Пер. М. Фоменко
Статный флотский лейтенант и хорошенькая медсестра терпели, сколько могли, но голубизна Тихого океана, томные тропические ночи, дремлющая на горизонте полоска атолла — как и полное отсутствие каких-либо других симпатичных молодых людей на маленьком и тесном ремонтном суденышке — сделали свое дело. Тридцатого июня они наблюдали через закопченные стекла ослепительный взрыв над флотом и атоллом. Ее наманикюренная ручка в возбуждении и ужасе сжала его руку. Радиация неощутимо растеклась по их чреслам.
Старшина-снабженец третьего класса по фамилии Беласки проявлял к молодой парочке куда больший интерес, чем к ядерным испытаниям под кодовым названием «Эйбл». В конце концов, он поставил на девицу двадцать пять долларов. Тем вечером он проиграл их помощнику главного боцмана — тот ставил на лейтенанта.
Спустя положенное время легкомысленную медсестру с позором списали на берег. Лейтенант, не любивший разводить писанину, позвонил ей из самой Манилы, чтобы посочувствовать: да, неудачно все вышло. Когда ее благодарность уступила место конкретному вопросу, трансокеанская связь вдруг ухудшилась и лейтенанту пришлось повесить трубку.
Она родила ребенка, мальчика, отдала его в хороший приют, который предварительно самолично осмотрела, и исчезла из жизни сына, меняя одну пристойную работу на другую и в итоге выйдя замуж.
Мальчик рос глупым, хилым, упрямым, жадным и несчастным. Однажды он заявил великолепному преподавателю физкультуры:
— Я знаю, вы меня ненавидите. По-вашему, из-за меня все остальные выглядят плохо.
Молодой физкультурник отмахнулся и рассмеялся. За кофе он поделился своим недоумением с приютским врачом:
— Я всегда осторожен с ребятами. Они все подмечают — какой-нибудь взгляд или жест для них как удар по лицу. Я это знаю и слежу за собой. Так как же он догадался?
Врач сказал мальчику:
— Еще полтора килограмма за этот месяц. Совсем неплохо, но почему бы тебе не сделать над собой усилие и не очищать тарелку каждый день? На одном мясе и воде не проживешь. Ешь овощи и вырастешь большим и сильным.
— Что такое «неврастеник»? — спросил мальчик.
Позже доктор признался директору:
— У меня мурашки по коже забегали. Я осматривал его худое недоразвитое тельце и читал ему стандартную лекцию о том, как стать большим и сильным, а сам думал: «В прежние времена его назвали бы неврастеником». И вдруг он задает мне этот вопрос! Что же нам делать? И нужно ли что- то делать? Может, оно само пройдет. Я о таких вещах ничего не знаю. И не могу сказать, кто знает.
— Читает мысли, а? — спросил директор. Будь я проклят, если он прочтет мои мысли о десяти процентах от мясного магазина Шульца. — Я думаю, доктор, что в этом году возьму отпуск немного пораньше. Кто-нибудь интересовался его усыновлением?
— Его? Ну уж нет. Он и к нам попал не красавчиком, а сейчас это исключительно непривлекательный на вид ребенок. Вы же знаете, людей ни черта не заботит, кроме внешности.
— Некоторые пары согласны на любого. По крайней мере, так они мне говорят.
— Вы хотите сказать — те, которые по официальным меркам никак не подходят для усыновления?
— Бюрократия и произвольные критерии слишком жестко нас ограничивают, вам не кажется?
— Если вы хотите всучить его какой-нибудь семейке выродков, объявленной по суду непригодной, я не желаю иметь с этим ничего общего.
— Вам и не нужно иметь, доктор. Кстати, в каком он у нас крыле?
— В западном, — пробурчал доктор, выходя из кабинета.
Доктор позвонил нескольким друзьям — судье, супружеской паре, к которой направил его судья, судебному клерку. Затем пошел домой, выйдя через восточное крыло здания.
Мальчик продержался у Беррименов три месяца. Мими Берримен много пила и то ласкала его, то орала; Эдвард В. Берримен пытался сперва изображать отца, но вскоре просто потерял к мальчику всякий интерес и начал смотреть сквозь приемыша. Мальчик сбежал в июне и какое-то время все шло хорошо. На нем была бойскаутская форма, а бойскаутов можно встретить везде и повсюду. Денег, что он унес, хватило на месяц. Через три дня после того, как был истрачен последний цент последнего доллара, он оказался один где-то в прериях Небраски. Из последнего городишки он поспешил убраться: полисмен начал спрашивать, какого черта он там ошивается и чей он вообще. До городка было теперь много миль. Машины по двухполосному шоссе проезжали редко и не останавливались.
Впереди лежала одна из местных «рек», представлявшая собой в это время года пересохшее русло. Через нее был перекинут железнодорожный мост. В тени его сидели какие-то люди, а мальчик был голоден.
Это были уродливые, грязные бродяги, и мысли у них были спутанные и глупые. Они назвали его «мелким» и угостили куском грязного хлеба и вонючими сардинками из консервной банки. Мысли одного из них прояснились и стали еще глупее и уродливей. Он потихоньку, чтобы мальчик не услышал, заговорил с остальными, и они покатились со смеху. Мальчик хотел убежать, но ноги не держали его.
Они направились к нему. Он ясно читал их мысли. Негодование, страх и отвращение смешались в нем и как-то выплеснулись наружу, и один из тех рухнул замертво на сухую землю, и по его фланелевой рубашке запрыгали кузнечики. Другие начали отступать, и сейчас они уже не пугали, а сами были испуганы.
Он больше не чувствовал голода. Он был спокоен и доволен. Он встал и пошел к другим. Они бросились наутек. Господи да у него дурной глаз мы только хотели… думал последний из бежавших.
Мальчик снова впустил мысли себе в голову и вновь обвернул их своими — это было так легко. Они были разными, эти мысли — ужас одного ничуть не напоминал похотливое нетерпение другого. Но и у тех, и у других мыслей имелись свои достоинства…
Он неторопливо обыскал трупы и прикарманил три доллара и двадцать пять центов.
С тех пор слава бежала перед ним, как ветер смерти. За два года на дорогах он вытянулся и окреп и повстречал предостаточно серых и тупых разумов. Он перебрался в северные города, живя год здесь, год там. Тихий, незаметный, осмотрительный гурман.
Себастьян Лонг проснулся внезапно и сразу. В голове колотилась какая-то мысль. Стряхнув туман ночного сна, он радостно вспомнил. Сегодня он приступит к работе над кубком Деметры! Наконец-то у него появилось время, наконец появились и деньги — на счету в банке шестьсот двадцать три доллара. Прошлым вечером он упаковал и отправил три дюжины коктейльных стаканов, украшенных инициалами миссис Клаусман — больше он не возьмет никаких заказов, сколько бы месяцев ни заняла работа над кубком.
Лонг сбросил ночную рубаху, надел рабочий комбинезон, проглотил чашку кофе, сварил яйцо, но от волнения не смог его съесть. Подошел к двери своего магазинчика-мастерской- квартиры, проверил, заперт ли замок, помахал соседским ребятишкам, торопящимся в школу, и торжественно выставил на захламленной витрине табличку:
«ДО НОВОГО УВЕДОМЛЕНИЯ ПРИЕМ ЗАКАЗОВ ПРЕКРАЩЕН»
Из кладовой он бережно вынес завернутый в тряпки предмет и поставил его на рабочий стол. Освобожденный от покровов, предмет оказался стеклянным кубком — но каким кубком! Прозрачнейшее шведское свинцовое стекло, чистейшие линии, каких он никогда не видывал, его тайное сокровище, купленное в один далекий и безумный день. Он грохнул тогда шестимесячный заработок, и жена продолжала его пилить, пока не умерла. Лонг извлек из кладовой папку с набросками и эскизами. Первый из них был нацарапан восторженной рукой в тот день, когда он купил кубок, и он улыбнулся при виде наброска — вычурный мотив в стиле рококо, абсолютно не соответствующий классическим линиям и совершенству стекла.
За многие годы, перебрав сотни вариантов, Лонг довел свою идею до уровня, что был, как он скромно считал, достоин материала. Доминантой композиции должна была стать смело очерченная фигура Деметры, матроны чистой, как само стекло, а из ее широко раскинутых рук будут водопадом литься все плоды земли.
Лонг уверенно взялся за работу. Он тонко закоптил над пламенем свечи овальный участок на внешней стороне кубка и двумя пальцами крепко прижал к угольной черноте изображение Деметры; тонкая, как волосок, игла в другой руке обвела линии рисунка. Когда рисунок был перенесен на кубок, Лонг занялся гравировальным станком. Он закрепил на валике маленький и чуть стертый, как он любил, медный круг и пальцами нанес на него лучший руанский крокус. Взял пепельницу, расколотую при пересылке, и поднес к вращающемуся диску. Кромка вошла мягко, с правильным ощущением втирания.
Лонг вытянул обе руки, убедился, что пальцы не дрожат от волнения, приблизил к станку тяжелый кубок и собрался сделать первый крошечный надрез из миллионов, что сольются в шедевр.
Кто-то постучал в дверь и начал дергать дверную ручку.
Себастьян Лонг не сдвинулся с места и не взглянул на дверь. Скоро назойливый клиент заметит табличку и уйдет восвояси. Стук и дерганье не прекращались. Лонг поставил кубок на стол, со злостью подошел к витрине, поднял табличку и замахал ею прямо перед глазами стоявшего за стеклом — лица он не разглядел. Однако идиот не уходил.
Гравер отпер дверь, приоткрыл ее и рявкнул:
— Мастерская закрыта. Заказы не буду принимать несколько месяцев. Прошу меня не беспокоить.
— Это касается кубка Деметры, — заявил незнакомец.
Себастьян Лонг уставился на него.
— Какого дьявола! Откуда вы знаете о моем кубке?
Он видел перед собой какого-то приезжего средних лет, довольно невысокого роста.
— Впустите меня, пожалуйста, — убеждал незнакомец. — Это важно. Прошу вас!
— Не понимаю, о чем вы, — сказал гравер. — Но что вам известно о кубке Деметры?
Он воинственно засунул большие пальцы за пояс комбинезона и наградил незнакомца злобным взглядом. Незнакомец воспользовался тем, что гравер снял руку с дверного косяка, и проскользнул в мастерскую.
Себастьян Лонг коротко подумал, что его ждет настоящий кошмар. Незнакомец быстро метался по мастерской. Он схватил резец и швырнул его на пол, схватил точильный брусок и швырнул на пол.
— Эй, вы! — загремел Лонг, когда незнакомец схватил разводной гаечный ключ. Ключ он на пол не швырнул.
Лонг бросился к незнакомцу, а тот метнулся к столу, размахнулся и опустил ключ. Кубок со звоном разлетелся на куски.
Сердце Себастьяна Лонга готово было разорваться от горя и ярости, тело тряслось — он и не знал, что способен испытывать такую бурю чувств. Застыв, он увидел, как незнакомец улыбнулся в предвкушении.
Ноги гравера подкосились, и он упал на пол, опустошенный и мертвый.
Хищник заперся в спальне своего особняка и снова улыбнулся, вспоминая.
Все еще улыбаясь, он обвел кружком дату на настенном календаре.
— Эй, Долорес! — по-испански крикнула мать. — Ты собираешься весь день там торчать?
Девушка практиковала перед зеркалом соблазнительную улыбку в духе Лорен Бэколл: веки чуть опущены, уголки губ чуть приподняты. Она выскочила из ванной и закричала по-английски:
— Сколько раз я тебе говорить не называть меня это латино имя больше!
— Долли! — насмешливо произнесла мать. — Даали! Это в честь кого, а? Кто-нибудь видывал святую Даали?
Девушка бросила матери непристойное испанское ругательство и побежала вниз по лестнице многоквартирного дома. Господи Иисусе, сегодня она точно опоздает!
Путь к остановке трамвая преградил поток машин. Она пританцовывала от нетерпения. И тогда случилось чудо. Совсем как в кино, рядом с ней остановился большой кабриолет и праздно ехавший куда-то водитель спросил, распахивая дверцу:
— Вы, кажется, торопитесь. Вас подвезти?
Ошеломленная внезапным исполнением всех мечтаний, она не забыла наградить водителя улыбкой — веки чуть опущены, уголки губ чуть приподняты.
— О, спасибки! — сказала она и села в машину.
Не Кэри Грант, но все волосы при нем… невысокий, но и она сама тоже и… Господи Иисусе, сиденьях леопардовые чехлы.
Автомобиль влился в поток машин и, урча мотором, понесся по улице.
— Какой чудесный день, — произнесла девушка. — Слишком хороший для работать.
Водитель застенчиво улыбнулся, точь-в-точь как Джимми Стюарт, только, конечно, он не был таким высоким.
— Меня и самого подмывает прогулять работу. Не хотите съездить на Лонг-Айленд?
— Быть замечательно!
Кабриолет свернул влево, в улицу под нечетным номером.
— Прогулять, вы сказали. Где вы работать?
— В рекламе.
— В рекламе!
Долли хотелось отвесить себе оплеуху. Как могла она сомневаться, как смела думать в тяжелые, полные презрения к себе минуты, что ничего у нее не получится, что она выйдет замуж за бакалейщика или механика и всю жизнь проведет в зловонном многоквартирном доме и там состарится и будет больной и сутулой. Мельком, в счастливой дымке, ей подумалось, что могло было быть и лучше, но и это было достаточно классно. Рекламный бизнес, леопардовые чехлы… чего еще может хотеть девушка с соблазнительной улыбкой и милой фигуркой?
Пока они ехали по Южному берегу, она узнала, что его зовут Майкл Брент. Что-такое она и ожидала. Ей страшно хотелось сказать, что ее зовут Дженнифер Браун или назвать еще какое-нибудь по-настоящему классное современное имя. Она воспряла духом, когда он сказал, что «Долли Гонзалес» — очень красивое имя. Правда, он не добавил: «Самое красивое, что я когда-либо слышал!», и она это отметила. Он скажет это позже, утешила она себя, поудобней устраиваясь на сиденье.
Они перекусили в Медфорде в чудесном маленьком ресторанчике, где были ступеньки вниз и на столах горели свечи. Она называла его «Майкл», а он ее — «Долли». Еще она узнала, что ему нравятся смуглые девушки, что в журнале «Правдивые истории» все истории, по его мнению, правдивы, что рост у нее в самый раз, что Грир Гарсон чудесна, но и она не хуже и что платье на ней просто замечательное.
После Медфорда они ехали медленно, говорил в основном Майкл. Он объездил весь земной шар. Был ранен на войне — пустяки, навылет. Ему тридцать восемь, он был женат, но жена умерла. Детей нет. В мире он совсем, совсем один. Ему не с кем разделить особняк в районе пятидесятых улиц, имение в Вестчестере, охотничий домик в лесах Мэна. Каждое его слово все выше вздымало девушку на волнах восторга. Все признаки были налицо.
На закате они добрались до Монток-Пойнт, последнего песчаного клочка континента — дальше тянулся океан, а за ним Европа. Громадное складчатое полотно пурпурных и розовых тонов скрывало полнеба, над темными водами искрились первые звезды.
Они вышли из машины и ступили на песок, одни в чудесном техниколоре заката. Ее сердце едва не разорвалось от радости, когда Майкл спросил, сжимая ее в объятиях:
— Дорогая, ты выйдешь за меня?
— О да, Майкл!.. — выдохнула она, умирая.
Хищник задремал и вдруг почувствовал острый укол тревоги. Он бродил по большому городу, волоча щупальца мыслей:
«…умру, если она мне не…»
«…шесть и шесть — двенадцать и один и три четыре…»
«…брбрбр madre di dios pero soy брбрбр…»
«…экспресс на Домино и Миссаб и сорвать куш на Принцессе Пег в главном забеге…»
«…растопить смолу добавить хлорид серебра и растворить в лавандовом масле сцедить…»
«проклятый тупой ублюдок брбрббр хотел выдавить ему глаз матьего мать…»
«Господи Боже мой я искренне сожалею если оскорбил Тебя в…»
«…говорит как коммуняка…»
«…брбрббр два долла двадцать пя центнеров брбрббр…»
«…только капельку доливаю водой и чищу зубы…»
«…ведают что Господь Я но страшатся признать грехи свои…»
«…грязный вонючий тупоголовый криворукий хромоногий пучеглазый сопливый горбатый жирный слабоумный сукин сын…»
«…пишем на стене и тогда…»
«…думает я верю что это телевизор но я знаю у него там бомба но кому рассказать кто поможет так одиноко…»
«…гага was ich weiss nicht гага geh bei Бродвей гага…»
«…habt mein дочка Рози паренька такого брбрббр…»
«…интересно она ли это не оглянулась…»
«…видели с ней в Медфорде в ресторане…»
Хищник нацелился на эти мысли.
«…на ней ни единой царапины но медэксперты и раньше ошибались а сердечный приступ ничего не значит всяко нужно попытаться поговорить с ее старухой пусть даст разрешение на вскрытие послать Панчо этот коротышка говорит по-испански так лучше всего…»
Хищник понял, что очень скоро снова придется бежать, искать новое место. Ему было жаль. Некоторые перехваченные им мысли обещали хорошую… охоту?
Сокрушенный, он снова забросил сеть.
«…столько шартреза то есть почему бы тем занавескам не выпить если подумать…»
«…рып-бип-рып-бип рыппи-биппи-бип боп чувак ты хочешь бип…»
ЧЕРТ ПОБЕРИ! ЭТО ЕЩЕ ЧТО ТАКОЕ??
Хищник отшатнулся в отчаянной спешке. Колоссальный разум, кипучий, юношеский. Еще в приюте кое-какие дети были опасны, их мысли были слишком сильны. Потрясенный и испуганный, он раздумывал, не пуститься ли в дорогу прямо сейчас. Понадобится больше, чем дала эта убогая девка, и тут не до гурманства. Нет времени искать дичь в состоянии душевного кризиса или вводить в таковое. Остается простая жратва. Хищник выпил стакан воды, которая также была необходима для его метаболизма.
«ВОСЕМЬ ЧЕЛОВЕК НАЙДЕНЫ МЕРТВЫМИ В КИНОТЕАТРЕ. РАЗЫСКИВАЕТСЯ “ИЗВРАЩЕНЕЦ"
Нью-Йорк (СР) — Восемь человек, включая трех женщин, были обнаружены мертвыми в среду вечером на балконе кинотеатра “Одеон", расположенного на углу 117-й улицы и Бродвея. Кресла их находились далеко друг от друга, и причина смерти остается неустановленной. Полиция разыскивает человека, который, по словам балконного контролера Майкла Фенелли, 18 лет, "вел себя как извращенец и приставал к женщинам".
Фенелли нашел первый труп после того, как заметил, что подозрительный человек "несколько раз пересаживался с одного свободного места на другое". Он решил спросить женщину, рядом с которой только что сидел неизвестный, не докучал ли ей этот человек. Она была мертва.
Почти сразу же из задних рядов раздался крик. Кричала миссис Сэди Рабиновиц, 40 лет — другая жертва только что упала с кресла рядом с ней.
Директор кинотеатра И. Д. Маркусон прервал демонстрацию кинофильма и распорядился зажечь в зале свет. Он также намеревался приказать работникам кинотеатра задержать зрителей в зале до прибытия полиции, но вовремя предупредить их не успел. К тому времени, как к месту трагедии прибыл наряд полиции из 24-го участка в сопровождении кареты скорой помощи из Гарлемского госпиталя, большинство зрителей уже покинули кинотеатр.
Судебно-медицинские эксперты еще не составили заключение касательно причин смерти. Пресс-атташе полиции отметил, что на телах жертв нет следов отравления или насилия. Он добавил, что "простое совпадение было бы невероятным".
Лейт. Джон Брейдвуд из 24-го участка, говоря о предполагаемом "извращенце", заявил: "Мы располагаем неплохим описанием этого человека и, понятно, постараемся его задержать и допросить"».
Клик-клак, клик-клак, клик-клак — пели рельсы. Хищник, отложив газету, дремал на сиденье железнодорожного вагона.
Какие-то люди возвращались из вагона-ресторана. Один из мужчин думал: «Странный тип. (а) Отклонение от нормы. (б) Отклонения нет, но он болен. Исключаем (б): дыхание нормальное, кожа гладкая, здорового цвета, тремора в конечностях нет, ухожен. Отклонение от нормы (1) тривиальное, (2) значительное. Отбрасываем (1) — не продемонстрировал непроизвольных реакций, когда… Странно! Побежал в туалет! Неожиданно, так как (а) ухоженность говорит о самолюбии и отсутствии привычки выставлять себя в смешном свете; (б) очевидное здоровье не соответствует…» Все эти размышления заняли не более секунды.
Хищник, запершись в туалете, гадал, где будет следующая остановка. Там он и сойдет — не из страха, а из простой осторожности. Избегать их, все время уходить и все будет в порядке. Никаких прощупываний мыслей, пока поезд не окажется далеко, и все будет в порядке.
Он сошел с поезда в небольшом шахтерском и сталелитейном городке Западной Виргинии, окруженном изрытыми горами и полном отбросов Восточной Европы. Сербы, албанцы, хорваты, венгры, словаки, болгары и все их возможные сочетания и комбинации. Вокзальное здание — задымленное, из бурого песчаника. Он медленно вышел на улицу. Поезд, грохоча, умчался прочь.
«…чистить обувь за пятак хорошо чистить пят всег…»
«…тупой застран не умеет счет оформ и никогда не научится выгнать его дело с концом…»
«… брбрбрбрбрбр…»
Он ни слова не понял.
«…брбрббр пра клят женщин шею ей сверну…»
«…брбр выпить виски жин стаканчикпива брбрбрбр…»
«…прям бесит честно брбрбрбрбр будто я бродяга какой никудышный неа не потерплю такого от бабы…»
Светловолосый парень с квадратной головой растравлял себя под фонарем.
«…гулять с Кейси Освяком прибил бы тупая сволочь все время ее лапает…»
Не так плохо. Хищник подошел ближе.
«…отшила меня ради этого брбрбр гада выбить бы из нее дурь как мой старик говорит…»
— Привет, — сказал Хищник.
— Тебе чего?
— Кейси Освяк велел передать, чтобы ты свою девку не ждал. Он сегодня с ней гуляет.
Ярость светловолосого парня выплеснулась на лицо, загорелась в глазах. Он собирался уже замахнуться, но Хищник начал кормиться. Это было как фазан после курицы, как оленина после говядины. Не то дикая природа вокруг, не то стародавнее наследие, раздумывал Хищник, бредя по улице. Навстречу ему шла девушка.
«…ох снова будет беситься как в прошлый раз лучше бы я сразу пришла такой ревнивый вроде симпатичный но того и гляди побьет сегодня буду с ним милой вон прислонился к фонарю странно как-то стоит Боже надеюсь он не напился странно как-то выглядит спит заболел или Bozhe moi брбрбрбрбр…»
Ее мысли перешли на незнакомый язык, и Хищник перестал что-либо понимать. Когда истерика прошла, она припомнила на своем иностранном языке, что видела его на улице.
Хищнику пришлись по душе необычные вкусовые качества последней трапезы, и он решил на несколько дней задержаться. Он снял номер в гостинице на Мейн-стрит.
Потом задумчиво раскинул и потянул к себе сеть:
«… брбрбрвмордубрбрческийбрбрбрбрчеш…»
«…спустить в подвал и выбить все дерьмо из проклятого чешского ворюги проучить его будет знать как шарить по товарнякам в моем районе…»
«… брбрбрбрбрбр…»
«…позвонить мистеру Райану в Шекаго пусть скажет тем подлым шулерам кто здесь имеет право держать игру ентой дыре в лесах черт подери не буду платить откупные ежели нет никакой защиты…»
Хищник прислушался к этому последнему: кажется, пахло деньгами, а деньги могли понадобиться, если вдруг захочется посидеть здесь подольше.
Он ошибочно думал, что жители городка, все эти восточноевропейцы, были похожи на бродяг и нищих, которыми он подкармливался на дорогах в юные годы — глупые и не представляющие никакой опасности, глупая и ничего не подозревающая дичь, что в конце концов одно и то же…
Утром он не нашел в местной газете ни слова о смерти юнца с квадратной головой и пришел к выводу, что гибель его практически никто не заметил. Он был прав — газета ничего не заметила. Газету издавали угольная и сталелитейная компании, и предназначалась она для руководства и бригадиров, чистокровных американцев. Но другой город, тот, где не было ни законов, ни полиции, тот город, куда еженедельную газету или две доставляли из соседнего городка, все отлично заметил. Корни другого города уходили на две тысячи лет в прошлое — такие нелегко выкорчевать. Хищник, однако, не подозревал, что другой город существует.
В тот вечер он подкрепился беспечной молоденькой проституткой. Перед тем, как приступить к ужину в ее комнатке, он огорошил и привел девушку в восторг пачкой десятидолларовых купюр. И снова он ощутил восхитительную разницу между вкусом местных жителей и обитателей больших городов…
Утром Хищник счел, что никто опять ничего не заметил. И верно, упорядоченный город, не желая признавать, что по его улицам разгуливали шлюхи и их находили мертвыми, сунул дело под сукно и забыл о нем; только участковый полицейский, настоящий американец, еженедельно собиравший с погибшей девушки дань, пожалел о ее смерти.
Но другой город, неизвестный Хищнику, ходил ходуном. Делегация горожан отправилась к единственному официальному лицу этого города. Увы, тот был молод, получил американское образование и, возможно, даже не понимал некоторые важные вещи, ибо сказал:
— Дети мои, это глупые суеверия. Ступайте домой.
В течение дня Хищник все же умудрился досадить порядочным жителям американского города, позволив себе принять их приглашение поиграть в покер в задней комнате гостиницы. Партнерами по игре были шестеро налитых виски бездельников с бегающими глазами. Играть он не любил, играл плохо и с облегчением встал из-за стола, унося долларов триста. Один из бездельников мигом бросился в полицейский участок и обвинил чужака в шулерстве. Но сержант полиции, как с удовольствием отметил Хищник, оказался человеком с юмором и высмеивал незадачливого картежника, пока тот не взбеленился.
Снова ночь, и снова голод…
Он шел по городским улицам, и всюду было пустынно. Странно… Настоящие американцы гуляли, сидели в барах, дежурили по участкам, читали газеты, собирали плату с жильцов, смотрели кино — но куда подевались все остальные?
Он раскинул сеть:
«…брбрбрбрбр вот и пир… брбрбрбр…»
«…чокнутая мамаша полячка хотела запереть меня дома когда в “Мажестике” фильм с Эрролом Флинном ну и как она узнает если есть задняя дверь…»
Это уже лучше. Он перешел на другую сторону улицы и мысли зазвучали яснее. Он сосредоточился на них.
«…Боже он такой здоровый этот Стенли но на меня даже не смотрит все эта Верка Ковалик хотела бы я врезать ей разок прямо в ее брбрббрбр вот же тронутая у меня мамаша не хочет быть американкой так стыдно…»
С полквартала, не больше, в боковой улочке! Кирпичные дома в два этажа, задние дворы выходят на дорожку. Она выйдет через заднюю дверь.
Как тихо здесь, даже странно.
«…ос-то-рож-но по ступенькам починить бы эту скрипучую половицу так она меня в прошлый раз застукала какого черта все так перепугались чего боятся пошли к отцу Другасу ничего не говорят спорю кто-то опять эта Верка Ковалик и ее большие…»
«…брбр Bozhe брбр вот пир брбр…»
Она приближается, приближается!
«…все думают я ребенок я им покажу кто ребенок спорю если бы Стенли поймал меня здесь в темноте и все такое он был не подумал что я ребенок Верка Ковалик гадина вот ее родители не думают что она ребенок…»
Несмотря на всю напускную храбрость, она задрожала от ужаса, когда Хищник произнес:
— Привет.
— Кто… кто… кто? — запинаясь, начала она.
Быстрее, пока она не стала кричать.
Вкус ее ужаса был восхитителен.
Но осмотрительность не помешает. Он осторожно забросил сеть и прислушался.
«…брбрбрббрбрбрбр вот пир».
Бесчисленные глаза другого города, чей опыт в таких делах насчитывал более двух тысяч лет, следили за ним. Бессмысленный шум, который он уловил, был яростным взрывом гнева в соседнем затемненном доме.
— Глупцы! Глупцы! Теперь он погубил невинную девушку! Я же говорил — ждать нельзя. Что мы скажем ее матери?
Старик с закрученными усами, с опущенными и аккуратно застегнутыми, несмотря на жару, рукавами рубашки ровным голосом ответил:
— Мое сердце умерло вместе с ней, Казимир, но мы должны были убедиться. Было бы ужасно совершить ошибку в подобном деле.
Веское мнение осторожных старейшин было на его стороне. Другие усатые старики согласно закивали, а некоторые — быть может, вспоминая ошибки, совершенные давным-давно — забормотали: «Ужасно… ужасно…»
Хищник вернулся в гостиницу и задремал на застеленной кровати. Его разбудил привкус опасности. Он мгновенно прислушался.
«…брбрбрбр вом пир».
«… вам пир».
«ВАМПИР!»
Близко! Смерть близка!
Дверь затрещала и распахнулась, и в комнату уверенным шагом вошли усатые старики с опущенными и аккуратно застегнутыми рукавами. Их мысли набегали на него со всех сторон бурей незнакомых звуков, иностранной галиматьи, и ему никак не удавалось прийти в себя и обвить их своим сознанием.
Заостренный кол пронзил его сердце и серп перерезал горло, прежде чем он осознал, что был не первым и единственным в своем роде; и то, что ученые люди еще не узнали, люди простые и темные еще не совсем позабыли.