Ами плавала в молоке. Белое, оно обволакивало ее плечи и грудь, поднималось выше, захватывая шею и та болела, силясь удержать голову над блестящей поверхностью. Но голова опускалась, теплая жидкость вливалась в уши, нестерпимо, а после мягко щекоча, поднимала тонкую границу по скулам к уголкам раскрытых глаз. Перед глазами — шарики белого цвета, с бликом на круглом бочке, размером от яблока до горошины. Ами крепко сжимала губы, со страхом ощущая неумолимое движение. Сейчас жидкость достигнет носа, втекая в ноздри. И станет нечем дышать. Только им — космическим молоком наведенного сна. Некуда деться, согласилась сама.

— Самм-ма, сам-ма, — согласно гудело в ушах, затопленных ласковой жидкостью, такой угрожающей.

Под молочной толщей пальцы сжались в кулаки, помогая мышцам удерживать голову выше, еще немного, хоть пару последних мгновений.

Джент Саноче поднял голову от пульта, убрал руку от рукояток и верньеров, моргая воспаленными от бессонницы глазами.

— Боюсь, дело затянется, высокородный джент. Королева продолжает бороться. Хотя сознание согласно принять сон, но ее тело… И холодный разум.

Денна отошел от окна, затянутого белой пленкой. По контрасту с врачебным комбинезоном его лицо казалось коричневым, как будто покрытым густым солнечным загаром. Но по нему растекалась серая пелена усталости.

— Мы можем что-то сделать? Еще? Или придется прервать?

Саноче махнул узкой, как у мальчика рукой с тонкими пальцами.

— Десятки способов. Но хочется выбрать тот, что обережет королеву от боли и дискомфорта. Я не хотел бы инъекций.

Они стояли над глубоким ложем, наполненном амортизирующим гелем. Смотрели на обнаженное тело, повисшее в прозрачной толще. Закрытые глаза осеняли густые ресницы, и, если не видеть сжатый в усилии рот, так легко представить, что королева спокойно спит, видя прекрасные сны.

— Что она видит сейчас, джент?

Саноче повернулся к огромному, во всю стену, экрану, на котором плыли бесконечные переливы теплого белого и ослепительно холодного белого.

— Жидкость. Имеющую цвет. Как видишь, белый цвет, джент. Это не снега и не лед, поначалу королева приняла появление сна очень спокойно, мирно. Как что-то родное, знакомое с детства. Уютное. Думаю, это молоко. Но теперь она борется.

— Молочные реки, — рассеянно пробормотал Денна, не отрывая глаз от решительного даже во сне лица, обрамленного разбросанными в геле змеями золотисто-каштановых волос.

— Что?

— Из старой сказки. Вкусное, когда его слишком много, может в себе утопить. Я так думал, когда нянька рассказывала мне о море из молока, куда втекают молочные реки. Представлял себе, как я тону в нем, и как это будет. Убивающее уютное. В сказке этого нет.

— Вы похожи. Ладно. Так вот. Высокородная Ами не желает принимать новую среду, если не может победить ее сразу. Снаружи. Нужно что-то, что примирит ее с ней. Но она не примет помощи. А захочет оружия или защиты, а это тупик.

— Молоко… — джент Денна еще раз посмотрел на жену и отошел, раздумывая.

Незадолго до погружения Ами в длительный сон они говорили. О тонках. Он кивнул ученому и вышел. Быстро прошел длинным коридором, не обращая внимания на лаборантов и лекарей, которые отступали с вежливыми поклонами. В переходной камере Денна переоделся и вышел в сад, пронизанный предвечерним солнцем. Как жаль, что он сам не может заснуть рядом, взять руку жены и бережно провести ее лабиринтами снов, смеясь, чтобы успокоить. Она должна справиться сама. Не его равноправная помощь, а только использование кого-то более низкого. Чтоб после пробуждения не оставалось в ней ненужного ощущения зависимости. Гордость. Она горда и это нужно учитывать, как еще тысячи факторов, связанных с деталями ее характера.

Аллея уводила Денну в глубину сада. За деревьями слышался смех и пение, а тут подступала к нему полная тишина. Вернее, Денна прислушался, не сбавляя быстрого шага, тут пели птицы. Шелестела трава, ветерок качал ветви, шурша летними листьями. А еще кто-то тоненько пел, вплетая голос в нежные переливы струн. Такие гармоничные, что музыка казалась журчанием ручейка.

Аллея кончилась зарослями густого кустарника, усыпанного мелкими цветами с сильным ароматом. Но Денна, не колеблясь, отвел колючие ветки и ступил на тайную тропку. Вышел на аккуратную поляну, засеянную ровной веселой травкой. На другой стороне расположился низкий дом, выстроенный в форме подковы, так что крайние окна смотрели друг на друга, а вход располагался в самой глубокой центральной части. Дом казался таким легким, будто его бережно вылепили из комков одуванчикового пуха. Шевелились в окнах светлые кисейные занавеси.

Денна хлопнул в ладоши, поднимая руки над головой. Музыка смолкла, оставляя радостный нежный щебет. Из распахнутых дверей потекла вереница девушек в светло-желтых одеждах. Они бежали, смеясь, кланяясь, становились напротив, усаживались на траву, стараясь оказаться ближе к дженту, некоторые трогали штанины, заправленные в мягкие сапоги. Поднимали снизу оживленные лица цвета светлого янтаря.

— Антера, — Денна внимательно обводил взглядом безмятежные лица, такие одинаковые, — кто из вас был Антерой, нежные зайцы? Недавно. Еще не прошло и года. Ну?

Тонки смеялись, покачивая одинаковыми головками, украшенными сложными прическами. Золотистые пряди падали на тонкие шеи и красивые плечи. Денна и сам улыбнулся — невозможно было противиться безмятежному очарованию этих полудетей. Но они такие одинаковые! Отдавая на этапе перехода свои личные сны, наполненные личными страстями и желаниями, личными горестями и радостями, они неумолимо теряли индивидуальность, не успевая об этом пожалеть. Да и не хотели вспоминать прошлое. Денна знал свое дело, ему нравилось самому отбирать девушек, и он с удовольствием этим занимался.

— Старшая дочь молочника… Каремы, да, — вспомнил он имя, — из восточного пригорода столицы, мне нужна Антера. Та, кто была ею.

Но тонки продолжали смеяться, радуясь, что джент беседует с ними. После преображения они получали новые имена, а старые нигде не записывались, в том не было нужды, если одна жизнь кончена и началась другая.

— Прости, высокородный, — девушка подергала его за штанину, толкнула локтем другую, охраняя джента от притязаний, — мы не понимаем, о чем ты. Такое некрасивое имя, у нас нет таких. Ло тебе скажет. Алли споет. А я, меня зовут Зен, я покажу тебе свою комнату, хочешь?

— После, милая. Бегите в дом, а то простудите босые ноги.

За его спиной умолкал смех и нежные голоса.

Джен вышел за ограду сада и, пройдя дворцовыми коридорами, оказался на внешней террасе. Отдал распоряжения слугам и через несколько минут усаживался в экипаж, управляемый молчаливым шофером, затянутым в синюю блестящую кожу.

— Восточная окраина, — сказал, устраиваясь на мягких подушках, — площадь трех фонтанов, квартал городской стены. Дом молочника Каремы. Я покажу.

Ехать было не близко и Денна в который раз наказал себе в первую очередь после перехода заняться новыми видами транспорта. Все неплохо решено для дальних путешествий, спасибо труду многих поколений династии Ами, а вот в самом городе приходится лавировать узкими улочками, трясясь на традиционных механических повозках, дымящих трубами. Это все потом, после. Но подумать об этом можно сейчас, коротая время, чтоб не волноваться за Ами, которая, плавая в прозрачном геле, борется с собственным сном, не имея поддержки. А еще, чтоб не думать о предстоящей беседе с молочником Каремой. Пусть все сложится само. Как сложилось в первый раз, когда Денна увидел Антеру на городском празднике, и подозвав секретаря, велел внести ее в списки будущих тонков.

* * *

— Нет.

Карема отвернулся, делая вид, что наблюдает за тем, как работники переливают молоко в большие бидоны и оно утекает в горла тугими свернутыми струями.

— Ты не можешь запретить, — напомнил ему Денна, — по законам королевства твоя дочь уже достигла возраста собственных решений.

— А ты не можешь мне приказать, высокородный джент, — огрызнулся молочник, не поворачиваясь.

— Я не приказываю. Просто скажи, где найти девушку. И мы поладим, обещаю. Тебе нравится новое стадо, уважаемый джент?

Карема промолчал. Но после паузы неохотно ответил.

— Хорошие коровы.

— Ты стал поставщиком королевского двора. И вся знать города покупает твои сливки и приглашает твоих мастеров для изготовления вкуснейших десертов. Кому плохо от того, что общее согласие всех сторон принесло столько добра? Антера счастлива. Ты богат и доволен. Мы восхищены твоим трудом. А дочерей у тебя подрастает еще двое!

— Гюнтера моя старшая сейчас. Как я без ее помощи!

Денна поморщился. Что за привычка у простонародья давать детям такие неблагозвучные имена. Отголоски древних суеверий, не иначе.

— Не говори глупостей, мастер Карема. Ты знаешь, если она согласится, ты получишь взамен трех работников. Навсегда. Это отдельно от условий договора передачи. А еще…

Он вытащил из кармана припасенный кожаный кошелек. Денна знал городских торговцев и мастеров. Можно было поманить бумагой из банка, но золото, насыпанное в кожу, так по-старинному, традиционно — работает лучше.

— Только за возможность поговорить, мастер, — вкрадчиво сказал, взвешивая тугой мешочек на ладони, — даже если Гюнтера откажется. Скажи, где ее найти. И не уговаривай остаться. Пусть решает сама.

В гулком подвале монотонно плескало, скрежетало, гудело, шлепало. Пахло свежим молоком и творогом. Казалось, воздух пропитан мельчайшими белыми каплями. Денна вдохнул глубже, мысленно подбадривая Ами. Если Саноче прав, и, если девушка согласится, Ами получит прекрасного проводника через свой первый сон. Самый важный, граничный. Если же нет, ну что ж, в доме тонков прибавится еще одна воспитанница, а ему искать дальше.

— Так похожа… а младшие — нет.

— Что?

— На мать, — Карема опустил голову, стягивая перчатки, сунул их в карман фартука, — обе они, старшие. Вылитая Тера. А младшие нет, и я радовался, когда глядел. Может, поговоришь с Линтерой, джент? Ей, конечно, пятнадцати нет, но…

— Вот оно что! — Денна легко рассмеялся, но уважительно прервал смех, тронул мастера за плечо, — ты печешься не о дочерях, уважаемый, о себе. Живая картинка, память об ушедшей. И готов лишить девочек счастья, только бы маячили перед тобой, напоминая о прошлом? Нехорошо. Понимаю твою боль, но — нехорошо. Пойдем на воздух, а то я утону в молоке, с непривычки.

— То так, — согласился Карема, — а мы вот, верно, окуни с головой и там задышим. Молоком, вместо воздуха. Девочки, считай, с рождения тут.

— Четырнадцать лет — мало, мастер, — прервал его Денна, поднимаясь впереди по каменной лестнице, — не подписать договор. Или Гюнтера. Или ты остаешься без еще одного цеха. И пары племенных быков, что смогут покрыть самых лучших коров во всем королевстве. Нет, почему пары. Пусть их будет пять. И лучший комплекс со стойлами.

В доме Карема прошел к старинному буфету, прячущему в себе холодильный шкаф, вытащил стеклянную бутылку и сняв пробку, наполнил высокие стаканы белой пенящейся жидкостью.

— Пробуй, джент. Мой личный рецепт, в голове станет вкусно и радостно, никакого вина не надо.

Щекотные пузырьки всосались в небо, кружа голову и протягивая перед глазами сверкающие ленты. Денна засмеялся, бережно ставя стакан.

— Ты большой мастер, Карема. Молоко, которое лучше вина.

— Оно не киснет, — похвастался Карема, допивая стакан и вытирая ладонью щеки с жесткими складками, — Гюнтера мне помогала. Младшие тоже умеют.

— Так что? — Денна положил на стол кожаный кошелек.

С полки над камином смотрела на них обрамленная в цветную рамку женская головка. Темные пряди в оборках праздничного чепца, глаза цвета спелой вишни, яркий румянец на круглых щеках.

— На ферме они, — печально сказал Карема, — она и этот, с кудрями до задницы. Герой, туда же. Не пойдет Гюнта с тобой, джент. Ежели девка в первой любви, ничего ей не надо, кроме своего телка, который бычком себе мнится.

— Он кто? — джент допил свой стакан и встал, тоже отирая губы рукой.

— Сын магазинщика с Западной окраины. Торгуют праздничными тряпками, платья, кружева всякие. Зовут Таргем. Девки прозвали Таргем-прелестник.

— Девки, говоришь.

Денна попрощался и вышел, чувствуя, как покалывает изнутри веселящее молоко, протекая с кровью по сосудам. Вот это ему по душе. Ами сильна, она потерпит, тем более, нужно все совершить точно. Маленькие радости управления людьми.

— Западная окраина, главная торговая площадь, — он уселся на подушки, закрыл глаза, пытаясь представить себе, как прелестник Таргем покупает внимание румянощекой Гюнты лентами и кружевами из отцовского магазина. Так старо, наивно и так привлекательно, как те сказки, что никогда не стареют. Славно, что после всего девочка утешится жизнью прекрасной тонки, научится петь, музицировать и развлекать высокородных танцами и искусством настоящей страсти.

В небольшом магазинчике джент не задержался надолго. Переговорил с хозяином, худощавым мужчиной с настороженно-ласковым взглядом, и тот расцвел, внимательно слушая высокородного и кланяясь после каждой фразы. Быстро начиркал послание сыну на листке тонкой бумаги с кудрявыми вензелями и с еще одним поклоном отдал дженту. Проводив взглядом отбывающую повозку, проворно вышел в подсобные помещения, где среди коробок и рулонов работали девушки. Найдя жену, ухватил локоть в кружевном рукаве и оттаскивая к высокому окну, зашептал горячо, наклоняясь к уху:

— Великая милость нам, дорогая. Иди, собери Таргему вещи в дорогу, да не хнычь, всего-то парня не будет пару лет, а привезет такого, что мы с тобой откроем еще пару лавок!

А Денна неспешно ехал уже за городской стеной, разглядывая купы веселой листвы на невысоких пышных деревьях, вдыхал запахи дикой травы, полной мелких цветочков. Интересно, лениво размышлял, удобно покачиваясь на мягких подушках, хватит ли парню одного посула, заколеблется ли он, потребуется ли добавить и, может быть, надавить, или слегка напугать. Если отец Гюнты верно описал парня, то вряд ли придется хоть сколько трудиться. А если ошибся, будет интересно. И что скажет девушка, когда увидит…

Молодых он нашел не на мягкой травке среди кустов и не в кипах душистого сена, сложенных в большом сарае. Кивнул себе, пробираясь через раскиданные по большому двору части от механизмов и всякие инструменты. Гюнта похожа на старшую сестру. Увлечена работой.

В длинном коровнике, почти оглушенный мычанием, он прошел между стойлами, сторонясь высунутых влажных морд. Работники, отходя, кланялись богатому камзолу и сдвинутой набекрень дорогой шапке. После смотрели вслед, вытирая руки тряпками, пропахшими сывороткой.

В самом конце, где вместо обычного стойла располагалась большая просторная ниша, он встал, незамеченный девушкой и ее кавалером. С улыбкой смотрел, как Таргем, морщась, придерживает двумя пальцами коровий хвост, пока Гюнта, сидя на скамеечке, делает что-то с отставленной задней ногой подопечной.

— Все, — девушка поднялась, в последний раз поправив повязку, легонько шлепнула лоснящийся черный бок с белым пятном, — скоро забегаешь, Заряночка. Молока хочешь, Тарг?

Денна покашлял. Кивнул удивленным взглядам и поманил обоих за собой. Пошел обратно, чувствуя, как они идут следом, завороженно рассматривая сверкание его одежд и блеск высоких сапог.

Не обернулся он и снаружи, минуя рабочий беспорядок. Вышел за ограду и остановился возле повозки, рядом с которой стоял шофер, склонив голову и держа в руках синюю кожаную шапку.

Доброжелательно улыбаясь молодой паре, подал Таргему отцовскую записку. Тот быстро прочитал, удивленно поднял темные брови точного рисунка и уставился на джента, ожидая дополнительных объяснений.

— Что? — поторопила девушка, хмуро переводя взгляд с него на гостя.

Парень пробормотал невнятное, снова перечитал запись. Нерешительно переспросил с легким поклоном:

— Я должен сейчас? Прямо сейчас, высокородный джент?

Тот молча кивнул. Таргем мгновение подумал и схватил Гюнту за рукав, толкая в сторону. Но тут же, опомнившись, обратился к Денне:

— Я можно скажу? Два слова ей, можно? Простите меня, высокородный джент.

— Два, — согласился Денна, не двигаясь с места.

Парень оттащил девушку в сторону и что-то горячо зашептал ей, убеждая и взглядывая на вестника. А тот благодушно наблюдал, как настороженный интерес на белом лице с ярким румянцем сменяется сначала удивлением, потом изумлением, а после — хмуростью и за ней лицо стало разочарованным и сердитым. Девушка вырвала руку и быстро подошла.

— Простите меня, высокородный, я спрошу.

— Гюнта! — прошипел Таргем, нервно поправляя роскошные волосы, длинные, свитые в жгут, и правда, доходящие до самого пояса.

— Эта работа. Ему обязательно ехать?

— Гюнта! Я же сказал, обязательно! Написано…

— Нет, — покачал головой Денна, прерывая увещевания Таргема, — разумеется, нет. Просто хорошее предложение. Твой друг может отказаться.

Таргем замолчал под негодующим взглядом подруги.

— Ну, — остывая, протянула она, — я не сказала, чтоб сразу так. Но мы через два дня устраиваем праздник будущей свадьбы. Я и Таргем. Уже пригласили гостей. А можно ли отложить поездку? Или поехать нам вместе?

— Гюнта!

— Нет, — так же спокойно ответил Денна, — или он едет сейчас. Не сегодня, не утром, а сейчас. Или не едет вовсе.

— Два года! — Гюнта повернулась к жениху, — Тарг, как же… Два года? Сейчас? Откажись! У нас ферма, отец сказал, та маленькая, будет нашей. Нам хватит. На первое время.

Таргем выпрямился, обиженно надувая губу, снова поправил волосы на виске (дорожит ими, отметил Денна, гордится), не замечая привычного жеста.

— Я не молочник. Я сын уважаемого торговца. И должен помогать отцу. Гюнта, через два года у нас будет свой магазин, и… и… и вообще!

Девушка думала, кусая губы и они наливались алой краской. Огляделась, будто ища помощи в зеленых травах, рядах кустов и в деревьях, растущих живописными группками.

Таргем осторожно взял ее руки, поднося к лицу.

— Прости. Всего два года. Я вернусь…

— Не сразу, — перебил Денна, — возможно придется остаться еще ненадолго, допустим на год. И заключит временный брак. Интересы государства, — последние слова он обратил к Гюнте, извиняюще разводя руками.

Она резко повернулась к Таргему, ища в его лице признаки растерянности и смятения. А тот, будто ожидая этого, с готовностью тоже развел руки в стороны, отпуская ее ладони:

— Государства, Гюнта! Слышала? Я теперь большой человек.

— Ты должен остаться!

Денна вздохнул, вытаскивая хронометр на цепочке. Постукал ногтем по циферблату.

— Должен? — изумился парень с поспешным возмущением, — погоди, кому это я должен? Не знал, что ты такая вот. Тебе коровы важнее нашей любви. И будущей жизни.

— Время уходит, — напомнил Денна, — или ты едешь сейчас. Или посольство на Ценею отправляется без тебя. Водитель!..

— Нет! Пожалуйста! Гюнта. Я напишу. Я сразу же напишу тебе. И может быть ты, ну ладно, я напишу, да?

Он уже сидел в повозке, выкрикивая слова в спину быстро удаляющейся Гюнте, а та почти бежала, спотыкаясь о траву на обочине, размахивала руками, сжатыми в кулаки, путая ноги в широком подоле платья.

Таргем замолчал. Неловко улыбаясь, снял с груди блестящий медный квадратик с вензелем. Приподнявшись, протянул его Денне:

— Это ее. Наш. Могу я просить, чтоб вы вернули ей, высокородный? Или мы едем вместе? Простите, я не знаю вашего имени.

Денна принял безделушку.

— Нет, время торопит, мальчик. Водитель увезет тебя сразу в городской замок переходов. После вернется за мной. Не волнуйся, я отдам Гюнтере твой знак. А что это?

— Клятва супружества, — хрипло ответил Таргем, садясь поглубже под навес и отворачивая красное лицо.

— Имя мне — король Денна. Езжай. Не волнуйся, малыш, я позабочусь о твоей бывшей невесте.

Повозка тронулась, сразу набирая скорость. Увозя ошеломленного Таргема, в чьей голове растерянность и страх перед титулом мешались с поспешной гордостью и не менее поспешными размышлениями о столь внезапном блестящем будущем. Разве мало слышал он о милостях великого джента Денны, любимца простого народа? А дальние переходы, откуда торговцы и воины возвращались богатыми и увенчанными славой! Многие привозили жен, тех, временных, не имея сил отказаться, ведь для облегчения переходов связи должны становиться крепче и крепче, а еще жены Ценеи выбирались из лучших дворянских родов архипелага и все как на подбор были красавицами. Как хорошо, что Денна обещал позаботиться о Гюнтере. Сам великий король Денна. Совесть не будет мучить Таргема, потому что без его отъезда не видать девушке милостей от короля. Пусть у нее все сложится. Тем более, как-то паршиво он себя чувствовал, соглашаясь на такой ранний брак, ведь ему всего двадцать восемь! И вдруг стать до конца жизни молочником, держать коровам хвосты, пока упрямая Гюнта мажет им копыта всякой дрянью. Упрямая, да. Никак не желала остаться в городе, мечтала о своей дурацкой ферме. Нет, решительно, все сложилось прекрасно, и она найдет себе, может быть даже королевского посыльного, или там, ну… охотника, например. Неважно. Лучше подумать о том, что скоро Таргему быть на балах знати Ценеи, и участвовать в почти королевских развлечениях, отдыхая от изысканных трудов.

Он откинулся на подушки и закрыл глаза, представляя, что вокруг уже не остров, а равнины и горы архипелага, о котором ходили сказки. О его роскоши и прекрасной природе, о дивных дворцах и горячих женщинах.