Чем ближе была красная комната, тем сильнее ощущалась боль, пронизывающая насквозь моё тело. Я повторяла сама себе одну короткую фразу: «Так должно быть, это всё не напрасно!». От этого боль, конечно, не уменьшалась, но силы, превозмогающие её, значительно увеличивались. Прикрывая дрожащими, покрытыми чешуёй с небольшими торчащими кое-где отростками, руками глаза, из которых буквально струились потоки грязно-кровавой жидкости, я слепо продвигалась к выходу из пространства одиннадцатой и самой мучительной, как оказалось, для меня двери.

Вылетев из мутной серо-коричневой массы и упав сразу же возле злополучной двери, моё сознание как юной семнадцатилетней девушки Наоми было бесследно разрушено, ничем и никому не напоминая о существовании прошлой моей жизни, какой бы сложной и витиеватой она ни была.

– Вот ведь чёрт! – Лорд вскрикнул от одного только моего вида.

Конечно, моё и без того измученное и обезображенное лицо вызывало бы у всех отвращение, а теперь, когда мои жёлтые, мутные и застланные третьим веком глаза ящерицы были вдавлены в голову настолько сильно, что их даже не было видно, вообще на меня было страшно взглянуть. Но изюминкой этого изменения был не сам факт углубления глаз, а то, что они могли выкатываться наружу тогда, когда я вдыхала запах свой новой жертвы. Теперь, после того, как моё сердце перестало биться окончательно, я жила лишь инстинктами. Идеальная машина для убийств – бездушный отвратительный монстр – вот в кого в итоге я превратилась, а, если честно, то я им и была, только теперь мой внутренний мир и внешняя оболочка стали едины.

– Наоми, как же ты так? – Лорд пытался меня поднять на ноги, но я отвечала ему лишь коротким шипением. Мне незачем было вставать, жертвы-то рядом не было? – Ещё же целых две двери! Как ты будешь их проходить, если тебе чужды эмоции и здравый человеческий смысл? Ты же душевно мертва!

– Я, – скрипя зубами, выдавливала слова, – не, – проглатывая скапливающуюся во рту грязно-кровавую слюну, – могла, – подавляя шипение, – по-другому.

Это будут последние слова, которые я произнесу Лорду в этой красной, забытой Богом и Дьяволом, комнате. Наоми Томпсон-Саммерс больше нет, есть лишь монстр, который будет охотиться за чужими не всегда в чём-то повинными душами.

Лорд подхватил меня на руки и, больше не говоря мне ни слова, просто швырнул меня в открытую им же двенадцатую дверь. Говорить было бессмысленно, я всё равно ничего уже не понимала, а проходить испытание до конца всё же требовалось просто лишь для того, чтобы наконец-то покинуть это ужасное место и оказаться в новом, но, по сути, таком же не очень приятном на вид постоянном пристанище.

Теперь людям, в чьё тело я попаду, будет сложнее вдвойне. Мне знакомы теперь лишь инстинкты, а им часто не хватает материи тонкой души, которую дать им теперь я буду не в состоянии. Я могу лишь усугубить их пагубные стороны, усилив их обычными животными желаниями и позывами. Так, в принципе, я и сделаю, и с каждым разом это будет выглядеть всё хуже и хуже. Зато никаких ощущений, только что была в комнате, а сейчас я уже в теле какого-то солидного сорокалетнего мужика. Оказывается, и в жизни без чувств есть свои плюсы.

– Мистер Шелдон, в приёмной вас ожидают директор Национального парка «Дыхание ветра» и главы юридического и финансового отделов «Селебрити», – нежный голосок и не менее миловидное личико моей секретарши оповестили меня о прибытии долгожданных гостей.

– Пусть войдут, Дороти, – кивнул ей в ответ с наглой и самодовольной улыбкой на своём нахальном лице, – сегодня я тебя не буду задерживать. – Девушка, покраснев, быстро сбежала в приёмную, не желая больше говорить мне ни слова.

Я был ужасным боссом, что ни говори. Часто злоупотреблял своей властью. Взять хотя бы милую девушку Дороти родом из бедного захолустного края, которая, не имея должного образования, была вынуждена работать на меня, терпя все мои домогательства, в том числе и сексуальные, лишь бы помочь своей матери прокормить восемь младших братьев и сестёр. Их отец умер на собственной только что выкупленной ферме от сердечного приступа во время первого посева семян. Вложив все свои деньги в этот проект, он не успел даже запустить его толком, оставив свою семью без копейки, но с перспективой развития, на которую, как ни странно, так же нужны были деньги. Поэтому Дороти, которая была вообще единственной, кто работал в этой семье, была для них на вес золота, сама не имея даже малейшей возможности на собственную свободную жизнь. Меня же лично это устраивало. Она – молчаливая, терпеливая и никому и никогда ни о чём не рассказывающая девушка, была просто находкой для такого, как я.

Трое рослых взрослых мужчин ввалились в мой кабинет, разрушая устоявшуюся с утра тишину своим диким хохотом. Сегодня пятница, и мы все вчетвером планировали посетить Национальный парк «Дыхание ветра» с одним только умыслом: развеяться и отдохнуть так, как это делают настоящие мужики.

К единому согласованному образу мыслей мы пришли быстро, видимо, от того, что каждый желал одного и того же. Было решено выезжать прямо сейчас, чтобы приехать в парк на закате. Там нас будет ожидать застолье и немного веселья, а на рассвете за нами прилетит вертолёт, чтобы обеспечить уютный и комфортный осмотр территории с одной только целью: уменьшить популяцию зверушек, головы или шкуры которых прилично бы смотрелись в наших гостиных.

Насладившись бокалом терпкого коньяка «Дженсен Аркана», который сам по себе имеет чрезвычайно насыщенный вкус, способный воссоздать в самых невероятных фантазиях человека особый мир наслаждения, он только усилил все наши желания по получению долгожданного трофея из путешествия.

– Мистер Шелдон, ваш автомобиль и водитель ожидают вас на подземной парковке, – приятное наивное личико выглядывало из полуоткрытой двери, суетливо хлопая глазками, – рабочий день кончился, могу я быть свободна?

– Да, Дороти, можешь идти, – я подмигнул ей прищуренным слегка окосевшим от алкоголя левым глазом, – не опаздывай в понедельник, а то заставлю отрабатывать упущенные минуты. – Громкий хохот коллег заставил бедную Дороти моментально исчезнуть из проёма двери, а шум её убегающих небольших каблучков долго ещё доносился до нас, веселя и забавляя ещё больше.

По второму бокалу дорогого и специально привезённого для меня коньяка я наливать им не собирался, поэтому, спешно собравшись, скомандовал им спускаться к машине. Мой представительский «Мерседес», как всегда безупречно вымытый и начищенный, блестел как новенький цент. Конечно, для четырёх крупных мужчин и водителя там было слегка тесновато, но меня это не задевало особо лишь потому, что я выбрал себе местечко спереди, и теснота на заднем сидении меня особо ничем не смущала.

Быстро, легко и с комфортом мы добрались до Национального парка, где нас ожидал уже большой внедорожник, который и должен был нас доставить к небольшому домику в лесной чаще, где остывал уже праздничный ужин. Там же неподалёку была и вертолётная площадка, с которой мы с утра и отправимся на экскурсию.

Национальный парк «Дыхание ветра» был, казалось бы, недоступным для проделок человека уголочком планеты. Начинающийся на равнине, он постепенно набирал высоту, достигая нешуточных горных вершин. Райское место для скопления разнообразных видов животных, которых здесь было просто великое множество. Хочешь косулю – есть и такая, желаешь встретиться с бараном или кабаном – вполне выполнимо, а если тебе повезёт, то вообще можешь увидеть главное достояние этого парка – свободолюбивого и недосягаемого снежного барса. Вот за ним-то я и отправляюсь завтра в эту вертолётную экспедицию.

Нас еле разбудили с утра после ночи такого веселья, пребывать в котором мне не доводилось довольно давно. Не до конца протрезвевшие и с трясущимися от алкоголя руками, мы, переодевшись в охотничий камуфляж, с ружьями и винтовками на своих спинах сели в ожидающий нас вертолёт. Яркое восходящее солнце буквально ослепляло нас, обжигая глаза. Тихая безветренная погода была более чем подходящей для такого вот приключения, но полнейший штиль, как и отсутствие каких-либо звуков, был нетипичен для этих пышущих жизнью мест, словно затишье перед надвигающейся бурей или бедой, что часто в таких местах совпадает.

Поднявшись в воздух, я увидел под собой полосы зелёной растительности, отличающиеся друг от друга глубиной и насыщенностью оттенка. Голубая ветвистая нить питающей эту долину реки простиралась сквозь непролазную поросль, словно отодвигая ветви своими руками. Могучая вначале пути, она вальяжно струилась по окраинам парка. Небольшое озерцо, созданное этой рекой, было пристанищем для водоплавающих птиц, скрывающихся от постороннего глаза. Но самое удивительное из чудес ожидало меня впереди. Чёрные, у основания кое-где покрытые одиночно стоящими елями, предстали наконец-то перед нами непокорные горы. Чем выше мы поднимались, тем реже встречались у нас на пути странно торчащие из скальных расщелин кривые деревья. Чёрная и темно-серая палитра горных красок постепенно сменялась белоснежным налётом, который в скором времени одержал окончательную победу. Годами не тающий снег лежал глянцевыми толстостенными пластами, играя на свету с задорными солнечными зайчиками. Мы кружили над парком в ожидании неловкой встречи с её обитателями. И таких встреч было не мало.

Первым мы подстрелили кабана, который топтался в предгорьях. Огромная клыкастая голова будет неплохо смотреться на стене у бильярдного столика. Стив, глава финансового отдела, подстрелил увесистого барана, но с плохо развитыми рогами, вероятно, ещё молодого. Подбирать его мы не стали. Такая дефектная голова не была бы украшением в любом помещении. Поездка подходила к концу, но я всё равно не терял надежды на встречу с моим мохнатым кумиром, и он меня не разочаровал.

Грациозный дымчато-серый котяра бежал по южному склону горы, нервно дёргая своим непропорционально длинным относительно тела хвостом. Я замер в ожидании приближения к нему вертолёта, но хищник начал двигаться ещё быстрее, играя на солнце своими сплошными или кольцевыми пятнами шкуры. Я принял решение стрелять, не приближаясь к нему. Первый мой выстрел лишь вскользь ранил животное, задев его правое бедро. Нервный оглушительный рёв донёсся до нас, даже невзирая на шум работающих винтов. Я выстрелил ещё раз, но промахнулся.

– Подлети к нему настолько близко, как только сможешь, – крикнул я пилоту, который показал мне, что это опасно. – Я оплачу риск сполна!

Пилот недолго думая, потянул вертолёт ближе к барсу. Когда расстояние между нами было самое минимальное, я наконец-то выстрелил снова, но барс, неожиданно спрыгнул в расщелину, которую я не заметил, а пуля, ударившись о камни, покрытые льдом, неожиданно отрикошетила и попала в несущий винт вертолёта, отрывая одну из его лопастей. Пилот начал тщетные попытки маневрировать выведенной из равновесия машиной, но естественно не сумел. Мы ударились хвостом о торчащие скалы и упали в ущелье. Высота была не большой, и вертолёт не взорвался. Он пробороздил кабиной об узкие стены до самого низа ущелья, превращаясь в смятую банку. Пилота и спереди сидящего директора Национального парка убило камнями, которые сыпались сверху сквозь пробитое лобовое стекло. Мои коллеги так же, как и я, оказались зажатыми в салоне вертолёта. Мне сильно передавило ноги и правую руку. Стиву сдавило грудину, отчего он хрипел и задыхался, а Пол, который, казалось бы, отделался лёгким испугом, лежал на полу, прикрывая руками огромный порез, вероятно, от разбитого камнями стекла, и фактически не мог быть нам нужным помощником.

Весёлая и увлекательная поездка потерпела фиаско. Мы были здесь нелегально, поэтому неизвестно, сколько ещё пройдёт времени, когда нас хватятся и будут искать. Я застонал, но не от боли, а скорее, от бессилия. В одночасье вся моя успешная жизнь истощилась, превращаясь в мыльный пузырь. Всё, что я сделал, всё, через что переступил, было сделано зря, потому что такая кончина была не лучшей кульминацией жизни. Зажатый искорёженным металлом в полутёмном ущелье, я фактически был обречён на смерть, но неожиданно раздавшийся голос заставил меня поверить в чудо спасения.

– Есть кто живой? – тоненький голосок, произнесённый неизвестно откуда, быстро усиливался, свидетельствуя о приближении к нам объекта, его издающего.

– Я здесь! – крикнул изо всех сил, забывая о своих попутных друзьях.

Неожиданно в разбитое боковое стекло заглянул мальчик лет двенадцати в простой холщовой рубашке. Весь бледный, он смотрел на меня своими небесного цвета голубыми глазами, немного поворачивая голову набок.

– Мальчик, помоги мне, – откинув все сомнения, я начал умолять его о помощи, – я заплачу тебе, только приведи к нам кого-нибудь из взрослых. – Я почему-то подумал, что он живёт где-то неподалёку отсюда, в каком-нибудь горном ауле, поэтому и такая одежда, хотя мороз с утра был неслабый, и любой закалённый человек вряд ли будет ходить по горам в тонкой рубашке.

– Ты всё меришь деньгами! – неожиданно он заговорил скрипучим недетским басом, от звука которого по телу побежали мурашки. – Неужели ты, правда, считаешь, что всё и всех можно купить? Ты думаешь, что деньгами можно приобрести главную ценность?

– С деньгами можно всё! – выкрикнул я ему прямо в лицо, слегка забрызгав слюной.

– Ты ошибаешься, но скоро твои заблуждения навеки исчезнут. – Мальчик наклонил голову в противоположную сторону. – Скоро тебе откроется правда, которую ты всегда отказывался воспринимать.

– Ну, что ты несёшь? Что я не могу сделать при помощи денег? Ну, скажи мне, мальчик! – Ребёнок засмеялся так сильно, что от этого загудело в ушах.

– В данный момент, – он тихонечко буркнул, внезапно прервав свой оглушительный смех, – при помощи денег ты не можешь вылезти их этого вертолёта. Ты не можешь помочь ни себе, ни друзьям. При помощи денег ты не сможешь вернуть к жизни животных, которых, кстати, убил только из прихоти. Ты же сытый, к чему нужны были эти убийства?

– Так ты из общества защиты животных, – я рассмеялся, – это просто охота, хобби, развлечение, – я махнул свободной левой рукой, – тебе не понять!

– Развлечение! Ты считаешь, что лишать кого-то жизни есть увлечение? – его выпученные наружу глаза страшно и странно шевелились.

– Это же просто животные! – мой голос полный негодования сорвался на крик.

– Ты по сравнению с ними ещё больше животное, однако, тебя никто не отстреливал. – Его слова заставили меня замолчать, погружая в некое несвойственное мне состояние.

– Что за бред ты несёшь? – минутная слабость и попытка пробудить во мне что-то живое и способное чувствовать не увенчались успехом. – Кто ты такой? – я попытался схватить пацана своей свободной рукой, но, когда мне это почти удалось сделать, рычание и мелькнувший перед глазами белоснежный оскал недавно подстреленного мною барса спутал все мои планы.

– Тише, он не стоит твоих усилий, – мальчик спокойно поглаживал дикого агрессивно настроенного кота по спине.

– Это твой? Он ручной? – никак я не мог сложить в голове элементы мозаики.

– Разве может свобода кому-то принадлежать? – Мальчишка неестественно подмигнул мне глазами. – Разве можно приручить ветер? – Затем он прищурил глаза, сдавливая голубую воздушность, но не прекратил ни на секунду почёсывать при этом барса за ухом. – Ты можешь ограничить кого-то в действиях: заставить, запереть или убить, как ты всегда делал, но непоколебимый и неподвластный ни тебе, ни кому бы то ни было истинный дух свободы тебе не сломать, не уничтожить и не приручить!

– Помоги мне, и я, клянусь тебе, больше никогда не сунусь в ваш до ужаса странный парк, – я уже не знал, чем можно подкупить этого сорванца: деньги ему не нужны, положение в обществе тоже, может он согласится помочь мне, зная о гарантии защищённости этого парка. Эти зоозащитники – странный народ!

– Опять ты пытаешься со мной торговаться! – его улыбочка начинала меня уже серьёзно нервировать. – Мне ничего не нужно!

– Так не бывает! Всегда кому-то что-то, да нужно! Поверь мне, у всего есть цена, и у тебя тоже, – размахивая по воздуху левой рукой, я пел ему свои дифирамбы.

– То, в чём я нуждаюсь, ты дать мне не сможешь! Хотя когда-то у тебя это неплохо получалось! – мальчик прикрыл свои голубые как озера глаза, словно вспоминая что-то хорошее.

– Раз когда-то мог, то смогу и сейчас! – мизерный шанс завилял своим хвостиком на моём горизонте.

– Можно найти то, что потеряно, мёртвое же оживить невозможно. – Он резко раскрыл свои глаза, погружая меня в бездну голубых водоворотов, и мне стало действительно не хватать воздуха.

– Кто ты? – уже задыхаясь, выпалил я.

– Твоя давно потерянная совесть! Ты обронил меня в первый раз, будучи зелёным подростком, поэтому я такой – вечно молодой и красивый! Тогда твоё воровство мёда на пасеке, казалось, обычной детской забавой, хотя многодетная семья благодаря выручке с продажи ворованного продукта могла существовать половину зимы. – Мальчик обидно вздохнул, но продолжил рассказ. – Во второй раз ты меня променял, подделывая чужую фамилию на выпускной университетской работе своей. – Он уткнулся своим лбом в лоб барса, продолжая говорить монотонно и тяжело. – В третий раз, ты меня замарал, украв у бедной уборщицы, которая поделилась с тобой совершенно без задней мысли радостной новостью о наличии выигрышного лотерейного билета на крупную сумму. Окончательная потеря и убийство меня совпадает с фазой принятия на работу бедной, но доброй и светлой девушки Дороти. Ни один человек не заслуживает того, что терпит от тебя эта бедняжка. Но ты превзошёл сам себя, оказавшись вот здесь. Тебе мало было того, что ты делал? Вот скажи мне, или власть и отсутствие совести напрочь застилает глаза?

– Я, наверное, сплю, – едкое похихикивание вырывалось у меня изнутри, – я не могу говорить со своей совестью. Это бред. Просто я сплю или брежу!

– Или ты почти умер, поэтому-то и видишь меня! Всё в этом мире проще простого, не пытайся усложнить себе жизнь, точнее, последние её минутки.

– Что? Я не могу умереть! У меня же столько возможностей, денег и власти, – крик и злость вырывались из меня так, что, казалось, я сейчас загорюсь.

– Вероятно, этого недостаточно, раз ты всё-таки валяешься здесь и вот-вот уже сгинешь. – Мальчик кивнул своей огненной и блестящей на свету шевелюрой, чем дал сигнал барсу, который спрыгнул с искорёженного вертолёта.

– Ты куда? – Паника впервые посетила меня. – Ты не бросишь меня! Я же здесь просто умру.

– Мёртвым ты сделал сам себя, и уже прилично давно. Я же просто оставляю тебя, помнится, ты и раньше во мне не сильно нуждался! – Он спрыгнул с вертолёта и зашагал рядом с барсом.

– Ты оставляешь меня, лишая тем самым жизни, – я пытался зацепить его за больное. Я пытался надавить ему на то, о чём он мне тараторил всю эту встречу.

– Нет, – мальчик остановился и повернулся ко мне, давая мне нешуточную надежду, – это мы просто так развлекаемся!

Животный крик вырвался из меня. Он платил мне той же монетой. Я никогда не задумывался о том, что я могу оказаться на месте других: тех, кого я обижал, обманывал, притеснял, издевался. Абсолютно не ценя чужую жизнь, а тем более жизнь животного, я сам превращался в него, живя лишь инстинктами, но даже в животном помимо инстинктов могут проснуться и чувства, которые-то и одаривают его человечностью. В моём же случае, стадия животного промелькнула на улице моей жизни слишком быстро, обращая меня не в человека, а в живое чудовище, способное ради своей прихоти сметать всё на своём пути. Хорошо, что жизнь и судьба сами наказывают таких вот, как я.

Я закрыл глаза, и тихий морозный поток воздуха обдал моё разгорячённое лицо и тело, освобождая наконец-то от суетливых вскормленных мною пороков. Впервые за свои сорок лет я ощутил то, что чувствуют многие, но не все – свободу и лёгкость. Настоящее дыхание ветра снизошло на меня только в минуту моей истинной смерти. И я был этому рад. Больше не было слов, не было зависти, не было разврата и денег, лишь тишина и покой. Именно этого я и лишил себя сам, создавая искусственную оболочку спокойствия. Ничто не проходит бесследно, каждая обида возвращается, горе, принесённое тобой в чужой дом, удвоится для тебя. Возможно, не сейчас и не здесь, но это произойдёт непременно, и хорошо бы вам помнить об этом, тогда, возможно, демонам и незачем было бы являться в человеческий мир.

Вечернее солнце и последний лучик заката говорили не только о кончине этого дня, но и о смерти чудовища, вскормленного людьми с их непреодолимой жаждой красивой жизни. Выходит, мы получаем то, за что сами же платим, так может надо меньше посещать магазины порока, возможно, и жизнь от этого изменится в лучшую сторону. Кто-то подумает, что не намного и изменится, но всё же изменится, а если рассматривать жизнь как поток, то всякая положительная динамика есть единица прогресса. Так изменим жизнь в лучшую сторону, только вот начинать всем придётся с себя и сейчас, а не со следующего понедельника!