Истамбул, Рождество 1555 года

Cuius regio, eius religio. В каждой земле князь устанавливает свою религию.

С князьями всегда можно договориться. С ними можно иметь дело.

Это было решено в Аугсбурге, два месяца назад, и записано в договоре, санкционировавшем раздел имущества, земель и религий в границах империи. Новый папа Павел IV позволил протестантам сохранить конфискованные на тот день церковные владения и благословил восстановление мира.

Таким образом, была окончательно закрыта крышка ящика Пандоры, которую Лютер, марионетка немецкой знати, приоткрыл почти сорок лет назад, породив десятилетия надежд, восстаний, отмщений и реставраций. Сорок лет, именно такой срок понадобился, чтобы лишить народ права выбирать собственную судьбу, а людей — собственную веру.

Так заканчивается эпоха. Карл V, ныне бессильный правитель империи, стоящей на пороге краха, собирается отречься от престола, оставив в наследство юному Филиппу собственные долги и продолжающиеся войны.

Даже звезда всемогущих Фуггеров клонится к закату, омраченному громадным долгом, который уже невозможно выплатить. Почти полвека они финансировали все требования и пожелания Габсбурга — теперь они по полной программе расплачиваются за это.

Cuius regio, eius religio. Тому, кто отказывается склонить свою голову перед князем или стать подданным одной-единственной земли, не остается выбора. Судьба евреев Венеции стала для них примером.

К тому времени, когда на Риальто сжигали Талмуд, 21 августа 1553 года, Жуану уже удалось организовать бегство на Восток почти тысячи сефардов. После буллы Юлия III, после костров, арестов, гетто, другого выхода не оставалось. Теперь то же самое происходит повсюду по мановению руки Павла IV.

Генрих Гресбек знал это. Венеция должна была лишь перетянуть чашу весов, открыв дорогу еще более лицемерным и жестоким гонениям. Библейский народ уносит с собой бесценные сокровища собственного опыта, своих знаний и умений в своем энном по счету исходе. Для них открылись врата новой империи, единственной, пожелавшей принять их и признавшей их мужество. Но вместе с евреями туда отправляется и множество христиан, тоже не имеющих собственной страны мужчин и женщин, чтобы начать новую жизнь на другом берегу Средиземного моря, среди тех неверных, которых их с детства учили ненавидеть и которые сейчас одни готовы принять их, не требуя исполнения религиозных ритуалов.

Их несравненный владыка — Сулейман Великолепный, от одного упоминания имени которого бросает в дрожь любого венецианца, самый богатый и самый могущественный в мире правитель империи, простирающейся от Крыма до Геркулесовых столбов, от Венгрии до Багдада. Тонкий знаток психологии отдельных людей и целых народов, он восседает на троне в Константинополе, окруженный аурой непобедимого воина и мудрого тирана. Нельзя предстать перед его светлыми очами, не упомянув о его завоевании Месопотамии и не вспомнив о том, как он лично привел свои войска под стены Вены, разгромил Карла V в битве при Мохаче. Этот человек, лишь кивнув головой, может перекрыть торговые пути на Восток, превратив Венецию в захолустный портовый городишко.

Если он спросит меня о континенте, на который распространяются его владения, я расскажу ему свою историю. И я надеюсь, что он оценит ее выше доклада какого-нибудь посла.

Из нее не извлечешь никакого урока. Никакого плана, которому надо следовать. Я пока жив, вот и все. Я лишь разделил мир на две части, оставив вторую половину мира, ту отдаленную землю, которую я видел удаляющейся в дымке под небом зимнего дня, и мне больше нечего делить. Я оставил ее правителям, укрепляющим свои троны и решающим, какую веру исповедовать их подданным; новым банкирам, которые готовятся занять место Фуггеров, цитируя Кальвина по памяти. Самому Кальвину, отправившему на костер Мигеля Сервета, ученого и богослова. Я оставил ее сжигающим книги инквизиторам; Реджинальду Полу, который еще вчера был защитником примирения с протестантами, а сегодня стал архиепископом Кентерберийским и преследует протестантов в Англии.

Но в первую очередь, я оставил ее архитектору Плана, который сейчас претворяется в жизнь. Джованни Пьетро Караффе, воссевшему на Святой престол под именем Павел IV, в возрасте семидесяти девяти лет, 23 мая 1555 года.

— Все еще в постели?

Как она вошла в комнату, я не слышал. Я, бормоча себе под нос, поворачиваюсь.

Беатрис склоняет голову, чтобы встретиться со мной взглядом:

— Султан будет недоволен, если ему придется ожидать двоих неверных вашего ранга.

Сидя в постели, я обвиваю одной рукой ее талию, крепко обнимая другой.

— Заставляй могучих ждать и показывай, что ты их не боишься.

— Да, и он отрубит тебе голову.

Мы смеемся. Я с трудом поднимаю себя и тащусь в ванную, отраду моей старости. Каждый раз, когда моя нога ступает туда — а это происходит по крайней мере дважды в день, — я испытываю одновременно и настоящий шок, и удовольствие от условий собственной жизни. Пол и стены выложены синей плиткой. Большая ванна занимает целую стену, в два локтя длиной. Ее постоянно можно наполнять из двух труб, по которым течет горячая и холодная вода. Вода, нагревающаяся в цистерне на верхнем этаже, стекает вниз, как только пожелаешь, и смешивается с холодной, которая течет по другой трубе.

В этом городе мечты ванные — признак высшей цивилизации, заботы о теле и гигиены, неизвестной в Европе. Они повсюду всех форм и размеров, и все они предназначены для восстановления тела и духа от усталости и жаркого климата.

Я погружаюсь в тепло и лежу неподвижно. Пусть султан подождет.

Йозеф, ворвавшись в комнату со страшным шумом, прекращает мое сонное блаженство.

— Не вздумай утопиться, старик!

На нем — его лучшая одежда: любимые высокие сапоги, широкие светлые шаровары, длинная блуза на пуговицах с вышивкой на груди, за поясом — изогнутый кинжал с инкрустированным лезвием, на голове — типичный для этих земель голубой головной убор с белым пером, прикрепленным золотой булавкой.

— Есть и другие люди, с которыми мы должны встретиться до аудиенции у султана. Заканчивай быстрее, Самуэль ждет тебя уже целую вечность. Порядки этого города превратили тебя в законченного лентяя.

Он бросает кусок мыла в воду, фонтаном брызгающую мне в лицо. Протягивает мне большое полотенце:

— Пошевеливайся!

* * *

На громадном крытом базаре можно найти все, что душе угодно. Пройдя между громадным количеством скамеек по узким коридорам, тянущимся вдоль лавок, в сопровождении Самуэля и Йозефа, направляющих мои неуверенные шаги, мы входим в заведение, где выставлены специи и злаки.

Воздух наполнен всеми мыслимыми ароматами. Повсюду внутри — низкие столики, ковры и кушетки, занятые людьми, увлеченными деловыми переговорами, болтающими или курящими кальян.

Два жирных улыбающихся османа выходят нам навстречу, изгибаясь в любезных поклонах.

Один горячо обнимает Йозефа, затем обращается ко второму:

— Это знаменитейший Йозеф Насси, вошедший в легенды. А это — его брат Самуэль, прославившийся не меньшим мужеством. — Он сияет. — В Венеции эти люди, известные как Жуан и Бернардо Микеши, считаются главными врагами Светлейшей за все, что они сделали для наших друзей. Если они вернутся в Венецию, их, без сомнения, распнут на колонне Сан-Марко.

Оба смеются от удовольствия, его компаньон заметно удивлен.

Очередь говорить Йозефу, сефарду:

— Но все это не исключает, что мы вернемся туда однажды. Несмотря на своих хозяев, Венеция — великолепный город. Господа, представляю вам моего компаньона, Исмаэля, Путешествующего по Миру, того, кто добрался сюда из холодных северных земель, пережив все мыслимые и немыслимые приключения и став врагом всех правителей Европы.

Оба толстых торговца вновь кланяются с совершенно равнодушным видом.

Они предлагают нам сесть, один из них начинает наполнять чем-то кальян, второй — просит Йозефа рассказать его товарищу о невероятном бегстве из Венеции.

— В другой раз. Нас ждут при дворе, и я не хочу терять то немногое время, которое у нас осталось, на пустые россказни. Лучше поговорим о делах.

— Конечно же. — Моментально следует хлопок в ладоши, и мальчик в белой тунике приносит поднос с дымящимся кувшином и несколькими чашками.

Слуга разливает дымящуюся жидкость с сильным незнакомым ароматом.

Я смотрю на Йозефа.

Он обращается ко мне на фламандском, языке далеких времен Антверпена.

— Именно это дело мы и собираемся обсудить. Попробуй.

С подозрением делаю глоток. Горячая жидкость льется в горло: сильный, чуть горьковатый вкус, затем — неожиданное ощущение прилива сил и обострения чувств. Я делаю еще один глоток, и на языке остаются зернышки, осевшие на дне чашки.

— Замечательно, но я не понимаю…

— Это называется кофе. Его зерна собирают с растения, распространенного в отдельных районах Аравии.

Торговец вручает нам мешочек с зелеными бобами, и Йозеф берет оттуда пригоршню.

— Их жарят и перемалывают в порошок, а потом заваривают кипятком. В Европе от этого напитка сойдут с ума! — Он интуитивно ощущает мое недоумение. — Султан демонстрирует, как высоко ценит услуги и информацию, которую мы ему предоставляем, но всегда надо иметь и другие проекты, несколько дел, которые можно развивать. Поверь мне, в Европе множество людей, один за другим, оценят те маленькие удовольствия, которые придают жизни вкус.

Я улыбаюсь и думаю о своей ванне, полной горячей воды.

Йозеф продолжает:

— Здесь уже открылись заведения, где можно отведать этот тонизирующий напиток. Такие местечки, как это, где можно поговорить, заключить сделку и покурить табак из этих фантастических трубок с водой. Вот увидишь, понадобится совсем немного лет, чтобы ввести подобные привычки и в Европе. Нам надо лишь начать рассылать мешочки с этими драгоценными бобами по нашим торговым путям и показывать, как их использовать.

— В Европе не ценят удовольствий, Йозеф, ты это знаешь.

— С Европой покончено. Теперь, подписав этот договор, они снова начнут воевать между собой, лелея варварскую мечту о мировом господстве. Весь остальной мир принадлежит нам.

Мальчик-слуга вновь наполняет чашки.

Я делаю глубокую затяжку из кальяна. Все тело расслабляется, и я растягиваюсь на кушетке.

Я улыбаюсь. Не существует такого плана, в котором можно было бы все предусмотреть. Одни воспротивятся ему, другие дезертируют. Время по-прежнему будет награждать победами и поражениями тех, кто продолжит борьбу.

Я с громадным удовольствием делаю новый глоток.

Мы заслужили тепло наших бань. Возможно, эти дни пройдут без болей.

Никогда не стоит следовать какому-то плану.