Когда я пил, то испытывал нечто худшее, чем просто похмелье. Я вырубался, и это было гораздо хуже. Приходил в себя и вдруг понимал, что в памяти образовались огромные провалы, часы, когда некая часть меня словно чем-то занималась, вела куда-то машину, резко переключая скорости. Еще хуже были припадки и ощущение, когда ты вдруг просыпаешься в больничной постели, связанный по рукам и ногам.

И так незаметно, постепенно, день за днем происходила коррозия всей моей жизни, и это определенно хуже, нежели просто похмелье. Хотя и само похмелье тоже далеко не сахар, и иногда приступы его просто зашкаливали. Но наиболее живо запомнились почему-то не страдания во время похмелья, а то, чем одно из таких состояний закончилось.

Я сидел в гостиничном номере, чувствовал себя ужасно и знал: единственное, что может облегчить страдания, это выпивка. И разумеется, в номере не было ни капли спиртного. Если что и было, то я выпил все накануне вечером.

А потому я оделся, спустился вниз, вышел на улицу и свернул за угол. Видимо, было уже около одиннадцати, потому как «У Армстронга» уже открыли, но толпы на ленч еще не сбежались. В заведении было почти пусто, и Билли Киган за стойкой только глянул на меня и сразу все понял, я и рта раскрыть не успел. И сразу поставил на стойку стакан, наполнил его наполовину, чтобы я не разлил драгоценную жидкость, потому как руки у меня немного дрожали.

Я стоял перед ним, пока он наливал, глубоко вздохнул и почувствовал себя лучше. Еще не успел поднести стакан ко рту, смочить хотя бы губы, не сделал и глотка, чтобы спиртное попало в кровь, но простой физической близости его оказалось достаточно, чтобы испытать облегчение. Вот он, стакан, здесь, прямо передо мной, и я могу осушить его, и это поможет, улучшит самочувствие. Оттого, что я это понимал, мне тотчас полегчало.

Я продолжал размышлять об этом, пока наконец не услышал голос Джима Фейбера.

Сперва надо было найти работающий телефон-автомат. Затем набрать номер Джима и ждать, слушая гудки. А потом подошла его жена. И мне пришлось попросить ее подозвать к телефону Джима.

— Его нет дома, Мэтт, — ответила она. — Побежал в свою лавку, там что-то срочное. Номер тебе продиктовать?

— У меня есть его рабочий телефон, — отозвался я. — И четвертаков тоже полно.

Не знаю, что она обо мне подумала, не успел это выяснить, потому как резко нажал на рычаг. Потратил еще один из своих многочисленных четвертаков, набрал номер, слушал гудки и ждал, когда он подойдет. И, услышав в трубке голос Джима, сразу почувствовал себя лучше.

— Не думаю, что у тебя была галлюцинация, — сказал он. — Знаю, что такое случается, но тут, на мой взгляд, произошло нечто другое. Думаю, на столе у тебя самый настоящий бокал с виски, ну и рядом с ним настоящая бутылка. Ты говоришь, «Мейкерс Марк»?

— Да, именно.

— Раз ты решил, что это галлюцинация, поздравляю, тебе привиделся самый высококлассный товар. Со мной такое тоже пару раз случалось. Но должен отметить: «Мейкерс Марк» — очень даже приличный виски.

— Знал одну женщину, которой он нравился.

— Не думаешь же ты, что…

— Она умерла, — перебил его я. — Давным-давно умерла.

«Кэролайн из Каролины. Еще одно имя, которое я мог бы внести в свой список Восьмой ступени, — подумал я. — Если, конечно, сумею удержаться в трезвенниках до той поры».

— Ты сам себе его не наливал, Мэтт, и это не сон в пьяном бреду тебе привиделся. Ты выходил из номера сегодня утром, а когда вернулся, бокал тебя ждал. Так что ты должен знать, что произошло.

— Но я оставил дверь запертой.

— И что?

— Конечно, не так уж и сложно стащить запасной ключ, что висит внизу за стойкой. Или открыть дверь без ключа.

— А дальше?

— Получается, кто-то вошел в мою комнату, — ответил я. — И принес с собой бутылку.

— И еще стакан, позаимствованный у Армстронга.

— Да где угодно. В доброй половине баров города используют такие бокалы для виски со льдом.

— Итак, некто принес бутылку и бокал.

— И накрыл поляну, — подхватил я. — Налил в бокал виски. Оставил рядом раскупоренную бутылку.

— Причем всего один бокал. Похоже, бесцеремонный тип. А если бы ты пришел не один, а с кем-нибудь?

— Джим, — вздохнул я, — он хотел, чтобы я выпил.

— Но ты не пил.

— Нет.

— Ты ведь даже не хотел, верно?

Я задумался.

— Нет, — ответил я наконец. — Не хотел. И в то же время не мог оторвать от бокала глаз. Словно птичка, загипнотизированная змеей.

— Понять можно.

— Мне претила сама мысль о выпивке. И еще казалось, бокал вот-вот сорвется со стола, подлетит к губам и вольет мне виски прямо в горло. Точно он наделен сверхъестественной силой.

— Ага.

— Он так и манил, — добавил я. — Я не хотел пить, но он притягивал, словно магнит.

— Ты ведь алкоголик, — напомнил Джим.

— Да, мы оба знаем это.

— Вот именно. И если возникает хоть малейшее искушение, должны противиться ему всеми силами.

— Я хотел вылить виски в раковину, — сообщил я.

— Все лучше, чем пялиться на него.

— Но боялся даже приблизиться. Не смел сделать даже одного шага к столу, где стоял бокал. Уже не говоря о том, чтобы брать его в руки.

— И правильно.

— Разве? Разве это не безумие — придавать какому-то дерьму такую власть и силу?

— Алкоголь уже наделен этой силой.

— Догадываюсь.

— И ты сам придал бы ему еще большую силу, — сказал Джим, — если бы взял бокал в руки и выпил… Первый шаг к тому, чтобы развязать, — это взять в руки бокал или рюмку.

— Потому я и оставил его на столе.

— А потом вышел и запер дверь. Сколько сейчас? О черт!

— Что такое?

— Негоже оставлять тебя наедине с собой и без дела, — заявил он. — Я, конечно, пойду с тобой туда после встречи, если вовремя закончу здесь со всеми делами. Но мне страшно не хочется оставлять этот виски там еще на несколько часов. Или же допустить, чтобы ты болтался где-то до начала собрания. Сам запер свою комнату и идти тебе просто некуда. Я бы подскочил прямо сейчас, но…

— Нет, нет, работа прежде всего.

— Мне правда никак нельзя уйти прямо сейчас… Скажи, у тебя ведь есть номера телефонов, верно? Ну, тех людей, которые участвуют в программе и живут поблизости?

— Само собой.

— И четвертаки тоже есть.

— Да, и жетоны на метро, — подтвердил я. — Хотя не представляю, как может теперь пригодиться что-то из этого.

— Как знать. Ты сейчас где? Примерно в квартале от своей гостиницы?

— В пяти кварталах. Долго искал работающий и свободный телефон-автомат.

— Сделай несколько звонков. Попроси кого-нибудь составить тебе компанию. И отзвонись мне сразу, как только выльешь виски в раковину. Обещаешь?

— Конечно.

— Перезвони уже из номера. Но если не найдешь компаньона, один туда не заходи.

— Не буду.

— Вместо этого можешь еще раз позвонить мне. И мы что-нибудь придумаем, ладно? Мэтт?…

— Что?

— Разве я тебе не говорил? Порой прямо перед круглой датой случаются очень странные вещи.

Имелась у меня пара телефонов, искать которые в записной книжке не было нужды. Два номера Джима, разумеется, домашний и рабочий, ну и номер Джен. С Джимом я уже переговорил, Джен звонить не собирался.

Я мог бы позвонить ей, раз уж возникла необходимость. Когда еще только начал подсчитывать трезвые дни, до того, как мы с ней стали парой, она взяла с меня обещание звонить ей всякий раз перед тем, как у меня возникнет искушение выпить. В мире, который мы с ней разделяли, трезвость господствовала над всем, и пусть даже мы перестали встречаться, один из нас мог позвонить другому — лишь бы остаться трезвым.

Только не сейчас. Есть много других людей, которым я мог позвонить, и они живут не на Лиспенард-стрит, а гораздо ближе.

Однако я был ограничен в выборе, мог воспользоваться лишь теми номерами, что хранились у меня в бумажнике. Время от времени кто-то совал мне визитку или записывал номер на клочке бумаги, для них всегда находилось место в бумажнике. Хранил я их там ровно до той поры, пока не удавалось переписать в миниатюрную записную книжку размером с визитную карточку. Туда я вносил номера телефонов анонимных алкоголиков и места встреч, которые они посещают. Книжка лежала рядом с телефоном в гостиничном номере, чтобы была под рукой, если вдруг захочу кому-то позвонить. Но я очень редко звонил анонимным алкоголикам, за исключением Джима. И все же полезно иметь такую книжку, хотя бы для того, чтобы переписывать в нее новые телефонные номера, скопившиеся в бумажнике.

И вот теперь мне понадобилось позвонить кому-то из них, и у меня было полно номеров, но все они находились в маленькой записной книжке, а сама она осталась в комнате. И если я хочу найти собеседника и компаньона, придется вернуться в гостиницу, а это невозможно. И тогда я решил воспользоваться тем, что есть в бумажнике. Визиток и записок совсем немного, и первым попался телефон Марка Мотоцикла. Я застал его уже на выходе из дома, и он сказал — без проблем, ему все равно делать нечего, а если и есть, с этим можно подождать. Где меня лучше перехватить?

Я сообщил, что встречу его у гостиницы, и ко времени, когда прошел до нее четыре или пять кварталов, он уже был на месте, стоял и ждал со своим мотоциклом. Мы вошли в холл на первом этаже, и он заметил, что раз сто проходил мимо этой гостиницы, и ему всегда было любопытно, как оно там, внутри. Вообще-то ничего, выглядит симпатично, и я согласился с ним, сказал, что да, очень даже неплохо.

Дверь в мой номер была заперта, и, вставляя ключ в замочную скважину, я вдруг представил, что комната пребывает в том же виде, в каком я ее оставил сегодня утром — без бокала и бутылки на столе. И запах виски тоже отсутствует. И что Марк в сапогах, кожаной куртке и шлемом под мышкой, будет сочувственно кивать и говорить со мной тихо и ласково, как врач-психиатр с больным. Успокаивать меня, уговаривать не принимать все так близко к сердцу.

Я так живо представил себе картину, что отпирать дверь сразу расхотелось. Но разумеется, пришлось ее открыть. Мы вошли, и все было на месте — раскупоренная бутылка «Мейкерс Марк», бокал, наполненный почти до краев, стул, развернутый сиденьем к двери, и еще всю комнату наполнял острый запах виски.

— Мать моя женщина… — пробормотал Марк.

— Вот и я тоже. Вошел и увидел.

— Бог ты мой, а запах! Похоже, дистиллированное пойло, чтоб его. И будто исходит не только из стакана.

— Сильный запах, правда?

Он прошел мимо меня, приблизился к постели.

— Иди-ка сюда, Мэтт. Ты только глянь.

Вот почему запах был так силен. Подушка и матрас были пропитаны виски. Мой незваный гость вылил мне на постель целую бутылку виски.

Я отвернулся, подошел к столу. В бутылке не хватало лишь двух унций, этого явно недостаточно, чтобы наполнить бокал. Выходит, он зашел ко мне в номер с бокалом и двумя бутылками виски. Вылил содержимое одной мне на кровать и оставил спиртное, чтобы напиться.

— Глазам своим не верю, друг. Кто мог сотворить такое дерьмо?

— Стив, — ответил я.

— Так ты знаешь этого парня?

— Нет, только имя.

Он удрученно покачал головой, и оба мы стояли какое-то время, переваривая все это.

— Ладно, Мэтт. Первым делом бутылка и стакан, — наконец произнес Марк.

— Правильно.

— Хочешь, чтоб я…

— Нет, нет, я сам.

Я взял бокал и понес его в ванную. Держал на расстоянии вытянутой руки, словно змею, готовую в любой момент извернуться и укусить меня. А затем выплеснул содержимое в раковину и пустил воду, чтобы смыть виски окончательно. Потом поднес бокал к крану, тщательно прополоскал его и бросил в мусорное ведро. Вполне приличный бокал и совершенно безопасный теперь, когда я удалил из него остатки виски. Но на кой черт он мне?

Потом я вернулся за бутылкой. Вылил виски в раковину, долго лил воду из крана, чтобы все до последней капельки исчезло в канализации. И бутылку прополоскал. Марк протянул мне крышечку, и ее я тоже долго держал под краном, прежде чем закрыть бутылку. А затем бросил ее туда же, в мусорку, где лежал бокал.

— Вот так-то лучше, — кивнул Марк. — Теперь напиться будет трудновато. Придется спускаться в канализацию, а тамошние аллигаторы уже небось все вылакали. И не прочь тобой закусить.

— Прямо гора с плеч, — пробормотал я.

— Теперь надо что-то делать с кроватью. Спать на ней нельзя.

— Нет.

— А тут есть портье или кто-то, кто мог бы это вынести?

— Нет, в этот час никого.

Мы стояли в раздумье.

— Знаешь, — прервал молчание Марк, — матрас все равно пропал. Вонь из него уже никогда не выветрится. Будет всю дорогу вонять виски.

— Понимаю.

— Подушке тоже кранты. Промокла насквозь.

— Да уж.

Марк подошел к окну, распахнул створки.

— Еще повезло, что кровать односпальная, — заметил он. — С двуспальной я бы не справился.

— Думаешь?…

— А что еще остается, друг?

Я позволил ему взять дело в свои руки. Он был на добрых пятнадцать лет моложе меня, я чуть дольше пребывал в трезвом состоянии, но, похоже, Марк знал что делать, а сказать то же самое о себе я не мог. Мы сорвали с кровати белье, потом я помог Марку подтащить матрас к окну. Мы выставили его из окна наполовину, после чего он послал меня на улицу, проследить, чтобы под окном никого не оказалось, когда он вытолкнет эту штуковину вниз.

Я прошел мимо Джейкоба, вышел на тротуар. Поднял голову и увидел свой матрас, он вывешивался из окна. В эту минуту из заведения «Макгаверна» вышел пожилой мужчина в костюме и галстуке, пришлось подождать, когда он пройдет мимо меня неспешной походкой человека, который выпил и понимает это. Взглянул на меня, узнать, что же привлекло мое внимание, решил, что дело его не касается, прошел мимо. Теперь на тротуаре не было ни души, и я крикнул Марку, что можно. Мой матрас ласточкой полетел вниз и приземлился прямо у моих ног.

Я ухватил его за край и поволок к обочине, где и бросил. Потом вернулся в гостиницу и спросил у Джейкоба, есть ли свободные номера. Нашелся номер на моем этаже в дальнем конце здания. Он протянул мне ключи.

Комнату прибрали после того, как съехал последний гость. Она была немного меньше моей, но в остальном все то же самое — такая же односпальная кровать с металлическим изголовьем, матрас того же размера. Мы с Марком стащили этот матрас, белье и все прочее и перенесли в мой номер, где положили на кровать.

— Словно всю дорогу тут лежал, — с довольным видом заметил Марк. — Только одного не хватает.

Я принес подушку из свободного номера и положил в изголовье. Потом мы собрали мое постельное белье и подушки, свернули их комом и отнесли все это в кладовую. Там стоял большой мусорный бак, в него и полетели пропитанные виски тряпки, а также содержимое моей корзины для мусора — пустая бутылка и бокал. Потом я запер свободный номер, и мы спустились вниз к стойке регистрации.

— Странное дело, — обратился я к Джейкобу. — В том номере на кровати нет ни матраса, ни постельного белья.

— Как это нет?

— Да вот так, нет. Но уверен, утром горничная найдет запасные постельные принадлежности в кладовой и наведет там порядок. — Две купюры перекочевали из моей руки в его подставленную ладошку. — Это за беспокойство. И просто для вас.

— Да без проблем, — кивнул он.

Выйдя на улицу, Марк взглянул на мой старый матрас и одобрительно кивнул.

— Всегда хотел посмотреть, на что это похоже, когда выбрасываешь такую штуковину из окна.

— И на что же?

— Только была, и нате вам, нету, — ответил он. — Вообще все здорово получилось. Вот только не думал, что он шлепнется на асфальт с таким шумом.

— На улице никого не было, никто ничего не заметил.

— Да, Нью-Йорк, — протянул он. — И этот клоун за стойкой, как его, Джейкоб? Ему вообще все до лампочки. Он что, бывает под кайфом?

— Питает пристрастие к сиропу от кашля, — отозвался я.

— О черт, — усмехнулся Марк. — Да кто же не питает?