К себе в гостиницу я вернулся чуть позже девяти. Мы довольно долго просидели с Кенаном Кури, заполняя странички моего блокнота именами его друзей, знакомых и членов семьи. Я сходил в гараж и осмотрел тойоту, где и обнаружил магнитофоне кассету с Бетховеном. Если в машине Франсин и имелись еще какие-то следы, я их не нашел.

Другую машину, серый «темпо» в которой доставили ее разрозненные останки, я не имел возможности осмотреть. Похитители поставили ее в неположенном месте и за выходные служба безопасности движения куда-то его отволокла. Можно было попытаться его найти, но для чего? Он практически наверняка был угнан для этой конкретной цели, а перед этим кем-то брошен, судя по его состоянию. Полицейские эксперты-криминалисты может и смогли бы что-нибудь обнаружить в багажнике или внутри машины. Волокна ткани или еще что, что бы могло дать толчок следствию. Но у меня нет возможности произвести такую экспертизу. Я бы попусту потратил кучу времени, бегая по Бруклину в поисках машины, которая не дала бы ничего нового.

Мы втроем проехали на бьюике по длинному круговому маршруту мимо «Д'Агостино» и арабского рынка на Атлантик Авеню, затем на юг про Флэтбуш и на восток по N до второй будки на Авеню Ветеранов. Мне не очень-то было нужно осматривать эти достопримечательности. Вряд ли можно получить массу полезной информации, обозревая телефонные будки, но я все же умудрился извлечь определенную пользу. Иногда совсем не вредно самому изучить все на месте, пройтись по тротуарам, подняться по ступенькам, проиграть, так сказать, всю сцену. Это придает делу реальность.

К тому же таким образом я заставил братьев Кури проделать все еще раз. Во время полицейских расследований свидетели вечно жалуются, что им приходится по нескольку раз повторять одно и то же разным людям. Им кажется, что они попусту тратят время, но это не совсем так. Рассказывая несколько раз одно и то же разным людям свидетели иногда вспоминают что-то, о чем не вспомнили в прошлый раз, или полицейский ухватит в рассказе что-то, что пропустили коллеги.

Где-то в процессе передвижения мы остановились в «Апполоне», кофейне на Флэтбуш. Там мы заказали сувлаки. Было вкусно, но Кенан практически не притронулся к еде.

— Мне бы следовало заказать себе яйца или что-то в этом роде, — позже произнес он уже в машине. — С той ночи я мяса даже видеть не могу. Меня с него воротит. Уверен, со временем пройдет, но пока что мне явно следует есть что-нибудь другое. Глупо заказывать что-то, что не можешь заставить себя проглотить.

Питер на тойоте вез меня домой. Со дня похищения он постоянно находился у брата на Колониал Роад, ночуя на кушетке в гостиной, и ему нужно было заехать к себе домой взять кое-какие вещи.

Иначе я вызвал бы такси. Вообще-то я прекрасно чувствую себя и в подземке, она не вызывает у меня опасений, но казалось смешным экономить на такси, имея в кармане десять тысяч. Я выглядел бы полным идиотом, если бы напоролся в подземке на карманника.

Эти деньги были даны мне на расходы. Две пачки сотенных по пятьдесят купюр в каждой. Две пачки, абсолютно идентичные тем восьмидесяти, отданных в виде выкупа за Франсин Кури. У меня всю жизнь проблемы с ценой на мои услуги, но в данном случае ее решили за меня. Кенан просто кинул две пачки на стол, спросив, хватит ли для начала. Я ответил, что даже больше чем.

— Я могу себе это позволить, — хмыкнул Кенан. — Денег у меня вагон. Они меня вовсе не разорили, даже близко к этому не подошли.

— Значит, вы могли заплатить им и миллион?

— Мог бы, но мне пришлось бы выезжать из страны. У меня счет в банке на Кайманах, там около полумиллиона. Здесь в сейфе лишь семьсот штук. В принципе, я смог бы найти оставшиеся три прямо здесь, в городе. Нужно было просто звякнуть в пару мест. Но вот что я думаю…

— Что?

— А, так, глупость. Предположим, согласись я на лимон, вернули бы они тогда ее живой? Предположим, я бы не давил на них в разговоре, был бы вежлив, лизал бы им задницы и все такое?

— Они бы все равно ее убили.

— Я тоже себя в этом пытаюсь убедить, ну а вдруг? Я не перестаю терзаться мыслями, не мог ли я еще что-нибудь предпринять. Предположим, изображал бы крутого до конца, пригрозил бы не дать ни гроша, пока не получу доказательств, что она жива?

— Она практически наверняка была уже мертва, когда они позвонили.

— Молю бога, чтобы так оно и было, но не уверен в этом. Я все время думаю, что все-таки мог ее спасти каким-то образом. Все время думаю, что я во всем виноват.

Мы проехали обратно на Манхэттен по скоростным трассам, Шор Парквэй и Гованус через туннель. Машин в это время было немного, но Питер ехал медленно, лишь изредка свыше сорока миль в час. Сначала мы все больше молчали, но потом тишина стала давить.

— Ну и денечки были, — нарушил он наконец молчание.

Я поинтересовался, как он все это перенес.

— Нормально.

— На встречи ходил?

— Я регулярно хожу. — Затем, немного помолчав, добавил. — У меня не было возможности попасть на встречу с того дня, как началась вся эта катавасия. Был сильно занят, как ты понимаешь.

— Если ты запьешь, брату от тебя будет мало пользы.

— Да знаю я.

— Встречи проводятся и на Бэй Ридж. Тебе не нужно было возвращаться в город.

— Знаю. Я собирался пойти в прошлый вечер, но не сложилось. — Он побарабанил пальцами по рулю. — Думал, успеем сегодня в Св. Павла, но мы опоздали. Доберемся туда намного позже девяти.

— Есть десятичасовая встреча на Хаустон Стрит.

— Видно будет. Пока доберусь до дома, соберу то, что мне нужно…

— Если не попадешь на десятичасовую, будет еще в полдень. Там же, на Хаустон, между Шестой и Варик.

— Я знаю, где это находится.

Что-то в его тоне заставило меня воздержаться от дальнейших предложений.

— Я понимаю, что мне не следует пропускать встречи, — немного погодя сказал Питер. — Постараюсь попасть на десятичасовую. С полуденной сложней. Мне бы не хотелось оставлять Кенана надолго одного.

— Может, ты сумеешь попасть на одну из завтрашних встреч в Бруклине.

— Возможно.

— А как твоя работа? Ты туда не ходишь?

— Пока нет. Сказался больным на четверг и на сегодня, но не велика беда, если они меня и выставят. Такую работу легко найти.

— А что ты делаешь, как рассыльный?

— Главным образом доставляю обеды. На Пятьдесят седьмую и Девятую.

— Тяжело, должно быть, заниматсяподобной работой, имея такого брата.

Питер помолчал, потом сказал:

— Понимаешь, мне нельзя этим заниматься. Кенан хотел, чтобы я на него работал, или с ним, как тебе угодно. Но я не могу заниматься такого рода делами и оставаться чистым. Не потому, что ты все время имеешь доступ к наркотикам. Это не так, товара ты практически и не видишь. Я имею в виду отношение в целом, склад ума, если ты понимаешь, о чем я.

— Конечно.

— Ты абсолютно прав насчет встреч. Я все время хочу напиться с того самого момента, как узнал о Франсин. То-есть с того момента, как узнал о похищении, до того, как они сделали то, что сделали. Я не пытался выпить, но не могу избавиться от этой мысли. Я ее прогоняю, но она все время возвращается.

— Ты давно общался со своим опекуном?

— У меня его считай что нет. Они дали мне временного, когда я впервые пришел, и я вначале довольно регулярно с ним созванивался, но потом мы как-то постепенно разошлись. К тому же до него вообще трудно дозвониться. Мне бы следовало найти постоянного, но по некоторым причинам я этого не сделал.

— Как-нибудь на днях…

— Знаю. А у тебя есть опекун?

— Мы как раз с ним встречались прошлым вечером, — кивнул я. — Как правило вместе ужинаем по воскресениям, да и на неделе общаемся.

— Он дает тебе советы?

— Иногда. Я выслушиваю и делаю, как считаю нужным.

Вернувшись к себе в гостиницу я первым делом позвонил Джиму Фаберу.

— Я тут только что о тебе рассказывал, — сообщил я ему. — Приятель поинтересовался, дает ли мне мой опекун советы, и я ему ответил, что всегда в точности им следую.

— Твое счастье, что господь тебя не покарал прямо на месте.

— Угу. Но я передумал ехать в Ирландию.

— О? Вчера ты вроде был решительно настроен ехать. Проснувшись с утра, ты глянул на это другими глазами?

— Да нет, глаза все те же. И с утра я отправился в туристическое агентство и забронировал дешевое место на пятничный вечерний рейс.

— Даже так?

— А потом сегодня во второй половине дня кое-кто предложил мне работу и я согласился. Ты не хочешь слетать в Ирландию на три недели? Сомневаюсь, что получу обратно деньги за билет.

— Ты уверен? Стыдно терять деньги.

— Ну, они сказали, что деньги невозвратные, а я уже заплатил. Это не страшно, за работу получил достаточно, так что безболезненно могу списать пару сотен. Но я хотел уведомить тебя, что не двигаюсь в страну Содома И Бегорры.

— Просто ты уже практически совсем в порядке. Поэтому я и беспокоился. Конечно, ты сумел остаться трезвым, околачиваясь с твоим приятелем в его салуне…

— Он пьет за нас обоих.

— Ну, во всяком случае, дело идет неплохо. Но по ту сторону океана, без привычной системы поддержки… К тому же твое беспокойное состояние в последнее время…

— Да знаю я. Но ты можешь не волноваться.

— Даже если это не моя заслуга?

— Ну, может и твоя. Неисповедимы пути господни, чудны дела его.

— Угу. Велика справедливость его.

Элейн в конечном счете решила, что очень жаль, что я не еду в Ирландию.

— И, конечно, не было никакой возможности на некоторое время эту самую работу отложить?

— Нет.

— Или что ты все закончишь к пятнице?

— К пятнице я только-только приступлю.

— Жаль. Но ты не выглядишь огорченным.

— А я и не огорчен. По крайней мере, я не звонил Мику, так что не придется тратиться на дополнительный звонок, чтобы поведать ему, что передумал. Честно говоря, я рад этой работе.

— Что-то, чем себя занять?

— Вот именно. Как раз этого мне и не хватало. Гораздо больше, чем отпуска.

— И хорошее дело?

Я ей еще ничего не рассказывал.

— Ужасное, — немного подумав, ответил я.

— О?

— Господи, чего только люди не творят с себе подобными! Ты, возможно, думаешь, что я ко всему привык, но это не так.

— Не хочешь рассказать?

— Только при встрече. Вечером увидимся?

— Если тебе работа не помешает.

— С чего бы? Я за тобой заеду около семи. Если задержусь, позвоню.

Я принял горячую ванну и хорошенько выспался. С утра отправился в банк и добавил семьдесят сотенных к уже имеющимся в моем личном сейфе. Две тысячи перевел на чековый счет, и еще тысячу положил в задний карман.

Бывали времена, когда я поторопился бы их немедленно просадить. Я проводил тогда кучу времени в пустых церквях и в, так сказать, религиозном экстазе оставлял ровно десять процентов от наличности в каждом ящике для сбора пожертвований. Эта святая привычка исчезла вместе с пьянством. Не знаю, почему я прекратил это делать, но следует заметить, совершенно не понимаю, почему начал.

Воообще-то я мог засунуть в ближайший ящик мой билет на самолет. Единственная возможная от него польза. Я зашел в агентство и еще раз убедился в своих предположениях. Билет невозвратный.

— В принципе я обязан вам сказать, чтобы вы принесли бумагу от врача, в подтверждени того, что отменяете заказ по медицинским показателям, сообщил агент, — но толку от этого никакого, потому что вы брали билет не в авиакомпании. Это одна компания скупает оптом места и продает по низкой цене.

Он предложил мне попробовать перепродать билет. Я ему его оставил и направился на подземку.

Весь день я проторчал в Бруклине. У меня была с собой фотография Франсин Кури, которую я взял но Колониал Роад, и я показал ее в «Д'Агостино» на Четвертой Авеню и в «Арабском Гурмане» на Атлантик. Я работал по давно остывшему следу, поскольку был уже вторник, а похищение произошло в четверг, но с этим я ничего поделать не мог. Конечно, было б куда как лучше, если бы Пит позвонил мне в пятницу, вместо того, чтобы дожидаться, пока пройдут выходные. Но у них имелись дела поважней.

Вместе с фотографией я показывал визитку «Надежности» с моим именем, объясняя, что веду расследование, связанное со страховкой. Автомобль моей клиентки был поврежден другой машиной, водитель которой уехал с места происшествия, и если я его не найду, это может затянуть и усложнить выплату страховки.

В «Д'Агостино» я переговорил с кассиром, признавшую в Франсин постоянную покупательницу, всегда расплачивающуюся наличными. Весьма запоминающаяся особенность в нашем обществе, но сильно распространенная в кругах наркодельцов.

— И вот что я вам еще скажу о ней. Готова поспорить, что она хорошо готовит.

Должно быть, у меня был сильно озадаченный вид, потому что женщина пояснила:

— Она не покупает готовой еды, того-сего замороженного. Всегда только свежие продукты. В наши дни большая часть ее сверстниц мало что смыслят в готовке. Но в ее тележке я ни разу не видела рекламируемых по телевизору ужинов.

Мальчик-носильщик тоже ее помнил и поведал, что она всегда дает два доллара чаевых. Я спросил и о фургоне, и он вспомнил, что напротив стоял синий фургон, который двинулся за ней следом. Он не разглядел ни марки фургона, ни номера, но довольно уверенно назвал цвет. И вроде бы на борту было написано что-то насчет ремонта телевизоров.

На Атлантик Авеню народ запомнил больше, потому что им было что помнить. Женщина за кассой сразу же узнала Франсин на фото и рассказала, что та купила. оливковое масло и какие-то еще штуки, названий которых я не знал. Самого похищения женщина не видела, потому что в этот момент занималась с другим клиентом. Она знала, что произошло что-то интересное, потому что вошел какой-то покупатель с рассказом о двоих мужчинах и женщине, бежавших от магазина и впрыгнувших в кузов фургона. Покупатель думал, что они только что ограбили магазин и сматывались с места преступления.

Я исхитрился опросить еще нескольких до полудня, времени, которое определил себе как срок, когда пойду куда-нибудь неподалеку пообедать. Но вместо этого вспомнил совет, столь охотно данный мной Питеру Кури. Я и сам с субботы не был на встречах, а уже вторник. И вечер занят — встречаюсь с Элейн. Я позвонил в координирующую контору и выяснил, что в 12.30 состоится встреча в Бруклин Хайтс, буквально минутах в десяти от места, где я нахожусь. Основным выступающим оказалась маленькая пожилая леди, очень чистенькая и аккуратная, но из ее рассказа выяснилось, чтотак было отнюдь не всегда. Она в свое время была побирушкой, ночующей, естественно, где придется, никогда не мылась и не меняла одежу, и ей до сих пор жутко вспоминать, какой грязной она тогда была, как смердела. Было трудно увязать эту историю с леди, сидящей во главе стола.

После встречи я вернулся на Атлантик Авеню, туда же, откуда ушел. Купил сэндвич и банку содовой в забегаловке, а заодно перетолковал с владельцем. Сжевал сэнвич стоя на улице, затем поговорил с продавцом и парой покупателей у газетного ларька. Потом зашел В Алеппо и побеседовал с кассиром и двумя официантами. Затем вернулся к «Аюбу» — я решил именно так называть «Арабский Гурман», пока разговариваю с людьми, привыкшими к его прежнему названию. Я вернулся туда, и к этому времени кассирша вспомнила имя покупателя, испугавшегося, что мужчины из синего фургона ограбили магазин. Я нашел его телефон в телефонной книге, но по номеру никто не ответил.

На Атлантик Авеню я не прибегал к своей сказочке о страховке, потому что она мало состыковывалась с тем, что здесь могли видеть свидетели. Но мне не хотелось, чтобы у кого-то сложилось впечатление, будто произошло нечто страшное, вроде похищения или убийства, потому что не исключал возможности, что в ком-нибудь вдруг проснется чувство гражданского долга и тот изветстит полицию. Так что изложенная мной версия выглядела примерно так, несколько варьируясь в зависимости от того, с кем я говорю:

У моей клиентки есть сестра, которая собирается замуж за иностранца-нелегала, рассчитывающего остаться в стране. У будущего жениха есть подружка, семья которой активно препятствует этом браку. Двое мужчин, родственники этой подружки, постоянно преследуют мою клиентку, пытаясь перетащить ее на свою сторону, чтобы она тоже помешала браку. Моя клиентка вполне понимает их мотивы, но не желает быть втянутой в эту историю.

В четверг они преследовали ее по пятам вплоть до «Аюба». Когда она вышла из магазина, они посадили ее в кузов фургона под каким-то предлогом и долго возили кругами, пытаясь переубедить. Когда они ее, наконец, высадили, она была на грани истерики и оставила в их фургоне не только покупки (оливковое масло, и все такое прочее), но и сумочку, в которой лежал очень дорогой браслет. Она не знает ни имени этих людей, ни как с ними связаться, ни…итд. итп.

Не уверен, что история получилась достаточно связной, но я не собирался продавть ее на телевидение, а всего лишь использовал для заверения некоторых отдельных в меру солидных граждан в том, что им ничто не грозит и они поступят исключительно благородно, оказав посильное содействие.

В результате я получил целую кучу бесплатных советов. Наподобие такого, к примеру: «Подобные браки — плохая штука, она должна сказать сестре, что оно того не стоит». Но приобрел и массу полезной информации.

Покончив с этим где-то в начале пятого, я прыгнул в подземку до Коламбус Серкл, опередив на несколько минут начало часа пик. В регистратуре меня ждала почта. Мусор, по преимуществу. Однажды я что-то заказал по каталогу, и с тех пор каждый месяц получаю их дюжину У меня крошечная комната, где нет места для самих каталогов, не говоря уж о товарах, которые они хотят, чтобы я купил.

Поднявшись наверх, я скомкал все, кроме счета за телефон и двух записок, которые извещали, что звонил «Кен Карри», в первый раз в 2.30, второй — в 3.45.Я не стал ему перезванивать сразу. Выдохся.

Денек меня доконал. Конечно, я не разгружал мешков с цементом, но все эти разговоры с разными людьми выматывают ничуть не меньше. Приходится все время концентрировать внимание, особенно если вынужден при этом плести небылицы. Если вы не патологический лжец, рассказывать байки сложней, чем говорить правду. На этом принципе построен детектор лжи, и мой собственный опыт тоже подтверждает правоту данного утверждения. Целый день лгать и разыгрывать роль сильно утомляет, особенно если вы еще при этом все время на ногах.

Я ополоснулся под душем, побрился, потом включил новости и минут пятнадцать послушал, закрыв глаза и закинув ноги на стол. Примерно в 5.30 я позвонил Кенану Кури и сообщил, что наметился некоторый прогресс, хотя докладывать пока особо нечего. Он поинтересовался, не может ли что-либо сделать.

— Пока нет. Я собираюсь вернуться на Атлантик Авеню завтра, может еще что выплывет. А когда закончу там, приеду к вам. Вы будете дома?

— Конечно. Мне некуда идти.

Я поставил будильник и снова закрыл глаза. Звонок извлек меня из сна в половине седьмого. Напялив костюм и галстук, я отправился к Элейн. Она налила мне кофе, а себе «перрье», потом мы взяли такси и поехали в Азиатское Общество, где недавно открылась выставка, посвященная Тадж Махалу, что как раз совпадало с курсом, который Элейн слушала в Хантере. Пройдя по трем залам выставки, издавая подходящие случаю восклицания, мы проследовали за толпой в следующий зал, где чинно уселись на стулья и прослушали сольный концерт игры на ситаре. Понятия не имею, хорошо исполнитель играл или плохо. Я вообще не понимаю, как можно это определить, и как сам музыкант определяет, настроен этот инструмент или нет.

Затем последовал небольшой «а ля фуршетт».

— Нет необходимости здесь задерживаться, — шепнула Элейн, и после нескольких минут вежливых улыбок и обмена любезностями мы очутились на улице.

— Тебе все очень понравилось, — хмыкнула Элейн.

— Все было прекрасно.

— Господи, — вздохнула она, — на что только не пойдет мужчина, желая лечь с женщиной в койку.

— Да ладно тебе, — ухмыльнулся я. — Все было не так уж плохо. Такую же музыку играют в индийских ресторанах.

— Но там никто не заставляет ее слушать.

— А кто слушал?

Мы пошли в итальянский ресторан и за чашкой экспрессо я рассказал ей о Кенане Кури и о том, что случилось с его женой. Когда я закончил, она долго смотрела на скатерть, как будто там что-то написано. Затем медленно подняла голову и посмотрела мне в глаза. Элейн очень сильная и волевая женщина, но сейчас она выглядела трогательно уязвимой и беззащитной.

— Боже мой! — произнесла она.

— И такое бывает.

— И этому нет конца, верно? — Она отхлебнула воды. — Какая жестокость, какой садизм. Зачем кому-то…А, к чему спрашивать?

— Мне кажется, это было проделано ради удовольствия. Они должно быть, неплохо порезвились. Не просто убили ее, но и хорошенько повозили его мордой, водя за нос, рассказывая, что она будет в машине, дома когда он приедет, позволив, наконец, найти ее в виде мелких кусочков в багажнике форда. Они не обязательно садисты, раз убили ее. Они могли просто решить, что так безопасней чем оставлять живого свидетеля, который может их опознать. Но никакой практической пользы от их дальнейших действий нет. Кроме желания вогнать нож поглубже да еще ппровернуть его разок-другой. К тому же они немало потрудились, чтобы расчленить тело. Извини, не очень застольный разговор, да?

— Это ничто по сравнению с тем, какая это прекрасная сказка на ночь.

— Настраивает на нужный лад, а?

— Ничто не может возбудить сильней. Нет, правда, меня это не задело. То есть нет, задело, конечно, но меня от этого не воротит. Конечно ужасно разрезать кого-то на кусочки, но ведь не это главное, верно? Главное в том, что в мире существует такое зло, которое может выскочить ниоткуда и схватить тебя совершенно ни за что, ни про что. Вот что действительно ужасно, и такое одинаково плохо воспринимается и на пустой и на полный желудок.

Мы вернулись к ней домой и она пославила фортепьянный концерт Седара Уолтона, который мы оба любили. Мы сели на кушетку и тихо слушали. Когда одна сторона закончилась, Элейн перевернула кассету и на середине другой стороны мы отправились в спальню, где занялись любовью с удивительной жадностью. Потом мы оба долго молчали, затем Эдейн произнесла:

— Вот что я тебе скажу, парниша. Если мы и дальше продолжим в том же духе, у нас скоро начнет неплохо получаться.

— Ты так думаешь?

— Меня это не удивит. Мэтт? Останься до утра.

Я поцеловал ее.

— Так и задумывалось.

— М-м-м. Хорошая задумка. Не хочу оставаться одна.

Мне тоже этого не хотелось.