Я мгновенно осмотрелась по сторонам, стоя посередине красной полутёмной комнаты на своих внеземных, но уже до боли знакомых и привычных ногах. И, как ни странно, на сей раз мне удалось совместить оба действия вместе, хотя прежде я едва ли могла исполнять хотя бы одно из них без каких-либо от меня усилий. Некогда заляпанный сгустками крови ковёр был опять чист, а его ворс нежно щекотал мою огрубевшую покрытую чешуйками и слоем зеленовато-землистой слизи кожу, обволакивая почти всю стопу своими ворсинками. Не столь давно появившееся в комнате раритетное трюмо с мелкими вставками золота и серебристой оправой большого округлого зеркала, казалось, дышало, освобождаясь от покрывала вековой пыли и создавая ощущение наполнения изысканной старины свежим неопытным дуновением воздуха. Само же зеркальное полотно представшего передо мною искусно выполненного трюмо выглядело странно или, лучше сказать, загадочно – холодное и покрытое капельками воды, оно слегка потрескивало и бренчало в оправе. Я ещё раз пробежалась глазами по комнате в поисках Лорда, но его, к моему удивлению, нигде не было видно, а шесть пройденных мною дверей были настежь распахнуты. В проёме пяти первых дверей стеной стояла кровавая бурлящая каша, временами выплёскивающаяся в комнату, а междверье шестой же двери было заполнено голубоватым суфле, приятным на вид, но имеющим отвратительный запах. Внезапно зеркало начало греметь и потрескивать гораздо сильнее, отвлекая моё внимание от изменившихся до странности дверей, но как только я решилась приблизиться к источнику шума, из зеркала неожиданно выпрыгнул Лорд, который сейчас выглядел точно так же, как и при первой нашей с ним встрече ещё тогда, в моей комнате. Пока он необычным образом морщился, видимо, превозмогая какую-то боль, зеркало треснуло и разбилось на части, которые моментально превращались в горстки золотистого речного песка. Лорд, не говоря ни единого слова, схватил крайний зеркальный кусочек и, неожиданно резко метнувшись ко мне, резанул им по моей склизкой спине. Кровь неудержимой и напористой струйкой забрызгала по сторонам, окропляя пол и зеркальный фрагмент, плотно зажатый в руках Лорда, который почти моментально с неистово бешеной скоростью швырнул ещё неразрушенный кусочек некогда шикарного зеркала в голубую вату пространства двери номер шесть. Как только окровавленный фрагмент исчез из моего виду, утопая в странном веществе шестого междверья, все двери разом захлопнулись и загорелись, превращаясь в смольно-чёрные кучки пепла, уничтожая разом первую половину моего испытания.

– Что, чёрт возьми, тут происходит? – не сдерживая больше себя, я закричала как фурия, – что же ты делаешь?

– Я не могу сейчас тебе объяснить, но мне нужны силы, – Лорд тяжело дышал и еле стоял на ногах, – поэтому я чуть-чуть тебе наврежу, но это будет не слишком опасно, ну, или не сильно для тебя значимо.

– О чём ты, Лорд, я не?.. – я даже не успела договорить свою фразу и хоть как-то при этом ему возразить, как боль в моём теле просто сваливает меня с ног, лишая обычного дара речи. Того, что будет со мной происходить в ближайшие десять минут, я даже представить себе не могла, но в большей степени я была шокирована тем, что всё это исходило от самого Лорда.

Прямо из того места спины, где располагалась глубокая рана от свежего ещё не до конца затянувшегося пореза куском зеркала, начал расти какой-то странный отросток, напоминающий больше хвост скорпиона. Длинный, гибкий и с ядовитой головкой на самом конце, он покачивался за моей спиною из стороны в сторону, но как только я пыталась к нему прикоснуться своей запрокинутой назад рукою, он, мгновенно реагируя на мои действия, выпускал двадцати сантиметровый острый и твёрдый как сталь костный шип. Но самым удивительным и непостижимым из всего этого было то, что весь отросток длиною больше двух метров мог спокойно исчезать, погружаясь обратно в мою уже нехрупкую девичью спину.

– Не будем больше терять ни минуты на всякие там вопросы-расспросы, – Лорд подхватил меня на руки и, не дав даже посмотреть на форму ручки седьмой дубовой двери, открыл её сам, выбрасывая меня, точнее сказать, моё тело в неизвестную пропасть.

Гнев и злость бурлили в моей истощённой душе и моём измученном сердце, просто разрывая их изнутри. Как только Лорд мог так со мной поступить, ведь я прошла предыдущее испытание, а он взял и искалечил меня, да ещё таким образом. Хорошо хоть время на появление в среде новой для меня обстановке всё уменьшалось и уменьшалось, и злость быстро заменилась на страх перед неизведанным, ведь препятствия с каждым разом обрастали всё большей непредсказуемостью и, как ни странно, становились для меня от погружения к погружению всё непреодолимее, но в этом, наверное, и кроется вся сложность этого испытания, Лорд, как ни крути, малый-то изобретательный, но, я думаю, что не всё здесь зависит только лишь от него.

Резко открываю глаза, инстинктивно осматривая себя и место, в котором на этот раз очутилась. Белые стены и холодное освещение заставляют мурашки энергично бегать по моему молодому девичьему телу. Специфический запах и приглушённая атмосфера заставляют меня немного съёжиться на холодном металлическом стуле, но уходить почему-то отсюда я даже не пробую и не пытаюсь, словно именно такая среда мне для чего-то была абсолютно необходима или я к ней стремилась уже довольно давно, что, в общем-то, и несильно для меня отличалось.

– Мисс Робертсон, главный врач готов вас принять. – Произносит девушка в округлых толстых очках, слегка привставая из-за стола, видимо, для того, чтобы лучше суметь меня разглядеть, а затем, удостоверившись в том, что я до сих пор ещё не ушла, произносит уже менее официально. – Пройдите прямо по коридору до лестницы, дальше поднимитесь на второй этаж и повернёте направо. Первая к лестнице дверь и будет той, которая вам нужна.

Пока я медленно шагала по коридору, звонко выстукивая маленьким, недавно подбитым каблучком о бетонную поверхность неидеально гладкого пола, цель моего здесь появления стала приобретать в моих затуманенных отголосками знаний глазах прозрачный оттенок, чётко прорисовываясь в уголках моей обновлённой и модифицированной памяти. Оказывается, я пришла сюда для того, чтобы устроиться на работу. «Медсестра лечебного отделения психиатрического стационара» – именно так значилось в слегка смятом, но подписанном мной заявлении. Мне двадцать пять лет, но выгляжу я намного старше своего возраста. Крутые повороты и пороги реки под названием «жизнь» чётко пропечатались на моём девичьем личике, придавая ему некую статность при отсутствии возрастных вех в виде морщин. С успехом окончив в прошлом году медицинское училище по курсу психиатрия, я, подтвердив окончательно свой правильный выбор профессии, решаю сразу же поступать в университет по этому же направлению, а чтобы зря не терять времени, перевожусь на заочное отделение и устраиваюсь на работу, чтобы по окончании университета иметь за спиной неплохой профессиональный опыт и стаж. Умная и целеустремлённая девочка, знающая что и где брать от жизни, всегда чётко и упорно шла по намеченной ею же дороге, не смея с неё не то, что сворачивать, обычная остановка была для неё нежелательна или, лучше сказать, недопустима. Что ж, так уж меня воспитали или, возможно, с такой установкой я изначально появилась на свет, чтобы бороться с судьбой чуть ли не с первых дней своей жизни.

Быстро достигнув своей крохотной цели в виде кабинетной двери главврача, я, тихонечко стукнув в неё, с кислой улыбкой на симпатичном, мечтающем о любви и заботе лице захожу в кабинет. Главный врач – суровый мужчина лет сорока с воодушевлением принял меня, обещая, что если мы сойдёмся характерами, именно с такой формулировкой он пожал мою руку, то он будет курировать мой диплом и всячески меня продвигать. Я, конечно, ничего не поняла из его слов, но любезно кивала ему головой: кто же будет спорить с начальством тем более, когда оно ещё не совсем стало твоим. Согласившись со всем, что излагал мне в ближайшие тридцать минут главврач, я наконец-то получила заветную подпись в листке о приёме на первую в своей жизни работу и вся исполненная радости приступила к непосредственному знакомству со своим отделением и с людьми, которые уже с завтрашнего дня будут моей рабочей семьёй.

Лечебное отделение психиатрической больницы было переполнено пациентами, что говорить, время сейчас нелёгкое, и у многих нервы стали ни к чёрту. «Чем хуже жизнь, тем больше у нас работы!» – поделилась мыслями со мной одна из моих будущих коллег. Я, конечно, в глубине души с ней согласилась, но радости такой, как исходила при этом от неё, уж точно не испытывала. Для меня важен был сам процесс по восстановлению, возвращению душевно травмированных людей к обычной человеческой жизни. Работать для того, чтобы избавить людей от пелены нереальности или хотя бы помочь им подстроиться под течение жизни так, чтобы они могли плыть хоть и медленно, но против течения, сопротивляясь потокам и ударам жизненных судьбоносных вод, – вот, что для меня является основным и единственно верным!

Я где-то за час успела познакомиться с заведующей отделением, старшей сестрой и санитарами, увидела сестринскую и пост и уже готова была покинуть это заведение в приподнятом настроении, но неожиданная встреча слегка подпортила моё первое впечатление и ощущение идеального настроя на рабочую деятельность. В тот момент, когда я воодушевлённо плыла по коридору с целью покинуть этот рассадник безумия, меня неожиданно схватила за руку какая-то женщина. Растрёпанные волосы и грязные обгрызенные ногти моментально дали понять мне, что это одна из пациенток, проходящих здесь длительное лечение.

– Девушка, бегите! – Одной рукой она закрывала своё испуганное лицо, а второй по-прежнему держала меня за руку. – Я предостерегаю вас заранее! Это гиблое место! Пока оно не поглотило вас с головой, вы ещё можете убежать! В противном случае, у вас всего одна дорога и две остановки. И всё здесь будет зависеть от вас и только от вас: на какой остановке захотите – на той и выйдите. Вы – монстр или его жертва, выбирайте, а лучше бегите, не искушайте судьбу!

Я выдернула руку, которая уже посинела от крепкого стального пожатия. Санитары вмиг схватили больную, заламывая ей руки за спину, и поволокли по коридору, буквально впихивая в палату.

– Не очень-то хорошее окончание дня, но у нас здесь случается всякое. Просто поверь, это не самое плохое, что может случиться! – девушка-медсестра похлопала меня по плечу, – надеюсь, ты быстро втянешься! Нам очень нужны новые кадры, думаю, ты примешь нас всех и с лёгкостью войдёшь в нашу семью!

Да уж семейка, но изменить или переиграть всё равно ничего невозможно, и я, кроме того как улыбаться ей во весь рот, ничего другого и не придумала. Странные все они, но надо было думать об этом раньше, когда выбирала это направление в медицине. Невозможно быть психиатром, если сам в какой-то степени не являешься психом, так скажем, побочный эффект, но и к этому я готова и, можно сказать, даже привыкла!

Я вышла из помещения, полной грудью вдохнув прохладный лесной воздух, пытаясь хоть как-то вернуть себе настроение. Затхлое помещение было спрятано в зарослях хвойных деревьев, оберегая своих обитателей от посторонних глаз обычных зевак, словно скрывая все свои тайны, в дебрях которых, видимо, мне и придётся в этот раз разбираться.

Наоми тихонечко располагалась внутри девушки, похлопывая своими удивлёнными глазками и немного поскуливая. Всё, о чём сейчас думала Наоми, сводилось лишь к одному, но самому важному – только бы найти в себе силы принять все испытания и выдержать их гнёт на себе, только бы всё стерпеть и не сломаться заранее.

Желание вернуться домой к Матери, отцу и двум своим дядям было огромным, наверное, самым большим когда-то испытанным мною. Я скучала, что зря говорить! Ох, Мамочка, Мамочка, какая же я была глупая! Дай мне силы всё исправить! Клянусь тебе, я больше никогда не сделаю ошибок, сотворённых мною по глупости или из наглости! Теперь, будь уверенна, я не отступлюсь от идеалов просто лишь потому, чтобы доказать, а в большей степени, наперечить тебе, глупость-то познаётся со временем, а исправляется, оказывается, годами и лишениями, знала бы – была бы умнее! Но ни познавать, ни прислушиваться я тогда не хотела, видимо, не пришло ещё моё время!

Вечер. Слабые лучи потускневшего солнца еле-еле пробивались сквозь дружную хвою обильных сосновых веток, не давая ни малейшей возможности наглой и смелой травке расти под ногами. Странное место, где слабый сжат руками сильного, где умные мысли соседствуют с бредом, где радость сменяется гневом, а реальность намного хуже, чем чьё-то неведение, но именно эту среду я и выбрала себе сама, желая, чтобы она постоянно присутствовала в моей девичьей жизни.

Настало утро первого рабочего дня. Я, полная сил и надежд на своё светлое будущее, приступила к выполнению своих служебных обязанностей. С первых минут моего рабочего времени буквально уже на первой ступени карьерной лестницы для меня не стали делать поблажек. В основном, мне доставались тяжёлые пациенты, для которых характерно было раздвоение личности и часто вообще неподдающаяся лечению наследственная форма шизофрении. Сильные, здоровые телом, но слабые душой и рассудком окружали меня, заставляя всерьёз задуматься о таком понятии как относительность, словно обделённые в одном были чрезмерно наделены или, лучше сказать, одарены другим компонентом. Самым же удивительным и неподдающимся объяснению было то, что не все они были буйными и агрессивными неадекватами: одна прилично рисовала углём, другой писал стихи и поэмы, а третий, особенно мне полюбившийся, мог часами говорить о высоком, не давая возможности вставить в разговор даже короткое слово. Художники, поэты, астрономы, политики и другие деятели искусств – все как один сходили с его импровизированной киноленты, раскрывая мне мир и тайные уголки бытия. На первый взгляд, казалось бы, нормальный человек, он абсолютно не терпел любого телесного прикосновения, никакого контакта, даже сквозь перчатки и толстые варежки. Это был его мир и его оболочка, прикасаться к которой он не позволял никому, даже мне.

Итак, моего нового друга звали Кристофер. Молодой темнокожий мужчина сорока лет уже как второй год находился в безрадостных стенах этой клиники после того, как его старшая дочь отказалась от него не в силах больше терпеть выходки некогда любимого и дорогого отца. Награждённый от рождения тремором Холмса, который вдобавок усилился ещё после аварии, унёсшей жизнь его жены и младшей дочери, Кристофер был просто убит горем, что, в конечном счёте, и побудило психику устоявшегося мужчины расколоться буквально на два эпизода: до и после злополучного дня. Иногда он мог как ни в чём не бывало спокойно ходить днями по корпусу, мило беседуя и улыбаясь каждому из персонала, а иногда, когда призраки прошлого настигали его в закоулках больничных апартаментов, Кристофер просто забивался в угол и оглашал клинику стонами и дикими воплями. Мне ещё ни к кому не приходилось так долго искать нужный подход, да если честно, то не я его и нашла. Просто серьёзно вымотавшись с Кристофером и не получив требуемого врачами от меня результата, я забилась в тёмный угол тыльной стороны здания, чтобы вволю нарыдаться и сбросить эмоции. Когда мои страдания уже подходили к кульминационной отметке, я услышала спокойную реплику, произнесённую в мой адрес: «Кожа вокруг глаз слишком чувствительна, чтобы её баловать таким количеством соли!». Я подняла свои заплаканные и опухшие веки и сквозь мутные солевые капли на склеенных от смеси туши и слёз ресничках разглядела стоящего неподалёку улыбающегося во весь рот Кристофера, который осторожно протягивал мне сорванную полевую ромашку.

– Вы думаете, что отвар из ромашек исправить моё настоящее положение, – я протянула руку в его сторону в попытке забрать цветок из его дрожащих уже не только из-за тремора рук.

– Думаю, что нет, но я готов целыми днями рвать их для вас уже потому, что эти цветы заставляют вас улыбаться, – Кристофер осторожно протянул мне ромашку, и я, не касаясь его руки, осторожно выхватила цветок. Это и был наш с Кристофером первый разговор по душам, который и положил начало для более тесного общения и обоюдного друг к другу доверия.

Я со временем, но всё-таки смогла добиться его искреннего расположения и научилась ухаживать за ним так же, как и за другими своими пациентами. И наконец-то мой Кристофер хоть и побритый наголо, но всё же приобрёл довольно опрятный и ухоженный вид, и мне даже разрешили ежедневно прогуливаться с ним по прилегающей территории, рассекая каменные дорожки поросшей мхом психиатрической больницы. Трудно себе даже представить, сколько же нового я узнала от Кристофера, но ещё труднее было поверить в то, что он тоже учился у меня, и эти навыки были важнее, потому что учили его самому главному – умению жить среди людей, умению доверять и не отказываться от помощи, какой бы она ни была. Жаль, что не все люди готовы к искренней помощи и самоотдаче, но это я поняла уже гораздо позднее.

Однажды в одну такую прогулку Кристофер вёл себя более чем странно: всё время молчал и тихо перебирал пальцами, а на мои вопросы лишь односложно кивал головой, но когда мы уже достаточно удалились от здания, он внезапно затащил меня в колючие кусты какого-то хвойника и плотно зажал рот. Я так испугалась, думая, что сейчас Кристофер набросится на меня и будет насиловать, не заметив даже такого важного факта, что он сам ко мне прикоснулся своей голой рукой, хотя боялся этого больше всего на свете.

– Милая Элис, прошу тебя, попытайся сейчас не кричать! Здесь что-то творится. Вчера моего соседа по комнате, который, как ты сама знаешь, шёл на поправку, почему-то увезли в реанимацию, а потом я слышал крики, но большего всего меня поразило то, что ночью его перевели в закрытую палату для буйных, а весь путь перемещения его до палаты украсила ленточка крови. – Кристофер отпустил меня, но руку по-прежнему держал у моего рта, – Элис, с ним накануне всё было отлично, он выздоровел, его должны были выписать, а тут такое странное дело.

Я аккуратно дотронулась до руки и наконец-то убрала её от своего рта. Его спокойная на это реакция дала мне возможность и в дальнейшем не выпускать его дрожащую теперь уже от испуга руку из своей надёжной и крепкой.

– Кристофер, я обязательно узнаю подробности того, что с ним по правде случилось, я уверенна в том, что тебе не о чём так волноваться. – Я всячески пыталась его успокоить, хотя в душе сама немного была взбудоражена.

– Элис, Элис, я боюсь, что он не единственный с кем так внезапно случилось обострение. Прошу тебя, будь осторожна. – Кристофер потянул меня за руку, вытягивая из колючих зарослей, – надо идти, а то остальные что-нибудь заподозрят.

Мы как обычно вернулись в больницу. Внезапно возникшее волнение в тех кустах быстро улетучилось, и наступила какая-то пустота, которая сгладила мою напряжённость. Ничего удивительного в том, что я в дальнейшем не придавала этому разговору никакого значения, ведь в этих стенах день ото дня ведёшь с кем-нибудь разные дискуссии о катаклизмах, неизвестной инфекции, превращающей людей в зомби, а главное, о конце света, который у разных людей наступает в разное время и по разным причинам. Я, как обычно, предпочла всё списать на сезонные обострения Кристофера, игнорируя факт моего доверительного общения с ним, но проблема сама довольно быстро решила напомнить мне о себе, выдёргивая из пелены заблуждений.

Первые симптомы опасности начали появляться только тогда, когда однажды я не нашла одного своего пациента в палате. Потом мне сказали, что он в отделении для буйных и полностью неадекватных людей. Несколько позже подобным образом исчезает другой пациент, которого я не вела, но точно знала, что его должны были выписать. Самое главное, что среди всех этих людей было нечто общее, объединяющее их, связывая плотной невидимой нитью: ни у кого из всех перечисленных не было родственников, вернее, они были, но только не собирались их забирать, то есть все перечисленные были людьми глубоко одинокими. Они все были из тех, кого вряд ли кто-то и когда-то будет искать.

Что-то зловещее витало в этой больнице, но только вот что? Я вечерами сидела и думала дома о том, как же мне всё узнать и выведать, но потом, как ни странно, привыкла к столь странным обстоятельствам, то ли найдя в них какое-то логическое объяснение, то ли просто перестала их замечать. И всё возможно так и шло бы само собой, если бы в одно прекрасное время зловещая правда действительности ни коснулась единственного человека в больнице, к которому я была крайне привязана. Пропал мой дорогой Кристофер, вернее не пропал, а переведён в палату интенсивной терапии для буйных больных. Мой Кристофер, в котором я была на все сто процентов уверена, просто не мог ничего натворить, тем более что все процедуры и занятия он проходил под моим личным присмотром. Что же такого могло с ним случиться, да ещё ночью, когда в больнице только один дежурный врач и несколько санитаров? Это я во что бы то ни стало должна была выведать. Теперь это напрямую затрагивало меня, переведя статус вопроса из чисто профессионального в сугубо личный характер.

– Почему Кристофера перевели в другую палату? – настойчиво интересовалась я у главной медсестры нашего отделения, когда с утра разбирала карточки вновь поступивших больных.

– С ним ночью случился приступ. Санитары едва смогли его успокоить. – Женщина говорила быстро и невнятно, боясь оторвать от карточек свои смотрящие в одну точку глаза. – Пришлось вколоть ему несколько кубиков успокоительного, а затем перевести в другое отделение, в котором, к сожалению, наши методы лечения уже бесполезны.

– Я хочу его видеть. – Я так сильно схватила её за руку, что моя раздражённость волнами перешла к ней, отчего медсестра дёрнула руку, оттолкнув меня к стенке.

– Это всего лишь твой пациент, даже не родственник. Постарайся к ним не привязываться. – Пожилая, измученная опытом женщина вздохнула, сменив гнев на сочувствие, – Элис их тысячи, а ты такая одна! Будь умнее, не вмешивайся! Пусть всё идёт само собой, ты привыкнешь к тому течению времени и смене событий.

Привыкну! К чему? Что она имела в виду? Конечно, мне стоило бы поменьше времени проводить с Кристофером, ведь он пациент, но что-то такое было в этом человеке, что заставляло меня возвращаться к нему снова и снова, я, словно бабочка, стремилась к нему, завлекаемая яркими лучами смертельно опасного солнца. Что именно привлекало меня, я до сих пор сама себе с трудом могу объяснить: то ли некая жажда свободы и независимости, то ли сопротивляемость миру, а может быть, жалость, как ни прискорбно, но от неё никуда тут не денешься. Я молча посмотрела в её приопущенные глаза, беззвучно согласившись с жестокими аргументами, но, к сожалению, лишь только поверхностно, в душе же всё кипело и жаждало ответов и гласности.

Отработав свой день, как всегда, до восьми, я переоделась и вышла на улицу, но, обойдя больницу с торца, я вошла в здание с чёрного хода. Затаившись в каморке со швабрами, я ждала наступления ночи. Не думала я, что соседство с пропитанными хлоркой тряпками может быть настолько утомительно и раздражающе тяжело. Когда настал нужный «час икс», я аккуратно, чтобы никто не заметил, пробралась в сестринскую и взяла ключи от другого отделения, где и находился мой Кристофер. Что мною тогда двигало, я не могу объяснить: просто поговорить, просто увидеть – вот, наверное, и всё, что сейчас мне было действительно нужно.

Я, в бешеном ритме натянув на себя халат, колпак и маску, спокойно, еле сдерживая эмоции, зашагала в сторону отделения интенсивной терапии. Хорошо, что на моей связке было всего лишь восемь ключей, что серьёзно облегчило мне работу по проникновению в неизведанные чужие владения.

С третей попытке открыв первую дверь в фойе отделения, я шагнула на покрытый белой мраморной плиткой пол. Тишина и сумрак сразу вывели меня из придуманного собою чувства мнимого равновесия, а я-то ожидала услышать здесь сумбур истошных криков больных, но лишь тишина обитала вокруг. Тишина и отсутствие персонала не могло меня не насторожить, как по копирке подтверждая слова Кристофера. От наплывшего адреналина мне стало трудно дышать, я стянула ненавистную маску вниз, продолжив своё детективное путешествие в поисках правды. Я настойчиво заглядывала в каждое окошко палаты в поисках моего друга. В каждой палате была непроглядная тьма, и это ещё больше осложняло мой поиск. Я шла по коридору с нарастающей истерикой внутри тела. Неужели я, проникнув сюда, в конечном счёте, так ничего и не смогу выяснить? Неужели я так и не увижу своего Кристофера, неужели не смогу помочь ему вернуться обратно к жизни пускай и ограниченной, но хотя бы той, где он не является узником ватных стен и крепких кожаных ремней. Дойдя уже почти до конца коридора, я внезапно услышала шёпот, который показался мне до боли знакомым. Я остановилась напротив предпоследней двери, прислушиваясь к каждому шороху.

– Элис, – неожиданно донеслось из темноты моё имя, и этого мне было достаточно, чтобы ринуться к двери, судорожно открывая её.

– Кристофер, я пришла, я здесь. – Подбежала я к кровати, нащупывая тело руками. Зная, что Кристофер плохо переносит прикосновения, я не могла себя удержать от прикосновений к нему.

– Элис, помоги, – он обездвижено лежал пристёгнутый ремнями по всему туловищу. Я дотронулась до его лица в темноте, но сразу поняла, что он плачет. Человек, столько перенёсший на своём веку, опять страдает, но за что? – Они прикасались ко мне, Элис. Они что-то вкололи мне, а потом, видимо, били, потому что слишком болит живот и спина.

– Где именно, Кристофер, тебе больно? – Я начала путешествовать руками по телу, приближаясь к обоим бокам.

– Правый, – он ойкнул, когда я прикоснулась к нему. Кончиками пальцев я ощутила влагу, но в темноте природу сразу её разобрать не смогла? Неужели они его били до крови? Я задрала подол рубахи, чтобы попытаться ощупать мокрое место, но была просто обескуражена от того, что в итоге там выяснила. Плохо зашитый порез совершенно точно прощупывался под моими дрожащими пальцами. – Элис, что там, скажи мне немедленно? – У меня не было слов, да я, если честно, и не знала, что ответить ему. Они били моего Кристофера? Или просто свалили на пол, когда его неожиданно охватил приступ гнева, а он в свою очередь, падая, просто порезался обо что-то и всё. Я вздохнула, а когда, уже собравшись с остатками сил, хотела было сказать ему про порез, внезапно зажигается каждый светильник в палате, на доли секунды ослепляя меня полностью. Когда я наконец-то смогла привыкнуть к яркому свету, то увидела стоящих возле меня главного врача этой больницы и двух санитаров.

– Милая Элис, я думаю нам с тобой необходимо кое-что прояснить. – Голос главврача звучал как стальная струна, чем вызывал холодок и мурашки по моей и без того озябшей от страха коже.

– Хорошо. – Я склонила голову, зная, что незаконно проникла сюда, не имея никаких прав, входить в это отделение.

– Тогда пройдём ко мне в кабинет, я думаю, что Кристоферу незачем слышать наш с тобой разговор, – он легонечко подхватил меня под локоть, выводя из палаты.

– Будь осторожна, Элис, думай сейчас о себе, мне уже не помочь, – вот и всё, что Кристофер вымолвил мне напоследок. Его последние слова, к которым я, к сожалению, не прислушалась.

Оставшись наедине с главврачом, я и подумать не могла о том, какой человек сейчас стоит напротив меня. Его прищуренные глаза и хитрая, еле заметная, улыбка визитной карточкой покрывали его огромнейший статус и значимость. Король пригласил меня на свою территорию, и я, словно хрупкая крупинка жалкого общества, не могла покинуть его веющие опасностью владения.

– Милая Элис, что-то сейчас мне подсказывает, что нам нужно выпить. Коньяк, я думаю, подойдёт. – Врач открыл дверцу шкафа, показывая мне бутылочку элитного коньяка.

– Я на работе не пью, – выпалила я как на духу.

– А разве мы с тобой на работе? Уже минимум часов шесть, как мы должны разъехаться по домам и заниматься своими делами, ты так не считаешь?

– Конечно, вы правы, – теперь мне более чем понятен ход его мыслей.

– Вот и молодец! – Главврач резко и громко хлопнул в ладоши, чем заставил от страха меня подпрыгнуть на одном месте. – Тогда садись на диван, Элис, я подойду к тебе, как только наполню бокалы.

Я села, пытаясь осмотреться внимательнее. Дорогая мебель, дорого питьё, хорошая машина и одежда, неужели это на зарплату врача, тогда почему мне так мало платят, хотя, что с меня взять, я ведь не врач, а только учусь.

– Моя милая Элис, пожалуйста, возьми свой бокал, – он протянул ко мне чуть ли не до краёв наполненный бокал, вырывая меня из раздумий. – Давай выпьем, а потом я тебе кое-что расскажу. – Он приподнял своей грубой рукой огромный бокал, зажатый в моих хрупких ладонях, приговаривая от удовольствия, – пей, Элис, пей. – Я хотела лишь смочить свои губы или хотя бы сделать маленький, еле ощутимый, глоток, но врач не отпускал бокал, заставляя жидкость литься и литься, наполняя мой рот. Слёзы градом текли по лицу, как сопротивление крепкому градусу вливаемого в меня напитка, но выбора и выхода у меня просто не было. – Вот и умница, – произнёс он, вытирая мне слёзы, а затем, глотнув сам, начал свой долгий рассказ. – Я пришёл в эту больницу, когда мне было так же, как и тебе.

– Можно мне воды? – перебила я его, не в силах больше терпеть обжигающую горечь в пищеводе.

– Конечно, Элис, налей сама, если можешь, – я кивнула, собираясь встать и налить воду из кулера, но ноги не слушались меня.

– Ладно, я сам, – увидев мою неспособность к передвижению, врач сам принёс мне воды. – Так вот, я пришёл сюда в том же возрасте, что и ты, – он сел ближе ко мне, протягивая мне бокал холодной воды, – гиблое место без перспектив и надежд, много проблем и крошечная зарплата ждали меня. Молодой, симпатичный мужчина с такой работой и малой доходностью вряд ли бы привлёк женщину для досуга и создания в дальнейшем семьи.

– Но у вас, по-моему, и сейчас нет семьи? – неожиданно для себя перебила я, наверное, алкоголь уже проник в мою голову.

– Не перебивай меня, Элис, надеюсь, я скоро это исправлю, возможно, именно ты и поможешь мне в этом. – Я выкатила от удивления глазки так сильно, что была похожа больше на лемура, чем на человека. – Так, управляя больницей на мнимом энтузиазме, я еле сводил концы с концами, едва сам не лишившись ума. Я пил, много пил, дешёвый алкоголь отравлял мой организм, превращая в ошмётки чудовища. Но однажды я увидел выход. Как бы тебе объяснить: он был похож на свет в конце тоннеля, как последняя возможность переплыть бурную реку или утонуть и исчезнуть навсегда.

– И что же это было? – я еле держала свои веки открытыми, пытаясь улавливать каждое слово и движение врача. Я теперь почему-то обратила внимание на то, что он в свои сорок довольно неплохо выглядел: ухожен, свеж и красив. Не знаю, что больше говорило от моего имени: я или алкоголь, но с каждой минутой я считала так всё сильнее и сильнее.

– Заведующий отделением интенсивной терапии однажды аккуратно мне намекнул, что существуют больные, исчезновение которых никто не заметит, только статистика могла бы выдать их смертность, но если просто сделать так, что они окажутся асоциальными, но живыми, то вообще можно решить все проблемы.

– Как, я не понимаю, – я уже облокотилась на спинку дивана, не в силах держать спину прямо. Врач положил мне руку на колено, сжимая его, а затем, плавно скользя, начал двигаться пальцами к юбке.

– Элис, зачем психу весь комплект органов? Ему уже всё равно, а вот таким, как мы, они серьёзно облегчат жизнь, поверь мне.

– Что? – я дёрнула коленкой, пытаясь сбросить его властную руку, но он ещё сильнее начал сжимать её, продвигаясь дальше по бедру. Когда он проник в мои трусики, я заорала как ненормальная, – так же нельзя, это преступление, вы – преступники, я не хочу!

– Жаль, Элис, очень жаль, ты могла бы сделать меня самым счастливым, – он дёрнул халат, разрывая пуговицы, – жаль, что счастье будет неполным, – произнёс он, совершая насилие надо мной.

Я закричала и потеряла сознание, оставляя моё тело наедине с монстром. Наоми в теле Элис бесилась от того, что не могла ему помешать. Она бездействовала не потому, что не хотела что-то менять, а потому, что уже не могла – слишком мало было самой Наоми в теле Наоми, главенствующую роль в её организме теперь играл монстр, которого она же сама и создала, проходя по предыдущим дверям, а монстру нравилось превращать бедную девочку в чудовище, получая полную власть над её неопытным телом.

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я рухнула в кабинете в беспамятстве, только очнулась я уже в палате привязанная ремнями. Страх овладел мной, заставляя издать до боли истошный и противный мне вопль. На мой крик моментально явились и, конечно, это были никто иные, как главный врач больницы и заведующий этим злополучным отделением.

– Проснулась, милая Элис, я рад этому. – Главврач гладил меня по голове, – а ещё больше я рад тому, что, оказывается, ты у нас сирота и тебя, как многих тут лежащих, никто не будет искать.

– Что вы со мной сделали? – я попыталась дёрнуться, хотя ремни плотно держали меня, но не они меня остановили, а боль, пронзившая моё тело повсеместно.

– Мы удалили тебе правое лёгкое, левую почку и правую долю печени. – Он улыбался, продолжая поглаживать меня по голове. – Ты будешь жить, это тебя не убьёт, а лишь ограничит, зато это здорово поможет всем нам. Я как раз хотел сменить себе жильё и машину. Поначалу я хотел было поделиться всем, что я имею, с тобой, но ты не приняла меня таким, каким я являюсь в действительности. Жаль, ты ведь мне больше чем нравилась.

– Ты – чудовище! – кричала я, – вы все здесь чудовища!

– Тише, Элис, тебе нельзя так кричать, ты слишком слаба. Обычно мы не удаляем несколько органов сразу, но тут, извини, простая обида за то, что ты отвергла меня, стала выше всех принципов. – Главврач пожал плечами, словно это то оправдание, согласно которому можно всё им списать. – Детка, я же всего лишь мужчина, а ты – глупая женщина, – сухо произнёс он, выходя из палаты, – а могло ведь быть всё по-другому.

Он ушёл, а я осталась одна наедине со своими страхами, болями и ужасом, охватившим всё моё тело. Я плакала, не зная кого мне винить и что мне делать в дальнейшем. Всерьёз думая смириться с предложением главврача, когда он придёт, но он не приходил, зачем я ему? Инвалид, по-другому тут и не скажешь, а он ведь ценил полный комплект внутренностей в человеке. Какая же я всё-таки глупая, к чему было обвинять его в кабинете, надо было просто уволиться с работы и всё, хотя вряд ли бы они меня отпустили. Принять его и то, чем он занимался долгие годы? Я так не могу, нет во мне всего этого, что позволяет человеку быть монстром. Сиротство и лишения научили меня уважать и ценить жизнь как свою собственную, так и чужую, и вряд ли я смогла бы мириться с таким вот вопиющим действом, рушащим все существующие моральные устои и принципы. Так что же, за то, что я не согласилась, теперь буду терпеть такую вот жизнь? Я и так слишком много всего пережила, теперь ещё и вот это?

Слёзы высохли, а мысли все кончились. Я пролежала в палате всего лишь неделю, а потом моё самочувствие ухудшилось. Сырой и холодный воздух палаты стал губительным для моего лёгкого, которое работало теперь с удвоенной нагрузкой. У меня моментально развился отёк лёгкого с крупозной пневмонией, которая и сломила меня в течение трёх суток. Я умерла, наконец-то обретая свободу и лёгкость. Моя радость тому, что я быстротечно уходила из жизни, была феноменально большой, настолько большой, что я не замечала ни боли, не одышки, ни кашля. Свобода и покой наконец-то принимали меня, обволакивая своим махровым одеялом и погружая в пушистую негу, но лишь на чуть-чуть, потому что Наоми неожиданно решила вернуть Элис назад, отпуская себя в следующее плаванье. Дух Элис навсегда поселился в стенах этой больницы, пугая персонал и пациентов. Даже после того, как девушка до смерти замучила главного виновника своей гибели, она не смогла успокоиться и вернуться на небо, потому что Наоми не дала ей такой возможности, потому что она ушла одна, навсегда оставляя Элис в этих холодных и мрачных стенах, наполненных воплями и истошными криками, хотя уже и без преступлений и торговлей органов пациентов, но по-прежнему безжизненными и убивающими, потому что сила жизни уходит от тех, кто отчаялся, а здесь такими были почти все, включая и сам персонал.