Вытирая рукой глаза, Даэд зажмурился, влага пахла резко и было страшно, вдруг это не просто вода. А ксиит летел, не сбавляя скорости, уже ровно, так что всадник сидел, изгибая спину, когда зверь резко менял направление. Будто огибает препятствия, подумал Даэд, вытирая руку о бедро. Через сомкнутые веки сочился свет, тревожил, понукая. Даэд осторожно приоткрыл один глаз, другой. И снова попытался вцепиться в гладкие перья. Вокруг стоял день, ярчайший, ломился в глаза белым светом, неслись навстречу какие-то прозрачные столбы, вспыхивая совсем уж невыносимо. Ксиит летел, вовремя сворачивая, как… как в лесу, прикинул Даэд, между деревьями. Только совершенно огромными — он задрал голову, пытаясь разглядеть, куда уходят бесконечные кривые колонны. И не увидел.

А потом зверь замедлил полет и плавно плюхнулся на небольшую, совершенно круглую поляну. Повернул шею, сверкнув на всадника круглым черным глазом и повесил голову, что-то собирая с земли.

Земли… Земля? В немыслимом далеке от Башни, внизу, куда они почти падали в полете, скрытая до того завитками и спиралями нижней дымки.

Даэд напрягся, вытягивая шею. Вокруг было странно и непонятно, но больше всего ему хотелось вытащить схваченные углублениями в основании крыльев ноги, спрыгнуть и осмотреть землю, на которой сидел зверь. Отсюда, сверху, он видел лишь поверхность, прикрытую то ли белой травой, то ли мелкими кучками пепла. Рассмотреть. Пощупать. Поднести к лицу, если оно возьмется в ладони. Или прилечь, приближая глаза.

— Я… — он откашлялся, соображая, как договориться и возможно ли это.

Страшновато, вдруг, если он спрыгнет, ксиит бросит его тут, одного.

— Я спущусь, а?

Зверь не ответил, продолжая собирать что-то, прищелкивал клювом, наверное, ел. Даэд подергал ногу, мышцы у основания крыла содрогнулись, и ступня освободилась. За ней вторая. Но он продолжал сидеть, обдумывая свое положение. А если Янне в своем хвастливом безумии просто решил избавиться от него? Сейчас ксиит взмахнет крыльями и исчезнет среди этих странных бесконечных стволов, а у Даэда нет даже веревки, чтоб привязаться к нему. Ничего, кроме рук, ног и скинутого на плечи мягкого капюшона. Еще — голова. Но она как-то совсем ничего не хотела придумывать.

Он судорожно вздохнул, понимая, не усидит, спрыгнет. И дав себе десять секунд, запустил мерный отсчет, расслабившись и опустив на колени руки.

Если нет ничего, но в голову пришла мысль о голове…

«Вы можете пользоваться не только тем, что можете пощупать или увидеть. Есть прочие инструменты, и невидимые, они работают ничуть не хуже. Точно так же они бывают исправны и нет, нуждаются в настройке, и ваша задача перед использованием определить, станет ли инструмент работать».

Десятая секунда ушла. Даэд открыл глаза, видя перед собой сверкающий ошейник, украшенный всякими красивыми камнями. Не знал, почему, чувствовал — нужен именно такой. Поднял руку ладонью вверх. И соскальзывая, встал перед мощным клювом, проминая подошвами мягкое нечто, устилающее поверхность.

— Это не плен. Это, чтоб ты не забыл обо мне. Хорошо? А кончик ремня буду держать на пальце. Когда настанет пора улететь, я услышу твои движения.

Ксиит молчал, поворачивая голову, чтобы по-птичьи увидеть собеседника одни и другим глазом. Даэд кивнул и легким жестом обозначил движение, будто набрасывая невидимый ошейник на черную шею. Согнул мизинец, и сам посмотрел на него с удивлением — так реально легла на сгиб пальца тонкая петелька длинного витого шнура. А ксиит повел шеей, на которой сверкал изысканным украшением яркий ошейник.

— Красиво, — одобрил Даэд.

И уже спокойно, чтобы не спугнуть мысленную работу собственным изумлением перед сделанным, отступил, осматриваясь. Присел, трогая пальцами завитки и стебли, торчащие из гладкой поверхности. Одни были упругими, уворачивались, выпрямляясь, другие тут же поникали, некоторые от прикосновения рассыпались в мельчайший прах. Даэд встал и двинулся по кругу, осматривая толстые стволы. Или — колонны? Ксиит чернел огромным пятном на серовато-белом фоне, ходила из стороны в сторону большая башка на мощной шее.

Тут все важно.

Даэд трогал рукой толстые круглые стволы, внутри которых мерцало что-то, пульсировало. Это же нечто, совсем отдельное от Башни. Значит, отсюда можно набирать, ну, к примеру, этой земли, чтоб выращивать в ней…

Он вспомнил свои же собственные слова, насчет питательного раствора. Чем он плох? Ну, ладно, не земля. А эти деревья? Они прочные и гладкие. Наверное, годятся, чтоб делать из них всякие вещи.

Вокруг слегка потемнело и невидимый шнур натянулся, стискивая мизинец.

— Подожди, а? — Даэд быстро оглянулся, — немножко. Мы не можем просто так улететь!

Ксиит кликнул, расправляя и складывая крылья, затоптался, кивая головой, щелкнул огромным клювом. А белый свет вокруг серел все больше. Даэд поднял голову. И увидел верхушки, которые смыкались над пустым колодцем круглой поляны. Как будто деревья клонились, разглядывая гостей. Или смыкались, как пальцы в кулак.

Он нагнулся, стараясь выдернуть пучок травы — хоть что-то забрать с собой, отсюда, рассмотреть и изучить, вернувшись. За спиной заорал ксиит. Раздался, заглушая его вопли, другой звук, совсем рядом, над головой. Даэд выпрямился, опуская руки с пучками травы. Ближайший ствол лопнул со стеклянным звоном, внутри что-то шевелилось, выскальзывая и щупая перед собой какими-то буграми и глянцевыми потеками, по которым пробегали влажные искры. И вдруг метнулось сверху к самому лицу Даэда, моргнув на конце потека, что стал плетью, влажным глазом, сочащимся прозрачной слезой.

Воображаемая петля стиснула основание пальца. Даэд отскочил, плеть задела плечо, упала, соскальзывая по локтю. Боли не было, но клочья серебристой ткани, которые она вырвала из мягкой брони, были окрашены ярким, красным.

Даэд побежал обратно, взлетел на спину, удачно ногой попадая в нужную выемку, зашарил второй, разыскивая. Руки держал перед собой, с пальцев капала кровь, растекаясь по перьям. А потом его прижало к спине и он, спохватившись, свалился ничком, натягивая на голову капюшон. Ксиит орал, уходя вверх почти вертикально, по сторонам, падая на белые ветки, кружились вырванные из крыльев перья, но Даэд не видел этого, и не видел, как зверь вытянул шею, в мощном рывке успев продраться через крошечное горло среди мешанины веток, обламывая самые тонкие, они падали вниз, звеня по другим, и беспорядочный звон вдруг слился в невнятный говор, полный слов — злых, укоризненных и насмешливых. Это он услышал. И поднял голову, когда все вокруг стихло, оставляя ушам лишь мерное дыхание больших крыльев.

Сел, стараясь поудобнее, это было нелегко с раскинутыми по спине зверя ногами. Наверно, Янне легче, у него кривые ноги, подумал и наклонился вперед, осторожно похлопав гладкие перья.

— Ты молодец. Вырвался. Спасибо тебе.

Ночь снова обступила летящих, мигая яркими звездами. Ксиит поднял большую голову, отягощенную клювом, и устремился вверх, так что Даэда откинуло назад и он, упираясь руками, приподнялся, смотреть, куда летят. Вверху и впереди маячил белый диск луны в знакомых темных пятнах. Летели так быстро, что Даэд моргнул, избавляясь от наваждения: казалось, луна приближается, но этого ведь не могло быть. Хотя… Знакомые пятна меняли очертания, ползая по бледно светящему фону. Три небольших слились в одно, поплыли, оформляясь, и чье-то лицо уставилось на них, мигая размытыми ресницами над сверкающими глазами. Знакомое лицо.

Даэд прищурился, потом широко открыл глаза, уставясь взглядом во встречный взгляд. На рисованной тенями и светом лице расплылась тонкая улыбка.

— Денна, — прошептал Даэд, ухватываясь за перья, которые встали торчком, — джент Денна.

Серые губы говорили что-то неслышное, а потом все исчезло, и вокруг ничего не осталось, кроме звезд. Со свистом обогнали ксиита маленькие тугие облачка, совершенно круглые, как мячи, один ударился о крыло, отскочил, запрыгал упруго. Ксиит негодующе крикнул. И складывая крылья, стал падать, согнул шею, уложив голову на спину. Даэд закрыл глаза, на секунду. А открывая, зажмурился снова, оберегая зрение от радужных вспышек. Полет прекратился. Внутри нехорошо сжималось, как при резких полетах, когда шнур выдергивал его из воздуха, подтягивая к полетной площадке.

Снова Даэд освободил ноги, скользнул по гладкому боку, спускаясь на новую поверхность. Вокруг мелькало и вспыхивало, метались цветные вспышки, касались скул и лба, щекотали, отпрыгивая. Такие… он отвел рукой комок, потирая пальцы, которые щекотало прикосновением. Такие — пушистые. Да что это? Животные? Или чьи-то птенцы? Может быть, семена гигантских растений, пущенные в полет созреванием?

Снова держа на пальце петельку невидимого шнура, Даэд пошел, стараясь не наступать на комки, которые шевелились под ногами. Присел, бережно раздвигая мягкое и пытаясь нащупать землю. Но ее не было. Внизу, под ногами была такая же шевелящаяся масса, только более плотная, будто падая, пушистые комки приминали друг друга.

В растерянности Даэд выпрямился, пытаясь хоть что-то понять. Зачем это все? Ему — зачем? Янне сказал, увидишь сам, и потом захочешь вернуться. Даэд не мог понять, что именно он видит. Но со вторым сказанным согласился. Невозможно бросить увиденное, оставляя его непонятым. От этого раскалывается голова. Не с чем сравнить, не к чему пристегнуть. Все это тоже находится внизу, под иглой Башни, уходящей в нижнюю дымку? И если так, что с ним делать, как поступать?

Один из комков, пушащийся синим и голубым, вдруг с мягким звуком лопнул, рассыпая светлую тончайшую пыльцу. Даэд взмахнул рукой, пытаясь отогнать мерцающие облачка пыли, не удержался, вдохнул, покачнувшись. Звон в голове стал невыносимым, а после вдруг стих, оставляя режущую ясность. Моргая, он вытер испачканную в пыльце руку, на бедре остались пятна крови, а на ладони она уже свернулась, и ссадины, нанесенные острыми ветками белых деревьев, подживали, засыхая.

— Иди к нам, — произнес приветливый голос, — нельзя сказать, что мы ждали именно тебя, но все равно рады. Как там наша упрямая дочь?

Вокруг уже не мельтешило, не прыгало, а был просто сад, в котором стволы деревьев, обычных, утопали в яркой зеленой траве, свисали на ветках шарами красные яблоки и желтые сливы, ярко белела на длинном столе парадная скатерть тонкого полотна. И сидели, вольно устроившись на удобных стульях, веселые люди. Денна махал рукой, поднимая в другой прозрачный кубок, полный рубинового вина. Улыбалась королева Ами, поправляя раскинутый по траве подол ослепительно-синего платья. И вообще все тут было ярким, цветным, казалось, каждому отдельному предмету и человеку придан был его собственный цвет.

Синее платье королевы, пепельно-голубые волосы под диадемой морозной голубизны, бледные руки с тончайшим оттенком наступающих светлых сумерек.

Багровый камзол джента, яркий румянец на щеках, красноватый загар запястий, темно-вишневый кубок и алое в нем вино.

Желтые платья девушек-тонков, ослепительно-соломенные волосы по плечам, будто присыпанным золотистой пудрой. А рядом — лица парней-тонков, коричневые, как старая медь, и одежды, похожие на панцири толстых жуков, отливающие бронзой.

Белая скатерть, белая посуда, хрусталь с искрами белого в прозрачной глубине.

Зеленая трава. Яблоки и сливы на тонких ветвях.

— Тебе нравятся сказки, маленький джент? — в мелодичном голосе Ами звенели синие колокольчики, — настоящие сказки, цветные, которые наверняка тебе рассказывала мать, и ты засыпал, видя перед собой. Сказку.

— Хотел сделать ее настоящей реальностью, а? — Денна поднес кубок к лицу, глотнул, вытирая запястьем красные губы.

— Это морок… — Даэд внимательно осматривал предметы, прижимая руки к бокам, чтоб ничего не коснуться, — мое воображение, да? Из-за этой пыльцы. Или она тоже?

— Мальчик спрашивает у морока — морок ли он? — синие колокольчики зазвенели смехом.

Денна захохотал, разваливаясь на стуле. Он был похож и не похож на того утонченного джента, который остался на острове Ами-Де-Нета. Те же черты лица, но более резкие, и фигура стала больше, плечи расширились, голос погрубел.

— Цвет, маленький джент. Он диктует, каким мне быть. А иногда моя драгоценная Ами выбирает красный, и становится, м-м-м, сочной и полнокровной, как грубая трактирщица.

Ами отмахнулась тонкой рукой, голубовато-бледной:

— Фи, джент.

— Хочешь поиграть в сказку? Выпей вина, малыш. Красного.

— Он выпьет белого, со мной, — перебила Ами, — вернее, оно цвета светлого сапфира. Ты видел такой цвет, мальчик? Я покажу.

— Вы спросили про Неллет, — сердито напомнил Даэд.

— А, — королеву скрыли желтые призраки тонков, они хлопотали, наливая в хрусталь вина и меняя тарелки, — это подождет, у нас впереди вечность. А вы полагали, что без вас мы состаримся и умрем, да, юный герой нашей упрямой Неллет? Может быть, но очень и очень нескоро.

— Успеем наиграться, — громыхнул голос Денны, — выбирай себе цвет, малыш, иначе стол не примет тебя.

— Я останусь собой.

— Тогда будешь пить стоя, — Денна приподнялся, протягивая кубок.

— Вероника и колокольчики, — пропела Ами, сплетая пальцы и любуясь полупрозрачной кожей, — голубянки, небесники, утренняя кашка. Летучий синий лен. Ах, какое наслаждение. Кровь во мне холодная и шипучая, звенит в ушах, как ледяные пластинки в ручье.

Даэд оглянулся на черного ксиита, который виднелся между живописно изогнутых стволов. Во рту пересохло, от мерного речитатива Ами жажда усиливалась, яркие пятна цветов и оттенков входили в глаза, заполняя мозг нежной щекоткой. Вероника и колокольчики. Синий летучий лен. Голубянка и утренняя кашка.

В руку ткнулся теплый, ласковый кубок, пальцы сами обхватили удобную ножку. Даэд поднес его к губам и сразу глотнул, торопясь избавиться от внезапной мучительной жажды. Закашлялся, вытирая лицо и губы дрожащей рукой, согнулся, плюясь. С губ на траву падали вязкие капли. Соленая, почти горячая жидкость, с запахом таким знакомым. Перед глазами Даэда мелькнул разделочный нож, рассекая на ленте розовую мякоть.

Денна хохотал, сам прихлебывая из наполовину опустошенного кубка. Стукнул им о стол, не отнимая пальцев.

— Ну, не пугайся, малыш. Это и есть вкус алого цвета. Ты не знал?

— Хочешь, тонки поднесут тебе меда, желтого, как дневное солнце?

Даэд опустил глаза, глядя на ноги джента, те врастали в траву, змеясь багровыми корнями, в которых пульсировала густая кровь, приподнимая и опуская поверхность. А рядом шевелился раскинутый по траве подол платья Ами, собранный из миллионов синих цветков, ползающих, как мелкие насекомые.

— Пожалуй, ему пойдет фиолетовый, — раздумчиво сказала королева, поправляя подол, чтоб цветкам было удобнее карабкаться по серебристой штанине Даэда, — малыш-аметист. Неллет хорошо постаралась, принося из снов дивные камни разных миров, теперь они наши.

— Оранжевый, — предложил джент, пошевелил ногой, любуясь, как густая кровь толчками передвигается по щиколотке, — моя королева, он станет оранжевым, как солнце на границе грозовой тучи. И споет нам…

Даэд дернул невидимую петлю, закрепленную на пальце. Отвернулся и побежал по траве, стряхивая суетливых цветочных бабочек, те падали, расправляли крылышки, лепясь обратно. Позади хохотал Денна, стуча кубком о скатерть. А рядом, нежно переговариваясь чирикающими голосками, почти летели, еле касаясь травы, желтые девушки-тонки, встряхивая медовыми волосами.

Одним движением Даэд взлетел на гладкую спину, сунул ноги в выемки и хлопнул по перьям.

— Давай, друг! Летим отсюда.

Прикрикнул, сердясь:

— Да брось эту дрянь!

Ксиит кликнул приглушенно, не желая выпускать из клюва длинную плеть с узкими темными листьями и такими же темными глянцевитыми ягодами. С ней и взлетел, прикусив поперек мелкими острыми зубами.

— Морок, — шептал Даэд, качаясь на спине и в темноте не видя даже своих рук. Наощупь обирал с рукавов и коленей мелкую нечисть, скидывая в ночь, как мусор. И вдруг остановился, сжимая в потном кулаке дергающийся цветок. Раскрыл карман и стал запихивать туда собранное, которое еще не улетело от быстрого движения через ночной воздух. Повторял, криво улыбаясь:

— Конечно, морок. И все.

В темноте возник ноющий звук, ксиит напрягся, резче взмахивая крыльями. И сделав плавный разворот, устремился в направлении зова.

— Уже? — Даэд хлопнул ладонями по скользким перьям, взъерошил их, стараясь ухватиться, — подожди! Мы просто так вернемся? А вдруг там есть еще что-то? Что-то понятное мне!

Башня, словно взрываясь, возникла сразу, заполняя пространство белыми стенами с черными рисунками лестниц, переходов и резных решеток. Пластался ниже ксиита язык воздушного пирса. Чернела на светлом тонкая маленькая фигура.

Даэд приподнялся, упираясь руками. И закричал.

— Янне! Дай мне еще! Немного времени, Янне, совсем чуть-чуть. Пусть еще раз. Ты слышишь?

Флейта умолкла. Ксиит висел, не приближаясь к пирсу, мерно взмахивали большие крылья, озаренные негаснущим светом от белых стен. И снова раздался звук, уже другой, повелительно-резкий.

— Да, — сказал Даэд, плюхаясь на спину зверя, — давай, друг.

Свет падал теперь на его спину, показывая — Башня осталась позади. И Даэд, напрягаясь, словно это помогало зверю набрать скорости, подумал вдруг, а может, я сам смогу. Выбрать место, куда мы…

В голове ахнуло, вертясь и вспыхивая. Мысленно он крутанул веер картинок, торопясь выбрать одну, на свой вкус. Куда? Его мир состоял из Башни, ее нутра с жилыми уровнями, фабриками и полями, витками для игр и развлечений. А еще — лазурная лагуна Острова. И это все?

Но была еще одна картинка, такая же яркая, хотя Даэд никогда не был в показанном месте. Всплыла, но времени выяснять, откуда пришло к нему чужое воспоминание, не было. И он просто направил мысли туда, на землю (песок, мокрый), к домам (белые, в один-два этажа), к сухой траве, которую пригибал ветер (желтая, на серых камнях)…

Ксиит плюхнулся в воду, и сразу встал на сильные лапы, затоптался, переваливаясь и плеская вокруг — вода не доставала даже ему до брюха. Даэд осторожно соскользнул, ведя рукой по крылу, встал, опуская взгляд. И сразу сильно расстроился, не понимая сначала, чему. На нем не было привычной брони, облегающей ноги от щиколоток. Ветерок трепал намокшие края коротких штанов по колено, через ночную воду еле просвечивали босые ступни. Свет падал с берега, оттуда тянулись по мелким волночкам тонкие огненные змейки, а под ними слой воды просвечивался до самого песка.

Даэд коснулся мокрого крыла и шагнул, глядя то на кляксы фонарей, то снова под ноги, страшась, вдруг подплывет непонятная местная нечисть. Но мелко, крупные твари не спрячутся.

Вода мягко протекала по коже, ветерок студил мокрую ткань на штанинах, трогал волосы, перебирая их на лбу и затылке. Берег приближался, чернея рассыпанными по кромке прибоя валунами в половину человеческого роста, а за ними светили фонари и квадратики окон, шумела музыка, кричали что-то детские голоса. И стояла над всем маленькая монетка луны с неровным краем.

У самых камней пряталась небольшая тишина. Висела в такой же небольшой темноте, окруженная светом, дальними голосами от домов и проходов между ними куда-то в ночь.

Даэд шагнул в черноту, ничего не видя, повел рукой, поскользнулся на россыпи мелких подводных камней и почти повалился грудью на жесткий бок валуна. Ощупал, переступая, чтоб не споткнуться снова. И дернулся от неожиданности.

— Чего топчешься? А ну кручком штаны располосую?

На макушке соседнего валуна пошевелился черный силуэт, разгорелся красным огонек, осветив нос и нависшие над невидимыми глазами брови.

— Я… — Даэд умолк, пораженный не своим голосом.

— Та стой уже. Сюда не подходь, у меня три самолова, а там пусто, вот где стоишь. Чего, надоели танцульки? Или девка бросила?

Силуэт снова пошевелился, вытянулась вниз согнутая нога, заходили руки, сматывая невидимые лески.

— Городской, — постановил мужчина, копаясь в сумке, — своих пацанов я всех знаю. И не станут они по мелкоте шлепать в ночи-то. Им вот, пока лето, интересно де танцы, да музыка, и девки с ними тама. Потом вы поуедете, а наши останутся, потом тоже в город соберутся. И что интересно, ну хоть бы кто наоборот, с города сюда понаехал. Свой еще бывает, вертается, жену молодую привезет, а она ему потом сгрызет всю башку, чтоб снова отсюда. Культуры, видишь, им нету. А на что она тут, культура? Лезь наверх, а то ноги замлеют, хоть и тепло, вода с человека горячую кровь сосет, нутро студит. Ты сам тут, или с родителями? У кого поселились?

— Сам, — ответил Даэд хриплым, не своим голосом. Помедлил и влез на соседний валун, сел, подбирая мокрые ноги. Что отвечать собеседнику дальше?

Но тот и не ждал ответов.

— Культура ихняя. Вон телевизер включи и смотри свою культуру, хоть усмотрись. А тут главнее другое. Утром встанешь, а оно еще туман-туман. И после солнце выходит, красное такое. Вода тихая, что зеркало, любой плеск слыхать. Так вот нагуляешься и проспишь потом до обеда. Небось, ни разу и не смотрел, как тут солнце восходит. А?

— Нет, — согласился Даэд, радуясь, что невидимого собеседника вполне устраивают краткие ответы.

— Вот! — обрадовался рыбак. И тут же загрустил философски, — и я про это. Включишь, а тама то взрывы, то война какая, то разденутся и трясут своим, тьфу. А вот если б про важное говорили, самое важное, вперво сказали бы новость: этой весной слива цвести припозднилась, а миндали с абрикосом стоят, что твои облака. И корреспондента туда, чтоб снимал. Сюда, то есть. Тогда и можно было б смотреть его. А так тьфу и растереть. А ну-ка…

Он прервал монолог, шебуршась и двигая черными на фоне рассеянного света плечами и руками. Мелко заплескало снизу, пролетела, сгибаясь и раскручиваясь, бликующая рыбешка.

— Сижу, как дурак, — довольно отметил мужчина, — куда мне этих бычков, уже с полведра натаскал, кошкам разве. Тоня плюется, навялила полсарая, надоело возиться. А вот! Ползи поближе.

Даэд передвинулся, приподнимаясь на руках, сел на боку валуна совсем рядом. Локтя коснулся мокрый шуршащий пакет.

— Держи. Сумеешь нажарить? Они ж когда свежие, лучше любого ресторана. Или скажи там кому, соседка может. Ты у кого снимаешь?

— Спасибо. Я умею, — мешок был вертким, качался в руке. Даэд подхватил снизу другой рукой, понюхал зажатую в кулаке горловину. Пахло морской водой и рыбой, а еще почему-то травой и немножко песком.

Издалека послышался знакомый ноющий звук, его перекрыл короткий кликающий всхлип, потом еще и еще.

— Что за чертовня? — удивился рыбак, приподнимаясь черным силуэтом, — бакланы, штоль? Так ночь совсем. Ты домой?

Даэд уже стоял в воде, доходившей почти до колена. Сказал снова:

— Спасибо. Домой… Да. Наверное.

И побрел, гоня по мелкой воде свою собственную неясную тень. Штанины коснулись воды, захлопали по коленкам, и он вернулся к своему сожалению, с которого начал визит в этот непонятный чужой мир. Это вот морок. Настоящий. Потому что неоткуда взяться вместо серебристой брони обычной одежде, такой же чужой, как его тут голос. И одежды той всего-ничего — бредя по воде, Даэд пощупал свободной рукой карманы и пояс штанов. Поднес к глазам запястье, разглядывая плетеный шнурок с бусинами. Штаны. И какое-то украшение. Может быть, оно означает что-то, статус или это маленький прибор, наручная запоминалка. Жаль, что все это исчезнет, когда он вернется. Даэд, шагая, нагнулся, подцепил под водой горсть песка, который сразу вымыла вода, оставляя ракушки и мелкие камушки. Усмехаясь, сунул в карман, вспоминая — в другой карман он также пихал бабочек с подола королевы Ами. Нужно переложить. Сжать в кулаке и сунуть в карман брони. Вдруг останется что-то?

Ксиит топтался, расправляя огромные крылья. Был похож в темноте на огромную летучую мышь, Даэд видел таких в нижних витках, в заброшенных машинных прослойках. Только там они совсем крошечные.

— Пора? — забираться на спину было неудобно, мешал пакет с рыбой, коленки скользили по влажным перьям.

Даэд взмахнул руками и выронил пакет, а в ответ щелкнул клюв, ксиит заворчал довольно.

— Обжора ты, — Даэд устроился, поспешно вытаскивая из кармана ракушки и камни, сжал в кулаке, уставился на свое запястье, прикидывая, может, нужно снять эту, плетеную. Или наоборот.

Ноги плотно увязли в мышечных карманах, казалось, попали в густую кашу, и она застывала, упругая и сильная.

А потом все случилось очень быстро, прошелся по глазам красный свет, стелясь длинными полосами по зеленоватому небу, ниже мигнула алая скобка, вылезая из воды. Солнце, успел подумать Даэд, которого откинуло назад, потом вбок, потом — лицом на гладкие перья, и снова назад, так что уперся глазами в кромешную, лишенную даже звезд, темноту. Это солнце восходит там, над мелкой водой, где сидит на камне старый рыбак, произносящий незнакомые слова. Культура, телевизор, снимаешь, корреспон-дет, нет, дент. А рядом с ними такие знакомые, совсем человеческие. Солнце, небо, вода, пожарить рыбу. Песок. Жена. Он говорил, уезжают. Вырастают и покидают это место. Почему?

Изгибая спину, чтоб не мотало его на поворотах, Даэд подумал, а я бы вернулся. Остался. Если бы это не морок, наведенный дымкой и пустотой.

— Эй! — голос Янне вырвал его из раздумий, — чего застрял? Жить там собрался?

Даэд огляделся, недоумевая. Тьма не изменилась, ни блика, ни звезды. Ни тем более — огромной стены Башни. А голос вот он — совсем рядом. Уже раздраженный.

Он опустил голову, пытаясь оглядеть себя. Провел кулаком по груди, кожей ощущая знакомую мягкую чешую. Чуть согнул колено, натягивая эластичную ткань защитного костюма. Вернулся. Все вернулось и ксиит принес его. К голосу Янне. Но где же Башня?

— Вперед наклонись. Ксиит подлетит ближе. Давай, я тебя сниму. Герой.

— Я… я не вижу, Янне. Ты где?

— Да перед тобой! Вниз погляди, ну?

Даэд послушно свесил голову. Не увидел ничего, только мерно взмахивали огромные крылья, гоня и качая ветер.

— Темно, — сказал вполголоса и повторил громче, — темно, Янне, нет ничего.

В ответ флейта пропел несколько приказывающих нот, движение крыльев изменилось, желудок Даэда сполз ниже, потом все снова выровнялось. И снова мерно хлопали крылья, в кромешной темноте.

— Ты! — заорал вдруг Янне, — герой, кшаат тебя сожри! Ты меня обманул, да? И девка твоя тоже! Я тебе мальчик? Теперь сиди там, на матке, пока не сдохнешь! А я держать вас тыщу лет не буду! У меня своих дел полно.

— Подожди! О чем ты? Янне, что мне делать?

Даэд шарил руками по перьям, разжав кулак, выронил в пустоту прихваченные камушки, не заметив этого. Всматривался туда, откуда слышалась ругань охотника вперемешку с резкими приказами флейты. Каждый раз после ноющего звука ксиит трепыхался, будто на привязи, и продолжал взмахивать крыльями, удерживаясь на месте.

— Думал сделать из Янне дурня? Теперь сиди там, хлебай. И кто дурень оказался?

— Янне, скажи. Что?…

После нескольких выдутых нот Янне сердито и быстро проговорил, вроде бы уже ближе, чем раньше:

— А надо было брать свою Илле. Наврал, да? Картошка глупая. Попробуй ногу.

Даэд согнул колено, но мышцы ксиита сжались, стискивая ступню и щиколотку до резкой боли. Вторая нога тоже не слушалась. Над его головой тихо ругался Янне, прерываясь, чтоб выдуть из флейты несколько приказных нот. И вдруг сильная рука цепко схватила его за плечо, в ухо задышал горячий шепот:

— Рассказывай. Плати, как платил бы за мерель, за целую кучу. Скорее!

— Я… — мысли метались, прыгали, не имея сил выбрать одно. В голове крутились воспоминания. Девушка, медленно танцует, кланяясь и протягивая руки, уже украшенные ссадинами от щелчков длинного клюва. Мальчик с маленьким барабаном, читает нараспев, со страхом глядя на огромную голову, и челюсти, усеянные мелкими острыми зубами. Руки протянуты к зверю, предлагая собранные сокровища — самые-самые. Прозрачные камешки, флакон драгоценного стекла, лепестки памяти с лучшими воспоминаниями.

— Я… Птица, подобная зверю, зубы и крылья, видом дракон! Чертишь собой темноту!

— Хорошо. Давай, да. — руки Янне делали что-то, ощупывали, дергали, расстегивали воротник, открывая грудь ночной темноте, такой — кромешной.

— Мерель зеленый, слезы желаний. Мягко мерцает в дивном флаконе. Я расскажу вам о давних событьях, сложенных вечностью в сильные крылья. В самом начале была пустота. Башня летела, одна и прекрасна. В ней народилась чистейшая дева, звездам подобны глаза ее были. Капли дождя — как печальные слезы, влагой своей орошали ресницы. Где ты, великий и сильный охотник? Где мой любимый, никто мне не скажет…

— Тащи ногу. Медленно. Не молчи!

— Скажет лишь ксиит, великая птица, зверь, исполняющий сердца желанья!

Даэд напряг мышцы, осторожно вытаскивая ступню из мышечного захвата, медленно-медленно, в такт высокопарным словам поэмы. Мягкий сапог, пришитый к штанине, плавно соскользнул, Даэд, извиваясь, освобождался от костюма, стараясь на нажимать коленями на спину ксиита. Янне тянул его вверх, уменьшая давление. Другая нога скользнула, пиная спину, ксиит встрепенулся, заклекотал, дергая крыльями.

— С-скорее! Есть подарок?

— Что?

— Кинь ему! Хоть что!

Даэд сорвал с запястья плетеный шнурок, швырнул браслет в темноту, взлетел сам, поджимая ноги. Раскрыв глаза и по-прежнему ничего не видя, заорал отчаянно:

— Утрами! Бледными, чистыми светлыми! Дева на край выходила и пела. И на призыв ее ксиит являлся. Голову клал на девичьи колени. Сердце дракона точилось слезою, влагой волшебной, в стекло… заточенной! Ксиит… же…

В глаза рванулся свет, бедро ударилось о твердую поверхность, голова стукнулась, так что ухо запылало огнем. Даэд резко сел, упираясь дрожащими руками в плиты пирса, освещенные с одной стороны ровным светом Башни, а с другой — лучами встающего из туч солнца.

— Хватит, — Янне, сидя рядом, тряс головой, стаскивая облегающий черный капюшон, — а то стошнит меня. Сам сочинял?

— Саинчи Абрего, поэма о первом мереле, — Даэд закашлялся. В горле саднило.

— Пошли. Парни там напасли подарков великой Неллет. Во второй час после рассвета прибудут советники.

Янне вскочил, сверху осмотрел спасенного и захохотал, обидно морща короткий нос. Даэд неловко двинул руками, собираясь прикрыться. Охотник вывернул его из комбинезона, оставив ксииту всю одежду.

Встал, с вызовом глядя на Янне. Тот кивнул, досмеиваясь.

— Пошли, пока пусто. Возьмешь свои тряпки в оружейной. Захвати, что принес, чего добру пропадать, великая Неллет истолкует.

На пирсе валялась обкусанная ксиитом ветка, еще из самого первого прыжка, вспомнил Даэд, который будто сто лет назад был. И россыпь мертвых бабочек, серо-голубых в бледном утреннем свете.

А ракушки и браслет пропали, мрачно пожалел он, собирая бабочек, которые еще вяло шевелили ножками. Будто мороком был именно этот, последний его прыжок, туда, где ему было так странно хорошо. Лучше, чем на Острове и лучше, чем в Башне и под ней. Как узнать, где оно?

— Летает матка, — просвещал его Янне в пустом еще коридоре, где вдалеке мелькали чьи-то случайные фигуры, — потому уйти от нее потом может только охотник со свежим запахом. Понял? Если запаха нет, ксиитта оставляет охотника себе.

— Каким запахом?

— Дурак, да? Ты чего ночью ходил к намеченной жене? Думаешь, я такой добрый, решил тебе Ильку подарить? Просто так? Угу. Ксиит — благородная тварь. Не ворует мужчин у их женщин. А ежели свободный, заберет.

— Зачем? — они вошли в оружейную, навстречу выскочила девчонка, округляя глаза на голого Даэда, но промолчала, сжимая губы, готовые рассмеяться. Захихикала уже из коридора.

Даэд поскорее прошел к лавке, встал там, натягивая штаны.

Янне пожал плечами, расстегивая свой черный костюм:

— А кто ж узнает. Трое ушли, не вернулись. Потом уже никто. Я вот только. И то давно, потому что последний раз еле вырвался.

— А меня почему? Зачем?

— А интересно. Оттуда всегда приходит всякое интересное. Про другие места. Успеешь рассказать.

— Янне, — Даэд встал напротив, возвышаясь над безмятежным, немного хитрым лицом, усыпанном веснушками, — Янне, нет ничего, кроме пустоты и Башни в ней. Это все — оно где? Можно туда попасть снова?

— Бери новую жену и пытайся. Новая ксиит может забрать тебя, да. Опять увидишь всякое.

— Нет. Не всякое. Можно попасть в то самое место, где уже был?

— Зачем? — Янне пожал плечами, — неинтересно. Пошли поедим, герой. Потом еще обругаю тебя. Что не послушался умных.

Но судя по довольному лицу, Янне понравилось, что ночью ничего не было у гостя и намеченной жены. И Даэд не особенно испугался посулам.