Николай Блохин

И РАБОТА ЗАКИПЕЛА...

- Степаныч? - раздался в трубке немузыкальный голос композитора Мухиной. - Я по поводу твоей последней "Матросской". Степаныч, я не отходила от рояля всю ночь. Припев мы сделаем так: "Ла-ла-ла, трум-та-та, ля-ля-ля-я!" Хорошо? И ещё. Там во втором куплете слова "дружба морская крепка" заменим на "вместе идти до конца", а? - М-м-м... - Павел Степанович задумался. - Рифма тогда захромает, Сонечка, и... м-м-м... чем тебе, собственно, не нравится "дружба морская..."? - Ну, ты же знаешь прекрасно, что солист у "Разноцветных гитар" сильно картавит, а у тебя во втором куплете сплошные "р". И потом, кто и когда обращал внимание на строгую рифму в песне? - М-м-м... "вместе идти до конца-а!" - пропел Павел Степанович. - Бог с ним, давай так. У тебя всё? Пока, Сонечка! Он положил трубку и задумался. Все труднее и труднее даются ему стихи. Казалось бы - признанный поэт, член Союза... Вон книжек сколько накропал, песен сколько... А где оно, юношеское вдохновение? Халтурить стал, от себя не скроешь. Пылкие, звучные строки уступили место вымученным фразам, втиснутым в размер. "Уральские запевки", "Матросская", "Под сенью арок городских", "Родина", снова "Матросская"... Пустые стихи! Пора бы уж что-то большое написать. Для души. Память оставить... Но когда? Павел Степанович вздохнул. Столько заказов - и на песни, и в сборник, и в журналы... Тяжёлые думы одолевали поэта Саврасенкова. Не в силах больше сидеть в душной комнате, он выбежал на улицу. В воздухе носился немыслимый запах кленовых почек. Какой поэт не любит весну! Врал, врал кучерявый камер-юнкер, говоря, что более всего ему мила золотая осень. Не мог он весну не любить!

Гонимы вешними лучами, С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями На потоплённые луга...

Красиво, чёрт побери!.. Ну, Пушкин - это Пушкин. Тут и говорить нечего... Весна - пора шумная. Из нового комиссионного магазина неслась залихватская музыка. Признанный мастер советской песни Павел Степанович Саврасенков поморщился. Задорные хрипловатые голоса под оглушительный грохот барабанов стройно пели:

Весь мир обойду! У! У! У! У! Тебя я найду! У! У! У! У!

Знакомые слова... Ну конечно! Это же на его, Саврасенкова, стихи песня. Ну, Мухина даёт! Павел Степанович задумчиво поднялся по новым ступенькам в магазин. Меха! Хрусталь! Ковры!! Народу!!! Больше всего любопытных толпилось у радиоотдела. "Панасоник" - 1800 рублей, "Тошиба" - 1900 рублей, "Пионер" 2200 рублей. Саврасенков почесал в затылке. Вот это да! Откуда у людей столько денег? "У! У! У! У!" - ревело из динамика. Продавец, молодой здоровенный парень - кровь с молоком, снисходительно объяснялся с невысоким плотным гражданином лет сорока пяти, с трудом удерживающим в руках мощный чемодан. - ...Паспорта на неё нету. Как я её приму без паспорта? - Я её сам сделал, понимаете? Вот этими руками, - невысокий осторожно поставил чемодан на пол и поднял руки к самому носу продавца, - и инструкцию я не писал, понимаете? Там всё предельно просто. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему, и она... - Самодельные вещи мы вообще не имеем права принимать на комиссию. Сделай ты хоть... - продавец не закончил, демонстративно повернулся спиной к прилавку и стал поправлять картонные ярлычки с бешеными ценами на импортную аппаратуру. Павел Степанович рассеянно смотрел на чемодан. - Это что, усилитель? - поэт коснулся чемодана носком ботинка. Знания его в области радиотехники были невелики. Хозяин чемодана покачал головой. - Это электронный комплекс, содержащий процессорное устройство, блоки памяти, синтезатор речи и пульт управления. Одним словом, узкоцелевая микроЭВМ. - А что у неё за цель, позвольте спросить? - Она стихи сочиняет. По заказу. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему... Саврасенков заволновался. Вообще-то он слышал, что машины уже могут писать стихи, сочинять музыку, рисовать... Но всё это были абстрактные слухи. "Где-то там, в Америке, сделали машину..." А машина-то, может быть, размером с этот магазин. А может быть, и вообще всё это враньё... Машина, сочиняющая стихи... - Пойдёмте, - неожиданно для самого себя сказал поэт. - Я тут живу недалеко. Посмотрим вашу машину. Если мне подойдёт, я куплю её. Конечно, по разумной цене. Через пятнадцать минут Павел Степанович и Валерий Николаевич (так звали невысокого изобретателя) сидели в саврасенковых креслах и пили кофе. На обеденном столе громоздилась машина. - Синтезатор речи барахлит иногда. Надо подстраивать, - Валерий Николаевич отхлебнул кофе. - Она ведь у меня сочиняет вслух. Буквопечатающее устройство я достать не смог... - Клавиш, клавиш сколько! Тут без высшего образования не разобраться... - Что вы! С ней и ребенок справится, - Валерий Николаевич поставил чашку на подлокотник кресла, вскочил и подошёл к своему детищу. - Где у вас розетка? Он щелкнул выключателем, уверенно нажал несколько клавиш на верхней панели и снова уселся в кресло. Аппарат зашипел, и из его недр вдруг полился монотонный голос - ни мужской, ни женский:

Ой яя амых естных равил, Огда не в утку анемог, Он уажать себя аставил, И уше ыумать не ог...

- Буквы пропускает, зараза! - Валерий Николаевич ловко снял заднюю крышку машины и что-то подкрутил. - Это она тест прогоняет - "Евгения Онегина" чешет...

С больным сидеть и день, и ночь, Не отходя ни шагу прочь...

безо всякого выражения гнусавил аппарат.

- Вот так лучше, - изобретатель выключил машину, привинтил заднюю крышку, снова сел в кресло и принялся за кофе. Павел Степанович осторожно спросил: - Дорого просите за машину-то? Валерий Николаевич покачался в кресле. - Пятьсот, - сказал он решительно. - За такую вещь цена, согласитесь, небольшая. - Пятьсот? М-м-м... Пятьсот... Вы покажите сперва, как с ней обращаться. Надеюсь, она не только "Онегина" может? - Да всё что угодно, милейший! "Онегин" - это тест, проверочная программа, если угодно. В основном для коррекции синтезатора речи. Смотрите! - Валерий Николаевич снова включил машину. - Вот этот ряд формирует размер. На белых клавишах были наклеены бумажки с надписями: "Гекз.", "Амфибр.", "Ямб 5-ст.", "Белый"... - Здесь набирается тема. На этих клавишах было написано: "Любовь", "Зима", "Космос", "Родина", "Музыка", "Берёзки"... Некоторые надписи были менее понятны: "Фольк.", "Альп.", "Комс.", "Фант.", "Некро.", "КСП"... - Она и подражать может. Смотрите сюда! Нижний ряд, самый длинный, содержал следующие клавиши: "Маяк.", "Ахмат.", "Блок", "Евт.", "Тютч.", "Пушк. 1", "Пушк. 2", "Пушк. 3", "Кры.", "Сол." (Соллогуб? Или Солоухин?), "Возн.", "Гомер", "Лерм. 1", "Лерм. 2", "Выс." (Высоцкий?)... Много было фамилий. С понятным трепетом прочел Павел Степанович на одной из клавиш буквы "Савр."... - Ну-с, заказывайте! Что будем сочинять? Павел Степанович растерялся. - Пускай... Пускай... о любви. Под Лермонтова! - Под Лермонтова, - Валерий Николаевич нажал клавишу, - о любви...Нажата другая клавиша. - Прошу! Раздался знакомый шип, и машина грустно произнесла:

Да, были схватки родовые, Да, говорят, ещё какие...

- Машина несколько своеобразно понимает тему любви, - объяснил изобретатель, - арифметическое устройство выбирает тот или иной оттенок чисто стохастически... БМУ через КШЧ обращается к ПЗУ... - Кашаче... А морскую тематику она может? - Саврасенков вспомнил свои морские песни. - Скажем, под... этого... под Крылова? - Морскую, - нажата клавиша, - Крылов, - другая клавиша. - Прошу. Машина заговорила:

Ш-ш-ш-ш... Однажды Фок, Бизань и Гроты Поспорили между собой о том, Какая мачта главная из них, Кто больше делает работы, Кто самый важный в управленье кораблём. "Я первая, я ближе всех к бушприту, Сказала мачта Фок, - не будь меня, Быть кораблю о риф разбиту". "На нас поболе парусов висит, Скрипели Гроты, Пусть далеко от нас бушприт, Зато полно у нас работы". На что Бизань им отвечала: "Я там, где руль, а руль Всей навигации начало"... Так люди многие подобны мачтам этим, Кичатся важностью оне. Но мы, читатель мой, заметим, Что в дело каждый

вносит вклад на божьем свете, Что каждый должен положить кирпич в стене, Иначе был бы наш корабль на дне.

"А что? - подумал Саврасенков. - В общем, вполне... Слегка подработать и..." Машина неожиданно снова подала голос:

Ш-ш-ш... Однажды Фок, Бизань и Гроты Задумали с поклажей воз везти, Да призадумались, А сыр во рту держали... Ш-ш-ш...

Валерий Николаевич удручённо развел руками: - Подбирает варианты! Эх, мне бы буквопечать... - Теперь под Блока! - потребовал Саврасенков. Он вошел во вкус. - Под Блока. Прошу!

Ш-ш-ш... Я послал тебе пива в стакане, Золотого, как солнце, "Будвар"!

Павел Степанович поёрзал в кресле и поднял глаза. Как и у всякого уважающего себя поэта, над письменным столом Саврасенкова висел портрет стриженого человека с квадратным подбородком, с папиросой, прилипшей к губе. - Под Маяковского! Что-нибудь... Не знаю... Про роботов!

Ш-ш-ш-ш... Читайте

внимательно,

до упора разинув Глазные щели,

от сонливости узкие, Книгу,

которую

написал

АзИмов Хотя и американец,

но тоже из русских. Роботы

не думают

о воде и хлебе. Работают роботы

без обеда и ужина. Могут

трудиться

на земле

и на небе. Вот работники,

социализму

нужные! Работать

не робеют,

как рабы

древние. Тебя не предадут,

как Христа Иуда. В глубоком космосе,

в городе

и в деревне, Робот необходим

абсолютно повсюду! Придумал здорово

товарищ Азимов Роботов

ограничить

тремя

законами, Для того

чтобы не было

саботажу разного, ГПУ и ЧК

хорошо знакомого. Красив

и лаконичен,

как японская гейша, Закон первый

для мозга позитронного: "Не причиняй

человеку

вреда

ни малейшего, Даже в мыслях

чтоб не было

оного!" Закон второй

понятен каждому: "На работе,

товарищ,

надо работать! Делай то,

что тебе

прикажут, Выполни пятилетку

в четыре года!" Нужно, чтобы роботы

работали вечно. Третий закон

не нуждается

в комментариях: "Подзаряжайся

и смазывайся

ежемесячно!" Железный лозунг

для железных пролетариев. Рабочий день

трудом отпраздновав, Беги скорей,

не тяни резину, Покупай,

товарищ,

книгу Азимова (Если найдёшь её в магазинах!).

Саврасенков долго сидел с открытым ртом (соображал, как всё-таки правильно - Азимов или АзИмов), затем решительно поднялся, подошёл к письменному столу, выдвинул средний ящик и быстро отсчитал пятьдесят красненьких - остаток гонорара за последнюю книжку. - Я её беру, - сказал он, протягивая деньги, - только... хм... У меня к вам просьба. Я бы хотел, чтобы вы не распространялись о том, кому вы продали машину. Договорились? Валерий Николаевич понимающе кивнул, спрятал деньги, положил на стол несколько запасных предохранителей, какую-то печатную плату и ушел. Проводив изобретателя, Саврасенков подошёл к столу и стал играть. Он с закрытыми глазами нажал несколько клавиш и замер в ожидании.

Ш-ш-ш-ш... Вася Тёркин, мой герой, Говорил когда-то, Что фантастика нужна Каждому солдату.

Можно выжить без воды, Можно без кисета, Можно шапку в трудный час Сделать из газеты,

Можно, если "Примы" нет, Обойтись без "Примы", Без гармони можно жить (И вполне терпимо),

Можно затянуть ремень, Если пусто в кишках, Но прожить хотя бы день Не могу без книжки. Без фантастики порой Хуже, чем без мяса, Зарубежной иль простой Нашей, русской, боевой, Дефицитной, дорогой, Но пока ещё живой, Не прожить и часа!

Павел Степанович открыл глаза и засмеялся. Всё правильно! Нажаты клавиши "Твард." и "Фант.". Как просто! Закрываем глаза. Нажимаем - раз, два, три. Три клавиши. Ну-ка!

Ш-ш-ш-ш... Добрый доктор Никодим Под берёзой примостился, И шестикрылый серафим На приём к нему явился...

Это что ещё такое? Оказывается, глупая машина в соответствии с набранной темой "Берёзки" сочинила сразу под Чуковского и под Пушкина... Саврасенков выдернул шнур из розетки. Поиграли - и хватит. Он не настолько богат, чтобы потратить полтыщи на развлечения. Прощайте, бессонные ночи! Он уже не молод. Вот он, друг вдохновенной юности - магнитофон "Комета". Ставим чистую ленту, включаем режим записи. Теперь снова оживляем чудесную машину. Осталось выбрать тему. "Зима"? Скучно. "Берёзки"? Банально. "Космос"? Избито. "Любовь"? Хм... О любви поэты сказали уже всё. И каждый вновь и вновь возвращается к этой вечной теме. "Любовь"! Ну, а в нижнем ряду, конечно же, нажимается клавиша "Савр."...

Машина загудела:

Твоя высокая тугая грудь Так тянет, нежная, с тобой уединиться, Лобзать тебя и к сердцу притянуть, Губами, бедрами и шеей насладиться!

Как жаль, что молодая ты умрёшь, И будешь, тихая, лежать в могильном склепе. Несчастная, ты медленно сгниёшь, И черви жирные тугую грудь облепят!

Павел Степанович остолбенел. "Тут какая-то ошибка. Я такого писать не мог. Что-то тут не так..." Машина заговорила вновь:

Любимая упала в пруд И стала дёргаться натужно. Не дёргайся, напрасный труд! Учиться плавать в детстве нужно...

"Что за чёрт? Садизм какой-то..." А машина говорила и говорила:

В кровавой каше плавали глаза, Чулок проткнут берцовой костью, Ведь с неба рухнула не стрекоза Балкон пришиб непрошеную гостью...

Поэт метнулся к машине, щёлкнул выключателем и внимательно стал разглядывать переднюю панель. Так и есть! Набирая тему, он случайно нажал кроме клавиши "Любовь" ещё и другую, соседнюю, с надписью "Некро.". Исправив ошибку, поэт перемотал магнитофонную ленту, включил машину, сел в кресло и задремал. И работа закипела...