Войдя в ванную комнату нашего номера гостиницы в Пасто, уборщица сначала взвизгнула, потом бросилась бежать, усиленно крестясь на ходу.
Уборщицу напугали три гигантские жабы, три страшных чудовища, которые сидели на каменном полу и пялили на нее огромные глаза.
Эти уроды и 2,5-метровый удав, а также энное количество банок с заспиртованными тварями составляли первый улов нашей новой экспедиции. Мы снова приехали в Колумбию, намереваясь возобновить и завершить съемки полнометражного фильма, и в начале ноября 1953 года покинули Боготу.
Валле Буберг заявил, что сыт по горло Амазонас, поэтому его место занял оператор Курт Вальгрен. Курт уже участвовал в киноэкспедициях в Африку и пристрастился к тропическим приключениям. Новым членом нашей экспедиции был также двадцатичетырехлетний звукооператор Олле Булин; он получил впоследствии прозвище Эль-Капусино (капуцин) из-за своей кудрявой бородки. Остальные участники были те же, что и в прошлый раз.
Наш маршрут должен был явиться повторением прошлогоднего: мы собирались спуститься на грузовике из Пасто по восточным склонам Анд до Рио-Путумайо, а оттуда следовать водным путем в Амазонас. Но предварительно мы успели навестить район западнее Пасто, где я несколькими годами раньше сделал открытие, вызвавшее немалый интерес среди естествоиспытателей. Речь шла, как я уже писал в одной из своих книг, об открытии крупнейшей жабы Нового Света, которую окрестили Буфо бломберги. (Как видите, есть много способов обессмертить свое имя!) Торгни решил сделать кинозвезду из гигантской жабы. Таким образом, наша экспедиция очутилась на ее родине.
Это было богатое событиями и довольно трудное путешествие. Четыре дня мы пробирались верхом по узким вьючным тропам — то вдоль головокружительных обрывов и пропастей, то сквозь густые заросли по скользкой, глинистой почве. Наше снаряжение, да и сами участники экспедиции с честью выдержали серьезное испытание. При этом киноаппаратура осталась цела только благодаря какому-то чуду, потому что с нашими вьючными животными то и дело случались несчастья: то они летели кувырком, то проваливались по брюхо в грязь, и нам приходилось выручать их совместными усилиями.
Курт Вальгрен один раз чуть не сломал себе шею: подпруга его лошади лопнула, и он полетел вниз головой в глубокую жидкую грязь. К счастью, у Курта оказались прочные позвонки, и он благополучно выбрался из ямы, грязный и злой, как черт. До сих пор знакомство Курта с седлом сводилось к верховой прогулке в Исландии, когда пугливая лошадь сбросила его на камни; понятно, что после нового приключения он стал относиться с еще большей подозрительностью к четвероногому средству передвижения. В дальнейшем Курт предпочитал в опасных местах слезать наземь и доверяться собственным ногам.
Нашей первой жертвой оказались не жабы, а уже упомянутый удав боа, которого «Соколиный глаз» Муньос обнаружил висящим на дереве. Караван немедленно остановился, в мгновение ока кинокамеры и звукозаписывающая аппаратура были приведены в боевую готовность, мы вырубили шесты с рогатками, и после этого судьба рептилии была решена. Несмотря на протестующее шипение, удав был изловлен и упрятан в мешок, пленка запечатлела волнующий эпизод, и все, кроме нашего пленника, были довольны.
Конечной целью этого похода было местечко Ла-Сиудад-де-Мадригаль на берегу реки Патия. В эпоху испанских завоеваний здесь возник город, но индейцы сровняли его с землей и убили белых поработителей. До недавнего времени развалины города были скрыты густыми зарослями, но лет десять назад на этом месте появилась небольшая деревушка, и джунглям пришлось уступить место посевам и пастбищам. Именно здесь-то и обитают гигантские жабы, однако встречаются они довольно редко. Несмотря на продолжавшиеся три дня и четыре ночи усиленные поиски, в которых участвовали шесть членов экспедиции и все население деревни, добыча составила всего лишь три экземпляра, да и то из них только один оказался взрослым. Зато этот толстячок и весил целый килограмм!
Мы ловили не только жаб. В мой первый приезд в Ла-Сиудад-де-Мадригаль мне попалась небольшая ярко-красная лягушка, которая относилась к неизвестному дотоле виду и была наречена замысловатым ученым названием «Дендробатес гистрионикус конклюэнс». Это ядовитая лягушка; яд выделяется железами, находящимися на спине. Индейцы в Чоко, на северо-западе Колумбии, используют его для своих стрел. Достаточно яду попасть на открытую ранку, и можно писать завещание.
Меня просили добыть еще несколько экземпляров этой необычной твари. И вот теперь я обратился к помощи жителей деревни, пообещав уплатить за каждую лягушку по одному песо (больше двух крон на шведские деньги). Это оказалось роковой ошибкой с моей стороны: я чуть не оставил экспедицию без денег! Насколько редки гигантские жабы, настолько же распространены, судя по всему, красные малютки.
Первым пришел ко мне один мальчуган, неся десяток лягушек, и я был очень счастлив. Но скоро перед нашим домом выстроилась целая очередь ловцов в возрасте от пяти до девяноста лет, держа в руках банки, пакеты, кульки из банановых листьев. Пришлось послать мальчишек — предупредить тех, кто еще не вернулся с охоты, что мне больше не нужно лягушек. Отобрав нужное количество, я выпустил остальных на волю, и ближайшие несколько минут вся земля вокруг дома казалась покрытой живым красным ковром.
Проведя три дня в Ла-Сиудад-де-Мадригаль, мы вернулись в Пасто и привезли туда змею, жаб и лягушек. Я бы охотно задержался еще, так как у меня было много заказов от зоопарков и музеев на новую Буфо, но съемки стояли на первом месте, и пришлось поспешить дальше.
Возвращались мы в Пасто тоже не без приключений, однако прибыли туда благополучно, хотя и основательно измотанные. А на следующее утро состоялось происшествие, с которого начинается данная глава. Хорошо хоть, что уборщица не обнаружила змеи, не то пришлось бы нам, чего доброго, выселяться из гостиницы.
Вы спросите, как удались съемки? Предоставляю слово Курту Вальгрену:
«Ослепительное утреннее солнце устремилось к зениту. Дома и улицы словно колеблются в жарком мареве. Многочисленные церкви дружно трезвонят, созывая прихожан. Однако человек, выходящий от лучшего (если верить дирекции гостиницы) фотографа в Пасто, ничего не замечает. Этот человек я, в руках у меня куски киноленты, такие черные, что лишь с большим трудом можно различить на них какие-то непонятные линии. Так выглядят пробы, по которым мы должны судить о результатах нашей первой многострадальной экспедиции в Анды.
Правда, в багаже, который отплыл заблаговременно на пароходе из Швеции в Колумбию, уложены, наряду с запасным съемочным аппаратом, также и несколько бутылок готового проявителя и закрепителя, однако нераспорядительность шведской фирмы привела к тому, что нам на первом этапе пришлось обходиться без этих столь важных деталей. Единственный выход — обратиться к содействию местных специалистов…
Еще накануне, рассматривая у входа в фотографию изображения почтенных граждан города Пасто, я начал испытывать некоторое сомнение. Оно только усилилось, когда щуплый небритый человечек в посеревшей от старости шляпе с обвислыми полями робко впустил меня в «ателье». Мы очутились в полутемной комнате. Одна стена была завешена грязной тряпкой, по-видимому служившей фоном при фотографировании. Всю аппаратуру составлял древний «Кодак» 6×9 да две фотолампы с самодельными картонными рефлекторами на длинных подставках, напоминающие увядшие лилии. Кругом висели давным-давно высохшие негативы, словно допотопная липучая лента для ловли мух. Нехитрая мебель — стол да стул — была завалена пожелтевшими отпечатками, старыми газетами и другим хламом. Фотограф провел меня за тряпку — в «лабораторию», загроможденную бутылками, побитыми ванночками и стеариновыми огарками. Впрочем, здесь было достаточно темно, чтобы проявить мои пробы, а остальное меня не интересовало.
Испуганный человечек заверил меня, что постарается точно соблюдать время проявления и температуру растворов, и обещал сделать все к завтрашнему утру.
И вот я держу в руках результаты его деятельности. Что же это такое? Неужели все наши усилия оказались впустую? Утомительные переходы по узким вьючным тропам вдоль крутых склонов, где каждый метр заснятой кинопленки связан с лишениями и опасностями; лазанье с уступа на уступ в поисках подходящей точки, чтобы возможно лучше показать величие ландшафта; летящие сверху на тропу камни, заставляющие лошадей испуганно шарахаться, а рядом — бездонная пропасть… Я вспоминаю глухие ущелья, где с узких уступов на тысячу метров вниз срывались бурные реки, вспоминаю огромные оползни на нашем пути. Немые зарницы по вечерам, ночные ливни, Пеньол, Поликарпу, Ла-Сиудад-де-Мадригаль… Глинобитные лачуги, заброшенные по воле случая в самые глухие уголки Анд. Поселенцев — сильных и выносливых, гордых и волевых потомков индейцев и конквистадоров…
Больше тысячи метров пленки засняли мы в первом походе. Сколько времени пройдет, прежде чем они попадут в лабораторию в Стокгольме! Но еще больше — пока нам сообщат о результатах: не так-то легко добраться до Пасто, не говоря уже о Пуэрто-Легизамо, куда мы отправляемся отсюда.
Итак, мне остается только возвратиться в гостиницу, оторвать еще пробы и надеяться на лучший результат.
Проявленные куски, которые на следующее утро предъявляет мне, робко улыбаясь, маленький фотограф, мало чем отличаются от предыдущих. Нет, не может быть, чтобы мы запороли все ленты! Будем надеяться, что недостающее снаряжение догонит нас самолетом в Пуэрто-Легизамо, и я сам смогу произвести проверку».
Как видите, Курт Вальгрен чувствовал себя не очень весело.
Зато для меня пребывание в Пасто оказалось более счастливым. Рано утром, когда я еще лежал в постели, с улицы донесся в номер знакомый писк. Неужели мне снится сон? Ведь так пищит только одно существо на свете — длинношерстый тапир! Сколько трудных походов совершил я в уединенные уголки Анд в поисках этого редкого животного! В конце концов мои усилия увенчались успехом, и нью-йоркский зоопарк «Бронкс» первым в мире получил горного тапира.
Да-да, это пищит тапир! Но каким образом… на улицах Пасто? Я выскочил наружу в одной пижаме. Представьте себе, мое удивление, когда я действительно увидел длинношерстого тапира! Поймавшие его индейцы искали покупателя, и я не замедлил заключить с ними сделку. Первый тапир, отправленный мною в Нью-Йорк, был самкой. Меня просили раздобыть самца — вот он тут как тут, с доставкой на дом!
Перед тем как покинуть Пасто, я передал тапира, жаб и удава на попечение моего друга в Попаяне. Он посадил первого в нью-йоркский самолет, отправил вторых в Гётеборг, а третьего, оставил у себя.
А мы продолжали путь в Амазонас.