Крис вернулась в коттедж быстро. Шанелька была бы разочарована, их отлучка заняла, пусть не десять минут, как обещал Джахи, но изрядно меньше получаса.

И, проведав подругу (та безмятежно спала, раскидав по плоской подушке длинные косы), Крис медленно переоделась в тишотку и пижамные шортики, умылась, разглядывая в зеркале с пристальным новым вниманием свое смуглое лицо, широкие, приподнятые скулы, немного слишком глубоко посаженные глаза — темно-карие, почти черные, обведенные легкими тенями от усталости последних суматошных дней. Провела пальцами по стильно состриженной челке, убрала ее со лба, и застыла так, пытаясь изменить выражение лица. — Полуприкрытые глаза, губы без улыбки, покой, кажется, собранный из тщательно спрятанной настороженности. Или ей показалось? Она убрала руку, позволив черным волосам упасть, прикрывая брови.

Отвернулась от зеркала и ушла к постели. Легла, вытягиваясь на спине. Потолок смотрел на нее, нависая белым орнаментом на белом фоне, отбрасывал сам на себя тени завитков и петель. И вдруг исчез, погружаясь в полную темноту. Крис моргнула, напрягая мышцы, готовая вскочить. И тихо рассмеялась своей пугливости. В саду погасли лампы. Ночь снова опустилась к самой земле.

Поворочавшись, она легла набок, сунула руку под подушку. И стала думать о том, что показал ей хеб. Размышляя, точно ли было сходство, или он убедил ее. И себя тоже. Под градусом цветочного коньяка из восточной сказки.

…Высокие двери открылись медленно, и Крис вошла следом, чувствуя, как ступни холодит гладкий каменный пол. Тут было темно, в узкие окна мягко светил сад, но света хватало лишь нарисовать цветные полосы на полу, смешав рисунок плитки с мозаикой просвеченных витражей. Джахи вежливо взял ее под локоть, направляя влево от двери, в другой его руке засветился фонарик телефона, показывая путь.

В узком коридоре они молчали, слушая собственные шаги, а потом шум изменился, отдаваясь шепотным эхом. Коридор вывел их в зал, догадалась Крис. Были еще какие-то ступеньки, вниз, и ей было страшновато и одновременно забавно. Если бы не Шанелька, она, наверное, испугалась бы сильнее, но мысль о том, с каким упоением ее подруга немедленно вытащит из мрака и ступеней новую сказку о тайных сокровищах библиотеки, рассмешила и успокоила.

Крис уже совсем собралась спросить, почему нельзя включить свет, как ее проводник остановился. Светя фонариком, провел по кодовому замку ключом-картой. И ступил внутрь первым, делая приглашающий жест.

Комната была невелика, метров двадцати, прикинула Крис, осматриваясь, когда хеб щелкнул выключателем. Желтоватый свет залил стены, уставленные старинными шкафами, полными книжных корешков и бронзовых кубков. В углах комнаты стояли большие напольные вазы, по виду из черного мрамора с золотыми прожилками. А напротив, в центре узкой стены, оставленной без мебели и украшений, висел портрет.

Крис смотрела на женщину, сидящую в кресле, а та смотрела на нее. И ей не казалось, что она смотрит в зеркало, пока сам Джахи не сказал этого.

— Ты видишь отражение себя, анэ Крис? В лице великой Хеит Амизи.

— Н-нет, — после молчания ответила Крис, качая головой и ощущая в ней кружение, — разве? Да ладно. Хотя…

У женщины в кресле были такие же скулы, и рисунок бровей, ясно видимых — черные волосы были убраны вверх и закреплены каким-то блестящим украшением с несколькими камнями. Похожий рот, небольшой, с четко очерченными губами. И форма лица в целом.

Она сидела чуть боком, выставив ногу, укрытую складками тяжелой, тускло блестящей ткани. Руки спокойно лежали на коленях, в одной — небольшая раскрытая книга, пальцы другой обвивают бусины четок с фигуркой, подвешенной на короткой цепочке.

Рядом с креслом стояла такая же высокая ваза черного мрамора, изрисованная золотистыми жилками. И в вазе, склонив тонкий стебель под тяжестью венчика, — единственный цветок, окруженный резными листьями, похожими на сабельные листья ириса.

За спиной женщины в темноте проступал еле видный силуэт, мужской, судя по глухо застегнутому под горло кафтану и развороту широких плеч. Лицо намечено несколькими штрихами, будто еле заметный свет пытается вырвать его из тени, и только глаза выписаны более ярко, внимательные и настороженные.

— Великая принцесса Пуруджистана, небесная пери Хеит Амизи, что ваш язык переводит как… коронованный цветок.

— Королевский? — уточнила Крис, продолжая искать сходство, на которое указал ей Джахи.

— Нет. Королевский цветок вот. Он находится в вазе. А великая анэ — коронованный цветок. Хеит Амизи имеет еще пять имен, но три назначены для близкие, семья. А два для тайны. Ты не видишь сходство?

Крис пожала плечами, заговорила медленно, стараясь не обидеть собеседника.

— Во мне мало славянской крови, уважаемый хеб. Многие женщины у нас имеют смуглую кожу и такие вот татаро-монгольские скулы. Раскосые глаза. У нас есть шутка, что все китайцы на одно лицо. А мы для китайцев тоже на одно лицо. Она похожа… прости, я похожа на великую анэ (называть имена Крис воздержалась, боясь исковеркать и нанести обиду, кто их тут знает), может быть, совсем немного. Как любая женщина с восточной кровью.

Но Джахи не обиделся. Кивнул, улыбаясь. Поклонился портрету, прижимая руку к вышитой груди, и взял Крис под локоть, увлекая наружу.

— Может быть, ты не имеешь выражение лица, которое в твое сердце, анэ. Ее жизнь, она была другая, и прекрасное лицо Хеит Амизи хранит след ее жизни. Твое прекрасное лицо хранит след жизни мадам Кристина. Кристины. Но я уверен в моей мысли. В ваших жилах течет одна кровь.

В моих жилах сейчас течет только твой берим, подумала Крис, спотыкаясь на пороге и качнувшись к плечу Джахи, который заботливо ее поддержал и сразу отпустил, будто обжег руку о женское бедро.

Крис выпрямилась, кусая губы от смеха и неловкости. Кажется, из-за придуманного сходства с принцессой давних времен Джахи не посмеет притронуться к гостье, в жилах которой течет королевская кровь. Вот это поворот…

На крыльце коттеджа, куда хеб проводил Крис, после того, как они убедились — Шанелька была в беседке и ушла, забрав свои вещи, он снова церемонно поклонился, прикладывая руку к сердцу. И ушел, шелестя шагами.

Я тебя умоляю, мысленно сказала Крис, убирая, наконец, с лица вежливо-заинтересованное выражение. Еще бы немного и кинулся целовать край платья. Простите, брюк. Но, насмешничая, все-таки не переставала видеть перед собой темные глаза на смуглом женском лице.

Уже засыпая, спохватилась, путая сон с картинками из воспоминаний — надо было спросить, про этого, что стоял за спиной анэ черной широкоплечей тенью. Интересно, он — кто?

Телефон Шанельки зазвонил, когда они уже проснулись и, зевая, пили кофе в маленькой кухне с белым столом и пластиковыми креслицами.

— Упс, — сказала она, беря телефон со стола и прикладывая к уху.

— Димка? Господи, ты чего звонишь, у тебя же все деньги кончатся, сейчас вот. И у меня тоже.

— Ты что, отключила вотсапп? — ударил в ухо мужской голос, прервался треском и завываниями, — я полночи. Тебе! Я… жу тут. Как ду… послед…

— Блин, — скорбно ответила Шанелька трескам и шорохам, — ну вот, последние деньги роуминг сожрал. Бедный Дима, даже поорать не успел всласть.

Крис толкнула к ней смартфон.

— Напиши смску. Насчет вайфая. Что вечером будет точно.

Шанелька печально свела брови в страдальческой гримаске. А потом рассердилась, двигая смартфон обратно.

— Извини. Не хочу. Нет, я понимаю, что он волнуется. Но с другой стороны, что за тотальный контроль? Были времена, люди писали друг другу бумажные письма. Я сама писала. Сереге в армию. Был один такой. Патлатый. С гитарой. Две недели туда, потом пока ответ напишет. Две недели обратно. Потом — пока я напишу. Ну и разве проверишь, врем друг другу или нет. Я тут в сети картинку видела, барышня в клуб тусоваться ходит с куском обоев в сумке. Подружки держат, пока она с мужем беседует, чтоб знал — сидит дома, ждет его.

— И не врали? — Крис поворачивала в руках зеленую грушу авокадо, снимая полоски пупырчатой шкуры.

— Подружки? А, ты про гитариста. Я не врала. А он с молодой женой вернулся. Ну, как молодой — на семь лет его старше и в три раза мордатее. Зато на восьмом месяце. Она, в смысле. Но мне было семнадцать лет, так что плакать не стала. Я о другом. Еще раньше — моряк уходил в моря, на год, например. А жена стоит на берегу, платочком машет. Из почты — одни голуби. И я тебе скажу, разводов было меньше. Наверное.

— Ешь, а то опоздаем. И не кипятись, возьмем пароль, сгоняешь в домик, побеседуешь со своим ревнивым фуриозо. А кстати, почему он постоянно на связи?

— Гм, — Шанелька прожевала нежный желтоватый ломтик, посыпанный перцем, — ну…

— В отпуске? — Крис уже встала и отправилась к раковине мыть свою чашку.

— Да нет, в отпуске он был летом. А сейчас сплошные командировки. Мотается по всему Крыму. Ты чего качаешь головой?

— Нелечкин, вот если бы ты была стервой. Первая сидела бы на телефоне и орала, требуя отчетов. Пусть докладывает, во сколько прибыл в город Бахчисарай и заодно кажет на экране всю тамошнюю шоферскую команду. А потом — во сколько убыл в Алушту, и что за девицы распутного вида среди драйверов отираются.

— Фи, мадам Кристина, как все это грубо звучит.

Крис подняла мокрый палец:

— Потому он и наседает, что ты не парируешь удары.

— Я думала, семейная жизнь — никакая не драка, — еще больше расстроилась Шанелька, подсовывая ей в раковину свою чашку и пустое блюдце из-под салата.

Через полчаса в кабинете хеба Джахи она расстроилась еще больше.

— Наш интернет только тут, извините, — развел хозяин руками, показывая на свой стол, — кабель. Нет вай-фай.

— Как нет? — Шанелька сжала в руке смартфон, — в архиве нет?

— В Геруде нет, — поправил ее хеб, — Геруда старый город, и он маленький. Извините, ани. А сейчас, если я могу, я хочу отвести вас в хранилище, где документы. Я должен встречаться с посетитель. Посети-те-ля-ми из Каира. Ученые. Они имеют только два дня для посещения архива Геруды, с пропуском министерство.

Уходя, Шанелька с тоской оглянулась на большой монитор с фотографией райского сада на заставке. Больше всего на свете она не любила просить чего-то для себя. Да и не умела. Вот если бы интернет был нужен Крис, мечтала Шанелька, идя вслед за подругой и хебом по коридору, заставленному шкафами, я бы за нее попросила. Но Крис совсем не волнуется насчет своего Алекзандера, хотя несколько раз с ним вполне мило беседовала и смски посылает исправно. Если бы не это, Шанелька решила бы, что они расстались. Мирно и по обоюдному согласию, в отличие от нее, вечно находящей приключений на свою круглую попу.

Зал со стеллажами оказался огромным, так сгоряча увиделось подругам. Одинаковые полки уходили от стены к окнам, занавешенным нейтрально-бежевыми шторами. Время от времени включалась система кондиционирования, гудела мирно, гоня по залу еле заметный сквознячок. И умолкала, оставляя взамен себя полную тишину.

Джахи прошел с Шанелькой вдоль стеллажей, показывая таблички и надписи, дублированные на английском. Заботливо подвигал венские стулья у двух полированных столов, на которых лежали журналы для записей, блокноты, пачки бумаги, стояли стаканы с карандашами и ручками. Повел рукой к углу, где стояли каталожные ящики с номерами на каждом.

И снова извинившись, посмотрел на свой телефон, вышел, аккуратно прикрывая дверь.

Шанелька тут же кинулась к отдельному маленькому столу, на котором торчал древний монитор с объемным тылом, склонилась, рассматривая клавиатуру. Крис подошла тоже, вздрогнула, поднимая голову: в двери щелкнул замок.

— Интересно, — Крис прошла вдоль стеллажей, огибая торчащие с полок желтые от старости папки и свернутые в трубку листы, подергала дверь.

— Криси, ты умеешь арабскими буквами пользоваться? А то тут как червяков насыпали. Наверное, еще и задом наперед. Или сверху вниз?

Та вернулась, тыкнула в клавишу включения, пожала плечами, глядя на белое поле в ярко-голубой рамке и черные завитушки строчек.

— Боюсь, отсюда ты своему Димочке ничего путного не передашь. Разве что какие рубаи в оригинале.

— Фиг с ним, — Шанелька вернулась к письменному столу, резко села, подвигая к себе журнал посещений, — давай работать.

Крис не стала говорить ей про запертую дверь, решила — успеется, к тому же, наверняка хеб появится раньше, проведать пленниц, а если нет, у нее есть номер его мобильного.

— Итак, — провозгласила Шанелька, сверяясь с записями у себя в смартфоне, — нас интересует период с самого начала двадцатого века. Ладно, сузим, чтоб не помереть от усердия. Год рождения нашей мамзель?

— Тыща девятьсот тридцатый, — сказала Крис.

— Значит… Будем искать с двадцать пятого года по тридцать пятый. Или по тридцать шестой, а лучше — седьмой, когда семья предположительно покинула королевство Пуруджи, переместившись, не в Россию, какие молодцы, страшное тогда было время на родине, а в…?

— Предположительно, в Кению, — подсказала Крис, — и после этого еще парочка стран, в том числе и та, где юная Ираида успела побыть настоящим министром. При муже-принце.

— Вот откуда у нашей девочки комплекс принцессы, — рассеянно комментировала Шанелька, выбирая себе блокнот с жесткой подложкой и доставая из рабочей сумки свое собственное добро — кубики цветных стикеров, упаковки длинных закладок и прочую канцелярскую мелочь.

Через пару часов, поняв, что пора бы посетить туалет, Крис выбралась из-за стола, погребенного под завалами папок и старых журналов с записями. Держа в руке смартфон, прогулялась к дальней стене хранилища, и не стала звонить хебу Джахи, обнаружив за гипсокартонной стеной все необходимое — кафельный санузел с блестящими кранами, и рядом — крошечный закуток с электрическим чайником, плиткой и запасом сахара-сластей-печенья.

Тем более, работа была такой нудной и бумаг было так много, куда там отвлекаться на чай, за несколько часов интенсивных поисков они только разок оторвались, чтобы выпить по большой чашке кофе. А сразу же после этого деликатно щелкнул замок и сам Джахи появился в хранилище, блистая улыбкой и прижимая руку к сердцу.

Осматривая вынутые и раскрытые папки, внимательно слушал вопросы Шанельки, отвечал подробно, останавливаясь, чтобы она успела сделать пометки. Потом ушел, увлекаемый за локоть, к полкам, где уже Шанелька внимательно слушала перевод заголовков, отобранных ей по внешнему виду документов, кивала, выдергивая закладки из папок, что оказались ненужными, набирала новые кипы бумаг, унося их к столу. И уже не обращая внимания на собеседников, уселась, погружаясь в работу.

— Если мне позволительно, — вполголоса сказал хеб, собираясь снова оставить хранилище, — наш ужин в аннуке, вечер, восемь часов.

Крис оглянулась на светловолосую голову в просвете стеллажей.

— Не знаю, хеб Джахи. У нас мало времени, может будем работать допоздна. До ночи, когда спать, — уточнила, невольно перенимая его манеру говорить.

Джахи склонил непокрытую голову в коротко стриженых темных кудрях, выказывая уважение:

— Мне нравится, что вам работа — первое место перед всем. Но я хочу видеть вас часто.

Он мягко улыбнулся, заглядывая в глаза Крис:

— Мое время тоже малое. Вы оставляете Геруду через шесть? Или семь дней.

— Да, — спохватилась Крис, удерживая двери, которые он почти закрыл, выйдя в пустой коридор, — ты запер замок, Джахи. Почему?

— О! Я прошу прощения, это правило. Бумаги хранилища уникальные, доступ в это помещение строгий. Для тех, кто имеет пропуск. Тут должен быть находиться человек, знать, куда вы ходите. Но я думал, вы можете быть одни. Но двери закрыты.

Крис немного подумала. Вставая размяться, она открывала высокое окно, которое выходило в сад, затеняясь кронами раскидистых ив над прудиком. Да и телефон был при ней. И с работой в местах, где посетителей запирали, оставаясь при этом снаружи, она сталкивалась неоднократно. А хранилище было просторным и никакого дискомфорта они не испытывали. Да просто некогда было волноваться.

— Хорошо, — кивнула она, — пока пусть будет так. Сегодня.

— Только сегодня, — согласился Джахи, — завтра гости работать с Асамом. В другой части. Я смогу помогать вам.

— Сегодня буду чихать, — не поднимая головы, сообщила Шанелька, когда Крис вернулась к столам и села, придвигая к себе папки, — а завтра лить слезы и кашлять. Обычное дело для библиотекаря — аллергия на книжную пыль. Вот смотри, я откладываю сюда бумажки, каждую с маркировкой, откуда взяла. Чтоб вернуть потом, не перепутав. Ты можешь по ходу делать фотки, а потом уже скопируем самое нужное.

Под ее пальцами раскрывались и переворачивались желтые листки с обтрепанными краями. Формы для заполнения сотрудниками обслуги посольства, где еле видные графы исписаны разными почерками (Шанелька откладывала те, что написаны на европейских языках, в одну сторону, а заполненные арабской вязью — подальше, вдруг хеб успеет им кое-что перевести), полупрозрачные листки счетов за продукты и прачечную (шелковых рубашек — две дюжины, кружевных юбок — три штуки, перчатки — две дюжины пар…), какие-то пригласительные билеты, а еще билетики лотереи, украшенные напечатанными звездочками и цветочками — видимо, с благотворительного вечера, программки спектаклей и концертов с бледно пропечатанными над текстом фотографиями актеров и актрис. Врачебные рецепты, где обе отчаивались разобрать даже язык, на котором выписывал снадобья доктор, именуемый, судя по кудрявому штемпелю с вязью и английскими буквами «королевский врач их наследного высочества». И множество другого бумажного хлама, который, как ни странно, становясь старше, вдруг оживал, усиливал производимое впечатление, делая обыденную записку — тем, что высокопарно именуют «свидетельство эпохи».

Шанелька нашла и, медленно разбирая английские слова, вслух прочитала для Крис отчет о купленных продуктах в королевский зверинец. Опуская истрепанный листок на стол, увидела перед собой — клетки по кругу, живые за ними тени, сторожей в национальных костюмах пуруджи, что красовались, сопровождая высоких гостей. И семью, где молодая женщина со светлыми волосами вела за руку девочку в летней соломенной шляпке и пышном праздничном платьице.

Но пока что никаких следов европейской женщины с маленькой дочерью в старых бумагах они не обнаружили.

— Возможно, больше мы узнали бы из официальных доков, — предположила Шанелька, откидываясь на спинку стула и раскидывая в стороны уставшие руки. Поморгала, восстанавливая зрение — перед глазами уже плыли круги, а за высокими окнами свет становился тяжелым, бронзовым.

— И кто там так орет? Слышишь? Как на футболе.

Крис прислушалась. Издалека волнами доносились крики, умолкали и вдруг возникали снова, скандируя что-то.

— Слышу. Наверное, какие верблюжатные гонки. А все дело в том, что вся скудная официалка давно оцифрована и проверена Ираидой еще по запросу почтой. Нет там ничего. Джахи мне говорил, что устройство королевства Пуруджи было в этом плане весьма интересным — политические реалии, связанные с внешним миром — одно. А традиции — совершенно другое. На другом языке и с другими методами передачи информации. То есть, допустим, наше какое-то там высочество, а вот снова кстати, почему тут упоминаются исключительно принцы-принцессы, и никогда — короли с королевами?

— Не отвлекайся, — попросила внимающая Шанелька, удерживаясь на качающемся стуле и пытаясь положить ногу на пустой угол стола.

— Да. Допустим высочество имело вполне законную жену, и плодило с ней законных наследников — мини-высочеств. И брак был зарегистрирован и торжественно отпразднован со всякими оглашениями в прессе…

— О! Теперь я поняла, откуда пошло слово «оглашенный».

— Не отвлекайся, — строго сказала Крис, — но при этом в райском саду у женатого высочества обретался гарем с цитрами и лютнями, под ногами евнухов бегали детишки, и все это тоже строжайше регламентировалось, но устно, по законам передаваемых из поколения в поколение заветов и легенд. А самое печальное, для нас печальное, что у простонародья заветы были одни, а у знатных — другие. Не удивлюсь, что у высочеств — совсем третьи, уникальные. Про это нужно спросить, а то Джахи не успел вчера.

— Угу. Вы не успели. Расскажешь?

Крис пожала плечами.

— Нечего там рассказывать. Ну, насчет этого. А прочее я тебе вот рассказываю, и потом еще расскажу, вечерком.

Шанелька кивнула. Роняя ногу, с грохотом опустила стул на все четыре ножки и вцепляясь в край стола, фыркнула, виновато оглядываясь.

— Чисто ребенок, — одобрила Крис, уже опуская голову к новой стопке бумаг.

— Угу, впадаю в детство, — Шанелька встала и направилась в узкий проход между крайними у дальней стены стеллажами, — ты трудись, а я тут приметила кое-что. Хотя не на наших полочках лежит.

Из-за книжек и рулонов доносился ее голос, заглушаемый кипами рыхлых бумаг.

— Ничего не успели, но на «ты» перешли. Теперь и мне придется, а то ерунда выходит, ты его будешь, ах, Джахишка, ты такой, и тут я, вся такая фифа — драгоценный мой хеб, как ваше ничего…

— Не фифа, а изысканная интеллигентная дама. В левой перчатке на правой руке. Ты что там откопала?

Шанелька явилась снова, неся на вытянутых руках бархатный бювар с тусклой серебристой застежкой. Морща нос, на всякий случай отворачивала лицо, чтоб не дышать потревоженной пылью. Торжественно уложив находку на стол, подвинулась, приглашая Крис сесть рядом.

— Лежал в 80-х прошлого века. А по корешку видно же — чистый модерн, я еще потрогала пальцем, думаю, может, копия. Но нет, чувствуешь, какой старый бархат? И накладки — наверняка серебро, пусть даже мельхиор, но по стилю — явно наша старина.

Крис тронула бархатную поверхность рядом с витым уголком из стилизованных цветов и геральдических львов. Туго натянутый бархат уже потерял мягкость, шершавил кожу, как мелкий наждак или грубая, стертая до катышков, хлопковая бумага.

Шанелька бережно надавила планочку застежки, приподняла крышку, проверяя, не лопается ли ткань на корешке. И медленно открыла, придерживая ее рукой. В квадратном ложе, до этого надежно и мягко прижатом выпуклой сердцевиной верхней крышки, лежали несколько листов писчей бумаги, а поверх — квадратная фотокарточка с пустым белым полем по нижнему краю. Серо-белое, вернее, серое с желтоватым изображение. На темном фоне — богатое кресло с круглыми пухлыми подлокотниками, завитыми вниз, как раковинные спирали. В кресле — женщина лет тридцати, в парчовых одеждах, что ложились к полу плотными складками с тусклыми бликами, показывая кончик черной туфельки. В одной руке, положенной на колени, женщина держала раскрытую книгу, другая опускалась, будто под тяжестью четок из крупных бусин с молочным блеском и металлической фигуркой, прикованной к жемчугу несколькими звеньями цепочки.

Сидя чуть боком, с выставленной вперед ногой, укрытой платьем, она смотрела на них, спокойно, но с тайной настороженностью в темных глазах под черными тонкими бровями. Высокие скулы и четко очерченный рот без улыбки. Глянцево-черные волосы, забранные надо лбом изысканно-скромной диадемой с несколькими камнями по центру.

— Криси… — Шанелька убрала руку, позволяя обложке мягко лечь на стол, — Криси, это же ты! Ох. Это же совсем твое лицо, посмотри! И фигура. Кто это? Когда?

Крис молчала, ошеломленная. Ночью, в тайной подвальной комнате она была уверена, разглядывая портрет, написанный маслом, уже потускневший, покрытый благородной патиной времени — ему лет, наверное, триста. А оказалось, он просто срисован с фотографии? Которая, конечно, старинная, но никак не дагерротип, чутье Шанельку не подвело — судя по самой карточке, по бювару, это начало двадцатого века, вполне может быть — двадцатые-тридцатые годы. Она сама не очень понимала, почему злится на хеба Джахи, он не сказал ничего, что можно было принять за обман. Но сейчас Крис ощущала себя обманутой. Она вздохнула, отгоняя мысленную суматоху. Если нельзя разобраться сразу, разберусь потом, решила строго.

— Там дата стоит? Хоть где-нибудь?

Шанелька, косясь на подругу, перевернула карточку, показала ей короткую строчку арабскими буквами. Перебрала листки, написанные тоже по-арабски. Коснулась нижнего поля на одном из них.

— Только вот. Смотри.

Там еле заметно, размашисто, с мельчайшими крапинками клякс от резкого движения ручки, было прописано число. Вернее, два числа. Двойка с лебединой шеей, потом точка и, после тире — два одинаковых нуля.

2. - 00.

— Ну? — вслух подумала Крис, — и? Если дата, то что? Второй месяц, да?

— Нулевой год, — кивнула Шанелька, — то есть тыща девятисотый. Логично. Или — с двух до полуночи…

— Не путай меня.

— А ты, я вижу, не так уж удивилась? Я бы сказала, сердишься ты больше, чем удивляешься. Ты уже видела эту фоточку? Азанчеев показывал? Или Ираида?

— Нет. Видела, да. Не ее. Ты вообще собираешься пожрать там? Или покурить? Или будем ковыряться, пока не взойдет солнце?

— А дивный хозяин что, не покормит нас ужином? — справедливо удивилась Шанелька, бросая взгляд на черные стекла, полуприкрытые шторами.

— Просился, да. Но мне нужно с тобой пообщаться, сначала, а потом уже вместе.

— О, — сказала польщенная Шанелька, — наконец-то! И я услышу, как вы с Джахи планируете угнать пару верблюдов, чтобы носиться на них по Константинополю и ветерок будет играть твоей чадрой… Не хвали, это цитата. Из Даррелла. Да, Криси. Я хочу жрать и курить хочу. Звони давай нашему властелину, пусть открывает свою дверь. И кстати, больше под замком я работать не буду, у меня клаустрофобия. Небольшая, но противная.