Никита проснулся в привычной тоске. Сердце сильно стучало. Подушка была мокрая. Только через минуту он понял, что лежит в своей кровати, а рядом на соседней койке спит отец. Что-то ему важное предстояло с утра, зачем-то нужно было торопиться. «Да, — вспомнил он, — сегодня же первый выход отряда в город. Володя просил прийти пораньше проверить звено».

Никита осторожно поднялся, чтобы не разбудить отца. Вымылся во дворе за сараем. Разжег керосинку, вскипятил чайник, позавтракал хлебом и вчерашней кашей из чечевицы, которую приносили из столовой, обжигаясь, выпил стакан чаю с сахарином. Потом он достал с полки новую белую рубашку, ни разу не надеванную, что отец принес из Церабкоопа. Намочил тряпку и начал аккуратно протирать порыжевшие носки ботинок.

— Ты чего это начепуриваешься? — услышал он. — Словно на праздник. Ботинки-то лучше сажей смажь. Из печки возьми.

Отец лежал на кровати и внимательно следил за ним смеющимися глазами.

— Сегодня у нас первый пробный выход по городу. Приходи посмотреть, сказал Никита. — А вечером живое кино в комсомольском клубе.

— Приду, — сказал отец. — Погляжу, какие такие пионеры у нас в городе объявились.

Никита слазил в печку, смазал ботинки сажей. Поплевал на ладонь и пригладил отросшие вихры.

— Ну, я пошел, — наконец сказал он.

— Ты ночью опять кричал. Что тебе снилось? — спросил отец, бреясь перед осколком зеркала.

— Не помню, — сказал Никита, закрыл дверь и пустился бегом.

* * *

Общий сбор был назначен на десять утра. Во дворе клуба уже толпились ребята, возбужденно переговариваясь. Суетился Карпа, бегал от одного к другому, смеялся, размахивал руками. Что-то серьезно внушал своему звену Ленька. Горнист Петька Жгилев нервно ходил взад и вперед, то и дело облизывал сухие губы.

У забора барабанщик Дима пробовал барабан.

— Ну, Петя, — сказал Карпа, останавливаясь рядом с горнистом, смотри петуха не пусти.

— Кошмарный ужас! — сказал Петька растерянно. — Язык совсем не ворочается. Как бы марш не испортить.

— Ничего, ничего, — утешил горниста Карпа. — Ты, главное, дуй громче. Чем громче, тем лучше.

Карпа подмигнул Никите и побежал дальше.

Никита почувствовал, что он и сам волнуется почему-то.

Только он успел проверить выправку своих «чаек», как из штабной комнаты вышел Володя.

— Играй общий сбор, — сказал он Пете. — А вы, звеньевые, стройте свои звенья в саду. Правый фланг у калитки.

Петька еще раз облизал губы, поднял свой горн с треугольным красным вымпелом, прижал мундштук к губам. Начищенная медь трубы пустила золотых зайчиков. Горн каркнул хрипло и фальшиво. Все повернули к Петьке головы и замерли.

— Так и знал! — сокрушенно сказал Петька. Он облизал губы, приладил к ним мундштук, набрал воздуха, поднял горн к небу.

— Ну, давай еще раз! — сказал Володя. — Не волнуйся, главное.

И горн вдруг чисто и властно пропел сигнал общего сбора. Раз! Другой!

Белые рубашки и алые косынки замелькали меж стволов, вытягиваясь в шеренги.

— Становись! Становись! — командовали звеньевые. — Равняй строй!

На крыльце уже стоял Володя. Все замерло в саду. Все глаза смотрели на вожатого.

— Отряд! — протяжно скомандовал Володя. — На вынос знамени смирно! Равнение на знамя!

Полсотни ребячьих лиц обращено к крыльцу. Звеньевые вскинули руки, отдавая салют. Ударил барабан. В распахнутых дверях показалось тяжелое отрядное знамя. Чуть наклонив вперед древко, знаменосец торжественно пронес его перед застывшей шеренгой.

Когда вышли на улицу и построились в колонну, Володя забежал вперед. Ребята шагали по шесть человек в шеренге, почти во всю ширину улицы. Качались ровные ряды красных косынок. С правого фланга каждого звена полоскались треугольные вымпелы на посохах звеньевых.

— Старый барабанщик! Старый барабанщик! — выговаривал барабан.

— Трам-та дра-там! Трам-та дра-там! — хрипло трубил горн. Нет, не испортил Петька марша.

Останавливались прохожие на тротуарах, пропуская стройную колонну, и долго провожали ее глазами. Стая босоногой малышни пристроилась сзади, старательно вышагивая в такт барабану. Когда проходили мимо комсомольского клуба «Молодая гвардия», в нем распахнулись окна и раздались возгласы:

— Юным пионерам ура!

— Первому городскому ура! — кричали комсомольцы и махали кепками, перевешиваясь через подоконники.

Встречный трамвай зазвонил было, но тут же оборвал трезвон, остановился, пропуская отряд. Из вагонных окон махали руками. По улице Свободы навстречу шла колонна красноармейцев. У каждого под левой рукой был сверток, видно, в баню шагали. Молодой командир с кубиками на воротнике, забегая вперед и оглядываясь, скомандовал:

— Смирно! Равнение на знамя!

Он вскинул ладонь к островерхому буденовскому шлему, отдавая честь их отрядному знамени.

В эту минуту Никита увидел на тротуаре отца. Отец стоял в толпе прохожих и, подавшись вперед, смотрел, как идет отряд. Когда сын поравнялся с ним, улыбнулся, приветственно поднял руку и негромко сказал:

— Молодца! Ай, молодца!

И Никите показалось, что это в нем самом где-то внутри у самого горла звонко трубит горн:

— Трам-та-дра-там! Трам-та-дра-там! Трам-та-дра-та-тат-та-там!