Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921

Блок Александр Александрович

Шуточные стихи и сценки

 

 

Автопародии

1

За сучок сухой березы месяц зацепился, Слушает прохожих девок пенье. Бег минут топочущий вдруг остановился, Наступило вечное мгновенье. Вечность ли вздохнула над березами кудрявыми? Облака прозрачные на закат сбежали. Синих елок крестики сделались кровавыми, Крестики зеленые розовыми стали. Встал я и задумался над ярким мухомором. Что ж в груди затеплилось скрытое рыданье? Мне не стыдно плакать под небесным взором: В светлом одиночестве сладостно страданье.

2

Мне снилось недавно. Как будто в театральном Стою я коридоре, и во все концы Идут люди, люди. Отблеском печальным Озарялись лица, и я знал: это мертвецы. Были шедшие передо мной изящно одеты. Но мгновеньями из-под причесок сверкали черепа, Под шубами и ротондами чуялись скелеты, Шла, говорила, смеялась пестрая толпа. И я с нею слился, утонул в этом мертвом море. Белые саваны, погребальные венцы. Было скучно. Я смотрел в равнодушном горе, И всё двигались, двигались мертвецы.

Января 1913

 

«Укрощение строптивой»

(Составлено по трагедии Шекспира)

Обстановка: «дежурный павильон», сооруженный по указанию Евтихия Карпова

Она

Зайди в хороший магазин (Ты слышишь, не в плохой, в хороший), Купи Агафьюшке калоши, А мне — коробочку сардин Копеек в шестьдесят — не больше (А то есть в рубль — ту не бери), А там, коль хочешь, до зари Строчи свои статьи о Польше, Забудь кузин, будь верен мне, Не трать так много — мы не Крезы. Ах, вот еще: купи поэзы На Петербургской стороне У букиниста. Требуй скидки Процентов в десять. Положи Дорогой эти две открытки В почтовый ящик. Прикажи Степану отнести картонки К Захаровым. Вотри очки Семену Ильичу Гребенке, Чтобы Трезоркины щенки Не околели слишком рано, А то — неловко нам сказать В глаза седому ветерану, Папаше…

Он

Стой! Дай записать!

Она

Ты попусту теряешь время, А время — деньги. Так нельзя.

Он

О, непосильно это бремя! И прямо в гроб — моя стезя!

Она

Ты лучше б этот слог высокий Для диссертаций приберег!

Он

До диссертаций ли? Все сроки Я пропустил. И на порог Меня не пустят оппоненты…

Она

А кто ж, голубчик, виноват? Не сам ли ты?

Он (робко)

Вчера студенты Кричали мне: «Виват! Виват!»

Она (смягчаясь)

Ну, то-то же. Хоть популярность Свою сумей ты поддержать!

(Вновь ожесточаясь)

О, боже! Это ль не бездарность! И мне за это отвечать! Мне — внучке генерал-майора! Нет! Если будет как теперь, Я разведусь с тобою скоро И к тетушке уеду в Тверь!

Он

Смени на милость гнев суровый И выслушай меня, мой свет: Я не такой уж бестолковый, Как ты привыкла думать. Нет! Я пошутил, и без записки Запомнил порученья я…

Она

Ш-ш-ш! Слышишь за стеною писки?

Он

Ну что ж?.. Соседская свинья — Не более, мой ангел…

Она

Тише!

Он

А, может быть…

Она

Молчи, осел!..

Он

А, может быть…

Она

Что!?!?

Он

…просто мыши…

Она

Ты, кажется, с ума сошел! Там режут, грабят, убивают!

Он

И в самом деле, вот те раз…

Она

Тебе подумать не мешает, Чтоб не зарезали и нас!..

Он

Так как же быть?

Она

Закрой окошко. И заряди свою пистоль…

Он

Изволь, мой друг, изволь, изволь…

Она

Ах, боже мой, да это кошка… И только-то!

Он

Что́ я сказал!

Она

Болван!

Он

А ты — болвану пара.

Она

Смотри! Я выйду за гусара, Отец мой — важный генерал.

Он

Слыхали!

Она

Что?!?!

Он

Слыхали!..

Она

Что же?

Он

Соврать недорого возьмешь!..

Она

Что слышу я? О, боже, боже! Давно бы так! Как ты хорош, Приват-доцент мой славный, в гневе!

Он

Поговори еще!..

Она

Герой! Молчу, как подобает деве…

Он (победоносно)

Тебе уж семьдесят второй!

(Поют и танцуют, взявшись за руки)

Она

Я была буйней огня И коней ретивых!

Он

Поучитесь у меня Укрощать строптивых!

Она

А теперь вот я усну, Словно на перине!

Он

Только сплавлю я жену, — Побегу к кузине!

Она

Только сплавит он жену, — Побежит к кузине!

(Танцы)

Эта пьеса тщательно рекомендуется для всех с. — петербургских театров-миниатюр, отличаясь по своему характеру веселостью содержания и производящая безусловный фурор на господ зрителей.

Всё ново! Сатира и юмор!

Всё оригинально!

Там же имеются заново роскошно отделанные кабинеты!

(Устрицы черномордские 10 шт. — 1 р. 50 коп., 5 шт. — 75 коп.)

15 декабря 1913

 

Сцена из исторической картины «Всемирная литература»

[15]

(XX столетие по Р.Хр.)

Место действия — будуар герцогини.

Блок

…В конце ж шестого тома Гейне, там, Где Englische кончаются Fragmente [16] , Необходимо поместить статью О Гейне в Англии: его влиянье На эту нацию, и след, который Оставил он в ее литературе.

Тихонов

Реплики этого лица имеют только мужские окончания. Кому ж такую поручить статью?

Блок

Немало здесь различных спецьялистов, Но каждый мыслит только о своем: Лозинский только с богом говорит; Волынский — о любви лишь; Гумилев — Лишь с королями. С лошадьми в конюшне Привык один Чуковский говорить.

Чуковский (запальчиво)

Неправда! Я читаю в Пролеткульте, И в Студии, и в Петрокомпромиссе, И в Оцупе, и в Реввоенсовете!

И этот стих не дает разгадки понятия «Оцуп»; если это был человек, то Чуковский мог «читать» только в его душе; если — учреждение, то, очевидно, там была культурно-просветительная ячейка, где Чуковский читал лекции.

Блок

Корней Иванович! Ведь вы меня Не поняли! Сказать хочу я только, Что вы один могли бы написать Статью о Гейне…

Чуковский (ехидно)

«Эссейс», вероятно, Угодно было вам сказать?

Блок

Да-с. Эссей-с.

Чуковский (с воплем)

Мне некогда! Я «Принципы» пишу! Я гржебинские списки составляю! Персея инсценирую! Некрасов Еще не сдан! Введенский, Диккенс, Уитмэн Еще загромождают стол! Шевченко, Воздухоплаванье…

Блок

Корней Иваныч! Не вы один! Иль не в подъем? Натужьтесь! Кому же, как не вам?

Замятин

Ему! Вестимо — Чуковскому!

Браудо

Корней Иваныч, просим.

Волынский

Чуковский сочинит свежо и нервно!

Все

Чуковскому! Чуковскому писать!

Чуковский пытается еще что-то возразить, но коллективный вопль всемирных литераторов заглушает его слабый голос. Дело грозит превратиться, как и во все исторические эпохи, в скверную историю. Чуковский, обессиленный, опускается в сломанное кресло, которому все еще нет цены.

Антон, входя, сует ему записку.

Чуковский (слабым голосом)

Пусть подождут. Их сколько там?

Антон

Тринадцать.

Тихонов

Итак, Коней Иваныч, сдайте нам Статью в готовом виде не поздней, Чем к Рождеству.

Чуковский

Какого года?.. Стиля?..

Тихонов

Год — этот. Стиль — марксистам всё равно.

Чуковский (пытаясь переменить разговор)

А может быть, не Стиль, а Аддисон?

Тихонов

Нет, новый стиль.

Чуковский (все еще притворяясь непонимающим)

Классический?

Тихонов

Советский!!! Чтоб было крепче, просим Евдокию Петровну это записать.

Чуковский (уничтоженный)

Сдаюсь…

Тихонов

Счастливой вестью с вами поделюсь…

В этом месте рукопись обрывается. Предполагают, что Тихонов завел речь или о керосине, или о дровах, или о пайке; во всяком случае о чем-то приятном, судя по тому, что здесь впервые появляется рифма.

Насколько известно, статья Чуковского «Гейне в Англии» действительно была сдана в набор после Рождества 1919 года. Она заключала в себе около 10000 печатных знаков, ждала очереди в типографии около 30 лет и вышла в свет 31 вентоза 1949 года, причем, по недосмотру 14-ти ответственных, квалифицированных, забронированных и коммунальных корректоров, заглавие ее было напечатано с ошибкой, именно: «Гей не в ангелы».

Осень 1919

 

Enjambements

Давид Самуилыч! Едва Альбом завели, — голова Пойдет у Вас кру́гом: не раз и не два Здесь будут писаться слова: «Дрова».

21 ноября 1919

 

Стихи о предметах первой необходимости

Нет, клянусь, довольно Роза Истощала кошелек! Верь, безумный, он — не проза, Свыше данный нам паек! Без него теперь и Поза Прострелил бы свой висок. Вялой прозой стала роза, Соловьиный сад поблек, Пропитанию угроза — Уж железных нет дорог, Даже (вследствие мороза?) Прекращен трамвайный ток, Ввоза, вывоза, подвоза — Ни на юг, ни на восток, В свалку всякого навоза Превратился городок, — Где же дальше Совнархоза Голубой искать цветок? В этом мире, где так пусто, Ты ищи его, найди, И, найдя, зови капустой, Ежедневно в щи клади, Не взыщи, что щи не густы — Будут жиже впереди, Не ропщи, когда в Прокруста Превратят — того гляди («Книг чтоб не было в шкапу ста!» — Скажет Брюсов, погоди), И, когда придет Локуста, К ней в объятья упади. Имена цветка не громки, Реквизируют — как раз, Но носящему котомки И капуста — ананас; Как с прекрасной незнакомки, Он с нее не сводит глаз, А далекие потомки И за то похвалят нас, Что не хрупки мы, не ломки, Здравствуем и посейчас (Да-с). Иль стихи мои не громки? Или плохо рвет постромки Романтический Пегас, Запряженный в тарантас?

6 декабря 1919

 

Продолжение «Стихов о предметах первой необходимости»

(Приписываются В. Брюсову)

Скользили мы путем трамвайным: Я — керосин со службы нес, Ее — с усердьем чрезвычайным Сопровождал, как тигр, матрос… Вплоть до колен текли ботинки, Являли икры вид полен, Взгляд обольстительной кретинки Светился, как ацетилен. Когда мы очутились рядом, Какой-то дерзкий господин Обжег ее столь жарким взглядом, Что чуть не сжег мой керосин. И я, предчувствием взволнован, В ее глазах прочел ответ, Что он — давно деклассирован, И что ему — пощады нет. И мы прошли по рвам и льдинам, Она — туда, а я — сюда. Я знал, что с этим господином Не встречусь больше никогда.

10 декабря 1919

 

«Хотел я, воротясь домой…»

Хотел я, воротясь домой, Писать в альбом в стихах, Но — ах! Альбом замкнулся сам собой, А ключ у Вас в руках, И не согласен сам замок, Чтобы вписал хоть восемь строк Писать стихи забывший Блок.

Июнь 1920

 

«Как всегда, были смешаны чувства…»

Как всегда, были смешаны чувства, Таял снег и Кронштадт палил. Мы из лавки Дома искусства На Дворцовую площадь брели… Вдруг — среди приемной советской, Где «все могут быть сожжены», — Смех, и брови, и говор светский Этой древней Рюриковны.

15 марта 1921