Лоренс Блок

«Поймал — отпустил»

Порыбачишь достаточно — узнаешь хорошие места. Есть места, где тебе много лет подряд сопутствует удача. В благоприятный момент в благоприятное время года ты туда отправляешься. Сообразно обстоятельствам подбираешь снасти, правильную насадку или блесну, пытаешь счастья.

Нет клева — долго не засиживайся. Ищи другое место.

Он ехал на своем большом внедорожнике по автостраде, не покидал правого ряда, держал ровный темп — на пять миль в час ниже лимита. Перед каждым съездом с трассы снимал ногу с панели газа, высматривал автостопщиков. На этом отрезке — четыре точки, где автостопщики прямо в очередь выстраиваются — студенты, ловят попутку до дома, или до другого кампуса, или куда их там несет. Их множество, и каждый направляется по своим делам — разве важно, куда или зачем?

Он ехал на север, четыре съезда миновал, на пятый свернул, проехал под эстакадой и въехал по пандусу на южную полосу автострады. Еще четыре съезда в южном направлении, снова поворот, снова наверх; возобновил движение на север.

Спешка ни к чему.

Автостопщики стояли у каждого съезда, но его нога ни разу не нажала на тормоз. Тянулась нажать, но всякий раз что-то подсказывало ему, что надо проехать мимо. Девушек сегодня хватало, одна другой соблазнительнее: джинсы в обтяжку, не скованные лифчиками груди, но, похоже, все ехали вместе с парнями или другими девушками. Все автостопщики-одиночки, которых он заметил, были мужского пола. А мальчики его не интересовали. Он хотел девушку, девушку, которая путешествует сама по себе.

Наставник! Мы трудились всю ночь и ничего не поймали.

От Луки, 5:5.

Иногда катайся хоть целый день, и никаких резонов для остановки — разве чтобы заправиться. Но настоящий рыбак никогда не сочтет, что тратит время впустую, даже если всю ночь ловил и ничего не выловил. Настоящий рыбак терпелив и в ожидании заполняет свой разум воспоминаниями о былых днях у воды. Позволяет себе припомнить во всех подробностях, как необычайная рыба взяла насадку и попалась на крючок. И как задала ему жару.

И как аппетитно скворчала на сковородке.

Когда он затормозил, она подхватила свой рюкзак и заторопилась к машине. Он опустил стекло, спросил, куда ей ехать, а она ненадолго замялась — как раз на столько времени, чтобы всмотреться в его лицо и заключить, что он человек нормальный. Назвала городок, до которого было миль пятьдесят-шестьдесят на север по шоссе.

— Без проблем, — сказал он. — Могу доставить вас прямо к вашим воротам.

Бросила рюкзак на заднее сиденье, сама села рядом с ним на переднее. Закрыла дверцу, пристегнулась.

Сказала, что страшно благодарна, он ответил в подобающем духе и присоединился к потоку машин, движущемуся на север. Что она в нем рассмотрела, смерив испытующим взглядом? — гадал он. Что уверило ее в его нормальности?

Лицо у него было незапоминающееся. Черты обычные, среднестатистические, откровенно говоря, заурядные. Ничто в глаза не бросается.

Как-то, давным-давно, он отрастил усы. Думал, так будет выглядеть солиднее, а оказалось — несуразно. Смотришь и гадаешь: что это такое над губой? Он не сдавался, ждал, что когда-нибудь привыкнет, но однажды осознал, что не свыкнется с усами никогда. И сбрил их.

И вновь обрел свое лицо, которое не держится в памяти. Непримечательное, неопасное. Безобидное.

— А-а, вы рыбак, — сказала она.

— Мой папа обожает рыбачить. Один-два раза в год уезжает на выходные с друзьями, привозит полный холодильник с рыбой. У него специальный рыбацкий мини-холодильник есть. А мама должна эту рыбу чистить. Целую неделю весь дом воняет рыбой, кошмар.

— Ну, от этой проблемы я избавлен, — сказал он ей.

— Я ловлю рыбу и тут же отпускаю.

— Значит, не везете домой полный холодильник?

— У меня даже холодильника такого нету. Раньше был. Но со временем я понял: в рыбалке мне больше всего нравится сам процесс, и гораздо проще и легче, если в финале поединка снимаешь рыбу с крючка и осторожно возвращаешь в воду.

Она немного помолчала. А потом задумалась вслух: а нравится ли это им?

— Рыбам? Интересный вопрос. Трудно выяснить, что нравится или не нравится рыбе. И может ли вообще рыбам что-то нравиться. Вы могли бы предположить, что в момент борьбы за жизнь рыба острее, чем обычно, ощущает себя живой, но хорошо это или плохо, если взглянуть глазами рыбы? — он улыбнулся. — Когда они уплывают, — продолжал он, — мне кажется, они рады, что спаслись. Но, возможно, я только фантазирую. Откуда мне знать, что чувствуют рыбы?

— Да, наверно, это никак не узнаешь.

— Но один вопрос не выходит у меня из головы, — сказал он. — Становится ли этот опыт для них уроком? В следующий раз они становятся осмотрительнее? Или так же жадно хватают крючок следующего рыбака?

Она призадумалась. — Наверно, рыбы остаются все теми же рыбами.

— Да-да, — отозвался он, — я тоже так думаю.

Она была хорошенькая. Специализируется по бизнесу, сказала она, а спецкурсы берет в основном по английской литературе, потому что с детства любит читать. Волосы у нее были рыжевато-каштановые, фигура хорошая: пышная грудь, широкие бедра. С такой фигурой хорошо вынашивать детей, подумал он, и она родит троих или четверых, и с каждой беременностью будет набирать вес, а похудеть по-настоящему так и не сможет. И ее личико, уже чуть-чуть пухловатое, сделается тупой коровьей мордой, и искорки в глазах погаснут.

В былые времена ему бы захотелось оградить ее от этой судьбы.

— Ну что вы, — сказала она, — я могла бы и у поворота сойти. Это же для вас огромный крюк.

— Не такой большой, как вам кажется. Вы на этой улице живете?

— Ага. Просто высадите меня на перекрестке…

Но он довез ее до самых ворот коттеджа. Подождал, пока она заберет рюкзак, позволил ей преодолеть половину пути до калитки и только затем окликнул.

— Послушайте, я с самого начала хотел у вас кое-что спросить, но боялся испортить вам настроение, — сказал он.

— О чем вы?

— Неужели вы не нервничаете, когда садитесь в машину к незнакомым людям? Или вы думаете, что это безопасно?

— Ну, — сказала она, — ну-у… вообще-то все так ездят.

— Понятно.

— И пока со мной ни разу ничего не случалось.

— Девушка едет одна…

— Ну вообще-то я обычно с кем-нибудь договариваюсь, едем вместе. С каким-нибудь парнем, а в крайнем случае с девушкой. Но на этот раз… ну-у-у…

— Вы решили рискнуть.

Она широко улыбнулась:

— И все хорошо кончилось, правда?

Некоторое время он не говорил ни слова, но вперил в нее цепкий взгляд. Потом сказал: — Помните, мы с вами о рыбах говорили?

— О рыбах…?

— Что чувствует рыба, когда попадает назад в воду. Извлекает ли она урок.

— Не понимаю.

— Не все рыбаки придерживаются принципа «поймал — отпустил», — сказал он. — Пожалуй, вам стоит зарубить это себе на носу.

Она так и застыла, разинув рот, а он взял и уехал.

Отправился к себе домой, смакуя удовлетворенность. Всю жизнь он жил в доме, где родился, и последние десять лет, с тех пор как умерла мать, хозяйничал в нем единолично.

Заглянул в почтовый ящик: полдюжины конвертов с вложенными чеками. У него было свое дело — изготовление искусственных мушек для рыбалки; почти час он провел, упаковывая посылки для клиентов и оформляя чеки для похода в банк. Он зарабатывал бы больше, если бы принимал заказы не по почте, а через свой интернет-магазин с возможностью платежей по кредитным картам. Но денег на жизнь ему требовалось немного, и он считал, хлопоты с нововведениями ни к чему. Каждый месяц он помещал в одних и тех же журналах одну и ту же рекламу, и старые покупатели снова делали заказы, а приток новых помогал свести концы с концами.

Сварил макарон, разогрел мясной соус из банки, нарубил листьев салата, спрыснул оливковым маслом. Поел на кухне, вымыл посуду, посмотрел по телевизору новости. Когда новости закончились, отключил звук, оставив картинку, и стал думать о девушке.

Правда, теперь он отдался фантазии, на которую она вдохновила. Дорога в глуши. Рот заклеен куском скотча. Она сопротивляется. Обе ее руки сломаны.

Раздеть ее. Засадить во все дыры поочередно. Причинять ей физическую боль в качестве приправы к ужасу.

И прикончить ее ножом. Нет, голыми руками, задушить. Нет, еще лучше надавить ей плечом на горло, навалиться всем телом, перекрыть воздух.

До чего же приятно, волнительно, сладостная разрядка. И теперь кажется абсолютно реальным — точно все так и было.

Но ничего не было. Он оставил ее у ворот ее дома, пальцем не тронул, только намекнул на возможный оборот событий. А поскольку ничего не было, нет никакого холодильника с рыбой, которую нужно чистить: не надо избавляться от трупа, уничтожать улики, нет даже чувства сожаления, которое исподволь портило ему удовольствие в других, близких к идеалу случаях.

Поймал — отпустил. Безупречный вариант: поймал — отпусти.

Придорожный кабак имел название, «Тоддл-Инн», но так его никогда не именовали. Все говорили «Бар Роя», в честь того, кто держал бар почти пятьдесят лет, пока его печень не забастовала.

Ему самому такая кончина вряд ли грозит: к алкоголю он всегда был равнодушен. Сегодня, через три дня после того, как он довез студентку до ворот ее дома, ему вздумалось прошвырнуться по барам. Четвертую остановку он сделал у «Роя». В первом баре он заказал кружку пива и отпил два глотка, второй покинул вообще без заказа, а в баре номер три выпил почти полный стакан кока-колы.

У «Роя» пиво наливали из кег. Он подошел к стойке и заказал кружку. Когда-то он слышал английскую песню, из которой запомнил только:

Пиво и верно было водянистое, ну и ладно: пиво его не занимало, ни хорошее, ни плохое. Но кое-что интересное в баре имелось — как раз то, что он искал.

Она сидела неподалеку за стойкой и что-то пила из бокала на тонкой ножке, внутри которого лежала долька апельсина. На первый взгляд она была точь-в-точь давешняя студентка или ее старшая сестра — сестра, которая пошла по дурной дорожке. Блузка не по размеру, полурасстегнута — если еще одну пуговку застегнуть, лопнет по швам. Помада на пухлых губах смазалась, лак на ногтях облупился.

Она приподняла бокал и удивилась, обнаружив, что он пуст. Мотнула головой, словно гадая, как преодолеть эту неожиданную загвоздку; пока она напрягала мозг, он поманил бармена и указал на пустой бокал девушки.

Она выждала, пока перед ней поставят новую порцию, взяла бокал и только после этого обернулась к своему благодетелю:

— Спасибо. Вы настоящий джентльмен. Он преодолел расстояние, разделявшее их.

— Я рыбак, — сказал он.

Иногда даже неважно, какая у тебя насадка. И даже удочку забрасывать не обязательно. Иногда достаточно оказаться в нужном месте: рыба сама в лодку прыгает.

Порция, которой он ее угостил, была для нее далеко не первая за вечер, а еще два коктейля, которые он заказал ей, явно были лишние. Но она их лишними не считала, а он ни денег ни времени не экономил — просто сидел рядом и ждал, пока она допьет.

Ее звали Морни. Об этом она твердила вновь и вновь. Он ни за что не позабыл бы этот факт, а она, похоже, ни за что не запомнила бы его имя — все время переспрашивала. Он назвался Джеком — соврал — а она вновь и вновь извинялась за свою забывчивость.

— Я Морни, — говорила она всякий раз. — Не путать с Марни, — добавляла почти всегда.

Он невольно вспомнил женщину, которую подцепил много лет назад в баре с очень похожей атмосферой. Тоже пьянчужка, только совсем другой породы, но с бокалами Харви Волбенгера расправлялась так же увлеченно, как Морни — со своими «Рельсоукладчиками». Все больше клевала носом, глаза осоловели, и когда он отвез ее в заранее выбранное место, она уже валялась трупом. У него были на нее широчайшие планы, но она валялась почти что в коме, абсолютно не сознавая, что с ней делают.

Тогда он вообразил, что она мертва, и, настроившись на эту фантазию, овладел ею, и все дожидался, пока она очнется, но не дождался. И это возбуждало намного больше, чем он предполагал, но в финале он сдержал себя.

И взял паузу на размышление, а потом, совершенно сознательно, сломал ей шею. И снова овладел ею, воображая, что она просто спит.

Оказалось, так тоже приятно.

— По крайней мере, мне достался дом, — говорила она. — Детей у меня мой бывший отобрал, веришь, нет? Подговорил адвоката сказать, что я плохая мать. Нет, ты веришь, нет?

В доме, оставленном ей бывшим мужем, сразу было ясно: тут живет пьяница. Не то чтобы грязно, но беспорядок несусветный. Она схватила его за руку и потащила наверх в спальню, не более опрятную, чем другие комнаты. Обернулась. Повисла у него на шее.

Он отстранился. Встретил ее озадаченный взгляд. Спросил, нет ли чего выпить, и услышал, что в холодильнике есть пиво, а в морозилке, может быть, осталась водка. Он сказал, что сейчас придет.

Дал ей пять минут, и, когда вернулся с банкой Роллинг-Рока и полупинтой водки, она развалилась на кровати голая, уже храпела. Он поставил на тумбочку банку пива и бутылочку водки и накрыл ее одеялом.

— Поймал — отпустил, — сказал он и покинул ее.

Рыбная ловля была не только метафорой. Спустя пару дней он вышел из дома, вдохнул прохладу осеннего утра. Небо было затянуто облаками, влажность уменьшилась. Дул легкий западный ветерок.

Самый подходящий день. Он собрал снасти, взвесил варианты и поехал на ручей, где в такие деньки дело всегда спорилось. За час на одном месте поймал и выволок на берег трех форелей. Все они упорно сопротивлялись, и, выпуская их, он, возможно, сказал бы, что свою свободу они заработали, шанс начать вторую жизнь заслужили.

Или это чушь? Можно ли сказать, что рыба что-то заработала или заслужила? И разве кто-то вообще чего-то заслуживает на свете? И неужели отчаянные попытки выжить действительно дают тебе право на жизнь?

Задумаемся о скромной камбале. Рыба это морская, донная, а попавшись к тебе на крючок, разве что слабо трепыхается, пока ты сматываешь катушку. Следует ли из этого, что камбала в нравственном отношении ниже форели? Что из-за своего генетически обусловленного поведения она имеет меньше прав на жизнь?

По дороге домой он заехал в кафе, съел гамбургер с хорошо прожаренной картошкой. Выпил кофе. Прочел газету.

Дома вымыл и разобрал снасти, убрал все на место.

В ту ночь шел дождь. И следующие три дня — тоже, с небольшими перерывами. Он особо не удалялся от дома, иногда смотрел телевизор. По вечерам откидывался на спинку кресла и прикрывал глаза, давал волю воспоминаниям. Как-то раз, пару месяцев назад, он попытался произвести подсчеты. Посмотрим: начал он много лет назад, задолго до смерти матери, и поначалу был ненасытен. Иногда думалось: просто чудо, что его не поймали. В те времена он направо и налево сорил своей ДНК и еще бог весть какими трасологическими доказательствами (трасология — раздел криминалистики, изучающий следы. — Esquire). Как только все сошло ему с рук! Если бы они хоть раз им заинтересовались, если бы он хоть единожды привлек к себе мимолетное внимание властей, то раскололся бы в момент, определенно. Все бы выложил. Во всем бы сознался. К чему траcологические доказательства и тем более ДНК? Покажите ему из камеры небо в клеточку, и готово дело.

Итак, их было много, но он бороздил всю страну и не придерживался каких-то излюбленных методов. Он читал о мужчинах с очень специфическими вкусами — о тех, кто фактически каждый раз выслеживал одну и ту же женщину и убивал ее одним и тем же способом. Он же, наоборот, всегда стремился к разнообразию. Не из осторожности — просто разнообразие и впрямь скрашивает жизнь. Или смерть, если вам так больше нравится. «Когда мне приходится выбирать из двух зол, — говорила Мэй Уэст, — я выбираю то, которого еще не пробовала». Эта позиция была ему вполне понятна.

Когда же он эволюционировал — пришел к принципу «поймал — отпустил», ему однажды подумалось: наверно, это рука Господня все годы отводила от него беду. Кто поручится, что нет никакого провидения, что вселенной не руководит некая высшая сила? Его помиловали, чтобы он мог… что — мог? Ловить и отпускать?

Вскоре он рассудил, что предположение глупое. Всех этих девушек он убил, потому что захотелось — или потребовалось, какая разница. А убивать перестал, потому что расхотелось или необходимость отпала, потому что лучше удовлетворять потребность таким вот образом… ловить, чтобы отпустить.

Так сколько же их было? Он попросту не знал. Как тут узнаешь? Трофеев он никогда не собирал, памятных вещей не берег. Только воспоминания, вот только теперь уже не разберешь, где реальные, а где воображаемые. Какое воспоминание ни возьми — вроде бы правдивое, но что случилось на самом деле? И разве есть принципиальная разница между памятью и фантазией? Он подумал о серийном убийце, схваченном в Техасе, — об идиоте, который всегда находил, в каком еще убийстве сознаться, и показывал полицейским все новые тайные захоронения. Вот только оказалось, что некоторые жертвы были убиты, пока он сидел за решеткой в другом штате. Обманывал ли он полицию, преследуя какую-то непостижимую цель? Или просто припоминал — явственно, во всех подробностях — то, чего в действительности не совершал?

Он ничего не имел против дождя. Из одинокого ребенка превратился во взрослого — одинокого волка. Никогда ни с кем не дружил и не испытывал нужды. Иногда ему нравилась иллюзия общения: тогда он шел в бар или в ресторан, или прогуливался по торговому центру, или сидел в кинотеатре, просто чтобы побыть в толпе незнакомых. Но по большей части вполне довольствовался собственным обществом.

В один дождливый день он взял с полки книгу. «Искусного удильщика» Исаака Уолтона, прочитанного им невесть сколько раз от корки до корки и еще чаще листаемого. На этих страницах всегда найдется пища для размышлений, считал он.

«Господь не создал никакого более тихого, спокойного, невинного времяпровождения, чем ужение рыбы», — прочел он. Строка, как всегда, нашла отклик в его сердце, и он решил, что заменил бы в ней только два слова. «Рыбная ловля» лучше, чем «ужение рыбы», «рыбак» лучше, чем «удильщик». Кстати, Стивен Ликок заметил, что ужением рыбалку зовут те, кто не смог выловить ни рыбешки.

В первый погожий день он составил себе список покупок и поехал в супермаркет. Вез тележку между полками, укладывал в нее яйца, бекон, макароны, банки с соусом; а когда прикидывал, какой сорт стирального порошка лучше, увидел ее.

Он ее не высматривал. Никого не высматривал. Думал только о стиральном порошке и кондиционерах для белья. Но поднял глаза от тележки — вот те на!

Она была красавица. Студентка была молоденькая и хорошенькая, ханыга Морни — шлюховатая и сговорчивая, а тут другое — подлинная красота. Возможно, она фотомодель или актриса, но что-то ему подсказало: нет, не актриса, не модель.

Длинные черные волосы, длинные ноги, фигура одновременно атлетическая и женственная. Овальное лицо, горделивый нос, высокие скулы. Но он даже не на ее красоту невольно среагировал — на что-то помимо красоты, на особенность, для которой не подобрать названия. И эта особенность заставила его позабыть о «Тайде» и «Дауни», да и обо всех покупках.

Она была в слаксах и расстегнутой полотняной рубашке с длинным рукавом поверх голубой футболки. Наряд отнюдь не соблазнительный, но ее одежда уже не имела никакого значения. Он заметил, что она заглядывает в длинный список, а ее тележка пока почти пуста. Решил: время есть — как раз, чтобы подвезти свою тележку к кассе и расплатиться наличными. Так лучше, чем просто бросить тележку в зале. А то еще запомнят.

Он расплатился, загрузил пакеты с продуктами назад в тележку и по пути к своему внедорожнику периодически оглядывался на вход в магазин. Покидал пакеты на заднее сиденье, сел за руль и нашел удобное место, чтобы ее дождаться.

Терпеливо сидел, не заглушая мотор. Не вел счет времени, еле замечал его бег; казалось, может дожидаться целую вечность, пока двери раздвинутся и женщина выйдет. Нетерпеливым не место на рыбалке, и, кстати, для рыбака ожидание, терпеливое пассивное ожидание — неотъемлемая часть удовольствия. Если рыба клюет, едва крючок опустится в воду, если вытаскиваешь одну рыбину за другой, никакого наслаждения! С тем же успехом можно ловить сетью. Вот-вот, или швырнуть гранату в ручей с форелью и собрать все, что всплывет.

А, вот и она.

— Я рыбак, — сказал он.

Это он сказал ей потом. А сначала сказал: разрешите вам помочь. Подъехал сзади, когда она уже собиралась сложить свои покупки в багажник, выскочил и предложил помощь. Она улыбнулась и хотела было его поблагодарить, но не успела. В руке он держал фонарик — твердый резиновый корпус, три батарейки. Схватил ее за плечо, развернул и сильно ударил по затылку. Она завалилась набок, он подхватил ее, бережно опустил на асфальт.

Очень скоро она сидела на пассажирском сиденье его внедорожника, а ее продукты лежали в багажнике ее машины с захлопнутой крышкой. Она не шевелилась, и на миг он заподозрил, что переусердствовал. Проверил — пульс есть. Заклеил ей рот скотчем, обмотал скотчем запястья и ноги, пристегнул ее ремнем и увез с автостоянки магазина.

И так же терпеливо, как ждал, пока она выйдет из супермаркета, теперь ждал, пока она придет в себя. «Я рыбак», — думал он в ожидании шанса произнести эти слова. Смотрел вперед, на шоссе, но иногда косился на нее. Никаких изменений: глаза закрыты, тело обмякшее.

Затем, вскоре после поворота на боковую дорогу, почуял: очнулась. Посмотрел на нее: без изменений, но что-то поменялось, он чувствовал. Дал ей еще немного времени, чтобы вслушалась в тишину, а потом заговорил, сказал ей, что он рыбак.

Никакой реакции. Но он был уверен: услышала.

— Я ловлю рыбу по принципу «поймал — отпустил», — сказал он.

— Не все знают, что это такое. Понимаете, я люблю ловить рыбу. Мне это дает то, чего никакое другое занятие никогда не давало. Зовите это спортом или досугом, как больше нравится, но это мое, я всю жизнь этим занимаюсь.

Сказал и сам задумался. Всю жизнь? Ну да, почти что. Некоторые из детских воспоминаний, самые ранние — как он ловит рыбу бамбуковой удочкой на червей, которых сам накопал в саду. Некоторые из воспоминаний его взросления, самые прочные, — тоже о ловле, только другого типа.

— Вообще-то я не всегда ловил и отпускал, — сказал он. — В прежние времена я ведь как рассуждал: зачем тратить силы на ловлю рыбы только для того, чтобы отправить ее назад в воду? Мне так казалось: поймал — значит убил. А убил — так съешь. Железная логика, скажете, нет?

Скажете, нет? Но она ничего не скажет — как она скажет с заклеенным ртом? Но он увидел: она перестала изображать обморок. Теперь у нее глаза распахнуты, но он не мог понять, что они выражают.

— А потом как-то так само получилось, — продолжал он, — что я потерял к этому вкус. К убийству и вообще. Почти все люди умудряются забывать, что рыбалка — это убийство. Видно, им кажется, рыба оказывается на воздухе, пробует его на вкус и услужливо, никого не отягощая, отдает концы. Разве что подергается немного, и точка. Но, знаете ли, все совсем не так. Без воды рыба может прожить дольше, чем вы думаете. Приходится бить ее багром. Дубинкой по голове. Смерть мгновенная и легкая, но нельзя отрицать: ты ее по-настоящему убиваешь.

Он продолжал, рассказывал, что, когда отпускаешь добычу, не нужно тратить силы на убийство. И от других неприятных хлопот ты избавлен: не надо потрошить, снимать чешую, выбрасывать внутренности.

Свернул с асфальта на проселок. На этой дороге он давно не бывал, но она осталась такой, какой он ее запомнил: пустынно, по обеим сторонам лес, ведет к его любимому месту. Он умолк: пусть подумает о том, что он сказал, пусть прикинет, как это понимать. И заговорил вновь лишь после того, как остановил машину за зарослями деревьев, так, чтобы с дороги было незаметно.

— Я должен сказать вам, — сказал он, отстегивая ремень, вытаскивая ее из машины, — что с принципом «поймал — отпустил» я получаю от жизни намного больше удовольствия. Все плюсы рыбалки и никаких минусов, понимаете?

Он уложил ее на землю. Вернулся к машине за монтировкой и разбил ей обе коленные чашечки, прежде чем освободить ей ноги, но скотч на запястьях и на рту не тронул. Срезал с нее ножом одежду. Потом разделся сам, сложил свою одежду аккуратно. Адам и Ева в саду, подумал он. Голые и не знающие стыда. «Наставник! Всю ночь мы трудились и ничего не поймали».

И повалился на нее.

Дома он загрузил свою одежду в стиральную машину, потом налил себе ванну. Но немного помедлил, прежде чем окунаться. К нему прилип ее запах. Лучше подышать этим запахом, пока вновь мысленно переживаешь произошедшее, с начала до конца, от первого взгляда на нее в супермаркете до звука сломанной ветки — так хрустнула ее шея.

Заодно он вспомнил, как впервые отклонился от принципа «поймал — отпустил». В тот раз он поступил не по наитию, а долго и упорно обдумывал план, и когда подвернулась подходящая девушка — молоденькая блондинка, типаж болельщицы, с курносым носиком и родинкой на щеке, — когда она подвернулась, он не оплошал.

Потом рассердился на себя. Неужели он скатывается назад в прошлое? Нарушает кодекс, который сам для себя избрал? Но быстро заглушил в себе эти вопросы, и на сей раз не испытывал ничего, кроме спокойной удовлетворенности.

Он по-прежнему ловит и отпускает. И, наверно, так будет всегда. Но, бог ты мой, это же не обязывает его стать вегетарианцем?

Конечно, нет. Надо же иногда утолить аппетит.

Перевод: Светланы Силаковой.