Ханна

Когда я наконец решила отыскать ее, это оказалось совсем нетрудно. После бесконечных сомнений, готовясь к непременным неудачам и разочарованиям, я была уверена, что мне предстоит множество неверных ходов, бесплодных попыток и впустую выброшенных денег, – в итоге я потратила на все меньше месяца. Во-первых, помог Массачусетский закон об усыновлении, во-вторых, меня осенило несколько удачных догадок, а затем в дело вступили «Гугл» и «Фейсбук».

Труднее всего было придумать, как подобраться к ней достаточно близко, чтобы заглянуть в глаза, услышать ее голос. Я не ждала возвышенно-трогательного воссоединения и уж точно не хотела и не собиралась по прошествии стольких лет изображать привязанность. Даже не собиралась сообщать ей, кто я такая. Речь не о ней – я затеяла все не для того, чтобы отвечать на ее вопросы. Хотела бы она разузнать обо мне сама, могла бы меня поискать. Верно?

Может сложиться впечатление, что я на нее злюсь за то, что она избавилась от меня. Это не так. Я только хочу сказать, что она не проявляла никакого интереса к тому, что со мной стало. Что ж, это вполне нормально. Я это принимаю. Мне сейчас под сорок, и я давно поняла: нельзя винить человека за то, что он тебя не любит.

Она родила меня в шестнадцать лет. Поэтому, куда бы я сразу после появления на свет ни попала, это все равно лучше, чем останься я с ней. Согласны? Те, кто меня вырастил, мои родители, были добрыми, милыми людьми зрелого возраста – сорока с лишним лет. Они взяли меня в свой дом и сделали членом семьи. Почти. Оглядываясь назад, я думаю, что, взяв меня, они тут же забыли, почему так поступили. Скажу одно: в том доме не чувствовалось избытка любви. Они меня воспитали, дали кров, еду, одежду и образование. Я прекрасно осознаю и ценю все, что они для меня сделали. Немало детей растет, имея куда меньше того, что имела я. Но теперь мне нужно понять, что я потеряла.

 

Грейс

Она сидела за кухонным столом и слушала, как он дышит в соседней комнате. Глотнула кофе. Холодный. Ей следовало быть там, с ним. Дорожить этими последними, проведенными с ним днями и последними минутами. Она понимала: наступит момент – и очень скоро, – когда она не сумеет вспомнить, что ее держало на кухне, словно парализованную, в то время, как она могла находиться рядом с ним, и ей останется только сожалеть.

Когда он вернулся домой из больницы, Мисси и Джейн решили, что его нужно поместить в гостиную, а не в спальню на верхнем этаже. Они ворвались как ураган, размахивая мобильными телефонами и стаканчиками из «Старбакса», бросились открывать окна, разворачивать пакеты с едой, переставляли мебель, давая указания парням, которые доставили кровать, – словом, вели себя как дома. Словно сами здесь жили. Словно проблему, кроме них, некому было решить. Когда она привезла его домой, они с ним сидели – то вместе, то по очереди – держали за руку, приглаживали волосы, что-то ласково говорили, целовали в лоб. А затем, смахнув слезы с глаз, сказали ей, что скоро вернутся, сели в машины и исчезли.

Это было два дня назад. С тех пор она бо́льшую часть времени проводила здесь, за кухонным столом, пила кофе и слушала, как он дышит. Его нужно было регулярно кормить. В часы, не занятые тщательным перемешиванием и взвешиванием, чириканьем и кудахтаньем, как безмозглая птица, а еще вопросами, на которые, она прекрасно знала, он не ответит, ей было невыносимо находиться с ним в одной комнате.

Ее не угнетали монологи. Она привыкла вещать одна. Он больше двух лет не мог говорить – с тех пор как ему сделали последнюю серьезную операцию. Сначала пытался – издавал какие-то звуки, а она ломала голову, стараясь догадаться, что он хочет сказать. Результат был таким же, как если бы она вела беседу с котом. Иногда они над этим смеялись – пока еще сохранялось ощущение, что они оба пытаются добиться взаимопонимания.

Но затем они прекратили попытки. Повторив одно и то же три или четыре раза, он на все ее догадки качал головой, махал рукой – мол, проехали, не важно – и возвращался к газете. Тогда-то у нее появилось чувство, что она не оправдывает его ожиданий. Если бы связь между ними была действительно крепка, она могла бы сообразить, что именно он пытается сказать.

Если требовалось сообщить что-нибудь важное, он писал ей записки. Дом был завален тетрадками со сломанными пружинками и карандашами, которые он затачивал ножом. Что ей делать с этими тетрадками, когда он уйдет? Может, девочки захотят их взять. Вообразят, что найдут в них свидетельства романтической любви и высказывания о том, что его единственной радостью были отцовские чувства к ним. Но в основном целью этих записок было напоминать ей, что купить в магазине. Ватные палочки и наполнитель для кошачьего лотка.

В последние несколько месяцев до того, как он оказался в больнице, записок стало меньше. На ее вопросы он отвечал, поднимая или опуская большой палец. А иногда пожимал плечами (что для нее в зависимости от ее собственного настроения означало либо «не знаю», либо «не важно»), приподнимал брови («неужели?») или улыбался. Но в последнее время улыбки стали большой редкостью.

Джоз обещал приходить каждый день – купать его и менять постельное белье. Сказал, что поставил в холодильник коробку с лекарствами, которыми можно при необходимости пользоваться, и прикрепил к дверце записку магнитиком. Оставил кучу инструкций и сказал, что подыщет волонтера, чтобы приходил каждые несколько дней.

 

Ханна

Мой план состоял в том, чтобы объявиться в галерее, где она работала. Я надеялась, что узнаю ее по фотографиям, которые она помесила в «Фейсбуке». Скажу, что в городе я приезжая, притворюсь, что запуталась в улицах, спрошу, как куда-нибудь пройти или еще что-нибудь. Уйду, прежде чем она сообразит, что в моих словах нет никакого смысла. Этого будет вполне достаточно. Но после того, как в четвертый раз там ее не нашла, я сдалась и спросила по фамилии. Удивительно, с какой готовностью люди выкладывают самые неприглядные детали о других. Мне поведали, что она недавно неожиданно уволилась, чтобы ухаживать за больным мужем. Его рак дал рецидив. Сначала он лежал в больнице, затем его выписали, поскольку больше ничем помочь не могли.

Сразу созрел план Б. Я поступила на пятидневные курсы волонтеров для работы в хосписе. Согласна, смошенничала. Но ничего в этом плохого, как может показаться на первый взгляд, нет. Ничего дурного я не собиралась делать. Приду, присмотрюсь к ней, пару минут поговорю, а затем час или два посижу с ее мужем. Она тем временем сможет сходить в парикмахерскую или заняться чем-нибудь таким, что нельзя делать подле умирающего мужа. Потом объявлю добрым людям из хосписа «Пайонир-Вэлли», что не способна на такую работу. Скажу, мне очень жаль, но я для этого не создана. Затем каждый будет продолжать жить своей жизнью.

 

Грейс

Она только-только заварила кофе, когда услышала на подъездной аллее шум мотора. Волонтер. Бросила быстрый взгляд в зеркало и постаралась представить, какое производит впечатление. Хорошо, что Джоз приезжает по утрам, иначе она до сих пор бы сидела в ночной рубашке. Она глубоко вздохнула и с улыбкой открыла дверь.

– Привет. Вы, наверное, волонтер. Спасибо, что пришли. Меня зовут Грейс. Ричард в соседней комнате. Он… да что там… вы все сами знаете. Входите, пожалуйста. Не очень понимаю, как нам взаимодействовать. Ни с чем подобным раньше не сталкивалась. Так что говорите, как мне себя вести. Я вам нужна? Может, мне уйти?

– Привет, я Ханна. Я… м-м… тоже ничем подобным раньше не занималась. Сегодня в первый раз.

– Ну что ж, в таком случае будем думать, как себя вести, вместе. Проходите.

Ричард, когда они к нему заглянули, спал, и обе женщины вернулись на кухню.

– Я только что заварила кофе. Хотите?

– Конечно. То есть я хотела сказать, да, спасибо. Но это я должна вам помогать. Хотите поручить мне что-нибудь? Могу куда-нибудь сбегать. Или посижу здесь… если вам нужно куда-нибудь выйти.

– Нет-нет, не сегодня. Если не возражаете, давайте немного просто посидим. Мне приятно побыть в вашей компании.

Налив кофе, они расположились за столом.

– Красивый дом. Вы давно живете в Нортгемптоне?

– Переехали сюда после свадьбы. А в этот дом переселились около тринадцати лет назад. Сразу после того, как младшенькая пошла в школу.

– Так у вас есть дети?

– Две девочки. Теперь уже женщины. Мисси и Джейн. Примерно вашего возраста. Может, чуть моложе.

– Живут где-то поблизости?

– Мисси в Коннектикуте, в Хартфорде. Джейн в Стокбридже. Недалеко. До каждой примерно час на машине, правда, в противоположных направлениях. На этой фотографии Мисси и Джон. Снимались несколько лет назад на Гавайях. А это их мальчишки Вилли и Мэтт. А вот Джейн с Кэтрин и малышом. Джейн та, что с серьгами. Ричард сфотографировал их в аэропорту, когда они вернулись домой с Мэдисоном. Обе приезжали на пару дней, Мисси и Джейн, когда мы забирали Ричарда из больницы. Собираются снова объявиться в четверг к обеду. Будет годовщина моей свадьбы.

– Это хорошо. То есть я хочу сказать, что вы держитесь вместе. Сколько лет вы замужем?

– Тридцать восемь. Трудно поверить, что столько прожили вместе.

– Тридцать восемь? Не может быть! О, простите, это просто здорово! Вы, наверное, были очень молоды, когда выходили замуж.

– Да. Мы оба были молоды.

– Когда вы… как вы познакомились?

– Как познакомились? Бог его знает. Мне кажется, я знаю Ричарда с пеленок. Мы жили на одной улице, наши родители дружили. Это была, что называется, школьная любовь.

Они помолчали.

– Пойдемте посмотрим – если он проснулся, я вас познакомлю. Не знаю, в курсе ли вы, что Ричард не может говорить, а кормлю я его через желудочный зонд. Ну, встали. Ричард, дорогой, это Ханна. Она будет приходить к нам раз в несколько дней. Я правильно поняла, Ханна? Так мне сказал Джоз. Она будет проводить с нами немного времени. Хочешь, включу телевизор? Может, найду бейсбольный матч. Или новости? Сейчас попробую…

Муж помотал головой – не надо.

– Хорошо, дорогой. Тебе не жарко? Я только чуть-чуть подкручу… ладно-ладно, не буду. Извини, все нормально. Ханна сейчас уйдет, и я тебя покормлю.

Грейс проводила гостью до двери.

– Если хотите, могу прийти завтра, – предложила Ханна. – Если считаете, что это будет не слишком часто.

– Завтра – нормально. Мы будем дома, никуда не уйдем. О, извините, какую чушь я несу. Я хотела сказать…

– Все в порядке. Правда-правда. Вам что-нибудь принести? По дороге я могу заскочить в магазин и купить все, что нужно.

– Ничего не нужно. Хотя… Знаете, что я по-настоящему люблю? Без ума от картофеля фри и молочных коктейлей из «Макдоналдса». Купите это для меня? Только обещайте никому не рассказывать. Вообще-то я ничего подобного не ем. Сейчас дам вам денег. Ванильный. Вас не затруднит?

 

Ханна

Веди себя естественно. Сядь в машину, пристегни ремень. Обернись, помаши рукой, заведи мотор и поезжай. Все равно куда. Куда глаза глядят.

Что такого, черт возьми, случилось? Ну, встретилась с матерью. Ну, выпила с ней кофе. В первый раз за тридцать девять лет посидела с ней за столом. С женщиной, которая вышла замуж за свою школьную любовь. Ну, и что такого? Она выросла с Ричардом. Он с детства ее дружок. Ну, забеременела мной и отказалась от меня. А затем вышла за него замуж и родила двух дочек. И следующие тридцать восемь лет они провели вместе?

Что-то не вяжется.

Ричард мой отец. Или нет. Не исключено, что между Ричардом «до» и Ричардом «после» вклинился еще какой-то парень и задержался достаточно долго, чтобы она успела забеременеть. Честно говоря, я никогда не задумывалась об отце. Мне не приходило в голову его искать и даже выяснять, кто он такой. В той жизни, которую я придумала для матери, его не существовало. Для моей матери. Для Грейс.

А что с сестрами? Они мне родные или только наполовину? Эта Мисси со своим мужем с квадратным подбородком, проводящая отпуск в экзотических странах. И лесбиянка Джейн. Моя сестрица-лесбиянка воспитывает китайчонка. Надо же, как круто. Но как-то очень стандартно. Вот черт! Я, получается, сестра-неудачница.

 

Грейс

В среду Джоз спросил, не заметила ли она, что Ричард стал больше спать. Судя по всему, он не чувствует боли. Но через четыре дня после того, как его вернули домой, стало ясно, что он угасает. Она набралась решимости и спросила Джоза, как долго, по его мнению, это может продолжаться. Социальная работница в больнице говорила, что хоспис предназначен для тех, кому жить осталось не больше полугода, но сама она больше ничего не хотела тогда знать. Джоз сегодня заявил, что все продлится несколько дней или недель, но не дольше одной-двух. Сказал, он предпочел бы, чтобы больница пораньше помещала в хоспис смертельно больных, чтобы у них осталось больше времени побыть дома, где им лучше. Она не знала, что предпочла бы сама.

Когда пришла Ханна, они свалили обе порции жареной картошки на тарелку, вылили на край кетчуп из всех пакетиков, чтобы макать туда ломтики. И почти не разговаривали, пока все не подчистили.

– Скоро все закончится. Так мне сегодня сказал Джоз. Вы знаете Джоза? Медбрата? Он думает, остались считаные дни. Неделя или две, не больше.

– О, сочувствую.

– Завтра придется сообщить об этом дочерям. Им будет тяжело. Они не готовы к такому обороту. Не натерпелись с мое.

– А вы? Вы готовы?

– Хлебнула достаточно, если вы это хотели спросить. Думала, самое трудное позади. Понимаю, глупость. Когда мы поженились, Ричард пообещал, что теперь мы будем вместе преодолевать все трудности. И мне больше никогда не придется снова страдать одной.

– Снова?

– Долгая история. Давайте сначала уберем, а потом я схожу проверю, как там Ричард.

– Хотите, сделаю кофе?

– Я забеременела. Это произошло летом перед выпускным классом. Ричард только получил аттестат и собирался продолжать учебу в Амхерсте. Сами мы из Денвера, и он оказался более чем в двух часах езды от меня. Я никак не могла ему признаться. Боялась, что это погубит его жизнь. Что я погублю его жизнь. В итоге открылась матери, та поделилась с его матерью, и у них созрел план. Перед самым Днем благодарения они отправили меня в Дорчестер в Дом Святой Марии для матерей-одиночек. Можете себе представить? Похоже на сюжет из готического романа. Официальная версия была такой: я уехала в Чикаго помогать больной тете. Так мы всем и говорили, включая Ричарда.

– И люди верили?

– То ли верили, то ли нет. Это не имело значения. Не забывайте, шел одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмой, особенного выбора не было. Каждый год одна-две девочки исчезали из школы на несколько месяцев, а то и навсегда. Об этом не судачили. Считалось неприлично.

– Простите, я вас перебью. Вы сказали, что уехали в Дом Святой Марии?

– Да, в Дом Святой Марии. Было здорово и страшно. В подобной компании мне прежде бывать не приходилось. Словно попала на девичник с продолжением. В то же время мы до смерти скучали, стыдились и жутко боялись родов. Как только ребенок появлялся на свет, мать уезжала, и некому было поделиться опытом и рассказать, что это такое – рожать.

Мы вели бесконечные разговоры, как поступим – оставим младенца себе или отдадим. Выбирали мужские и женские имена и представляли, как обернется наша жизнь, если мы привезем ребенка домой. Я выбрала имена Томас и Кэролайн. Не знали мы только одного – выбор был не за нами, за нас уже все решили. Детей отнимали еще до того, как мы их рожали. У меня родилась девочка – Кэролайн. Мне даже не дали подержать ее на руках.

– Ох, Грейс, я вам сочувствую. Это ужасно.

– Да, ужасно. Я была в отчаянии. Будто в ступоре. За мной приехали родители, и мы договорились больше никогда об этом не говорить. Я вернулась в школу в выпускной класс. Честно говоря, я думала, что никогда не расскажу об этом Ричарду. Боялась, что тогда, вернувшись летом домой, он со мной порвет. Ведь я так ужасно с ним поступила, и он даже не смог бы понять почему. Пока не вернулась домой, не отвечала ни на одно его письмо. Но даже потом отделывалась несколькими строками – писала в основном о погоде и о занятиях в школе. Ужасно было что-то от него скрывать. Если бы у меня хватило мужества, нужно было самой с ним расстаться, а не ждать, когда он откажется от меня.

– Каким образом он вам писал? То есть, я хотела спросить, куда отправлял письма? Ведь он же считал, что вы в Чикаго.

– У меня там на самом деле жила тетя. Сестра моей матери. Она была в курсе всего и пересылала его письма к нам. Я их все прочитала, когда вернулась из Дома Святой Марии. Забавно. Какими глупыми кажутся теперь наши прежние тревоги.

– Так он вернулся домой?

– Да. На лето. Когда он объявился, учебный год еще не кончился. Мне удалось наверстать упущенное, так что я смогла окончить школу со сверстниками. На выпускной вечер я пришла с ним, как все и ожидали. Он никак не мог понять, почему я не такая, как прежде. Почему такая понурая. Сказать по правде, я и сама не понимала. Возникла небольшая проблема, ее решили, и все было позади. Никто не остался внакладе. Жизнь продолжалась. Вот только я возненавидела себя. Никогда не забуду того момента, когда я наконец ему призналась. Стоял жаркий летний день. Сначала мы отдохнули на Нантаскет-Бич, а затем отправились в парк развлечений «Парагон». Поели жареных моллюсков, покатались на американских горках, затем пошли в кино. Смотрели, кажется, «Аферу Томаса Крауна». Это же со Стивом Маккуином?

– Вроде бы да. Несколько лет назад сняли ремейк с Рене Руссо, кажется.

– Замечательный получился день. Вот только, открывая рот, я каждый раз боялась ляпнуть не то, что нужно. Поэтому больше молчала. Ричард отвез меня домой и в двадцатый раз спросил, что со мной происходит.

– Помню так, словно все было только вчера. Мы стояли на моем крыльце. Хотя время близилось к полуночи, жара еще не спала. Свет в доме не горел, но я знала, что мать не спит и ждет меня наверху. Может, даже подслушивает из окна спальни. Меня больше не ограничивали во времени – мой комендантский час отменили, – но мать все равно не ложилась в постель, пока я не вернусь и не погашу на крыльце свет.

– И вы ему сказали? О ребенке?

– О Кэролайн? Да. Смотреть на него не могла. Отвела взгляд и заговорила. Рассказала, что пропустила месячные и стала переживать приступы тошноты по утрам. Испугалась и, в конце концов, призналась родителям. Рассказала, как кричал отец. Как на следующий день наши мамы встретились за чашкой кофе и, вооружившись телефонной книгой, составили план действий. Я рассказала Ричарду о Доме Святой Марии и других девушках и о том, как мне было ненавистно уезжать из дома. Как скучала по нему и как всего боялась. Как родила Кэролайн и как ее у меня отобрали. Рассказала, что даже не подержала ее на руках. Как мне было горько. Как я ненавидела себя. Сказала, что никогда себя не прощу.

– И что он?

– Встал передо мной на колени, взял за руку и попросил выйти за него замуж. Сказал, если бы он раньше узнал про Кэролайн, то мы бы поженились и она осталась с нами. Но то, что теперь она в другой семье, ничего не меняет.

– И вы согласились?

– Да, согласилась. Через год мы поженились. Мы не хотели тянуть, но наши матери побоялись, что люди осудят, если не будет помолвки. Глупо!

– С тех пор вы счастливо жили?

– Да, жили счастливо, пока смерть не вздумала нас разлучить. Кстати, мне надо его покормить. А вам пора уходить. Я не собираюсь держать вас здесь все утро.

– Завтра прийти? Могу принести что-нибудь, что понадобится вам на обед.

– Приходите. Я буду вам очень признательна.

– Так что-нибудь захватить?

– Не надо. Мисси сказала, что приедет и все привезет. Хотя… может, сумеете заскочить в закусочную «Тако белл»? Возьмите там «суперначос».

 

Ханна

Вот так штука: моя мать – любительница дрянной еды. А отец при смерти. Еще у меня есть племянница и два племянника. Целая семья. И никто понятия не имеет, кто я на самом деле. Я во всем этом слишком глубоко увязла. Так что же мне теперь делать?

 

Грейс

Совсем не важно, что чипсы оказались недожаренными, а красноватый сыр напоминал резину. Они молча ели чипсы, пока не прикончили все.

– Я совсем не была уверена, что вы снова сюда придете. Простите, что вывалила на вас свои воспоминания. Если честно, сама давным-давно ни о чем подобном не думала.

Грейс ополоснула тарелку и поставила в посудомоечную машину.

– О, не извиняйтесь. Потрясающая история. Ричард, на мой взгляд, замечательный человек.

– Я была очень счастлива. У нас была хорошая семья, а потом он заболел. Думаю, мне придется напомнить об этом Мисси и Джейн. Хотите кофе?

– Да, спасибо. Они знают о Кэролайн?

– Конечно. Я давно решила больше ничего не скрывать. Рассказ о Кэролайн был их любимым, когда они были маленькими. Вот ваш кофе.

– Спасибо. Вы пытались ее искать?

– Нет. Не могла. Это было бы неправильно. Я не способна изменить то, что с ней совершила. Хотела бы, но не в состоянии.

– Но она-то об этом не знает. Откуда ей знать?

– Захочет меня найти – найдет. Думаю, она увидит, что это совсем нетрудно. Но я слишком много наговорила. Теперь хочу послушать. Расскажите мне о себе. Вы живете поблизости?

– Что-то вроде того. Я здесь как бы временно. Приехала на лето. Остановилась у подруги в Холиоке. Присматриваю за домом, когда ее нет. У меня самой квартира в Провиденсе. Есть работа, приятель. Но, похоже, я оттуда сбегу. В марте мне исполняется сорок, чувствую что-то вроде кризиса среднего возраста.

– Сорок лет – рубеж, который мне запомнился. Сами-то вы из Провиденса?

– Родилась в Массачусетсе, но выросла в Крэнстоне.

– Ваши родные так и живут в Род-Айленде?

– Нет. Больше нет. Мои… м-м… родители ушли из жизни.

– О, глубоко вам сочувствую.

– Все нормально. То есть, я хотела сказать, они были очень пожилыми. Я их приемная дочь.

– О!

– Простите, я не собиралась признаваться вот так. Но после вчерашнего было бы очень странно не сказать.

– Сколько вам лет, вы сказали?

– В марте исполнится сорок.

– И родились вы…

– В Массачусетсе. Извините, Грейс… я не хотела.

– Так вы…

– Так уж получается. Да.

– Вы Кэролайн?

– Да, полагаю, я Кэролайн.

– Что это? Машина? О Господи! Мисси приехала.

– Привет, мама. Держи. Я приготовила лазанью. Когда наступит время, надо будет только подогреть. Джейн я попросила привезти салат и захватить бутылку вина. Вино не помешает, правда? Я говорила с ней перед самым отъездом из дома. Она будет здесь с минуты на минуту. О, здравствуйте. Извините, я вас не заметила. Я Мисси. Так вот про вино: кто сказал, что нам нельзя немного выпить? Как папа?

– Здравствуйте. Я Ханна. Я…

– Папа в порядке. Большую часть дня спал. Ну, давай, проходи. Он очень хотел увидеться с тобой.

Ханна опустилась на свое место. Хотя Мисси говорила тихо, нараспев, тем воркующим тоном, каким разговаривают с детьми или больными, Ханна слышала каждое слово.

– Как ты себя чувствуешь, папа? Тебе удобно? Дай-ка я поправлю тебе подушку. Так ведь лучше? Правда? Джон и мальчики просили передать, что любят тебя. В воскресенье приедем к тебе все вместе. Хочешь? Не представляешь, в какую я попала пробку на Девяносто первом шоссе. Около Спрингфилда. Должно быть, произошла авария или что-нибудь в этом роде. Но я оказалась в самом хвосте и ничего не видела. Мам, кто эта женщина?

– Ханна. Волонтер из хосписа. Помогает мне. Выполняет кое-какие поручения.

Грейс заметила, что у Ричарда изогнулись брови, и отвела взгляд.

– Не буду тебе мешать. Поговори с папой.

* * *

Грейс вернулась на кухню и села.

– Мисси есть Мисси. Тараторит так, что слова не вставишь.

– Симпатичная. Но я, пожалуй, пойду.

– Пожалуйста, не уходите. Останьтесь. Познакомитесь с Дженни и пообедаете с нами. Я так хочу.

– Хорошо. Но вы уверены? Я останусь, если вы хотите.

Они слушали, как в соседней комнате Мисси ласково говорит с Ричардом:

– Хочешь, папа, я тебе почитаю? Привезла с собой новый роман Джона Сэндфорда из его серии про жертвы. Забыла, как точно называется. Погоди, сейчас вернусь.

Мисси вошла на кухню и достала из сумки томик.

– Решила, что могу ему немного почитать. Вот, захватила новый роман Джона Сэндфорда. «Призрачная жертва», вспомнила. Только сначала поставлю в духовку лазанью. Куда подевалась Джейн? По моим расчетам, уже должна была бы приехать.

Они слушали, как в соседней комнате Мисси начала читать отцу.

– «Что-то здесь не так, холодный шепот зла. Дом – пережиток модерна: камень, стекло и палисандровое дерево…»

– Он знает. Я о Ричарде. Он нас слышал.

– Он нас слышал?

– Знает, кто вы такая.

– Почему вы так считаете? Что вас навело на эту мысль?

– Вы же слышите, как Мисси читает. Так? Не напрягаясь. Я целыми днями сидела здесь и слушала, как он дышит. И мне не приходило в голову, что он точно так же слышит, что происходит здесь. Ему, конечно, все слышно. И вот, когда я сказала Мисси, что вы волонтер, у него изменилось выражение лица.

– Изменилось выражение лица?

– Поползли вверх брови, словно он хотел сказать: «Неужели? Да ладно тебе, Грейс. Мне казалось, ты обещала покончить со всеми этими тайнами».

– Грейс, мне очень жаль. У меня такое чувство, будто из-за меня все здесь пошло кувырком. Зря я так поступила. Напрасно. Я не хотела…

– Все в порядке, дорогая. Все в порядке.

На подъездной аллее прошуршала колесами машина.

– Это Джейн.

– О, мама! Как он? Прошлой ночью мне приснился ужаснейший сон. Будто еду сюда на машине, но, сколько ни газую, ни на дюйм не приближаюсь. Я имею в виду, во сне. Очень испугалась, что он умрет, прежде чем я сюда доберусь. Ехала несколько часов, а навигатор по-прежнему показывал, что до вас сорок две минуты. При чем здесь минуты? Разве не странно? Когда проснулась, поняла: это лишь сон. Потом села за руль и испугалась: а вдруг правда? Что, если это предчувствие или вроде того? Я так расплакалась, что пришлось свернуть с дороги и остановиться. Стало страшно: вот приеду сюда, а он уже умер. А потом поняла – надо ехать, иначе я сюда никогда не доберусь и мой сон сбудется.

– Дорогая, перестань реветь. Иди сюда и отдай сумки. Он…

– Боже мой, Джейн, что ты несешь? С ним все в порядке. Я читала ему, пока ты не влетела в дом как ошпаренная.

Джейн пронеслась мимо Мисси в гостиную.

– Извините сестру, у нее нелады с головой.

– Перестань, Мисси. Она просто расстроена.

– Так вы – Ханна. Извините, я правильно запомнила?

– Правильно.

– Занимаетесь волонтерской работой в хосписе? Очень великодушно с вашей стороны. Не сомневаюсь, это большое подспорье для мамы.

– Ничего особенного. Есть медсестры, которые способны оказать реальную помощь. В мою задачу входит лишь то, что называется временным уходом за больным. Чтобы дать вашей матери, если ей потребуется, передышку.

– Мои родные и я ценим вашу помощь. Но я не сомневаюсь, вам есть чем заняться, кроме как сидеть у постели умирающего. Поэтому…

– Мисси, я пригласила Ханну пообедать с нами.

– Ты пригласила? Ладно. Это отлично. Еды хватит на всех.

– Я хочу сейчас покормить твоего отца. Вы, девочки, пока накройте стол. Скажу Джейн, чтобы она пришла вам помочь.

Ханна и Мисси накрывали на стол и слышали, как в соседней комнате разговаривают Грейс и Джейн.

– Да кто она такая?

– Я тебе сказала – пришла оказать мне помощь и составить компанию.

– И вы так подружились, что ты пригласила ее принять участие в семейном обеде? После двух дней знакомства?

– После трех. И если хочешь знать, мы с ней в самом деле подружились. А сейчас я хочу, чтобы ты оставила меня наедине с отцом. Поэтому не препирайся – иди, познакомься как положено. Ты меня ставишь в неудобное положение.

Джейн вернулась на кухню и подошла к столу, куда водрузила свои пакеты. Мисси и Ханна смотрели, как она откупоривает бутылку вина. Наполнив три бокала, она села. Мисси без слов подняла бокал, и все выпили.

Мисси достала из сумки мобильный телефон. Джейн в который раз поправляла памятки, оставленные накануне на столе Джозом. Ханна опустила взгляд и смотрела на собственные руки. Все три прислушивались к тому, что шептала Ричарду Грейс, но слова были неразличимы.

Но вот в дверях появилась Грейс:

– Будьте добры, зайдите сюда. Мы с вашим отцом хотим вам кое-что сказать.

Мисси и Джейн поднялись.

– И вы, Ханна, пожалуйста, тоже.

Четыре женщины окружили кровать Ричарда – Джейн и Мисси встали с одной стороны, Грейс и Ханна с другой. Ханна впервые встретилась глазами с Ричардом. Больной улыбнулся.

– Мисси и Джейн, послушайте. Помните, я рассказывала вам историю Кэролайн…