Гены

Это было весной 1981 года. На очередной медосмотр к врачу киевского «Динамо» я вошел вместе с 23-летним полузащитником Андреем Балем. К нам в клуб его пригласили из львовской команды «Карпаты». Он был уже хорошо известен в футболе. Выходил на поле с капитанской повязкой сборной юниоров, которая выиграла в 1977 году первенство мира среди своих сверстников. Играл и в молодежной сборной СССР, победившей в 1980 году на чемпионате Европы. Баль сразу занял место в основном составе «Динамо», а вскоре вошел и в первую сборную Советского Союза. В динамовском коллективе он держался всегда скромно и всегда с каким-то особым почтением заговаривал с ветеранами команды.

Осмотр уже заканчивался, когда Баль, внимательно оглядев меня, вдруг спросил:

— Скажи, пожалуйста, Олег, как это тебе за одиннадцать лет так удалось сохраниться?

Я пожал плечами. Признаться, никогда об этом не задумывался.

— Это все гены, Андрюша! Гены! — бросил доктор Балю, не поворачивая головы в его сторону.

— Да, наверное, вы правы, — согласился тот. — Я здесь только полгода побегал, и то уже сердце пошаливает.

От врача я поднялся на второй этаж в свою комнату под номером одиннадцать. Прилег. До дневной тренировки еще было много времени, и я намеревался вздремнуть. Но сон не шел. Вопрос Баля и такой уверенный ответ доктора возвратили меня в далекое детство, в родительский дом…

В одном из наших семейных альбомов есть две фотографии. Судя по подписям, сделанным под каждым из этих снимков аккуратным почерком отца, мне в ту пору шел пятый год. На одной из этих фотографий мяч кажется чуть ли не больше меня. Но левая нога победно поставлена на мяч. На втором снимке я, довольно щупленький мальчишка, отталкиваюсь от стартовых колодок, а старт мне на беговой дорожке стадиона дает моя мама. Эти снимки свидетельствуют, что с самого раннего детства во мне боролись легкоатлет и футболист.

Судьбе было угодно, чтобы мое раннее детство прошло в районе республиканского стадиона. На его футбольное поле я, разумеется, тогда и не выходил. Зато носился всласть по крутым склонам горок, окружающих стадион, в садах и зарослях, густо покрывавших склоны этих горок. А зимой наша любимица овчарка Джек, запряженная в санки, мчала меня по первому пушистому снегу. Я стремглав летал на лыжах с самых крутых гор. Говорили, что по этому признаку маму даже узнавали на улице. Это, дескать, мать того самого малого в кожушке, который с таких горок съезжает, где даже взрослые боятся.

Потом мы переехали в милый моему сердцу Первомайский жилой массив, больше известный в Киеве под названием Чоколовка. Это один из первых в городе районов, застроенных после войны удобными для жилья пятиэтажными кирпичными домами, летом утопающими в густой зелени. Для детворы здесь раздолье: много простора, сады и парки, десятки дворовых спортивных площадок. Есть даже свои облюбованные футбольные поля. На чоколовских полянах и начались мои «футбольные университеты». И тут замечу, что мне определенно повезло на… родителей.

Что слышат обычно мальчишки и девчонки от своих мам и пап? «Не гоняй!», «Не прыгай!», «Не шали!» и еще десятки всевозможных запретов. Даже судя по прессе, кажется, что почти всем нашим известным мастерам в детстве их матери запрещали гонять мяч. Сам читал в книге нашего знаменитого футболиста Виктора Понедельника, как он поступил в одну из школ Ростова, которая была по соседству со стадионом, и его отец сказал матери: «Ну, мать, быть твоему сыну футболистом!» Но мама будущего центрфорварда сборной СССР, обладателя Кубка Европы и заслуженного мастера спорта в ответ только охала, махала на мужа руками и приговаривала: «Не дай бог!»

Мне родители играть не запрещали. Больше того, мама сама привела меня в секцию футбола. Вообще о своей маме я должен рассказать особо. И не только потому, что, как говорят люди, хорошо знающие нашу семью, я генетически — копия своей матери. А прежде всего потому, что она была тем первым человеком, который буквально за руку привел меня, несмышленыша, в прекрасный мир спорта. И за это я искренне ей благодарен.

Мама

Как-то воскресным июльским утром меня, уже взрослого, женатого человека, разбудил звонок матери по телефону:

— Олег, неужели ты еще спал?

Я глянул на будильник. Шел десятый час. У меня был выходной день, жена накануне уехала на соревнования, и, признаться, вставать не хотелось. Я знал, что отец в отпуске — уехал отдыхать в Крым, и мама дома одна.

— Что стряслось, мать?

— Ничего, сын. Только взгляни в окно — день будет отличный!

— А что я должен делать по этому поводу?

— Заводи машину, заезжай за мной, и поедем на Десну — проведаем Николая.

Голос матери звучал требовательно, и, как мне ни хотелось спать, я понял, что от загородной поездки не отвертеться. Но предстоящее свидание со старшим братом обрадовало. Через несколько часов мы уже подставили свои тела жаркому солнцу на песчаном берегу Десны. После купания я с превеликим удовольствием растянулся на песке, закрыл глаза и, наслаждаясь теплом, кажется, даже задремал, когда снова услышал голос матери:

— Ну, вы, короли, так и будете скучать без движения?

Я открыл глаза и вопросительно посмотрел на брата. Он полулежал на теплом золотистом песке и всем своим видом показывал, что ему в эту минуту тоже вполне хорошо без движения.

Но мама не отступала:

— Давайте хотя бы сыграем во что-нибудь, сыновья?

Я поднялся с песка и с любопытством спросил:

— Во что ты предлагаешь, мать? Надеюсь, не в футбол?

— Сдался мне твой футбол, — насмешливо сказала мама. — Попрыгаем с места! Сколько мне дадите форы?

Николай тоже поднялся. Мы подошли к самой воде, где песок, обласканный зыбкими речными волнами, был мокрым и упругим. Провели две черты — для себя и для мамы. Решили, что фора в один метр для нее вполне достаточна. Стали прыгать. Мама прыгала последней. Мы с братом так и ахнули: приземлилась за той форой, которую мы ей снисходительно отмерили!

— Так ты же еще в отличной форме, мамочка! — нежно обнял ее за плечи Николай.

Я смотрел на нее как завороженный. Ведь она уже была бабушкой с вполне взрослым внуком.

…Моя мама родилась в селе Небрат Бородянского района. Это километрах в пятидесяти от Киева. Она была одиннадцатым ребенком в семье. Дед мой, рассудительный, тихий, степенный, крепкого сложения человек, никогда ни с кем не спорил, не ругался. И на детей своих голоса не повышал, не бранил их. А вот бабушка была женщина энергичная, быстрая и проворная. В доме всегда было чисто, но не всегда сытно. И в тринадцатилетнем возрасте моя мама подалась в Киев и поступила в ФЗУ при фабрике имени Максима Горького. А после окончания училища пришла работать на эту самую фабрику лекальщицей.

Но как же стала эта сельская девочка, с юных лет сама зарабатывающая себе на жизнь, заслуженным мастером спорта?

Здесь позволю себе прервать рассказ Олега, дополнив его собственными наблюдениями. Дело в том, что я тоже живу на Чоколовке, неподалеку от родителей Блохина, и знаком с ними лет двадцать. Мне кажется, что все это время мама Олега — Екатерина Захаровна Адаменко — остается энергичной, неунывающей женщиной, над которой словно бы годы не властны. Она родилась 7 ноября — в светлый праздник Октябрьской революции! И всегда сокрушалась, что родила Олега на два дня раньше — 5 ноября 1952 года…

Когда бы я ни позвонил Екатерине Захаровне, всегда в трубке слышу ее звонкий голос. Шутит, смеется, пересыпает свою речь народными пословицами и поговорками. Знает их, кажется, сотни. А иногда, бывает, затянет мелодичную украинскую песню. Она очень интересный рассказчик. Помню, как в канун 1987 года актовый зал Киевского инженерно-строительного института, где уже много лет Екатерина Захаровна работает старшим преподавателем на кафедре физвоспитания, заполнили студенты и преподаватели. Как говорится, яблоку негде было упасть — более тысячи человек! Все пришли на встречу с Олегом Блохиным. Но люди, узнав, что Екатерина Захаровна тоже в зале, пригласили его на сцену вместе со своей матерью. Зал долго рукоплескал этим двум замечательным заслуженным мастерам спорта. Потом к ним было много вопросов. И огромная аудитория с одинаковым вниманием слушала ответы знаменитого на весь мир футболиста и матери, взрастившей его…

Уже работая над вторым изданием нашей книги, мы с Олегом решили, что поведать свою спортивную биографию его мама должна сама: просто у нее это лучше получится. Ведь интересно же узнать, как эта сельская девочка увлеклась всерьез спортом?

Екатерина Захаровна Адаменко:

— Однажды летом 1935 года прямо в центре Киева проводили городской кросс. Дистанция проходила по улицам города — от магазина спортивных товаров «Динамо», который был в районе площади Толстого, до Красного стадиона (на его месте нынешний Республиканский — по улице Красноармейской). Меня считали, наверное, самой шустрой из всех подружек по ФЗУ. «Будешь бежать пятьсот метров, Катя», — сказал мне наги физрук. Я даже обрадовалась, что выбор пал на меня: для меня бег — одно удовольствие! И вот старт. Мои первые соревнования. Махнулстартер флагом, и мы побежали. Припустили, конечно, что есть духу. Но смотрю, а девчонки, которые меня сразу обогнали, и те, которые бежали рядом, постепенно стали отставать. А я на радостях еще больше темп прибавила и так первой и пересекла линию финиша. Подошел какой-то солидный мужчина и говорит: «У тебя талант, девочка! Будешь обязательно приходить на стадион и тренироваться». И записал мою фамилию. Тренировки мне сразу не очень-то понравились. Тренеры считали, что я должна бегать на 800-метровой дистанции. А это для меня было очень скучно: сама ведь была живая и быстрая, все больше старалась на тренировках заниматься вместе со спринтерами. Через год проводился матч четырех городов — Москвы, Киева, Ленинграда и Харькова. Меня включили в сборную города: поставили бежать 100 метров и прыгать в длину. И надо же, чтобы я победила всех своих соперниц! Сто метров пробежала за 13 секунд, прыгнула в длину почти на пять метров. Для моих шестнадцати лет это было не так уж плохо. Так окончательно определилась моя специализация, и с тех пор я всерьез увлеклась спринтом.

В нашем домашнем музее хранится множество маминых призов и медалей. Большинство из них она завоевала в послевоенные годы. Порой диву даешься, как ей удавалось все совмещать: заочно учиться в институте физкультуры, работать на кафедре физвоспитания университета и самой выступать на дорожке. И не просто выступать! Именно в эти годы она показала свои лучшие результаты — 68 раз вносила поправки в рекорды Украины. Некоторые из них были на уровне всесоюзных достижений. К примеру, моя мама второй из женщин Советского Союза (вслед за москвичкой, неоднократной чемпионкой СССР в спринте и первой советской чемпионкой Европы Евгенией Сеченовой) пробежала 100 метров быстрее 12 секунд — 11,9! — и повторила всесоюзный рекорд.

…Королем игр на Чоколовке был футбол. И, заметив мое увлечение, мама сама привела меня в футбольную секцию на стадион инженерно-строительного института, на кафедре физвоспитания которого она уже работала в ту пору в должности старшего преподавателя. Я стал ходить на тренировки. Впрочем, они продолжались недели две. Потом тренер куда-то пропал, и мы, мальчишки, снова разбрелись по своим дворам. Тогда за дело взялся отец.

Отец

Мое поколение знает о войне в основном по учебникам истории, по книгам да кинофильмам. Я не исключение. Но однажды…

В тот день мы смотрели по телевизору фильм «Блокада». Дома собралась вся семья. Когда фильм закончился, отец выключил телевизор и со вздохом произнес:

— В жизни немного не так было, ну да ладно… Мне фильм понравился, и я попытался возражать:

— Вечно ты недоволен, батя, и все тебе «не так», — буркнул я.

— Олег, не спорь с отцом! — вмешалась мама.

— Ну почему же отцу можно судить о фильме, а мне нет?

— Ты, сынок, судишь об увиденном со своей колокольни, — сказал отец, — а я, прости за высокопарность, — из своего блиндажа.

Потом он подошел к столу, вынул что-то из ящика и протянул мне. У меня в руках оказалась медаль «За оборону Ленинграда». Я внимательно посмотрел на отца, и мне стало как-то неловко.

— Что же все-таки, батя, было не так в фильме? — уже другим тоном спросил я.

Вместо ответа отец протянул мне пачку фотографий. Мне раньше казалось, что отец никогда не будет стареть. И только посмотрев фотографии военных лет, я обратил внимание, как много у него появилось седых волос, морщинок вокруг глаз.

— Ты хочешь знать, что было на самом деле? — отец взял у меня из рук пакет с фотографиями. — Я не буду категоричен. Может быть, писатель и прав. Он ведь описывал события глобально, осмысливая их за всех нас, вместе взятых. Но лично мне блокада Ленинграда запомнилась не только одними ужасами. Да, мы мерзли, голодали, хоронили товарищей. Но, понимаешь, вместе со всем этим была и жизнь. Суровая, военная, горькая, страшная, но все-таки жизнь, черт возьми! Ты ж, наверное, сам читал о футбольном матче в осажденном Ленинграде? Даже в те страшные дни мы умудрялись петь и плясать. Вот посмотри.

Отец вынул из пачки пожелтевшую фотографию. На групповом снимке перед объективом замерли молодые парни и несколько девушек в военных гимнастерках. У некоторых из солдат в руках мандолины, балалайки, гармошки.

— Меня отыщешь в этой капелле?

— Вот вроде бы, — я указал на сидящего в самом центре группы парня с офицерскими погонами.

— Точно! Это я и есть, а это все — наш ансамбль.

— Сколько же тебе было тогда?

— Снимок сделан в сорок третьем году. Значит, двадцать один год. На Ленинградский фронт меня направили в сорок втором году прямо из военного училища. Наша часть стояла под Пулковом. Держали оборону. Вот в те самые дни блокады я организовал войсковой ансамбль песни и пляски. С передовой одних ведь увозили в госпитали, другим во время короткого отдыха устраивали баньку, а третьим — самодеятельность. А у меня к этому с самого детства страсть была…

Постепенно от грозных дней войны воспоминания увели отца в далекое детство:

— В тринадцать лет в московском парке имени Горького я уже пел и плясал в детском ансамбле, которым руководил сам Александров. Калужская улица, Нескучный сад, берег Москвы-реки — все это места моего детства. Родители из крестьян, но в двадцатых годах переехали в Москву и работали в Первой градской больнице. Живые, энергичные люди. И себя я помню моторным парнишкой. Страшно любил спорт! Живописью тоже увлекался. Еще когда в школу ходил, начал у художников учиться живописному делу.

«Так вот, оказывается, откуда у отца страсть к рисованию», — подумал я. Дома даже есть маслом написанные им портреты — матери и автопортрет.

— Чего же ты в институт физкультуры подался? — прервала мать рассказ отца. — Надо было в Строгановское поступать.

— А это, Катя, чтобы к тебе поближе быть, — рассмеялся отец.

— Правильно сделал, батя. У тебя настоящий тренерский талант. Жаль только, что я единственный твой ученик, — вставил я.

Мои слова были в ту минуту скорее шуткой, но в них заключалась и истина. Если мама первой привела меня на стадион, то отец надолго стал моим самым требовательным, самым придирчивым домашним тренером.

Но в родительском доме был еще один человек, которого за доброту, душевность и чуткость просто невозможно было не любить — мой старший брат Николай, о котором я обязательно должен рассказать.

Брат

Николай на тринадцать лет старше меня, но в детстве у меня не было друга ближе и вернее, чем брат. Коля умел терпеть все мои шалости, проказы. Он мне всегда казался очень сильным и ловким парнем. Брат охотно играл со мной во дворе в футбол, катался на лыжах и на санках.

Николай тоже, вероятно, унаследовал от матери ее способности. В студенческие годы во время учебы на химическом факультете Киевского университета он выполнил первый разряд по легкой атлетике. Лучшие результаты брата по тем временам были вполне приличными. Стометровку он пробегал за 11,1 секунды, прыгал в длину за шесть с половиной метров. Впрочем, он никогда не придавал особого значения своим спортивным успехам. Говорил, что занимается спортом в свое удовольствие. Да и мама не особенно настаивала на регулярных тренировках Николая. Она однажды объяснила мне это:

— Мы ведь с Колей пережили войну. Он всегда был худеньким. Даже когда повзрослел и окреп, мне все равно казалось, что физически он слабоват. В его юношеские и студенческие годы с питанием было не ахти как. Помню, когда ехала с соревнований из Москвы, обязательно набивала сумки продуктами…

Большим спортсменом Николай не стал, но думаю, что спорт все-таки сыграл определенную роль в формировании его характера. Целеустремленный, трудолюбивый, настойчивый в достижении цели — таким я знаю своего старшего брата.

В последние годы из-за футбола и моей постоянной занятости мы с братом редко видимся, но встречи эти всегда бывают в радость. Николай почему-то рано поседел — еще лет десять назад стал белый, как лунь. Впрочем, теперь это ему даже к лицу: мой племянник Сашка женился, недавно у них родилась дочь — назвали Дарьей — и Николай стал дедушкой. Сашу родители хорошо воспитали — серьезный парень! После окончания хореографического училища он танцует в балете Киевского театра оперы и балета. Но и образование продолжал вместе с работой: окончил вечернее отделение романо-германского факультета Киевского госуниверситета (его дипломная работа на французском языке!). Так что когда театр на гастролях за рубежом, Саше переводчик не нужен: он свободно владеет тремя языками…

Хотя Коля с недавних пор и дедушка, но особых перемен я в нем не замечаю. Все такой же молчаливый, сдержанный. О работе своей никогда не говорит, хотя, мне кажется, думает о ней постоянно. Он заведует лабораторией в одном из киевских научно-исследовательских институтов, давно защитил диссертацию, опубликовал множество научных работ, бывает на научных конференциях в стране и за рубежом. Но по-прежнему подчеркнуто скромен в быту. К слову, в нашей семье я вообще не припомню разговоров об одежде, о вещах. Излишеств в игрушках и вещах мы не знали. Лишь однажды я нарушил эту традицию. В девятом классе мама собиралась купить мне зимнее пальто. Но тогда в моду входили нейлоновые куртки, и я мечтал о такой, как может мечтать подросток выглядеть взрослым современным парнем. Мама поняла меня, и от счастья я был на седьмом небе.

Родительский дом, начало начал… Прав поэт, сложивший слова этой популярной песни. Для меня этот дом действительно был как надежный причал. Кажется, это было совсем недавно, когда я мальчишкой, юношей, а потом уже молодым человеком немало колесил по свету. Но всегда с очень теплым чувством возвращался в родительский дом. Вероятно, потому, что в нем мне было всегда хорошо, спокойно, уютно. А главное — здесь меня понимали!