Абсолютно не желая себя хоть как-то оглядывать, я с закрытыми глазами и лёжа на пропитанной кровью половице просто произнесла короткое «прости», которого явно для Лорда будет недостаточно, но другого я всё равно не могла ему дать, да, наверное, и не хотела. Но внезапно вспыхнувшая резкая боль сама заставила меня распахнуть свои отёкшие и полустыдливые очи так, что они выпучились наружу, едва не порвав третье веко. Всё моё тело теперь было покрыто этой склизкой чешуёй болотного цвета, а в районе сердца была сквозная дыра, в которой виднелось живое, бьющееся ещё человеческое сердце, заполняя всю комнату музыкой ритмичного стука. И всё бы ничего, но моя спина сгибалась, обнажая позвоночник, который буквально прорывал плоть, вылезая наружу. Длинные заострённые позвонки с торчащими из них шипами теперь украшали всю мою спину. Я заорала так громко и истерично, как только смогла, и с психом сорвала с себя остатки нелепой одежды, в которую была ещё недавно одета.

– Это я прошу твоего прощения, потому что не в силах больше принимать удары неудачных попыток на себя. – Лорд поднял меня с пола, хлопая по плечу. – Теперь, Наоми, ты сама будешь отдуваться за свои промахи, и я надеюсь, что мы с тобой всё-таки выдержим, потому что я чувствую запах середины пути.

– Ты хочешь сказать, что мой путь имеет какой-то запах? – недоумённо таращила свои мутно-жёлтые змеиные глазки на Лорда, и они действительно выглядели так, словно выкатывались из глазных отверстий сантиметра на два, и другого слова, чем таращились, мне и подобрать-то теперь было трудно.

– Не путь, а запах близости с новой жертвой, – Лорд пожимал плечами, слегка покачивая головой из стороны в сторону, – его я начинаю уже ощущать где-то в середине пути первой жертвы.

– Ты будешь заниматься этим и после меня? – я кое-как могла сдерживать от гнева себя и без того постоянно льющуюся из моего рта слюну.

– Меня выпустили на волю пусть и благодаря тебе, ну, или из-за тебя, но то, чем я занимаюсь, является моей сущностью, поэтому другого я делать не могу, да и не буду.

– А ты, Лорд, я смотрю, ни капельки и не изменился с моего последнего путешествия, – я с отвращением посмотрела на Лорда, но жалость, внезапно нахлынувшая на меня, заставила мгновенно вспомнить его слова о том, что он был счастлив от того, что Мама его заточила.

– Я же сказал тебе, что больше не могу брать на себя утерянную тобой человеческую энергию, теперь она уходит из этой комнаты безвозвратно. – Лорд нервно начал расхаживать по комнате возле меня, раздражаясь от каждого вновь произнесённого мною слова только сильнее.

– Значит ли это, что если мне удастся как-то вернуться домой, я уже не буду такой, какой была прежде? – Слегка опираясь спиною на зеркало, рама которого потрескалась и разошлась в нескольких местах, что она еле держала само зеркальное полотно, а не то, что меня, я взяла Лорда за воротник, притянув к себе так, что смогла заглянуть в его прозрачные, как озёра, глаза, но увидела там лишь отчаяние.

– Наоми, я хочу быть честен с тобой, поэтому скажу тебе, что не знаю. Я никогда не следил за своими жертвами после их возвращения, хотя их можно и по пальцам-то пересчитать, но в одном я уверен на сто процентов – потеря энергии не может никак не отразиться на твоём будущем, и что-то всё равно уже будет не так.

– Ладно, к чёрту всё! – я махнула рукой, прерывая пессимистические разглагольствования Лорда, – давай продолжим наш путь, чтобы скорее увидеть его хвост, хоть до него нам ещё и не очень-то близко.

Я подошла к шестой дубовой двери, уверенно шагая на своих до боли обезображенных экзотических ножках. Новая латунная ручка приветствовала меня, теперь она была выполнена в виде маленькой кроватки на металлических прутьях. Я оглянулась назад и, подмигнув левым глазом своему уже, казалось бы, вечному попутчику, открыла эту чёртову дверь.

Слишком быстро туман, вырвавшийся из дверного проёма, затянул меня в новый ещё незнакомый мне мир, заставив тело, в которое я попала, упасть без чувств на хорошо вымытый пол кабинета.

– Миссис Купер, что с вами? Стэлла? – слышала я лишь голоса, пока моё сознание гуляло где-то неподалёку, явно встревоженное таким вот соседством.

Когда моё прошлое и нынешнее я наконец-то воссоединились друг с другом, я медленно открыла глаза, осматривая кабинет и всех нервно вокруг меня скачущих от испуга людей, понимая, что я далеко не последний человек в этой странной компании. Роскошное по всем меркам место с огромными окнами во всю стену, открывающими как на ладони предо мной потрясающий по красоте город, которого я точно никогда прежде не видела. Пики небоскрёбов, умело соседствующие с зеркальными фасадами деловых зданий и металлическими конструкциями, надёжно сковывающими их, держа в своих надёжных стальных лапах, создаёт ощущение достатка и комфорта. В этот раз я более чем удачно приземлилась, обретя своё второе я. Не знаю, конечно, что может приключиться со мною в дальнейшем, но, по крайней мере, я не побираюсь как прежде, и это меня уже несказанно как радует.

– Миссис Купер, всё в порядке? – какой-то изысканно одетый очкарик пробует поднять меня с пола.

– Что со мной случилось? – нелепо помогаю ему поднять меня, задавая постепенно вопросы, которые помогут мне окончательно понять, кто же я теперь, чтобы слиться с этим телом и разумом для полного ощущения своей целостности.

– Вы упали в обморок прямо посреди совещания, – очкарик бубнил, усаживая меня в кресло, – нельзя же так много работать. Вам, Стэлла, имея огромную корпорацию и столько замечательных взрослых детей, надо почаще отдыхать, перекладывая хоть и ненадолго бразды правления на их уже давно не хрупкие плечи.

– Обязательно приму это к сведению, – произношу я, не желая обидеть этого странного индивида. – Запишите, пожалуйста, на завтра меня к врачу и подготовьте машину, – автоматически произношу фразы, в глубине души зная, что меня не только слушают, но и записывают, – на сегодня я свою работу закончила.

– Мэм, всё уже сделано, – неожиданно произносит прилежно одетая и ухоженная блондинка, чем заставляет меня слегка испугаться, видимо, моя новая подопечная хорошо их до меня муштровала, – ваша машина уже ожидает вас. Я сообщу вам время приёма у врача, когда свяжусь с ним. Будут ли предпочтения в этом вопросе?

– Постарайтесь записать меня где-то на утро, я не хочу, чтобы визит к врачу отнял у меня слишком много времени от работы! – До ужаса монотонно и чересчур деловито выдавливаю из себя я слова, подтверждая свою обычную чёрствость, но в то же время и хватку, демонстрирующую меня как умелого и удачного предпринимателя и бизнесвумен.

– Хорошо, мэм, всё будет сделано! – Блондинка протягивает мне стакан холодной воды, явно угадывая мои желания.

Выпив бокал прохладной и приводящей окончательно всё моё тело в полную гармонию с моим двойным разумом минеральной воды, я встаю наконец-то со своего директорского кресла, чтобы спуститься к ожидающей меня у центрального входа машине. Чёрный «Бентли Континенталь» быстро заставляет мою голову кружиться опять, но к великому счастью сейчас я удерживаюсь на ногах, никак и никому не выдавая свою неожиданно возникшую неловкость.

– Миссис Купер, куда направляемся? – не слишком молодой, но приятный на внешность водитель открывает мне дверцу, помогая усесться в машину.

– Домой, Стивен, и побыстрее, – я слегка прикрываю глаза от усталости и от новой информации, которая течёт в моей голове непрерывными потоками, освещая мой разум.

– Хорошо, мэм! – Стивен пристёгивается ремнём безопасности, а я в этот момент закрываю глаза и сворачиваюсь калачиком на заднем сидении, желая поскорее оказаться в кровати, чтобы хоть как-то облегчить своё болезненное нынешнее состояние, которое ни в одном из прошлых дверных путешествий мне было абсолютно несвойственно, как будто причиной всему этому было что-то отличное от прошлых перемещений, и именно это и вызывало во мне столь неприятное и нездоровое ощущение.

– Миссис Купер, Стэлла, – Стивен аккуратно взял меня за плечо и немного сдавил, чтобы я пришла в себя, – мы приехали, можете выходить из машины.

– Спасибо, Стивен, немного задремала в дороге, мне сегодня что-то нездоровится, но хорошо, что мы уже дома.

– Мэм, я буду у себя в комнате на случай, если вдруг вам понадоблюсь, – я кивнула Стивену в согласии с его словами.

Выйдя из машины, я очутилась на пороге шикарного трёхэтажного особняка, оплетённого белыми розами, огромным садом со стоящими, как солдатики, кипарисами и собственным выходом к побережью прогретого лучами яркого солнца заливу Тихого океана. Вдохнув полной грудью чистый прибрежный воздух, я шагнула на первую ступеньку округлого, дышащего помпезностью, мраморного крыльца и неожиданно сзади услышала суетливый голос своей дочери.

– Мама, ты нас так напугала, – белокурая двадцати пятилетняя особа в бикини догнала меня на крыльце, – нельзя же так много работать.

Да, леди просто пылала красотой, но вряд ли своей собственной, вот, оказывается, куда уплывает часть моих честно заработанных таким трудом денег. Она подбежала ко мне и прижалась мокрым, пропитанным солью, купальником с непрекращающимися воплями о бережливости моего здоровья, подытоживая в конце, что если я и дальше буду столь рьяно отдаваться работе, то не смогу в дальнейшем усердно заботиться обо всех своих детях. Я обнимала её, хотя в душе была не в восторге от того, кого я сейчас перед собой видела, и это только лишь моя младшая дочь – Шейла – глупая салонная куколка, взращённая такою, как ни странно, но по моей же вине. Боюсь даже представить себе, какой бы была моя девочка, если бы я не настояла на юридическом образовании для неё, а так хоть и нелёгкими стараниями педагогов, но немного умных слов всё же заложено в её голову помимо всей этой гламурной дребедени. Но это лишь одна из трёх рождённых мною детей, причём самая младшая, которая живёт со мной в этом роскошном особняке. Есть ещё средняя – Кэтрин, живущая с мужем и двумя своими детьми в отдельном доме недалеко от меня, и старший сын – Арон – исполнительный директор и моя правая рука, который ввиду своей занятости и отречённости предпочитает жить в фешенебельной квартире на крыше элитного небоскрёба.

Жужжащий в моём правом кармане телефон позволяет мне вырваться из крепких объятий моей милой, но глупенькой Шейлы.

– Миссис Купер, уведомляю вас о том, что вы записаны к вашему лечащему врачу завтра на девять утра, – голос моей ассистентки звучал спокойно и деловито, внушая мне слабую уверенность в том, что не все в моём окружении страдают дефицитом ума.

Отказавшись от ужина, я просто валялась в своей уютной постели, считая часы до приёма в надежде, что доктор всё же сможет облегчить мою странную боль. Я всматривалась в фотографии на стенах, пытаясь сопоставить этих смотрящих на меня с чёрно-белых полотен сладеньких полнощёких пупсиков и моих испорченных временем и, наверное, мною же современных детей. Их по-доброму наивные улыбки грели моё сердце, хотя в большинстве этих снимков мы просто были запечатлены на фоне старых потёртых обоев в нашей бывшей двухкомнатной квартирке. Тогда у нас не было ещё этих денег, тогда мой муж был ещё жив, тогда ещё мой Патрик был рядом со мною, и мы впятером были большой по-настоящему счастливой семьёй с единственной общей для всех осью пути и вектором плавного и направленного движения. Я начала бередить свою память, вспоминая о том, как мы все пришли к такому вот образу жизни, и картинки и образы начали влетать в мою голову, нагружая и без того обессиленное от фактов и боли сознание.

Как оказалось, поднять свой первый миллион моему мужу удалось, как ни странно, на брокерском поприще, только двумя годами спустя мы смогли совместными усилиями открыть небольшую консалтинговую компанию, которая уже в первый год смогла увеличиться до таких размеров, что стала одной из ведущих в стране. Деньги поплыли рекой, только сердце Патрика, не выдержав такой радости, остановилось прямо посреди совещания, не желая больше работать ни единой секунды. Я во избежание тогда казалось мне самого страшного, а именно того, что все старания мужа могут разлететься прахом по воздуху, тратила все свои силы и время на компанию, упустив при этом детей. Я, если честно, не была свидетелем таких важных моментов, как первый шаг моей Шейлы или её первое слово, я совершенно не помню первого парня Кэтрин или выпускного Арона, хотя это очень важные этапы в жизни детей. Не я причёсывала девочек по утрам, учила их краситься или давала им женские советы, не я хлопала из зрительного зала Арону, когда он получал свой аттестат, хорошо хоть на свадьбе Кэтрин я как-то присутствовала, но от этого ощущение того, что полжизни было утеряно мной с моего же согласия, только крепло в моей растерзанной временем и сомнениями душе. Да, я утвердилась в статусе бизнес-леди, но абсолютно потеряла себя в роли матери, и это ужасно. Я внуков-то своих вижу раз в год на их день рождение. И к чему все эти деньги, если я растеряла семью. Даже Шейла, живя рядом со мной, далека от меня как никогда, и от этого мне становится страшно.

Терзая себя жалкими сожалениями, я окунулась наконец-то в сон. Только лишь во сне Стэлла уступила место Наоми, которая, обливаясь слезами, просилась к Маме на ручки после того, как намеренно залила жёлтой краской стены комнаты одиноко стоящей в нашем саду часовни. Даже тут Лилиан проявляла терпение, освобождая вместе со мной расписные стены и иконы от жёлтого смрада. Только сейчас её слова доходят до моего разума, обнажая суровую правду: «Наоми, если ты любишь мясо, а кто-то ест только рис, то это не значит, что его вкус испорчен или неправилен, просто его тело способно принять только лишь эту пищу, но за это ненавидеть его не следует. Нужно просто попытаться понять его. Иногда за сложным скрывается нечто простое, жаль, что не каждый способен это вовремя разглядеть!».

Плавная трель будильника вырывает меня из плена детских грёз Наоми, погружая далеко не в радужную действительность. Тело по-прежнему болело и изнывало, даже сон, пускай и короткий, и хоть какой-то физический отдых абсолютно не пошли мне на пользу. Мне напротив даже казалось, что боль немного усилилась, создавая серьёзный дискомфорт при движении. Не решившись даже позавтракать лёгкой творожной запеканкой, я лишь только приняла успокаивающую душу и тело ванну в качестве одной из обязательных утренних процедур, а затем только направилась на приём к своему семейному доктору, который естественно меня уже ждал.

Стивен привёз меня вовремя и помог даже выйти из машины. Его помощь сейчас была мне очень нужна, но самое странное заключалось не в этом, а в том, что я воспринимала эту нужду как нечто само собой разумеющееся, в глубине души заранее соглашаясь с внутренним своим состоянием. Я просто улыбнулась Стивену в ответ, хотя никогда не делала этого прежде, чем вогнала его в краску и заставила не на шутку смутиться, а только потом позволила себе неуклюже ввиду своего состояния зашагать к центральному входу больницы.

Кабинет мистера Джонса был на шестом этаже двадцатиэтажной больницы. Обычно я поднималась к нему по лестнице, но сегодня, не имея на это обычных физических сил, просто воспользовалась комфортабельным лифтом.

– Стэлла, доброе утро! – улыбчивый слегка облысевший доктор вышел ко мне навстречу, приветствуя меня лично! – После звонка твоего ассистента, каюсь, немного занервничал, но от того и ждал тебя с нетерпением, чтобы развенчать все сомнения и страхи. Давай, чтобы это скорее случилось, пройдём ко мне в кабинет для требуемого осмотра.

Судя по манере его со мною общения, мне сразу становится ясно, что мы с ним не просто общаемся как два любых среднестатистических человека с прописанными ролями пациента и врача, а скорее, как близкие и давно знающие друг друга люди. Копаясь в задворках своей памяти, я вспоминаю, что мы с ним когда-то в прошлом жили по соседству и дружили целыми семьями, что позволило мне облегчённо вздохнуть, зная, что Брайан, именно так звучит его имя, сделает всё на самом высоком уровне и выяснит причину так сильно мучащего меня недуга.

Весь свой день я посвятила всевозможным анализам и обследованиям. Мне прокололи всё, что можно было только проколоть, поместили туда, куда только можно было поместить, рентген различных частей тела, ультразвуковое исследование, кардиограмма, эхограмма и многое другое, на что только была способна эта выдающаяся во всех направлениях клиника.

Вернуться домой мне удалось только после того, как солнце неловко спрятало за горизонт свои бесконтрольно вырывающиеся лучи света, а город захватнически поглотили искусственные источники света, в которых было слишком много соблазна и блестящего шелеста, но совсем мало естественных красок и звуков обычной человеческой жизни. У меня не было ни капли желания встречаться с кем-то из моих дорогих родственников, и, к счастью, к этому всё и свелось: Шейла с приподнятым духом и полным карманом наличностей уехала на открытие какой-то очередной помпезной гостиницы, Кэтрин удосужилась только уведомить меня по телефону о том, что прибудет ко мне лишь на предстоящих своих выходных, ну, а Арон, не покладая рук, трудился на благо нашего бизнеса, поэтому ему было не до меня. Я кое-как приняла душ и, выпив лишь стакан свежевыжатого апельсинового сока, рухнула с жаждой беспамятства на кровать. Тело абсолютно не слушалось меня, едва позволяя мне шевелить руками и ногами. Боль от любого движения была адская, поэтому я замерла, боясь даже дышать. Завтра Брайан будет ждать меня в клинике в районе полудня с полнейшей расшифровкой диагноза. От того, как я себя чувствовала, в голову закрадывались самые коварные мысли с обнаружением неоперабельных опухолей или констатацией других неизлечимых болезней. Больше всего я боялась озвучивания временного отрезка в диагнозе, мне слишком много ещё нужно было всего сделать, что я вряд ли смогу уместить все свои желания и идеи в какой-то установленный срок. Не желая больше терпеть себя и свои ужасные мысли, я выпила таблетку снотворного с жадным желанием погрузиться в сон без каких-либо снов. Я хотела обычного забытья и простого неведения хотя бы пару часов. Не думала я, что когда-нибудь буду просто мечтать об обычном спасительном сне, но, оказывается, всё бывает впервые!

Проснулась я в девять утра, но не сама, а от звонка на мобильный. Это был Брайан, он просил меня приехать в клинику и как можно быстрее. Я, ошарашенная таким его поведением, вскочила с кровати, но боль быстро сломила меня, свалив безудержно на пол. Совершив несколько попыток подняться и убедившись в своей полной неспособности сделать это самостоятельно, я набрала телефон Стивена – человека, который был со мной больше, чем все другие, и внушал мне какое-то спокойствие и доверие.

– Стивен, – тяжело дыша, я с трудом произносила каждое слово, – помоги мне, я не могу.., – тут телефон выпал из моих рук, а слёзы градом посыпались из моих глаз. Я зарыдала первый раз с тех пор, как похоронила своего Патрика. И тут я поняла, что годами укрепляемый фундамент мраморной статуи «Стэлла» начал трескаться, разрушая само изваяние, а зевак, которые поначалу восхищённо восторгались ею, уже давно не было рядом. Статуя сама распугала их своей леденящей душу энергией, она была всем для них, но только не Матерью, она давала им всё за исключением собственной любви, в которой они и нуждались больше всего.

– Стэлла, что с тобой? – Стивен так быстро ворвался в мою спальню, что я даже не успела унять свои слёзы, да я, наверное, и не смогла бы этого сделать, уже не смогла. Время пришло, и я просто разрушилась.

– Прошу тебя, Стивен, отвези меня в клинику, Брайан уже ждёт меня, – я плакала, просто плакала, а он молча поднял меня на руки и понёс вниз к машине, не говоря больше ни единого слова.

У больничного входа меня поджидал Брайан с каталкой. Санитары быстро переложили меня, унося прочь по белому коридору. Страх, жалость к себе, злость – не знаю даже, чего было больше, но, когда я услышала слова, которые Стивен крикнул мне напоследок, я поняла, что это просто безнадёжность в результате великой ошибки одного поворота не в ту сторону.

– Стэлла, прошу тебя, не сдавайся, я прошу тебя, я прошу ради.., – а дальше двери лифта закрылись, и тишина стала моей спутницей. Эти слова повисли в воздухе, заставляя мои слёзы остановиться. «Ради», а ведь действительно ради чего или кого мне не стоит сдаваться, кто из моих любимых детей будет скучать по мне и нуждаться в моём возвращении? Боюсь, что никто, у них останется то, что и было, это деньги, а меня у них и раньше-то не было.

Я закрыла глаза, позволив судьбе делать со мной всё то, что я и заслуживала. Добровольно отдавшись на суд победителей, я просто опустила свои руки без малейшего желания хоть как-то сопротивляться. Всё кончено, я сама всё начала и всё разом закончила. Сама. Всё сама.

К полудню Брайан, как и обещал, пришёл в мою палату с огромной папкой бумаг. По его трясущимся рукам сразу понятно было, что дела плохи, но насколько? Мне нужно на всё про всё ещё хотя бы пару недель: сделать завещание, попрощаться с родными, передать бизнес, дать наставления, ну, а потом уже и можно уходить без зазрения совести.

– Брайан, сколько по времени мне осталось? – я первая нарушила тишину, не желая больше терять ни минуты драгоценного времени.

– Я не знаю, – Брайан опустился ко мне на кровать и взял за руку, – Стэлла, у тебя выявлено очень редкое генетическое заболевание, при котором твой организм формирует вторичный скелет, превращая все твои мышцы в кости. Мои коллеги называют это заболевание прогрессирующей оссифицирующей фибродисплазией. Я с этим не сталкивался никогда, но смог пригласить к нам специалиста из другой страны. Стэлла, он будет сегодня вечером в нашей клинике, мы будем бороться.

– У меня невыносимая боль от этого? – я в своих худших прогнозах даже и подумать не могла об этом, я вообще не думала, что такое возможно, да ещё и со мной.

– У тебя сейчас в организме происходит спонтанный рост костной ткани в районах суставов и мышц, в результате чего ты и испытываешь боль, но самое страшное, Стэлла, что скоро ты потеряешь способность к передвижению и попросту «окаменеешь», превращаясь в камень из плоти.

– Разве такое возможно? – я просто не верила своим ушам, не верила в то, что такое вообще может случиться. Всё это напомнило мне историю из какого-нибудь славного комикса.

– К сожалению, да! Стэлла, тебе придётся сделать выбор, в каком положении ты хочешь остаться: сидя, лёжа или стоя.

– Моё тело уже окаменело? – я была словно в сказке или фильме ужасов.

– Ещё нет, у тебя сейчас стадия формирования по всему телу опухолей, которые, меняя местоположение на теле, прогрессивно парализуют его. Когда твоё тело полностью будет обездвижено, ты начнёшь каменеть.

– Я не смогу разговаривать? – мне вдруг захотелось знать то, насколько же я буду беспомощна.

– Да, Стэлла, ты не сможешь даже жевать, – и врачебная маска наконец-то пала, обнажая скупые мужские слёзы, которые так много мне говорили о нас, нашей дружбе и прошлом. Я сжала его ладонь, как могла, это всё, что я сейчас могла ему дать, сама нуждаясь в подобном знаке поддержки.

– Я поеду домой. Позвони Стивену и скажи, чтобы забрал меня. – Моментальное решение всплыло в моей голове. – Если это никак не лечится, то я не буду тратить время на пребывание в стенах больницы.

– Стэлла, а врач? – Брайан всеми силами пытался меня удержать.

– У меня нет на него времени, уже нет. – Я схватила себя за лицо, словно наконец-то слова о произнесённом диагнозе дошли до камер моего перегруженного информацией мозга. – И, кстати, я хочу остаться в сидячем положении, это хоть как-то будет отличать меня от других лежачих больных.

– Я распоряжусь сейчас о выдаче тебе кресла. – Брайан с врачебной выносливостью поднялся с кровати и произнёс слова уже без показной напускной решимости, – Стэлла, мне жаль. Мне так жаль, что эта напасть обрушилась именно на тебя, но больше всего я жалею о том, что не в силах тебе помочь в этом.

– Брайан, прошу тебя, ты мне уже помог и поможешь ещё, если сделаешь для меня кое-что важное, но только, пожалуйста, пусть это будет наш с тобою последний секрет, если хочешь, последняя тайна. Обещай мне! – я протянула к нему свою руку, и он моментально отреагировал на мой жест, заключив меня в свои мужские объятия.

– Всё, что угодно, Стэлла, для тебя я сделаю всё, – Брайан внимательно выслушал меня, не перебивая и не переча ни в чём, пообещав, что подготовит всю информацию и завезёт ко мне домой этим вечером.

Попрощавшись с Брайаном, но только до этого вечера, я направилась домой, чтобы сделать последние штрихи на моей блёклой картине не слишком старой, но уже увядающей жизни, которую я с таким неимоверным трудом рисовала, хотя в ней и не было ярких красок, а лишь чёрно-белые пятна, которые так тяжело ложились на мой изношенный временем когда-то изнеженный холст.

О, дом, милый дом! Впервые за столько лет я почувствовала себя здесь неуютно. Вся воссозданная мною обстановка была словно не для меня, здесь я была когда-то так счастлива, и желание омрачать это место плохими воспоминаниями, а тем более смертью у меня напрочь отсутствовало. На вечер у меня было запланировано две встречи: одна – с Брайаном, а другая – с моим адвокатом, и я ждала их как никогда прежде, чего давно уже не делала в своей жизни.

Войдя при помощи Стивена в свою комнату, а затем, пересевши в мой новый, а скоро и единственный транспорт – коляску, я попросила Стивена достать чемодан и оставить меня ненадолго одну. Именно в таком положении, сидя посередине комнаты в своём инвалидном кресле, я впервые смотрела на свою жизнь под другим вовсе не радужным углом зрения. В этой комнате есть всё, но чего действительно мне будет так не хватать? Немного подумав, я начала суетливо ездить по комнате, наполняя свой чемодан. Сборы были окончены как раз тогда, когда Брайан посетил меня с вечерним визитом. Я подумала о том, что, наверное, это и будет нашей с ним последней встречей при жизни, но потом отогнала прочь сентиментальные мысли.

– Вот документы, о которых ты говорила. – Брайан привёз огромную папку, которую, честно говоря, изучать у меня не было никакого желания. – Я сделал пару звонков и направил туда рекомендательное письмо с клиники. Они ждут тебя, Стэлла.

– Ты уверен, что это лучшее место? – я взяла Брайана за руку, немного сдавив его пальцы, – у меня нет желания читать все эти бумаги, но я доверяю тебе. Если ты, Брайан, правда, считаешь, что именно это место является самым лучшим из всех, то я не буду спорить с тобой и последую твоему совету и мнению.

– Я, сказать по правде, считаю, что тебе будет лучше дома с родными. – Брайан виновато пожимал плечами.

– Разве ты видишь их рядом? – я иронично улыбалась, нисколько не обвиняя их.

– Если не дом, то тогда заверяю тебя, что лучшего места ты, Стэлла, в нашей стране и с лупой не сыщешь, – Брайан выдернул свою руку из моих крепких объятий и просто обнял меня. – Ох, Стэлла, мне действительно будет тебя не хватать.

Я кое-как смогла морально оправиться после визита Брайана, хорошо хоть, что мой адвокат попал в пробку и задержался. Весь вечер вплоть до наступления поздней ночи я потратила на работу с ним и была очень довольна тем, как именно эта работа была проведена и окончена. Теперь осталось только одно – встретиться со своими детьми, которые прибудут в мой дом завтра к обеду.

Впервые за свою жизнь я спала сидя: первоначальное неудобство быстро сменилось отсутствием боли и, как следствие, сонной истомой и сном. Как же чудесно, оказывается, спать, не испытывая ужасных судорожных мук.

Ночь пролетела как миг, а утро ушло на мою подготовку, я и не заметила толком, как часы пробили двенадцать. И точно к обеду съехались все мои дети, которых встречать я решилась только в своём кабинете. Шейла, Кэтрин и Арон спокойно и как ни в чём не бывало зашли в кабинет, но тут же шокировано замерли, увидев меня в инвалидной коляске.

– Мама, что с тобой? – первая, не выдержав такой картины, бросилась ко мне Шейла, она хлюпала носиком и бегала вокруг меня, создавая хаос и неразбериху.

– Мама, ну не молчи ты и наконец-то объясни нам хоть что-нибудь, – Кэтрин требовательно, как всегда, заявляла мне свои просьбы, лишь только Арон, взяв сестёр за руки, молча усадил их в мягкие кресла.

– Так-то лучше! Сейчас я прошу вас, дети мои, выслушать меня не перебивая, потом мы сможем поговорить менее официально. – Я вздохнула и, взяв папку с подписанными документами, над которыми мы с адвокатом трудились вчера, начала говорить. – Я больна, и это неизлечимо. Все мои мышцы скоро превратятся в кости, и я не смогу двигаться, говорить и даже кушать самостоятельно.

– Мама, это ужасно, как же так, разве такое возможно? – Шейла никогда не умела спокойно сидеть и даже сейчас, когда я просила, она не могла удержать свои неконтролируемые порывы души.

– Я долго думала, но в итоге приняла решение и оно таково: завтра утром я уезжаю в пансионат на юге страны, где круглый год тепло и дует свежий морской бриз, где за мной будет уход и забота. Я не хочу и не буду становиться обузой для вас. – Я ещё раз глубоко вздохнула, а затем резким движением открыла папку, чтобы зачитывать документы дословно. – Теперь перейдём к финансовым вопросам, которые, я думаю, вас интересуют больше всего. Свою фирму я отдаю Арону, во-первых, потому что он знаком с ней и хорошо в ней разбирается, а во-вторых, потому что он – старший из вас. Но тут есть пара условий: ты, Арон, будешь отчислять по двадцать пять процентов от прибыли Шейле, Кэтрин и мне, пока я жива, а потом мою долю после моей смерти присвоишь себе. Свой дом я завещаю Шейле, а «Бентли», на котором ездила до сих пор, я подарю Стивену в дань уважения к этому человеку.

– Мама, ты хорошо подумала? – Кэтрин была недовольна судьбой «Бентли», но не моей поездкой в пансионат.

– Это моё решение и изменению оно не подлежит! – кого же я воспитала, но это был, наверное, в большей степени риторический вопрос, чем взывание к собственной совести.

Не имея другого выбора, мои дети просто приняли всё так, как было написано. Я спокойно рассказывала им про пансионат и про болезнь. Кэтрин была очень обеспокоена тем, что это генетическое заболевание могло передаться ей и её детям, Арон больше молчал, а Шейла плакала. Наше собрание разошлось к вечеру: Кэтрин и Арон уехали по домам, а Шейла, вся залитая слезами, пошла отдыхать в свою спальню. Я же позвала Стивена, чтобы попрощаться с человеком, который стал мне так близок просто лишь потому, что был со мной двадцать четыре часа в сутки и все семь дней в неделю. Мы устроились с ним на террасе с бутылочкой знатного коньяка и просто беседовали. Я рассказала ему про машину. Он вначале наотрез отказывался от неё, но потом, поняв, что этим меня обижает, вынужден был принять мой подарок. Спать он ушёл где-то в двенадцать, но не потому, что я ему надоела, а потому, что меня завтра с утра надо было отвезти в выбранный мною пансионат. Я же осталась спать на террасе, укрытая шерстяным одеялом. Все мои мысли о том, что будет трудно попрощаться с детьми, канули в прошлое, я не сейчас с ними прощалась, а потеряла их очень давно, жаль, что осознание этого пришло ко мне слишком поздно, когда исправить уже ничего невозможно.

В восемь утра, позавтракав и попрощавшись с маленькой Шейлой, мы со Стивеном мчались по федеральной дороге на юг. Тишина и какая-то неловкость витали вокруг, сковывая наши мысли, но тут, посмотрев на Стивена, лицо которого я пыталась запомнить, я неожиданно для себя просто запела так, как делала это в молодости: заливисто и энергично. И Стивен с улыбкой на грустном лице поддержал меня, подхватив на припеве. Вот так мы и развеяли сгустившийся грозовой фронт в нашей машине.

В пансионате меня уже ждали. Для меня подготовили люксовый номер со спальней, гостиной и собственной ванной комнатой, оборудованной для инвалидов. Я обняла Стивена на прощание, пожелав ему удачи от всего сердца. Напоследок, действительно считая себя ответственным за него, я вручила Стивену письмо, в котором заочно устроила его на работу к своему лучшему другу, который как раз в это время искал себе надёжного и опытного водителя, а затем быстро, как только могла, развернулась по коридору на инвалидной коляске и покатилась прочь, не желая ничего слышать в ответ. Да и что он мне мог пожелать? Я сама знала, что меня ожидает, просто не знала когда. Заехав в свою новую спальню, я, чтобы не тратить время на слёзы и сожаления, принялась сразу распаковывать свой чемодан: два спортивных костюма, кроссовки, тапочки, фотографии, где я с детьми, когда они ещё маленькие, детский рисунок Шейлы и белый плюшевый мишка, с которым она спала до пятнадцати лет – вот и всё, что я захотела взять с собой в эту последнюю ссылку. Моя кровать была переведена в сидячее положение так, чтобы форма моего тела не менялась, и санитары легко меня могли усаживать то на кровать, то в инвалидное кресло. В моей комнате был установлен огромный телевизор. Раньше я не увлекалась телевизионным просмотром, зато сейчас он здорово меня выручал, привнося в мою жизнь разнообразие, потому что дни плыли один за другим как монотонные серые облака без какой-либо капельки краски, вскоре превращаясь в большую серую ничем не примечательную для меня массу.

Я прожила в пансионате двадцать пять лет. Мои дети ни разу не посетили меня, но зато изредка присылали мне открытки и письма, напечатанные на компьютере. Стивен приезжал ко мне каждый Сочельник, чтобы встретить со мной Рождество. Он так и не завёл свою семью и был одинок, впрочем, так же, как я. Он работал по-прежнему у моего бывшего друга. Иногда он рассказывал, что видел кого-то из моей дружной семейки, но потом я запретила ему поднимать эту тему, не желая больше терять ни единой слезинки. Такими и были наши с ним встречи: Он болтал без умолку, а я просто смотрела на него, не в силах вымолвить не единого слова.

Я умерла двадцать пятого декабря на семидесятом году своей жизни. Это было моё первое Рождество без Стивена, в этот раз он не приехал ко мне. Позже стало известно, что он попал в дорожно-транспортное происшествие и скончался на месте, но этого я уже перенести не смогла. Моё сердце просто остановилось, перегруженное муками, терзаниями и слезами. Теперь на этом свете не осталось ни одного человека, которому именно я была бы нужна. Жизнь моя теперь лишилась всякого смысла, теперь-то точно пришло нужное время, чтобы исчезнуть, просто исчезнуть, как будто меня никогда и не было в этой жизни. Вряд ли мои дети приедут ко мне на могилу, да я и сама не знаю, буду ли я их там ждать. В одном я уверенна на все сто, что там, в другом мире, я обязательно встречусь с тем, по ком так сильно скучала в мирке моей пансионатной спальни, которая за долгие годы стала мне самой родной.

И с этой мыслью я просто уснула, погружаясь в ледяной вечный сон, из которого меня быстро вытянула голубая дымка пространства двери номер шесть, возвращая в красную комнату. Впервые я выдержала все испытания, очутившись в комнате, стоя на своих пускай и нечеловеческих, но твёрдых ногах, и лёгкий ветерок надежды на то, что, возможно, есть ещё шанс вернуться домой, подул в моём направлении.