Норман улыбнулся пожилому мужчине и произнес:

– Вот ваш ключ. Десять долларов за номер на двоих, пожалуйста.

Его супруга щелкнула замком сумочки.

– Деньги у меня, Гомер. – Она положила банкноту на стойку, кивнув Норману. Потом ее голова резко выпрямилась, глаза, сощурясь, стали разглядывать его. – Что с вами, вам нехорошо?

– Я… просто немного устал, наверное. Ничего, пройдет. Я уже закрываюсь.

– Так рано? Я думала, мотели работают круглосуточно. Особенно по субботам.

– У нас сейчас не очень-то много посетителей. Кроме того, сейчас почти десять.

«ПОЧТИ ДЕСЯТЬ. БЕЗ МАЛОГО ЧЕТЫРЕ ЧАСА. О ГОСПОДИ!»

– Понятно. Что ж, спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Они уходили, теперь можно отойти от стойки, можно выключить вывеску и запереть контору. Но сначала он выпьет, хорошенько выпьет, потому что нуждается в этом. И неважно, будет он пьяным или нет, сейчас все неважно, все позади. Позади, а может быть, только начинается.

Норман уже порядочно выпил. В первый раз он выпил, когда вернулся в мотель, около шести, а потом уже добавлял через каждый час. Если бы не спиртное, он бы просто не выдержал, не смог бы стоять здесь, зная, что спрятано под ковром в холле дома. Да, он оставил там все как было, не пытаясь ничего трогать, просто поднял ковер и накрыл это. Довольно много крови натекло, но она не просочится сквозь ткань. Тогда он больше ничего и не мог сделать. Потому что был день.

Теперь, конечно, придется идти туда. Он строго-настрого запретил Маме что-нибудь трогать и знал, что она подчинится. Странно, что она вернулась в свое прежнее состояние апатии, сразу после того, что случилось. Тогда казалось, что Маму ничто не остановит, – маниакальная стадия, так это, кажется, называется, – но, как только все было кончено, она просто завяла, и дальше пришлось ему взяться за дело. Он велел ей вернуться в свою комнату и больше не показываться возле окна, лечь и лежать, пока он не вернется. И еще он запер дверь.

Теперь придется ее отпереть.

Норман закрыл контору и вышел из мотеля. Неподалеку стоял «бьюик».

– Вот замечательно, если бы можно было просто сесть за руль и уехать! Умчаться подальше отсюда, оставить все позади и больше никогда не возвращаться, никогда! Подальше от мотеля и от Мамы, подальше от того, что лежит под ковром в холле!

На мгновение это желание, словно волна, захлестнуло его, но лишь на мгновение. Потом все улеглось, и Норман пожал плечами. Ничего не выйдет, уж это он знал точно. Никогда ему не умчаться так далеко, чтобы быть в безопасности. И потом, его ждет ЭТО, завернутое в ковер. Ждет его…

Поэтому он сначала внимательно оглядел шоссе, потом посмотрел, задернуты ли шторы на окнах номера первого и номера третьего, наконец, залез в машину мистера Арбогаста и вынул ключи, которые нашел в кармане детектива. Очень медленно, он подъехал к дому.

Весь свет был потушен. Мама спала в своей комнате, а может, только притворялась, что спит, сейчас это его не волновало. Главное – пусть не путается под ногами, пока Норман делает свое дело. Не хочется, чтобы Мама была поблизости: он почувствует себя маленьким мальчиком. Ему предстояла мужская работа. Работа для взрослого мужчины.

Кто, кроме мужчины, смог бы связать края ковра и поднять то, что было внутри? Он пронес тяжелую ношу по ступенькам, а потом положил на заднее сиденье машины. Он был прав – сквозь плотную ткань не просочилось ни капли. Эти старые ковры с грубым ворсом не пропускают влагу.

Миновав лес и добравшись до болота, Норман проехал по самому краю, пока не нашел открытого места. Нельзя даже пробовать утопить эту машину там же, где первую. Но тут место новое, кажется, подойдет. Он использовал тот же метод. На самом-то деле, все было очень просто. УМЕНИЕ ПРИХОДИТ С ОПЫТОМ.

Только смеяться тут было нечего; тем более, когда он сидел на пеньке у трясины и ждал, пока болото не поглотит машину. На этот раз было еще хуже. Казалось бы, «бьюик» тяжелее и затонуть должен быстрей. Но, пока он ждал, прошло миллион лет, не меньше. Наконец, плоп! И все.

Ну вот. Он исчез навсегда. Как эта девушка со своими сорока тысячами. Где они были спрятаны? Конечно же, не в сумочке и не в чемодане. Может быть, в сумке, где она держала смену белья, или в самой машине? Надо было все осмотреть, вот что он должен был сделать. Но ведь тогда он был не в состоянии это сделать, даже если бы знал про деньги. А если бы он их нашел, кто знает, что бы случилось? Скорее всего, он бы выдал себя, когда появился детектив. Всегда чем-то выдаешь себя, если гнетет чувство вины. Слава Богу, по крайней мере за это он должен быть благодарен, не он совершил убийство. Да, он знал, что считается соучастником; с другой стороны, он должен был спасти Маму. Конечно, этим он спасал и себя тоже, но все, что он делал, он делал в первую очередь ради нее.

Норман медленно брел по полю. Завтра он должен будет приехать туда на своей машине с прицепом, снова проделать то же самое. Но это чепуха по сравнению с тем, что предстоит в доме.

Как и всегда, его цель – охранять Маму.

Он все тщательно продумал, но надо смотреть правде в глаза.

Кто-нибудь обязательно придет и начнет выяснять насчет детектива.

Обычная логика. Компания, – что-то там Мьючиал, – на которую он работал, не примирится с его исчезновением до тех пор, пока не будет проведено расследование. Очевидно, он держал с ними связь, может быть, на протяжении всей недели регулярно звонил или как-нибудь еще. И конечно, в результатах заинтересована фирма по продаже недвижимости. Как тут не заинтересоваться, если речь идет о сорока тысячах долларов.

Поэтому, рано или поздно, придется ответить на разные вопросы. И кто бы там ни появился, его рассказ будет четким и ясным. Он выучит свою историю наизусть, будет репетировать, чтобы потом ничего не сорвалось с языка, как сегодня. Никому не удастся разволновать, или запутать его, ведь он будет заранее знать, что его ожидает. Уже сейчас он прикидывает, что надо сказать, когда настанет урочный час.

Да, девушка останавливалась в мотеле. В этом надо признаться сразу, но он, конечно, ничего не подозревал, пока не появился мистер Арбогаст; это было через неделю после прихода девушки. Девушка провела в своем номере ночь и уехала. Ни слова о каких-нибудь разговорах, тем более, о том, что они вместе ужинали.

Вот что он скажет: «Все это я сообщил мистеру Арбогасту, но, кажется, его внимание привлекло лишь то, что девушка спрашивала, далеко ли отсюда до Чикаго и сможет ли она добраться туда за день?»

Это-то и заинтересовало мистера Арбогаста. Он сердечно поблагодарил Нормана, забрался в свою машину и уехал. Все. Нет, Норман не имеет представления, куда он направился. Мистер Арбогаст ничего ему не сказал. Просто уехал, и все. Когда это было? В субботу, примерно после обеда.

Вот так лучше всего, просто краткое изложение фактов. Никаких деталей, ничего такого, что могло бы вызвать подозрения. Преступница, скрывающаяся от правосудия, ненадолго остановилась здесь и отправилась своей дорогой. Неделю спустя детектив пришел по ее следам, получил ответы на все вопросы и тоже уехал. Извините, мистер, больше ничем помочь не могу.

Норман осознал, что сможет изложить все вот так, спокойно и четко, потому что на этот раз не надо будет беспокоиться за Маму.

Она больше не будет выглядывать из окна. Ее вообще не будет в доме. Пусть приходят со своими ордерами на обыск – Маму им не найти.

Так он выполнит свой долг лучше всего. Это нужно не только для его собственной безопасности, в первую очередь, он хочет защитить ее. Он все продумал и твердо решил поступить таким образом, он добьется, чтобы его решение было выполнено. Нет смысла даже откладывать на завтра.

Странно, теперь, когда в принципе все позади, Норман продолжал чувствовать уверенность в собственных силах. Совсем не так, как было в прошлый раз, когда он полностью сломался, когда главным было знать, что Мама здесь, рядом. Теперь главное – знать, что ее здесь нет. И сейчас, в первый раз в жизни, у него ХВАТИТ ДУХУ объявить ей свое решение.

Он твердым шагом поднялся наверх и в темноте дошел до ее комнаты. Зажег свет. Она была, конечно, в постели, но не спала: не сомкнула глаз все это время, просто играла в свои игры.

– Норман, Господи, где ты пропадал до сих пор? Я так волновалась…

– Ты знаешь, где я был, Мама. Не притворяйся.

– Все в порядке?

– Конечно. – Он набрал побольше воздуха в легкие. – Мама, я хочу попросить тебя неделю-две спать в другом месте.

– Что такое?

– Я сказал, что вынужден просить тебя не спать в этой комнате несколько недель.

– Ты в своем уме? Это моя комната.

– Я знаю. И не прошу тебя уйти отсюда навсегда. Только ненадолго.

– Но я не понимаю, для чего…

– Пожалуйста, Мама, выслушай внимательно и попробуй понять. Сегодня к нам сюда приходил человек.

– Может быть, не стоит говорить об этом?

– Я должен. Потому что рано или поздно кто-нибудь появится и начнет выяснять насчет него. А я скажу, что он приехал, сразу же убрался отсюда и все.

– Ну конечно, ты это скажешь, сыночек. И мы сможем наконец забыть обо всем.

– Возможно. Надеюсь, так оно и будет. Но я не могу рисковать. Может быть, они захотят обыскать дом.

– Пусть. Его ведь здесь не будет.

– И тебя тоже не будет. – Он нервно втянул в себя воздух и быстро заговорил: – Я серьезно. Мама. Это нужно для твоей же безопасности. Я не могу позволить кому-нибудь увидеть тебя, как сегодня увидел этот детектив. Не хочу, чтобы кто-нибудь начал задавать тебе разные вопросы, – и ты знаешь не хуже меня почему. Этого нельзя допустить. Значит, для нашей общей безопасности надо сделать так, чтобы тебя просто не было здесь.

– Что же ты собираешься сделать, спрятать меня в трясине?

– Мама…

Она начала смеяться. Это больше походило на омерзительное кудахтанье, и он знал, что теперь, раз она начала, уже не остановится. Единственный способ заставить ее прекратить это – попробовать перекричать. Еще неделю назад Норман ни за что бы не осмелился. Но то время прошло, сегодня он был другим, – и все вокруг изменилось. Все изменилось, и он мог смотреть правде в глаза. Мама была не просто нездорова. Она была психопаткой, опасной психопаткой. Он должен держать ее в узде, и он сделает это.

– Заткнись, – громко произнес он, и кудахтанье смолкло. – Прости меня, – мягко продолжил Норман. – Но ты должна меня выслушать. Я все продумал. Я отведу тебя в подвал, в кладовую для фруктов.

– Кладовую? Но не могу же я…

– Можешь. И сделаешь это. У тебя нет выбора. Я позабочусь о тебе, там есть свет, я принесу раскладушку, и…

– Не будет этого!

– Я не прошу тебя, Мама. Я объясняю, как ты должна поступить. Ты останешься там до тех пор, пока я не сочту, что опасность прошла и ты можешь снова жить здесь. И я повешу наше старое индийское покрывало на стену, так что оно закроет дверь. Никто ничего не заметит, даже если они не поленятся спуститься в подвал. Только так мы оба можем быть уверены, что с тобой ничего не случится.

– Норман, я отказываюсь даже говорить об этом! Я с места не сдвинусь!

– Тогда придется тебя отнести на руках.

– Норман ты НЕ ПОСМЕЕШЬ…

Но он посмел. В конце концов, именно это он и сделал. Поднял Маму прямо с кровати и понес ее; она была легкой как перышко по сравнению с мистером Арбогастом и пахло от нее духами, а не застарелой сигаретной вонью, как от него. Она была слишком ошеломлена его поведением, чтобы сопротивляться, только немного повсхлипывала, и все. Норман сам был ошарашен тем, насколько легко это оказалось, стоило ему только решиться. Господи, Мама просто больная пожилая леди, хрупкое, невесомое создание! И нечего ее бояться, сейчас МАМА боялась его. Да, в самом деле. Потому что ни разу за все это время не назвала «мальчиком».

– Сейчас налажу раскладушку, – сказал он ей. – И ночной горшок тоже надо…

– Норман, неужели нельзя не говорить с матерью на такие темы? – На мгновение ее глаза вспыхнули прежним блеском, потом она увяла.

Он суетился вокруг нее, бегал за бельем, поправлял шторы на маленьком окошке, чтобы обеспечить приток воздуха. Она снова принялась всхлипывать, нет, скорее, бормотать вполголоса:

– Точь-в-точь тюремная камера, вот что это такое, ты хочешь посадить меня в тюрьму. Ты больше не любишь меня, Норман, иначе бы ты так со мной не обращался.

– Если бы я не любил тебя, то знаешь, где бы ты была сегодня? – Он не хотел говорить это ей, но иначе не мог. – В госпитале штата для душевнобольных преступников. Вот где бы ты была.

Он выключил свет, не зная, услышала ли она эти слова, дошел ли до нее смысл сказанного.

Теперь ясно, что она все поняла. Потому что, когда он уже закрывал за собой дверь, раздался ее голос. Он был обманчиво мягким в наступившей темноте, но почему-то слова резанули Нормана, резанули по самому сердцу, словно острое лезвие, что тогда резануло по горлу мистера Арбогаста.

– Да, Норман, очевидно, ты прав. Наверное, там я и буду. Но я буду там не одна.

Норман захлопнул дверь, запер ее и отвернулся. Он не мог сказать точно, но, кажется, торопясь вверх по ступенькам, все еще слышал, как Мама тихонько хихикает в темноте подвала.