Возвращаясь, Даэд с неловкостью понял, как сильно за эту неделю привык он к жизни, полной физических усилий, риска и бесшабашности. Покои Неллет были полной противоположностью уровням небесных охотников. Стражи каждого часа, размеренные ритуалы, которые невозможно изменить или нарушить. Никому, кроме великой Неллет.

Даэд попытался не думать о принцессе, гоня мысли, полные безмерной жалости. Жалости, доходящей до страха.

Чего я боюсь? — спросил себя, уже в комнатах перед покоями, где ему надлежало омыться, переодеться в чистое и сложить на подносы подарки для Неллет, посланные с ним сверху. Дары ждали девушки, чтобы нести следом за ним.

Ответ был прозрачен и лежал на поверхности, так ему показалось. Она так больна, так слаба и почти неподвижна. Вся сила ее внутри, и страшно, вдруг он увидит ее другой, после короткого и одновременно длинного пребывания в другой реальности.

Но сидя на удобной скамье и стаскивая потрепанную нестираную рубаху, покачал головой, прогоняя страхи. Нет, ему не страшно, что он изменится к ней, он скучал и любит Неллет. Страшно, что столько лет она неизменна в своей физической слабости, жалко ее, хоть бейся головой о стену, украшенную резными узорами. И ничего не изменить.

— Доброго тебе утра, саа.

Он поднял голову, опуская смятую рубаху на колени. Элле Немерос стоял, спрятав руки в широкие рукава парадного халата, улыбался, рассматривая нечесаные черные волосы и худое лицо.

— Принцесса хочет видеть тебя сейчас. Таким, какой ты вернулся. Пойдем.

— Доброго утра, элле, да пребудет с нами равновесие Башни. Правильно ли так? Я не успел помыться после ночных полетов.

Элле кивнул.

— Ничего. Неллет ждет.

Неллет ждала. Полулежала в огромной постели, убранной нежно-зелеными покрывалами с солнечными узорами, волосы веером раскинуты по вышитым подушкам, парадные серьги из прозрачных шариков, полных мерцающей влаги, оттягивают мочки, спускаясь на обнаженные плечи. На бледном лице сияли глаза, такой яркой зеленью, что Даэд удивился. В памяти они — светлые, под длинными темно-золотыми ресницами. Тонкие руки, сложенные на покрывале, казались еще тоньше от блеска тяжелых колец.

Он поклонился, слыша за спиной мягкие шаги советника, тот уходил, шурша плащом и подолом халата.

— Повернись.

— Что?

— Проверю, не вырастил ли себе крыльев.

Она рассмеялась собственной шутке, и Даэд, выпрямляясь, крутанулся на пятке, топыря локти. Захохотал сам, счастливый ее смехом и своей радостью.

— Нель! Как я скучал.

— Иди поцелуй меня.

— Я грязный. Смотри, тут кровь.

Она приподнялась, округляя глаза.

— Твоя? Ты ранен?

— Нет. Это так, всякое.

— Тогда скорее. И расскажешь. Много было приключений?

В покоях не было никого, так странно, даже советник очередного часа исчез, Даэд не понял, должен ли это быть элле Немерос или другой. Неважно. Главное, что он снова сидел рядом, держа ее руки в своих, исцарапанных и грязных. Целовал в губы и нос, трогал языком ресницы. С радостью вспоминая свои прежние движения тут, бережно взял руку Неллет, укладывая себе вокруг шеи. Она подняла вторую.

— Ты правда, грязный. Отнеси меня в бассейн, Дай. Рассказывать будешь после.

Через час, отчаянно чистый, пахнущий тонкими ароматами, с влажными волосами, он лежал рядом с Неллет, прижимаясь к ней, дышал, уткнув лицо в шею. Снова пришла жалость, будто он ее мать, не та, которая королева Ами, лениво-безмятежная в своей бесконечной жизни, а другая — настоящая. Для которой самый слабый и беззащитный из рожденных в муках детей — всегда самый любимый, и сердце точится кровью от невозможности что-то изменить.

— Не нужно жалеть меня, Дай, — Неллет гладила его по боку, трогала локоть, пробегая по чистой коже пальцами, — твои приключения делают меня сильнее и счастливее. У меня от них блестят глаза.

— Я заметил. Твои глаза стали ярче. А я подумал, что забыл тебя. Забыл, какие они — настоящие. Прости.

— Я боялась, что ты забудешь меня. Если уйдешь, я пойму.

— Уйду? — он сел, возмущенный, сбивая на животе покрывало.

Неллет покивала, внимательно глядя снизу.

— Тебе все равно уходить, Дай. Пройдет осень и настанет зима. Весной мне выбирать весеннего мужа. Так повелось. А нам еще много работать, нужно успеть.

Он застыл, голый, с растрепанными черными волосами. На плечах краснели свежие ссадины, которые Илена не успела залечить. Переспросил, маясь собственной глупостью:

— Как муж? А… Да. Прости. Прости мою дерзость, великая Неллет. Да будут сны твои…

— Перестань! Ты знал об этом, когда жаждал попасть в покои Неллет.

— И ничего не изменилось, да? Хотя мы с тобой. Мы же любим друг друга! Или все весенние мужья получают от тебя…

Осекся, заставляя себя замолчать. Но Неллет не рассердилась и не обиделась. Напомнила мягко:

— Тебе шестнадцать лет, Дай. Мне намного больше. Ты еще мало знаешь. Позволь мне сделать так, чтоб знал больше. Тогда ты будешь лучше меня понимать.

Он кивнул. Посмотрел на нее выжидательно, понукая взглядом и выражением лица.

— Что? — она удивленно подняла брови.

— Ты сказала. Сделать, чтоб знал больше. Я готов.

Неллет откинулась на подушки, прихватила длинную прядь волос, медленно наматывая ее на палец и отпуская снова. Заговорила, полуприкрыв глаза:

— Вот оно. Ты быстр, в решениях и поступках. Время подгоняет и тебе приходится совершать быстро, думать быстро. Это чревато ошибками. Но все равно это лучше, чем застывшее существование, которым живет большинство. Меня всегда поражало, Дай, люди живут короткие жизни так, будто впереди у них вечность. Оставляют на потом важные решения или свершения, или просто отмахиваются от них. А после исчезают в пустоте небытия. Можно бы возмутиться, но кто мы такие — толковать непознанное? Может быть, структура мироздания именно такова. Могучий базис из одинаковых людей, ведущих почти животную, неосознанную жизнь, и на нем взрастают отдельные плодоносные деревья. Такое видение мира приводит к смирению. Если так, то к чему что-то менять.

— Ты сама изменила очень много, — напомнил ей Даэд.

Занавеси шатра заколыхал ветерок, послышались за ним осторожные шаги.

Неллет кивнула, открывая глаза.

— Может быть, это были изменения, входящие в заранее определенные очертания. Неумолимый хэго империи Ами и Денны, помнишь? А теперь мне нужно рассказать сон, о котором ты ничего не знаешь. Можешь послушать его, посиди, пока элле и кенат-пина записывают. Потом уйдешь отдыхать, а я снова посплю. Ночью продолжим работать.

— Да, моя Неллет.

Даэд встал с постели. Натянув штаны, сел обок, на низкий мягкий табурет, и приготовился слушать, хотя голова была занята тем, о чем только что говорили. Хэго…. Неумолимая неизменность бытия. Это о ней. Об осенних снах, за которыми последуют зимние. О непременной весне, которая изменит его собственную жизнь. Явится новый муж, думал Даэд, не вслушиваясь в слова принцессы и в мерный голос кенат-пины, а я? По ее решению останусь советником, буду жить в маленькой келье, окруженный старыми свитками и современными досками памяти. Достигну зрелости и получу право приходить в покои принцессы на один час в сутки. Стоять над свитком, пока она будет спать. И записывать, а после переписывать то, что вдруг вырвется из спящих губ спящей принцессы.

Сохранится ли неизменность, если я не подчинюсь? Вместо выбранной мне судьбы уйду в охотники. Чтоб найти новую ксиит, которая будет уводить меня в нижнюю дымку…

— Много мелкой воды, — шелестел голос принцессы рядом с ним, — и по ней — огненные змейки — отражение светильников, зажженных над небольшими домами, каждый из одной или двух прослоек, и стоят они отдельно, не смыкаясь внутренними стенами. Подобно коробкам для хранения фруктов, только в них не плоды — люди. Внутренние стены являются также наружными, в тех, что видны от воды — прорезаны окна.

Горькие мысли Даэда о своей судьбе улетели, остался лишь настороженный слух. Что она говорит?

— Прорезаны окна, — послушно повторил кенат-пина, почти невидимый за колыханием многослойной кисеи.

— Там был юноша, почти мальчик. Светлые волосы с бликом света на них, широкие плечи. Он обнажен до пояса, идет по воде, и она тихо журчит, обтекая колени. Очень красиво — отражения света колышутся, разбиваясь и снова смыкаясь. Он идет к берегу, оставляя за спиной мрак над поверхностью вод. Там пахнет. Пахнет свежим весенним дождем, который приносят соленые облака. А еще белой рыбой олинией из больших прудов, только запах сильнее и жестче. Шум. С берега слышен шум, музыка, и детские голоса. А еще — поверху ветер, ходит, шевеля стебли высохшей травы.

Даэд напряженно слушал. Принцесса рассказывала не сон! Вернее, он был там! Но где именно он был? А еще сбивали подробности, которых сам не заметил или не помнил. И те, о которых не знал. Светлые волосы. Шелест сухой травы.

— Свет падал на него, меняя цвета от теплого красного к холодному голубому, я не смогла разглядеть черты его лица. А ниже плеч — сплошная чернота, пронизанная плеском воды.

— Тень, — прошептал Даэд еле слышно, чтоб не мешать воспоминаниям, — тень от больших камней.

— … они говорили о местных обычаях. Рыбак совершал провожальный обряд тем, кто выбирает другие пути, оставляя эту землю, чтоб не вернуться. Много слов, связанных в привычный речитатив, ясно, что он повторяет его неизменно и часто. Из незнакомых: культура, телевизер, пацаны, башка. Еще — оберегающие слова. О воде, которая по ночам выпивает теплую кровь из людских тел. Он заботится о мальчике. Дарит ему еду — рыбу в прозрачном мешке. И тот уходит. Возвращается в темноту, так и не выйдя на свет. Несет мешок в опущенной руке, на запястье что-то сверкает. Неясно и слабо.

Она помолчала, вспоминая.

— Да. У камней, которые вросли в песок, у них своя собственная чернота, усиленная цветным светом. И тишина в ней. Это немного страшно и очень красиво. Черное на фоне огненных кос.

Глаза принцессы закрылись. Рука свесилась, раскрывая пальцы. И Даэд осторожно взял ее в свои ладони.

— Я буду спать, — принцесса говорила медленнее и тише, так же понизил голос кенат-пина, страшась нарушить новый сон, — иди, Даэд, тебя позовут.

— Вода не сосет кровь, — шепотом сказал Даэд, наклоняясь так, чтоб кенат-пина не смог услышать его слов, — это просто так говорят там. Когда холод сильнее тепла.

Пальцы в его руке шевельнулись. Бледные губы тронула улыбка.

— Потом, Дай. Я засыпаю.

* * *

Книга исхода.

— Королеве Ами не пришлось ждать до назначенного самой срока. Через два года после ее двадцати шести был совершен прорыв в исследованиях.

Комплексный подход. В лабораториях брались за дело с таких сторон, что это могло вызвать усмешку у тех, кто мыслил более узко. Но ученые династии Ден не боялись показаться смешными. Сама королева не слишком вдавалась в подробности, доверяясь знаниям специалистов. Ей вполне хватило того, что результаты уже достигались.

— Через сны! — Денна, с изможденным усталым лицом сидел в кресле, напротив большого окна их общей спальни, — обычные сны, которые бывают так невероятны. Оказалось, порталы в другие миры находятся именно там. Группа джента Саноче сумела материализовать связи. Теперь нам доступны знания вне нашей реальности. Вернее, способы получать их.

Он коротко рассмеялся, потирая лицо ладонью.

— Я сам не слишком понимаю, как это работает. В свое оправдание могу сказать, что и джент Саноче не все понимает. Но к примеру, незнание процесса сбраживания плодов не мешает тебе наслаждаться прекрасными винами королевских подвалов, так?

— Так, — согласилась Ами, опуская от волос резной гребень, — но моих знаний должно хватить, чтобы не упиться до полусмерти или не отравить тебя некачественным вином. Это важно.

Денна покивал, зевнул, сползая в кресле удобнее.

— Мы следим за безопасностью. Это на первом месте. Я не могу рисковать тобой, мое счастье.

— Поэтому ты рискуешь своими мимолетными любимицами, — усмехнулась Ами, вставая и кладя гребень на подзеркальную полку, — мне некого позвать расчесать волосы.

— Ты о тонках? Скоро у тебя будут сотни красавиц, — заверил Денна, — и я не рискую девушками. Каждая знает, что ее ждет. Немного бессмертия взамен на толику материальности. Никто не идет в лаборатории без согласия, Ами. Это тоже важно. Скажи, а ты хочешь, чтоб тонки были не только девушками? Мне было предложено набрать в городе парней. Вот, думаю.

— В пары?

Денна покачал головой, следя, как жена перебирает на полке изящные безделушки.

— Тонки ориентированы на призыв. Так получилось, и мы решили ничего не менять. Каждая с радостью принимает приглашение от высокородного, но лишена собственных главных желаний. Их жизнь — сплошная нехитрая радость. Так же будет обстоять дело с тонками-мальчиками. Но все равно я стану тебя ревновать, моя королева!

— Тогда ревнуй к этому табурету, я его люблю за мягкость и драгоценную обивку, — поддразнила жена, удобнее усаживаясь и скрещивая красивые ноги в распахнутых полах домашнего платья, — в нем не меньше души, чем в ваших живых куклах.

Денна перестал улыбаться.

— Это серьезный вопрос, моя королева. Но подумай сама. Без помощи этих чудесных созданий мы не смогли бы что-то найти, так вышло. Сны юности, сильные и яркие, без тягостных собственных воспоминаний. Они оказались достаточно мощными, чтобы изменить ситуацию. И все они, повторяю, все! Пришли к нам сами, соглашаясь с условиями. Мы даем девушкам все, о чем они мечтали. Прекрасные наряды, вкусная еда, красивые комнаты, общение.

— Но не любовь? — утвердительно спросила Ами, качая головой.

— Нет. Этого нет. Но по статистике любовь делает долгосрочно счастливыми ничтожную малость людей. Прочие получают в лучшем случае несколько сладостных воспоминаний, которые лелеют потом, освещая ими серые будни. Сладость, смешанная с горькими сожалениями: утекающее время и невозможность сохранить счастье любви навечно. У нас же все тонки без исключения получают нежные встречи, полные удовольствий. И так будет длиться почти бесконечно, ведь вместе с неясной любовью, которая будет ли, они лишились старости и увядания.

Ами кивнула, не отвечая словами.

— Спасибо тебе, — сказал Денна после паузы.

— За что?

— За то, что не спрашиваешь, нужны ли мне нежные удовольствия тонков. Можно я отвечу на вопрос, который ты не задала? Не нужны, Ами, я люблю тебя по-настоящему.

Королева рассмеялась и подойдя, погладила каштановые волосы, провела пальцами по щеке мужа.

— Я всегда верила тебе, Денна. Я тоже тебя люблю. Ты говоришь, все готово? Как это будет?

За окном пели птицы, провожая золотой вечер, полный тихого солнечного света и сильного аромата цветов. Дальше, за деревьями, кто-то смеялся, замолкал, слушая собеседника и дальше смех становился общим. Вплетался в мужские голоса нежный девичий щебет. Они с нами всего пару лет, подумала Ами, а все успели привыкнуть к девушкам, таким тонким, что те казались полупрозрачными. Будто вовсе не люди, и это помогало относиться к ним как к изящным вещицам, с бережным удовольствием.

— Ты заснешь. Я бы хотел, чтоб мы спали вместе, но это продлится долго, Ами. Может быть, целый сезон. Это будет нелегко, мы ведь не простые существа с простыми желаниями. Все замкнутое в тебе откроется, все сложенное перемешается, глубинное выйдет на поверхность. И поверх твоих внутренних карт веером лягут карты возможных реальностей. Тебе нужно будет лишь принять бесконечное многообразие мира. Миров. Не пытаясь разобраться, что из увиденного лишь пустой сон, а что — запределье, существующее в реальности. Я сказал «нелегко»? Боюсь, это будет невыносимо сложно. Особенно для тебя.

— Почему для меня так?

— Ты прагматик. В тебе мало веры, и очень сильна склонность к анализу. Ты можешь измучить себя, пытаясь выстроить во сне логические связи, там, где мироздание бесконечно больше твоего сильно и блестящего ума. Поэтому, перед тем, как заснуть, ты должна решиться поверить. Я разбужу тебя, когда все показатели будут в правильной норме. И тогда засну сам. Я перенесу процесс легче.

— Да? — она обнимала рукой сильную шею, другой ерошила волосы, трогала пальцем густые брови. Успевая подумать среди важного разговора: вот совсем рядом моя бесконечность и в ней — бесконечный брак с восхитительным мужчиной. Выдержит ли мое сердце такую долгую любовь?

— Почему? — закончила свой вопрос.

— Я люблю тебя, — просто ответил Денна, и она восхитилась этой простоте, сильной, как океан, — это моя вера. Она не даст мне пораниться о собственный разум там, в смешении снов и реальностей.

— Я тоже люблю тебя, — мягко заверила его Ами, стараясь не слышать своих слов, а просто сказать их, — а еще, я не боюсь. Ни боли, ни испытаний. Если за ними придет к нам новая жизнь.

— Тогда сделаем это. Через месяц, на исходе весны.

— Да. О мальчиках-тонках, — вспомнила Ами, — конечно, пусть будут. Пусть они не нужны друг другу, но так все станет выглядеть более равновесно. Отправь своих людей в города Острова для начала. Пусть набирают учеников. Как ты делал с девушками. Потом будут с архипелага?

— И с материка тоже, — Денна кивнул, целуя ее ладонь.

* * *

— Ами сказала о равновесии. Но кажется мне, она пыталась оставить измененным существам какую-то общую надежду. А может быть, я просто пытаюсь придумать, какой была моя мать, до всего. Я ведь знала только вечную Ами. Тоже своего рода тонку. Королеву-тонку, лишенную страха старости, черпающую удовольствия из бездонного колодца миров. Думаю, это очень меняет человека.

Даэд поставил точку и с беспокойством посмотрел на бледное лицо Неллет. Она устала. Жаркое лето идет к вершине, это тяжелое для здоровья время. Слишком много грозовых туч, Башня меняет скорость и направление, выбирая оптимальные траектории, чтоб не попадать в дикие грозы, но успеть забрать из облачной массы все, что та несет в себе. Время небесной страды, тяжелой работы для всех. И, к удивлению Даэда, для принцессы тоже. Что говорил Вест о механизмах нижних витков? Они давно проржавели и почти не работают. Кто же заставляет Башню менять направление, уворачиваясь от огромных грозовых туч, но не уходить от них далеко? И почему после каждой новой грозы Неллет выглядит совершенно обессиленной?