Тут было так темно, что Ленка почти ничего не видела. Раскрывая глаза, дернулась, и встала снова, когда цепкая рука рванула рукав рубашки, а другая толкнула в грудь.

— Падла, — прошипел сдавленный голос, — с-стоять, я сказала…

— Что… — звенящим голосом начала Ленка и почти упала от нового рывка, ушибаясь спиной о глухую каменную стенку.

Над ее плечами, шлепнув, уперлись в побелку руки, приблизилось к глазам неясное широкое лицо, смазанное по стриженым волосам бликом дальнего света.

— Заткнись, — внятно и медленно произнес рот, раскрываясь черной на белесом дыркой. И такими же черными щелями глядели на нее суженные глаза.

— Затк-нись, су-ка, а то порежу щас.

Лицо повернулось, и уже кому-то другому, кто стоял поодаль, голос сказал с раздражением:

— Ну, где они?

— Кися побежала, — с готовностью ответил девичий, почти детский голос, и тут же совсем не по-детски добавил, — заебала, жди ее тут.

Ленка опять дернулась, впрочем, несильно, помня угрозу насчет «порежу». Но просто стоять и хлопать глазами было невмоготу. Лицо мгновенно вернулось на место, маяча перед ее глазами.

— Не веришь, что ли? Какого хера выебывалась? А? Я спрашую, а?

Голос был хриплым и в конце фразы зазвенел, обрываясь. В темноте, слегка разбавленной дальней музыкой из приоткрытой фрамуги спортзала, послышались шаги и ленивый мужской голос. Кашлянул, отхаркавшись и сплевывая. Засмеялся в ответ на голос девичий, что-то скороговоркой невнятно рассказывающий.

У Ленки нехорошо застучало сердце. Совсем неясно, что делать сейчас, а делать надо. Заорать, пинаясь и тыкая кулаками. Она одна, а их уже четверо. И один — явно здоровый мужик. И криков никто не услышит тут, у глухой задней стены, все на дискотеке, а Ленка попалась, как тупой цыпленок.

Они с Валей бежали из туалета, Ленка замыла там мокрую от вина рубашку, и, выскочив, стукали каблуками по гулкому коридору. Валя почти летела, трещала, не закрывая рта, и все низалось одним предложением длиной в коридор с темными окнами, отражающими редкие лампы.

— Ой, Лен, ой здорово как, а эта когда как запела, слу-ушай, а какой красивый да? Ты, наверное, его любишь да? Он тебя точно. Его Вовчик зовут, он в десятом, прикинь, Лен, в десятом и вдруг меня, и он (тут Валя зашлась мелкими смешками, точно в такт постуку каблуков) разрешите вас, это он меня значит, на вас, на вы, ой, а высокий и волосы какие темненькие, жалко, что он тут, а ты в Керчи, да, и так романтично, а пусть он приедет, Лен, и вы будет там гулять, а потом мне Вовчик говорит, Валя, вы…

Тут коридор закончился, вильнул, поворачивая к громкому входу. И когда Валя уже проскочила внутрь, пропадая в темноте, прошитой огнями и музыкой, а Ленка зашарила глазами, стараясь найти Валика и не попасться Митасу, тут и подошла к ней девочка. Маленькая такая, очень симпатичная, похожая на гладенького мышонка в сером свитерочке и черных брючках. Потянула Ленку за рубашку.

— Слушай. Там парень твой, просил, чтоб ты вышла. На улицу.

— Мой? — растерялась Ленка.

Мышка кивнула, улыбаясь прелестной улыбкой:

— С которым ты танцевала. Высокий. В куртке. Он вышел вот. У крыльца.

Ленка кивнула. И повернувшись, побежала за мышкой в узкий тупичок, куда та нырнула, показывая впереди незаметную дверь, крашеную синей под цвет стен краской.

Потом, уже стоя у стены, Ленка успела удивиться собственной тупости. Ну откуда бы Валику знать про эту невидную дверку, если вход в корпус совсем с другой стороны.

Но это было позже, а тогда, выскочив за мышкой в темноту, она, горячая от танцев, с мокрой на животе рубашкой, сбежала по нескольким ступенькам, встала, вертя головой. И тут же получила затрещину, чуть не упала, взмахивая руками. И, не успев ничего понять, уже бежала, схваченная за руку, а позади ее догоняли беспорядочные удары. Недалеко. Проволочив под окнами спортзала, швырнули за угол, там прижали к глухой стенке без окон, а перед глазами толпились черные неровные силуэты каких-то косматых деревьев.

Ей было страшно. И от этого стыдно. Ноги стали ватными и подгибались, и она понимала, нужно бы хоть попробовать. Заорать, начать вырываться и пинаться. Но из-за этого ватного страха она протормозила, а теперь вот приближается ленивый хриплый голос, и мышка, которая оказалась Кисей, торопится рядом, показывая дорогу.

— Вот Чипер тебя и научит щас… Родину любить… — высокая сдвинулась в сторону, замахала рукой, смеясь, — и Лемыч тоже. Эй, ну вы чего долго так?

— Че такое тут, Сонька? — силуэт приблизился, встал вплотную, наплыло мужское лицо, окатывая Ленку запахом спиртного и сигарет.

— Грубила, Коль, — торопясь, рассказала высокая Сонька, — я ей говорю, штаны чего сука, а она мне…

Рука провела по волосам, забрала пряди в горсть, несильно дернув.

— Хорошая какая девочка. Ты откуда такая, девочка, а?

— Пусти, — сказала Ленка, мотнув головой, прижалась спиной к стене, — пусти. Ну, пожалуйста.

— Пущу, — согласился парень, — с мной пойдешь, пущу. Водки налью.

— Коль, — обиженно протянула за его спиной высокая.

— Заткнись, — огрызнулся Коля-Чипер, — я тебе мальчик, что ли. Иди вон, с Лемычем постой пока. А я с девочкой побазарю. Ишь, классная какая девочка. Где же таких разводят, а? Ты чего молчишь, курвочка? Ну? Я спросил…

— В Керчи, — мрачно ответила Ленка, медленно сдвигаясь вдоль стены и напряженно отводя голову со схваченной прядью.

— Атличница небось, — Чипер заржал, становясь так же, как до него стояла Сонька — положив руки на стену вокруг Ленкиной головы, — атличница-дискотеччица.

— А ты в Керчи был?

— Керчуха-а, — протянул тот, ухмыляясь и приближая лицо к ее носу, — опаньки, да-а-а, Керчуха. А то, был, конечно.

— Сережу Кинга знаешь?

За его спиной смеялся названный Сонькой Лемыч, и мышка Кися хихикала, а сама Сонька обиженно что-то говорила, и ее кажется, хватали за руки, чтоб не пустить к беседующим.

— Кинга? — голос Чипера слегка изменился, — ну… а кто ж не знает Кинга. И чего?

— Ничего. Только вот он…

Но договорить не успела. Из-за угла кинулся в уши отчаянный крик.

— Малая! — орал мальчишеский голос, через быстрый топот, — Ма-лая! Лен-ка!

— Панч! — закричала она, рванувшись и отталкивая мужские руки, пнула коленкой куда-то в бедро, споткнулась, почти падая и толкаясь ладонью от шершавой, полыхнувшей по коже побелке.

Бежала, вдоль призрачно белой стены, волосы мотались по скулам, и казалось, прямо над ее плечом слышится хриплое дыхание Чипера, вот его рука скользнула по рубашке, дернула волосы. Ленка изо всех сил мотнула головой, свернула, нагибаясь и почти падая. И, вцепляясь в руку Валика, потащила его от угла, от стены, от крылечка с приоткрытой тайной дверкой.

Позади слышались топот и сдавленная яростная ругань.

— Туда, — прохрипела Ленка, таща мальчика к большой двери в корпус, — скорее, туда!

Влетели, хлопнув высокой дверью, проскочили мимо орущего сердитого дядьки, что поднялся с табурета. И выбежали в коридор, в конце которого бумкала музыка.

— Ох, — сказала Ленка, валясь руками на подоконник, — ох, блин, Панч, ну, как вовремя! Какой ты молодец…

Замолчала, глядя, как Валик стоит согнувшись, тоже молчит, не поднимая лохматой головы, и худые плечи странно ссутулены, вроде кто-то его связал невидимой веревкой.

— Валик? Валь…

Она качнулась от подоконника, наклонилась, беря его за плечо, и ахнула тому, какое оно — каменное совсем, неподвижное. Падая на коленки, попыталась заглянуть снизу в лицо, и еле успела подхватить валящееся на нее тело.

Он падал, все так же сведя плечи, и уронил ее, примяв собой. Ленка вывернулась. Нагнулась, пытаясь в жиденьком свете лампы на потолке разглядеть лицо. На нее смотрели отчаянные темные глаза, а рот раскрывался, и, тут ей стало совсем страшно — не было хрипов, вообще не слышно было дыхания, будто ничего не попадало туда, внутрь.

— Валик! — закричала она. Над головой затопали шаги, кто-то остановился, в паузе между музыкой стали слышны голоса, но она не понимала, что говорят. Держа плечи, нагнулась к самому лицу.

— Что? Ну, скажи, что?

— Ку…ртка… в. Кармане. Там.

— Где? — она вдруг поняла, он в свитере. В том же, в котором сидел рядом с ней на матах, а она ела макароны. А куртка. Когда хватала его на улице — она была. Была?

— Каткова! — из небольшой толпы над ними выдралась Кочерга, встала, заслоняя свет и покачиваясь.

Ленка отняла руки от плеч мальчика, вскочила, поворачиваясь и крича на бегу:

— Скорую. Врача надо. Вы что все. Стоите? Ну…

Рыдая, сбежала с крыльца, метнулась в одну сторону, в другую, протягивая темноте руки. И встала, с дрожащей прыгающей коленкой, осматриваясь и пытаясь быстро сообразить, где бежали. Быстро! Надо очень быстро!

И — увидела. У самой стены, светлея неясным комком, она лежала, вытянув рукав. Ленка побежала, протягивая руки и не отводя глаз, будто боялась — исчезнет. Схватила, прижимая к груди. И понеслась обратно, на ходу ощупывая карманы. Дергая, взлетая на крыльцо, выпутала из складок угловатый толстенький цилиндр. И повернувшись, изо всех сил лягнула ногой внезапно выскочившую сбоку длинную Соньку.

— Да пошла ты!

Они что-то проорали вслед, Сонька и Чипер, на которого та упала. Но Ленка уже валилась на колени, суя ингалятор в каменную руку.

— Я не знаю. Не знаю, как! Бери. Ну, бери же!

Рядом мягко возникла темная тень, отпихивая ее. Руки с блеснувшим на пальце кольцом что-то делали с цилиндром, и он оказался у открытого рта, засипел, треснул, засипел снова.

Ленка рыдала молча, беззвучно, чтоб не пропустить. И когда грудь Валика поднялась, с хрипом и бульканьем, опустилась, и воздух стал слышен — резко, рвано, рывками, но постоянно, она упала на задницу, садясь на пол, и заревела в голос, опуская голову и пряча лицо в пушистых рассыпанных прядях.

— Скорую, — распорядился над ней мужской голос, — надо скорую, приступ, видите.

Кто-то бегал, кто-то подскакивал ближе. И уже не было музыки, а вместо нее шум голосов, вопросы, неясные слова в ответ.

— Чей мальчик? — резкий раздраженный голос прорвался через гудение. И гудение смолкло.

— Я спросила, кажется, чей? Откуда? Фамилия как?

— Панч, — сипло ответила Ленка, боясь убрать волосы и пряча за ними лицо, — Панченко. Валентин.

— Кто с ним? — продолжал допрашивать резкий голос.

Все молчали в ответ, и она подняла зареванное лицо с горящей от удара щекой.

— Ко мне. Он ко мне приехал. С Кокт… кок…те беля.

— Ко-ко-ко, — внятно сказал чей-то голос и другой захихикал.

Ленка поднялась, тяжело оглядывая толпу и сжимая кулаки. Перед школьниками стояла среднего роста женщина в мешковатом сером костюме и с таким же, как у директрисы ленкиной школы, пышным воротником свитера, в котором утопал мясистый подбородок. И башня начесанных волос так же просвечивала рубиновым колером.

— Это Керчь, Светлана Васильевна, — сказал за мешковатым пиджаком знакомый неприятный голос, — это Каткова, из нашей группы. Простите, Светлана Васильевна. Ну, я знала, знала, что эту нельзя брать.

Кочерга вышла из-за дамы, разводя короткие ручки и свирепо осматривая Ленку.

— Сначала она хамит на параде. Потом исчезает посреди семинара, и вот, пожалуйста, с каким-то посторонним, которого притащила неизвестно откуда…

— Ко-ко-ко, — шепотом подсказал кто-то из толпы.

— Малчать! — заорала директриса, багровея мясистым лицом.

От входа топали быстрые шаги. Переговариваясь, шли к толпе мужчины в белых халатах и стучала каблучками женщина в наброшенной на плечи куртке. Ленка снова опустилась на колени.

— Панч? Валик. Ты как?

Мальчик улыбнулся глазами, поверх изогнутого коленца ингалятора.

— Забирайте, — сказала врачиха, и пока мужчины укладывали Валика на носилки, отошла в сторону, слушая директрису.

Ленка подошла тоже.

— У него астма. Осложненная. Я можно поеду с вами? Это мой брат.

— Каткова, — железным голосом сказала Кочерга, — немедленно в спальню. Я кому сказала — не-мед-ленно. Тоже мне, брат. Нашелся. Врать будешь девкам своим.

Ленка не повернулась. Врачиха оглядела ее, задержав взгляд на исцарапанной щеке, опустила глаза к мокрому пятну на рубашке. Сказала отрывисто и нехотя:

— В первую повезем. Отделение пульмонологии.

Пока они говорили, носилки уже унесли, и Ленка, рванувшись было следом, передумала, посмотрела на часики, и быстро пошла к кабинету биологии. Рядом бежала Валя, всплескивая руками и огорченно заглядывая Ленке в лицо.

— Ой, Лена, ну, какой ужас. Хорошо, что быстро приехали. А я смотрю, он ходит и ходит, я думаю, а куда ты делась, мы же вместе зашли. А что с ним, он болеет да? Бедный, какой бедный. Лен, у вас как в кино да? Или в книжке. Только там умирает же в конце, чтоб плакали все. Я просто. Я совсем не хочу, он же такой хороший. Лен, а ты куда?

Ленка подхватила пальто, сунула руки в рукава. Схватила сумку, перекидывая через плечо ручки.

— В больницу. Пока автобусы ходят еще.

— Лен, да. Ты ему скажи, пусть он не болеет.

— Скажу, — кивнула Ленка круглому расстроенному личику с неровными пятнами румян и размазанной по щеке тушью.

У самого выхода ее догнала Кочерга, оглядела, щуря с ненавистью маленькие белесые глазки:

— Каткова. Немедленно обратно. Отвечать будешь, за все, пьянь подзаборная. И за вино. И за блядство свое паскудное. Скажи спасибо, что я сор. Сор из избы не хочу. Но вернемся, на педсовете я поставлю вопрос!

Короткая ручка поднялась, растопыривая пальцы. Взмахнула в тихом тусклом воздухе, рубя слова.

— За… все!..

— Да идите вы, — ответила Ленка и, отвернувшись, сбежала со ступенек крыльца в темноту, изрисованную кругами от редких фонарей.

Кусая губы, быстро шла вдоль низкого каменного бордюра, собирая скачущие мысли. Остановка. Недалеко, тут. Если не будет автобуса, надо голоснуть тачку. Рубля три наберется, в кармане, если с мелочью. До автовокзала, там спросить. Первая больница. Скорее надо, пока еще ходят же. Автобусы.

— Эй, — догнал ее из купы лохматых туй мужской голос, повторил с угрозой, — эй, курва керченская. А ну стоять!

Ярость кинулась в голову и Ленка встала, резко поворачиваясь на голос.

Чипер, тяжело дыша, остановился рядом, тыкая ее кулаком в плечо.

— Я сказал…

— Это я сказала, — оборвала она звенящим голосом, — короче, ты, бугай ненормальный. Пальцем меня тронешь, Кинг тебе яйца вырежет и на нос накрутит. Поэл, ты, нещасте?

— Ой-ой, — неуверенно возразил Чипер, но руку от плеча убрал.

— Ага. Рискни.

И она, не дожидаясь ответа, быстро застучала каблуками по выщербленному тротуару.

Через два часа Ленка сидела в палате, рядом с кроватью у стены. Смотрела на тонкое бледное лицо, с чуть сведенными темными бровями и приоткрытым ртом. Нагнулась, когда бледные губы пошевелились.

— Молчи. Я тут.

— Ночевать.

— Что?

— Я говорю… — он замолчал, пережидая хрипы и бульканье в легких, и вдруг широко улыбнулся, морща нос, — я говорю, искать не надо, где ночевать, да?

— Какой же ты дурак. Панч. Валик Панч.

Она выпрямилась, стараясь не смотреть на откинутую поверх одеяла тонкую руку с торчащей в сгибе иглой, от которой тянулась вверх прозрачная трубка. Спросила тоскливо, вспоминая Валину болтовню:

— Ты не умрешь?

— Еще чего. Неа.

— Хорошо. Это правильно. Ты спи, ладно?

— А ты?

Ленка засмеялась, стараясь, чтоб натурально. Чтоб весело.

— Прикинь. А мне разрешили в травмпункте. Твоя врач, Вера, я забыла, Вера Петровна, кажется. Она велела другому, такой молодой дядька, красивый, чтоб мне там на кушетке, за ширмой. Что?

— Он к тебе полезет, — сипло уверил Валик, закрывая глаза и тут же снова тараща, чтоб не опускались ресницы.

— Чего? Ты с дуба упал, да?

— Полезет. Я бы полез. Если бы не брат вот.

— Валик, тю на тебя, — у Ленки покраснели щеки, до самых висков, и уши тоже запылали, — ну ты… блин, чудовище ты. Чучело. Спи.

— А ты его банками, — предложил Валик и закрыл глаза. Темные ресницы легли на бледную кожу четкими полукружиями, — или вот, этим… фонендоскопом. Все, Лен. Я сплю.

Ленка посидела еще, слушая, как он дышит. На дальней у стены койке кто-то неразличимый ворочался и тоскливо охал. В палате пахло хлоркой, еще чем-то противным и нехорошим. И было так печально и неуютно, казалось ей — совсем невозможно его тут бросить. Но он уже спал, после укола, и после пары часов всяких трудных процедур.

Ленка встала, пристально глядя на тонкое лицо, влажные волосы, прилипшие ко лбу. Полуоткрытые бледные губы.

«А потом встанет и смеется. Не парень — солнце». Так сказала повариха тетя Маша. И спрашивала, откуда такие берутся.

Встанет, с надеждой подумала Ленка, выходя в коридор, облицованный ужасной сопливо-голубой плиткой, от ее ног до макушки — по полу, стенам и потолку. Встанет и засмеется. Он сам сказал. Еще чего, неа, так сказал. Значит, все будет хорошо.