1

В дом вели две двери. Одна – из маленькой комнаты без мебели – выходила прямо на море. Попасть в нее можно было только со стороны воды. Если в солнечный день широко открыть дверь, отраженные от поверхности моря блики освещали по диагонали половину ближней стены. Когда солнце опускалось за горизонт, стена служила часами: освещенная часть сокращалась, пока совершенно не темнела.

Вторая дверь вела из коридора с обратной стороны дома на неровную тропинку, что вилась по лесу и выводила в темный парк на городской окраине. В нем был фонтан с разбрызгивающими струи воды каменными русалками посередине, и он месяцами стоял сухим. Дома на улицах были терракотовыми и бурыми. Солнце, въедаясь в кирпич, поднимало в воздух хлопья пыли. На закате синеватые окна превращались в янтарные, у пожарных выходов курили и читали женщины, иногда поднимая глаза на вереницу плывущих к морю клочковатых облаков. Одна из них – худощавая с рыжими волосами – держала написанную столетие назад тоненькую книжицу под названием «Комнаты с видом на море». Автор, Клодин Рементериа, была замужем за эмигрировавшим в Америку кораблестроительным магнатом, баском по национальности. Она и сама была из басков и, чтобы порадовать мужа, незадолго до своей безвременной кончины в тридцать лет написала эти воспоминания на их родном языке эускера. Тираж был мизерным, и сохранилось всего несколько экземпляров. До недавнего времени ее воспоминания на английский язык не переводились и не публиковались. Рыжеволосая тридцатилетняя Кармен Ронсон была правнучкой Клодин Рементериа и обладала не только английским изданием, но и одним из сохранившихся экземпляров на эускера.

В тот день Кармен пришла домой в девять. Появилась из леса и зашагала по тропинке с зажатой в пальцах сигаретой и обоими изданиями книги «Комнаты с видом на море» под мышкой. Взяла ключ из-под камня в начале тропинки, отперла дверь. На ней было зеленое платье, украшенный изображениями трезубцев зеленый шелковый шарф, зеленые туфли, а на голове синяя замшевая шляпка с павлиньим пером за лентой. Губы подкрашены коралловой помадой того же оттенка, что лак на ногтях. Клодин Рементериа на черно-белом фронтисписе книги была точно в такой же шляпке.

Кармен направилась по длинному коридору с дюжиной узких белых дверей, спасенных с потерпевшего в Бискайском заливе кораблекрушение океанского лайнера «Сабина». Прошла через комнату с выходившей к воде дверью и села на красный диван в соседней, где на воду смотрело окно, но двери не было. Сняла шляпку и шарф и расстегнула заколку, стягивавшую ее волнистые волосы. Она была высокой, светлокожей, но без веснушек, прекрасное утонченное лицо, руки сильные. Ее голубые глаза с поволокой подходили по цвету к трепетавшим на ветерке занавескам.

Она открыла, устроив на низком столике бок о бок, обе книжки и положила рядом хранившийся в доме эускеро-английский словарь. Хотя она изучала язык эускера и провела два лета в стране басков, все равно читала с трудом – мысленно проговаривала текст и, спотыкаясь, беззвучно переводила. В этот дом ведут две двери… До нее донеслись запахи из расположенной через много комнат кухни. Жарился шалот, шипело на гриле филе амадая, в духовке пеклось печенье.

 

2

Повар поймал рыбу этим утром, забросив удочку из двери, выходившей в море; его ноги при этом свешивались с порога, а волны лизали пятки его сандалий. Его звали Соломон Фабиус. Много лет он работал на Каллету, мать Кармен. Когда та умерла и оставила дом дочери, он сохранил за собой место. Пообещал Каллете, что даст Кармен экземпляры книги «Комнаты с видом на море». Испанец, родившийся в Сенегале, он говорил по-французски, по-сенегальски, на эускера и по-испански. А вот английским, хотя давно обосновался в Америке, владел еле-еле. Утверждал, что и без того знает достаточно языков. Каллета говорила по большей части на эускера, и это была одна из причин, почему она наняла Соломона. Остальные, включая Кармен и ее отца Клауса, редко понимали, о чем шла у них речь. Датчанин Клаус Ронсон был врачом, познакомился с Каллетой в Венеции и через два месяца женился на ней. Он умер, когда Кармен исполнилось шесть лет – через год после того, как в доме появился Фабиус. Каждый день рождения Ронсона Каллета пила то же шампанское, которым они чокнулись, когда он сделал ей предложение. Произносила тост в его честь и уверяла, что он единственный мужчина, которого она любила и будет любить. После смерти ее мужа они с Фабиусом говорили только на эускера.

Фабиус приехал в Испанию совсем молодым и изучал свое ремесло в лучших заведениях Барселоны и Мадрида. Он работал шеф-поваром в двух пятизвездочных отелях – в «Султане» в Бильбао и «Атлантисе» в Севилье. Его коньком была баскская кухня. Именно в «Атлантисе» после шестой перемены блюд влиятельный юрист из старинной баскской семьи Хуан Азарола признался, насколько его покорило мастерство Фабиуса. Азарола занимался юридическими делами в Кадисе, в пятидесяти милях к югу, и бывал во многих баскских ресторанах. Но даже в Пиренеях редко наслаждался такими редкими и изысканными блюдами, какие готовил Фабиус. Он сказал, что в Америке живет его богатая кузина и ей нужен повар. Сколько бы ни получал Фабиус в «Атлантисе», она обещает вчетверо увеличить его жалованье. Виза, вид на жительство, разрешение на работу и медицинское обслуживание – об этом обо всем позаботятся. А зарплату в названной им валюте будут переводить в любой банк мира по его усмотрению. Интересует его такой контракт? Ошарашенный Фабиус лишь наполовину поверил обещанному, сказав, что ему надо подумать. Азарола ответил, что ему нужен ответ через двадцать четыре часа, до того, как он уедет из Севильи. Фабиус навел справки – у своего босса менеджера отеля и в представляющей «Атлантис» юридической фирме. Отзывы об Азароле были безупречными. Предложение казалось заманчивым. Фабиус его принял и ни разу не пожалел. За последующие четверть века он порядочно разбогател и, хотя пока не признался в этом Кармен, намеревался вскоре уволиться и вернуться в Испанию.

Фабиус был широкоплеч, грудь колесом. Даже в свои шестьдесят восемь лет выглядел выше, чем на самом деле. Он обычно был одет в белую поварскую блузу и брюки, но без поварского колпака. Вместо него на копне седых волос красовалась красная феска с кисточкой. Его жилье в бесчисленных коридорах было настолько далеко от комнаты с дверью на море, что никто, кроме него, не мог найти туда дорогу. В том числе и потому, что согласился он на эту работу при условии, что его жилье останется навсегда и без всяких исключений его личным пространством.

 

3

У дома было еще одно, на взгляд Кармен, тревожное свойство. Чего, например, стоил факт, что в нем ежегодно, совершенно без содействия людей, появлялась новая комната. Это началось в тот год, когда появился Фабиус, за несколько месяцев до того, как Клауса Ронсона скрутил рак легких. Каллета Ронсон отгоняла мысль о связи двух событий. И никогда не сомневалась, что комнаты могли внезапно появляться, словно вырастали из моря. Утверждала, что подобное, опровергая обычные законы физики, происходит повсюду, только никто этого не замечает. В шесть лет Кармен попросила ее привести примеры того, что все-таки люди замечают.

– Есть саламандры с двумя головами и одним сердцем, – ответила Каллета. – А в бразильских нагорьях водопады, которые текут вверх.

– Ты все это сама видела? – спросила Кармен.

– Конечно. Откуда бы еще я об этом узнала? Такие чудеса – знак удачи или даже божественного благословения.

Кармен понимала, что для матери сама необъяснимость какого-либо факта делала его более реальным и важным. И по мере того, как росла, привыкала к круговой логике и полетам фантазии матери.

Но даже Каллета сдалась, когда ей сделалось ясно, что процесс не намерен прекращаться и неизвестно, сколько комнат в итоге будет в доме. Через семь лет она связалась с архитекторами, которых нанимал ее муж, и объяснила ситуацию. Те ей не поверили. И были потрясены, когда приехали с первоначальными чертежами и обнаружили семь добротно построенных и свежевыкрашенных комнат. Сначала они решили, что над ними хотят подшутить, а помещения возвели реальные строители в реальном времени. Но с какой стати было над ними смеяться? Особенно если учесть, что час их работы обходится Каллете в четыреста долларов. Через два года те же архитекторы нанесли ей неожиданный визит, рассчитывая, что застанут врасплох, но обнаружили две новые комнаты. Один из них, обследуя дом, заблудился и, оказавшись в темном помещении, споткнулся и сломал руку. Другой, из испанцев правого толка, чей отец служил диктатору Франко, сердито заметил компаньону, мол, вот что бывает, если соберешься работать на басков. И, решив побороть дьявольщину, в качестве меры экзорсизма сжег на лужайке чертежи дома. Прощаясь с Каллетой, он бросил, что ей нужен экзорсист, а не архитектор. На следующий день у него случился обширный инфаркт.

 

4

Месяц назад в один из промозглых дней с Кармен случилось нечто необычное. Она взяла небольшую лодку, некогда принадлежавшую ее матери. С детских лет она умела управлять этим суденышком, и ничего плохого с ней никогда не происходило. Но на этот раз в спокойном море поднялась высокая волна и перехлестнула через борт. Ее не ударило, и она не покалечилась, не потеряла сознания, лодка не перевернулась, но в то долгое мгновение, приподнятая волной и словно подвешенная во времени, Кармен испугалась, что ее унесет в море. Однако волна рассыпалась в водную пыль, море успокоилось, и она благополучно добралась до берега.

С того дня Кармен не сомневалась, что процесс умножения комнат ускорился: каждая новая возникала теперь не ежегодно, а ежемесячно. Сколько бы она ни пыталась их пересчитать, всякий раз цифра получалась иная. Снаружи дом оставался таким, каким его построили тридцать лет назад, но внутри с каждым новым обследованием становился все больше. В итоге Кармен убедилась, что не способна ориентироваться в собственном доме. В ее сознании он превратился в непомерно огромное сооружение. Теперь комнаты и коридоры не только преумножались – они раздвигались, сжимались, меняли положение. Планировка стала гибкой. В одном и том же коридоре в различные дни она находила ответвления то в четыре спальни, то в две. Но бывали случаи, когда он кончался тупиком с запертой дверью в кладовку.

Комнаты были спальнями и гостиными. Стены покрашены в белай цвет, потолки – в голубой. Обстановка спален была одинаковой: кровать, бюро и прикроватная тумбочка. Во всех гостиных стояло по столу с зелеными стеклянными лампами и по мягкому креслу. На каждом столе лежало по голубой тетради и ручке. Кровати были тщательно заправлены, в тетрадях никаких записей.

В доме ночевали всего двое: Фабиус в неизвестно где располагавшемся жилище и до недавнего времени Кармен. Ее спальня и студия находились на маленьком втором этаже и представляли собой изолированное пространство вроде смотровой башни. Наверх вела винтовая лестница, и оттуда открывался обзор на триста шестьдесят градусов. Три окна выходили на море, четвертое – на лес.

Кармен не знала, почему Фабиус лучше других ориентировался в доме. Он не только умел приходить из своей зоны и возвращаться обратно, но быстрее, чем кто бы то ни было, находил дорогу в других местах. Однажды она спросила, как у него это получается, и он сначала притворился, что не понимает, чего от него хотят. Когда же она повторила вопрос на своем ломаном французском, он увильнул от ответа – сказал, что дом, «как всегда утверждала ваша мать, очень счастливый дом». И Кармен поняла, что больше ничего от него не добьется.

 

5

Хотя Кармен всю жизнь провела бок о бок с Фабиусом, она знала о нем на удивление мало. Его детство, школьные годы и жизнь в Сенегале – все это было скрыто завесой тайны. Ни на одном из известных ему языков он никогда о себе не рассказывал. Кармен не сомневалась, что мать знала о нем больше, гораздо больше, но лишь однажды коротко поделилась с дочерью, откуда Фабиус родом.

Сказала, что отец Фабиуса был испанским миссионером. Он женился на француженке – вдове инженера, которую отговорил совершать самоубийство. Она вышла на площадь деревеньки в джунглях, где в тени дремали шелудивые собаки и в пыли ковырялись куры, и приставила к сердцу пистолет. Дуло холодило грудь. Поясница стала мокрой от пота. Отец повара отшвырнул брошюры, которые раздавал прохожим. Они назывались: «Спасение – твой компас» и «Ставь парус, чтобы плыть по морю света». Сжав ладони, он рухнул на колени. Озадаченная, не мигая и не говоря ни слова, она опустила пистолет. И смотрела, как он поднимается, берет оружие и ставит на предохранитель. Он увел ее в тень к замшелой скамье под железным деревом, на которую вдова, разрыдавшись, рухнула. Он сел с ней рядом, и четыре часа они не произносили ни слова. Потом она рассказала, что ее дочь, единственный ребенок, утонула в реке во время сезона дождей. Неделей позже она вышла замуж за миссионера и через девять месяцев родила младенца, который теперь готовит пищу в доме у моря. Она нарекла мальчика Соломоном и, баюкая сына, сказала его отцу, что тот проживет сто лет или больше.

Кармен знала, что единственными близкими родственницами Фабиуса были семидесятилетние сестры-близнецы. Одна была бывшим преподавателем точных наук на пенсии и жила в Марселе, другая владела ночным клубом в Дакаре. Фотография сестер, снятых в двадцать лет, находилась на полке в кухне. Обе, в белых платьях, стояли, защищаясь от жаркого солнца под одним зонтом. Каллета говорила, что Фабиус не был женат, и Кармен не знала, чтобы у него были друзья. Оставаясь четверть века наемным работником, он в то же время был полным хозяином в доме. Редко его покидал, за исключением двух недель в году, когда ездил к одной из сестер. Выходил в море на океанском каяке и греб, пока не оказывался за много миль от берега, и, независимо от времени года и погоды, дважды в день подолгу купался. Продукты и запасы ему доставляла два раза в неделю частная судоходная компания. На кухне он всегда держал шахматную доску и, когда готовил, разыгрывал знаменитые партии. Алехина, Капабланки, Морфи.

Отношения Кармен с Фабиусом были обманчиво простыми. На самом деле всяких сложностей хватало. Они разговаривали по-французски – общем для них языке. Обсуждали меню того, что готовил повар, и, поскольку оба любили ходить под парусом, – морские течения и ветра. Ничего более личного. Кармен всегда интересовало, как сложились отношения матери с Фабиусом. Они держались непринужденно с того самого момента, когда морское такси привезло повара к выходящей на воду двери и он поздоровался с Каллетой на эускера. Одно время Кармен подозревала, что здесь замешан секс. Но после смерти отца поняла силу преданности Каллеты покойному мужу. Мать ни одного вечера не провела с другим мужчиной, не говоря уж о романтических отношениях с поваром. Выстраивая для себя границы возможного – Фабиус готовил любые блюда, но ни разу не сел за семейный обеденный стол, – мать относилась к нему скорее не как к слуге, а как к живущему в их доме художнику. Они играли в шахматы и вместе работали в огороде. Кармен наиболее странным во всем этом казалось само присутствие Фабиуса. До него в доме жила экономка, которая очень неплохо готовила. Хотя Каллета любила вкусно поесть, она могла днями сидеть на чае, сыре и яблоках. Но в поездке с мужем в Страну Басков во время их затянувшегося медового месяца культурно и гастрономически пристрастилась к местной кухне с ее яркими особенностями, когда на сложенных из кирпича очагах в железных горшках постоянно тушилось мясо и томились супы. Такой же очаг она велела сложить для Фабиуса, чтобы тот во всем блеске демонстрировал свое искусство.

Когда Кармен спросила Каллету, почему после стольких лет совместной жизни они так мало знают о Фабиусе, она без колебания ответила: «Я знаю все, что мне необходимо знать. Предпочитаю людей загадочных, которые не выставляют напоказ свою сущность. В первые месяцы жизни Фабиуса в нашем доме я ждала, что он раскроется и начнет говорить о себе. Но затем поняла: этого не случится никогда. Тогда мне пришло в голову, что мне больше ничего не нужно о нем знать. Я уважаю его желание. Стоит на него нажать и проявить любопытство, он отстранится и исчезнет».

 

6

Лишь однажды Кармен стала свидетельницей проявления Фабиусом сильных чувств – на похоронах матери. Двумя днями раньше, когда Каллета утром купалась, повар, взглянув в кухонное окно, понял, что хозяйка в беде еще до того, как все произошло. За сотню ярдов от берега ей показалось, что у нее сводит руку и ногу, но на самом деле это был легкий инсульт – онемела правая сторона тела. Боль была мучительной. На суше Каллета могла бы выжить – дождалась бы медицинской помощи и не умерла. Другое дело в воде. Она пыталась действовать левой рукой, чтобы голова удержалась на поверхности. Фабиус сказал, что он бросился в комнату с дверью на море, скинул обувь и нырнул в воду. Он хороший пловец, но даже ему не удалось побороть течение и оказаться на месте до того, как Каллета ушла на глубину. Плывя на боку, он дотянул ее до берега, положил на порог открытой двери и сам поднялся по короткой лестнице. Делал искусственное дыхание рот в рот, давил на грудь, чтобы вода вылилась из легких и забилось сердце, но было поздно. Фабиус плакал над телом, плакал на похоронах и плакал, сидя с Кармен, которая успела прилететь домой, чтобы развеять над морем прах матери. Целую неделю он поддерживал Кармен, а затем замолчал. И прежде неразговорчивый, Фабиус словно онемел. Попросил Кармен некоторое время излагать распоряжения, просьбы в письменном виде и пообещал отвечать ей таким же образом. Она безропотно согласилась, хотя сама горевала по матери. Кармен понимала: Фабиус остается в доме и продолжает для нее готовить лишь из верности Каллете.

Как-то раз любопытство взяло верх над Кармен, и она нарушила главный материнский запрет – после обеда попыталась пойти за Фабиусом, когда тот отправился с кухни к себе. Тихо одолев два коротких коридора, она перестала слышать его шаги и вдруг оказалась в темной, хоть выколи глаза, комнате с каменными стенами. Двигаясь на ощупь, она лишь в четвертой стене обнаружила дверь, которая вывела ее в незнакомый коридор, шириной только-только чтобы можно было протиснуться. После нескольких петель и поворотов, он привел ее к кладовой кухни.

Больше Кармен ходить за поваром не пыталась.

 

7

После того происшествия на море Кармен стала мучить тоска, которая перешла в страх. Она перестала спать. Побывала на приеме у двух врачей, и оба заявили, что у нее прекрасное здоровье. Прописали снотворное и посоветовали бросить курить. Кармен подумывала о том, чтобы уехать за границу. Она училась рисованию и технике живописи в Австрии и Италии, где чувствовала себя вполне комфортно. До смерти матери она не помышляла возвращаться в дом, где провела детство. Но теперь он принадлежал ей, и за то короткое время, пока в нем жила, она написала свои так называемые океанские полотна, которые должны были ее прославить. Еще она пыталась нарисовать некий большой дом, который жил в ее сознании, но он не поддавался воспроизведению карандашом. Кармен чувствовала, что он станет центральной темой ее следующего живописного полотна. Пока же рисовала и стирала, меняя наклон крыши, число окон, размер крылец и дверей, целеустремленно стараясь определить пропорции и детали.

Таблетки снотворного не помогали, и Кармен, не в силах вынести больше ни одной бессонной ночи, лежа, вперившись в темноту, решила снять в городе квартиру. В доме из бурого камня на тихой улочке с тенистыми деревьями. С тех пор прекрасно там спала, а к себе приходила по утрам, чтобы писать в течение дня. Обедала она в выходящей на море комнате, а ужин просила Фабиуса упаковывать в корзинку, которую в сумерках уносила с собой. Она не объяснила, почему выбрала такой образ жизни, и не удивилась, почему он это никак не прокомментировал.

Кармен продолжала читать «Комнаты с видом на море» Клодин Рементериа и почти закончила перевод на английский, когда обнаружила, что теперь ей труднее продираться сквозь дебри текста на эускера. Она не могла вкладывать в чтение столько энергии. Клодин подробно писала о своей свадьбе, о книгах и музыке, которые нравились и ей, и мужу, о рождении сына, будущего отца Каллеты Рементериа. Мимоходом упоминала большой викторианский дом, в котором они жили. Кармен поняла, что его основание вместило бы современное строение, но сам дом был раз в пять больше. Четырехэтажное здание возвели на фундаменте из светло-серого известняка, который привезли из Индианы. Отделку выполнили из дуба, крышу покрыли кровельным шифером. Очень детально Клодин описывала интерьер – эти осколки прошлой жизни семьи. Люди рождались, умирали, влюблялись, ели, пили, смотрели на звезды с застекленной террасы, а по ночам, лежа в постели, слушали убаюкивающий шум прибоя. Все члены семьи – мужчины, женщины, дети – много времени отдавали купанию, рыбной ловле, совершали долгие прогулки по берегу. Дом был относительно новым, добротно построенным, светлым, просторным. У Кармен пробежал по спине холодок, когда она прочитала, что он постоянно расширялся. Рементериа то и дело затевали перестройки, добавляя новые крылья, сносили стены, перепланировали комнаты, совершенствовали отделку.

Каллета как-то сказала дочери, что, как ни странно, не осталось ни одного изображения дома – ни фотографии, ни картины, ни рисунка. Пожар в библиотеке уничтожил все семейные альбомы фотоснимков и шкаф, где хранились чертежи и рабочие наброски здания. Тщетно Каллета пыталась отыскать копии чертежей в местных архивах – их там не оказалось.

Однажды днем Кармен обнаружила между страницами 178 и 179 издания на эускера потускневшую фотографию. На ней был дом. А перед ним снежным рождественским утром выстроилась вся семья Рементериа. Из-за снега и нечеткости выцветшего снимка Кармен едва разглядела лица. Наиболее характерными чертами дома были две башенки с обзором из окон на четыре стороны света, широкая «вдовья дорожка» и вырезанные в известняке по сторонам двери арктические киты.

Таким образом, на фотографии, без сомнения, был их дом, и этот вывод подкреплялся разбросанными в тексте книги «Комнаты с видом на море» фрагментарными описаниями.

А еще были наброски Кармен, потому что она пыталась нарисовать тот же самый дом.

 

8

Последнюю главу Клодин начинала, приводя в качестве доказанного факта баскскую легенду, что этот народ – потомки жителей исчезнувшей Атлантиды, которая была уничтожена загадочным катаклизмом – землетрясением или извержением вулкана – и погрузилась на дно Атлантики. Ее последний царь Гадес основал и дал свое имя древнему городу Кадису на южном побережье Испании. Туда вынесло немногочисленных уцелевших атлантов, и они отправились на север и обосновались высоко в Пиренеях, чтобы жить как можно дальше от воды. Но в изложении Клодин у этой истории был неожиданный поворот. Несколько выживших, едва не утонувших атлантов превратились в амфибий и были вынуждены остаться у моря, поскольку не могли существовать без воды. Они стали рыбаками и построили вдоль побережья дома на сваях. Каждый день они должны были проводить в море не меньше восьми часов – либо купались на мелководье, либо далеко от берега ныряли со своих лодок.

Муж Клодин, как его отец и дед, унаследовал довольно большой рыболовецкий флот – к моменту, когда он стал руководить делом, в нем имелось более двух десятков судов. Его создал прадед – потомок поколений рыбачивших на лодках людей, чьи предки были простыми бедными рыбаками, теми самыми выжившими атлантами, поселившимися на берегу моря.

 

9

Через несколько недель после того, как Кармен пошла за Фабиусом, он собрал ей ленч за длинным обеденным столом. Меню получилось более изысканным, чем обычно – все из морепродуктов: суп из морского черта, салат из морских водорослей, севиче из осьминога и кальмар, фаршированный крабами и гребешками. За бокалом вина Кармен читала «Комнаты с видом на море» и, сравнивая издания, обнаружила, что в последней главе в английском переводе не хватает трех страниц.

Она так увлеклась, переключаясь с одного текста на другой и листая словарь, что не заметила, как Фабиус принес фаршированные козьим сыром абрикосы, еще один бокал и бутылку вина. Он стоял по другую сторону стола и смотрел на нее. Кармен удивилась, заметив, что на этот раз он не в обычном белом наряде, а в двубортном синем костюме и синей рубашке с голубым галстуком.

– Спасибо. Это восхитительно, – сказала она.

– Можно сесть? – спросил повар.

Кармен удивилась еще больше. Но не потому, что он захотел присоединиться к ней за обедом, а потому что выразил просьбу по-английски.

– Конечно.

Фабиус поставил бокал и бутылку и подвинул стул.

– Это самое старое в доме вино. «Фаустино риоха». – Он наполнил ее бокал, а затем налил себе.

– Вы говорите по-английски. – Английская речь казалась странной в его устах.

– Я никогда этого не отрицал. Упомянул лишь, что знаю достаточно языков. – Он положил ладони на стол. – Мне надо с вами поговорить. Вижу, вы почти закончили книгу.

– Да.

– Вы заметили, что количество страниц в обоих изданиях примерно одинаково, за исключением последней главы. Хотите знать почему?

– Я пыталась разобраться с оригиналом.

– Сэкономлю вам время. И добавлю нечто такое, что вам надлежит знать. Вы прочитали, что автор пишет о происхождении басков?

– Вы верите ее теории?

– Разумеется. Текст сокращен переводчицей, тоже из басков, по причине, которая заставила бы каждого из нас поступить подобным образом. Нельзя выдавать столь долго и бережно хранимые тайны.

– Вы тоже баск.

– Когда приехал сюда, я об этом не подозревал. Хотя, оглядываясь на свою жизнь, мог бы догадаться. Мой отец не говорил на эускера. Он вырос в Малаге, вдали от Страны Басков. Но был баском. Не знал об этом, поскольку был сиротой, которого в младенчестве усыновили супруги испанцы. Я выяснил, что его настоящие родители погибли при пожаре в Доностии – городе, который мы называем Сан-Себастьяном.

– Что же такое выбросила переводчица?

– Не стала упоминать о том, что некоторые баски умирают дважды.

– Как это?

– Потомки прибрежных басков, как пишет Клодин, амфибии. Расставаясь с земной жизнью, они на год становятся исключительно морскими существами. И только после этого гибнут окончательно. Они знают, когда приближается время превращения и готовятся к этому моменту. Им предстоит еще целый год наслаждаться жизнью – и быть в воде не восемь часов в сутки, а постоянно.

Кармен смотрела на него во все глаза.

– Вы не верите? – спросил Фабиус.

– Не знаю.

– Ваша прабабка в деталях описывает этот процесс. Ей предстояло пережить это самой. И с вашей матерью произошло то же самое.

– Вы о чем?

– Ваша мать не утонула. Ее не кремировали.

– Вы мне солгали?

– Такова была ее просьба.

– Значит, солгала она.

– Перед тем, как вы приехали на похороны, она покинула это место. Уплыла.

Кармен оттолкнула книги и ближе придвинулась к Фабиусу.

– Это произошло больше года назад.

– Да. Следовательно, ее больше на свете нет. Мне жаль, что приходится вас так волновать. Я рассчитывал рассказать вам об этом в более подходящий момент.

– В какой?

– В море, под парусом, – спокойно ответил он. – Но у меня нет выбора. Настало время готовиться. Сегодня я вас покидаю.

– Так сразу?

– В редких случаях нам отпускают больше времени, но обычно все происходит так сразу. Я прожил сто лет. Мне остался еще один год.

– Вам же шестьдесят восемь.

Фабиус улыбнулся:

– Поверьте, я прожил на земле дольше. Ваши родные были ко мне добры. Теперь мне пора возвращаться туда, откуда я произошел.

– В Страну Басков?

– Нет. Я говорю о Кадисе. – Фабиус помолчал. – Вы меня понимаете?

– Я вас слышу, но не понимаю.

– Это правда.

Кармен сделала глоток вина.

– То есть это случится и со мной? Вы это хотите мне сказать?

Фабиус кивнул.

– Но прежде вам предстоит прожить долгую жизнь.

 

10

Так попрощался с ней Фабиус. Кармен больше никогда его не видела.

Через несколько часов она заметила, что его океанский каяк исчез. Ключи он оставил на кухонном столе – ключи от дома и большой медный ключ, украшенный трезубцем. Все сияло чистотой. Передники Фабиуса висели на крюках, но фотография его сестер исчезла.

С ключами повара в руке Кармен вышла из кухни через дверь, которой обычно пользовался он. Миновала два коротких коридора, которые видела прежде, но не заблудилась, а попала в более длинный, хорошо освещенный проход. Ничего примечательного: белые стены с голубыми канделябрами и голубым потолком. По сторонам – комнаты с дверями с потерпевшей кораблекрушение «Сабины». В конце – голубая дверь с медным замком. Оказалось, попасть сюда очень просто.

Кармен дважды постучала, хотя понимала, что Фабиуса за дверью нет. Она отперла замок и оказалась в большой, пахнущей морем комнате. Круглые окна напоминали корабельные иллюминаторы, но были больше. И все как одно смотрели на море. Кровать без белья, в комнате ни одной личной вещи, на столе, в ящиках и шкафах пусто. Ванная тоже поражала своими размерами. Пол и стены были выложены белой и голубой плиткой, арматура медная. Ванна, унитаз и душ белого цвета. Но особое внимание Кармен привлекла круглая ванна. Ее синие плитки были еще влажными. Семи футов глубиной и пятнадцати в диаметре, она больше походила на бассейн, чем на ванну. Человек мог легко погрузиться под воду или плавать много часов подряд. Много часов, подумала Кармен. Когда погода не позволяла купаться в море или появлялась срочная работа.

Большинство своих вещей Кармен успела перевезти в городскую квартиру. Вечером она собрала то, что еще оставалось: краски, холсты, книги. Проходя мимо глядящей на море комнаты, она увидела, что дверь закрыта. Она выключила свет, заперла дом и пошла по каменистой тропинке.

Оглянувшись, она увидела дом, но не тот, который только что покинула, а большой, тот, что был на фотографии и на ее набросках. Окна освещены, море за ним ярко-голубое. Прежде чем войти в лес, Кармен долго не сводила с него глаз. Больше она не оглядывалась и никогда не возвращалась в это место.