Илена играла на ашели, и у нее получалось очень хорошо. Даэд сидел у стены, слушая и одновременно разглядывая гостевую комнату девушки, стараясь делать это вежливо, незаметно. Тут было совсем не так, как в ее же кабинете. Шторы, подхваченные витыми шнурами, скрывали стены, драпировались объемными складками, образуя уютные тайные шатры со спрятанными диванчиками. Он и сидел на таком, рядом с откинутой шторой. На низком столике толпились чеканные тарелки и бокалы тонкого стекла. Он уже знал, тут много роскошных вещей, сделанных из изначальных материалов, которых мало, и восстанавливать запасы стекла и металла — дело долгое и кропотливое. Разбитый бокал никогда не выбрасывался, осколки бережно собирались, из них мастера выплавят новое стекло и создадут новую посуду, добавляя взамен непременных утрат драгоценное стекло из песка, собранного в тяжелых водяных тучах. На жилых уровнях Башни чаще использовалась вечная пластиковая посуда, она не билась и служила многим поколениям людей. Еще тут было много вещей из специально обработанной кожи, которая после размягчения и вываривания становилась полупрозрачной и звонкой, как тончайшее резное дерево. И не ломалась, если сожмешь сильной рукой ножку кубка.

Будь благословенна пустота, в который раз подумал Даэд, вертя в руках такой кубок с гравировкой на просвечивающих гранях. Как выжили бы тысячи и тысячи людей, которым постоянно нужны пища и вещи, одежда, удобрения для полей и огородов, если бы тучи и ветра не приносили в себе так много всего. А вот на земле дожди идут просто так, вспомнил он. Льют с неба, омывая лица и волосы, и Неллет говорила, их главная суть — утоление жажды растений. Жаль, что сейчас не сезон соленых бурь. В классах рассказывали, тяжелые и мощные тучи, которые приходят с такими бурями, так сильно насыщены влагой, что в них можно купаться, как в бассейнах. И там, в зыбких водяных пузырях, похожих на огромные капли, живут небесные рыбы. Небольшие и очень красивые. Конечно, рыб Даэд видел. В садах есть маленькие пруды, они плавают там, распуская вуалевые цветные хвосты. Но увидеть бы самому, как туча несет в себе множество прозрачных шаров, а в них — рыбы. Но разве увидишь все чудеса за одну невеликую неделю. Кажется, сейчас, на исходе седьмых суток Даэд лучше стал понимать нежелание охотников уходить в нижние уровни Башни. Пустота постоянно подкидывает новые и новые чудеса, пусть опасные, но — новые. Уйти, даже на время? И вдруг пропустить нечто, чему не будет повторения. Такая жизнь похожа на сказку.

Он вдруг понял, что ашель замолчала. Илена положила инструмент на кушетку, и сидела неподвижно, ожидая, когда гость очнется от раздумий. Она была наряжена, как в тот первый вечер. Голубое, в цвет глаз, длинное платье с высокими разрезами по бедрам, открытые плечи и руки. Вдоль шеи спускались украшения из цветных перышек, которыми девушка заколола высокую прическу.

— До полуночи осталось меньше трех часов, Дай, — яркие губы, тронутые помадой, приоткрывались, показывая блестящие зубы, а лицо и все тело оставались неподвижными.

Будто она не живой человек, а кукла, чтоб говорить слова. Даэд неловко пошевелился, ставя на скатерть кубок. И зачем она зовет его коротким именем? Каждый раз он вспоминает о Неллет. Это их имя. Ласковое. Нель, говорил он, она отвечала — Дай. И вместе смеялись.

— Хочешь, я позову Анчку? Она плакала, когда я передала твой отказ и пожелание счастья.

Блеск зубов исчез, губы сомкнулись…А Неллет, спрашивая, приоткрывала рот, совсем чуть-чуть, и Даэду казалось, она ждет его слов, как птенец ждет еды.

— Нет. Не нужно. Ты ведь не гонишь меня, Илле?

Голова качнулась на высокой шее. И снова застыла.

Она такая красивая… Даэд моргнул, не зная, куда смотреть. Не в эти же совсем равнодушные голубые глаза под рыжеватыми ресницами. Нехорошее это равнодушие, но ему нужно решиться и сказать, что собирался.

— Илле. Я… Тебе Янне сказал, да? Что мы сегодня должны. Должны быть вместе.

— Я согласилась стать твоей отмеченной женой, Дай. Янне спросил, и я согласилась. Хотя понимаю, что мы не увидимся больше. Скорее всего так. Нам осталось меньше трех часов. Или ты хочешь сделать мужскую работу за три удара сердца и сразу исчезнуть в пустоте? Это будет очень некрасиво, не по-мужски.

— Подожди.

— Я уже жду.

Он не хотел подниматься со своего места, потому что она тогда решит, что встал и идет к ней. Но тут Илена встала сама. И Даэд повторил ее движение, поспешно, и — ругая себя за эту поспешность, что за ерунда, она поймет, что он пытается увернуться от нее, как от небесной нападающей твари. Разозлившись, сказал сразу, чтоб уже не маяться:

— Илле, я не стану с тобой спать. Прости. Но я хочу попросить тебя. Пусть Янне думает, что это случилось.

Теперь замерла она. И через несколько медленных мгновений села опять, будто ноги ослабели и стоять стало невозможно. Поднялась рука, похлопав по тканому покрывалу.

— Сядь со мной. Не бойся, я не трону тебя. Даже пальцем.

Зубы снова блеснули, на это раз в тайной насмешке. Обычные слова обрели свой изначальный смысл. Не бойся, сказала она — девушка — мужчине-охотнику. Не трону…

Даэд приблизился и сел с занывшей от напряжения прямой спиной. Но Илена, продолжая чуть заметно улыбаться, сама отодвинулась на край, чтоб не касаться его. Потянула ящичек резной тумбы, пошарила, и вытащила что-то маленькое, сжимая в кулаке. Раскрыла пальцы, показывая гостю. На ладони лежал зеленый флакон в форме капли, мерцал светлой точкой в центре.

— Мне тут мерель не нужен. Вернее… Ты не чувствуешь запаха, Дай? Я потратила половину запаса, думая, вдруг он поможет мне. Сегодня, после ужина. Не помог. Ты защищен своей любовью даже от мереля, даже б его целый бассейн тут.

— Прости. Что угодно я готов сделать для тебя, Илле. Но я не виноват, что так складывается.

Голубые глаза остановились на его смущенном лице.

— Ты понимаешь, о чем просишь меня? Завтра мне нанесут знак. Твой знак. Яннека будет пить несколько дней, и кидаться во все охоты, будет играть, призывая смерть. Потому что любит меня, а я захотела тебя. Потом мы помиримся, конечно, ты же уйдешь. И он поймет, что я отмечена не любовью. А обманом. Такой позор. Ты лишаешь меня не только последних часов, наших с тобой. Но и моей чести. Парни станут смеяться мне вслед, рассказывая, что ты не захотел! А я скрыла и ношу обманный знак.

— Да что же делать тогда? Ты, как охотник, Илле, загоняешь меня в сеть! А я не хочу быть добычей! Теперь тем более не хочу! Прости.

Мерель лежал на светлой ладони, казалось, капля дышала, расширяясь и опадая. Тонко блестели звенья нежной цепочки, свисая между пальцев.

— Такой простой выход, Дай. Возьми мерель. Тебе нужно только захотеть. Мой мерель и твое желание, чтоб все сложилось правильно. И через два часа исчезни из моей жизни. Навсегда. А я до конца своей буду молить пустоту за тебя и твое счастье. И сама буду счастлива.

— Мерель не приносит счастья, Илле! Ты знаешь сама.

Илена покачала головой, качнулись веера перышек на обнаженных плечах. Возразила упрямо:

— А я буду счастлива! Я так хочу. И знаю.

В ее словах звучала такая уверенность и одновременно такая горячая мольба, что Даэд заколебался на миг. Стоит ему пожелать и все изменится. На короткие два часа, а после ночной ветер и пролетающие дожди смоют мерель без остатка. Ни запаха, ни единой метины. Кроме памяти. Стыд перед Неллет будет мучить его. Зато Илена получит свою капельку счастья. Может быть, это правильно? Может быть, так и надо сейчас?

Но устав ждать, Илена сказала еще несколько слов:

— Тебе не придется нести ответ перед ксиитом. Это ведь мой мерель. Я все сделаю сама.

И Даэд вспыхнул, выпрямляясь.

— Думаешь, я испугался? Нет. Прости. Я не могу.

Он встал, дернул ногой, освобождая ее от складок покрывала, что спускались с кушетки к самому полу. Илена тоже вскочила, хватая его руку.

— Куда ты идешь? К Анчке, да?

— Не говори ерунды! Если бы я хотел, была бы только ты, ясно? Анчки всякие!

— Не ори на меня! Мы уже не в классах.

— А я на тебя орал, что ли? В классах! — Даэд вырвал руку, ступая к дверям.

Но Илена загородила выход. По бледному лицу кинулась краска, пятная щеки неровным румянцем. Побелела прикушенная губа. Кулаки сжались и Даэд отступил, как от рассерженного зверя, который может цапнуть.

— Ты должен обмануть Янне, — напомнила она, стараясь успокоиться, — если выйдешь сейчас, все поймут. Что мы…

— Да наплевать мне! И на Янне с его секретами тоже!

Девушка покачала головой, машинально поправляя складки платья. Глаза ее блестели, рот кривился, но кулаки разжались.

— Нет, Дай, не наплевать. А то не просил бы меня обманывать. Вместе с тобой. Если ты так, значит, это для тебя очень важно, да? Я помогу. Кшаат тебя сожри, черная вонючка! Помогу! Будем сидеть тут, пока не ударят полночь. Тогда выйдешь. Как… как герой. И пойдешь за своими секретами. Ну? Садись, поиграем в хадике. Или просто. Картинки в старых свитках посмотрим. Так быстрее пройдет время.

Но время не потекло быстрее. Когда вдалеке глухо ударил гонг, отмечая полночь, Даэду показалось, не два с половиной часа провел в небольшой, красиво обставленной комнате, а целую вечность. Он поднялся с кушетки, прижимая к сердцу руку.

— Не нужно снова извиняться, — устало перебила Илена несказанные слова, — иди, Даэд, иди в свои подвиги. Нет, подожди. Я только скажу.

Она подалась вперед, заговорила, глядя мимо него на расписную стену, одной рукой дергая струны лежащей рядом ашели, так что они жалобно ныли в такт словам.

— Как это получается у вас, мужчин, а? Мало того, что ты отшвырнул меня, как… как ненужную старую тряпку. Мало того, что я теперь запятнана и сама… сама буду выкручиваться. Так я еще и помогаю тебе! В твоих мужских играх! Все вы — герои.

Последнее слово прозвучало ругательством. Даэд молчал, потому что кроме еще одного «прости» не знал, что сказать.

— Все. Теперь иди. Забыть бы тебя насовсем. Я постараюсь. Вот заплачу ксииту за потраченный мерель. Вытерплю, когда все будут смеяться, надо мной. Тогда забуду тебя. Уходи, а то опоздаешь!

Он повернулся и вышел. Эхо шагов прыгало по безлюдному коридору, такое же быстрое, как они сами.

* * *

— Что, оторваться никак, да? — Янне шел впереди, слова кидал быстро, в такт шагам, чуть оборачивая лицо, и свет настенных панелей плыл, очерчивая вздернутый нос и растрепанные волосы, он один из немногих не заплетал кос, схваченных кожаными полосками. И руки, заметил Даэд, если не оттягивали карманы, или не пускались в жестикуляцию, постоянно ворошили и продирали пальцами короткие рыжие пряди. Неспокойные руки. Он коротко вспомнил Илену, неподвижную, как неживую, только губы шевелились да в глазах плескалась стиснутая, сжатая донельзя угроза. Угроза? Это как океан вдруг из берегов, смывая и разрушая все.

— Теперь быстро нужно. Время, охотник, время! Пожрать-то успел?

Шаги перебивали друг друга, потом сливались, будто шел один человек, снова рассыпались на приглушенную шершавым полом дробь.

— Совсем никого, — не отвечая, отметил Даэд, идя не за спиной, но все же отставая на шаг, чтоб Янне не рассматривал его лица, ловя выражение.

— Ты всех загонял, ичка. Редко бывает, чтоб за семь дней пять разных охот. Твоя удача. Дрыхнут теперь. Ну, на заготовке работают, только сюда не слыхать.

В оружейной тоже было пусто. У дальней стены сладко спал молодой охотник, устроив голову на сброшенных серебристых комбинезонах, одна нога свесилась к полу.

— Бери, — Янне вытащил с полки и бросил Даэду свернутую одежду, сам скрылся за поворотом стены.

И вышел вскоре, непроницаемо-черный, в облегающем фигуру костюме. Как вырезанный из ночной темноты силуэт. Невысокий, тонкий, но с широкими плечами, а руки длинные, как змеи, снова отметил Даэд, застегивая под горлом мягкий серебристый воротник. Янне осмотрел его, дернул сложенный на спине парус, щелкнув, отстегнул и сунул тючок на скамью. Ответил на выражение лица:

— Хотел сам полетать, а? Вот и полетаешь. Шнур тоже не бери.

Но себе выбрал моток из длинных, повесил на бедро, ухмыляясь чему-то. И махнул рукой, выходя снова, мягко ступая ногами с легкой кривизной, особенно заметной в обтягивающем черном костюме. Даэд шел следом по прямому радиальному коридору, ведущему к наружному краю. Машинально проводил рукой по бедру, за несколько охот привык ощущать там кольцо прочной веревки и тяжелый карабин с послушной застежкой. Спина без тючка сложенного паруса казалась голой и незащищенной. Что задумал Янне? Вряд ли что опасное, успокаивал себя Даэд, а впереди уже распахивалась платформа с длинным языком сторожевого пирса. Если б хотел выбросить в пустоту, к примеру, зачем было отправлять гостя к одной из своих жен? Тем более, к Илене, он явно ее ценит и отличает от прочих. Может быть, любит.

На пирсе, на самом его краю, Янне склонился к решетчатой клетке, заговорил вполголоса со сторожевым, загораживая того спиной. Даэд, приняв равнодушный вид, осматривал над решетчатой будочкой огромное ночное небо, полное звезд. Они ярчали по мере удаления от Башни, где ее мягкий свет не забивал их собственный. И становились цветными. Даэд знал некоторые созвездия, самые крупные и привычные, а все прочие были посчитаны астрономами и вписаны в свитки и памятные лепестки. Ученые знали, как обходиться со звездами, а для прочих они были всего лишь украшением небесного свода, совершали свой ночной танец, который невозможно было предсказать и рассчитать на глазок, потому что Башня двигалась в пустоте, постоянно. Меняя скорость, поворачиваясь, летела, и звезды летели вокруг нее, такие далекие и прекрасные. На уроках Даэд узнал, что предположительно звезды — огромные костры, зажженные в незапамятные времена небесными катаклизмами, и с тех пор они тоже летят в пустоте, так далеко, что физически добраться к ним невозможно. А значит, невозможно и проверить гипотезу. Некий рок, тот самый, который народ Ами-Де-Нета называл неумолимым хэго, разместил костры в пустоте, назначив каждому свое место, так рассказывали наставники, и сделано это для того, чтобы звезды не приближались, — не сожгли Башню напрочь. Потому нужно быть благодарными пустоте за ее заботу, и радоваться, что они так безмерно далеки.

На краю пирса встал черный силуэт, звездой блеснул на поясе фонарь, делая Янне частью ночного неба. Даэд подошел, заглядывая в нижнюю пустоту. Рука снова прошлась по бедру, нащупывая несуществующий страховочный шнур.

— Не боись, — Янне коротко рассмеялся, — стой смирно.

Парень уже выбрался из будки и уходил, шелестя шагами, разок только оглянулся, словно пытаясь запомнить, что видит.

Тихая какая ночь, подумал Даэд, а на щеках выступали мелкие капельки пота, их тут же высушивал даже не ветерок, не было ветра, а легчайшие касания воздуха. — Не было в моей жизни такой тихой ночи…

И вздрогнул, когда в уши вошел ноющий тугой звук. Янне прижал к губам сжатую ладонь. Набрал воздуха и снова дунул в маленький инструмент, который держал сомкнутыми пальцами. Нытье усилилось, меняя тональность, всхлипнуло, смолкло, дожидаясь, когда он снова вдохнет. Странный звук, не ограниченный стенами, без эха, которое они послушно возвращали, утекал с пирса, размываясь в черной пустоте, терялся среди ярких точек. И в перерывах Даэд различил мерные вздохи, согласно которым (он поискал глазами, нашел и уже смотрел, не отрываясь) звезды гасли, чтоб появиться снова, а потом гасли другие, зыбко очерчивая огромный крылатый силуэт. Вот он нырнул, подбираясь к пирсу с нижней стороны.

Рука Янне цепко взяла локоть Даэда.

— Сейчас, — он снова дунул в кулак, и через миг столкнул Даэда вниз, выворачивая его локоть, чтоб вернее направить падение.

Даэд взмахнул свободной рукой, удерживаясь, чтоб не замельтешить в панике руками и ногами. И упал, скользя ладонями по гладким скрипучим перьям. Уткнулся лицом, приподнялся, опираясь, но руки скользили, и он снова свалился ничком, слыша, как тяжко и быстро стучит его сердце под мягкой серебряной броней.

— Ноги, — крикнул сверху Янне, — суй в стороны. Давай, тютя, соберись. А то сверзишься.

Даэд, не поднимая лица, и слабо понимая, что нужно сделать, задвигал ногами, вытягивая носки, и вдруг уперся обеими в какие-то углубления, замер, проверяя, и осторожно сел, перебирая руками по перьевому покрову. Сглотнул, решаясь оглядеться. Бедра ныли от напряжения, а руки бестолково шарили по гладкому, в надежде все же уцепиться, но оставались ненужно свободными.

— Слышь, герой? Пока я молчу, ксиит летает. С тобой. Ясно? А?

— Яс-но…

— Потом позову. И вытащу тебя.

Удерживая зверя, он снова продудел несколько ноющих нот. Ксиит, огромный, черный, мерно и коротко замахал крыльями, держась чуть ниже пирса. Повернул шею, блеснув на Даэда круглым черным глазом.

— Запомни. Все, что покажет. Ясно?

— Да, — у Даэда по-прежнему сильно и быстро стучало сердце.

Что он увидит в такой темноте? И как…

Но дудка молчала и ксиит, взмахнув крыльями, внезапно оказался на расстоянии от Башни, пирс сделался маленькой игрушкой, светлой дощечкой, повисшей на черном, и на самом конце его — крохотная черная фигурка. А потом, как когда-то, на исходе весеннего месяца Мэйо, Даэд увидел Башню целиком. С восторженным ужасом смотрел, понимая, что огромная, она сейчас очень далеко от него, никакого шнура не хватит, чтоб вернуться. Да его и нету.

— Ты… — он замолчал, думая, нужно ли что-то говорить ксииту. Была бы упряжь, как у колесницы санатов, но руки пусты.

— Ты… Вперед, да? Куда мы летим?

Но зверь молчал, не меняя мерного движения, Башня оставалась сбоку и уменьшалась, наполняя сердце Даэда ужасом и изумлением. Такая крохотная, что можно поставить ее на ладонь. А теперь — взять двумя пальцами. А теперь…

Он водил глазами по ярким точкам, пытаясь определить, которая из них — Башня. И не мог. Напрягая ноги, наклонился, пытаясь увидеть, что там, внизу, но спина была широка, и ничего не видно, кроме своих светлых рук на черном перьевом покрове. А затем, словно ощутив изменение позы, ксиит лег на крыло, так что Даэд свесился вниз, отчаянно размахивая руками. Ноги сидели в углублениях шкуры плотно, будто погруженные в клей. И он понял, не упадет, хотя висеть боком было ужасно неудобно. Внизу, под темнотой, лишенной звезд, мерцала нижняя дымка, еле заметная, закручивалась витками и спиралями. Такая далекая. Приближалась.

Несколько вдохов и выдохов, и вот уже лицо Даэда с маху погрузилось в живой мягкий туман, перья на спине ксиита заблестели миллионами мелких капель.