Карен вышла из кабинета. Ее телохранитель по-прежнему дожидался у дверей.

«Все в порядке?» — в очередной раз услышала она.

Как ей надоела эта пустая фраза! В ней столько же смысла, сколько подлинного внимания и заботы. На самом деле, никому нет дела до ее проблем. Вопрос не требует ответа, точно так же, как, скажем, небрежно брошенное: «Как дела?» Уж кто-кто, а Дойль должен знать, что у нее далеко не все в порядке, но ему, естественно, глубоко наплевать. Он просто полицейский, выполняет свою работу и желает удостовериться, что никаких проблем с вверенным ему объектом не предвидится.

Ей очень хотелось объяснить, насколько плохо обстоят дела, но любое необдуманное слово могло возбудить недоверие и подозрительность. Пока она не выполнит свою задачу, требуется особая осторожность.

Поэтому Карен просто кивнула в ответ, и они вернулись в ее клетушку.

«Можно я от вас позвоню?» — спросил полицейский.

«Конечно».

Пока Дойль рапортовал начальству, Карен раскладывала на столе рядом с машинкой листы с текстом и эскиз, прислушиваясь к приглушенному голосу детектива. Она делала вид, что поглощена работой, стараясь ни пропустить ни слова. Все в порядке, говорил он; да, в пять часов все-таки должен подойти Гордон.

Гордон, — очевидно, тот самый подгулявший сменщик Дойля, — будет охранять ее до конца дня. Но он появится только в пять. Значит, когда настанет время пробраться на крышу, придется как-то отвлечь внимание Дойля.

Если она вообще решит пойти туда…

Полицейский повесил трубку.

«Ничего нового?» — спросила Карен.

Он покачал головой. — «Они нашли машину Роделла. Если даже обнаружили что-нибудь еще, пока молчат».

«Насчет моего мужа ничего не сказали?»

«К сожалению, нет».

Карен отвернулась. Отсутствие новостей — хорошие новости. Или нет?

Если она решит пойти к нему…

Уже почти три. Остается час на размышления.

«Мне надо переделать текст», — объявила она Дойлю.

«Да, конечно». — Он открыл шкаф, вытащил наугад журнал, поморщившись при виде манекенщицы на обложке, худющей и такой долговязой, что поневоле задумаешься над истинным значением слов «высокая мода».

Карен села за машинку и достала чистые листы бумаги.

Необходимо как-то решить проблему с заголовком. Она потратила на это примерно двадцать минут, добавив в текст две таких же бессмысленных фразы. Потом стала перепечатывать набело готовый материал. Она неторопливо стучала по клавишам, но мысли были заняты другой, по-настоящему важной проблемы.

Должна она идти на встречу с Брюсом, или нет?

Карен прекрасно понимала, что нельзя вечно все скрывать. Возможно, самое разумное — снять с себя тяжкий груз, рассказать Дойлю о звонке. Пусть полиция берет на себя ответственность, в конце-концов, это их работа. Она не получает зарплату за то, что рискует жизнью при выполнении служебных обязанностей. Если, конечно, не приравнивать замужество к службе…

Как бы сейчас возмутились феминистки! Первейшая обязанность женщины — забота о себе самой; брачные узы в их нынешнем виде такой же анахронизам, как миф о первородном грехе.

Но не для Карен. Она понимала и признавала необходимость эмансипации, но не могла отказаться от моральных обязательств перед близким человеком. Значит, на самом деле никакой проблемы не существует. Ведь выбора у нее нет. Придется идти, потому что надо любой ценой узнать правду. Пусть даже эта правда состоит в том, что она ошиблась в Брюсе.

Конечно, если такое произойдет, ей уже ничто не поможет. Но тогда будет все равно…

Сейчас важно одно: пробраться на крышу, оставшись незамеченной.

Карен бросила взгляд на часы. Пятнадцать минут четвертого. Дойль достал другой журнал и листал его, неодобрительно хмурясь при виде новейших образчиков гения Сен-Лорана. Если оставить его наедине с самим собой, он так и просидит до пяти. Вопрос в том, как это сделать. И тут ее вдруг осенило.

Она отодвинула стул, поднялась.

Дойль оторвался от журнала. — «Куда теперь направимся?»

Карен потянулась за сумочкой. — «Не знаю как вы себя чувствуете, но дамская комната у нас расположена чуть дальше по коридору».

«А, ну конечно». — Он улыбался. — «Я вас провожу».

«Только до входа, пожалуйста», — Карен улыбнулась в ответ. — «У нас приличное заведение».

Без десяти четыре.

Перерыв еще не начался, в коридоре пустынно. Туалетные комнаты совсем рядом, за углом, с другой стороны коридора выход на лестницу. Отлично. Карен остановилась возле двери, оглянулась, сжимая сумочку.

«Я немного задержусь», — сказала она Дойлю. — «Хочу подкраситься».

«Ничего, я подожду».

Карен вошла внутрь. Она не собиралась наводить красоту, и вообще оставаться здесь. Убедившись, что внутри никого нет, просто выбежала наружу. С другой стороны. Дойль не знал, что в туалетах существует второй выход, откуда можно незаметно добраться до цели.

Она стояла в коридоре. Лифт за углом. Очень хорошо — рыжеусый полицейский, стоящий там, ее не увидит. Остается просто пройти в противоположном направлении до массивной стальной двери, над которой значится «Выход».

Карен открыла ее; наверх тянулась лестница. Стараясь двигаться осторожно, чтобы не стучать каблуками по железным ступенькам, стала медленно подниматься. Прошла два этажа; лоб покрылся испариной, во рту пересохло. Дыхание участилось, но причина не в том, что тяжело идти.

Без пяти четыре.

Без пяти четыре, и она стоит на крыше.

В полном одиночестве.

Карен уже бывала здесь; когда она только начала работать в агентстве: молоденьким сотрудницам нравилось летом завтракать на свежем воздухе, а заодно загорать. Но она никогда не поднималась наверх одна. Потом руководство издало приказ с запретом выходить на крышу, и подобные вылазки прекратились. Нетрудно понять, в чем причина. Если не считать навеса над лестницей, крышу можно считать совершенно плоской, но она не огорожена… Ничто не отделяет стоящего на краю от зияющей пустоты внизу. Внезапный порыв ветра может привести к трагедии.

Но сегодня буря не ожидается, напротив, стоит удушающая жара. Под ногами поскрипывал песок. Полуденное солнце клонилось к западу, где дремала Санта-Моника. Карен повернулась к нему спиной, окинула взглядом погруженные в тень районы.

Странно. Я в первый раз смотрю на город. Далеко на севере протянулись Ла Крещента, Ла Кэнеда, Альтадена, — экзотические имена пригородов, спрятавшихся от палящего жара на холмах. Ни в одном из них она никогда не была. Чуть ближе, выглядывая из клубящейся завесы смога, нависшего над Глендейлом, лежал Форест Лоун.

Карен перевела взгляд на Бойль Хейтс и раскинувшиеся вдалеке кварталы Восточного Лос-Анжелеса, повернула голову на юг, где лежал Уоттс. Там она тоже ни разу не появлялась. Эти названия для нее, как и для большинства других — символы нищеты и беспорядков. Вряд ли кто-нибудь по собственной воле поселится в таком месте, хотя здесь приходится жить большинству населения. Счастливцы, обладающие правом выбора, расположились к западу от центральной части города. Именно здесь находятся районы, которые стали визитной карточкой Лос-Анжелеса: Голливуд, Беверли Хиллз, Бел Эйр, Брентвуд, даже Малибу. Если их обитателям нужно проехать на юг или восток, они мчатся по автостраде, минуя уродливую реальность нищих кварталов, переносясь из одного сказочного места в другое: Японские сады, или Ягодную Ферму Нотта. А миллионы жителей трущоб в это время изнемогают от жары в пропитанных вонью лачугах.

Неудивительно, что там постоянно зреет ненависть и злоба, и в любой момент могут вспыхнуть беспорядки. Постоянно твердят об «атмосфере насилия», спорят о том, что ее питает; одни клеймят войну, другие — фабрикантов игрушек, штампующих солдатиков, третьи обвиняют крайне правых, четвертые — крайне левых. Но если посмотреть отсюда, с вершины небоскреба, эта атмосфера предстает в виде темного облака сгустившейся влажной духоты и вони, нависшего над районами гетто.

Четыре часа.

Карен повернулась к лестнице.

Никого. Ни единой живой души, ни единого звука.

Что случилось?

Почему он не пришел?

Она, прищурившись, посмотрела на раскаленный шар солнца, и лоб стал мокрым от пота. Жарко. Слишком жарко. Атмосфера насилия…

Чтобы не ослепнуть, пришлось отвернуться. Тем временем на солнце набежало облако, почувствовалось едва заметное дуновение ветерка. Карен с радостным облегчением двинулась навстречу ему, к краю крыши.

Она посмотрела вниз, на улицу. С высоты четырнадцатиэтажного здания машины, снующие по шоссе, казались заводными игрушками. Закружилась голова, перехватило дыхание; Карен сразу отпрянула.

Какое-то движение за спиной. Она обернулась…

И чьи-то пальцы крепко сжали плечо.