До начала собрания времени осталось немного, и мы решили перекусить на скорую руку. Марк предложил зайти в закусочную на Бродвее.

— Поедем на байке, — предложил он.

Заведение находилось кварталах в восьми или десяти, и мы рванули туда на полной скорости. Вошли, уселись и заказали сандвичи с копченой говядиной. Я извинился и отошел, сказал, надо позвонить.

Джим все еще торчал в своей лавке.

— Обещал позвонить, как только избавлюсь от спиртного, — сообщил ему я. — А потом вдруг вылетело из головы.

Я вкратце рассказал ему об операции. Джим спросил, как я теперь себя чувствую.

— Гораздо лучше, — ответил я.

Он предупредил, что может опоздать на собрание, но придет непременно, хочет со мной повидаться. Я вернулся к столу и признался Марку, что никогда прежде не ездил на мотоцикле.

— Шутишь? — удивился он. — Никогда?

— Не помню, чтобы хоть раз. Если бы довелось, я бы запомнил. Даже в состоянии почти полной пьяной отключки, когда смотришь на мир, словно сквозь туман.

— Тебе надо купить байк, друг. Нет, я серьезно.

Мясо оказалось вкусное, картофель фри приготовлен на совесть. И вообще мне понравилось это заведение, и я недоумевал, почему раньше не заглядывал сюда. Не так уж и далеко от моей гостиницы, и проходил я мимо него, наверное, дюжину раз за последние несколько лет.

За едой Марк успел поведать мне несколько историй из своей жизни. По большей части все они были связны с героином и лихорадочными перемещениями из одного уголка страны в другой. Довольно много времени ему довелось провести в Окленде и Сан-Франциско, и порой он скучал по этим городам.

— Слышу зов Калифорнии, — вздохнул он. — Но и зов иглы тоже слышу. И это один и тот же голос, понимаешь? Так что решил, лучше пока остаться здесь.

Пару раз в год мне снились сны, в которых я умел летать. Плыл над крышами домов, без всяких усилий приземлялся на них и разворачивался в воздухе, испытывая при этом неописуемый восторг.

Перекусив, мы вышли на улицу, и мне пришлось второй раз прокатиться на заднем сиденье «Харли» Марка, от закусочной до собора Святого Павла, и в этой гонке присутствовало некое ощущение нереальности, заставившее вспомнить о снах. Я вошел в зону нереальности еще раньше, когда отворил дверь гостиничного номера, и в этом новом мире матрасы выплывали из окон и падали на асфальт, мотоциклы мчались, пронзая вечерние сумерки.

Когда мы вошли в зал для собраний в церкви Святого Павла, мир снова гармонизировался.

Джима не было. Я взял чашку кофе, уселся, а очередной выступающий из Бэй-Ридж рассказывал историю, которая приключилась с ним в возрасте четырех лет, когда он, проснувшись поутру, вбежал в гостиную, где накануне была вечеринка, и стал допивать все подряд, что осталось в бокалах и рюмках.

— И в тот момент я сразу понял, — добавил он, — чему будет посвящена моя жизнь.

Во время обсуждения я поднял руку и сказал, что сегодня у меня выдался очень трудный день, когда был брошен вызов моей трезвости. Но я устоял перед искушением. Особенно меня радовало, что я без всякого стеснения попросил о помощи, что совсем для меня не характерно. Я получил столь необходимую мне помощь, обрел в этом процессе нового друга и новый незабываемый опыт сродни настоящему приключению.

— Совсем небольшое приключение, — сказал я, — но незабываемое. И еще: если сегодня уж как-то умудрюсь лечь в постель трезвым, то проснусь утром, и это будет годовщина.

Я заслужил аплодисменты. Во время перерыва люди подходили и поздравляли меня, в том числе и Джим, который все же успел к концу собрания. Мы с ним и другими ребятами отправились в «Пламя», но сели не за один большой стол, а разбились на группы по двое-трое за маленькими столиками. Джим заказал себе полноценную трапезу — он пришел на собрание прямо с работы, — я же ограничился чашкой кофе.

— Ты не особо вдавался в детали, — заметил он.

— Они носили несколько драматичный характер, так что не хотелось вдаваться. Но из этого получилась бы неплохая история. Дело закончилось тем, что пришлось выбросить матрас из окна.

— То-то, должно быть, вы веселились.

— Нет, сам я не выбрасывал. Спустился вниз, убедиться, что он никому не свалится на голову. Решил, что в списке Восьмой ступени имен у меня будет и без того предостаточно.

— Верное соображение.

— Вообще-то, — заметил я, — сообразил все Марк. Взял дело в свои руки и проявил незаурядные организаторские способности. Хоть я и помогал ему потом заменить матрас.

— Стащили из пустующего номера?

— Я договорился, — ответил я. — Но бог ты мой, Джим, когда я открыл дверь и увидел…

Он дал мне возможность выговориться. А когда я закончил, нахмурился.

— Может, кто-то просто решил подшутить, а?

— Ничего себе шуточки. До сердечного приступа человека можно довести. Обвинения не выдвинуть, но то была попытка преднамеренного убийства. — Я вздохнул.

— Он решил, что ты выпьешь, и это тебя убьет. Вот если бы получилось, два года тюрьмы схлопотать мог.

— Наверное, понял, что я слишком близко к нему подобрался, — пробормотал я. — А кому это понравится? Он убил Джека Эллери лишь по одной причине: опасался, что тот наведет на его след, когда начнет обходить всех, кого обидел, и просить прощения. Он убил Марка Саттенштейна, чтобы тот держал язык за зубами, он убил Грега Стиллмена, чтобы приостановить мое расследование. Ему совсем не обязательно было делать это, ведь я выполнил все, на что подписывался, но всякий раз, стоило ему помешать ложкой в горшке, как на поверхность всплывало что-то новенькое, и это заставляло меня вновь взяться за дело. Так что избавиться от меня Стив мог только одним способом. Просто убить.

— Так ты знаешь его имя?

— Да, но только имя. Его прозвали Ивен Стивен, как бы в противовес Высокому-Низкому Джеку. Потому что настроение у Джека было переменчивое, а Стив, очевидно, всегда сохранял спокойствие. Был холоден, как ствол пистолета.

— Но разве не…

— Да, горяч и крут, как пистолет, холоден, как огурец. Один парень, знавший их обоих, увлекается перевертышами разных клише и поговорок. Чтобы прийти к такому заключению, ему понадобилось двадцать пять лет баловства с марихуаной.

— Каннабис — друг человека.

— Если бы получилось заставить меня выпить, — заметил я, — то продолжить расследование я скорее всего не смог бы. А если бы даже и смог, результатам вряд ли кто поверил. Просто напился бы в стельку, до белой горячки, а копы повидали на своем веку немало таких типов, и сочли бы это параноидальным бредом. И еще если бы я продолжил пить, это скорее всего, меня бы убило или превратило в легкую для преступника жертву. С пьющими людьми постоянно происходят неприятности. Падают с лестницы или с платформы под колеса поезда, выскакивают на проезжую часть прямо перед автобусами. Он обставил убийство Саттенштейна так, чтобы это походило на ограбление, а убийство Стиллмена — на самоубийство. Так что вполне мог найти способ прикончить меня и обставить все как несчастный случай.

— И что теперь?

— Теперь как раз он и занят поиском такого удобного случая.

— А ты что собираешься делать?

— Собираюсь прищучить его до того, как он прищучит меня.

Джим задумался.

— Знаешь, — произнес он наконец, — вот иногда сижу целый день в лавке, маюсь от безделья, и в последнюю минуту вдруг подваливает работенка. Причем срочная. В результате пропускаю ужин с женой или опаздываю на собрание.

— Как, к примеру, сегодня.

— Именно, — кивнул он. — И это меня раздражает, прямо выводит из себя. Но никто никогда не наливал мне классный виски, никто не пытался убить, так что, наверное, мне грех жаловаться.

Мы вышли из «Пламени».

— Знаешь, — задумчиво произнес Джим, — ты постоянно делаешь большой крюк, провожая меня до дома. Завтра у тебя годовщина. Так что ради разнообразия провожу-ка я теперь тебя до гостиницы.

Мы шли, помалкивая, а когда достигли Нортвестерна, он сказал:

— Сколько мы уже знакомы, а я ни разу не видел твоей комнаты.

— Хочешь зайти?

— Отчего не зайти, раз уж я все равно здесь.

— Я в полном порядке, Джим.

— Знаю.

— Мы с Марком прибрались в номере. Правда, там еще немного попахивало виски, но окно мы оставили открытым, так что теперь, наверное, запах выветрился.

— Наверное.

— И сюда он не вернется. Попробует что-то другое. А если опять не сработает, придумает третье.

— Да, логично.

— Но если хочешь, можешь зайти.

— Почему бы нет?

Мы поднялись по лестнице, я отпер дверь в свою комнату. В ней ничего не изменилось, разве что стало заметно прохладнее. Я закрыл окно. Джим огляделся по сторонам, затем тоже подошел к окну.

— Неплохой вид, — произнес он.

— Да, есть на что полюбоваться, — заметил я, — если человек в настроении это делать.

— Человеку большего и не надо. И вообще, номер у тебя подходящий.

— Я тоже так думаю.

— И когда проснешься завтра утром, — добавил он, — будет ровно год.

— Иногда кажется, это страшно долго, — усмехнулся я. — А иногда — нет.

— Знаешь, что еще ждет тебя завтра? Очередной день, который надо прожить. И иногда он бывает очень долгим.

— Понимаю.

— И в то же время это всего лишь еще один день в твоей жизни, так что не стоит преувеличивать его значение. Но если продержишься, тебя ждет долгая трезвая жизнь. Знаешь, как достичь этого столь желанного результата?

— Как?

— Не пей, — ответил он. — И не смей умирать.

Я обещал ему, что постараюсь.

Джим ушел, и я решил, что мне нужно нечто большее, чем просто душ. Наполнил ванну горячей водой и отмокал в ней до тех пор, пока вода не остыла. Удалось снять мышечное напряжение в шее и спине, но спать совсем не хотелось. Я выключил свет и лежал в постели. На новом матрасе было как-то непривычно и на подушке тоже. Нет, они были вполне нормальные, без всяких там дефектов, и я понимал, что бессонница навалилась не от этого. Напряженная работа мысли — вот что не давало мне уснуть.

Я встал с постели и включил свет. Однажды Джим посоветовал читать на ночь по одной главе из книги «Двенадцать ступеней и двенадцать традиций». Мол, хорошо помогает от бессонницы.

— Это даже бегущего носорога свалит с ног, — уверял он. — Когда-то давным-давно я читал первую главу из романа «На пути к Свану», решил познакомиться с монсеньором Прустом. И всякий раз вырубался тотчас. Вот и глава из «Седьмой ступени» дает почти тот же эффект.

Я прочел первые два абзаца, затем вернул книгу на полку и достал записи Джека Эллери о двойном убийстве на Джейн-стрит. Еще раз внимательно перечитал их, отложил в сторону. Стал размышлять о прочитанном и решил, что мне уже совсем не хочется спать. Лучше вообще хотя бы на время забыть о такой штуке, как сон.

Я думал о Марке Мотоцикле и находил в нем совсем новые, неожиданные для меня черты. Люди порой способны сильно удивлять, особенно трезвые. Ведь позвонил я ему тогда почти по чистой случайности — телефонный звонок от какого-то другого человека заставил меня спросить, не он ли мне звонил, и Марк Мотоцикл живо откликнулся, попросил у меня номер телефона и дал мне свой. Я тогда записал его из вежливости. А поскольку вдруг получилось, что при мне не было телефонной книжки, а записанный номер Марка сохранился в бумажнике, я позвонил именно ему. И сделал правильный выбор, лучший из всех.

Занятно все же, как иногда складывается цепь событий.

Я решил, что надо бы переписать его номер в телефонную книжку, и это привело к тому, что я стал перебирать другие бумажки с номерами и визитки у себя в бумажнике — самое подходящее занятие для человека в нынешнем моем состоянии. Я рассортировал все, сложил пачку квитанций в коробку из-под сигар, где всегда хранил их, сколько себя помню. Нашел новенькую авторучку с тонким стержнем — самая подходящая, чтобы записать телефон Марка и другие номера, скопившиеся за последнее время.

Короче, перебирал я все эти бумажки и вдруг резко остановился. Долго смотрел на визитку в руке, переписал номер в книжку, еще какое-то время разглядывал визитку и вернул ее в бумажник.

Потом взял записи Джека и снова перечитал их. И заметил нечто, что упустил прежде. «Буду называть его просто С.» — так писал Джек о своем сообщнике. И писал, называя его С., то есть Стив. А ниже, описывая убийство, назвал этого человека И. С. Судя по всему, сокращенно от Ивен Стивен.

«Мейкерс Марк», — подумал я. Был Марк Саттенштейн, потом возник Марк Мотоциклист, и вот теперь — «Мейкерс Марк».

Почему он выбрал именно эту марку виски?

Она не слишком популярна. Я не припоминал, когда в последний раз видел рекламу этого виски — впрочем, в последнее время я старался вообще не обращать внимания на рекламу спиртных напитков. Стоила бутылка такого виски дорого, но все же дешевле какого-нибудь там «Дикеля» или «Вайлд Тёрки» и явно уступала им по репутации. И сам я крайне редко заказывал «Мейкерс Марк».

В барах я не слишком заморачивался, какой именно сорт мне подадут. Просто заказывал виски или же смотрел на ряд бутылок, выставленных за стойкой, и называл первую, какая приглянулась. «Олд Крау», «Олд Форестер», «Джим Бим», «Джек Дэниелс». Были марки виски, которые я пробовал лишь потому, что мне нравились их названия или же как выглядела бутылка. А когда шел через улицу за бутылкой, обычно возвращался с «Эли Таймс» или «Эйшент Эйдж», ну иногда еще с «Дж. У. Дант» — словом, с недорогим, но вполне приличным виски, достаточно мягким и не раздражающим на вкус, достаточно крепким, чтобы достичь желаемого эффекта.

Поклонницей виски «Мейкерс Марк» была Каролина Читем, подружка Томми Тиллари. Однажды она появилась у «Армстронга» без него. Жила неподалеку, на Пятьдесят седьмой улице, всего в нескольких домах к западу по Девятой авеню, в доме в стиле ар-деко, с двухуровневой гостиной и высокими потолками. Тем вечером мы с ней принялись утешать друг друга, и дело закончилось постелью с одной пятой галлона «Мейкерс Марк».

Она покончила с собой в той же квартире, застрелилась из пистолета, который подарил ей Томми. Но сперва позвонила мне. Я приехал, однако было уже слишком поздно. Но мне вполне хватило времени, чтобы совершить должностное преступление и обставить все так, чтобы Томми Тиллари, некогда убивший жену и оправданный за недостатком улик, все же оказался за решеткой за убийство любовницы.

Я размышлял об этом и одновременно одевался — нижнее белье, рубашка, брюки, носки, туфли. Потом схватил пиджак и поспешил из номера, сбежал по лестнице, выскочил на улицу. Свернул вправо, дошел до угла, снова свернул вправо… И вскоре добрался до «Пионера», или «Пиомера» — это уж как вы предпочитаете, — грязного маленького магазинчика, который все еще был открыт, и пивной бар при нем тоже.

Я мог бы ворваться в бар и подойти к стойке в надежде, что стоящий за ней парень сможет ответить на вопрос, который я собирался ему задать. И кто знает, о чем бы я мог еще его спросить? Ответ у него наверняка нашелся бы.