Над головой взлетела ракета, бросая на мохнатую снежную круговерть зеленые блики. Дрожащий свет падал вместе со снегом, и вокруг все вспыхивало зелеными пятнами, будто в лицо кидали эти комки, — смятые небрежно, лишь бы долетели.

Даша шла неостановимо, мерно и сильно, вдавливая подошвами шнурованных ботинок тугую, чуть подтаявшую землю, и зеленые глаза с черными, вертикально поставленными зрачками, расширялись и сужались, сканируя все вокруг. Впереди замаячила пирамида елки, по которой ритмично пробегали нервные всполохи огней. Даша замедлила шаг и удобнее перехватила рукоять бластера. Косая тень от крайнего дома в переулке ложилась на сверкающий снег лезвием черного топора.

Вот они — пляшут, вскидывая корявые ноги, скалятся кривыми острыми зубами, раздувают ноздри. И, крутясь по яркому, желтому от фонарей снегу, кидается из стороны в сторону шум: визг, блеянье, резкие крики.

Даша подняла бластер, прижав к горячей щеке полированный множеством рук приклад, сузила зрачок, загоняя взгляд в перекрестье прицела. Крест плыл по кривляющимся лицам, и — вот! — Уперся в широкий оскал, раздвинувший сизые от частого бритья щеки. Даша слегка надавила пальцем спусковой крючок и мысленно приказала: «посмотри в глаза своей смерти»…

Лицо замерло, оскал потускнел, опустились вниз скрюченные руки… Надавить чуть сильнее — и откинется назад голова, разлетятся в стороны лицемерный взгляд, сизая синева и уверенная мужская улыбка. А тело грузно шмякнется на желтый сверкающий снег.

Даша ослабила палец. Ствол двинулся вниз. «Да ну его», подумала сердито и прижала опущенный бластер к бедру. Саша, проследив за движением ствола, обмяк, но тут же выпрямился. Пониманием блеснули глаза. Поползла, расплываясь по сизому, самодовольная улыбка.

— Патрисий… — сказала Даша.

Позади зарокотало и, перекрывая косую тень, выдвинулась на желтое другая, — огромная, покрытая острой щеткой зазубрин, с круглой головой, увенчанной треугольниками ушей. Шел, обходя Дашу, от высокого бока веяло живым теплом, а тень вырастала, становясь исполинской, закрывала бледные точки звезд.

Саша закричал. Складываясь пополам, спрятал лицо, обхватил голову руками.

— Крови не надо, — велела Даша, — испугал и ладно. Пошли. Ну?

Она ровным шагом пересекала площадь, в стороны прыскала перепуганная нечисть, бессильно улюлюкая и визжа. Патрисий недовольно взмуркнул (с крыш снялись голуби и стаей кинулись в черное небо), поддал скорченную на снегу фигурку и, брезгливо отряхнув огромную лапу, пошел за хозяйкой.

— Я больше не буду-у… — Сашин голос удалялся, превращаясь в тонкий писк.

— Врешь ведь! — Даша с досадой швырнула бластер в стену.

И проснулась от резкого толчка.

— Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Преображенская площадь», — без выражения проорал динамик.

Даша оглядела пустой вагон и запахнула сбившееся пальто. Мех защекотал подбородок. Вагон трясся, подпрыгивал на стыках, выл песню метро. Вой плавно утих, залязгали двери. Даша вышла в большой зал, в котором бродили редкие пассажиры, и двинулась к эскалатору.

…Там Патрисий, там беспорядок, кучи вещей, наваленные на столы, немытые чашки на столике в закутке. А еще — синий аквариум новой витрины с красивыми неживыми девочками, их никто не обидит и не обманет, все будут лишь восхищаться, разглядывая. Сейчас Даша снимет свое счастливое платье, расчешет волосы и заплетет их в обычную косу, с такой в школу ходила в седьмом классе, пока не постриглась. Уберет тот хлам, что мешает, попьет чаю и устроится на старой тахте, с книжкой, а то в последний месяц и почитать было некогда. Патрисий уляжется на живот, запоет ей одну из вечных кошачьих песен. Песню зимы.

Наверху было холодно, и она поспешно накинула капюшон. Потопталась, согревая мгновенно озябшие ноги, и побежала по темным дворам мимо освещенных шумных окон, за которыми праздник только набирал силу. «Орхидея» высилась над домами, и Даша, издалека увидев полоску желтых квадратиков под огненными буквами, остановилась. Боясь передумать, быстро полезла в пакет, вынула сумочку и, раскрыв, достала мобильник. На счету копейки. Но — местный звонок, на пару минут разговора хватит. Ткнула пальцем и задумалась, глядя на цепочку цифр. Так восьмерка или девятка? Пусть — восьмерка.

Деревья молча стояли вокруг, сверкали в голых ветвях синие и желтые огоньки.

— Аллоу? — распеваясь, произнес ласковый женский голос.

— Алло, — ответила Даша, собираясь с мыслями.

— Кто это? — голос заледенел.

— Это… Даша. Дарья. Из…

— Ах, Дарья! — и вдруг трубка взорвалась воплем, — ты! Да сколько можно? Теперь уже Дарья какая-то! Скотина!

Даша отставила трубку от уха и ошеломленно посмотрела на экранчик. В динамике стихло. Отбой. Может, все-таки девятка? Или это такая там вечерина? Такие вот девочки у Данилы?

Сунула бесполезный телефон в сумочку. Денег на второй звонок уже не осталось.

— Ну и ладно. Не судьба, значит…

Пробежав по диагонали пустой двор, выскочила на автостоянку перед ателье и застыла, сжимая в руке пакет. В мастерской горел свет, бродили какие-то тени, а витрина, синяя сверкающая витрина была разбита и черна. Смутно белели ленты, крест-накрест перечеркивающие пустоту, заваленную содранным, черным в темноте шелком, и где-то в углу мигала одинокая лампочка, освещая нагромождение кубов, шаров и новогодних гирлянд. В кучу сваленные посредине, торчали белые руки и нога, прикрытые скомканной тканью.

Даша медленно подошла ближе. Взгляд срывался, не имея сил остановиться на чем-то одном, сердце глухо тукало под пальто. А по спине пополз холодок. И, когда в сумочке затрезвонил телефон, она дернулась и уронила пакет. Нагнулась, вороша, вытащила и сунула к уху:

— Алло? Галя?

— Что, веселишься? — квакнуло в трубке.

Она молчала и только сильнее прижимала телефон к щеке.

— Я тебе обещал веселье попортить, обещал? Будь уверена, всех ментов подниму, покрутишься у меня.

Почти оглохнув от паники, она отвела руку от лица. Звонил Олег и, прочитав имя, она быстро нажала отбой, будто затыкала ему рот.

— Эй ты, в шубе! — из подъезда к ней спешила темная фигура. В свете из мастерской мигнули блики на плечах. И Даша, тыкая телефон в карман, кинулась в черные кусты за стоянкой. Тяжело дыша и заслоняясь подхваченным пакетом, проломилась через жесткие ветки на детскую площадку и приготовилась бежать, изо всех сил. Но замерла. Патрисий! Бедный, он там! И там милиция. Его вытолкают на мороз, и значит, все выйдет так, как хотел Олег.

Пригибаясь, села на корточки, и, замерев, следила через переплетение веток, как темная фигура, пометавшись под мигающей лампочкой разоренной витрины, медленно двинулась обратно. Хлопнула дверь подъезда. И почти сразу распахнулась, взрывая приглушенный шум всеобщего праздника диким воем и криками.

— Пошел вон, чорт, — визжала коньсержка.

— Ухо оторвал, паразит, — орал мужской рыдающий голос.

— Скотина черная, откуда взялся!

— Да пни его!

— Ух, сволочь мохнатая! — античным хором завопили несколько голосов сразу.

— УУУООЫЫ МРАФФФ ЫЫЫ! — перекрыл вопли победный клич.

Даша вскочила и, царапая руки ветками, закричала во все горло:

— Патрисий! Сюда!

Через полминуты мчалась обратно к метро, прижав к животу тяжелого кота, ветер холодил облизанные шершавым языком щеки. Патрисий болтался подмышкой, съезжая, и взмуркивал, торопясь рассказать о своих приключениях. Даша перехватывала его поудобнее, и, задыхаясь, глотала морозный воздух.

— Потом, потом расскажешь.

— Муарразм, — подвел первые итоги Патрисий и замолчал.

К метро Даша вышла через узкий проулок, похожий на тот, что снился ей недавно, остановилась, сдерживая дыхание. Усадила Патрисия в пакет, и, перед тем, как зайти в стеклянные двери, внимательно осмотрела пустую освещенную площадь. В голове крутились угрозы, сказанные по телефону, мешались с картинками разоренной витрины и черными тенями за окнами ателье. Засосало под ложечкой — там остались все вещи и паспорт там. Без регистрации. А вдруг вся милиция Москвы уже ищет ее и завтра на стендах «Их разыскивает…» появится фотография — коротко стриженая шестнадцатилетняя Даша мрачно смотрит в объектив. Она вздохнула, спускаясь вниз по широким ступеням. Так страдала, что страшненькая в паспорте да непохожая сама на себя. Теперь что, нужно радоваться?

В вагоне снова было почти пусто. Только трое ребят — два парня и девушка, совсем девчонка, сидели, развалясь, на дальнем диване. Девчонка в черной курточке, в высоких ботинках-мартенсах и черных колготках, смеясь, отбирала фляжку у своего спутника, обтянутого камуфляжем, и, отхлебнув, передавала другому — в огромной куртке с откинутым капюшоном и штанах мешком. Скользнула любопытным взглядом по жемчужному подолу Дашиного платья и что-то сказала парням, показывая на нее. Даша отвернулась и стала смотреть в черное стекло напротив. Не удержавшись, снова глянула на тройку. Теперь они все рассматривали ее. И в ответ на взгляд огромная куртка отсалютовал ей фляжкой. Даша напряженно улыбнулась, отворачиваясь. И, радуясь, что платформа оказалась с ее стороны, вскочила и вышла на станции, не услышав ее названия.

— Эй! Эй, русалочка! — через вой уходящего поезда пробился голос и топот за спиной.

— Подожди. С праздником! — мальчишка в камуфляже встал перед ней, отрезая путь к эскалатору. Улыбнулся щербатым ртом.

— Чего тебе? — Даша перехватила тяжелый пакет. В гулком зале никого кроме них не было. Нет, вон за колонной сидят двое нищих, заставили лавку кульками и пакетами, роются в них, кажется, едят.

— Подари сигаретку, а? — мальчишка шутовски вывернул карманы, — а то мы все прогуляли, ваще, как бесы.

Двое других подошли и встали рядом с ним. Девочка разглядывала Дашу, а парень в огромной куртке не поднимал головы, набирая смску.

— Я… — Даша хотела сказать, что нет у нее, торопится и — пропустите… Но куда ей торопиться?

— Сейчас. Достану.

Подошла к скамье и, бережно поставив пакет, вытащила сонного Патрисия, посадила на гладкое дерево. Тот поморгал и, обвив хвостом лапы, царственно выпрямился.

— Ой! — девочка присела на корточки, потрогала кошачье ухо, — вы с котом! Какой он…

— Алина, не трожь, — парень захлопнул телефон, — не волнуй мужика, у него своя есть.

— Нате, — Даша подала раскрытую пачку, — мне оставьте парочку, остальное берите. А можно с вашего телефона позвонить? У меня деньги кончились.

— Угу, — парень в куртке складывал сигареты в нагрудный карман, — говори номер. Тут связь есть, Курский.

Девятка, подумала Даша, нужна теперь девятка. Но женский вопль снова зазвучал в голове и она, поглядывая на экран, продиктовала номер Галки.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети… Аппарат абонента выключен или находится вне…»

— Что, не везет? — камуфляжный сочувственно цокнул. Чернокожаная Алина, по-прежнему сидя на корточках, строила глазки Патрисию. Огромная куртка сел на скамью и вытянул ноги в тяжелых ботинках.

— Ты садись, может, он в метро, едет. Через десять минут еще наберем. На, — протянул Даше плоскую флягу. Она взяла, понюхала горлышко.

— Нормально! Виски там. Я у бати сцедил, из новой бутылки, — мальчишка засмеялся, — а бутылку долил чаем.

— Хорошо хоть чаем, — подала голос Алина, — а то мог бы…

— Та ла-а-ана, — протянул тот.

Даша хлебнула. Подождала, пока горячая волна опустится до желудка, и хлебнула снова.

— По-нашему, — одобрительно заметил камуфляжный, — а зажрать нечем. Только твои сигареты.

— Обойдусь.

Алина села рядом, положила руку с черными ногтями на голову Патрисия. Тот не протестовал, и Даша вздохнула свободнее — интуиции Патрисия она доверяла. Виски грело ее изнутри и отчаяние отступало. Вместо него пришла, прикорнув в затылке, тихая печаль.

— Что же теперь будет-то… — проговорила она сама себе.

Алина спросила сочувственно:

— Поругалась да? Или жена застукала?

— Да, так… неприятности, — Даша повертела сумочку, положила рядом с собой на скамью. Спрятала руки в меховые рукава.

— Ты платье порвала, — Алина показала на разодранный подол, — жалко, красивое какое платье.

— Черт с ним.

— Я — Петр. Дай мобилу свою, — огромная куртка протянул руку.

— На, — равнодушно сказала Даша, кладя мобильник на белую ладонь, — держи, Петр-ключник.

Тот наклонил растрепанную голову, тыкая в кнопки.

— Денежку бы, — проскрипел над головами дрожащий голос, — на похмел дай, а?

Даша подняла голову. Над ней, склонившись, стоял нищий. Оставив своего спутника, окруженного пакетами и кульками, протягивал свою руку, грязную. Пахнуло мочой и перегаром. Загудел подбегающий поезд. Даша открыла рот, сказать, что денег почти и нету, но тут нищий, дернувшись, развернулся и побежал к закрывающимся дверям поезда. Алина вскочила.

— Спер, сволочь! Петька, ну ты что! Ярик, бля!

Поезд завыл и поехал, увозя кривую фигуру в лохмотьях. Даша растерянно щупала скамью там, где только что лежала ее сумочка, вечерняя, маленькая, а внутри — кошелек с несколькими купюрами, ключи, косметика и запасные трусики в маленьком пакете.

Дальняя скамья, на которой так основательно расположился второй нищий, опустела тоже. Исчезли кульки и пакеты.

— Придурок, — сказал камуфляжный Ярик и выругался. Алина, пританцовывая, бегала вокруг скамьи, повторяя:

— Сволочь, сволочь. А что там, там деньги да? Ценное что?

— Дай, — Даша протянула руку за фляжкой, — да какие деньги, триста рублей. На мелкие расходы.

— Теперь ты, как мы, — проговорил Петр, — а к ментам иди сама. Нам нельзя, весь вечер ништяки стреляли по станциям, нас заметут.

— Нет! — испугалась Даша, — мне нельзя, к ментам нельзя.

Петр посмотрел с пониманием, потер большой ладонью подбородок, присыпанный юношеской щетиной:

— Пошли наверх. Все равно станция через полчаса закроется, мусора щас пойдут всех выгонять.

Даша вскочила, поспешно усаживая в пакет Патрисия. Встречаться с мусорами ей никак не хотелось. Вчетвером они встали на эскалатор. Алина вертелась и, поглядывая на Дашу сильно накрашенными продолговатыми глазами, улыбалась ободряюще. Плыли навстречу короткие фонари между лентами эскалатора, и в такт плыли в голове у Даши мерные одинаковые мысли. Что теперь будет? Что делать? Что будет?

Ответов не было.

— На, — Петр сунул ей в руку телефон, — я перевел на счет сто рублей, можешь теперь со своего набрать.

— Спасибо, — Даша нажала кнопку, снова безнадежно выслушала о том, что «аппарат абонента…»

Эскалатор мерно шумел, придвигая к ним яркий свет и белые потолки верхнего вестибюля.

— Блин, менты! — Петр рванулся вперед, по лестнице навстречу фуражкам и вдруг легко перепрыгнул алюминиевый парапет над изгибом эскалатора. Под заливистую трель Ярик дернул Дашин рукав, прокричал:

— Ты ехай. Алька, валим!

И непонятно смешавшись, двое мелькнули в проходе между заборчиками, понеслись к боковому коридору. Даша, открыв рот, проводила глазами милиционеров, помчавшихся следом. Выпрямилась и, прижав к боку тяжелый пакет, ступила на кафельный пол. С бьющимся у горла сердцем величественно прошествовала мимо стеклянной будочки дежурной, придерживая разорванный рядом с разрезом подол. Дежурная читала газету и не подняла головы.

Даша шла через нижний зал, полный киосков и магазинчиков, в некоторых сонными рыбами плавали продавцы, а другие темнели спящими окнами. Шла мимо пригородных касс с жиденькими очередями и мимо приткнувшихся по углам закутанных людей. Поднялась в верхний зал, где спали на чемоданах, на ступеньках мертвого эскалатора, на приступках, и просто на полу. И, пройдя его насквозь, решительно углубилась в зал ожидания, видимо, в честь праздника не загороженный шнуром с запретительными табличками. Осмотрев занятые спящими людьми кресла, нашла пустое, в дальнем углу. И пробравшись к нему, села, вытягивая усталые ноги. Водрузила пакет на соседнее сиденье и, вытащив сонного Патрисия, усадила на колени.

— Итак, — сказала шепотом, — что мы имеем? Денег нет, в ателье нельзя, Галка молчит, позвонить больше некому, в милицию нельзя, пальто — чужое. Только ты, я и драное платье. Кошмар.

— Мемуаррр, — не согласился кот. И Даше срочно захотелось стать старенькой, сидеть в собственном домике, грея ноги в уютных тапках, и, макая перо в чернильницу, писать эти самые мемуары о себе сегодняшней, улыбаясь морщинистыми щеками… эх молодость, молодость, кхе-кхе…

— Муаакроррус, — прервал ее геронтологические грезы кот и облизнулся.

— Бедный, есть хочешь! Пока я трескала баранину с этим козлом, ты не поел, значит? А потом не успел. Что же делать?

И она, кусая губы, оглядела сонный большой зал, в котором никому до них не было дела.

Из-за отсекающей угол буфетной стойки, за которой мрачной тенью ходил продавец, расставляя стаканы, убирая картонные тарелки, зал казался угловато неровным. Над креслами торчали наискосок головы спящих пассажиров, а то и ноги в тяжелых сапогах свешивались с подлокотников. Над головой буфетчика мигал немой телевизор, а за широкими стеклянными дверями на перрон (длинная железная скоба перечеркивала мутное стекло) стояли темные вагоны, припорошенные снегом.

На лицах пассажиров не было глаз, спали практически все. И только в углу рядом с металлической оградкой, сдвинутой к стенам, копошилась на узлах толстая женщина с красным лицом. Разложив на коленях раздерганный сверток, что-то ела, вытирая пальцы о подол серого пальто.

Даша выпрямилась и, гладя Патрисия по спине, вперила в женщину умоляющий взгляд. Пусть оторвется, перестанет чавкать и позовет «кыс-кыс-кыс», кинет коту кусочек курицы, хотя бы косточки, да что же она их обгладывает так основательно! Но тетка увлеченно грызла, время от времени вынимая кость изо рта и вертя ее перед глазами. И лишь убедившись, что на огрызке ничего не осталось, швыряла его в урну рядом.

В урну не лезть же руками… Даша вздохнула, поглаживая черную с белым шерсть, зашептала коту утешительные слова.

— Пазабыт! Па за брошен! С ма ла дых юных лет!

Она подняла голову, оглушенная воплем. Рядом с теткой стоял сутулый мужчина, с лицом, скрытым тенью. И девочка лет десяти. Мертвый свет неоновой лампы падал на откинутый капюшон старой курточки, на плечи и руки, которые она сцепила на животе и спрятала в рукава. Докричав фразу, девочка замолчала, глядя пустыми глазами поверх кресел. И, снова открыв черный в свете лампы рот, продолжила:

— Я-ас-та-лся си ра тоо юууу! Счастья доли мне неет!

Спящие в креслах недовольно зашевелились. К удивлению Даши, два человека, поднявшись, подошли. Сверкнули монетки, порхнула, крутясь, в кинутую на пол шапку, смятая купюра. А еще один, подойдя к буфетной стойке, принес оттуда бутерброды и пластиковый стаканчик. Девочка, не глядя на слушателя, выпростала руку и, взяв стаканчик, закричала снова:

— Какумру па-ха-ро-няаат. Па-ха-ронят миня! И никто не уз-на-ееет, где магил-ка мо-яааа…

За спиной гастролеров возникла серая фуражка, и Даша съехала пониже в кресло. Милиционер не стал хватать поющую за руки, щелкать наручниками. Постоял, улыбаясь, и, когда в хриплом крике повисла пауза, что-то проговорил мужчине, кивая в сторону кассового зала. Тот, подхватив шапку, взял девочку за плечи и все трое скрылись в гулкой пустоте, откуда через пару минут донеслось, с эхом, пугающим воробьев под высоким стеклянным потолком:

— Пазабыт! Па-за-бро-шен! С ма-ла-дых ю-ных лет!

Даша обняла Патрисия, с завистью думая о заработанных певицей бутербродах. Три выкрика — кусок колбасы. Да еще и деньги. Конечно, петь на вокзале — ужас и ужас. Но этих ведь не арестовали. Вон, поют так, что воробьи до сих пор мечутся. И выкрики про «магилку», повторяясь и повторяясь, удаляются…

Глаза у нее слипались, руки дрожали от вдруг пришедшей усталости и мысли путались в голове. Одна мысль вдруг выросла, распухая, и Даша уставилась в неживой неоновый свет испуганными глазами. Переживает о Патрисии, а сама? Через час ей захочется в туалет (уже захотелось!), за мутным стеклом наступает утро, а денег нет даже на метро, чтоб добраться до Преображенки и пасть на пороге Галкиной квартиры. Ни копейки! С таким макияжем, с расцарапанной щекой, в платье с разорванным подолом и в пальто, пестрящем психоделическими картинками по яркому искусственному меху, разве можно подойти к прохожему и, придерживая того за рукав, попытаться объяснить ситуацию? Ответ, кажется, она получит один. Нет, может быть и другой ответ, если подойти не к мужчине, а к какой-нибудь задерганной жизнью тетке с баулами. Оба предполагаемых ответа ее не устраивали.

— Подайте на восстановление монастыря, Тихеевской женской обители, — поплыла в сонном воздухе скороговорка:

— Господь воздаст, господи благослови, господи благослови…

На месте, где пела сиротка, стояла женщина в коричневом коротком пальто, из-под которого висела сборками ряса. Быстро кланяясь, гремела блестящей посудиной. И проходящий к туалету мужчина сунул ей в руку смятую бумажку.

— Господь воздаст, — пообещала монахиня удаляющейся спине.

И, нагремев себе еще несколько даров, скрылась в кассовом зале, где время от времени усталый голос в динамике рассказывал о поездах в дальние края.

Вдоль кресел шаркала уборщица, катя за собой тележку. Спящие просыпались, подтягивали ноги, кто-то вставал, отходя к буфету или, доставая на ходу сигаретную пачку, шел в кассовый зал, чтобы выйти через него в мелькающий за стеклами снег. Даша оглядела ряды кресел. Ну… Ну! Скоро начнется гомон и всеобщее движение. Одна за одной пойдут электрички, и новогодняя ночь канет в прошлое. Она получилась чудовищно несчастливой, но вдруг первый день будет еще хуже?

Даша встала, ссадив кота на теплое кресло. Тот поднял усатую морду, глядя на хозяйку.

— Так… Сиди тут. И чтоб, никуда! Ты понял?

— Мр, — по-военному четко отозвался кот.

Даша вздохнула и, поправляя пальто, пошла к распахнутым в огромный зал дверям. Она, как некогда Остап Бендер, не знала, что именно будет делать, полагаясь на вдохновение. Ну, а если оно не придет, что ж, эти люди все равно разъедутся, кто куда и будут смеяться, рассказывая о безумной девице в вечернем платье, которая на вокзале…

Встав на место монахини, вдохнула поглубже. Открыла рот. В голове упорно вертелась тоскливая песня про могилку. Потом всплыл хит группы «Раммштайн», но не орать же басом по-немецки три известных ей слова.

Мимо прошел солидный мужчина в распахнутой дубленке, глянул с благожелательным интересом. Даша сказала, обращаясь к нему:

Мужчина остановился. Нахмурился.

Толстяк насмешливо хмыкнул и удалился, запахивая дубленку. Даша тоскливо посмотрела вслед. Окинула взглядом зал ожидания. На нее никто не обращал внимания. Что ж, Бернс в оригинале не привлек усталых пассажиров. Она покопалась в памяти и, протянув руку перед собой, стала рассказывать, громко, медленно чеканя слова:

Неопрятная тетка, собрав свертки, закашлялась и встала с баула. Утвердившись напротив Даши, с интересом уставилась на ее пальто и серебристо поблескивающий подол.

— Ишь, — резюмировала тетка.

Поспешно сообщила Даша, поняв, что пропустила первую строфу.

— Какая милая девочка. Игорь, дай мне кошелек, — рядом с теткой возникла дорого одетая дама, оглядела Дашу с сочувствием. Приняла из рук лощеного Игоря в роговых очках купюру и сунула ее в протянутую Дашину руку.

— Спа-сибо, — шепотом сказала та. И продолжила наугад:

В дальнем углу зала кто-то лениво захлопал. Даша замолчала, комкая в руке гонорар. А больше никто не подходил. Она оглянулась и вдруг, увидев среди серых и черных усталых людей высокую фуражку, сжалась.

— А ну, красотка, мотай отсюда, — вполголоса произнес широколицый милиционер с красными глазами на бледном лице, — еще раз услышу, устрою тебе привод, по полной программе. Стишки она тут… — и, повысив голос, прикрикнул:

— Я кому сказал!

Даша рванулась движеньем испуганной птицы к своему углу, и, подхватив Патрисия, затолкала его в пакет. Кот философски промолчал, устраиваясь внутри. Оглядываясь на милиционера, Даша пробралась через ряды кресел и вышла в огромный зал, такой высокий, что люди, все как один, казались сплющенными. Разжав кулак, рассмотрела купюру и чуть не заплакала. Десятка. Даже зайти в метро не хватит. Она пошла по диагонали, к узкому входу в зал с кассами электричек, не понимая, куда идет. Наталкиваясь на встречных, бормотала извинения и бежала быстрее.

— Девушка! Эй, извините! Незнакомка, с Блоком! — шумно дыша, ее обогнал давешний лощеный Игорь и, поклонившись, схватил за рукав, — постойте!

— Оставьте меня! — воскликнула Даша, и внезапно расхохоталась истерически, представив, как, ломая руки, повторяет «оставьте, ах, оставьте» и «подите прочь»…

— Мурр-ло! — раздался голос Патрисия, приглушенный пакетом.

— Все-все, не держу. Извините. Там моя жена, она меня послала. Попросила, чтоб я вас… привел. Вон, гляньте.

Оттащил ее назад и показал на второй этаж, огороженный белыми перильцами. Оттуда махала рукой единственная поклонница Дашиного таланта.

— Она вещи сторожит. У нас поезд скоро. Пожалуйста, ну пойдемте. Она спросить хочет.

Даша поняв, что декламировать стихи больше не придется, поколебавшись, двинулась к лестнице. Красивая дама, поманив ее рукой, усадила в кресло, посреди чемоданов и сумок на колесах.

— Извините, — смущенно засмеялась, — я сперва не сообразила, вы меня удивили своими стихами. А потом так захотелось узнать, просто сил нет!

— Да?

— Это платьице на вас… понимаете, такой контраст, я знаю, в жизни всякое бывает. Я ни в коей мере не лезу в ваши личные дела, но такое платье и пальто, и вдруг — Курский, и вы тут… Вы где покупаете одежду?

Выпалила и улыбнулась милой улыбкой девочки, привыкшей, что все капризы исполняются любящими людьми.

— Я не покупаю, — хмуро ответила Даша, — это шитое все.

— Поразительно! Я все бутики обошла, знаете, мне много не нужно, но хочется хорошее, настоящее. Вещей вокруг множество, но как приглядишься, все не то, не то! Или качество, увы. И где шили? Хотя когда я еще сюда…

— Я сама шила. Платье. И пальто тоже.

— Какая прелесть! Игорь, давай украдем ее и возьмем в рабство. А как сошьете мне точно такое же платье, отпустим.

Даша внимательно посмотрела на собеседницу. Невысокая, статная, с пышной грудью, поднимающей отвороты каракулевой шубки. С заколотыми ракушкой каштановыми волосами и белым круглым лицом. Темные небольшие глаза смотрели весело и тепло, пухлый маленький рот изгибала улыбка. Игорь, присев на корточки рядом с чемоданами, не отрывал от жены влюбленных глаз.

— Вам такое не надо. Это не ваше, — смущенно сказала Даша, — вам нужно в холодных тонах, но без синего. Или — с золотистым узором. И силуэт — не приталенный, а немного рубашкой, свободный, длина — по колено. Покажите ногу.

Дама с готовностью вытянула полную ножку, туго затянутую в короткий сапожок.

— Видите, сапожки вы носите короткие, и икры не кажутся полными. Если свободный подол будет ровно по линии колена, туфельки сделают фигуру легкой, заманчивой.

Игорь, вскочив, убежал к нарядной барной стойке и что-то стал говорить бармену, поглядывая на женщин. Даша сглотнув, положила руку на пакет, в котором шебуршился Патрисий.

— Поразительно! А нарисуйте! Пожалуйста! Вот прямо тут, — дама протянула ей книгу с откинутой обложкой, постучала по белому листу наманикюренным пальцем.

— Я не очень умею. Шить у меня получается лучше, — Даша взяла шариковую ручку и набросала силуэт, стрелками отметила и надписала буковками главное.

— Девочки, кофе! — Игорь оделил их пластиковыми стаканчиками. Развернул пакет с бутербродами, — а это вашему спутнику, вы его угостите.

— Спасибо…

Невнятный голос в динамике сообщил о номере платформы и прочих подробностях, и дама, поставив стаканчик на пол, прислушалась.

— Кажется, нам пора. Игорь…

Мужчина кивнул и, раскрыв бумажник, достал крупную купюру.

— Вы нас очень обяжете. Пожалуйста.

— Спасибо, — неловко сказала Даша.

— Садитесь сюда, вот поешьте. И пусть все у вас будет хорошо, — дама, поправив прическу, взялась за ручку сумки. Внимательно проследила, как Игорь, помахав Даше, вместе с носильщиком спускает багаж с лестницы вниз.

— Вас как зовут?

— Дарья. Даша.

— А меня — Ирина. Успехов вам, Дарья. И в личной жизни тоже.

Надевая перчатки, Ирина добавила:

И ушла вслед за мужем. Ошеломленная Даша проводила ее глазами и посмотрела на купюру. Пятьсот рублей.

«Везет тебе, Дашка», сказала шепотом. И, сунув Патрисию в пакет кусок ветчины, откинулась на удобное сиденье. Закрыла глаза. Чуть-чуть посидеть, чтоб все внутри успокоилось. И можно идти. Ах да, забежать в туалет еще…

— Я тоже хочу!

Даша подскочила. Над ней стояла высокая, как баскетболистка, девчонка, в оранжевой куртке пузырем и черных джинсах. Глядя на испуганную Дашу, объяснила:

— Мне тоже платье расскажите, а? А я вот, — и баскетболистка, протягивая сотенную бумажку, спросила заботливо, — хватит столько?

— Я… э… — Даша вздохнула и выпрямилась в кресле, — повернитесь. Угу. А шапку можете снять?

Девица, стащив вязаную шапочку, сунула Даше в руки большой блокнот. Та взяла наизготовку оставленную Ириной ручку. Задумалась, глядя на белоснежные волосы, рассыпанные по широким плечам.

— Узкое. С широким и очень длинным подолом, собранным буфами, вот так. Вырез острый, очень низкий. Через декольте на спине — шнуровка из лент. И рукава тоже пришнурованы, так что плечи видны. Вот. А еще глаза не красьте, пусть ресницы так и будут — светлые…

Она протянула девчонке блокнот, но та, оглянувшись на обступивших их женщин, помотала головой и, вырвав листок, вернула блокнот обратно.

— Еще пригодится. Счастливого Нового года вам.

И, победно размахивая листком, побежала к группке таких же высоких девиц, — видно и правда, спортсменки. А из небольшой толпы выдвинулась, становясь перед Дашей, толстая чернявая женщина в яркой шали, намотанной поверх песцового полушубка.

— Повернитесь, — сказала Даша, — шубку расстегните, пожалуйста…

— Моудеррннн, — подсказал из пакета Патрисий, доедая поднесенный кем-то кусок сыра.

— Думаешь? — машинально отозвалась Даша, проводя в блокноте линии очередного силуэта.