Незадолго перед тем, как наш отряд прибыл в Пуэрто-Легизамо, несколько местных охотников наблюдали необычайное зрелище.

Там, где река Каукая впадает в Рио-Путумайо, недалеко от Пуэрто-Легизамо, они увидели на берегу клубок из одиннадцати, анаконд!

Четырех змей охотники подстрелили, остальным удалось уползти в реку. Самая большая из убитых анаконд оказалась, больше шести метров в длину!

Мы сожалели, естественно, что не приплыли в Пуэрто-Легизамо чуть раньше — какие кадры пропали! Впрочем, узнав, что мы приехали как раз за анакондами, один из наших собеседников вызвался показать нам путь к небольшому озерку выше по Каукае. Там индейцы несколько раз видели на редкость огромную анаконду — не меньше десяти метров в длину!

Нашего добровольного проводника звали Обдулио Вильямисар, он пользовался славой «самого искусного охотника и рыболова на всей Путумайо». В молодости Вильямисар был каучеро — добывал каучук — и немало походил по Бразилии и Колумбии. Затем участвовал в экспедициях немецких звероловов, помог, в частности, поймать много ягуаров. Теперь он жил охотой и рыболовством, особенно часто ходил с гарпуном на пираруку и кайманов. Пираруку, или арапаима, — крупнейшая в мире пресноводная рыба: она достигает в длину четырех метров и весит до трехсот килограммов. Кайман — вид крокодила, его кожа пользуется большим спросом.

Не теряя времени, мы сразу двинулись вместе с Вильямисаром вверх по Рио-Каукае в длинной лодке с подвесным мотором. На буксире у нас плыла вторая лодка, поменьше. Немало рек повидал я в Амазонас, но не знаю реки прекраснее Каукаи. Мягкими извивами течет она сквозь пышные джунгли, ласкающие глаз неисчислимым множеством оттенков зелени и тысячами орхидей и других цветов. Летают нарядные птицы — туканы, цапли, попугаи, зимородки, порхают бабочки всех цветов радуги… Именно так представляешь себе тропическую реку.

А сколько обитателей в самой реке! Мы видели множество кайманов, черепах, рыб — и каких рыб! У нас был с собой спиннинг, рассчитанный на пятикилограммовых щук. Стоило забросить крючок, как сейчас же поплавок скрывался под водой. С первого раза на приманку кинулся громадный оранжевый пехеррей. Несколько мощных рывков — и его острые зубы перекусили прочную лесу. Мы заменили ее. Следующая рыба оборвала крючок. Всего у нас было с собой три лесы. Их хватило на пять минут.

Проплыв полдня вверх по Каукае, мы разбили лагерь. Стоял засушливый период, солнце палило нещадно, тем не менее нам пришлось пережить здесь внезапный кресиенте — паводок, вызванный бурными ливнями в верховьях. Мы оставили лагерь рано утром и вернулись только уже под вечер. За это время река поднялась на целый метр, наши раскладные кровати стояли в воде, и Лино лихорадочно работал, спасая снаряжение. Пришлось нам поспешно переезжать.

Это не странствующий кактус, а всего лишь гусеница.

Самые большие тысяченожки достигают здесь в длину тридцати сантиметров.

Этот страшный жук вооружен, как носорог.

Гигантская гусеница.

Гусеницы объели уже всю верхушку и спускаются вниз.

Не правда ли, смешная физиономия у ленивца?

Электрического угря лучше не брать руками.

Лино поправился и запел опять.

Куда же мы направимся теперь?

На такой лодке кофанам не страшна никакая стремнина.

Индейцы прихорашиваются перед праздником.

Ожерелье из клыков ягуара — украшение охотника.

Мы обсуждаем предстоящий путь.

Ах, как весело!

Эта игра понравилась кофанским детям не меньше, чем нашим собственным.

Так индейцы лепят сосуды из глины.

Олле устроил концерт для индейцев. Особенно понравилась им музыка Бетховена.

Кофан заряжает духовую трубку…

Огонь!

Состязание продолжается.

Кофаны стреляют из духовой трубки без промаха.

Кофан спускается со второго «этажа».

А теперь снова предоставляю слово Курту. Он расскажет о нашей жизни на Каукае, о трудностях съемки в сырых, жарких джунглях и о поисках анаконды:

«Утро в джунглях. Косматый лес стряхивает с себя пелену тумана, и он уплывает вниз по сонной реке. Усталые после ночного бдения, миллионы москитов удаляются на отдых. Но в тот самый миг, когда первые лучи ослепительного солнца разбиваются вдребезги о блестящую поверхность воды, из зарослей в поисках жертвы вылетают тучи кровожадных мух. Я сижу беззащитный около нашего лагеря, перезаряжаю кассету, когда они набрасываются на меня. Обе мои руки — в черном мешке, где происходит перезарядка, а намазаться жидкостью, отпугивающей крылатых хищников, я забыл. Миг — и мои плечи уже совершенно изъедены. В отчаянии выдергиваю руки из мешка, жертвую пленкой. Конквистадоры, миссионеры, путешественники прошлого — как они могли выносить хоть один день в этой стране без спасительной жидкости!..

…Вот уже много часов мы пробиваемся с помощью мачете сквозь сплетение косматых воздушных корней, упрямых ветвей и колючих пальм, а коварные лианы ловят нас в свои сети и подставляют ножку. Воздух влажный и душный. Наши рубахи потемнели от пота.

Наконец впереди открывается ярко-зеленое болото; упавшие деревья-гиганты простирают в немом отчаянии к небу черные руки-сучья. Маленькая блестящая рыбка нарушает раскаленную тишину, выпрыгивая из воды. Несколько пузырьков газа лопаются на маслянистой поверхности.

Здесь живет водяной удав — анаконда. Мы балансируем по гниющим стволам, проваливаемся по пояс в грязь, а за нами неотступно следуют тучи насекомых. Съемочная камера становится все тяжелее и тяжелее. Руки горят, когда я поднимаю ее, чтобы заснять очередные кадры. И вот случается неизбежное. Слышится характерный треск, словно кто-то давит ногами ореховую скорлупу: разбухшая от влаги лента заедает, и лентопротяжный механизм рвет перфорацию. Пробую сменить кассету. Снимаю несколько сцен — снова треск. Нет, видно, из съемок ничего не выйдет. Расстроенные, мы продолжаем поиски, но я мечтаю лишь об одном — хоть бы мы не нашли анаконду сегодня! Моя мечта сбывается.

Вечером я бьюсь над разрядкой кассет. Руки влажны от пота. Светочувствительный слой превратился не то в сметану, не то в жевательную резину. Все же мне удается убрать ленту в жестяные коробки. Однако вечерняя роса слишком обильна, чтобы я мог разобрать аппарат. Уныло заползаю под накомарник и долго не могу заснуть…

…Ослепительное жаркое утро. На ящике под брезентовым тентом разложены внутренности съемочной камеры. Олле вызвался мне помочь. Мы чистим, протираем и смазываем кадровое окно и лентопротяжный механизм — лента должна идти возможно легче. Не один час уходит на то, чтобы собрать аппарат и проверить, что он действует так, как надо, в этой раскаленной атмосфере. Затем мы снова отправляемся на охоту за анакондой. Но теперь я беру с собой пузырек с машинным маслом и смазываю фильмовый канал, как только начинает заедать ленту. Целую неделю мы обливаемся пóтом, предаваясь тщетным поискам гигантской змеи. Затем возвращаемся в Пуэрто-Легизамо…»

Как и в Пасто, Курту удалось разыскать в Пуэрто-Легизамо специалиста, который взялся проявить несколько проб.

«…Тропическое воскресенье. Маленькая отважная крылатая машина приземляется на аэродроме — опять без нашего снаряжения… Настроение падает. Мы бредем в деревню к эль професор — местному учителю, который одновременно является деревенским фотографом. Накануне вечером я дал ему проявить несколько проб, а Рольф доверил фотографу свои фотоленты. Однако нам не удалось застать эль професор дома. Оказывается, у него есть еще одно занятие — он выращивает бойцовых петухов. А сегодня в Пуэрто-Легизамо петушиный бой. Хриплое кукареканье и вопли восторженных зрителей помогают нам без труда найти место, где идет сражение.

Посреди маленькой арены сидит на корточках наставник юношества и опрыскивает ромом истеричного петуха. Лицо учителя побагровело от возбуждения и спиртного. Зрители орут.

Несколько мальчишек собирают тлеющие на песке окурки и докуривают их.

И вот два петуха становятся в позу профессиональных бойцов; представление начинается. Роль шпаг играют клювы, удары наносятся по всем правилам искусства. Первые выпады отличаются продуманной осторожностью — надо разведать тактику и силы противника. Затем темп боя нарастает. Молниеносные выпады и контрвыпады, рев зрителей… Облака ныли, летящие во все стороны перья… Кровь брызжет на жаркий песок, который жадно впитывает каждую каплю. Невозмутимые мальчишки допивают остатки из пивных бутылок. Время от времени по песку проносится быстрая тень — над ареной парят в нетерпеливом ожидании стервятники. Обезумевшие петухи продолжают смертельную схватку. Бьют клювами и ногами, стараясь поразить голову противника остро отточенными шпорами. Убить или погибнуть самому — третьего не дано! Вот один из бойцов наносит сокрушительный удар, шпора вонзается в голову противника. Петухи мечутся по кругу в вихре перьев и капель крови. Эль професор проиграл. Крики и брань сливаются в невообразимый гул. Мы спрашиваем учителя, как обстоит дело с нашими негативами. «Маньяна де маньяна» — завтра утром все будет готово…

В окошке бамбуковой хижины приветственно покачиваются подвешенные для сушки фотоленты. Несколько лент склеились между собой и тщетно пытаются освободиться, обдуваемые пыльным ветром. Эль професор встречает нас. Он считает, что наши результаты совсем неплохи, особенно это относится к некоторым фотографиям. С кинолентой дело обстоит хуже — очень уж мал формат. «Ну ничего, — произносит он снисходительно. — Вы бы посмотрели, с какими негативами ко мне приходят иной раз! Каждому может не повезти. Я и сам вчера потерял пятьсот песо на своих петухах…»

Прежде чем мы успеваем сообразить, в чем дело, он подходит к окошку и грубо дергает слипшиеся ленты. Мы испытываем такое же ужасное чувство, как если бы он у нас на глазах разорвал заживо одного из своих петухов. На лентах появляются длинные белые царапины. Хорошо, если сохранилась половина кадров… Причем испорчены, разумеется, самые удачные. Вернее, те, которые Рольф сам считает наиболее удавшимися. Неповрежденные кадры изображают что-то расплывчатое и непонятное.

Пока Рольф нервно пытается опознать снимки, я ищу свои пробы. Вот они — распяты на бамбуковой стене. Где верх, где низ, разобрать невозможно. Рассматриваю кадры в лупу и вижу какую-то странную мозаику. Говорю учителю, что ни мой «Кодак», ни я сам тут ни при чем; виноват тот, кто проявлял. «Разумеется. Но где раздобыть холодную воду для промывки, если температура воды в Путумайо никогда не опускается ниже тридцати градусов! Хорошо еще, если удается остудить ее до двадцати пяти!» — возмущается эль професор.

Рольф закончил свое исследование — трех лент недостает. Эль професор извиняется. К сожалению, вчера вечером, когда он споласкивал ленты в реке, было очень сильное течение, а лент было так много… К сожалению, он потерял несколько штук и не смог отыскать их в темноте. Но ведь и на оставшихся есть несколько удачных кадров! «А уж известно — фотографирование требует терпения и навыка…»

Мы возвратились на Рио-Каукаю и потратили еще неделю на поиски гигантской анаконды. Несколько индейцев племени хитото подтвердили сведения Вильямисара. Они сами на протяжении вот уже четырех лет то и дело сталкивались с чудовищем; последний раз — всего несколько недель назад. Однако мы проискали напрасно: десятиметровая анаконда не показывалась.

Наконец прибыло наше снаряжение, и одновременно Курту вручили телеграмму из Швеции: «Негативы в полном порядке. Выдержка правильная».

Мы облегченно вздохнули.