошо ходят. Я их люблю. Они никогда не подводили меня. Мне хочется знать точное время своей смерти. Восемь часов… Мне не нужен телевизор, чтобы увидеть издалека нашего друга тулузского парикмахера… Он запирает за последней клиенткой салон, опускает венецианские шторы, гасит красные люстры и, улыбаясь, входит в подсобку.
Парикмахер . Извини, моя козочка! Меня задержала одна старая кляча.
Затем этот большой любитель баб идет к выключателю. Расстегивается. Девушка тоже. У них у всех одинаковые блузы из красного нейлона с кружевными стоячими воротниками. Эти блузы они меняют раз в неделю, по вторникам. Девушка позволяет патрону пощупать себя. Жинетт… Монетт… Пьеретт… Пожелтевшие пальцы подталкивают ее, думая привести в хорошее расположение духа. Но грудь остается вялой и безразличной.
Парикмахер (про себя). Идиотка! Я ведь, кажется, ей говорил, что не терплю духов, которыми пользуются прислуги.
* * *
Мари-Анж . Пьеро! Жан-Клод! Мы не расстанемся!
Пьеро . Нет, Мари! Не расстанемся!
* * *
Парикмахер . В конце концов она меня поранит. Я же требовал, чтобы она подпилила зуб!
* * *
Может случиться, что в стоге сена окажутся влюбленные, которые станут свидетелями нашей гибели. Расхристанная девушка и огромный парень, который воскликнет: «Смотри, господи! Опять авария!»
Мари-Анж . Мы недурно погуляли!
Пьеро . Я не боюсь, Мари! Я не боюсь!
Жан-Клод . Держитесь за руки!
Мари-Анж . Мне плевать на свою смерть!
Пьеро . Знаете, куда бы я ее послал!
Жан-Клод . Так отправляйся-ка, падла, в это луковое поле!
Где-то в Лоте время тянется ужасно медленно. И никому не видно, как близок наш конец. Как и вся наша жизнь – в нем нет ничего примечательного. Во всем виноват окаянный тулузский брадобрей. И надо было повстречать этого мудака! Ну с какой стати у него оказалась в руках пушка? Чтобы что-то защитить? Машину? Свою идеальную «ДС»? Мы же тебе ее вернули, фараоново племя! Не будь тебя и твоей пушки, осталась бы в живых Жанна, не умер бы надзиратель из Энзисхейма. И мы мирно бы прожили всю оставшуюся жизнь и сдохли в постели, как известные парикмахеры, окруженные всеобщим уважением. Кто знает? – мы могли бы найти себе работу. Если хотите знать, мне явно не хватало полезной деятельности! Всегда хотелось взяться за серьезное дело. Засучив рукава, открываю салон в Пьюи под названием «У Жан-Клода и Пьеро». Все идут к двум друзьям-парикмахерам. Укладка волос по шоковым ценам! И мы ишачим как безумные. Мама сидит за кассой, болтая с клиентами. Она готова выслушать каждого о его хворях.
Однажды у меня выходят из строя часы. Иду к мастеру на углу, толкаю дверь, дребезжит колокольчик… Миную целый лес тик-таков. Здесь пахнет воском и порядком. Она застенчиво приближается: «Что угодно, месье?» Да так произносит «месье», что у меня тает сердце. Пока она обследует часы через лупу, я любуюсь ее шеей, такой хрупкой под хвостиком волос. Как-то я застаю ее в нашем салоне, сажаю к себе, причесываю, завиваю, предлагаю духи. Сидя под сушилкой, она листает журнал по кино. Мари-Анж, Жан-Клод, поторопитесь! Я сокращаюсь. Нет времени. Мы молодая пара, которой все завидуют. Вы видели их выходящими из церкви? Давно никто не присутствовал на такой красивой церемонии! Тут же две элегантные матери, которые так и светятся счастьем! Кругом одни симпатичные люди.
Незнакомка . Я слышала, вам нужна нянька.
Мари-Анж . Да… Садитесь… Хотите чаю?
Незнакомка . Мне не хотелось бы вам досаждать, мадам…
Мари-Анж . У вас есть диплом?
Незнакомка . Нет, мадам.
Мари-Анж . Вы где-нибудь работали?
Незнакомка . Нет, мадам.
Мари-Анж . Это нехорошо. А что вы делали прежде?
Незнакомка . Боа, мадам.
Мари-Анж . Не поняла.
Незнакомка . Боа… Разве вам неизвестно знаменитое боа с перьями у Зизи Жанмер?
Мари-Анж . Как забавно!.. Вы были портнихой?
Незнакомка . В некотором роде.
Мари-Анж . В Париже?
Незнакомка . Нет, мадам… В Ренне. В централке. Мадам не поняла? Так называют тюрьму. Я провела там десять лет.
Мари-Анж . Вот как!
Незнакомка (вставая). Мадам считает, что я не подойду?
Мари-Анж . Нет-нет… Ничуть… Подождите… Я поговорю с мужем.
Я настаиваю на том, чтобы ее взяли. С испытательным сроком… В конце концов женщина кажется мне даже симпатичной. У нее свой стиль. Проведя десять лет в камере, она выглядит немного странно. Но мы рады заменить ею всех замарашек, которые прошли через наш дом.
Это были бестолковые, грязные, вороватые женщины. Новенькая дарит нам на Рождество боа. Жена забавляется, надевая его. Изображает Зизи. А я думаю о Жанне, которая там, наверху, одна встречает Новый год. Я нахожу, что она очень изящно носит кружевной белый передник на черном платье прислуги. Утром с нетерпением дожидаюсь, когда она, постучав, принесет в мою комнату завтрак. Я и сам удивлен, констатируя, что мой член приходит в волнение. И вот уже не в силах побороть себя, я сам отправляюсь к ней. Теперь стучать приходится мне.
– Кто там?
– Месье.
Одетая в серый халат, наброшенный на рубашку затворницы, она открывает дверь.
* * *
Хлыст . Раскошеливайся, парень. Мы сделали фотографии.
Бычий Нос . Если хочешь, чтобы мы промолчали, гони десять косых.
Бутан . Иначе твоя маленькая жена выцарапает тебе глаза. К тому же при ее шестимесячной беременности…
И показывают снимки. Я вижу себя в изогнутом виде между бедрами Жанны, и, должен признать, это выглядит не очень красиво. Я вижу свою задницу в комнате дворца рядом с мертвой женщиной, и, должен признать, это выглядит не очень красиво. Я вижу Мари, умирающую среди маргариток, и, должен признать, это выглядит не очень красиво. Я вижу голову Пьеро на столе мясника, и, должен признать, это выглядит не очень красиво.
Жизнь – сложная штука. Сколько я ни пытался, ни разу не увидел ничего простого. Хочешь сделать как лучше, а выходит одно дерьмо. Всегда дерьмо.
Можете успокоиться, господа парикмахеры!.. Мы сходим со сцены!
Мы увольняемся!
Мари-Анж . Пьеро! Жан-Клод! Что происходит? У меня рот забит гадостью…