1

Алёшка с Николаем поехали в Суздаль за железом. У знакомого кричника они нагрузили телегу крицами и собрались обратно. Только Николай взял вожжи в руки, как на площади ударили в колокол. Подняв голову, прислушался и Алексей. Удар был не сильный, - можно было подумать, что это мальчишки, балуясь, запустили в колокол палкой. За первым ударом торопливо, словно спеша обогнать друг друга, поплыли густые, тревожные звуки. Николай наскоро привязал лошадь и вместе с хозяином вышел за ворота.

- Сосед, почто в колокол звонят? - спросил кузнец пробегавшего мимо них человека.

- Не ведаю. Что-то стряслось…

На площади шумела толпа. Ожидали князя и бояр. Алёшка, как ни тянулся кверху, кроме спины стоявшего впереди мужика, ничего не видел. Алёшку толкали со всех сторон, больно отдавили ногу. Он вертелся и угрожающе растопырил локти. Начал было протискиваться вперёд, но остановился. Нужно было передохнуть. Снова упёрся головой в чьи-то бока, протиснулся под живую изгородь княжеских воинов, выстроившихся от теремного крыльца к церкви. Здесь его схватили за воротник и опять толкнули в толпу, но всё же он стоял теперь в первом ряду горожан. Он видел, как на крыльце перед толпой появился боярин. Поглаживая бороду, боярин ждал, когда народ смолкнет.

- Горожане! На золотом Киевском столе отошёл к праотцам великий князь Юрий Владимирович, сын Мономаха.

Все молча сняли шапки.

Пробившись к стенам княжого терема, Алёшка увидел, что и на крыльце плечом к плечу, в нарядных кафтанах стояли воины. Все ждали выхода Андрея.

В толпе зашумели:

- Тише, сейчас князь скажет слово, слушайте Андрея…

В первый раз увидел Алёшка князя. Широкое, скуластое лицо, густые, круто поднимающиеся от переносицы брови, спокойные и ясные глаза, смело глядящие вперёд. Не опуская головы, князь повернулся к собору и снял шапку. Перекрестившись трижды, поклонился народу.

- Суздальцы! - начал он, подняв руку. - Отец мой, великий князь Юрий Владимирович, отошёл к Богу. - Высоким звенящим голосом князь продолжал: - Надо ехать в Киев, добывать великокняжеский стол отца. Но я на этой земле родился и вырос. Здесь моя отчина. Бог отдал вас мне, а меня отдал вам в руки. Скажите, братья, хотите меня иметь у себя князем и головы свои за меня сложить…

Князь ещё что-то хотел сказать, но ему помешали. Вверх полетели шапки. Стоявшие вокруг бояре закричали хором:

- Оставайся здесь!.. Будь, князь, господином нашим!

Не всё понял Алёшка, что говорил князь, но вокруг кричали люди, он видел возбуждённые лица и сам снял шапку и кричал вместе со всеми.

Когда толпа начала расходиться, он чуть нос к носу не столкнулся с боярином Иваном. У часовни, ударяя себя в грудь, Иван Кучкович что-то говорил нескольким стоявшим около него боярам:

- Верьте, бояре, зря избрали!

- Испугался князь ехать в Киев - стол отца себе добывать! - зло хихикая, поддержал боярина худой старик с тощей рыжей бородкой.

- Постой, боярин! - схватил Ивана Кучковича Прокопий. - Скажи, какие ты речи держишь здесь перед людьми о нашем князе?

Иван остановился. Он посмотрел на незнакомца: по одежде, по смелости, с какой тот разговаривал с ним, догадался, что это милостник. У Андрея появилось много новых слуг, бояре их называли дворянами, а горожане - милостниками: они жили милостями князя.

- Какие речи? Хвалил я Андрея Юрьевича, - выдавил Иван из пересохшего горла. - А ты, видно, не знаешь, что я Иван Кучкович, старший брат боярина Якима. Пусти! - рвался он от дюжего воина.

Все смотрели на милостника выжидающе. Но видимо, слова боярина не произвели на него впечатления. Он всё ещё держал его за руку.

- Бранил ты князя Андрея, боярин, я сам слышал.

- Тебе-то, княжой слуга, может, послышалось… А вот кто ещё скажет, что я бранил?

- Ты слышал? - ткнул милостник пальцем в грудь другого боярина.

- Я плохого про князя нашего ничего не слышал.

- А ты?

- Напраслину возводишь на благородного мужа, - ответил третий.

Прокопий покраснел.

- Слышал я, что зло ты говорил на князя! Ну да ладно, иди… - Он неохотно отпустил Кучковича.

Бояре постояли, молча переглянулись и разошлись.

Алёшка был неподалёку. Он видел, как, согнувшись, опустив голову, прошёл боярин Иван. Он даже не посмотрел на своего беглого холопа. Алёшка нашёл Николая и рассказал ему о случившемся. Мастер уже сидел на телеге.

- Большие перемены у нас, Алёша! Боюсь я, что бояре так власти своей князю не уступят. Будет у нас ещё много зла. - Мастер прищурился, посмотрел на ученика с лукавинкой. - Удивляешься, как боярин Иван тебя не заметил? Поважнее теперь у боярина Ивана дела. Князь-то остаётся здесь. Смекни… Это не зря. Даже в Киев ехать не хочет.

Николай хлестнул коня вожжами. Всю дорогу он молчал: был занят своими думами, что-то беззвучно шептал и чему-то улыбался.

- Алёшка, - остановил он телегу, - запомни этот день. Впервые из Залесья князь не захотел ехать на княжение в Киев. Большие у нас буду дела, большие перемены!

 

2

Со всех улиц и переулков шли владимирцы в центр города - на площадь к крепости Мономаха. Закладывали новый храм Успения Богородицы.

На открытом месте, обнажив головы, стояли бояре, младшая дружина князя, купцы и ремесленники. Посреди площади поблёскивали золотом на высоких древках кресты и хоругви, высоко поднимались синеватые струйки ладана. Сырым холодком веяло от вынутой из рвов красной глины. По скрипучим мосткам князь Андрей спустился в ров и положил первый камень здания…

Скоро в строительстве собора принял участие весь ремесленный люд Владимира. Работали многочисленные каменщики, златокузнецы-ювелиры, кузнецы железа, столяры, литейщики и многие другие. Внизу, на клязьминской пристани, выгружали белый камень, пригнанный в ладьях с окских и клязьминских ломок. В последнее время такой же камень нашли неподалёку от Владимира.

На площадях городов княжьи люди выкликали мастеров, желающих ехать во Владимир на строительство. Каменщику обещали по ногате в день, обещали приписать в княжеские мастера. Жившие впроголодь на боярских дворах холопы спасались во Владимире от кабалы «лучших людей» Ростова и Суздаля, в надежде на сытую жизнь у князя.

На площади перед строящимся собором прибывших проверяли. Годных к какому-нибудь ремеслу оставляли на стройке, а смердов-землепашцев отправляли на земляные работы: насыпать валы. Нужны были всякие люди.

Строители тесали белые прямоугольники камня и выкладывали стены. Полое пространство меж двух рядов тёсаных камней засыпали мелким битым щебнем и заливали известковым раствором.

Храм рос, сверкая белизной своих стен, вызывая удивление не только владимирцев, но и заезжих людей, видавших много дивных произведений зодчества. С какой бы стороны ни подъезжали люди к Владимиру, они видели на высоком холме одетые лесами стены и ещё не покрытый купол. Постепенно раскрывался весь город, полого поднимавшийся в гору, а за стенами Мономаховой крепости, на её высоком мысу, вздымалась белая громада собора. Собор придавал городу новый облик.

В один из дней на холм к строителям поднялись Николай с Алексеем. Они посмотрели на работу каменщиков и прошли в сарай, где находился в это время руководивший строительством старик зодчий. Николай поклонился ему в пояс:

- Пришли к тебе! Дай и нам потрудиться для славы нашего города.

Зодчий посмотрел на Николая внимательно:

- Работу твою знаю, мастер. Видел твои запястья, подвески и другое узорочье. Хорошо, что пришёл. Дела сейчас много… А это кто? - указал он на стоявшего в дверях Алексея.

- Ученик мой. Зодчий кивнул головой.

- Сын?

- Нет, сирота он.

- Прилежен?

- Прилежен и добро науку приемлет.

- Ну, пусть и он потрудится для храма. Только если испортит княжое добро, ты будешь за него в ответе.

Николай ещё ниже поклонился.

 

3

Едва покажется красноватый отблеск восходящего солнца, Николай уже просыпается. Ворочаясь на своей лавке, тяжело вздыхает, иногда разразится долгим сухим кашлем. Приподнявшись на локте, гадает, проснулся ли Алёшка. Говорит сквозь зевоту:

- Сегодня, Алёша, покажу я тебе дело тайное, известное немногим.

В полусне Алёшка слушает, как на улице хлопают калитки, со скрипом открываются волоковые окна, звенят ведра, визгливо скрипит колодезный журавль. Начинается трудовой день.

Алёшка поднимается. Несколько лет он работает с Николаем у горна, а ещё многого не знает. Вот и сейчас Николай хочет показать что-то такое, что во Владимире известно только ему, да, может быть, ещё двум-трём златокузнецам.

Притащив куль берёзовых углей, Алёшка разводит огонь в горне.

С тех пор как началось строительство во Владимире и в Боголюбове, работы хоть отбавляй.

Николай лепит из воска паникадило для княжеского собора. В хитром плетении причудливо извивающихся восковых линий, в завитках узора сидят притаившиеся звери и птицы. Чудные цветы и травы незаметно переходят в подсвечники. Более пятидесяти частей нужно сделать Николаю. Старый мастер сидит за работой долго, до боли в пояснице.

- Алёша, ты что?

- Мастер, я жду обещанного.

Николай садится за стол у открытой двери. Приблизив нос к пергаментному свитку, он что-то шепчет, шевеля тонкими губами. Алёшка слышит его слова, похожие на заклинания:

- Найди ящерицу жёлтую, живую да разотри с живым серебром. А серебра живого было б шестая доля против ящерицы. Да ящерицу живую запечатай в горшок, да положи в печь в большой жар…

Бросив медный лист на землю, Алёшка подходит к учителю. Старик водит длинным почерневшим ногтём по полустёртым строчкам и шепчет:

- Ящерица с живым серебром… - Подняв голову, мастер ладонью отбрасывает спускающиеся на глаза волосы. - Наставление, како писать золотом по медному листу.

Алёшка смотрит на него недоверчиво:

- Как же это - растереть ящерицу с живым серебром, а после живую запечатать в горшок?

У Николая засветились глаза, на лбу около переносицы собрались смешливые морщинки. Оглянувшись на дверь, он сказал шёпотом:

- Эта тайна продана была одному мастеру дьяволом, а мне он отдал перед смертью. «Пусть, говорит она ещё послужит людям, не в могилу же с собой брать».

Алёшка, слушая Николая, вытаращил от страха глаза, с тревогой и недоверием посмотрел на лежащий свиток.

- Ящерица-то ведь издохнет, разотрут её…

Тут Николай не выдержал и рассыпался мелким весёлым смехом;

- Жёлтой ящерицей называют золото! Золото разотри со ртутью и запечатай в горшок. Ай, малый, потешил старика!.. - не унимался Николай. - Ты хоть сто живых или мёртвых ящериц разотри - ничего от них, кроме дрязга, не получишь… Есть люди, которые ищут, как бы железо да медь в золото претворить, да я их колдовству не верю. А ты - ящерицу с живым серебром…

Он перевязал свиток тряпицей и отнёс в угол за икону. Возвратясь, начал показывать Алёшке, как золотом писать изображения и узоры на металле.

Алёшка глядел на высокий лоб учителя и думал: «Чего только не знает хитрокознец…»

 

4

Во Владимире только и говорили о строительстве Успенского собора в городе и княжеского замка в Боголюбове. Наконец собор был готов. Он стоял на холме, сверкая золочёным куполом. Вырубленные из камня тонкие пилястры - колонны, одной стороной словно вросшие в стену, венчались пышными лиственными капителями . Вдоль стен собор украшен был поясом тонких, стройных колонок. Посредине белокаменных стен видны были женские маски. Это богатое убранство дополнялось яркими красками наружной росписи, обилием позолоченных деталей. Фресковые изображения святых и птиц меж колонок пояса придавали всему собору праздничную яркость и нарядность. Сверкали окованные позолоченной медью колонки резных порталов. Листы меди покрывали простенки между окнами на главе храма.

В последнее время Алексей с Николаем работали не только днём, но иногда и ночью. Не хватало времени. Они чеканили и золотили «ветрила» - флюгера для его крыш. Ковали большие медные листы для украшения стен. Изготавливали золочёные «кубки», которые должны были стоять наверху.

У всех литейщиков и кузнецов Владимира в это время пылали горны. Прокопчённые угольной копотью, в просолившихся от пота рубахах, мастера валились с ног. Спали два-три часа где-нибудь в углу избы и опять принимались за работу.

На фоне медленно плывущих облаков храм стоял величавый и спокойный, словно воин-великан в подпирающем небо золотом шлеме. Когда смотрели на его купол - казалось, облака стояли на месте, а храм плыл величаво и торжественно. Сверкавшее белизной здание завершало городской холм. Поглядывая на собор, Николай говорил Алёшке:

- Экие молодцы владимирцы! Посмотри, что сделали… Славно потрудились!

Вечером, вместе со всеми горожанами, Алексей и Николай отправились на его торжественное открытие.

По всем улицам медленно шли и ехали люди. Щелкали кнутами возницы. На площади перед собором уже собралась толпа. Народ всё прибывал. В окнах смежных с собором башен терема и владычных сеней загорелся свет. На западе, за тонкой гребёнкой леса, стали гаснуть малиновые полосы. Появилась одна бледная звёздочка, за нею робко засветилась другая, третья…

Всю ночь в соборе пылали сотни восковых свечей. Стоявшие в дверях дружинники небольшими группами пускали людей внутрь.

Алёшка добрался до заветной двери перед самым рассветом. Когда стоял в толпе - слипались глаза, а переступил порог - сон и усталость словно рукой сняло.

- Мастер, посмотри, вон сделанная нами риза…

- Тише, Алёшка, тише!

- А паникадило-то, паникадило! Ведь мы сработали…

- Нельзя, Алёшка, разговаривать в храме.

Алёшка смотрел вокруг с гордо поднятой головой - ведь здесь частица и его труда! Никогда не думал он, что такую красоту способны сотворить человеческие руки.

Шесть стройных столбов легко несут широкие своды. Стены покрыты цветным ковром росписей. Драгоценными византийскими и персидскими тканями украшена алтарная преграда. Под ногами, отражая блики свечей, сверкает пол из цветных майоликовых плиток. Толпа людей шла через средний поперечный проход меж столбами и смотрела на вытканные золотом и серебром полотнища византийской парчи, вывешенные по сторонам на шёлковых верёвках. Алёшка изумлённо рассматривал сверкавшие драгоценными камнями золотые и серебряные сосуды и суровые фигуры святых на стенах.

Когда он с Николаем вышел на площадь, здесь всё ещё толпился народ. Горожане не хотели расходиться, тихо беседовали между собою, словно чего-то ожидали. Взошло солнце и своим первым лучом позолотило купола собора.