— Мне нужны ответы, элле.

Немерос не поднял головы. Дописал фразу, аккуратно расставляя кенаты, положил перо на подставку и покрыв написанное промокательным листом, бережно прижал. Снял исчерченный следами букв лист, сминая, бросил в корзину.

— Твоя царственная жена не помогает выбраться из потемок недоумения? Почему же я должен…

— Я не спрашивал ее! Я спрашиваю тебя, элле, ты мой наставник и обещал помогать.

— Почему не спросил? Пройди, закрой двери и сядь.

Он развернул табурет от стола, чтобы видеть усевшегося на узкий диван ученика, его сердитое решительное лицо с прищуренными глазами.

На жилом витке уровня стражей стояла спокойная обыденная тут тишина. Изредка по коридору проходил кенат-пина, неся пирамиду свитков или поднос с горячими чашками, шелестели осторожные шаги. И больше ничего. Совсем не так, как на витках охотников, где вечно откуда-то слышалась песня или раскатистый смех.

Даэд замялся под доброжелательным взглядом учителя. Вообще-то он явился к нему без всяких приготовленных вопросов. Неллет спала, а ждать было совсем невмоготу. И утомившись перебирать скачущие мысли, которые ходили по кругу, цепляясь одна за другую и не давая этот круг разорвать, он вскочил у себя в маленькой келье, выбежал, оставив распахнутой дверь. И оказался в келье Немероса.

— Ураган, — сказал он, стараясь снова не упасть в бесчисленные картинки и раздробленные мысли, — он снится великой Неллет, да?

— В какой-то степени, — кивнул элле.

Добавил в ответ на напряженное недоумение:

— Твои раны реальны, так? И скорее всего, там кто-то умер, сражаясь с небесными камнями и чудовищами. По-настоящему.

— Как можно умереть по-настоящему, если все это лишь сны?

— К снам Неллет «лишь» неприменимо, — элле покачал красивой седеющей головой, — на то она великая принцесса Башни. Знаешь, я понимаю, почему ты пришел с вопросами ко мне. Сны Неллет — реальность Неллет, и не видя ее со стороны, она даст тебе строго определенные ответы. Я же могу рассказать другое. Но не факт, что рассказанное мной — истина.

Он помолчал, сплетая и расплетая пальцы, уложил руки на колени, укрытые домашним узорчатым халатом.

— Допустим, ты заснул, мой мальчик. Просто заснул, сморенный жарой и усталостью, после обычной нелегкой работы. Усталые руки во сне продолжают что-то делать, они ведь болят. Необязательно то, что делали в реальности. Другое. Усталая спина придумает для твоего ума другую историю, объясняя ему свое состояние. Это просто. Ты об этом знаешь. Так? Да. Но!

Он поднял палец, поблескивающий ухоженным отполированным ногтем.

— Откуда твои глубины берут новые образы? Допустим, тебе снится, что руки душат неведомую тварь, и борьба забирает последние силы. Откуда взялась именно эта тварь?

— Может, из детской сказки, — буркнул Даэд, тем не менее, слушающий очень внимательно.

— Может. Но откуда пришла она в детскую сказку? Может быть, из чьего-то стародавнего сна? Но мы ушли на боковую тропу, там интересно и есть, что обдумать, но пока мы идем прямо, не отвлекаясь. Ты спишь, тебе снится страшная схватка, клыки и ядовитая слюна, увертки и нападения, страх смерти. И так далее. А потом тебе снится вдруг, что любимая бросила тебя, насмехаясь. Ушла и не повернулась. Сон. И проснувшись, ты испытаешь облегчение — всего лишь сон! Но кроме радости, ты все равно принесешь ей свой подозрительный взгляд, вопросы и жажду клятв и уверений в любви. Нереальный сон изменил твое состояние в реальности. Так же, как прекрасный сон заставляет тебя почти летать, улыбаясь небесам и солнечному свету. Скажи, это можно назвать ненастоящим? Его нельзя потрогать, но разве можно потрогать любовь? Ненависть? Братское родство? Эти вещи бывают посильнее удара клинка. И раны от них не заживают. Так зачем тебе доискиваться, какая часть снов Неллет поистине реальна, если границы реальности так размыты? Живи и дыши, будь благодарен мирам за чувства, которые ты испытываешь.

— Да. Может быть. — Даэд поднял на элле страдающие глаза, — но я не могу быть благодарным за все! Неллет. Она такая живая. Я видел сам.

— Во сне? — элле усмехнулся, но тут же успокаивающе помахал рукой, — не обращай внимания, не удержался. Дразню.

— Ты сам сказал, неважно, во сне или нет. Она бегала. Смеялась. Плавала в лагуне, тело ее было песней радости для меня. И для всего мира. Прекрасное тело девушки. Сильные ноги и ловкие руки. Прости, элле, я не верю, что сейчас ей хорошо! Даже если во снах она, ну, другая. А может быть, там ее жизнь, а? Меня там нет. Там есть могучая Неллет, повелевающая тучами и Башней. Она летает и делает, что хочет. Не зря же Янне-Валга не теряет надежды. Он там вместе с ней. Он там имеет больше прав на надежду. А потом Неллет возвращается, и я уношу ее в бассейн, потому что сама она еле поднимает руку — обнять меня за шею.

Пальцы Немероса сплели перед грудью знак итога и замерли. Он посмотрел на собеседника поверх рук.

— Смотри. Слушай. Ты понял, что Неллет бывает в двух состояниях. Неподвижная слабая женщина, нуждающаяся в заботе. И могучая быстрая Неллет в небесной пустоте. Это только то, что ты успел увидеть. Так? И ты возмущен и ропщешь. Хочешь получить то состояние Неллет, где она подобна тебе и мне, где оба ее состояния — женской тающей слабости и невероятной силы — сглажены, слеплены в одно, и принадлежат не только ей, но и тебе, ее возлюбленному. Так что же движет твоим желанием? Стремление помочь ей или стремление помочь себе? Вылепить женщину, с которой тебе прекрасно, и которая в силу своего состояния не улетит и не уйдет в сон. А всегда будет рядом.

Даэд помедлил, обдумывая. Это и правда, выглядит эгоизмом. Но потом кивнул, соглашаясь.

— Да. Я хочу именно так. Но не для себя, элле. Ты учил нас доверять сердцу, когда разум топит мысли в холодных рассуждениях. Мое сердце. Оно говорит.

Он замолчал, потому что стыдился: слезы подступили к глазам, голос дрожал. Но нужно закончить, а то что он, как пятилетняя айчка.

— Ты не бегал с ней по песку, — глухо сказал и больше не стал ничего говорить.

В молчании медленно капали удары водяных часов. Тонко звенел сверчок в крошечной клеточке на ветке лианы, полной треугольных цветочков, пахнущих сладостью. За прикрытыми дверями прошелестели шаги, замедлились, будто прохожий раздумывал, постучать ли. Но прошли, исчезая.

— Ты неверно видишь картину, мой мальчик, — пальцы элле расплелись, руки легли на стол, разглаживая свиток, стряхивая с него невидимые пылинки.

— Для тебя сны подобны слоям кисеи на шатре спальни принцессы. Откидываешь один слой за другим, достигая наконец, реальности, которая сердце и ядро всех сновидений. Так действуют толкователи снов. Проницают странное, находя за его слоями обыденную привычную истину, пленяют образы и приводят на крепкой веревке, показывая успокоительное соответствие. Так поступил и я, рассказывая тебе об усталых руках и ноющей спине. Ты проходишь, минуя волшебные слои и оказываешься в центре, а там, о диво, находится истина. Реальность. Единая и непреложная. Все прочее неверно колышется, вздувается ветерком и поддается движению руки…А как тебе другая картина?

Он повернулся и, упираясь руками в колени, нагнулся, пристально глядя Даэду в глаза.

— Бесконечное число миров, каждый из которых реален. Соприкасаясь, они входят друг в друга, образуя пограничные области. Войдя в такую область, ты войдешь через нее в следующий мир, где дивные сны постепенно обретают силу непреложной реальности. Но по краям!.. По краям перетекают в новые и новые миры, во всех направлениях. И то, что являлось сном для тебя, оказывается не сном в соседнем мире. Там уже ты — путешественник — всего лишь сонная тень, зыбкий образ. Который, задерживаясь, наполняется силой, становится материальным. Я вижу миры именно так.

Он усмехнулся.

— Приведем к соответствию. Взбей мыльную пену, полюбуйся цветными пузырями, такими одинаковыми, радужными. Представь, что, соприкасаясь, они вплывают в друг друга. И ты — мелкая мошка, перебирающая лапками. Из одного пузыря в другой. Бесконечно. Не каждый решится отправиться в путешествие. Тебя могут ждать миры, похожие на твой, а могут такие, где за всю жизнь ты не поймешь ничего.

Даэд кивнул, вспоминая стеклянные столбы, внутри которых шевелилось нечто. Пушистые шары, пружинящие под ногами.

— Не каждый и сможет. А тот, кто умеет и захотел, необязательно сотворит новое, чтобы спасти других. Неллет умеет. И захотела. Поэтому у нас есть Башня.

— Ты знаешь о мире, где она была рождена, элле?

Спрашивая, Даэд подумал, что никогда и никто не упоминал при нем об острове Ами-Де-Нета как старой родине народа Башни. Там, где он вырос, считалось, что Башня была всегда, и с начала времен в ней спала Неллет, повелевая людьми и снами. Советники, знают ли они то, что знает он сам?

— Мир острова? — Немерос покачал головой и стал бережно сворачивать свиток, обвивая его плетеным шнуром, — это одна из самых старых легенд Башни, ныне почти забытая. Она записана в свитках истории. Хочешь услышать?

— Да.

— Остров был раем для всех людей. Он парил в пустоте, сверкая, как драгоценный камень в оправе небес и вод. Но однажды правители призвали демонов, и те служили им, насыщая райскую жизнь невыносимыми наслаждениями. И наконец, поработили бывших хозяев. С тех пор на Острове царила чума, пожирающая людские души, перекидывалась с одного пожранного человека на другого, и не было силы, которая уничтожила бы демонское наваждение. Кровь, слезы и тоска сменили простые и мирные радости. Так шло, пока не родилась Неллет, дивный цветок, чистая беззаветная душа. С рождения Неллет знала, ее предназначение — спасти тех, кто еще жив, у кого внутри не завелась гниль. Но как спасти? Ей пришлось прожить долгую, очень долгую жизнь там, среди невыносимых демонских наслаждений, среди человеческих слез и печалей. И когда она ощутила в себе достаточно сил и знаний, она созвала людей и вместе они построили Башню. Все, кто хотел, спаслись. А Остров поглотила небесная пустота, подняла его к солнцу и то испепелило пристанище демонов. С тех пор Башня одна в пустоте, парит, подчиняясь велениям Неллет и работе ее навигаторов, техников и ученых. А люди в ней обрели вторую, настоящую родину, вспомнив те самые простые радости труда, отдыха, познания и любви. Вот такая легенда, саа. Она печальна, как все сказания об утерянном рае, потому люди постарались забыть ее. Ты хочешь что-то сказать?

— Нет, — медленно ответил Даэд, — спасибо, элле. Мне нужно обдумать наш разговор.

Он думал, занимаясь обычными делами молодого советника, избранного ученика элле. Готовил еду в маленькой кухне, отделенной плотной шторой от остальной части кельи. Переписывал старые свитки, поднимая голову — прислушаться к шагам кенат-пинов, торопящихся на часовую службу. Размеренно повторял то, что необходимо знать наизусть, из рукописей, отмеченных для него Немеросом. И уходя на виток астрологов, чтобы узнать новое для себя о движениях небесных светил и их соответствии курсу Башни, вроде бы выбрасывал из головы все мысли, кроме назначенных для учения, но вернувшись к себе, понимал, они продолжали свою работу там, в его внутренней глубине.

Увиденное в битве с ураганом не уходило, стояло над мыслями, как важнейший кенат, значок, уточняющий смысл уже запечатленного. Нужно лишь верно истолковать картину, стоящую перед глазами. Неллет и Башня. Ее Башня. Или — Башня и ее Неллет.

Даэд вздохнул и отодвинул тарелку с остатками тушеных бобов в остром томатном соусе. Отщипывая кусочки пресной лепешки, медленно клал в рот и жевал, не чувствуя вкуса. Повертел чашку с ледяной водой, поднес к лицу, ощутить мелкие капли от пузырьков, что лопались на поверхности влаги.

И поставил, не отпив, хотя во рту пекло огнем от острой еды.

Он даже не понимает, сном ли была его жизнь на Острове? Или на самом деле они с Неллет бегали по песку, любились, готовили еду на маленьком костре, а потом… Потом он искал ее в лабиринтах дворца, уходящих в глубину скалы. И увидел людей, которые по собственной воле превращались в чудовищ. Ни за чем, просто так, в поисках развлечения. Что из этого было истиной? Все? Или часть? И из чего выросла Башня — из снов или реальности? В легенде сказано — Неллет созвала народ. Строить. Годы и годы трудов, камень и кость, повозки, бригадиры, рабочие, женщины, приносящие им еду. Крики, удары молота, натужный скрип лебедок. Медленно растущие уровни с зияющими проемами пустых еще окон.

Он так ясно представил себе все, что отогнал картинку, боясь, она наполнится ложной памятью и вытеснит память истинную. О Башне, вспыхнувшей почти в одно мгновение. Или так распорядилось прихотливое время сна? Для снов это вполне нормально, вот ты бежишь, потом ты уже вовсе в другом месте, восседаешь на троне, или тонешь в болоте. Прерывистость, выпускающая фрагменты за их ненадобностью, чтоб общая картина заиграла нужными красками.

— Саа, — мальчишеский голос умолк, потом повторил громче, — саа, принцесса проснулась и спрашивает о тебе.

Даэд вскочил. Натягивая парадную одежду, обругал себя. Впервые он не почувствовал пробуждения Неллет сам. Впервые кенат-пине пришлось звать его в опочивальню.

Что-то я упускаю, думал, быстро идя по коридору к внешней лестнице витка. Что-то, лежащее на виду, о чем не говорят. Не потому что в нем секрет, а потому что оно естественно и не вызывает вопросов. Неллет и Башня. Она построила ее, неважно как. Для людей. Я сам видел это.

Снаружи стояла прекрасная ночь, бесконечно черная, расцвеченная по темноте всполохами далекой грозы и мягким светом луны по наплывающим облакам. Горы их, тугие и плотные, медленно подбирались с запада, обещая наутро сверкающий радостный день.

…Мы все находимся под защитой великой Неллет. Она повелевает жизнью, создает законы, следит за их исполнением. Это правильно, ведь она облечена верховной властью. Но даже почти бессмертные могут умереть! Случится несчастье. Ураган сокрушит уровни, разметывая каменные ограды и перемешивая с камнем людские тела. Кто примет власть, если вдруг?..

Ступени послушно ложились под ноги, звук шагов отражался от гладкой стены, возвращаясь в уши, словно следом шел кто-то еще.

Ясно, что по своей воле Неллет не бросит власти, не оставит своих детей пустоте, она слишком ценит их жизни. Но вдруг — роковая случайность? Или сон, из которого она не сумеет или не захочет проснуться? Кто тогда? Или Башня растворится в пустом небе, потому что она — порождение Неллет? И не сможет существовать без нее. Дым, капельки водяного газа, окруженные тончайшей пленкой, она лопается и внутри — та же пустота. Нет ничего. И никому не больно. Мы живем, пока Неллет спит нас, видит нас, говорит с нами. Умрет Неллет, умрем и мы. Так?

Он появился у ложа принцессы с таким напряженным и ждущим немедленного ответа лицом, что она рассмеялась, укладывая поверх покрывала тонкие руки.

— Не мучай голову и сердце, мой саа-Дай. Спроси, вдруг я отвечу? Но сначала унеси меня в бассейн. Потом поедим, немного, я не голодна, но мне хочется фруктов. А еще нам нужно многое записать.

— И ты ответишь на мои вопросы?

Он уже поднимал ее, устраивая на руках, бережно отвел с лица упавшую прядь волос. Неллет прикрыла глаза, соглашаясь.

— Конечно. Если ты не передумаешь их задавать.

* * *

Книга исхода.

Денна оказался прав, когда вступил в изменение вторым после любимой королевы Ами. Новое состояние поглотило все ее силы, их не осталось, чтобы помочь ему. Но он справлялся сам, сложив во внутренние глубины опыт и знания о том, что может подстерегать его во снах.

А еще в его снах, которыми был насыщен прозрачный состав медицинского саркофага, появилось нечто, непредугаданное. И когда в первый раз его сны навестила Гюнта, он онемел от изумления, стоя рядом с ней у деревенской ограды, с ногами, мокрыми от ночной росы.

— Не ждал? — насмешливо спросила девушка, опуская рукава, закатанные выше локтей, — замерз?

— Что ты тут делаешь? — Денна жадно рассматривал круглое лицо с широкими скулами, темные в сумраке позднего вечера глаза, туго стянутую передником талию.

— Что ты делаешь тут, царская кровь? Зачем тебе снится крестьянка, чьи руки пропахли коровьим навозом, а?

В ответ он взял ее холодные пальцы, поднес к лицу, она рассмеялась, когда с шумом втянул воздух, показывая — нюхает. И замолчала, оглядываясь на яркие окна добротного дома в два этажа.

— Они пахнут цветами. И молоком. Я мог бы сложить песню о запахе твоих рук, Гюнта. Ты ведь снова Гюнтера, так?

— Ты не рад? — она не отнимала рук, говорила вполголоса, иногда оглядываясь на яркие окна.

— Рад, — честно ответил Денна, — и не рад тоже. Ты знаешь, я обрету очень долгую жизнь. А ты проживешь свою, короткую.

— Пустяки. Я еще так молода. И теперь свободна.

У него закружилась голова от жаркого обещания, заключенного в этих словах. А еще Денна испугался. Его любовь к Ами. Королеве, которая лежит у себя в покоях, тяжело выздоравливая от нелегкой процедуры изменения. Веа Саноче предупреждал, что так будет. Ей нужно свыкнуться с новым состоянием тела и души. Так что, теперь королеве не до меня, упала на него непрошеная мысль, а ведь хотел подумать вовсе другое.

— Королева, — шепот был еле слышен и Денна нагнулся ближе к лицу Гюнты, к ее губам, трогающим его пылающее ухо, — мы говорили с ней. Не бойся, мой повелитель. Твоя любовь не пострадает. Я мелькну в вашей жизни, одним коротким мгновением. Десять лет молодости простой девушки, а после вы продолжите жить свои длинные жизни. Если тебе так не нужно, я лучше пойду, отец, наверное, скоро выйдет.

— Нет! — Денна задержал ее руку в своих, притянул, касаясь губами туго уложенных кос, — не уходи. Мне нужно многое спросить. Про обратное изменение. Понимаешь, это важно. Это пригодится. Я…

И замолчал, остановленный тихим смехом. Гюнтера смеялась, и он застыдился слов оправдания. Она поняла, что Денна лукавит, защищаясь словами от главного. Смеясь, отступила, отнимая руку.

— Не уходи. Я просто хочу видеть тебя. Такой, какая ты есть.

— Так. Теперь так. Я приду снова.

Он проговорил те же слова одновременно с ее обещанием:

— Ты придешь снова?

Гюнта кивнула, еле видная в густом сумраке.

— Приду. Я обещала вам помощь. А королева обещала мне… Я скажу тебе после, что она обещала.

И Гюнта не нарушила обещания. В диких и запутанных, часто кошмарно страшных и невыносимо мучительных из-за невозможности их понять, снах Денны, она появлялась, когда разум его оказывался на волоске, горло рождало крик, а сердце колотилось, не справляясь с нагрузкой. Приходила, забирая его в обыденную мирную жизнь, в которой трава путала ноги, птицы пели обычные песенки, коровы паслись, следя за играющими телятами. Садилась в тени дерева, укладывая голову Денны на колени, укрытые юбкой, и клала прохладную ладонь на его воспаленный лоб. Смеялась и пела, слушала его рассказы, задавала смешные вопросы, снова смеялась, когда смеялся он. И оглядываясь на отцовский дом, снова исчезала, отпуская своего короля странствовать по иным мирам и реальностям снов.

Однажды Денне приснился старый сеновал, огромный, как отдельный мир, полный сладостно пахучих ворохов сухой травы и птичьего гомона под щелястой крышей. Это был правильный сон для двоих, и мужчина хотел лежащую рядом женщину, от нее тоже пахло сладко, сладчайше, особенно от груди в расстегнутой до самого пояса рубашке, а еще от круглого бедра, светлеющего в ворохе нижних юбок, там запах был другим, тревожным и торжествующим. Но Гюнта оттолкнула Денну, села, поправляя одежду.

— Это не должно принадлежать снам, мой король. Вспомни обо мне, когда изменишься и проснешься.

— Ты обещаешь?

— Если ты не передумаешь.

Она ушла тогда, а Денна упал в душистую траву, загребая щекотные горсти стеблей и высушенных цветков. Почти закричал, но сдержался. Сел, сжимая стебли в кулаках. И отпустил, уже без удивления глядя, как бывшие стебельки и листочки протекают сквозь пальцы странно пахнущей жижей. А та каплет серыми шариками, впитывается в рифленую прозрачную поверхность, проницает ее и там собирается в символы неведомого ему языка. Он встал, отряхивая руки. Сверху спускались, качаясь у плеч и лица, толстые паутины с белесыми вздутиями на перекрестьях. В треугольный проем входа вдвинулось нечто, широкое снизу и сходящее на нет к макушке, загудело, острым когтем вскрывая пол и вынимая оттуда гирлянды слов. В середине пирамиды раскрывалась щель, поглощая блестящие серые бусы, те вползали, болтаясь мокрыми хвостами.

— Да, — сказал себе Денна, отступая, чтоб пирамида не отдавила ему ногу, — верно, Гюнта, не здесь.

И закрыл глаза, крошечной мошкой переползая из реальности бывшего сеновала в следующий сон, вынутый им из медленного глотка или вдоха вязкого вещества, заполняющего медицинский саркофаг веа Саноче.

— Он хорошо справляется, — заметил тот, следя за показаниями приборов, — на удивление хорошо, быстро. И не реагирует на сны так бурно, как измененные первой группы. Будто у него там есть проводник. Хорошо бы так. И жаль, — он оглянулся на огромный экран, полный месива непонятных знаков и образов, — жаль, мы не можем видеть его сны буквально, как видит их он сам.