1
Сердитый ветер гнал косматые тучи на юг. Ясная морозная погода в эту ночь переменилась. Вместо сухого пушистого снега пошёл дождь. Проходя белокаменной мостовой двора, князь Андрей смотрел, как по водостокам, журча, стекала вода. Вспомнилась примета: дождь пополам с солнышком - по утопленнику либо праведник помер.
Догнал отрок:
- К тебе, княже, гонец из Киева.
Андрей заторопился. Несколько дней он ждал известий из Киева и уже начал беспокоиться за Фёдора.
- Ну, что привёз? - спросил он гонца с тревогой.
- Епископ Фёдор приказал долго жить .
Андрей побледнел; повернувшись к мерцающей в углу лампаде, широко перекрестился.
- Отчего преставился епископ?
Гонец замялся. Встретившись с глазами князя, опустил голову.
- Да говори же. Не тяни душу!
- Киевский митрополит казнил его по византийскому обычаю.
- Что ты говоришь, гонец!..
- Князь, они отрубили ему правую руку, вырезали язык, выкололи глаза…
Андрей схватился за голову, присел на лавку.
- Фёдор… Фёдор… Грек-митрополит, а с ним и киевский великий князь решили мне мстить. Мстить за стремление жить независимо от их воли, за попытку сделать Владимир стольным городом всей земли. Убили! Если стерплю, то княжить буду я, а управлять, казнить и миловать - они. Что делать? Андрей закрыл глаза.
- Фёдор, Фёдор… Да что они, обезумели, что ли, в Киеве… Нужно вставать на митрополичью неправду…
Князь очнулся, посмотрел куда-то вдаль, поверх головы гонца, махнул рукою.
- Недобрые вести. Бог нас с киевлянами рассудит.
2
К вечеру все в Боголюбове узнали о казни Фёдора.
За длинным дубовым столом в просторной гридне сидели дружинники: степенный мечник Михно, с широкой окладистой бородой, лихой плясун и забияка Игорь, сдержанный и суровый Прокопий, мечник Василий и другие. Пахло сыростью. На оловянных и липовых блюдах лежала варёная репа, квашеная капуста, редька, окорок кабана, несколько зажаренных зайцев. Дружинники не ели.
Мечник Прокопий повернулся к Игорю. Обветренное лицо с глубоко врезанными морщинами сурово.
- Сходи наверх, к отроку у дверей княжой ложницы, проведай - что князь…
Игорь возвратился скоро.
- Отрок сказывает, что всё ходит из угла в угол.
- Не сказал, будет князь сегодня собирать совет?
- Какой совет! Ходит чернее тучи.
Налив в ковш хмельного мёду, Игорь поднял его вровень с губами, подмигнув сидящим:
- За киевский поход, братья! Можете седлать коней - я вам это и без боярской думы поведаю. Князь Мстислав послал новгородцам на подмогу сына своего Романа с войском, митрополит казнил Фёдора… Это всё против нашего князя! Не простит им этого Андрей Юрьевич! - Игорь расправил могучие плечи, потянулся лениво. - Эх ты, и попируем, други, в Киеве! Там есть чем поживиться. Только не плошай!
- Не поймавши, щиплешь! - буркнул Прокопий.
3
О казни Фёдора Яким Кучкович проведал от своего человека, приехавшего из Киева. Все знали, что расправы с Фёдором князь не простит. Старшие и младшие дружинники в Боголюбове и Владимире толковали между собой по-разному. Одни полагали, что князь пойдёт с дружинами на Киев, другие говорили, что Фёдор давно потерял любовь князя и Андрей Юрьевич отнёсся к известию о его гибели равнодушно. Яким внимательно прислушивался ко всем этим толкам. По дороге из Киева в Ростов заехал к нему знакомый купец и рассказал, что князь Мстислав хочет с нарочитыми людьми ростовскими жить в мире и ищет их дружбы.
- Ты поведай о Фёдоре! - перебил его нетерпеливо Кучкович.
- О вашем лжеепископе? - спросил гость, ухмыляясь.
Вспомнив, что Иван здесь, во Владимире, Яким послал за братом. Иван пришёл.
- Садись, садись, сейчас послушаем! Вошёл Пётр. Яким его тоже оставил.
- Беседа наша будет тайной. Ну и дела в Киеве… Все посмотрели на приезжего купца с длинной, до пояса, бородой, с сухим, иконописным лицом.
Купец долго, смакуя, рассказывал о казни Фёдора, которого предали лютой смерти, яко еретика, на Пёсьем острове. Яким слушал, переводя желтоватые глаза то на купца, то на Петра, то на Ивана. Когда старик кончил, Яким наморщил свой нависший над глазами лоб.
- Не прав медведь, что корову съел, - сказал он хрипло, - не права и корова, что в лес зашла. Поведай, какую речь ты держал с митрополичьим келейником?
Припухшие глазки купца испуганно забегали.
- Говори смело, - сказал Кучкович, - здесь все свои. Сора из избы не вынесут.
- Греческий монах сказал: «Что смотрите на своего самовластна? Неужели думаете, что вам не помогут? Сделайте во Владимире с ним так, как мы здесь с Фёдором».
Старик замолчал, собирая пальцем со стола крошки. Яким постучал по скатерти:
- Слышали, мужи честные? Пётр поднялся:
- Что долго думать, бояре! Свернём самовластцу шею - будем жить господами на своих вотчинах. 1ы, Яким, получишь Москву обратно, я сяду на свои земли.
Яким Кучкович молчал. Внимательно слушавший суздальский купец перегнулся через стол и сипло зашептал:
- Не ведаю, как у вас, бояре, во Владимире, а у нас сильно недовольны князем нарочитые люди. Гнёт в бараний рог! От алчности его великого разорения ждут. В прошлом лете, как я уезжал с товарами, сказывали старики, будто знамение было: родился телёнок о двух головах, а осенью в одну ночь по всему небу пырскали хвостатые звёзды. Не к добру это! Упреждает нас Богородица о великих переменах.
Сидевшие за столом насторожились: великих перемен и грозных знамений боялись больше всего.
- Про знамения и у нас в Ростове толкуют, - промолвил Яким. - Видели-де на луне знаки. Ждут бедствий великих. Говорят, живые будут мёртвым завидовать… - Он умолк и посмотрел на всех из-под мохнатых бровей. - Так-то вот, други…
Наступила тяжёлая тишина. Под печкой шуршали и попискивали мыши.
Яким Кучкович рывком отодвинул пустой ковш:
- Пойдёт князь Андрей с ратью на Клев, а воинское счастье переменчиво. Надо помочь князю Мстиславу. Авось Бог услышит наши молитвы. Надобно упредить: сколько у Андрея конной дружины да пешцев, какими путями пойдёт войско к Киеву… Ты когда поедешь обратно? - спросил он купца.
Тот задумался, пошевелил тонкими губами, высчитал:
- Думаю, через седмицу, Яким.
- Это рано. Придётся кого из своих послать. Гости начали прощаться. Яким остался с братом.
- Андрей повелел мне прислать на его двор коней да жито. Указал мосты ставить. Я ничего не сделал.
Иван повертел головой, словно ворот стал ему тесен. Как жить дальше? Много горьких обид накопилось в боярском сердце. Вспомнил о поборах, которыми обложил князь боярские дворы, о непослушании холопов и орачей, которые только и смотрят, как бы утечь к князю.
Яким слушал, поглаживая бороду. Когда Иван умолк, он положил ему на плечо тяжёлую руку:
- Смотри: что слышал здесь - пусть будет за семью замками, за семью печатями. Киевский князь непременно разобьёт Андрея. Нужно потерпеть. Поговори с мужами ростовскими тайно. Пусть готовят верных людей. Когда кликнем клич, чтобы все были на коне. Думаю, скоро мы свернём самовластцу шею. Тяжёл он для нас!.. А о холопе своём, беглом кузнеце, не беспокойся: ослепили мы его на дворе у Фёдора. Будет знать, как правды искать на своего господина у князя. На епископском-то дворе у нас тоже свои люди.
Как ни зол был Иван на своего холопа, но, услышав, каким тоном Яким сказал об ослеплении, он почувствовал, что у него мороз подрал по коже. «Господи, в кого это у нас Яким?.. Молчит, молчит, а уж как скажет, так словно мечом отрубит…» Как бы отгадав его мысли, Яким посмотрел на брата так, что сердце боярина чуть не оборвалось.
- Оборони тебя Бог выдать кому-нибудь эту тайну! Поддерживая Ивана за локоть, Яким сам проводил его с лестницы, посмотрел, как слуги посадили в седло. Не оглядываясь по сторонам, боярин проехал через двор и только за воротами перекрестился.
4
На другой день весь город собрался на площади перед собором. Прошёл малый снежок и словно выбеленными холстами устлал город. День был ясный, пахло ржаным дымком. Из соборных дверей выходили богомольцы. Люди подталкивали друг друга локтями, показывая на ястреба, который высоко парил в поднебесье:
- Это, ребятушки, добрый знак! Ежели, скажем, на рать князь поднимает людей, то ястреб к победе.
- Будет тебе брехать-то! Устали от этих ратей… И так в чём душа держится! Отощали.
- Мир стоит до рати, а рать до мира… Алексей с дедом Кузьмой и Николаем пришли поздно. Вся площадь от Успенского собора до боярских рубленых теремов была заполнена, а народ всё прибывал. Многие шли, чтобы послушать князя. Но были и такие, что пришли показать новый кафтан или сапоги, похвастать перед соседями недавно купленной шапкой. В переулках и улицах, примыкавших к площади, торговали жареными пирожками, в больших глиняных горшках, накрытых старыми кафтанами, трясли варёной репой:
- Ешьте, православные! Вот как попадёте с княжеским войском в поход, вдоволь не поедите!
Алексей со стариками стали у чёрных бревенчатых стен.
В толпе зашумели: «Едет! Едет!»
От княжеского терема два отрока вели под уздцы белого коня. В седле сидел князь, над воротом корзна отливала медью жёсткая бородка. Многие, завидя его, начали кричать, бросать в воздух шапки.
Андрей остановился:
- Братья, люди володимирские, постоим за святую Богородицу, за град Владимир, за всю Русь!
Толпа заволновалась. Князь сошёл с коня и начал говорить:
- Киевский князь Мстислав послал своё войско к Новгороду и вместе с новгородцами грозит пойти на нас. Не хотят они, чтобы Владимир стал сердцем земли Русской! Если позволить ворогам взять град наш копьём, то многие будут преданы смерти, жёны и дети проданы в рабство. Русь восплачет, братья! - Князь поднял над головой руку: - Поля и огороды, сёла и города придут топтать вороги! Дети наши будут рождаться рабами… - Обернувшись к собору, будто призывая его величавые стены в свидетели, князь заключил: - Ежели виноват я, то буду мёртв, а если прав, то ты направь меня на путь истины!
На эти слова его площадь ответила тысячеустым рёвом:
- Слава князю нашему! Веди нас! Где ты, князь, повелишь, там мы и головы сложим! Не быть граду Владимиру в ярме!
Горожане подсучивали рукава, словно возвращались не к мирным гончарным кругам и горнам, а шли на недругов, окружавших Владимир.
Только Алексей плелся за стариками, ничего не понимая, весь во власти одной думы. «Если князь пойдёт на Киев, то в пешцы возьмут и меня. А как же Арина?» Она представилась ему вся в слезах, у околицы, в тот момент, когда он придёт с ней прощаться. «Арина!..» - простонал он. Обернулись встречные прохожие, но Алексей не обратил внимания. В душе поднималась обида и на князя, и на его слуг, и на всех этих людей, которые кричали сейчас на площади. Дед Кузьма и Николай, опираясь на берёзовые посошки, тихо разговаривали между собой.
- Не ошибся я, Кузьма, когда шёл сюда. Не к добру защемило сердце. Быть битвам великим!
Кузьма тряс седой бородой и соглашался:
- Что же сделать! Землю свою мы должны оберегать всем, что имеем. Князь прав: великая угроза нависла над Русью.
5
По всем дорогам от Владимира скакали гонцы князя Андрея Боголюбского. Подручным князьям, боярам и всем княжим людям велено было садиться на коней и со слугами своими ехать к войску. Княжеские гонцы грозили ростовским и суздальским боярам гневом князя, сулили опалу и казнь. Бояре поднимались с насиженных мест неохотно. Показывали тощих коней - таких, что и за ворота их вывести страшно: подохнут. Многие ложились на лавки, сказывались хворыми. Но всё же, несмотря на все ссылки на скудость и хворь, нужно было ехать. Бояре хорошо знали тяжёлую руку князя и не дожидались его расправы. День и ночь к Владимиру тянулись пешие и конные ратники. Скоро войско собралось.
Вместе с пешцами, набранными из владимирских горожан, по неширокой, протоптанной тысячами ног дороге шагал Алексей. Зимнее солнце, кутаясь в тучки, невысоко стояло над лесом. Задумчиво смотрели на воинов опушённые снегом деревья. По ночам, когда разжигали костры из дымного ельника, к самому огню подходили волки. Их пугали, бросая горящие головешки.
На пятый день похода войско остановилось в маленькой деревеньке на берегу небольшой речушки. В деревне было полтора десятка дворов. У каждого стояли обозы. Сквозь частокол виднелись ковровые боярские сани и рослые кони под дорогими сёдлами. На небольшой горке высилась рубленная из дубовых брусьев церковь. Здесь пешцы на короткое время остановились.
У высокой крестьянки Алексей спросил:
- Родимая, где бы здесь переночевать? Крестьянка покачала головой:
- И не ищи, воин! Хоть до самой Москвы иди - в каждой избе люди. Не простые пешцы, а дружинники князя али другие нарочитые.
К отряду приблизился мечник Михно. Широкая окладистая борода украшена серебряными нитками инея. Иней на бровях и даже на шапке.
- Пошли дальше, братцы, ночлега здесь не найдём. Сейчас за поворотом, через лесок, будет церковь, а при ней избы. Может, там где ткнёмся..
Встречный старик ответил:
- И там всё занято, дети. Езжайте до самой Москвы - там жилья много. Москвичи приветливы. Последним поделятся, обогреют и накормят.
Старик снял шапку и показал маленькой, высохшей рукой в сторону скрытой за сосновым бором Москвы:
- Её издали увидите за речкой Неглинной, на высоком берегу Москвы-реки.
Хрустя по морозному снегу, пешцы двинулись дальше. Недвижно стояли опушённые снегом сосны-великаны. В лесу была какая-то особенная тишина. Лишь изредка по мощным корявым сучкам дерева серой стрелкой пролетала белочка, вниз неслышно падал комок снега, и опять всё замирало.
О Москве Алексей слышал не раз. Сказывали, что здесь, у Москвы-реки и Неглинной, жить людям особенно привольно. В густых лесах водится вдоволь всякого зверья и пчёл. Вдоль рыбных рек - обильные травой заливные луга. На пути пешцам всё чаше стали попадаться избы; за некоторыми стенами Алексей слышал, как бухал по железу молот. Видно, здесь жили не только земледельцы-орачи, но и ремесленники: кузнецы железа, древодели, кожевники.
На заходе багрово догорали огненные ленты заката, когда дошли до Кучкова поля.
- Москва-то, Алёшка, ране принадлежала боярину Кучке Степану Иванову, отцу твоего боярина Ивана. - Мечник Никола подошёл к Алёшке. - Князь Юрий Долгорукий предал его смерти. Был богат Кучка, гордость и помутила его разум. Не почтил он князя подобающей честью, стал поносить. Добрые люди сказывают, что Кучка-то давно был в сговоре с недругами Юрия Долгорукого… - Никола показал на стену противоположного леса: - Вон там, за деревьями, Москва.
Владимирские пешцы и дружина, услышав слова мечника, заспешили.
- Братцы, Москва!.. К Москве подходим… Люди подтянулись, кто-то запел песню. Морозная тишина соснового леса разорвалась удалым русским напевом. В темнеющем зимнем небе сурово громоздились рубленые башни, накрытые шатровыми верхами. Московский Кремль стоял на высоком береговом выступе, между рекой Москвой и Неглинной. Некоторые из пешцев остановились.
На самой крутизне Боровицкого мыса расположились нарядные, покрытые изморозью бревенчатые башни, связанные тыном-острогом. У подножия холма, вдоль по берегу Москвы-реки, на низменной полосе - подоле, лепились избы. Поднимался к небу розовый дым. Столпившиеся около стен Кремля молоденькие елочки словно просили пропустить их в настежь раскрытые ворота проездной башни.
Несмотря на поздний час, город не спал. У деревянных выдолбленных корыт дружинники поили коней. Гремя дубовыми бадейками на коромысле, шли по воду московлянки. В открытые двери кузни видно было пылающее пламя горна. Кругом слышался весёлый смех, громкий разговор.
С трудом передвигая отяжелевшие ноги, Алексей и Никита переходили от одного дома к другому. Хотелось отогреться в избяном тепле, но куда они ни заглядывали, нигде не было места. В каждом доме на земляном полу на соломе лежали воины; другие, ожидая своей очереди, толкались на улице. Во дворах чистили застоявшихся коней, задавали им корм, поили из походных вёдер. На перекрёстке мужики из обоза раскладывали костёр.
Пешцы присели на срубленном ельнике, решили погреться и отдохнуть.
Давно опустилось за дальними лесами солнце. Из-за крыши сарая показался большой лунный серп. Алексей сидел и слушал разговор обозных.
- Раньше Пасхи домой никак не поспеем.
- К Пасхе-то оно бы хорошо, а вот в полон попадёшь… Продадут немцам али грекам.
- Будет те - полон!.. И впрямь накаркаешь… Тощий мужичонка в драном, подпоясанном верёвкой кафтане подсел к Алексею:
- Ума не приложу, как баба-то с ребятами до весны протянет. В поход пошёл - хлеба оставил мало. Не приведи Бог, перемрут…
Алексей слушал его с трудом. Слипались веки, падала на грудь отяжелевшая голова. Проснулся он от холода в боку. Сунул руку - вода. В стороне, около потухающего костра, сидел всё тот же мужичонка.
- Боюсь, после этого похода пойду к нему в кабалу… - донёсся его тихий голос.
Алексей направился по дороге куда глаза глядят, лишь бы не сидеть под открытым небом на снегу и не стынуть.
Прошёл он не много. В стороне, на берегу речки, увидел что-то тёмное. Подумал, что это стог сена, но тут забрехали собаки. В ясном свете луны отчётливо увидел полузанесённую снегов землянку, за ней другую…
«Э, да это деревня…»
С трудом Алексей нашёл ход.
- Хозяева, Христа рада пустите воина обогреться! Из отворенной двери ударило горьковатым печным теплом. Невысокая женщина вышла в накинутом полушубке:
- Застыл? Иди обогрейся. Воина грех не впустить.
Хорошо полной грудью вдохнуть кисловатый запах жилья и словно раствориться в тепле! За стеной слышно - потрескивает мороз, чуть струится лесной шум.
Проснулся Алексей от громкого стука в дверь. Опрокинув кадушку, по избе металась хозяйка.
- Господи, кого это ещё несёт нелёгкая? Где же лучина?
- Мы к тебе ненадолго, - сказал кто-то сиплым голосом. - Одна живёшь?
- Одна батюшка, одна! - ответила хозяйка.
- Принеси квашеной капусты да грибов. Мы здесь перекусим малость.
Бухнув дверью, хозяйка вышла.
- Ну, скоро конец владимирскому самовластцу! - сказал вошедший.
- Дай Бог… А может, не след упреждать сейчас Мстислава? - заговорил другой. - Уедет Андрей - вздохнём легче. Смотри, какую силу собрал!
- Брат, а нет ли здесь кого? - донёсся до Алексея голос, показавшийся ему знакомым.
- Слыхал - живёт одна.
- Под лавками и под столом пусто. Может, на печи кто?
- Безлепицу молвишь.
Алексей, осторожно приоткрыв тулуп, неслышно повернулся на бок. Разговор ночных гостей его заинтересовал.
- Если Андрей узнает нас, и из Киева достанет. У него на уме не одним Киевом владеть. Хочет, чтобы вся Русь послушна была его воле.
- Недолго ходить ему…
Вошла хозяйка. Алексей слышал, как она поставила на стол сначала одну деревянную миску, потом другую.
- Грибы сама собирала. Много у нас здесь рыжиков!
- Пошла, пошла! - услышал Алёшка сиплый голос - Скажи слугам, что мы сейчас выходим.
Алексей рылся в памяти, стараясь вспомнить человека, которому принадлежит этот густой, осипший голос. Он понял, что сидевшие там, внизу, - враги. Они замыслили измену. Если они сейчас проведают, что он здесь, срубят голову… Князь и город никогда не узнают имён предателей. Алексей осторожно нащупал нагревшуюся ручку топоча и весь сжался. Надо затаиться, узнать, кто они, и поведать об их чёрном деле княжим людям. Жаль, что до Москвы не добежать… Уйдут… А хозяйка, кажется, их не знает, они у неё в первый раз.
Ночные гости выпили ещё по чаре и закусили. Алексей лежал с открытыми глазами и не дышал. Ему казалось, что он врос в землю. Опять бухнула дверь.
- Господине…
- Сейчас идём…
Поняв, что гости уходят, Алексей дёрнулся, хотел вскочить, но страшным усилием воли заставил себя остаться на месте: «Убьют… Один не справлюсь. Их много».
Утром он отправился в Москву. Остановился у колодца.
- Алёшка, друг…
Сзади кто-то положил ему на плечо тяжёлую руку. Алексей не успел обернуться - Прокопий обхватил его, поцеловал:
- Только сегодня из Владимира. Искал тебя. Поклон от деда Кузьмы и Николая.
Алексей рассказал Прокопию всё, что услышал там, в избе у вдовы.
- Трус ты, Алёшка! - сказал Прокопий строго. - Как же ты упустил их?
- Один я был.
- Может, хозяйка знает, кто такие?
- Хозяйка их тоже не знает. Я уж спрашивал её.
Прокопий задумался.
- Говоришь, не знает? Может, лжёт…
- Из Рязани она с мужем приехала. Муж её был москвич. Помер недавно.
- Князю сказать о них нельзя. Не похвалит он, что упустили. Нужно бы узнать имена ворогов… Да они, теперь ускакали в Киев. Много здесь сейчас разных людей собралось. Среди добрых людей есть и лихие… Говоришь, баба не знает? Может, кто из рязанцев?
- Нет, не знает.
Прокопий взял Алексея за руку:
- Об этом молчи, Алёша. Может, где встретим их.
6
Многотысячная рать владимирского князя шла по льду скованных морозом рек, по путям, издавна известным торговым людом. Когда-то по этим самым, местам с дружиной своей пробирался из Киева в Залесье дед Андрея Боголюбского, Владимир Мономах. За прошедшие полсотни лет места эти не утратили былой дикости. Хоть и чаще встречались теперь селения, а в некоторых местах видны были и гари (крестьяне выжигали лес под пашню), всё же лес стоял почти нетронутый. Привлечённая необычным запахом и шумом, из чащи высовывалась иногда голова лося; несколько раз дружинники видели стада кабанов.
К началу марта войско Андрея Боголюбского и подручных князей пришло в Вышгород. С юга, с берегов Русского моря , подул тёплый ветер. По синему небу потянулись на север лёгкие облака.
Подойдя к Киеву, владимирское войско остановилось у Кирилловского монастыря и, раздвигаясь, стало опоясывать город железным кольцом конных дружин и пешцев.
С мечником Прокопием Алексей и Никита были переведены в сторожевой отряд княжеской дружины. Весь день пришлось стоять под стенами Киева, кланяться стрелам Мстиславовых лучников.
Вертясь на коне под самыми стенами, Никита кричал осаждённым:
- Эй, богатыри, выходи в чисто поле помериться силами! Али, сидя по избам, притомились?
Влажный мартовский ветерок доносил из-за стен горьковатый запах дыма и голоса людей.
- Мало ваших суздальцев посекли мы после смерти князя Юрия! Повремените, доберёмся и до вас…
Эти слова задевали даже спокойного и сдержанного Прокопия.
- Мы своих убиенных братьев не забыли, - ворчал он сквозь зубы. - Добро, что и вы их помните! Будет, за что рассчитываться.
Как сквозь туман вспоминал Алексей эти давние события. После смерти князя Юрия Долгорукого киевляне обезоружили и умертвили его дружину. На Суздальской земле плакали матери и вдовы, и некому было отомстить за их слёзы. У князя Андрея не было ратной силы, немощны были и другие сыновья князя Юрия. Теперь времена изменились. Под Киев Андрей Боголюбский прислал бесчисленные рати одиннадцати князей и своё грозное войско. Напрасно киевляне бередят эту старую, ещё не зажившую рану.
В лучах мартовского солнца Киев сверкал золотом многочисленных куполов, нарядными цветными кровлями княжеских и боярских теремов. Он лежал притихший и тревожный, словно приготовясь к беде.
Киев был во много раз больше Владимира и других русских городов, в которых приходилось бывать Алексею. Пышное великолепие его храмов и хором говорило о былом богатстве киевской державы, о славе киевских князей.
Стан владимирского войска пылал тысячами костров. С криком и хлопаньем бичей сюда пригоняли из соседних деревень скот, на вместительных телегах привозили сено. Визжала сталь мечей на точильных кругах. Воины готовились к предстоящей битве. Брали из обоза шлемы, кольчужные рубашки и иные доспехи. Без страха взирали киевляне с забрала крепости на это грозное людское море, подступившее к самым стенам их города.
Это была не первая война в их жизни. Удивляло другое: кто из дедов и прадедов мог подумать, что земля Ростово-Суздальская будет так сильна, что князь её замахнётся на самого великого князя киевского?
7
Под утро Прокопия послали с небольшим отрядом конных лучников на дорогу, ведущую из Киева к Василеву. Нужно было проведать, нет ли на ней вражеских сторожей.
Покинув стан, отряд выехал к земляным валам, окружающим город. Слышно было, как в ночной тьме на боевой площадке стены разговаривали воины.
Повернув коня, мечник шагом поехал вдоль стен.
На востоке уже зардела узкая полоска неба, когда выехали на указанную воеводой дорогу. По обеим сторонам прятались вросшие в землю хаты смердов с заволочёнными окнами, с маленькими дверями, обитыми рогожей. Где-то в сарае прокричал петух.
- Ишь ты, как заливается… - прошептал Алексей. - Просится в щи!
Мечник придержал коня, прислушался к чуткой утренней тишине. Над городом разливалось тревожное зарево.
- В Киеве-то начались пожары. Не иначе, как от наших стрел с горящей паклей. Вчера весь вечер метали их через стены. - Прокопий настороженно поднял палец. - Тсс!.. Ты ничего не слышишь? - спросил он Алексея.
- Нет, ничего.
- Мне вроде как конский топот почудился. Постояв немного, двинулись не спеша дальше.
Проехали несколько шагов, как опять, на этот раз отчётливо, услышали глухой стук конских копыт и разговор нескольких людей. Прокопий порывисто выдернул из ножен меч, повернул коня. Алексей, Никита и все остальные тоже изготовились.
В неясном рассвете из-за бревенчатого сруба ближайшей избы показался один всадник, за ним другой и, наконец, целая группа. Пришпорив коня, Прокопий рванулся навстречу:
- Стой, кто такие?
В ответ запела стрела. Алексей увидел, как рядом с ним встал на дыбы конь Никиты. Обнажив мечи, всадники бросились на Прокопия, а тот вертелся на одном месте, отражая их удары. Вытащив свой меч Алексей поскакал на помощь к Прокопию. Он уже выбрал себе рослого рыжебородого воина. Но враги оставили Прокопия и помчались дальше, по дороге к Василеву. Прижав меч к плечу, склонившись над конской шеей, мечник, а за ним и все остальные, вытянувшись в цепочку, мчались, преследуя уходящих. Мокрый снег комьями летел в лицо из-под копыт коней. Свистел ветер. Алексей увидел, как Прокопий поравнялся с одним дружинником, вытянулся на стременах, занёс над головой меч… Раздался резкий удар стали о железо. Всадник приник к шее коня и начал медленно сползать книзу. Не успев освободить ногу из стремени, он повис на ремне, а испуганный конь понёс его, волоча по снегу, к лесу.
Впереди всех бешено скакал всадник в высоком блестящем шлеме, с перекинутым через плечо плащом. Казалось, что не плащ, а чёрные крылья развеваются у него за спиною. Алексей прицелился ему в спину, но стрела упала сбоку дороги.
Вскоре поняли, что дальнейшее преследование бесполезно. Прокопий снял с мокрой головы шлем, вытер вспотевший лоб:
- Из Киева утёк кто-то из нарочитых. Боюсь, братья, не проворонили ли мы самого князя Мстислава! Уж больно хорош под ним конь. Таких на Русь к нам приводят из угор или от арабов.
Подъехав к месту, где Прокопий срубил дружинника, повернули по следу. Серый в яблоках конь стоял у куста, а под ним, повиснув ногой на стремянном ремне, лежал, уткнувшись лицом в снег, его господин. Постояли молча и сняли шлемы. Алексей поймал коня за узду. Посмотрев на восковое, с точно приклеенными усами и бровями лицо, мечник, а за ним и все остальные перекрестились. Прокопий снял с убитого меч, из-за голенища вытащил засапожный нож.
- Алексей, поди посмотри.
Алексей увидел красивый нож с рукояткой, украшенной чёрным деревом и серебром, с изогнутым гравированным лезвием.
- Видишь знаки.
- Да.
- Чьи они?
- Княжого мастера.
- Какого мастера?
Алексей пристально посмотрел мечнику в глаза:
- Владимирского мастера. Знак здесь нашего князя: уточкой, с отростком книзу.
- А теперь посмотри на воина. Узнаешь?
- Нет, мечник, мужа этого я никогда не видел и не узнаю. А ты?
- Я его где-то видел… - Прокопий подумал. - Ну, да Бог с ним, братья! Нужно отвезти его на деревню. Пусть похоронят, как подобает. Умер от меча, как воин.
Медленно, ведя на поводу пойманного коня, все возвратились на дорогу. Павший дружинник ехал в последний путь привязанный ремнями к седлу, накрытый изорванным и окровавленным плащом.
8
У Якима Кучковича ныло сердце. К князю Мстиславу в Киев поехал брат. Иван должен был подробно рассказать великому князю о ратной силе Андрея и просить его, чтобы он возвратил Кучковичам их земли на Суздальщине. Кучкович боялся, что брат не успел выехать и теперь сидит в осаде. Вытирая рукавицей слезящиеся на ветру глаза, он смотрел на золотые маковки храмов города и думал:
«Бес попутал! Не нужно было ехать. Помчался, да не один, а со слугою… Не приведи Бог, возьмут в полон! За глупость брата заплачу головой и я. Чего доброго, докопается князь, что и княгиня с нами. Тогда конец и ей. И род наш изведёт под корень…»
Тоска камнем лежала на сердце. Яким жалел брата. Он готов был сам, рискуя жизнью, пробраться в Киев. К счастью, от своего человека, прибежавшего из города, узнал, что князь Мстислав собирается бросить киевлян и с дружиной своей прорваться к Василеву. Яким решил, что этой возможностью, наверно, воспользуется и брат.
Воевода Борис Жидиславич сидел в грязной избе в красном углу на лавке. Сквозь отволочённое окно проникал скудный свет. Горела свеча. Народу было немного. Все готовились к штурму и были кто в обозе кто у своих дружин.
Яким вошёл и тоже присел на лавку. Борис Жидиславич подвинул ему горшок с кашей:
- Ешь, боярин! Перед битвой всегда нужно поесть. Не ведаем, когда возьмём в рот кусок.
Яким съел немного, отодвинул горшок. Еда не шла.
- Князь повелел выслать сторожей на дорогу к Василеву. Знаешь?
- Знаю.
- Думаю, что много людей посылать не надобно. Кто сейчас полезет в осаждённый город…
Борис Жидиславич посмотрел на спутанную Якимову бороду, на лоснящийся нос.
- Верно говоришь, боярин: кто поскачет из Василева! А вот в Василев из Киева могут.
- Кому скакать-то?
- Ну, ежели кто не верит в Мстиславову победу, тот из Киева рад будет утечь.
- Не побегут, испугаются! Знают, что кругом в осаде.
Прокопий со своим отрядом возвратился к городу.
Было безветренно. Над Киевом в нескольких местах к синему мартовскому небу поднимались густые столбы дыма. Высокие земляные валы с крепкими стенами не спасли киевлян от владимирских полчищ. Победители шли по опустевшим улицам и площадям, заходили в избы и терема, тащили всё, что можно было тащить, рубили и кололи всё, что попадалось под горячую руку. Особенно старались слуги нарочитых людей - бояр, но за ними не отставали и дворяне.
Алексей видел, как высокая простоволосая женщина рвалась к стоявшим тут же детям, а боярский холоп скручивал ей позади руки вожжами.
Сидевший на коне боярин кричал холопу:
- Ожги её плетью, а ребятишек загони в дом!.. Ожги плетью…
Алексей посмотрел на Прокопия. Тот сидел молча. В это время на площади с группой пешцев появился знакомый владимирский щитник. Увидев ревущих ребятишек, он бросился к холопу:
- Да не зябнет у тебя, ирод, сердце? На кого ты оставляешь сирот?
Холоп хотел что-то сказать, но его уже окружили возбуждённые пешцы:
- Развязывай! Не за тем шли мы сюда. Совести в тебе нет! Волк ты, а не человек!
- Эх, братцы, хотя и жаль кулака, да надо бить дурака! Дайкось я его стукну.
Испуганный слуга озирался по сторонам, высматривая своего господина, но боярин словно растаял в мартовском тумане. Дрожащими от страха руками он начал распутывать туго затянутый узел, но его ударили по шее и отбросили в сторону. Ремни щитник перерезал засапожным ножом:
- Иди, бабонька, да берегись лиходеев!.. И своих, киевских, и наших…
В другом месте видели, как чьи-то слуги вытаскивали из клети окованные железными полосами большие, тяжёлые сундуки и грузили их на сани.
- Ребята, чьи вы люди?
- Воеводы Бориса Жидиславича.
На большой городской площади, прозванной Бабьим Торжком, у стен Десятинной церкви, нашли князя Мстислава Андреевича. Мечник спрыгнул с коня:
- Дозволь, княже, молвить!
- Говори…
Прокопий рассказал, как по дороге к Василеву прорвался в малой дружине неизвестный муж.
- Одного мы срубили, княже, других не догнали. Кони у них добрые, ушли.
Мстислав слушал внимательно. Обветренное его лицо было спокойно, тёмные глаза, воспалённые бессонными ночами, смотрели сурово.
- По дороге на Василев, мечник, утёк князь Мстислав Изяславич.
Прокопий побледнел:
- Казни, княже, нерадивого слугу. Не удержали, упустили.
- Сколько было с тобой воинов? - спросил Мстислав Андреевич.
- Я седьмой, княже.
- А у Мстислава Изяславича?
- Два десятка.
- Борис Жидиславич, - обратился князь к воеводе, - почто послал на путь к Василеву так мало людей? Ведь донесли же, что князь поедет по этой дороге.
У Бориса Жидиславича затряслись руки. С испугом смотрел он то на князя, то на Прокопия.
- Прости, княже, не ведал! Боярин Яким Кучкович отсоветовал послать сторожей на дорогу к Василеву.
Не слушая воеводу, Мстислав Андреевич пришпорил коня и поехал дальше. За ним тронулись остальные.
9
Словно на разворошённом муравейнике, перед собором Святой Софии суетились люди. Какой-то воин тащил, прижав к груди, визжавшего поросёнка. Группа пешцев, обнявшись, стояла вокруг костра и распевала воинскую песню. На снегу темнели кучи конского навоза, клочки сена, ветер перегонял пух, выпущенный из чьей-то боярской или купеческой перины.
Над людской сутолокой, подставляя свои стены влажному мартовскому ветру, громоздился розовато-белый собор. Алексей стоял перед ним, сняв шапку. Сбылась его мечта - он в Киеве. Сколько слышал он о киевской Софии от деда Кузьмы, от Прокопия, от других… Никогда ещё он не видел ничего подобного. Кругом пели и ругались люди, раздавалось конское ржание, визжал поросёнок, которого собирался колоть ратник… Алексей всего этого не слышал. Величественные стены, выложенные из широких рядов красного кирпича и камня, казалось, стояли здесь вечно. Какая громада!.. Не верилось, что она сделана руками таких же людей, как те, которые плясали здесь вокруг дымных костров, задавали коням корм; стоя на коленях на разостланном кафтане, играли в зернь.
Проведя варежкой по длинным спутанным волосам, Алексей вздохнул. Вот он, собор Софии! Трудно было сказать, чем он его покорил. Огромный тринадцатиглавый, опоясанный открытой галереей, стоял он в окружении каменных княжеских построек. Это были гридницы, где князь пировал с дружиной, жилые хоромы, где он жил со своей семьёй, многочисленные терема бояр. Так же как и собор, они были построены из красноватого камня и рядов плоского кирпича, украшены мрамором и мозаикой, блестели резными деревянными и белокаменными украшениями. Но все они только дополняли красоту храма.
Над тринадцатью полукруглыми куполами собора в синеве неба по-весеннему таяли облака.
Собор был открыт. Сквозь высокие дубовые двери Алексей вошёл внутрь. От столба к столбу пробирался он в полутёмном пространстве под хорами и вышел на залитую светом середину храма. С недосягаемой высоты зенита купола строго смотрел на него непомерно большими глазами величественный Спас в окружении архангелов в шитых жемчугом облачениях. Над алтарной преградой, на мерцающем золотом фоне вырастала огромная фигура Богоматери с молитвенно воздетыми тяжёлыми руками.
С волнением рассматривал Алексей изображение строителя Софии, князя Ярослава Мудрого, в богатом плаще и венце, с образцом храма в руке; по сторонам белели силуэты его жены и детей.
По украшенным мозаикой ступеням лестничной башни Алексей медленно поднимался на хоры. По стенам лестницы были написаны сцены охоты, скоморохи, музыканты, травля зверей и многое другое мирское, радовавшее глаз своей земной живостью. Казалось, что звери сейчас зашевелятся и сойдут со стен. Алексей не раз видел таких затравленных животных и пытался изобразить их чеканкой на серебре. Художник подметил в них то же, что и он, только киевлянин сделал это раньше.
Алексей долго рассматривал живопись, любуясь пружинисто изогнутыми телами зверей, праздничными нарядами царей и придворных, гибкими фигурами скоморохов. Он понял своего неведомого собрата-живописца, стремившегося уловить живой трепет земного мира. Владимирскому златокузнецу страстно захотелось ответить безвестному художнику, приложить к сокровищам и красоте этого храма какое-нибудь узорочье, сделанное его, Алексея, руками. Оглянувшись по сторонам, он вспомнил, что находится в лестничной башне собора, а не в мастерской, и улыбнулся.
После таинственного полумрака и тишины собора его ослепила глубокая синева киевского вечернего неба, фиолетовый снег на кровлях домов. На площади по-прежнему шумели люди, раздавалось бряцание оружия, конский топот. Многие ратники разместились по домам, и теперь из их отволочённых окошек и приоткрытых дверей тянул синеватый дымок. Но часть воинов всё ещё не нашла себе пристанища и оставалась под открытым небом.
Алексей подошёл к небольшой группе, собравшейся у костра. Говорили о том же, чем наполнено было и его сердце. Высокий, с редкой бородёнкой каменщик развёл руками:
- От отцов и дедов слыхивали мы, что Киев красно украшен всяким строением, но никто не чаял увидеть такое! Посмотрите, братья, София-то… И всё наш брат, русский мастер-делатель, сработал. На украшение земли…
Сидевшие у костра повернули головы к собору и замолчали. В прозрачных сумерках вечера, освещённый пламенем костров, собор выглядел ещё строже и прекраснее. Он властно напоминал о родине, о великой Руси, такой же могучей, так же неудержимо росшей и ширившейся, как росла, уходя в лиловое небо, громада чудного храма.
В синие мартовские ночи воздух как-то особенно чист и животворен. Вдыхая его полной грудью, Алексей чувствовал, как весь, до краёв, наливался молодой силой, как сердце наполняла безмерная радость жизни. Заложив руки за спину, шёл он вдоль тёмных, притаившихся в лунном свете изб и слушал. В одном доме плакал ребёнок, и молодая мать напевала ему песню; в другом слышались глухие мужские голоса. Рядом, со свеса деревянной кровли, со звоном рухнула на землю большая сосулька. Привычным движением Алексей дёрнулся к мечу, но остановился. Да, он стал воином. Только душа осталась прежней. Сегодня, когда осматривал собор Софии, затуманились глаза от его несказанной красоты. Оставил бы князю меч и коня и вернулся бы к дымному горну ковать со стариками сказочные узорочья. А Арина качала бы в зыбке сына и напевала им всем четверым песни. Хорошие песни, наши, владимирские…
10
И опять, по-весеннему мягко и широко, шумят могучие сосны с влажными от тёплого ветра стволами. Пролетают грачи и жаворонки, обгоняя медленно ползущие рати. Из-под копыт рослых коней летят комья мокрого снега. Впереди, над шапками воинов, плывёт, вздрагивая, княжеский стяг с вздыбленным золотым львом. Владимирское войско возвращается домой. Кто-то из воинов затягивает песню, её подхватывают другие. Широкая волна несётся спереди; кажется, что поют не только воины, но деревья и земля, освобождающаяся от оков зимы. Песня проходит по рядам ощетинившихся копьями войск, как волны ветра по колосящемуся полю. Не отдаться её могучей силе нельзя. В такт ходу коня покачиваются копья, сами собой рвутся из груди звонки. Заломив шапку, Алексей поёт о громкой дедовской славе, звонившей своими острыми мечами о царьградские щиты греков, склонившей к земле стяги половцев.
Недолго останавливались на привалах. Дни стояли ясные, дорога грозила вот-вот сломаться, белые ленты рек чернели проталинами. Все торопились поскорее увидеть родных и близких. За темневшими вдали левами, за поросшими мелким березняком да ольхою оврагами мерещился воинам златоглавый град Владимир, и никто не думал о том, как их тяжкий воинский труд круто повернул судьбу Руси: Киев склонился перед владимирской силой. И рядовые пешцы и военачальники не чуяли величия событий и говорили о своих повседневных делах, о том, что их ожидало завтра.