— 1 —

Увидев его, работающим за столом в тускло освещённом кабинете, никто бы даже не заподозрил то, кем он являлся на самом деле. В отличие от колдунов прошлого, он не облачался в кабалистические одежды серебряных и чёрных цветов; на нём был домашний фиолетовый халат.

От него не требовалось хмурить брови так, чтобы они сходились у переносицы, отращивать ногти так, чтобы они напоминали когти хищника, а в его глазах не отражалось сияние изумрудных грёз. Он не был хитроумным сгорбленным старцем. Это не про него; он был молод, строен и прямолинеен — почти величественен.

Он сидел под лампой в просторной комнате, обитой дубовыми панелями; смуглый, симпатичный мужчина лет тридцати пяти. На его проницательном лице не лежала зловещая печать жестокости, а его ясный взгляд не омрачала тень безумия; однако он был колдуном, точно таким же, как и тот, который совершает человеческие жертвоприношения во мраке усыпанных черепами запретных гробниц.

Достаточно лишь взглянуть на стены кабинета, чтобы найти подтверждение этому. Только колдун мог обладать теми дряхлыми томами, что заключали в себе чудовищные и фантастические истины; только колдун осмелился бы проникнуть в тёмные тайны «Некрономикона», «Мистерии червя» Людвига Принна, «Чёрных обрядов» безумного Луве-Керафа — жреца Баст, или ужасных «Культов гулей» графа д’Эрлетта. Никто кроме колдуна не смог бы получить доступ к знаниям, хранившимся в древних рукописных томах с переплётами из человеческой кожи, вроде бы эфиопской, или совершать таинственные ритуалы, сжигая насыщенный сладковатым запахом ладан в бережно хранимом старом черепе. Кто ещё наполнил бы комнату, милосердно укрытую темнотой, таинственными реликвиями, погребальными подарками из разорённых могил и попорченными червями свитками первобытного ужаса?

Кто-то скажет, что ничего, мол, тут странного нет — комната как комната, а её хозяин — обычный человек. Тогда, в целях доказательства присущей ему необычности, не будем далее рассматривать старый череп, книжные шкафы и мрачные, окутанные тенями останки, а заглянем в тайный дневник колдуна. Этим вечером Джеймс Аллингтон сделал очередную запись, и его рассуждения были далеки от мыслей обычного человека.

«Сегодня я готов пройти этот тест. Я полностью убеждён, что расщепление личности может быть осуществлено с помощью терапевтического гипноза, при условии достижения такого психического состояния, которое поспособствует данному разделению.

Увлекательная тема. Двойная личность — предмет мечтаний человека с начала времён! Две души в одном теле… вся философия основана на сравнительной логике: добро и зло. Почему же тогда подобная двойственность не может существовать в человеческой душе? Стивенсон был прав лишь отчасти, когда излагал историю о докторе Джекиле и мистере Хайде. Он представлял метаморфозу, вызванную химической реакцией, которая варьировала от одной крайности к другой. Я считаю, что обе личности могут сосуществовать; как только они будут разделены аутогипнотической мыслью, человек сможет одновременно наслаждаться сразу двумя существованиями — своим хорошим „я“ и своим плохим „я“.

В клубе долго смеялись над моей теорией. Фостер — напыщенный старый дурень! — обозвал меня мечтателем.

Мечтатель? Что он, заурядный учёный-химик, знает о таинствах жизни и смерти? Один лишь взгляд на мою лабораторию повергнет его самодовольную душу в пучину безумия. Другие тоже; эти бумагомаратели, педантичные ископаемые, которые называют себя профессорами, эти чопорные биологи, которые впадают в шок от одного упоминания о моих экспериментах по синтетическому творению жизни — что они вообще понимают? Они содрогаются даже при упоминании о „Некрономиконе“; они бы сожгли его, если это было бы в их власти; бросили бы в костёр, как это делали их благочестивые предки триста лет назад. Все они шарлатаны, скептики, материалисты! Я устал от всей их глупой своры. Судьба гения — одиночество. Хорошо, я остался один, но скоро они придут к моим дверям и будут молить о прощении!

Если только моя сегодняшняя работа увенчается успехом! Если мне удастся, посредствам самогипноза, осуществить физическое проявление двойственности личности! Даже современная психология утверждает, что подобное возможно. Спиритизм не исключает такой вероятности. Древние стали для меня ключом к решению данной задачи, ведь они проделывали это раньше… Альхазред обладал великими знаниями, хотя этот неподъёмный груз стал губительным для его рассудка.

Два тела! Как только я буду способен достигать этого состояния по своей воле, я завладею ключом к силам, которые веками были неподвластны людям. Возможно, что это первый шаг к бессмертию. После этого не будет нужды скрывать мои исследования и выдавать их за безобидное хобби. Мечтатель, да? Я им покажу!

Интересно, как будет выглядеть моё второе „я“? Будет ли это человек? Иначе и быть не может — но лучше мне не думать об этом. Вполне вероятно, что это будет какой-нибудь уродец. Я не льщу себе. Я знаю, что злая сторона моей натуры, хоть и подавлена силой воли, несомненно, является доминирующей. В этом существует определённая доля опасности, ведь зло — это неконтролируемая мощь в самом чистом виде. Оно так же будет черпать силу из моего тела — энергию, которая необходима для физического воплощения. Но это не должно меня останавливать. Я должен пройти этот тест. Если он удастся, у меня будет сила, о которой я даже не мечтал, — сила убивать, терзать, разрушать! Я пополню трофеями свою небольшую коллекцию и сведу старые счёты с моими скептически настроенными дружками. После чего я займусь более приятными делами.

Довольно раздумий. Пора приступать. Я запер двери кабинета изнутри на засов; я заранее отпустил слуг до утра, чтобы никто не смог ненароком помешать эксперименту, нарушив моё уединение. Я не смею рисковать и использовать электрический аппарат для своих целей, опасаясь некоторых неблагоприятных последствий при выходе из гипноза. Я попытаюсь достичь гипнотического транса, сосредоточившись на этом тяжёлом, отполированном лезвии ножа для бумаги, что лежит на моём столе.

Я сфокусирую всю свою волю на решении поставленной задачи, используя священные молитвы, возносимые в стародавние времена Себе́ку, для усиления эффекта.

Я поставил будильник на двенадцать часов, он прозвонит ровно через час. Его звонок разрушит чары. Полагаю, это всё, что мне нужно. В качестве дополнительной меры предосторожности, я сожгу листы с этими записями.

Если что-то пойдёт не так, я бы не хотел, чтобы мои планы стали известны кому-либо в этом мире.

Однако ничего плохого не должно случиться. У меня богатый практический опыт в использовании самогипноза, и я буду очень осторожен. Это будет чудесным ощущением — одновременно контролировать сразу две сущности. Я с трудом сдерживаю себя — тело дрожит от нетерпения и предчувствия предстоящей метаморфозы. Власть!

Отлично. После того, как эти записи превратятся в пепел, я буду готов провести величайший эксперимент из всех, что когда-либо проделывал человек».

 

— 2 —

Джеймс Аллингтон сидел в полутьме, окутанный сумеречным светом лампы. Перед ним на столе лежал нож с отполированным до мерцающего блеска лезвием. Лишь мерное тиканье часов нарушало тишину запертой комнаты.

Глаза колдуна остекленели; казалось, будто они светились в полумраке, неподвижные, как у василиска. Отблеск света пробежал по лезвию и резанул сетчатку, подобно огненному лучу раскалённого солнца, но его сосредоточенный взгляд даже не дрогнул.

Кто знает, что за странные процессы происходили в затуманенном мозгу сновидца, что за тонкая трансмутация зарождалась в процессе достижения поставленной им цели? Он погрузился в транс с незыблемой решимостью разорвать свою душу, раздвоить свою личность, разделить своё эго. Кто знает? Порой гипноз способен творить странные вещи.

Какие тайные силы призвал колдун, чтобы помочь в борьбе с самим собой? Какие чёрные порождения нечестивой жизни скрывались в тени его подсознания, какие лукавые демоны даровали ему эти тёмные желания?

Всё шло так, как было запланировано. Внезапно он проснулся и почувствовал, что больше не одинок в этой комнате. Он ощутил присутствие кого-то другого, затаившегося в тёмном углу по другую сторону стола.

Или это было что-то другое? Разве не он сам? Он взглянул на своё тело и не смог сдержать возглас изумления. Похоже, что он уменьшился и теперь его рост составлял менее чем четверть от своего обычного размера!

Его тело было лёгким, хрупким, крохотным. На мгновение он потерял способность думать и умение двигаться. Его испуганный взгляд устремился в угол комнаты, тщетно пытаясь узреть во мраке движения того, кто там скрывался.

Затем всё и случилось. Из тьмы явился кошмар; совершеннейший кошмар — чудовищная, волосатая фигура; огромная, гротескная, обезьяноподобная, отвратительная пародия на всё человеческое. Это было чёрное безумие; истекающее слюной, насмехающееся безумие с маленьки6 ми красными глазками, наполненными древней и злой мудростью; злобная морда с жёлтыми клыками, будто застывшая в гримасе смерти. Это было похоже на гниющий живой череп на теле чёрной обезьяны. Это являло собой саму скверну и злобу, дикость и мудрость.

Чудовищная мысль поразила Аллингтона. Неужели это его второе «я» — это порождение гулей, этот внушающий ужас проклятый труп?

Слишком поздно колдун понял, что с ним произошло. Его эксперимент удался, но последствия ужасны. Он не осознавал того, насколько, в его человеческой природе, зло преобладало над добром. Это чудовище — это мерзкое исчадие тьмы — было сильнее, чем он, и, будучи исключительным злом, оно не поддавалось мысленному контролю его другим «я». Теперь Аллингтон смотрел на это с ещё большим страхом в глазах. Казалось, что это существо явилось прямиком из преисподней. Всё, что являлось грязным, непристойным и противным человеческой природе, скрывалось за этой ухмыляющейся пародией на лицо. Звероподобное тело намекало на тени, которые ползут по могильным плитам или таятся в самых укромных тайниках здравых умов. Однако Аллингтон признал в этом существе безумную, атавистическую карикатуру на самого себя — всю похоть, жадность, безумные амбиции, жестокость, невежество; зловещие тайны его души в теле огромной обезьяны!

Словно в ответ на его мысленное признание существо рассмеялось, и щупальца ужаса сжали сердце колдуна.

Тварь шагнула к нему — она хотела уничтожить его, как заложено в природе абсолютного зла. Аллингтон, чьё крошечное тело нелепо пыталось двигаться как можно быстрее, несмотря на одежду, смехотворно большую для миниатюрной фигуры, сполз со стула и прижался к стене кабинета. Его голос, неестественно высокий, пронзительно звучал в неистовой мольбе и бесполезных командах приближающейся Немези́де. Его молитвы и проклятия превратились в хриплый безумный бред, когда огромный зверь бросился через стол. Его эксперимент удался с лихвой в отношении мести… месть! Его сверкающие глаза зачарованно смотрели, как большая лапа схватила нож для бумаги, и жуткий смех пронзил ночь. Он смеялся… смеялся! Где-то рядом зазвенел будильник, но колдун уже не мог его услышать…

Взломав двери, они обнаружили Джеймса Аллингтона мёртвым, он лежал на полу кабинета с ножом в груди.

Они назвали это самоубийством, так как никто не мог войти в запертую изнутри на засов комнату без окон.

Но это не объяснило отпечатки пальцев на рукояти ножа для бумаги — ужасные отпечатки, оставленные лапой огромной обезьяны.