— Эва, ты как?

Я лежу в постели и устало пялюсь в потолок. Курт, разбудивший меня ни свет ни заря, сидит на краешке кровати и сосредоточенно наблюдает за мной.

Почти всю ночь я ворочалась на мягком матрасе, словно принцесса на горошине, вдыхала свежий запах постельного белья и никак не могла уснуть.

Под утро мне все-таки удалось ненадолго отключиться, но уже спустя пару мгновений в комнату зашел Курт, уселся на постели и начал осторожно будить.

— Эва, отвечай, пожалуйста, когда я тебя о чем-то спрашиваю, — мужчина явно раздражен. — Как ты себя чувствуешь?

Я перевожу взгляд с потолка на разбудившего меня лаэрда.

Его волосы немного влажные, словно он только что вышел из душа. Со щек исчезла легкая щетина, с которой он ходил вчера весь день, а в глубине сине-зеленых глаз застыло беспокойство.

Яблокова, может, ответишь все-таки? Мужик за тебя, между прочим, переживает.

— Если честно, то хочется в пьяном угаре залезть на барную стойку и цитировать Бродского, — озвучиваю свое состояние. — Я даже знаю одно местечко, где охранники меня не сразу выведут…

— Нет, — коротко и холодно убивает лаэрд все мои надежды немного забыться. — Теперь я отвечаю за тебя, поэтому никакого алкоголя.

Тяжело вздохнув, сажусь на кровати, подтягиваю колени к подбородку и утыкаюсь в них носом.

— Если бы вы спросили мое мнение, прежде чем подписать бумаги…

— Я знаю, что ты против, — перебивает мужчина.

Он едва уловимо касается моих волос, после чего поднимается на ноги и идет к дверям.

— Двадцать минут на водные процедуры, и ровно в половине восьмого жду тебя на завтрак. Не успеешь, лично спущу тебя вниз.

Проследив, как с легким щелчком за лаэрдом закрывается дверь, я со злостью откидываю с себя одеяло, встаю и иду в ванную.

Как это произошло, Яблокова? Как ты умудрилась влипнуть так сильно?

Еще раз вспоминаю вчерашний день.

Заново переживаю неприятное пробуждение в гостинице, перелет в полусонном состоянии, завтрак в компании лаэрда и неожиданное предательство самого дорогого человека на свете — предательство женщины, которую я по ошибке называла мамой.

Вспоминаю, как Курт с важным видом вводит меня в просторный кабинет, предназначенный для совещаний и переговоров, где за овальным столом уже томятся в ожидании четверо незнакомых мужчин.

Тот самый пожилой коротышка в очках, что приходил к нам ранее, отодвигает массивный стул с мягкой спинкой, помогает сесть, ставит передо мной стакан с водой. Я чинно складываю ручки на столе, как прилежная ученица, и даже спину пытаюсь держать прямо, а вот дальше начинается полный бред.

Курт что-то говорит на языке демонов, с ним активно начинают спорить четверо мужчин напротив, затем их перебивает коротышка, все замолкают и смотрят на меня.

Криво улыбаюсь, запоздало понимая, что, видимо, не тот язык в школе учила. Дальше разгорается нешуточный спор, в котором я не понимаю и полсловечка. Четверка мужчин что-то активно пытается доказать Курту, но тот словно монолитная стена памятника — спокоен и неколебим.

Заканчивается все на редкость странно — коротышка в очках передает мужчинам синюю пластиковую папку с документами, те смотрят на меня с такой ненавистью в глазах, будто я Гринч, укравший у них Новый год.

Воспользовавшись моментом, кидаю на сидящего рядом Курта вопросительный взгляд из серии «Что, блин, здесь творится?», но он только успокаивающе кладет свою руку поверх моих и несильно сжимает.

Меня такой ответ не устраивает, но я вынужденно молчу.

Затем еще пять минут мужчины листают предложенные бумаги и тянутся к своим золотым паркерам.

Последним бумаги подписывает Курт, после чего встает и протягивает мне руку. Поспешно вскакиваю следом за ним, готовая на все что угодно, лишь бы поскорее уйти из-под обстрела четырех пар глаз, отчего-то горящих неприязнью ко мне.

Едва мы выходим в коридор, я наклоняюсь к мужчине и шепотом спрашиваю:

— И что это было?

Курт разворачивается лицом и кладет руки мне на плечи.

— УНЗД не имело право забирать лаэру в человеческую семью и уж тем более самостоятельно воспитывать, — негромко поясняет мужчина. — Я только что отстоял твои права. С этой минуты ты под защитой семьи Дамиров, а я выступаю в роли официального опекуна.

По-моему, в тот момент у меня подкосились ноги, и я бы обязательно рухнула на пол, если бы лаэрд заботливо не подхватил меня за талию и не поддержал.

А еще я не выдержала и расхохоталась прямо в серьезное лицо Курта.

— Опекун? Для двадцатитрехлетней девахи со скверным характером и непреодолимой тягой к самостоятельности? Держите меня крепче, Курт, а то я упаду от смеха!

Но теперь, когда я уже в его трехэтажном коттедже, и он командует, что и как мне делать, — хохотать уже не хочется. А ведь с подписания тех документов прошло совсем немного времени. Что же будет дальше?

Натянув на себя вчерашние джинсы, майку и пиджак, спускаюсь вниз по лестнице в гостиную и замираю в нерешительности. Нормально, да? И как, по мнению Курта, я должна найти кухню? Хоть бы схемку какую на бумажке изобразил.

Постояв пару минут на последней ступеньке лестницы, я пошла в сторону столовой в надежде либо встретить кого-то и спросить дорогу, либо нечаянно набрести на кухню.

Так и не встретив по пути ни человека, ни лаэрда, использую обоняние и оказываюсь в с детства любимом месте каждого дома — кухне.

За небольшим столом расположились Курт, пожилая женщина с короткой стрижкой, мальчишка лет пяти сидит с ней рядом и с задумчивым видом ковыряет ложкой в тарелке с кашей.

— Доброе утро, мисс Райт, — обращается ко мне полноватая женщина в белом накрахмаленном переднике. — Что желаете к завтраку?

Мисс Райт? Да за кого нас принимают в этом доме?

— Эм… — я растерянно пожимаю плечами. — Кофе с молоком и сахаром.

Женщина вежливо улыбается, отчего ее полное овальное лицо становится притягательно красивым.

— Хорошо, — кивает она в знак согласия. — Что хотите к кофе? Каша, тосты, сладкие пирожки… Может, предпочитаете яичницу?

Еще раз пожимаю плечами.

— Давайте кашу, мне не принципиально.

Женщина в переднике еще раз вежливо улыбается и разворачивается к плите. С непонятной неохотой я подхожу к столу. По правую руку от Курта, сидящего во главе стола, уже приготовлены приборы. Решив, что это место для меня, осторожно отодвигаю стул и сажусь.

Лаэрд, который все это время что-то очень увлеченно читал на планшете, откладывает айпад в сторону и встречается со мной взглядом.

— Ты чуть было не опоздала к завтраку.

— Заблудилась.

Мужчина удивленно моргает, видимо, обдумывая, шучу я или говорю всерьез.

— Ваша завтрак, мисс Райт.

Женщина ставит передо мной тарелку с дымящейся ароматной кашей и большую кружку кофе с белой пенкой.

— Спасибо, м-м-м…

— Меня зовут Нина, — еще раз улыбается повариха. — Приятного аппетита, — желает она и возвращается за стойку, делящую кухню пополам.

Зачерпнув ложкой молочную кашу, осторожно дую и засовываю ложку в рот.

Вкусно…

— Эва, пока есть время, я немного расскажу тебе о твоем расписании, — негромко говорит Курт.

Я удивлена настолько, что едва не обжигаюсь глотком кофе. Торопливо слизнув с верхней губы пенку, круглыми глазами смотрю на лаэрда.

— У меня будет расписание?

— Да, — непреклонно говорит он. — В семь подъем, в половине восьмого завтрак, в восемь ты приходишь ко мне в кабинет за инструкциями на день. До двух у тебя занятия, затем час свободного времени, в три садимся обедать. После обеда мы будем ездить по делам. Ужин в девять, затем свободное время. С одиннадцати у нас ровно час на то, чтобы полетать.

Я в шоке! Этого просто не может быть, он шутит… Ну же, гадкий демонюка, я жду, когда ты засмеешься в голос!

— Пап, а почему у тети так много свободного времени? — неожиданно интересуется мальчик, теряя интерес к процессу размазывания каши по тарелке.

Курт задумчиво смотрит куда-то поверх его головы.

Черт! Кажется, малой только что лишил меня пары часов личного времени.

Подобравшись и напустив на себя грозный вид, пристально смотрю в сине-зеленые глаза опекуна.

— А что, если я не согласна жить по расписанию?

Мужчина отвлекается от раздумий и поворачивает голову в мою сторону.

— А тебя никто не спрашивает, — улыбается лаэрд. — Теперь все будет, как я скажу.

Что, правда? Он действительно верит в этот бред?

Я аж подпрыгиваю от возмущения на стуле и кидаю ложку в тарелку.

— А если я сбегу?

— Найду и выпорю.

— Закачу истерику?

— Кину в бассейн.

— А я тогда… — я запинаюсь на полуслове, поняв, что ничего так сразу придумать больше не смогу. — Курт, вы меня бесите!

Мужчина дарит мне снисходительную улыбку.

— Зато рука у меня о-го-го какая тяжелая…

И он демонстрирует свою ладонь, предрекая моей попе такие неприятности за непослушание, что я поскорее умолкаю и, обиженно сопя, быстро поглощаю кашу.

— Пап, ну почему у тети так много свободного времени? — с обидой в голосе неожиданно восклицает ребенок.

Ну все, кажись, пацан только что окончательно закопал меня!

С мольбой смотрю на женщину рядом с Максом.

Господи, если ты меня слышишь, сделай так, чтобы эта чудесная женщина прониклась ко мне сочувствием и увела мальца играть.

То ли мой взгляд так подействовал, то ли внутренние молитвы нашли адресата, но женщина отодвинула в сторону тарелки и строгим тоном спросила:

— Максимка, а что по расписанию мы должны сейчас делать?

— Садиться читать, — убитым голосом ответил малыш.

Няня помогает Максу слезть с высокого стула и, взяв за руку, выводит из кухни, Нина подхватывает грязные тарелки, оставшиеся после них, и несет все на свою сторону перегородки.

Возвращается за чашками и ставит перед моим носом большую тарелку.

— Мисс Райт, может, хотите горячих оладушек?

Я рассеянно киваю, невольно начав подражать Максу в художественном размазывании каши по тарелке.

Мама по утрам тоже готовила для нас кашу. Только не такую, как приготовила Нина, а манную, с кусочком тающего маслица в середине. Мы все вместе садились за стол, наперегонки ели кашу, и, когда я проигрывала папе или братьям, мама всегда утешающе целовала меня в макушку.

Раньше я думала, что это знак любви или поддержки, а теперь…

«Я понимаю, что бояться ребенка глупо с моей стороны, но как бы по-человечески она себя ни вела, факт остается фактом: она — демон, монстр из чужого мира».

Сердце сжимается, к горлу подкатывает неприятный комок, а черная банка печали, так и не открытая вчера вечером, угрожающе гремит плохо закрученной крышкой.

Нет, только не сейчас!

Стараясь отвлечься, оглядываю стол. Каша, оладьи, сок в прозрачном кувшине…

Украдкой кидаю взгляд на вернувшегося к чтению чего-то крайне любопытного на планшете мужчину.

Надо же, оказывается, мы оба ходим с призраками за спиной.

Ощущение присутствия здесь давно умерших людей из нашего прошлого кажется мне настолько реальным, что я почти физически чувствую их рядом с нами.

Это настолько сильное чувство, что хочется встать, отодвинуть два стула и пригласить их обеих к столу. Сжав кулаки, резко дергаю головой, стараясь отогнать от себя потусторонний бред в лучших традициях Сверхъестественного.

— Что-то не так?

Я качаю головой и печально улыбаюсь. Порой его внимательность совсем не в тему.

— А знаете, Курт, — я смотрю на два пустых стула напротив, — в чем-то мы с вами очень похожи.

— Правда?

Я не смотрю на него, но мне кажется, что мужчина заинтригован.

— Ну, судите сами, у нас у обоих были в жизни женщины, которых мы очень сильно любили, вплоть до того, что начали их боготворить, — я смотрю на один из пустых стульев и, словно наяву, вижу маму, сидящую за столом с немного рассеянной улыбкой на губах.

Нет, не маму. Оперативницу УНЗД Людмилу Железнову.

— Хочу предупредить вас, Курт, когда ставишь человека на пьедестал, или полку, или возводишь до ранга святых, может случиться так, что пьедестал сломается, полка рухнет, а небеса разверзнутся, и тогда… — Я тяжело вздыхаю. — Тогда становится невыносимо больно.

Я умолкаю, ощущая, как где-то в глубине души бьется в черное стекло банки невыплаканная боль от предательства.

— Прекрасный совет, Эва. Вот только я очень хорошо знаю, что ты чувствуешь, — он поднимается на ноги. — В восемь в моем кабинете.