Было не совсем верно, что никто не знал, где находится Дольф. Но отчасти это было так, именно отчасти, что уже было неплохо, вернее, могло быть неплохо в будущем.

Наннет знала, где он, правда, с некоторыми оговорками. Карта Марса была вырвана из книги и выброшена потому, что это была карта из Флэгстаффа, обсерватории, где астрономы давали волю воображению влиять на наблюдения за красной планетой, начиная с того дня, когда Лоуэлл изобразил начертания Залива Шеба. Здравый смысл подсказывал ей, что Дольф, скорее всего, будет придерживаться запланированного места посадки, хотя бы потому, что это большое зеленое пятно возле экватора почти гарантирует, что здесь окажется наиболее приемлемая область Марса, особенно в разгаре лета. То, что отмеченная область была величиной чуть ли не с Флориду, не смущала Наннет, так как ее не смущало вообще ничего — даже в большей степени, нежели Дольфа, вероятно, потому, что она была моложе его, и в ее мыслительных процессах была смесь чистоты, наивности и поразительной изобретательности, а также великолепное невнимание к мелким, но решающим деталям, которые напугали бы любого взрослого... любого, кто уже забыл о противоречивом уме подростков.

Наннет знала точно, где находится Дольф, и собиралась добраться до него.

По последнему пункту почти не было работы, так как у нее была действующая модель устройства Дольфа — та самая, которую Дольф продемонстрировал ей при пробном полете, вручив, таким образом, свою тайну в ее руки. При помощи монтажного стола она смогла проверить устройство, которое было еще более простым, чем то, с которым Дольф отправился на Марс, а паяльником она восстановила несколько схем, которые могли бы подкачать во время работы.

Ведро с варом подсказало, что ей предстояло законопатить щели в ее предполагаемом корабле (Наннет призналась себе, что додумалась до этого не без намеков), и вообще, она пользовалась всеми подсказками, разбросанными в гараже, а также всеми знаниями, которые почерпнула из книг.

Но не все из них она могла использовать с выгодой для себя. С одной стороны, она была абсолютно убеждена, что нужно спешить — а даже в обычных обстоятельствах она не отличалась большим терпением. Во вторых, она не накопила заранее денег для этого предприятия, и вообще, у нее было меньше финансовых источников, чем у Дольфа. И наконец — что было наиболее кардинальным, — она вообще не думала об этом.

Но в одном Наннет превзошла Дольфа: она оставила записку. Там она написала:

«Дорогие мама и папа, мистер и миссис Хэртель!

Вы не поверите, но я вам не лгу. Дольф отправился не в поход. Он улетел на Марс, а я лечу за ним.

Я понимаю, как это звучит, но, возможно, если мы не вернемся, и вы нигде не найдете нас, то вспомните мои слова. Мы не сбежали тайком и не наделали прочих глупостей. Просто Дольф открыл, что очень легко и просто можно создать антигравитационное устройство. Он взял меня в первый пробный полет, а затем соорудил своего рода космический корабль из домика на дереве — и улетел в нем на Марс. Я знаю, что он не собирался задерживаться там, потому что он взял с собой очень мало припасов. Но он еще не вернулся, и я должна отправиться за ним, так как он, вероятно, нуждается в помощи.

Он сделал на карте Марса пометку в месте под названием Залив Шеба, и я совершенно уверена, что он застрял где-то там, так что туда я и лечу. Я верну его, если все пойдет нормально. Если же нет, то мы оба влипли, но вы, пожалуйста, не волнуйтесь.

Люблю и все прочее,

Наннет».

Она положила в конверт с запиской карту, но не приложила к ней схему установки Дольфа или его расчеты, заметки, хоть что-то, что помогло бы кому-нибудь вновь открыть антигравитацию, не говоря уж, что это послужило бы страховкой. Конверт она тщательно заклеила и оставила на монтажном столе. Затем в другой конверт она собрала вышеупомянутые расчеты и записи на случай, если Дольф случайно забыл их, и теперь они ему крайне нужны, тщательно запаковала этот конверт и забрала с собой.

Затем подняла и поставила собственный маленький корабль на старые салазки, вытащила салазки из гаража на дорогу, откуда взлетела в темноту ночи — как сделал прежде Дольф. С ней улетел и бесценный, но бесполезный для Дольфа, и тем более, для нее конверт, бесценный, потому что, останься он на Земле, то мог бы стать последней надеждой на спасение для Дольфа и Наннет. Темнота поглотила ее с обычным безразличием, и лишь сердце ее на секунду замерло от страха и восторга, но летней ночью в Айове вряд ли кто смотрит на звезды, кроме юных влюбленных.

Что же касается Дольфа, то он в это время мастерил пресс и счел это гораздо труднее, чем ему казалось, когда он делал эскиз. Он бросил бы его, если бы от этого не зависела его жизнь.

Однако, в мешочках с соком лишайника, помимо воды, было что-то еще. Он обнаружил это не сразу, а лишь когда по утрам сухость и жжение во рту, в горле и в носу, а также кровотечение из носа и частый сухой кашель подсказали, что нужно поддерживать определенный процент влажности воздуха, или умереть от обезвоживания. Фитиль из ткани, опущенный в чашку Петри, был самым простым решением этой проблемы, но Дольфу очень не хотелось использовать воду из канистр для чего-либо, помимо питья.

Очевидное решение состояло в том, чтобы использовать сок, выжатый из растений. Кроме того, в процессе работы над этим была обнаружена еще одна выгода. Изрядная часть мешочков казалось пустой, Дольф подумал, на что они могли бы сгодиться, ответил сам себе: «Ни на что», и сунул один такой мешочек в пламя спички. Спичка на короткий миг вспыхнула ярче. «Пустые» мешочки, оказывается, содержали кислород, вероятно, не совсем чистый кислород, но близко к тому.

Оба открытия были равно полезны. В марсианской атмосфере было слишком мало водяного пара и кислорода, чтобы в ней могли выжить земные растения. Но марсианские лишайники, должно быть, добывали воду и кислород из лимонитовых песков, на которых росли. И этого им хватало, чтобы поддерживать жизнь в клетках, той части окружающей среды, которую известный физиолог Клод Бернард назвал «внутренней».

Следовательно, если Дольф станет выжимать воду из растений в каюте, то поднимет в ней содержание кислорода — наверняка, лишь часть того, в котором нуждался, но тут пригодится каждая лишняя молекула.

Когда пресс был завершен, он походил на какое-то сооружение из мехов (наркоман назвал бы это соковыжималкой). Следующим шагом по плану он должен был начать делать дистиллятор из имеющейся в его распоряжении стеклянной посуды — пока у него еще хватало кислорода, чтобы завершить эту работу. Потому что, чем больше пройдет времени, тем меньше у него останется кислорода, а кроме того, следовало учитывать, что какое-то его количество пропадет впустую из-за неизбежного брака.

День подходил к концу — Дольф уже давно не считал, что марсианские дни длиннее земных, — но он не хотел прерывать работу над дистиллятором посредине. Так что его нужно было отложить на завтра, а пока что заняться чем-нибудь другим. Он собирался загрузить свой пресс. Для этого нужно было вылезти наружу и собрать побольше лишайника. Дольф не покидал корабля целых два дня, и нужно было сделать это побыстрее, пока он еще не стал слишком слаб, чтобы двигаться. Тесное помещение, холодные ночи и низкая сила тяжести совместно отнимали у него силы и подвижность.

Дольф привязал к поясу бельевую веревку, которой намеревался обвязать кипу лишайника, надел теплую одежду, респиратор и выполз наружу, на песок. Как раз в это время начался ветер, поднявший тучи песка, и он чуть было не замерз, прежде чем успел заползти под прикрытие своего корабля. Но буря быстро прекратилась и вроде бы не причинила никакого непоправимого урона. Тогда Дольф решил начинать работу, так как близились сумерки, и сегодня у него больше не было возможности заняться сбором урожая.

Но прежде он удовлетворил свое желание полюбоваться небом. Оно было темным в зените и совсем черным у горизонта, хотя на западе вдоль края кратера виднелась полоска сине-стального цвета, которую создавало посылающее прощальные лучи маленькое солнце. Ярко горели звезды, их были тысячи, гораздо больше, чем когда-либо было видно в небе Айовы даже в самых лучших для наблюдения условиях. Дольф сомневался, что на Марсе у него появится время повторно изучить созвездия, хотя их очертания не слишком изменились. Но здесь они были заполнены огромным числом «новых» звезд, которых не позволяла увидеть Земная атмосфера.

И прямо сейчас в небе было два необычных объекта.

Одна тусклая искорка легонько скользила к северному краю кратера. Наверное, это был один из двух спутников — ничто иное не могло так явно перемещаться в марсианском небе, и, вероятнее всего, это был Деймос, больший, но наиболее далекий из двух. К тому же, Дольф приземлился слишком далеко на юге, чтобы увидеть Деймос даже на плато. Деймос тоже казался бы только тусклой искоркой, и был бы весьма далек от низко висящей луны, изображенной на рисунках к произведениям Эдгара Райса Берроуза о Марсе. Если бы он не двигался, то его было бы невозможно отличить от многочисленных, более ярких звезд.

Но вот чем был другой необычный объект, Дольф и представить себе не мог. Это была звезда, такая же яркая, как Ригель или Сириус, и — хотя ни одна звезда на Марсе не мерцала, так как атмосфера для этого была слишком разреженной, — светилась она вообще не как звезда, а как планета. Больше того, хотя она и светилась голубовато-белым светом, как любая из звезд-гигантов, в ее свете был и зеленоватый оттенок, какого Дольф еще не видел ни у одной звезды.

И, глядя на нее, Дольф почувствовал, что тонет в невидимом море ностальгии. Потому что это не могло быть ничем иным, кроме Земли. Дольф не мог поверить, что сердце и душа могут так потянуться к тому, что, казалось, было лишь светящейся точкой —блестящей, красивой точкой, что и говорить, но только одной из многих...

И тут Земля внезапно погасла.

Секунду Дольфу казалось, что глаза подвели его, и он даже потер перчаткой защитные очки. В следующий миг его поразило ужасное подозрение, один из тех кошмаров, которые мучили всех со времен Хиросимы. Но если Земля взорвалась, то...

Дольф не успел построить никаких предположений, потому что звезды, окружавшие Землю, тоже исчезли... а затем, через секунду, в черном космосе, почти в самом зените, появился красновато-желтый ромб, похожий на одну сторону падающей коробки.

Это и была падающая коробка, поймавшая последние солнечные лучи, прежде чем опустилась ниже гребня кратера. Теперь он не мог следить за ее спуском, кроме как по расширяющейся над ним беззвездной области. Это был... должен быть, — других вариантов не существовало, — другой ящик, такой же, как его собственный. Он направлялся прямо к нему, но спускался слишком быстро.

Дольф знал, что нет смысла бежать. Ящик мог упасть на него, а мог разбить его собственный дом. Поэтому он стоял, как замороженный, глядя вверх. Черная область росла. А затем, внезапно, перестала расти и двинулась на северо-запад. Через секунду она уже не закрывала звезды у него над головой, а через две вообще исчезла.

Может, ничего и не было? Может, ему все это почудилось? Дольф почти надеялся, что это так. Он уже подумал о том, что в ящике могло быть то, в чем он нуждался.. .Конечно, если кто-то прилетел, чтобы спасти его, то уж наверняка захватил с собой побольше запасов. Но у Дольфа также возникло страшное подозрение о том, кто мог лететь в этом ящике. Лучше уж пусть это будет кошмар, вызванный одиночеством и кислородным голоданием, чем предположение, которое могло оказаться верным...

Долгий, глухой удар донесся из темноты, слишком громкий в разреженном воздухе, а значит, падение должно произойти очень близко. Дольф прорычал в респираторе фразу, за которую отчим устроил бы ему выволочку... если бы только пасынок был в пределах его досягаемости. А затем Дольф ринулся в сторону падения.