Одно дело снимать фильм — это самое интересное. Куда труднее потом монтировать его! Немало работы было проделано в монтажных и лабораториях, прежде чем появилась на свет «Анаконда». На протяжении многих недель рабочий день Курта и Торгни начинался в четыре утра и заканчивался около полуночи. Иначе нельзя было, потому что обоим приходилось одновременно выполнять свою основную работу: Курту — в качестве главы собственной кинокомпании «Суэция фильм», а Торгни делал рекламные фильмы.

— Хватит! — произносил Торгни время от времени. — Сегодня у меня нет больше времени для анаконды. Пойду займусь петухом и марабу.

Он делал рекламные фильмы о простынях марки «Петух» и о шоколаде «Марабу».

Олле возился со звуком. Это была буквально мозаичная работа, тем более что многие ленты размагнитились и совершенно не годились.

Наконец все было готово. Из 17 тысяч метров оставалось 2700, зато получилось совсем не плохо. Премьера должна была состояться в Гётеборге; я выехал из Стокгольма за несколько дней, чтобы организовать в фойе кинотеатра выставку части наших зоологических и этнографических коллекций.

— Позаботься о рекламе, — напутствовали меня в «Нурдиск Тунефильм».

Однако эту заботу взяли на себя… обитатели «Аквариума», привезенные нами.

Анаконда задушила и проглотила жившую вместе с ней боа — настоящая сенсация! А две гигантские жабы из трех, которые были еще живы в момент моего прибытия в Гётеборг, ухитрились скончаться при загадочных обстоятельствах перед самой премьерой. «Глубокий траур в «Аквариуме», — писала какая-то газета.

Печальное происшествие… Я утешался тем, что прожорливая анаконда и скончавшиеся жабы явились дополнительной рекламой нашего фильма.

Курт и Торгни присутствовали на премьере; Олле, к сожалению, не смог прибыть. Это был великий день для нас. Вернее, даже не этот день, а следующий, когда мы читали единодушные хвалебные отзывы. «Большая шведская кинопобеда в джунглях Южной Америки», — гласил один заголовок.

Наша работа была завершена и увенчалась успехом. Для меня это означало, что я могу вернуться в Экуадор, к семье, и снова заняться Льянганати!

В ноябре (в этом месяце не так жалко расставаться со Швецией) я вылетел в Кито. Несколько дней провел в Нью-Йорке, где Гюстав Альгорд вручил мне новый рудоискатель самой совершенной конструкции. Благодаря этому прибору теща приняла меня особенно сердечно, когда я вернулся в Кито. Она уже успела наметить несколько новых маршрутов.

Мы решили испытать рудоискатель в ее саду. Он действовал безупречно. Закопанные нами серебряные блюда и прочие металлические предметы заставляли наушники громко визжать.

— Чего же ждать — приступим! — обрадовалась теща.

Первая экспедиция привела нас в город Иварра, в провинции Имбавура, на север от Кито. Теща уверяла, что здесь в одном доме, или поблизости от него, зарыт большой золотой клад. В доме водятся призраки, по ночам там раздаются странные крики и голоса, поэтому в нем уже много лет никто не отваживается селиться. Да еще ночью вокруг дома вспыхивают голубые огоньки — самый верный знак того, что тут зарыто золото. Короче, у тещи не было недостатка в доказательствах.

Мы выехали из Кито в четыре часа утра и прибыли в Иварра около десяти. Теща не хотела даже дать мне позавтракать — так она спешила к заветному дому. Но я воспользовался тем, что один умел обращаться с волшебным аппаратом, и отказался двигаться с места, пока не заморю червячка. Теща считала, что я ем возмутительно медленно и просто назло ей прошу добавки кофе.

«Дом с привидениями» находился в обнесенном глинобитной стеной заброшенном саду — разваливающийся, потемневший, населенный крысами и летучими мышами.

Я немедленно принялся за работу. Теща следовала за мной по пятам, отдавая команду. Наушники мешали мне слышать ее слова, но я тщательно обследовал метр за метром. Прошло четверть часа. Ничего. Двадцать минут… Есть! В наушниках раздался громкий визг, стрелка на приборе подскочила от 0 к 80.

— Здесь, — сказал я теще. — Здесь клад!

Мою тещу трудно назвать стройной и грациозной — она уже в летах и обладает мощной фигурой, но тут она, словно эльф, пролетела к пеонам, которые сидели в ожидании с лопатами и заступами. Она привела их к тому месту, где мой аппарат устроил такой шум, и приказала копать изо всех сил. Однако темп работы не устроил ее, и теща сама взялась за лопату. На глубине полуметра чей-то заступ ударил о металл. Теща высоко подпрыгнула от радости, да и я не остался равнодушным… Двое пеонов повалились наземь и принялись раскапывать находку руками: следовало быть осторожным, чтобы не повредить хрупкие золотые изделия и прочие драгоценности. Мы не сводили глаз с пеонов, теща сияла так, словно уже заполнила весь дровяной сарай дома золотыми слитками.

Показалось нечто вроде крышки от ларчика, а затем это нечто превратилось в… номер от автомобиля! И как только он мог здесь очутиться?!

Теща оторопела, затем возмутилась.

— Твой аппарат ни на что не годится! — кричала она.

— Ну, уж нет, — возразил я. — Вот перед вами блестящее доказательство того, что он действует превосходно и стоит заплаченных за него долларов.

— М-да… возможно… Однако не будем тратить время на разговоры, лучше искать дальше…

Я работал еще два часа. Нашел старый, поломанный утюг, ржавую цепочку и крышку от кастрюли. Золота не было.

Теща, кажется, разочаровалась в моем аппарате. Она ждала от него золота, а не металлолома. Впрочем, это не помешало ей наметить множество новых маршрутов…

Мы с Андраде собирались выступить снова в Льянганати уже в конце ноября, но я чувствовал себя еще слишком плохо, чтобы подвергаться новым лишениям. Сначала мне нужно было расправиться с полчищами амеб и микробов, которые поедали меня изнутри, — безбилетные пассажиры из Амазонас. Они довели меня то того, что я вот-вот собирался отправиться на тот свет… К счастью, основательный курс лечения поставил меня на ноги, и к Новому году я опять был в сносной форме. В феврале наша экспедиция выступила в поход.

На этот раз у нас были удобные палатки, надувные лодки, всевозможный инструмент, примусы и прочие предметы, в необходимости которых убедил нас опыт путешествий в негостеприимный Льянганати. В деревне недалеко от Кито мы раздобыли носильщиков, в основном индейцев. Люди из Пильяро нас не устраивали: слишком хорошо они знали о цели нашей экспедиции.

Мы решили на этот раз атаковать Льянганати с другой стороны. Между городом Сальседо в горах и деревней Напо в Орьенте прокладывают дорогу; к тому времени было построено около сорока пяти километров. Готовый участок заканчивался в точке, лежащей на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря; доехать туда на автомобиле было бы для нас большим подспорьем. Однако самый тяжелый участок строительства оставался впереди. Еще немало диких гор и бурных рек нужно преодолеть, чтобы довести дорогу до Напо. Если она будет завершена, то это явится по-настоящему героическим предприятием.

Насколько трудно продвигаться в этой местности, видно из записей в моем дневнике:

«17 февраля 1955 года. Льет непрекращающийся дождь, холодный и противный. Целый день мы скользили по глинистой тропе. Около половины четвертого заблудились в верхнем течении Рио-Мулато. Пришлось возвращаться в старое ранчо, которое мы прошли раньше. Зато здесь сухо и уютно, в очаге горит огонь; сейчас мы будем пить канелазос (ром с корицей).

18 февраля. Весь день проливной дождь. Сначала пробирались вдоль Рио-Мулато — то по скалам, то по ледяной воде. Потом берег стал совсем непроходимым, пришлось карабкаться по высотам, прорубая себе пику при помощи мачете. На каждом шагу обвалы и оползни, идти опасно. С трудом перебрались через реку. Один из пеонов видел пуму. Повсюду следы горного тапира. А вообще животных мало. Около половины пятого разбили лагерь на каменистом берегу. Настроение пеонов оставляет желать лучшего; они жалуются на тяжелую ношу и бесконечный дождь.

19 февраля. Опять тяжелый день. Вышли рано, затем карабкались по почти отвесным скалам, поросшим густыми субтропическими джунглями. Двое носильщиков — плохие работники и главные жалобщики — пытались уговорить остальных повернуть обратно, но безуспешно. Несмотря на утомительные поиски, не удалось найти сносного пути, пришлось вернуться на берег, к лагерю. Здесь зачинщики дезертировали…»

Разумеется, дезертиры оставили свою поклажу. Мы были вынуждены бросить немалую часть нашего продовольствия и снаряжения, так как просто не могли нести больше того, что было в наших собственных тюках.

На следующее утро снова хлестал ливень. Все же нам удалось найти подходящий путь. Еще один напряженный день, утомительный переход вдоль берега и через такие крутые высоты, что местами приходилось карабкаться подобно альпинистам и подтягивать грузы на веревках. Зато под вечер, когда мы окончательно выбились из сил, нам попалось идеальное место для лагеря: сухая пещера с большим запасом хвороста. Видно, кто-то побывал здесь до нас. Снаружи лил холодный дождь, а нам было тепло и уютно; мы просушили одежду у жаркого костра.

Еще три дня мы продвигались на восток под непрекращающимся дождем. Носильщики становились все строптивее и поговаривали о том, чтобы повернуть. Мы с Андраде не жалели красноречия, изобретали всевозможные аргументы, убеждая их идти дальше, но на четвертый день после стоянки в пещере пришлось и нам сдаться. К этому времени мы уже поднялись довольно далеко вверх по Рио-Льянганати (или Рио-Сапалá), и до цели оставался, по нашим расчетам, день, от силы — полтора. Однако пеоны окончательно забастовали.

— Если мы не повернем сейчас, — заявили они, — то мы поступим, как те двое: бросим поклажи и уйдем!

Я попытался припугнуть их:

— В таком случае я засажу вас в тюрьму за нарушение контракта!

На это один из пеонов ответил, осклабившись:

— Лучше десять дней в тюрьме, чем один день здесь!

В этот неудачный день нам пришлось особенно тяжело, и уже к полудню носильщики настолько вымотались, что потребовали разбить лагерь. Нам с Андраде удалось тогда уговорить их. Если бы только погода была на нашей стороне, все сошло бы, возможно, благополучно, но тут снова полил дождь, а местность оставалась все такой же труднопроходимой. Дальнейшее наше движение было образцовой иллюстрацией к «закону всемирного свинства». Сначала двое пеонов упали с откоса и набили себе синяки. Потом мы потратили несколько часов в поисках дальнейшего пути. Каждый шаг пеонов сопровождался мрачной руганью. Я чувствовал, что подходит решающий момент; всякий раз, как мы присаживались отдохнуть, я ждал роковых слов: «Больше мы не можем».

И вот этот момент настал. Под вечер носильщики посовещались вполголоса и объявили нам свое решение.

Снова покидать Льянганати, не достигнув цели!

Мы передохнули один день в лагере, причем носильщики воспользовались случаем как следует наесться, затем наш отряд зашагал обратно тем же путем, каким пришел. При этом один из пеонов тяжело заболел желудком и лишь с большим трудом смог добрести до дороги Сальседо — Напо, откуда попутный грузовик доставил нас в более цивилизованные места.

Казалось бы, я должен быть по горло сыт Льянганати! Да так оно, пожалуй, и есть… И все-таки я не собираюсь сдаваться! Если уж ты взялся за какое-нибудь дело, то надо доводить его до конца, не позволяя препятствиям сломить твою волю. Итак, осенью этого года, примерно в то время, когда настоящая книга выйдет из печати в Швеции, я снова буду вместе с Андраде в диком краю, который капитан Лох назвал «страной фальшивых обещаний и разбитых надежд».