Лето для радости. Всегда так было, сколько Ленка помнила годы в школе, когда лета начинаешь ждать сразу после нового года, потому что вся весна — учить билеты к экзаменам, и никакой апрель и май не в радость, ну разве что надеть, наконец, летнюю форму, юбку с блузкой, после надоевшего коричневого платья с дурацким черным передником… А потом наступал июнь, полный солнца, света, играющего бликами на синей и зеленой морской воде, полный яркого горячего песка и темной, значительной зелени акаций, что переносили любую жару. Как и девочки, южанки, умеющие с самой сильной жарой ужиться мирно, не падая в обморок на раскаленной улице и не пережидая кипящие зноем полдни в сумрачных от плотных штор комнатах. А еще июнь был полон счастливой бесконечности. Когда еще будет тот август, до него целая вечность, и ее можно провести, как положено, не откладывая летние радости, как то делали утомленные заботами взрослые.

И вот первый июнь без неумолимого школьного сентября, который маячил бы за августом. И он уже прошел. И оказался для Ленки полным нехороших забот, рвущих сердце и голову.

Но был Валька, попыталась напомнить себе Ленка, запершись в ванной и в десятый раз умывая тепловатой водой горящее лицо. Но тут же скривилась, дрожа мокрыми губами. Невозможно было его вспоминать, никак не становились эти воспоминания рядом с теми проблемами, что набросились сейчас на нее. Она снова подставила руки под тонкую струю воды и снова окунула в ладони лицо. Казалось, если думать о Панче, пока она еще ничего не знает про анализы, он услышит ее мысли и будто выпачкается в них.

«А он мне так верил. А я… Скотина я последняя… идиотка. Слов просто нет».

В кухне гремел чашками Жорик, что-то напевал, повышая голос и раскатывая его снова в низы, повторял фразы, слушая сам себя. Потом замолчал, притих, видно, слушал уже Ленку. И позвал, проходя мимо ванной в комнату:

— Эй, бейба, ты к сестре сегодня собираешься или снова вся в делах-делишках?

Ленка прикрутила кран, взяла с крючка полотенце.

— Завтра. Скажи, я приду завтра.

Вытершись, стала ждать, чтоб не столкнуться с Жориком в коридоре. Потом тихо ушла к себе и повалилась на диван, утыкая лицо в полосатую подушку. Может быть, позвонить Семачки? Ведь столько дружили, ну не совсем же она стерва, много раз выручали друг друга, когда были втроем. И не только поплакаться Ленке надо, и чтоб поддержала. Новый Кинг, о существовании которого Ленка знала заранее, теоретически, и вот увидела наяву, пугал ее так, что надо было предупредить Викусю, пусть даже она Ленку пошлет на хрен. Сначала выслушает, а после пусть посылает, решила Ленка, вставая и глядя на часы. Круглый будильник, тикая, показывал, что пока она торчала в ванной, пока до этого переодевалась и медленно ходила по комнате, собираясь с мыслями, а после валялась без сил, уже прошло время обеда, и начался еле заметный летний вечер, до него далеко, но солнце уже сделало воздух золотым.

Вот и похудею, усмехнулась Ленка мысли о пропущенном обеде. И снова скривилась, как от зубной боли. Послезавтра Валик будет ей звонить. А сандалики так и валяются, даже ремешок так же висит, подметая хвостиком пол. Такие были планы. Солнечные, летние. Радостные. Нет, нужно звонить Семачки, хоть какое-то дело, а то можно чокнуться и сдохнуть.

Телефон снова зазвонил в такт мысленному решению, и Ленка опять дернулась, испугавшись.

— Аллоу, — вальяжно пропел козлетон Жорика, — н-да, миледи дома, а кто ее… Да ладно, зову уже. Малая, тебя.

Голос стал обиженным, и после хлопнула дверь.

Ленка взяла трубку, сказала осторожно:

— Да?

И прикусила губу, услышав голос Кинга.

— Леник? Ты там как? Тоску пасешь? Короче, утром прибегай, ну скажем, к десяти, есть дело. Не боись, вечером Димон тебя домой подбросит. А шортики твои прекрасные живы? С лямочками? Их надевай.

— Я… — Ленка замолчала, нещадно ругая себя за то, что снова растерялась. Она боялась Кинга, просто боялась, но одновременно злилась на него. Пока говорил там, думала с сердитым и немного брезгливым недоумением, как он не понимает своей тупой мужской башкой, что если бы чуть больше заботы, внимания, поддельной ласки, то она относилась бы к нему по-другому, по-человечески, держась на остатках веры в то, что он привязан к ней, что она все-таки ему нравится.

— Я не могу, — мрачно ответила она, — не приду.

— Тогда Димон за тобой заедет, — бодро сообщил Кинг и закричал в сторону, — Томка, сердце мое, не жри ты водку с двух рук, тоже мне, поручик Ржевский! Купальник можешь брать, а можешь нет, все равно пляж дикий, у Ларочки там недалеко дачка, места — упасть и не встать, одни красоты. Может, фотоаппарат прихватишь?

— Поломался.

— Ну и ладно. Короче, жди Димчика. Ах да. Викусю позовешь?

Ленка молчала, услышав в голосе издевку. Кинг хохотнул в ответ на молчание.

— Ну, как знаешь, принцесса. Врозь, так врозь.

Ленка забрала телефон в комнату и повалилась на диван, решительно набирая номер Семачки.

Через десять минут они шли по району, удаляясь от пятиэтажек в переулочек, обставленный белеными частными домиками. Викочка молчала, сунув руки в кармашки джинсовой юбки и искоса поглядывая на Ленку. Та, рассказав о Рыбке и ее письме, замолчала тоже, обдумывая, как бы заговорить о Кинге.

— И все? — спросила Семачки, пиная ногой мятый кем-то потерянный мячик, тот прыгнул и укатился под розовые кусты с пониклыми от жары цветами.

— Нет. Я хотела. С тобой. Короче, Вика, ты меня выслушай, ладно? А там сама решай.

Семачки кивнула, качнув гладкими карамельными прядками вдоль конопатых скул. Ленка выдохнула и проговорила все сразу.

— Я понимаю, это может глупо, что я тебе сейчас. Но ты к Кингу правда, не лезь. Не потому что я сама хочу с ним, веришь, совсем не хочу, а просто, у них, у всех, кто там с ним, совести нет, ни на грамм. Он и меня и тебя утопит, как тех котят, и не поморщится даже. Ну что ты улыбаешься? Думаешь, ты его захомутать сможешь? Чем? Не сможешь, Викуся! А если попробуешь, он тебя просто сожрет. И после не вспомнит. Что была. У него таких как мы девок полный город. Я знаю, что ты с ним спишь. Да если бы ты и я. А кроме нас знаешь, сколько у него телок? Он мне хвалился, у него летний режим, сколько клюнут, столько и трахает! И есть в сто раз красивее, чем ты и я! Чего молчишь?

Викочка улыбнулась, показывая мелкие зубы, заправила прядку за ухо. Снова сунула руки в тесные кармашки.

— Ты, Малая, стала такая смешная. Как закрутила наверное, с малолеткой этим. Влюбленные всегда дураки. Ахаешь, охаешь. А с мужиками надо по-хитрому. И не влюбляться. Ты что думаешь, я Кинга твоего люблю? Ни граммки. Но мне такой мужик, может, никогда больше и не засветит, в жизни. Так что я собираюсь на нем и попробовать.

— Что? — поразилась Ленка, глядя на профиль и упрямо выставленный маленький подбородок, — попробовать? На нем? Он тебе, что ли, подопытный кролик? Ты вообще меня слушала или нет? А насчет триппер-дачи вы с ним уже говорили? Это как бы проба номер один, да?

— Подумаешь, — Викуся пожала острыми плечиками под любимой блузкой в горошек, — у меня там, между прочим, сеструха троюродная работает, медсестрой на практике. Я у нее все анализы сдала, проверилась. Нормально все.

— А я? — глупо, совсем по-детски спросила Ленка, пораженная тем, что ее трагедия для Викочки всего лишь «подумаешь».

— А все, Малая, — поучительно ответила Викочка, — теперь каждый сам за себя, не школа, уроки-переменки, танцы-дискотеки, вот началась жизнь, и кто как в ней может, так и устраивается.

— Ладно. Ну хорошо, ладно. Но ты мне скажи, что это — устраивается? Как ты собираешься с Кингом — устроиться? Не пойму я что-то. Ты с ним любовь хочешь крутить? А толку?

Семачки отошла к беленому забору, аккуратно села на низкую, вылощенную от старости деревянную лавку. Ленка встала напротив, но тень от нее падала на уверенное викочкино лицо и она тоже села, боком, чтоб лучше видеть загадочную усмешку, что скривила бледные губы в розовой помаде.

— Ты, Лен, точно какая-то чумная. Вот смотри, ты сколько с ним вошкаешься, ездишь катаешься, в рестораны он тебя водил, так? Мороженое ели всякое, пили вино с коктейлями. У него вообще-то денег немеряно. Это раз. А еще родители богатые, и есть дача, в три этажа. И мать его мотается в Прибалтику, не просто так, а у них там тоже квартира. Да пусть гуляет с кем хочет, Сережа ее любимый, пока холостой, ну…

— Подожди. Ты замуж, что ли, за него собралась? — пораженно догадалась Ленка, и, глядя на торжествующее викочкино лицо, засмеялась, с удивлением и неловкостью, — да ты чего, Семачки? У него была уже жена, и дочка есть, он рассказывал. И сказал, что больше не купится, ни единого разу.

— Ну-ну, он сказал, а ты и поверила. И вообще, если каждый сам за себя, я тебе больше говорить ничего не буду. И без толку. Ты, Малая, точно, по жизни неудельная. Никогда на нужное не смотришь, потому и вляпываешься постоянно. А еще учить лезешь.

— Я не лезу! Я хотела предупредить просто! Не веришь, не надо, но я сказала!

— А хочешь, поспорим, — вдруг предложила Викочка, вытягивая стройную ногу и рассматривая плетеные ремешки вокруг ступни, — что ну скажем, в сентябре, мы с ним заявление подадим, в загс.

— Офигеть, — Ленка покачала головой, — не буду я спорить. Ты хоть подумала, да как вы с ним будете жить, даже если? Хотя я ни на грош не верю.

— Боишься, что обгоню тебя, да? — покивала Викочка гладкой блестящей головой, — ясен пень, понимаю. Это тебя он использует, как прости меня, непонятно кого, а я совсем другое. Поглядишь.

Ленка встала, с горячей краской под кожей, которая, казалось, заливала даже глаза.

— Кстати, насчет кто кого и как. Он тебе просил сказать. Завтра поездочка, на дикий пляж, у какой-то там Ларочки дача, она его приглашает. А он — тебя и меня. Одинаково. Нас с тобой, понимаешь? Обеих. И сказал это мне. А не тебе, невеста.

— Подумаешь, — звонким от злости, но неуверенным голосом сказала Викочка в спину уходящей Ленке, — наверняка не так сказал. Ты специально! И вообще. И пусть, пока еще может. Гульнуть.

Она еще что-то говорила, сердито и быстро, но Ленка, морщась, пошла скорее. Было ужасно обидно, из-за этой троюродной сестры, которая могла, оказывается, взять за руку, провести где-то сбоку, чтоб все нормально, и так же после сказать о результатах. И наверняка там все в порядке, если Викочка уже проверилась и не врет, и все у нее нормально. А Ленке теперь думать, как выручать из клиники эту дурацкую справку, чтоб уже не волноваться хотя бы из-за нее. Так все странно. Выходит, их дружба длилась только потому, что они ходили в одну школу? А когда школа кончилась, то значит и все?

* * *

Дача Ларочки оказалась далеко от города, на мысу под маяком, у самого выхода в Азовское море. Когда жигуленок Димона, порыкивая, съехал на грунтовку, Ленку подбросило на переднем сиденье, и она взялась потной рукой за поручень, тоскливо оглядывая слепленные стенками лодочные гаражи, возле которых стояли машины и бегали дети, шлепая мокрыми ногами. Димон усмехнулся, сказал примиряюще:

— Да ладно тебе, ну Кинг придумает чего.

Она промолчала. Димон говорил о том, что произошло утром, когда приехал за ней, и сначала повез к поликлинике, в тот самый переулок, где Ленке надо было навестить злополучное окошечко, забрать справку с результатами анализов, если конечно, справка там есть.

Поставил машину в тени густой софоры. И выжидательно посмотрев, заглушил мотор. Ленка вышла, на непослушных ногах обреченно двинулась ко входу. И тут навстречу ей, хлопнув высокой дверью, явилась та самая врачиха, от которой она сбежала. Отвернувшись, что-то говорила еще одной женщине, а та кивала, прижимая к белому халату кипу каких-то бумаг.

Ленка зайцем отпрыгнула, с пересохшим ртом, и быстро помчалась обратно, прыгнула на сиденье, захлопывая двери.

— Ну? — сказал Димон, встряхивая соломенными волосами и поправляя воротник голубой коттоновой рубашки.

— Я не могу. А вдруг она меня сейчас… сюда.

— Сиди уже. Фамилию скажи.

Ленка с ужасом попыталась вспомнить, какую же вчера она выдумала себе фамилию. Петрова? Или Сидорова?

— Петрова. Нина Петрова! Сергеевна…

Димон вышел, еще раз оглядел себя в окне, провел пятерней по волосам и скрылся за высокими старыми дверями. Ненадолго. Через несколько минут двери открылись снова, и поворачиваясь туда, внутрь, так что Ленке через переднее стекло, залитое пятнистым от теней светом, была видна голубая спина и белые джинсы, проорал внутрь:

— Да пошла ты, корова блядь, сидишь там дрочишь.

Рявкнула пружина, треснулась о косяк дверь. Хлопнула дверь в машине.

— Поехали, — мрачно сказал спаситель, поворачивая ключ с блестящим брелоком, — заебали, проститутки, тоже мне, люди в белых халатах.

Мимо проносились столбы, деревья и люди, медленно крутили себя знакомые улицы, проехало квадратное здание автовокзала.

— Я говорю, справку дайте, сестра вчера была. А она мне, ах сестра, та самая, которую Татьяна хер не помню как, искала после обеда? А пусть сама придет, и зайдет к врачу. Я говорю, ты чего морду строишь козью? А она мне…

— Дима, погоди. Так она есть, справка? Или нет? — у Ленки похолодели и поджались пальцы ног в старых босоножках.

Димон пожал толстыми плечами, обтянутыми вытертой джинсой.

— А хер проссышь, я не понял. Да ты не думай, я ж не сразу ее, матом. Сперва культурно попросил. А она звезду с себя строит. Великая начальница, тоже мне. Я спросил, есть или нет? Чисто, чтоб сказала. А она губы поджала, шо куриную гузку. Сука. Ну, я так и сказал.

— Вот спасибо, — с отчаянием прокомментировала Ленка, — и что мне теперь?

Машина уже вырулила из жилых кварталов и неслась вдоль желтых кусков степи, которые вклинивались пустырями между городскими районами. Ленка смотрела вперед, кусая губу и ничего толком не видя. Так было страшно и казалось, да что угодно уже пусть скажут, лишь бы сказали, а тут все не просто затянулось, а вообще, как теперь и куда?

— Серега придумает, — в первый раз тогда уверенно сказал ей Димон, проезжая под свешенными ветвями старых акаций, как в зеленом туннеле, и снова выруливая на солнце, — та не боись, у него наверняка еще где концы есть.

Ленка промолчала в ответ.

И то же самое он повторил, когда проехали улочку лодочных гаражей, по грунтовке одолели рыжий холм, спустились, и в маленькой бухте открылись разнокалиберные дома, опоясанные высокими заборами.

— Там гуляем, — показал подбородком в светлой щетине Димон.

На самый край бухты, где отдельно высился солидный трехэтажный домина, недостроенный, с провалами черных окон на втором и третьем этажах.

— Круто строятся. Смотри, даже пляж у них типа свой. Прям, капиталисты.

С дороги, которая спускалась по склону холма, было видно, что в залитом бетоном дворе рядом с полосатым навесом вьется дымок над кирпичным очагом, и качается диванчик на цепках, Ленка такое только во французском кино и видела. Димон, ухмыляясь, посигналил, фигура с коричневыми плечами выпрямилась, маша им рукой, а качели закачались сильнее, показывая вытянутые женские ножки и руки на цепях.

— Она к предкам приехала, на каникулы, а они тут полгода всего, папашку поставили на заводе стройматериалов директором, перевели с какой-то жопы северной. Ну, ясно, юга, он сразу тут квартирку, то се. Нормально так упакована телка.

— Серега, значит, глаз на нее положил, — Ленка тоскливо оглянулась, прикидывая, сколько же отсюда добираться, если на автобус, до конечной наверное час пешком.

Димон снова ухмыльнулся, поведя плечами. Машину качало на рытвинах, полных засохшей глины, видно во время дождей кусками сползал обрыв.

— Дим, да мне все равно, вообще-то. Я только не пойму, если он закрутил с этой Ларочкой, нормально упакованной, с богатыми предками, я ему зачем? Не понимаю. Ну и отдыхал бы себе. А мне к сестре надо было, она на сохранении лежит. Ну чего я тут?

— Э-э-э, — с недоумением ответил Димон, искоса взглядывая на Ленку и снова на дорогу — уже разворачивал машину в тени высокого кирпичного забора, — вот блин, ты маленькая, что ли? Не врубаешь?

— Нет, — честно ответила Ленка, сидя в умолкнувшей машине, — слушай, а может, ты меня лучше отвези обратно, а? Или просто на остановку. В поселок.

Димон помолчал, потирая толстое колено, обтянутое белым, изрядно уже посеревшим коттоном. Покачал головой.

— Не могу. Серега сказал, привезти. Ну и потом, тебе ж надо, насчет врачей там. Поговори с ним. Да не ссы, обойдется все. Еще ржать будешь, рассказывать девкам своим.

Ленка передернулась. И вздохнув, поправила лямочки сарафана. Шорты, заказанные Кингом, она не стала надевать. Взяла с колен сумку, в которой полотенце и купальник, косметичка и кошелек с трояком. Помедлив, повернулась, просительно улыбаясь собеседнику.

— Димочка. Ну давай тогда так. Я поговорю. С Кингом. И если что, пожалуйста, подкинешь меня? Тихонько просто отвези, по-быстрому. А им скажешь, что психанула и ушла. Пешком.

Широкое лицо с блестящими щеками, покрытыми тоже блестящей соломенной щетиной поплыло в усмешке. Димон кивнул, перенес руку со своего колена на ленкино и похлопал ободряюще:

— Не ссы, Ленчик. Прорвемся. Я тебя не брошу.

— Спасибо тебе.

Кинг шел навстречу, улыбался празднично, разводя сильные загорелые руки.

— Леник, котик-дискотик, приехала, радость моя! Ну иди сюда, иди целоваться. Ларочка, котенок, иди знакомиться! Вот Ленка-дискотеччица, супер-блондиночка, смотри, у нас какая пара — Димыч франуз, и Леник полярный медведик.

— Привет, — Ленка скованно отступила, и Кинг отпустил ее, улыбаясь с заботой.

Ларочка оказалась той самой девушкой в модном платье-сафари, которую Кинг вел в городе под руку. Ленке она улыбнулась, как хорошей знакомой и сразу же начала что-то беззаботное рассказывать, смеясь и постоянно оглядываясь на Кинга, светя ему радостными темными глазами в накрашенных ресницах. Она была в купальнике, ослепительной красоты бикини в леопардовые пятнышки и поверх него наверченном прозрачном покрывале. Парео, вспомнила Ленка, неловко поводя плечами с падающими лямками сарафана, в истрепанном каталоге, который приносила на уроки Олеся, были такие же прозрачные штуки, в них девушки-фотомодели сидела за столиками летних кафе, осененных перистыми листьями пальм, и пили коктейли через трубочки.

— Пойдем, — Ларочка подхватила Ленку под руку, — я покажу, где вещи и переодеться, а мальчики пока пусть занимаются тут. Шашлыком. Сережа сказал, тут рыбаки и можно у них купить обалденной рыбы. Я ему говорю, у нас форель, и горбуша, а Сережа смеется. Сказал какая-то, лоса, или как там. Лосики, что ли. А еще краснюк. Это красная рыба, да? Смешно как называется, краснюк.

— Глосики, — ответила Ленка, увлекаясь следом по ступенькам в просторную комнату, полную каких-то соломенных кресел и длинных диванов без спинок, а вместо стены — огромное окно с раскрытыми створками.

— Это камбала такая, называется глосики, мелкая.

Ларочка остановилась, удивленно хлопая длинными ресницами, округлила глаза, блестящие как темные каштаны.

— В первый раз слышу, мелкая камбала. У вас тут интересно. Я раньше только в Ялту ездила, с мамой, и всякие лагеря, типа Артека, по Южному берегу. А тут все другое. Снимай сарафан, вот тут положи. Купальник надевай. Тебе крем дать?

— Какой крем? — Ленка встала за кресло, чтоб ее не было видно в открытое окно.

— Защитный, — удивилась Ларочка, — хотя да, ты уже загорелая такая, но все равно, будем же весь день на солнце. А еще у нас катер. Сережа сказал, умеет. Я ведь маме сказала, что поехала с девочками, в гости. А папа в командировке.

Она засмеялась, блестя глазами и оглядываясь на распахнутое окно, где время от времени высокая фигура Кинга появлялась и через несколько шагов исчезала на другой стороне двора. И все повторяла через каждое слово «Сережа». Сережа то и Сережа это…

Как я говорю про Валика, печально подумала Ленка, завязывая на спине веревочки лифчика, она так про Кинга, она совсем в него влюбилась. И поэтому ее жалко. Но хорошо, что так. Может быть, Кинг тоже влюбится и все у них будет нормально, и Ленке не придется с ним объясняться насчет отношений.

— Ой, — спохватилась Ларочка, замахала тонкой рукой в каких-то ажурных браслетиках, — пойдем наверх, я тебе покажу, где моя будет комната, когда доделают дом, и заберем оттуда магнитофон, шнур в окно бросим, чтоб музыка. А ты где учишься? В Керчи или куда уехала?

— Я… — Ленка шла следом, ступая по пыльной бетонной крошке на ступенях, трогала рукой такие же пыльные перила, — я закончила вот. Поступать буду в следующем.

— Я на экономическом учусь, — щебетала Ларочка, мелькая светлыми пятками под колыханием прозрачной ткани, — в Питере, ну в Ленинграде. Второй курс. А ты значит, младше меня. Сережа сказал, соседка. Что вы с ним с детства знакомы почти. Вот, наверное, прикольно, ты в магазин, а он на велике, такой уже парень, да? А ты мимо — девочка, косички. Ты носила косички? У тебя волосы такие красивые. У меня тоже вьются, но я выпрямляю, чтоб как индианка. Мне нравится. Только нужно загореть, а придумала, пока там жарится все, мы с тобой спрячемся за домом, там шезлонги, и позагораем голые, хочешь?

— Я не знаю, — Ленка вошла в комнату на третьем этаже, ошеломленно оглядываясь на кирпичные стены, увешанные картинками и чеканками, на скамейку вдоль стены, и подушки на ней, и снова — окно, от самого пола, и за ним длинная плоскость балкона, с ажурной черной решеткой.

— Правда, будет хорошо? — Ларочка вышла на балкон, облокотилась, заглядывая вниз, и конечно же, окликнула Кинга, просто так, помахала рукой и засмеялась.

— Я папе сказала, что хочу на самом верху, а он спорил, потому что первый этаж и второй с отоплением, и еще будет камин, большой, а у меня получается, только летом. Ну и что, зато как все видно, и корабли. Смотри, красота какая, они будто летают, да?

Ленка встала в дверном проеме. Пришла тоска и устроилась рядом с ней, как черная тень, угловатая, с колючими локтями. Ларочка была, похоже, просто хорошей девочкой, очень симпатичной, хотя не самой великой красавицей, — пока болтала, Ленка успела ее тайком рассмотреть, немного ревниво, и отметила слишком крупные зубы и россыпь мелких прыщиков на широких скулах. Но так хорошо улыбалась, и так по-доброму общалась с Ленкой, ни капли не задаваясь, а могла бы, вон какой домина, и катер, и всякие модные тряпки…

— Очень красиво, — сказала Ленка и Ларочка засветилась улыбкой, толкнула ее горячим от солнца плечом.

— Смотри, Сережа нам машет, смешной такой, с шампуром. Пойдем, там все готово уже. И вино хорошее, я у папы стибрила три бутылки, и еще коньяк, ну это мальчики привезли. Если напьемся, то заночуем, да?

Она уже бежала вниз, зеленый подол летел следом и Ленка не стала возражать, да пусть думает. Сейчас они выпьют, она поговорит с Кингом и потом Димон ее увезет. И хорошо. Правда, дальше совсем непонятно, что, но отсюда надо тихонько смыться.

Выходя на солнце, она с удивлением поняла, что теперь ее тревожит еще и Ларочка, уж очень та была влюблена, а вдруг она совсем не знает, какой Кинг козел, и получается, вляпается так же, как вляпалась Ленка. Что там говорила Рыбка про сестру милосердия? Выходит, так оно и есть! Девчонка совсем незнакомая, а Ленка уже готова нянчиться с ней, спасать. Себя бы лучше спасала и головой думала.

Садясь в податливое плетеное кресло на мягчайшую полотняную подушку Ленка вдруг поняла, что она ужасно устала. От мыслей, страхов, от всех событий последних нескольких дней, от мрачных предчувствий и воображаемых бесконечных последствий своих дурацких поступков и вообще… Впереди сплошной туман и смотреть туда не стало сил.

Потому она послушно приняла высокий бокал, до краев налитый вином, таким холодным, что он, покрытый испариной, выскальзывал из пальцев, и выглотала половину сразу, а после медленно допила, кивая и улыбаясь в ответ на болтовню Ларочки.