— Так я столкнулась с прихотливым течением времени, еще девочкой, не достигшей шестнадцати.

Неллет полулежала, почти невидимая Даэду за клубками и стрелами ярких букетов. Листья, цветки, клонящие сочные головки, ветки прямые и гнутые, побеги, завитые кольцами. Среди зелени мелькали насекомые, ползали, гудя, толстые пчелы, порхали, присасываясь к венчикам, бабочки. От сладких и свежих запахов кружилась голова, улетала, а после возвращалась на место, когда ветер входил в распахнутые занавеси входа, колыхая складки кисеи.

— Три года для меня утекали быстро, ведь в шестнадцать я должна пройти изменение и расстаться с друзьями. И они же ползли медленно, когда мы думали про Агейю, ее медленную одинокую жизнь в богатом доме знатного мужа. Она ждала. Надеялась. Ей не на кого было надеяться, кроме нас. Одно это заставляло меня пытаться совершить нужное. Заставило бы. Но было и другое. Живя в спокойном большом доме, где чужие ночные кошмары почти не касались моего сердца, я все равно внутри отмеряла день за ночью, и снова день, за которым опять ночь. Ночи, что для всех, имеющих душу, наполнялись кошмарами прошлого. Я была уверена, что правильная васса поможет мне что-то изменить вокруг. Для всех.

Неллет протянула руку, укладывая в ладонь белый цветок. Побег натянулся, и она, подержав, отпустила венчик, тот закачался, исходя ароматом.

— Все прочие пути были заказаны мне. Однажды, во время прогулки по городу я убежала от всех и явилась в центр вычислений и предсказаний, там можно было проверить варианты будущего, не для всех, разумеется, и только самые базовые. Варианты считала машина, тем, у кого был к этому допуск, а еще — дать ей задание можно было, не открывая себя. Так вот, все базовые варианты моей задачи имели решения, несущие в себе смерти. Или много, или же смерть семьи. Я была не настолько решительна.

Неллет задумчиво смотрела, как покачивается на стебле сбереженный ею цветок. И Даэд посмотрел на него тоже. Кивнул, показывая, понял.

— Если бы я не видела снов! Если бы я не умела перемещаться, беря с собой самых близких. Если бы я не была странной принцессой, с которой даже родители не понимали, что делать… Может быть, я не стала бы упражняться в том, что казалось глупостями. Нитки, сплетенные в горячее желание. Но я была такой, какой была. Собой.

— Нитки, — сказал Даэд, держа перо над бумагой, — их ведь тоже не ты. Натен и Калем. Ты не одна была. Такая. И они ведь работали, ваши вассы!

— Верно. Ты прав. Пиши. Во время подготовки перехода случился маленький эпизод, самый главный из того, что происходило. Ты замечал, что когда стремишься к одной цели, мир вокруг начинает выстраиваться нужными орнаментами? Поворачивается теми гранями, которые ты должен и можешь увидеть, чтобы встроить в свое стремление?

Даэд кивнул, записывая.

— Молодой знаток, мастер дальних переходов, готовя меня, спросил вдруг, влюблена ли я? И в ответ на мое удивление пояснил. Есть варианты перехода, не указанные в учебниках, они работают, экономя силы и время. Это, как всякие хитрости, известные экспертам в своем деле, понимаешь? Их все не перечислишь в книгах, или же книг напишется целая сотня. Эксперт на ходу вычисляет, что именно сработает для данного человека в данной ситуации.

— Вам, высокородная миссе, очень помогла бы сильная энергия эмоций, — так он сказал, держа мою руку и считая медленный пульс, — тогда сам переход займет пару мгновений, и адаптация пройдет очень быстро. Не придется полдня провести в принимающем центре.

И я… я не знала, что сказать.

Неллет усмехнулась.

— Я любила Калема, но уже не была влюблена в него, как в мои двенадцать. Натен давала мне тепло, а еще родители — я любила их, но без яркого восторга или отчаяния. Мне стало стыдно, неловко за себя, я заговорила о другом, отнимая руку. И тогда он, вставая и забирая свои приборы и записи, сказал деловито:

— Ваша птица, миссе, боюсь, она не выдержала подготовки, показания датчиков говорят, жизненные функции внутри коробки на нулевой величине.

Ариска! Маленький, рыжий и такой беззащитный. Он не давал согласия на переход, мы все решили за него, ведь он всего лишь звереныш, не имеющий человеческой души. Ты ответственна за него, предупредила меня веа, а я…

Я задохнулась, пытаясь сесть. Уцепилась руками за холодные бортики саркофага. И с удивлением обнаружила вокруг незнакомых людей в медицинской одежде. Он знал, на чем сыграть, этот молодой медик в центре перехода Острова. Я оказалась на Зану раньше, чем успела сообразить. И Ариска, конечно, был жив, спал в коробке, которую я поспешно расковыряла, уже в экипаже, любезно присланном за мной джентом Теннетом. Покачиваясь на кожаных подушках за широкой спиной молчаливого водителя, я поняла, страх за кого-то и любовь к кому-то могут быть намного сильнее эмоций, направленных на себя.

…Это был странный визит. Официальный внутри дома, где сам джент и его молодая жена принимали меня, как подобает принимать высокородную принцессу. Но для остальных я была просто ученицей престижной школы, исполняющей первое серьезное задание. Никаких встреч с членами королевской семьи материка или Западного округа. Никто из моей родни не знал о моем посещении Зану.

В доме все трое суток джент не оставлял нас наедине. Медленные обеды и ужины в парадном зале, поездка в лаборатории, где Теннет показывал мне свои достижения, прогулки по огромному саду и оранжереям. Он развлекал меня беседами, а вечерами мы слушали музыку в каминном зале. Агейя молчала, сидя поодаль, всегда в новых прекрасных нарядах. И ночью я не могла встретиться с ней, потому что джент и его жена спали в одних покоях.

И снова помогло то, что я была ответственна за другое существо. Высокие цели, да. Но ближе всех высоких целей — беспокойство за маленького котенка, который так и жил в моей комнате, в коробке, устланной мягким покрывальцем. Завтра мне возвращаться, понимала я. А Агейя все еще не получила подарка от веа. И что будет с ним, с Ариской, если даже я успею отдать его без всяких объяснений?

В последнюю ночь тревога придавила меня так сильно, что я не могла заснуть. Равнодушное молчание Агейи тревожило меня тоже. Я так ждала нашей встречи, а она будто перегорела, смирилась. И не делала попыток увидеться наедине.

Я забрала Ариску из коробки. Постояла у окна, глядя на яркую полулунку, которая медленно поднималась, теряя все цвета кроме белого, и он становился ярче, пронзительней. Я задернула штору, легла, прижимая к себе сонное маленькое тельце. Наконец засыпая, подумала о том, что он, бессмысленный еще, рыжий и теплый, спасает меня в чопорном доме так же, как в школе спасали вассы. Как независимая кошка Исса спасала веа Клодэй от злых приступов памяти о личной трагедии.

И во сне я сумела. Ты знаешь, как это бывает во снах. Состояние «вдруг оказался». Тебе снится нечто, может быть дом, внутри которого происходит что-то, и вдруг ты оказываешься совсем в другом месте, но что-то из дома переходит с тобой. Может быть, это старый стол, за которым ты сидел, раскладывая карты. Ты сидишь за ним же, но посреди людной улицы. Ничуть не удивленный совместным перемещением. И может быть, оно не только в пространстве сна, но и во времени, которое тебе снится.

Даэд кивнул, не прерывая записей. Все знают, как это бывает во сне.

— Я оказалась в том самом уголке сада, сотворенном Агейей. С Ариской на руках. Но это не была ночь, в которой я спала одна в богатой спальне роскошного дома. Напротив сидела Агейя, сминала в руке отломленный с ветки бумажный листок. Я прервала фразу, которую говорила тогда. И просто протянула ей Ариску.

Она бережно приняла подарок. Подняла на меня заблестевшие глаза.

— Он будет с тобой. Не сейчас, я привезу его. Когда сумею. А ты пока устрой его так, чтобы джент не нашел.

Странная логика сна. Получить подарок, еще не получив его, позаботиться о нем, пока его еще нет. И ждать. Может быть, наяву не осознавая, чего ждешь.

Во сне Агейя кивнула, улыбаясь и прижимая к себе спящего котенка. А я заснула, успокоенная. Теперь все будет, как надо, поняла я.

Но оказалось, я заснула, не просыпаясь, то есть провалилась на нижний уровень сна. В нем наш сад был настоящим. Мы поднялись из ниши, отводя виноградные плети. По тропинке к нам торопливо шли двое. Натен несла в руках большой клубок, Калем держал тугой свиток и лист плотного картона.

Мы стояли вокруг, дожидаясь, когда он устроит картон на траве, потом помогли ему закрепить бумагу, чтоб не сворачивались края. И выпрямились, потому что дальше началась его работа. Его и Агейи. Она присела на корточки, спустила с рук котенка, и он, задрав полосатый хвост, прошелся, обнюхивая бумагу, на которой Калем чертил линии, слушая шепот Агейи. Почему-то надо было так. Во сне, где логика скрыта от разума, но неумолимо убедительна. Девочка, мальчик, котенок, бумага, мелки и чернила. Бусина из ее ожерелья, лоскуток из косынки Натен, лента из моей косы, и по окончании рисунка — перо Калема тоже нашло свое место в странном чертеже, отмеченном невидимыми кошачьими следами.

— Вот, — сказал Калем, выпрямляясь и отряхивая испачканные мелом ладони, — Натен, давай…

Натен встала на колени, оглядывая линии и предметы. Встряхнула клубок, накидывая на палец первую петлю. И стала плести, шепча и плавно двигая руками. Васса росла, провисала плетеной серединой, я присела рядом, подхватывая край, Калем устроился с другой стороны. Мы работали втроем, совершая вассу для Агейи, первую, исполняющую желание, настоящее желание. В какой-то момент я подняла глаза, кивнула, приглашая девочку взять часть вассы в руки. Но Агейя отступила, тряся головой. Закрыла глаза, прижимая к груди кулаки.

— Вот, — сказала Натен, когда мы встали, растягивая плетеное полотно, — тебе.

— Тебе, — повторил Калем.

— Тебе, — кивнула я, с грустью вспоминая желание Агейи — быть одной, всегда одной. Поэтому она не захотела сплести свое желание с нашими?

Мы расступались, васса натягивалась, нити становились тоньше и легче. И наконец, снимаясь с пальцев, она повисла сама по себе, чуть пошевеливая краями. Медленно поднималась, становясь почти невидимой в свежем осеннем воздухе.

— Желание, Агей, — прошептала я, волнуясь, успеет ли, — желание…

— Да, — сказала Агейя.

Васса поднялась и растаяла в яркой синеве над нашими головами. Какое-то время мы молчали. Потом Калем сказал:

— Не сразу. Нам придется пожить теми жизнями, которые нужны семьям. Но придет время, мы будем… мы построим башню, да, Натен? В ней будут коты, мы и вассы. Для всех, кому плохо. Агей, ты придешь тогда к нам?

Натен кивнула его словам.

— Нет, — хмуро ответила Агейя, — не потому что я не люблю вас. Мне будет нельзя.

— Почему? Тебе плохо тут, с джентом, но там тебе будет хорошо! — я пыталась убедить ее.

Но Агейя качала головой, снова держа на руках своего Ариску. По упрямому выражению на бледном лице я поняла, спорить нет смысла.

Проснулась я поздним утром, ловя обрывки ускользающего сна. Сказала ли Агейя, какое желание должна исполнить ее васса? Память молчала.

Потом был торжественный завтрак, девушки-тонки с лютнями, джент Теннет во главе стола, с бокалом и маленькой речью в честь моего отбытия домой. А я смотрела на Агейю, и видела, все в порядке, Ариска устроен, наверняка в той ее тайной комнате, и конечно, маленькая хозяйка позаботится о нем, как положено.

— … прощения за нелюдимость моей жены, — договаривал джент Теннет, держа в холеной руке бокал, — ведь она не знатного рода, и не выучила всех правил этикета. Но я постараюсь…

— Знатного, — внезапно прервала я его велеречие, — своим королевским желанием я нарекаю мисерис Агейю Теннет своей сестрой, единственной, без права опротестования нового титула. Бумаги оформлю на Острове, копию перешлю вам, джент.

Было весело смотреть, как изменилось гладкое лицо Теннета. Но он сдержался и рассыпался в благодарностях.

А через три года джент Теннет умер, внезапно и необъяснимо, утонул, принимая ванну в своих роскошных покоях. Его жены не было дома, личный врач диагностировал сердечный приступ. После пышных похорон вдова джента продала имущество и усадьбу, а также все химическое производство семьи Теннет, на которое не было претендентов-наследников. И удалилась в одно из поселений для медитации, которые располагались в предгорьях скалистого массива Орхаз, что на востоке материка. Те, кто приезжал туда жить, меняли имена и отвергали свое прошлое, так что найти человека, оставившего прежнюю жизнь было невозможно. И настойчивые поиски считались делом весьма неделикатным.

* * *

Неллет замолчала. Даэд сидел, задумавшись над исписанным листом. Потом, услышав тихие шаги и мягкий звук колотушки гонга на входе, поднялся и тщательно задернул шторы. Цветы на тонких лианах заколыхались. Неллет подставила руку и на запястье села бабочка, расправляя и складывая тонкие полупрозрачные крылья.

— Устала? — спросил Даэд, присаживаясь рядом с ее ногами, укрытыми шелком.

Она кивнула молча, оберегая натруженное горло.

— Молчи, не отвечай. Я просто спрошу, ответишь потом. Или сам додумаюсь.

После ее кивка продолжил, укладывая маленькую ступню к себе на колени.

— Вы не знали, какое желание загадала Агейя? Получается, не знали. Мне тяжело думать, но вдруг она захотела, чтоб джент умер? Хотя он мерзавец, конечно. Ты что улыбаешься? И еще желание, она же его проговорила сама: жить одной. Оно ведь тоже исполнилось! Но васса могла исполнить лишь одно, я верно понял? Так какое именно?

Неллет шевельнула ногой, удобнее устраивая ее на коленях мужа.

— Я тоже боялась, что Агейя совершила плохое, страстно пожелав зла. Но старалась верить, что это не так. А жить… Названная сестра высокородной принцессы имеет право на любую жизнь, где хочет и как хочет. Для этого не нужна васса.

— Ты снова смеешься? Да что, Нель?

— Ты видел ее, вместе со мной. И кого ты видел еще, Даэд? Ну? На руках старой женщины на пороге маленького домика.

— Ариска!

— Коты не живут так долго. Васса соединила их судьбы, чтоб Агейя не оплакивала своего кота. Продлила ему жизнь. Достойное желание для первой в реальности вассы, правда?

Она тихо рассмеялась замешательству Даэда. И добавила еще:

— Через десять лет после выпуска из школы Натен вдруг получила большую сумму денег от неизвестного. Очень большую. Так что они с Калемом смогли построить не одну башню, а сразу несколько. В них стали жить плетельщицы васс.

— Агейя!.. Но я все равно не понимаю, почему она сказала, мне нельзя с вами! Пусть бы жила в башне, с котами. Разве плохо?

Неллет перестала улыбаться. Тень легла на усталое лицо, делая его почти изможденным. И голос понизился до еле слышного шепота.

— Желания. Их необязательно оформлять и сплетать, запуская процесс исполнения через вассы. Агейя не сумела сохранить себя в чистоте помыслов. Думаю, она не виновата в смерти мужа. А вот в желании приблизить его смерть — да. Потому решила, что ей не место в башнях плетельщиц.

— Мало ли, чего пожелает человек сгоряча, — возразил Даэд, — она же не сделала ничего, для того, чтобы…

— Простой человек — да. Но не плетельщица. И не рисовальщик. Все сложилось так, как сложилось, муж мой Даэд. Иди ко мне. Я устала говорить.

* * *

Ночью Даэд лежал рядом со спящей Неллет, глядя в ажурный потолок, с которого спускались тонкие плети с листьями и цветами. Он уходил по ее просьбе, когда, усталая, она задремала после их трудов, вдруг спустился на жилые витки и бродил там, переходя с торговой площади на игровые площадки, потом на уровень спортивных состязаний. Оставаться в своем жилище было невмоготу, мысли тяжелели, становясь неудобными, казалось, они толкаются и ворочаются внутри, требуя, чтоб их, наконец, додумали и материализовали. Это все лето, думал Даэд, подставляя ладонь под струи фонтана, а за спиной бегали дети, смеялись, окликая друг друга. Горячее лето, которое уже прошло свой пик и опускается к осени, но разве скажешь, что она близко. Воздух напряжен так, что кажется, тронь, и порвется с треском. Будто что-то требовало немедленного решения, будто истекали намеченные кем-то сроки. Он не знал, кем и какие, но ощущал себя в десять раз более взрослым, чем, когда они только начинали записывать рассказы Неллет.

— Совмещение, — сказала она недавно, и пояснила в ответ на его вопросительный взгляд, — мы почти добрались до моих шестнадцати там, на Острове. Тебе сейчас столько же. Хорошо, чуть больше. И я еще не рассказала об изменении и том, что последовало за ним. Но уже скоро. В моем рассказе мне будет шестнадцать, которые так и остались со мной. И тебе сейчас столько же. Это влияет.

— Я понял, — иногда Даэд злился на слишком подробные объяснения.

Тем более, объясняя, Неллет молчала о чем-то еще. И сердце Даэда подстукивало, торопя и волнуясь, а вдруг она не успеет?

Он усмехнулся, пытаясь исполниться недоверием к своим страхам. Не успеет что? Дорассказать, пока не придут осенние сны? Но ранняя осень не забирает принцессу целиком, она будет просыпаться достаточно часто. Время есть. Будет. Так почему же ему кажется, что оно течет все быстрее?

Сейчас, лежа и слушая тихое дыхание, он думал, Неллет знает что-то, о чем не сказала ему, и это что-то нужно совершить вовремя. Он волнуется, успеет ли она. Не зная, что именно задумала.

Он повернулся, в слабом свете от желтоватых стен разглядывая профиль с полуоткрытыми губами и маленьким ровным носом. Нашел ее руку на шелке покрывала и осторожно накрыл своей рукой. Закрыл глаза.

И сразу же открыл их, чтоб не упасть с неудобной корявой ветки. Сел прочнее, ухватываясь свободной рукой за обломанный сук, заросший понизу мелкими жесткими листьями. Осторожно поджал ноги, чувствуя, как по спине побежали суетливые мурашки — внизу клубился рваный туман, открывая могучий ствол и корни, разбросанные по воздуху. Над пустотой.

Напротив возникла повозка, санаты вертели лупоглазыми головами, складывая и выпрямляя членистые лапы. Джент Денна опустил поводья, оглядывая Даэда с легкой улыбкой.

— Ты изменился, маленький муж принцессы. Общение со зрелостью не проходит без следа. Для некоторых. Для любящих, например. Нравится чувствовать себя стариком, дженти Даэд?

— Я не старик, — голос скрипнул, корябая горло. Руки затряслись, слабея, ветка будто сталкивала его, становясь скользкой.

Денна нагнулся, вцепляясь взглядом в растерянное лицо Даэда, и вдруг, вытягивая губы, ухнул, топнул, раскачивая повозку. Резко разошлись над тентом с сиденьями веера радужных крыльев.

Смех Денны стремительно удалялся, оставаясь над головой, рядом проносился корявый ствол с чешуями толстой коры, мелькали врезанные в древесину надписи и знаки. На мгновение Даэд застрял в развилке корней, насыпавших ему за шиворот мелкой земляной крошки, проваливаясь, в последней попытке удержаться обжег ладонь о живой, мечущийся в тумане корень. И полетел вниз, уже еле слыша насмешливый крик сверху:

— Что там, в нижней пустоте, под вашей драгоценной Башней? А, маленький муж высокородной…